Нелюбимый Доманчук Наталия
Жизнь снова побежала как ток по проводам, потекла как кровь по венам, забилась ручьем, зажурчала. Голубой шарик опять весело закрутился, день послушно сменил ночь, принося очередные проблемы, новые встречи, надежды, ожидания, тревоги.
К вечеру, правда, все утихло. Как будто жизнь выключили, как свет, и Алена осталась совсем одна. Но она уже знала, что выкарабкается. Ей бы только ночь продержаться, а днем она нужна детям и внучке.
На следующий день Алена снова поехала к Алевтине в больницу. Девушка была не рада ее видеть, разговор не поддерживала, отмалчивалась, а когда Алена начала спрашивать про ребенка, которого она родила девять лет назад, моментально озлобилась и даже заявила:
— Давайте мы не будем об этом говорить!
— Нам придется. Потому что ты нам сказала одно, а на деле получается совсем другое.
Алевтина присела на кровати и спустила ноги на пол, как будто собралась уходить.
— Ляг в постель! — грозно приказала Алена. — Тебе не восемнадцать уже и ты должна понимать, что сейчас от тебя зависит жизнь маленького человечка.
— Ничего у меня не получится. И у вас тоже. Я проклятая!
Алена присела к ней на кровать. Хотела взять за руку, но Алевтина упала на подушку и накрылась одеялом с головой.
— Ты говоришь ужасные вещи. Так нельзя, — и, немного помолчав, добавила: — Твой мальчик тогда, девять лет назад выжил. Ты правда не знаешь этого?
Алевтина опять села на кровати, подняла на Алену глаза и мотнула головой.
— Мне сразу сказали, что он умер, как только я пришла в себя. Сказали, что не смогли реанимировать его… — Алевтина сглотнула, пытаясь не разрыдаться, но Алена видела, что девушка уже была на грани истерики.
— Понятно, — как можно ласковей произнесла Алена, — а ты видела его?
— Я? Нет, конечно! Конечно, не видела! Они его сразу увезли, я еще под наркозом была. А когда я встала на следующий день, я сбежала… Я побоялась увидеть его смерть. Еще страшней для меня были бы его похороны. Похороны на двоих. Я бы не вынесла этого. Я бы… — она сжала кулаки, — я бы с ним умерла, на его маленьком гробике. Если бы вы только знали, как я мечтала, что у меня будет семья: я и он — это ведь уже семья!
— Я не знаю, кто тебе сказал, что он умер, но он выжил. И его распределили в дом малютки. Только вот Давид найти его не может…
Алевтина замотала головой:
— Нет, я не верю! Ну зачем им говорить мне, что он умер, если он был жив? Зачем? Они сказали, что он родился инвалидом. Кому, как только не родной матери, нужен ребенок-инвалид?
— Не знаю…
— Нет! — повторила она упрямо. — Я бы… почувствовала. Я же мама, самый родной ему человек! Я бы почувствовала! — она заплакала. — Разве я бы не почувствовала, что он жив?
Алена резко обняла ее и прижала к себе, успокаивающе гладя по голове. Алевтина не пыталась вырваться, она даже немного размякла в руках женщины.
— Не все мы можем почувствовать. Не все, милая…
Алевтина внезапно напряглась, всматриваясь в никуда, и тихо спросила:
— И как же сейчас быть? Где он, мой мальчик?
— Давид найдет его. Я ни грамма не сомневаюсь в этом.
Давид появился в офисе только к вечеру и рассказал Сашке все, что знал, хотя за последние сутки он не продвинулся ни на шаг.
— Потихоньку поднимаю на уши всех, кого могу, ищу акушерок и врачей, которые работали в те дни. Есть две зацепки, надеюсь, завтра будут адреса одной медсестры и анестезиолога, которые работали в ту смену. Очень рассчитываю на них. Был там в этом роддоме старый фельдшер, везде его подписи стоят, но он умер месяц назад! Не мог подождать немного и умереть в следующем году? — возмутился Давид, уселся в кресло и попытался расслабиться. Сашка подошел и решительно встал возле его стола.
