Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

Целуй двинулась за вождем; они поехали на восток и чуть назад, к главной массе скачущих неровными рядами воинов. Отъехав от авангарда, Голл сказал:

– Приношу извинения, солдат. Я гляжу, ты избавилась от формы и меньше всего хотела бы вернуться туда, откуда уехала. Но Смертный меч – строгая женщина. Ни один из изморских Серых шлемов никогда не дезертировал, а тот, кто попытался бы, вряд ли прожил бы долго. Она будет действовать от имени адъюнкта, невзирая на последствия. В любой армии, и Охотники за костями, я уверен, не исключение, дезертирство означает смертный приговор.

А он вовсе не тупой.

– Мне было приказано ничем не выдавать себя, путешествуя в одиночку, Военный вождь, и я не надела ничего, что выглядело бы как форма.

– Ага, понятно. Тогда еще раз приношу извинения, Целуй.

Она пожала плечами.

– Там моя сестра, Военный вождь. Что же мне не стремиться обратно как можно скорее?

– Разумеется. Теперь понятно.

Он замолчал с дружелюбным видом – они подъезжали к «Выжженным слезам». Целуй не могла понять, удалось ли его провести. Действительно, простота вовсе не обязательно означает глупость. Она готова разумно отвечать, едва почувствовав оскорбление. Да, правильно мама говорила: немного достоинства перед оскорблением – прекрасное оружие.

– Наверняка она будет рада снова тебя увидеть.

Целуй бросила на него изучающий взгляд, но промолчала.

Тучи громоздились на западном горизонте, а в лицо Масан Гилани дул прохладный бриз. Каждые три мили она давала коню отдохнуть, но скакун все равно очень устал. Она знала, что именно это погубило большинство дезертиров. Отряд преследователей берет с собой сменных лошадей, а у дурачка обычно единственный скакун.

Разумеется, ее никто не преследует; как ни странно, это нисколько не умаляло чувства вины. Она должна быть со своим взводом, с которым глотала пыль и кляла приставучих мух. И если все так плохо, как все подозревают, ей хотелось быть там, среди друзей, чтобы бок о бок с ними встретить то, что грядет. А вместо этого она здесь, разыскивая… что? В десятый раз за день она провела ладонью по привязанному к ремню мешочку, проверяя, на месте ли он. Она знала: потеряет его – и миссия кончится неудачей.

Если уже не кончилась. Нельзя найти то, чего не видишь, с мешочком или без.

Она видела впереди только дождь; ветер полоскал серо-синей пеленой по земле. Вообще конец мокрому котенку. Все бессмысленно. Я ищу призраков. Реальных призраков? Возможно. А может, нет. Может, эти призраки живут только в голове адъюнкта, старые седые ведьмы утраченной преданности и позабытых обещаний. Тавор, ты хочешь слишком много. Как всегда.

Дождь брызнул ей в лицо, залил землю, так что пыль закрутилась, как безумные муравьи. Не было видно ничего дальше пары дюжин шагов. Теперь она слепа к тому, что ищет, больше, чем прежде.

Мир издевается над ней.

Бессмысленно. Я возвращаюсь…

Внезапно, как во сне, перед ней появились пять фигур, серых, как дождь, тусклых, как мокрая пыль. Выругавшись, она натянула поводья, пытаясь унять испуганного коня. Заскрипел гравий. Конь фырчал, топая копытами в лужах и бурлящих потоках воды.

– Мы те, кого ты ищешь.

Она не поняла, кто произнес эти слова. Масан схватила мешочек с кипящей землей, подарок атри-седы Араникт, и ахнула: он был горячий.

Все они были трупами. Т’лан имассы. Потрепанные, разбитые, некоторые без конечностей, оружие свисало в как будто бесчувственных руках – кости были обернуты в потемневшую кожу. Длинные волосы, грязно-белые и ржаво-рыжие, налипали на иссеченные лица, по которым капли дождя стекали, как вечные слезы.

Масан Гилани, тяжело дыша, какое-то время смотрела на них, а потом сказала:

– Вас только пять? Больше нет?

– Остались только мы.