— Аля не виновата в том, что произошло.
Давид выставил вперед руку:
— Саша, я очень прошу тебя, не защищай ее, лучше просто помолчи… Иначе я наговорю тебе много обидных слов, и мы поссоримся. Она сбежала. Этому есть объяснение?
— Да. Ей сказали, что он умер. Она не хотела видеть его мертвым.
— И даже потом не поинтересовалась его судьбой?
— Какая может быть судьба у ребенка, который умер?
— Могилка. Мне страшно говорить тебе такие вещи, но даже если ребенка не стало, то мать приходит к нему на могилу. Мать хотя бы знает, где она находится! А твоей Алевтине по фигу на все!
— Я найду его и усыновлю! — вдруг заявил Сашка.
Давид показательно громко рассмеялся:
— А ты не подумал о том, что это может быть мой ребенок? Будешь моего сына воспитывать?
— Буду. И полюблю его как своего. Не важно, твой он или ее насильника.— Какой ты правильный, Саш! Сладкий такой, приторный. Только одного понять не можешь — нелюбимый! Не-лю-би-мый! — последнее слово Давид повторил по слогам.
Саша выдохнул и подошел к столу отца.
Полгода назад, когда Димы не стало, Сашка вместе с Давидом решили, что его стол всегда будет стоять в их общем кабинете, как было много-много лет. Даже бумаги и компьютер решили не разбирать. Сашка провел рукой по дубовой поверхности и сказал:
— Отец тоже не сразу полюбил мать. Тебе ли не знать эту историю?
— Не смей сравнивать свою мать и Алевтину! Это даже не небо и земля, это… рай и ад! Твоя Аля, — он замолчал, сдерживая себя, чтобы не наговорить гадостей, — она даже имя себе придумала — Алена! Ничего общего с Алевтиной.
— С каких пор ты стал осуждать людей?
— Только ее. И потому что она сбежала и оставила сына. Мне абсолютно пофиг на все остальное, что с ней случилось, подожгла она дом своего насильника или нет, об этом точно не мне судить. Но вот то, что она оставила сына-инвалида в роддоме и сбежала… — Давид замолчал, а потом по-доброму, тихо попросил: — Я тебя прошу только одно — не спеши.
— А может, ты ее для себя попридержать хочешь? Все было хорошо до той минуты, пока она не увидела тебя. Она бы и замуж за меня согласилась, ведь пришла знакомиться с родственниками…
Давид вскочил к племяннику:
— Она пришла меня увидеть! Понимаешь? Меня! Она нафантазировала в своей голове какую-то чушь и решила, что меня можно заполучить. К сожалению, она действовала глупо и задела тебя. Только не любит она, понимаешь? А это не совсем ма-а-аленькая деталь, да?
Сашка хмуро посмотрел на родного дядю и спросил:
— Ты тоже нелюбимый. Но ведь живешь как-то…
Давид отвернулся, подошел к окну:
— Живу. Но я не лезу к ней в душу. И не полезу никогда.
— Потому что знаешь, что мама тебя не подпустит! — грубо бросил Сашка и сразу пожалел об своих словах.
Давид не спеша обернулся:
— А ты уверен в этом?
Сашка молчал.
Давид опять посмотрел в окно и чуть слышно проронил:
— А я нет.
Сашка подошел ближе к нему, так что они соприкоснулись рукавами:
— Тогда почему ты не с ней? — спросил племянник.
— Лично я никогда не буду с женщиной, которую не люблю. Даже если она будет мне самым родным человеком. Поэтому я и твою мать не хочу ставить в такое положение. Я не смогу ее сделать счастливой. Она никогда никого не полюбит так, как любила твоего отца.
Сашка положил руку на плечо дяди:
— Помнишь, ты мне когда-то сказал: пробуй. Всегда пробуй. Ведь может получиться! Лучше попробовать и пожалеть, чем не сделать этого и жалеть всю жизнь.
— Не в моем случае. Даже если мы попробуем… — Давид посмотрел ему в глаза, — мы навсегда потеряем ту чистоту и простоту в общении, которая есть у нас сейчас. Бывшие любовники или супруги никогда не станут лучшими друзьями.
— А я знаю такие случаи…
— Это, наверное, совершенно сумасшедшие люди, не обремененные моралью… Я точно так не смогу.
Давид вернулся к своему креслу, но Сашка пошел за ним и присел на его стол.
— Скажи… я постоянно думаю… вот папа же не любил маму поначалу… как он ее полюбил? Что произошло?
Давид пожал плечами:
— Ничего особенного не произошло, — он замолчал, как будто пытался вспомнить, и вскоре продолжил, — мы с ним много раз беседовали об этом… Он говорил, что увидел в ней настоящую женщину, замечательную мать. Он часами мог наблюдать, как она играет с близнецами и с тобой. Говорил, что она сильная. И слабая. Мне кажется, что полюбил в ней сначала человека, а только потом женщину… Не знаю, Саш, а как мы все влюбляемся? Разве можем объяснить, за что? Вот я увидел свою Надю. И что? Мне понравилась ее улыбка, ее взгляд… и что теперь, можно утверждать, что я влюбился в ее улыбку? Нет, конечно. Просто произошла какая-то химия между нами, и все…
— Ну когда с первого взгляда, то да, действительно объяснить сложно. Я же говорю о том, когда не любил, не любил, а потом бах! И все!
Давид посмотрел на племянника и улыбнулся:
— Ты прости меня. Я старый дурак. Ты, наверное, прав. Если любишь — борись. А ребенка я обязательно найду.
Время рождаться
Первый день зимы был солнечным и очень морозным. Алевтина взглянула на градусник за окном и вслух удивилась:
— Минус двадцать пять?
Ее соседка по комнате подняла сонное лицо с подушки.
— Да ты гонишь!
Алевтина отошла от окна и присела на кровать. В такую погоду лучше никуда не ходить, да и не в чем. Пальтишко у нее осеннее, сапог зимних нет, живот уже так выпирает, что она только в одно трикотажное платье и помещается. Средств катастрофически не хватало. Те деньги, которые дал Давид, закончились еще месяц назад. Большая часть ушла на похороны Греты.
А на что она будет жить, когда родится ребенок? Алевтина себя успокаивала, что пойдет работать уборщицей или ночным сторожем. Да, с малышом. Какой-нибудь склад охранять, почему бы и нет? Или еще успокаивала себя тем, что ребенку много не надо, — у нее будет молоко, а значит, прокормить она должна только себя. И на учебу у нее будет время. Ну будет пропускать занятия, но есть же учебники, возьмет чужие конспекты, как-нибудь выкрутится!
Алевтина, столкнувшись с самостоятельной жизнью и с тем, что сейчас ей нужно заботиться о себе, а вскоре и о своем ребенке, была в ужасе. Она не умела этого делать и не знала как. Еще ей было ужасно сложно ассимилировать в обществе. Она скучала по Оксане и другим девочкам, с которыми прожила шесть лет под одной крышей, по Тамаре. Ей было сложно подружиться с новыми соседями из общежития, да и они не рвались заводить с ней дружбу.
Дети из детских домов, попадая во взрослую, самостоятельную жизнь, не умеют принимать правильные решения. Они не знают нормальных взаимоотношений. Они могут научиться готовить по книге рецептов, но прогнозировать последствия своих поступков, выстраивать стратегию своего существования и взаимоотношения с окружающими, нести ответственность и принимать осознанные решения, основанные на анализе и прогнозе, не умеют.