Похоже, говорил тот, кто стоял ближе к ней, но точно сказать она не могла. Дождь ревел вокруг них, ветер гудел, как в огромной пещере.

– Должно быть… больше, – настаивала она. – Было видение…

– Мы – те, кого ты ищешь.

– Значит, вы призваны?

– Да. – И главный т’лан имасс показал на мешочек у нее на поясе. – Тэник незавершен.

– Кто из вас Тэник?

Стоявший с правого края шагнул вперед. Казалось, у него разбиты все кости, покрытые трещинами. Безумная паутина трещин покрывала его лицо под шлемом, сделанным из черепа какого-то неизвестного зверя.

Путаясь в завязках, Масан наконец смогла освободить мешочек и бросила его вперед. Тэник даже не попытался его поймать. Мешочек упал у его ног в лужу.

– Тэник благодарит тебя, – продолжил говорящий. – Я – Уругал Сплетенный. Со мной Тэник Разбитый, Берок Тихий Глас, Кальб Бесшумный Охотник и Халад Великан. Мы развязанные, и было нас семь. А теперь осталось пятеро. Скоро нас опять будет семь – в этих землях есть павшие сородичи. Некоторые не хотят видеть врага. Некоторые не пойдут за тем, кто ведет в никуда.

Нахмурившись, Масан Гилани покачала головой.

– Вы забыли про меня. Неважно. Меня отправили разыскать вас. И теперь мы должны вернуться к Охотникам за костями… к моей армии… это где…

– Да, она точно охотится за костями, – сказал Уругал. – И ее охота скоро завершится. Скачи на своем животном. А мы следом.

Масан утерла воду с глаз.

– Я думала, вас будет больше, – пробормотала она, подбирая поводья и разворачивая коня. – Не отстанете? – бросила она через плечо.

– Ты наш ведущий стяг, смертная.

Масан Гилани нахмурилась еще больше. Она уже слышала что-то подобное… где-то.

В четырех лигах к северо-западу Онос Т’лэнн внезапно остановился, впервые за несколько дней. Что-то неподалеку привлекло его внимание, но теперь исчезло. Т’лан имассы. Незнакомые. Он помедлил: нахлынула новая волна побуждения – отчаянно настойчивая. Он знал ее привкус, он чувствовал этот зов уже неделями. Это то, чего искал Ток Младший, чего он хотел от Первого Меча.

Но он уже не тот, каким знал его друг Ток, как и Ток уже не тот, каким его помнил Тлен. Прошлое одновременно мертво и живо, но между ними оно просто мертво.

Зов был малазанский. Призыв к союзу, выкованному давным-давно, между императором и логросовыми т’лан имассами. Где-то на востоке ждет малазанская армия. Приближается опасность, и т’лан имассы должны встать рядом с древними союзниками. Это долг. Так записано чернилами чести, глубоко въевшимися в бессмертную душу.

Он не подчинился. Долг мертв. Честь – вранье: посмотрите, что сэнаны сделали с его женой и с детьми. Мир смертных – царство обмана; грязная комната ужаса, спрятанная в доме: стены покрыты потеками, на покоробленном полу – темные пятна. В углах скопилась пыль, пыль из чешуек кожи и обрывков волос, обрезков ногтей и комков слизи. В каждом доме есть тайная комната, где воспоминания воют в густом молчании.

Он был когда-то логросовым. А теперь нет. Теперь у него один долг, поистине безжизненный. И ничто не собьет его с пути – ни пожелания Тока Младшего, ни безумные устремления Олар Этил… Да, он знал, что она близко, только слишком умна, чтобы попасться ему под руку, и знает, что он убьет ее, уничтожит. Требования и ожидания опускались на него, как дальний ливень на юго-западе, но стекали, не оставляя следа.

Было время, когда Онос Т’лэнн решил сблизиться со смертными людьми; когда он отвернулся от своего племени и тем самым открыл чудеса мягких чувств, удовольствий товарищества и дружбы. Дары юмора и любви. И, наконец, начал жизнь заново – настоящую жизнь.

А тот человек забрал эту жизнь, по причинам, непонятным и ему самому – вспышка сочувствия, высочайшая цена человечности, выплаченная вонзенным в грудь лезвием. Силы улетели прочь от падающего тела. Он смотрел на мир, пока все смыслы не лишились цвета.

С его трупом творили неописуемые вещи. Надругательство – раны, наносимые мертвому, и живые были беззаботно убеждены: нет, уж им-то никогда не лежать недвижными на земле. Они никогда не взовьются над холодной плотью и костями, чтобы увидеть, что творят с их телом – единственным их домом. Им даже в голову не приходило, что душа страдает от фантомных болей, как тело с отсеченной рукой.

А его вновь обретенные сородичи просто смотрели ледяными глазами. И говорили себе, что душа Тлена улетела из искореженного тела, расчлененного на залитой кровью траве; что издевательский смех не достигнет невидимых ушей.

Откуда им было знать, что только любовь обладает такой силой, что душа Тлена видела также и обезноживание его жены, а потом – изнасилования? Что, не в силах найти своих детей, он наконец отправился в нижний мир – чтобы отыскать любимую Хетан, свою семью, убежать окончательно от жестоких шипов царства смертных?

А ты не пустил меня, Ток. Мой друг. Ты вернул меня… к этому.

Он больше не тот, что был; больше нет. И он не Первый Меч. И не Логросов воин. Нет.

Он оружие.

Онос Т’лэнн двинулся дальше. Призыв ничего не значит. По крайней мере, для него. Да и вскоре затихнет. Навсегда.

Никакая тропа не вела их через Пустошь; не было дороги к их предназначению, каким бы оно ни было. Поэтому роты двигались разрозненными отрядами по шесть взводов, но не слишком далеко от рот своего легиона, чтобы объединиться в случае необходимости. Отряды по шесть взводов были сформированы по родам войск: морпехи, как ядро, затем тяжи, вокруг – средняя регулярная пехота; и рукопашники как самое внешнее окружение.

Громадная колонна обоза двигалась своим путем: сотни запряженных волами фургонов и шумные стада коз, овец, коров и родара – скоро им придется голодать на этой безжизненной земле. Пастушьи псы носились вокруг подопечных, а вокруг всадники зорко следили, чтобы ни одно животное не ускользнуло от псов, – но таких и не было.

По бокам колонну прикрывала кавалерия – копейщики и лучники; конные разведчики проверяли окрестности далеко впереди авангарда и с южного фланга; но не с северного, где двигались легионы и бригады под командой Бриса Беддикта. Его войска шли плотной колонной, за которой двигался собственный обоз – почти такой же большой, как у малазанцев. На фланге шла Синецветская кавалерия, постоянно отправлявшая всадников на разведку в глубь пустоши.

Командир Брис Беддикт ехал верхом в голове колонны. По правую руку, примерно в двухстах шагах он видел малазанцев. Слева от него ехала Араникт, за ними – с полдюжины посыльных. Из-за невыносимой жары фургоны с водой быстро пустели. Летерийские стада миридов и родара лучше были приспособлены к такой местности, чем овцы и коровы, но вскоре даже они начнут страдать. Брис понимал, что в начале пути по Пустоши мяса будет вдоволь, но потом все изменится.

Что лежит за этой неприступной мертвой землей? Из того, что можно было предположить – а вместо точных знаний были только слухи, – дальше пустыня, по которой все же проходят караванные тропы, а за ней лежит равнина эланов, видимо, боковой ветви оул’данов. На востоке равнина Элан граничит с королевствами и городами-государствами Коланса и Пеласийской конфедерации.

Идею вести армию через Пустошь, а потом через пустыню Брис считал чистым безумием. И все же, сама невозможность такой авантюры странным образом привлекала его; будь они в состоянии войны с этими далекими королевствами, речь шла бы о прямом вторжении, которое станет легендой. Разумеется, насколько ему было известно, войны не было; не было даже повода. Из Коланса не доходило никаких вестей, только зловещее молчание. Да, вторжение будет, но несправедливое. Не нужно было наказывать никаких злодеяний, не требовалось отвечать на дерзкий вызов развитой империи. Мы ничего не знаем.