Больше всего на свете Алевтина мечтала о семье, мечтала о том, чего у нее не было. Это желание почти всех детдомовцев — поскорее создать семью, заполнить черную пустоту в душе, заштопать, как дырку. Они так спешат это сделать, что часто совершают одну ошибку за другой потому что они не понимают, как правильно жить. Они не знают, какой должна быть семья. А как строить то, о чем ничего не знаешь?
Телефон на подушке зажужжал, и Алевтина посмотрела на экран. Номер был ей незнаком, но она потянулась и ответила на звонок.
— Привет, узнала?
Как же не узнать? Оксана собственной персоной.
После того, как подруга подставила Алевтину, она больше не появлялась.
— Привет, Оксан.
— Сердишься на меня, да?
— Нет, — честно ответила Алевтина.
— Это хорошо. Как ты там? Как Грета?
У Алевтины не было желания по телефону рассказывать про себя и о смерти бабушки, но по Оксане она очень соскучилась.
— Приезжай в гости, — предложила девушка.
— Что я там в твоей Твери не видела? Давай лучше ты ко мне! Погуляем по Москве, в кино сходим. Я на работу устроилась.
— Кем?
— Не проституткой, не бойся. В клининговую компанию, убираю квартиры. А в выходные иногда подрабатываю в прачечной.
Алевтина подумала, что если она не сможет совмещать учебу и маленького ребенка, то, возможно, могла бы переехать в Москву и работать с Оксаной. Тут, в Твери, у нее никакой поддержки не было, а Оксана поможет: почему-то Аля совсем не сомневалась в этом.
— В пятницу вечером приеду, хорошо?
— Отлично. Я в шесть заканчиваю работу и поеду на Ленинградский тебя встречать.
Алевтина была рада видеть единственную подругу, они обнялись, Оксана даже прослезилась, когда увидела живот Алевтины, а потом вдруг округлила глаза и, прикрыв рот рукой, спросила:
— А если он от этого урода?
— Какая разница, от кого. Он — мой!
Для прогулок по Москве оказалось слишком холодно. Девушки посидели сначала в «Му-му», а потом Оксана повезла подругу к себе в Алтуфьево.
— Конечно, это не Кузнецкий мост, где мы с девочками снимали квартиру, но лучше эта малюсенькая комната, чем та… Как вспомню — так вздрогну. Как я могла этим заниматься? И тебя чуть не затащила в это болото! Сейчас куда спокойней и душа на месте.
Комната действительно была небольшой, но светлой: диван, стол, шкаф и кресло. На общей кухне тоже было скромно: старый стол со стульями, холодильник и плита. Даже шкафчиков не было. Оксана в комнате держала одну сковородку, небольшую кастрюлю, пару тарелок и приборов.
— Да я и не готовлю почти. Так, когда приболела и не ходила на работу, макароны себе отварила, иногда яичницу с утра могу пожарить. В основном в «Му-му» завтракаю за сто рублей, там же и ужинаю. Мне хватает, даже откладываю, — не переставая болтать Оксана достала коробку конфет и включила электрический чайник.
— Оксан, скажи, — вдруг заговорила Алевтина, — ты веришь, что это был несчастный случай? Или наших Зарубиных действительно убили?