Что происходит в душе солдата, знающего, что участвует в неправом деле? Что он агрессор, что несет жестокость и насилие? Эта мысль беспокоила Бриса, ведь все возможные ответы были беспощадны. Что-то ломается внутри. Что-то воет. Что-то зовет к самоубийству. А винить будут его, командира. И его брата, Тегола. Ведь они – лидеры, они ответственны, они распоряжаются жизнями тысяч людей, как фигурами на грязной доске.

Одно дело – вести солдат на войну. Посылать их на войну. Но кажется мне, что совсем другое – посылать и вести их на войну, которая сама по себе преступна. Можем ли мы оставаться безразличными к страданиям, на которые обрекаем свой же народ и невинных жертв в неведомых землях?

В его сердце живы имена бесчисленных утерянных богов. Многие разбили души своих поклонников. Другие сами были разбиты смертным безумием бессмысленных войн, кровопролитий и бесцельного уничтожения. И вторые испытывали гораздо больше мук. В самом конце будет – должен быть – суд. Не над павшими, не над жертвами, а над теми, кто так распорядился их судьбой.

Разумеется, он и сам не знал, правда ли это. Да, он чувствовал страдания богов, чьи имена хранил в своей душе; но, возможно, именно его знания порождают гнев, и гнев этот возникает в его собственной душе, обреченной биться в ловушке сочувствия. Возможно, он всего лишь приписывает мысль о праведном наказании давно почившим богам. И тогда какое право он имеет так поступать?

Тревожные мысли. А его легионы идут вперед. Искать ответы на вопросы, известные только адъюнкту. Это за пределами доверия, даже за пределами слепой веры. Они участвуют в безумии, и в его водоворот будут затянуты все, какая бы судьба ни ждала их.

Я должен быть выше. Разве нет? Я веду вперед, но разве я в состоянии защитить? Если не знаю, что нас ожидает?

– Командир…

Вырванный из мрачных мыслей, он выпрямился в седле и взглянул на атри-седу.

– Прошу прощения, вы что-то сказали?

Араникт, вытирая пот с необычно бледного лица, колебалась.

– По-моему, у вас тепловой удар. Слезайте с коня, я пошлю за…

– Нет, сэр.

– Атри-седа…

Он увидел, как ее лицо исказил ужас. Паника.

– Мы не в том месте! Командир! Брис! Нужно убираться отсюда! Нужно… мы не в том месте!

И в этот момент землю потряс гром, который катился и катился барабанным гулом…

Песчаная буря или армия? Кенеб прищурился на ярком солнце.

– Капрал!

– Сэр?

– Скачи к авангарду. Похоже, мы заметили хундрилов и изморцев.

– Слушаюсь, сэр!

Когда всадник умчался, Кенеб посмотрел налево. Колонна Бриса чуть выдвинулась вперед – малазанцы сегодня не очень проворны. Настроение паршивое, мерзкое, дисциплина хромает. Утром его разбудили спазмы в желудке, такие болезненные, что на глаза наворачивались слезы. Сейчас стало полегче, но ясно, что придется поискать толкового целителя.

Внезапный порыв ветра ударил в лицо, принеся какой-то горький запах.

Он увидел, как Блистиг, покинув свой легион, скачет к нему. Теперь-то что?

С гудящей головой Банашар тащился рядом с нагруженным фургоном. Рот пересох, как вся эта жалкая земля. Банашар глядел на быков, тянущих ярмо, стегая хвостом, на вьющихся мух, на тонкую корку пыли, покрывающую ноги и бока животных. Копыта стучали по твердой земле.

Услышав какое-то бормотание от солдат, шагающих справа от него, Банашар поднял глаза. Небо окрасилось в болезненный цвет. Ветер, донесший привкус песка, разъедал глаза.

Проклятая пыльная буря. Ей придется объявить привал. Придется…

Нет, цвет неправильный. Во рту окончательно пересохло, горло перехватило, и заныла грудь.

Боги, нет. Этот ветер – дыхание Пути. Он… ох, Червь Осени, нет.

Он покачнулся, охваченный содроганиями. Полуослепший от боли, он упал на колени.

Сержант Рассвет бросил ранец и поспешил к упавшему жрецу.

– Бутыли! Зови Баведикта! Ему совсем плохо…

– Он пьян, – отрезала Сальцо.

– Нет… тут явно все гораздо хуже. Бутыли…

– Бегу…

Гром потряс землю под их ногами. Замычали бесчисленные животные. Что-то словно пробежало по рядам солдат, какая-то тревога, миг страшной неопределенности. Все кричали, задавали вопросы, но ответов не было, и смятение только росло.

Сальцо споткнулась рядом с Рассветом, чуть не повалив нагнувшегося над жрецом сержанта. Тот слышал, как бормочет старик, как дергается его голова, словно под невидимыми ударами. Что-то брызнуло Рассвету на тыльную сторону ладони, и он увидел капли крови.

– Странникова сила! Кто ткнул его? Я не видел…

– Его пырнули ножом? – спросила Сальцо.

– Я не… не… давай, помоги его перевернуть…

Гром усилился. Волы заревели. Колеса фургонов качались из стороны в сторону с пугающим скрипом. Рассвет посмотрел на небо, но не увидел ничего, кроме золотистой завесы пыли.

– На нас идет проклятая буря… где Баведикт? Сальцо, найди его, ладно?

– Похоже, тебе нужна моя помощь?

– Погоди… приведи Вала… приведи командира… у него кровавый пот! Кровь выходит через поры! Скорее!

– Что-то происходит, – сказала Сальцо, стоя прямо перед сержантом.

И от ее тона Рассвет похолодел.

Капитан Рутан Гудд нервно вздохнул, решительно прогоняя тошноту; ужас, затопивший его, заставил потянуться к мечу. Корни Азатов, что это было? Но он ничего не видел: пыль завесила охряным пологом все небо, и солдаты со всех сторон бестолково бегали в разные стороны, словно заблудившись, – но впереди не было ничего, кроме ровной пустой земли. Оскалившись, Рутан Гудд ударил пятками своенравного коня, посылая его вперед, и приподнялся на стременах. Он держал в руке меч, и от белого, странно полупрозрачного лезвия тянулся пар.

Уголком глаза Рутан заметил что-то неладное.

– Худов кулак!

Сети колдовства, покрывавшие оружие – слоями толстой и запутанной вековой магии, – срывались прочь. Смертельный холод ожег ладонь. Она отвечает. Она отвечает… но что?

Он отъехал в сторону от колонны.

Над гребнем холмов к юго-востоку появилась кипящая линия – строй.

Гром катился, подбираясь все ближе. Железо блестело, словно украшенное осколками алмазов, как зубы, прогрызающие холмы. От мельтешения было больно глазам.

Рутан увидел, как от авангарда отделились несколько всадников. На поднятых пиках полоскались флаги – знак парламентеров. Пехотинцы рядом с Рутаном вылупились на его проклятое оружие, некоторые пятились прочь от горького холода, тянущегося от меча. Доспехи Рутана и спина коня покрылись инеем.

Она отвечает… как не отвечала никогда прежде. Нижние боги, семя Азатов… я чую… о боги, нет…

– Становись! Морпехи, становись! Первая шеренга – рукопашники! Уходите оттуда, прочь! – Скрипач не хотел ничего ждать. Капитана не видно, но это не важно. Он словно проглотил сотню противопехотных ежей. В воздухе ощущалась вонь. Протиснувшись мимо растерянного Корика и побледневшей Улыбки, он увидел впереди свой взвод.

– Бальзам! Смрад – будите Пути! И Непоседа… а где Шнур, найдите Эброна…

– Сержант!

Он обернулся и увидел Фарадан Сорт, которая на коне пробивалась через толпу мельтешащих солдат.

– Что ты делаешь? – строго спросила она. – Там чужеземная армия… мы отправили парламентеров. Ты сеешь панику…

Скрипач увидел спокойный взгляд Битума.

– Смотри, они построились… передай всем как можно скорее. Ты понял, капрал?

– Так точно, сэр…

– Сержант!