Девушка ответила не сразу:
— Я была уверена, что это ты. Прости. Ведь только у тебя был мотив убить этого гада… Но я кое-что узнала про Галю… — Оксана заговорщически понизила голос, — и теперь мне кажется, что это она так жестоко обошлась с Зарубиными…
Галя была девушкой сообразительной и первой из девочек, кто зашел в спальню Ярослава. В детском доме ее тоже домогались, так же поначалу произошло и с Ярославом. Но взрослого опытного мужчину и близко нельзя сравнивать с прыщавыми мальчишками из детского дома. Очень скоро Галя поняла, что влюблена в своего приемного отца. И когда она закончила школу, ей стало мало положения любовницы, она захотела «замуж и нормальную семью». Что там произошло между ними дальше, Оксана могла только догадываться. Галя, закончив школу, ушла из дома в надежде, что любовник образумится и примется ее возвращать, предлагая «замуж». Но Ярослав очень быстро нашел утешение в Оксане. Та понимала, что отказать все равно не сможет, — он в любом случае возьмет ее, просто применит силу — и согласилась. Сексуальное тело и симпатичная мордашка Оксаны сделали свое дело — Ярослав забыл о Галине. Только вот она его забыть не могла и стала уговаривать Оксану убежать из дома, пообещав устроить на высокооплачиваемую работу. Через год, получив аттестат, Оксана переехала в комнату Галины на Кузнецком мосту, а Ярослав потерял сон и аппетит: худощавые плоские Оля и Наташа никак не возбуждали его, он скучал по Оксане, по ее аппетитным формам и даже стал присматриваться к некрасивой Алевтине, у которой хотя бы какая-никакая грудь вырисовывалась. Галина на какое-то время снова вернулась в фаворитки, он приезжал к ней несколько раз в неделю, но Оксана об этом даже не догадывалась. Галя держала от подруги это в страшном секрете, боялась, что он узнает об Оксане и переключится на нее. Но все же девочки из массажного салона пару раз видели Галю с ним и когда его уже не стало, рассказали Оксане тайны Галины. Оказалось, что Галя безумно и безответно любила его. Ярослав только пользовался ей и вымогал деньги: за каждую встречу она еще и платила ему.
— Поэтому она так сильно старалась тебе угодить и найти клиента на твою целку. Чтобы ты не дай Бог не досталась ее Ярославу! А то еще подсядет на тебя, как на меня, а Галочка бы этого не пережила, понимаешь? — Оксана многозначительно усмехнулась и отправила в рот конфету.
— Дальше рассказывай, — попросила Алевтина, ей не терпелось узнать продолжение.
— Это я ей разболтала про тебя. Помнишь, ты мне позвонила из электрички и рассказала про избиение и изнасилование? Она сильно разозлилась, разбила бокал об стену. Я сначала подумала, неужели за тебя переживает? Думаю, какая хорошая подруга. Ну, мы легли спать, утром встали, пока привели себя в порядок, парад по телику посмотрели и пошли на работу. Вернулись поздно, но бутылку на двоих размочили. И если раньше она не заставляла меня, ну, мол, не хочешь — и не надо, то тогда пристала, прям пей и все. Я наклюкалась и уснула. Утром проснулась — голова болит, Галка рядом спит. Пошла на кухню и вдруг в глаза бросилась ее обувь: она за неделю до этого купила себе сапожки, высокие такие, ботфорты. И вот вижу я, что они грязные, все в глине. А мы с ней вместе везде ходили в тот день, на параде были, в ЦУМ забежали поглазеть на сумочки, и моя обувь чистая, а ее вся в грязи и глине. Я тогда подумала про себя, что свинья везде грязь найдет, и забыла. Вспомнила чуть позже, когда увидела, что сапоги стоят в прихожей идеально чистые, просто вылизанные. Тебя тогда уже выпустили, и ты в свою Тверь укатила. А я с ней осталась, и мне ужасно страшно стало. Все сошлось! В ту ночь после парада всю ночь дождь лил. Я думаю, что она, как я уснула, поехала в Поваровку, подожгла дом и быстренько вернулась назад.
— На чем? Ночью электрички не ходят!
— Мы легли до десяти. Там около двенадцати есть одна. Как раз час ехать, чуть пешком… и в два часа ночи случился пожар.
— А назад как?
— Да откуда мне знать? Но помню, что часа в три ночи электричка с Клина до Ленинградского есть. Да оттуда добраться вообще не проблема, попуток полно. Вот. И после этих моих догадок мне стремно стало, ужас! Как раз контору нашу массажную накрыли, Агата померла от инфаркта, и Галя принялась искать новую работу. Я тоже подсуетилась и нашла в Алтуфьево эту клининговую фирму, устроилась и уже сообщила ей, что начинаю новую жизнь и переезжаю от нее. Она, кстати, обрадовалась! Вот такие дела, Аль. Что скажешь?
— Не представляю себе, как можно любить человека и так жестоко убить его?
— Так он же ее не любил. Вот она и наказала его. Как там в фильме? «Так не доставайся же ты никому!»
— А Тамару, а девочек за что?
— Тамару она ненавидела, типа Ярик ее бросить не может, потому что она его за яйца держит, не дает уйти из семьи, а как Галя к девочкам относилась, ты сама знаешь: эксплуатировала, обижала, унижала. Я сразу поняла, что если танцевать под ее дудку, то только хуже будет. Она по-хорошему не умеет. Ей надо отпор давать. Вот ты давала, я давала, и нас она не трогала…
Девочки еще долго болтали, вспоминали, как вместе жили, Оксана достала бутылку вина, налила себе в бокал, помянула Олю и Наташу. Спать легли после двух, утром проснулись и пошли на Красную Площадь, потом позавтракали в «Му-му». Всю субботу провели в разговорах и воспоминаниях.
Им было хорошо вдвоем. С девочками из общежития у Алевтины не получалось подружиться. Вынужденное совместное проживание в детском доме намного отличалось от обычной дружбы, и девушке приходилось подстраиваться под остальных. С Оксаной же было так просто! Можно просто молчать или болтать без умолку, можно рассказать обо всех неудачах и в ответ услышать взаимные, а не нравоучения и осуждение.
Алевтина призналась Оксане, что хотела бы переехать в Москву, и та очень обрадовалась:
— Гениальная идея! Вместе справимся с малышом. Давай езжай в свою Тверь и пиши заявление на академ. У тебя будет время родить, а ближе к лету попробуем перевести тебя в московское медучилище. Наверняка, будет трудно, но с твоей светлой головой все получится.
Алевтина ехала на электричке в Тверь с хорошим настроением и с чувством, что она не одна — у нее есть подруга, а скоро будет долгожданный ребенок. А потом уже она решит, что делать. Может быть, как-нибудь найдет Давида? А вдруг ребенок от него? К сожалению, Оксана ничего не знала о нем, кроме имени и того, что он частенько приходил в салон, который уже закрылся. Сама Алевтина на его безымянном пальце кольца не заметила, хотя у нее и времени не было смотреть на руки — все так быстро произошло!
Но об этом она собиралась подумать уже в Москве, завтра надо будет написать заявление в академический отпуск, собрать свои небольшие пожитки и снова вернуться в столицу.
Алевтина подмигнула и слегка улыбнулась своему отражению в окне: «Ничего, прорвемся, все у нас получится!»
Со вчерашнего вечера у нее немного тянул низ живота, но Аля решила, что это от долгой ходьбы. В Твери ей было не прогулок, а с Оксаной они вчера весь ЦУМ обошли! Подруга обожала красивые и дорогие вещи, она легко заходила в любой бутик, набирала с дюжину платьев и направлялась в примерочную. Вчера они потратили на эти примерки полдня.
Алевтина улыбнулась, вспоминая, как они дурачились в отделе косметики, и встала — электричка прибыла в Тверь. Почувствовав мокрое между ног, она спешным шагом направилась к зданию в туалет. Все нижнее белье и колготки оказались в крови. Алевтина приложила руку ко рту, чтобы не закричать, но одна из женщин, которые были в туалете, за секунду поняла, что случилось, и сразу вызвала скорую, вывела Алевтину и посадила на скамейку. Уже через час Алевтина была в операционной. А когда она отошла от наркоза, ей сказали, что ребенка спасти не удалось:
— Скажи спасибо, что сама жива осталась, еле остановили кровотечение. А мальчик твой инвалидом был, так что не переживай, родишь себе еще здорового! — сказала ей нянечка, как только она открыла глаза.