Скрипач протолкался к капитану и выдернул ее из седла. Выругавшись, она замахала руками, потеряв равновесие. Когда она всем весом обрушилась на Скрипача, он пошатнулся и упал, а Сорт – на него. Он зашептал ей на ухо:

– Уберите на хрен отсюда своего коня. Ваши парламентеры уже мертвы, даже если сами этого не знают. Нужно окопаться, капитан, и немедленно.

Она села, темнея лицом от гнева, и заглянула Скрипачу в глаза. То, что она увидела в них, было жестко и остро, как удар. Сорт перекатилась на бок и поднялась.

– Кто-нибудь, уведите отсюда коня. Где сигнальщик? Поднять флаги: «Готовься к бою». Позиционная оборона на хребте. Пехоте окопаться, боеприпасы – во вторую траншею. Выполнять, будьте прокляты!

Большинство проклятых солдат только мешались на пути. Ворча и ругаясь, Флакон продирался через них, пока не добрался до ближайшего фургона снабжения. Подтянувшись по веревкам, он забрался на обвязанные тюки и встал на самый верх.

Полдюжины парламентариев адъюнкта скакали в сторону далекой армии.

Небо над чужаками кишело… птицами? Нет. Риназаны… и кто-то покрупнее. Больше… энкар’алы? Вивалы? Его мутило – вот-вот вытошнит кишки. Ему знаком этот запах, пропитавший его мозг с тех пор, как он полз через разодранный шатер. Эта армия – не люди. Адъюнкт, твои парламентеры…

Что-то ослепительное вырвалось из первой шеренги одной из далеких фаланг, проложило дорожку над землей и ударило по конным парламентерам. Тела вспыхнули. Горящие кони завертелись и исчезли в тучах пепла.

Флакон замер. Худова срань.

Уголёк бежала со всех ног, пробиваясь через ряды солдат. Они наконец начали окапываться; а обоз – фургоны теснились, как громадные звери, между конными лучниками и копейщиками – двинулся на север, заставив, как заметила Уголёк, летерийцев раздвинуться, пропуская отходящую колонну.

Получилось не очень. Уголёк видела, какой хаос начался, когда громадные фургоны пытались втиснуться в узкий проход. Фургоны качались в стороны, расталкивая всех с пути.

Не ее забота. Она снова взглянула вперед и увидела авангард, увидела адъюнкта, капитана Йил, Кулаков Блистига и Кенеба, и еще десятка два всадников почетного караула и штабных офицеров.

Тавор раздавала поручения, и всадники отправлялись к разным подразделениям. Времени мало. По дальним холмам маршировали фаланги – уже было видно с дюжину, а дальше надвигались еще, очень крупные. Пять тысяч? Шесть? Гром гремел от их шагов, ровных, неутомимых. Над ними, в небе цвета желчи, кружили над клубами поднятой пыли крылатые твари

Эти солдаты. Они не люди. Не люди… нижние боги, они огромны.

Она добежала до авангарда.

– Адъюнкт!

Голова Тавор в шлеме повернулась.

– Адъюнкт, нужно отходить! Все не так! Они не…

– Сержант… – Голос Тавор прорезался, как лезвие меча. – Нет времени. И путь отхода нам закрывают летерийские легионы…

– Отправьте всадника к Брису…

– Уже отправили, сержант…

– Они не люди!

Ответом был спокойный взгляд.

– Да, не люди. К’чейн…

– Мы им не нужны! Мы просто загораживаем им дорогу!

Уголёк дико повернулась к Кенебу.

– Кулак, пожалуйста! Вы должны объяснить…

– Уголёк, – сказала Тавор, – это к’чейн на’руки.

Лицо у Кенеба приобрело оттенок больного неба.

– Возвращайся к своему взводу, сержант.

Быстрый Бен стоял, завернувшись в кожаный плащ, в тридцати шагах от малазанского авангарда. Стоял один. В трех сотнях шагов дальше летерийские роты разворачивались, образуя ощетинившуюся линию обороны вдоль хребта, по которому шли колонны. Свой обоз и стада они отогнали к обозу Охотников за костями – и как будто целый город и скот отчаянно спешили к северу. Брис собрался прикрывать этот отход. И Высший маг понимал такую логику. Пожалуй, последний момент разума в этот день.