Нянечка что-то еще говорила про морг и тело мальчика, но Алевтина понимала, что этого уже не вынесет.
Это был удар под дых: внезапный, сильный и, как ей казалось, смертельный. Эта боль оглушала, ослепляла, но также, как боец на ринге после удара хочет собраться и выстоять, и она захотела дать сдачи, завалить противника, уничтожить! Только кто этот противник? Жизнь? А как с ней бороться, когда она сильнее человека?
Алевтина много думала, размышляла на тему человеческого горя и часто спрашивала себя: когда человек становится человеком? С рождения? Или для этого обязательно нужно наесться боли, лишений и разочарования? Но разве она не наелась всего этого?
Что происходило с ней? Жизнь на подносе преподносила ей какое-то прекрасное событие, как конфету, а потом сразу отбирала.
Сначала семью, потом Давида, затем Грету, сейчас ребенка…
Алевтина понимала, что сложные времена случаются со всеми, но на ее век уж как-то слишком много выпало. И для чего все это? Чтобы она вышла из этих жизненных сражений со шрамами?
Что этой Вселенной надо от нее? Все, что ни делается, к лучшему? Неужели и правда можно в это верить?
Время ненавидеть
Новый день для Алены начался с утреннего солнышка, пения птиц и сопения внучки под боком. Она лежала в кровати, сжимая маленькую ладошку Настеньки, и думала о том, как циклична жизнь, и что каждая победа — начало нового поражения. Нет движения только вверх, нет одного только безграничного счастья. Чтобы человек почувствовал эйфорию, он должен вкусить горечь утраты.
Снова оставив внучку на няню, она поехала в больницу к Алевтине.
Девушка определенно была не рада видеть Алену. Совсем холодно с ней поздоровалась и уставилась в книжку.
Алена присела на стул рядом и стала рассказывать девушке все новости, о том, что делала с самого утра, про Настю, про Сашку. Но Алевтина упрямо смотрела в книгу и поддерживать диалог не собиралась.
— О чем читаешь? Интересно?
— Очень! — процедила сквозь зубы Алевтина. — Героиня у меня знаете какая молодец! Была одинокая, несчастная, а потом ей повезло, и она стала счастливой. Верите в такие сказки?
— Конечно! Ведь на самом деле достаточно просто открыть глаза и посмотреть, что совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, лежит счастье. И взять его, — с улыбкой ответила Алена.
— Не верю я уже в это счастье. Когда жила в детдоме, еще верила, а сейчас я уже выросла и чудес для меня не существует!
— Счастье — это не чудо. Оно есть. Надо только поверить и дать ему шанс.
— Зачем вы меня уговариваете на своего сына? Вы же знаете, что я не смогу сделать его счастливым. Мне кажется, что у меня тут, — Алевтина отложила книгу на тумбочку и дотронулась пальцем до груди, — ничего внутри нет. Я ни во что уже не верю. Меня столько раз обманывали, что я обещала себе не верить!
Алевтина говорила тихо, но быстро, как будто боялась, что не успеет выговориться.
— И ваш Давид. Он просто… воспользовался мной! Зачем? Он же дал мне поверить, что я имею право на счастье, на мужчину!
— Разве он что-то тебе обещал?
Аля с вызовом посмотрела на Алену:
— А для этого не надо было обещать. Он обращался со мной как с хрустальной вазой. Был нежен, ласков, он подарил мне столько тепла, которого я никогда не знала и не узнаю.
— Ты сама себе тогда придумала любовь. Он просто не хотел, чтобы тебя вечером лишил девственности один огромный бугай, вот и все. Пожалел тебя. А был нежен… — Алена задумалась, — возможно, потому что по-другому не умеет?
— Вы спали с ним, да? Знаете, каково быть в его объятиях?