Невезуха. Тупая, жалкая, несчастная неудача. Нелепо. Невероятно тошнотворно. Что за боги объединились, чтобы заварить это безумие? Он рассказал адъюнкту все, что знал. Как только врата Пути распахнулись, как только земля задрожала от первого тяжелого шага марширующих фаланг. Мы видели их летающие крепости. Мы знали, что они не исчезли. Знали, что они собираются.

Но все это было так далеко, и так давно.

Запах их масла пропитал ветер, дующий из Пути. За охряным пологом Быстрый Бен видел глубину и тьму нездешнего мира.

Они пришли сюда, на Пустошь.

Они были здесь и раньше.

Амбиции и желания рассыпались, как пепел от погребального костра. Внезапно стало ясно, что все неважно: все, кроме этого мига и того, что вот-вот начнется. Мог кто-то предсказать такое? Пронзить взглядом непроницаемое будущее, чтобы увидеть происходящее сейчас?

Он знал, что бывали времена, когда даже боги отступали, шатаясь с окровавленным лицом. Нет, такое устроили не боги. Им было недоступно сердце адъюнкта, бездонный кладезь того, что она не открыла бы никому. Мы были бритой костяшкой, но в чьей руке мы окажемся? Никто не знал. Никто не мог даже представить…

Он стоял в одиночестве, внутри него просыпались и бурлили Пути. Он будет делать, что сумеет, и столько, сколько получится. А потом падет – и не останется никого, кроме пары десятков взводных магов и атри-седы.

Сегодня мы увидим смерть друзей. Сегодня мы, возможно, присоединимся к ним.

Высший маг Адаэфон Бен Делат достал из мешочка горсть желудей и бросил их на землю. Еще раз взглянул на глубину за охряным пологом, а потом – на легионы на’руков. Ужасные в неумолимости – возьми одного в отдельности, и он будто обмякший. Собери вместе тысячи – их воля станет единой… и их воля… нижние боги… как же холодно…

Каждый на’рук был раза в полтора выше человека и, наверное, вдвое тяжелей. Верхнюю часть туловища трудно было разглядеть даже с двухсот шагов, потому что их закрывали доспехи – эмалевые или из вареной кожи, продолжающиеся до плеч и вниз, защищая выдающиеся вперед бедра. Обрубки хостов закрывала такая же броня, только чешуя была мельче. Головы накрывали широкие шлемы, между украшенными нащечниками торчали короткие рыла. Идущие в первых шеренгах несли какие-то загадочные дубинки, обмотанные на тупых концах чем-то вроде проволоки. Один из каждой дюжины воинов нес на спине массивный керамический ранец, высоко торчащий из-за плеч.

За первой шеренгой шли ряды других воинов, поднявших короткие алебарды или фальшионы. В каждой фаланге было по меньшей мере сто воинов, марширующих в ногу; верхняя часть туловища выдавалась вперед над мускулистыми ногами рептилий. Не было флагов, знамен и не было заметно явных командных авангардов. На взгляд Рутана Гудда, воины вообще ничем не различались – кроме тех, кто нес непонятные ранцы.

Теперь блестящий иней покрывал все его тело, и лед, толстый, как броня, укрывал его коня. Уже мертвого, но ледяной конь все равно реагировал на команды. Рутан выехал на дюжину шагов впереди передней линии малазанцев, зная, что бесчисленные пары глаз следят за ним, пытаясь понять, что видят – и чуждую армию, и самого Рутана верхом на коне, закованном в ледяную броню; сквозь лед едва угадывались очертания скакуна.

Меч буревсадника стал продолжением его руки – лед, приковавший его, сверкал и при этом тек, словно вода.

Глядя на на’руков, Рутан еле слышно бормотал:

– Да, вы меня видите. Отметили меня. Шлите мне свою ярость. Прежде всего, бейте в меня…

За его спиной в наспех вырытых окопах повисла зловещая тишина. Охотники за костями, прижавшиеся к земле, словно пришпиленные, были так ошарашены неожиданной невозможностью происходящего, что молчали и не колотили мечами по щитам. Даже не оборачиваясь, Рутан знал, что прекратилось любое движение. Не звучали приказы. Да честно говоря, в них и не было необходимости.

По грубым прикидкам, на него надвигались больше сорока тысяч на’руков. Он почти слышал эхо нарастающей какофонии, словно стена будущего вот-вот рухнет, неся ужас в прошлое – в этот момент, чтобы грохотать в его черепе.

– Плохо дело, – пробормотал он. – А день так хорошо начинался.

– Худов дух, кто это?

Адъюнкт Тавор прищурилась.

– Капитан Рутан Гудд.

– Так я и думала, – ответила Лостара Йил. – А что с ним такое?

В ответ адъюнкт только покачала головой.

Лостара поерзала в седле, свободной рукой потянулась к ножу на поясе и тут же отдернула ее. Меч, идиотка. Не нож. А дурацкий меч. В памяти всплыло лицо. Хенар Вигульф. Он сейчас должен быть рядом с Брисом, готовый исполнять приказы. Летерийцы отошли назад, сформировав два фланга, похожих на концы согнутого лука. Они увидят столкновение первых шеренг и быстро, как она надеялась, поймут, какое самоубийственное безумие противостоять этим проклятым ящерицам; и Брис даст приказ отступать. Уведите Худа отсюда… бросайте все… просто бегите. Не умирайте, как мы, не стойте просто потому, что стояли. Уходите, Брис… Хенар… прошу вас. Молю.

Она услышала стук копыт и увидела, как Кулак Кенеб скачет по насыпи мимо своих окопавшихся солдат. Что он делает?

Он спешил к капитану Рутану Гудду.

Тавор заговорила:

– Сигнальщик, труби – Кулаку Кенебу вернуться.

Тревожный сигнал разорвал воздух.

– Он не слушается, – сказала Лостара. – Дурак!

Быстрый Бен заметил Рутана Гудда и зарычал. Будь я проклят. Маэлем укушенный, отродье шлюхи Неррус, буревсадник. Кто же знал?

Но зачем он так выехал вперед? Через мгновение Высший маг еле слышно выругался. Ты хочешь, чтобы они первым забрали тебя. Отвлекаешь их на себя. Чтобы дать Охотникам за костями дюжину ударов сердца – понять, с чем придется иметь дело. Капитан Рутан Гудд, или кто ты есть… боги, ну что я могу сказать? Удачи, капитан.

Удачи.

Выругавшись, Кенеб пришпорил скакуна. Это Рутан Гудд, и если дурачина не тот, кем изображал себя, то он нужен малазанцам, как никогда прежде. Пусть он хоть проклятый бог, но в одиночку против этих тварей он скоро будет порублен на куски. Рутан! Ты нужен нам – кто бы ты ни был – ты нужен нам живой!

Успеет ли Кенеб добраться до него?

Капитан Сканароу пнула солдата, спихнув его обратно в неглубокую траншею.

– Копать! – прорычала она и снова стала смотреть на сверкающего всадника, скачущего навстречу ящерицам. Тупой лживый ублюдок! Буревсадник? Невозможно: они живут в проклятых морях.

Рутан, пожалуйста, что ты делаешь?

Увидев, как первая шеренга ближайшей фаланги подняла странные дубинки, Рутан Гудд скрипнул зубами. Лучше бы эта хрень буревсадников сработала. Но, нижние боги, как же от него больно. Он развернул коня в сторону на’руков и высоко поднял меч.

Лед блеснул в свете солнца.

Сзади и слева к нему приближался всадник. Бедняга. Вот что получаешь, выполняя приказы. Больше не оборачиваясь, Рутан вонзил шпоры в бока скакуна. Брызнули осколки льда. Конь рванулся вперед.

Бедные малазанцы. Смотрите на меня, а потом спросите себя: как глубоко вы умеете окапываться?

Скрипач поднял арбалет и аккуратно зарядил тяжелую стрелу со «шрапнелью». И теперь почувствовал себя лучше. Больше ведь ничего не сделаешь? Мир стал светлым, ясным, с насыщенными цветами, невероятно красивым. Его можно попробовать на вкус.