Алена засмеялась:
— Он мой лучший друг. А с друзьями не спят. Я просто очень хорошо знаю его. Он никого не обидит. Никогда.
— Вы любите его! Только быть с ним не можете. Или не хотите. Не знаю… И мне не отдаете и сами не будете. И вы сейчас тут, чтобы уговорить меня быть с Сашкой!
— Да не уговариваю я тебя! Как можно на такое уговаривать? А тут я для того, чтобы поддержать, потому что знаю, как умеют убивать эти стены. У меня был точно такой диагноз. И у меня были любимый муж и четверо детей. Но даже они не смогли помочь мне в этих стенах. Я помню, как лежала и чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете! Хотя на самом деле была самой счастливой.
— Ничего! Я справлюсь. Я сильная!
— Сила женщины не в ее силе, а в ее слабости, — тихо сказала Алена. — Это не мои слова, но они очень верные.
Алена тоже поняла это не сразу. Тоже хотела самой себе доказать, что она сильная и справится с любой сложной жизненной ситуацией. И она справлялась. Только вот как же это было тяжело!
А потом к ней пришла любовь. Не пришла — ворвалась как ураган, раздербанив сердце на осколки. И ради того, чтобы быть с Димой, она была готова на все.
— Не надо меня жалеть, слышите? — вдруг сказала Алевтина.
Алена кивнула:
— Я и не думала этого делать. Жалость — плохое чувство, я его очень не люблю, — и вышла из палаты.
«Похоже, что девушке сегодня лучше побыть одной», — подумала она и поехала к себе в салон. По дороге вспоминала, как боялась, что Дима к ней испытывает жалость, а не любовь, как накручивала себя, не верила, что такую некрасивую, как она, может полюбить такой мужчина.
Алена видела в Алевтине себя: молоденькую, глупенькую, несчастную, обиженную жизнью и поколоченную судьбой. И так хотела ей помочь! Только понимала, что не сможет. В этой ситуации помочь могла только любовь и Алена очень верила в то, что любовь случится.
Давид подъехал к офису после обеда, устало вышел из машины, хлопнув дверцей, и наткнулся на Варю.
— Добрый вечер, мужчина моей мечты! — томным голосом поприветствовала его девушка.
— О нет, Варвара, я смертельно устал. Прекращай спектакль, а то пожалеешь, что знакома со мной.
Он был взбешен, и если бы Варвара понимала насколько, то не пошла бы за ним, но девушка продолжала кокетничать и, виляя бедрами, вошла в здание.
Давид направился в кабинет, на ходу приказал секретарше принести ему чай и сэндвич с ветчиной, но, открыв дверь, остановился:
— Привет, Ален, не думал тебя тут встретить.
— Добрый вечер, Давид. Я на минутку к Сашке заглянула…
Давид прошел к своему рабочему месту, бросил на стол красную папку и включил компьютер. За ним вошла Варвара и шутливо сделала реверанс:
— Добрый вечер, люди добрые.
— Варвара! — грозно прорычал Давид. — Не испытывай мое терпение! Выйди вон и закрой дверь с той стороны.
Девушка сразу поменялась в лице, поняла, что он не шутит, и нежно заговорила:
— Ну Давид Валентинович, ну подумайте насчет меня, я очень талантливая девочка, вам понравится.
Он обернулся и направился к выходу. Открыв дверь, прошипел:
— Я тебе не мальчик! А ну быстро вышла вон!
Девушка растерялась, испуганно посмотрела на Сашку и Алену, но, не получив от них поддержки, подняла голову и гордо вышла из кабинета.
Алена смутилась, а Сашка удивленно спросил:
— Что случилось, Дав? Кто тебя так разозлил?
Давид подошел к своему столу, взял из красной папки лист, в три огромных шага преодолел расстояние между ним и племянником, который сидел за своим рабочим местом, и, громко ударив по столу рукой, указал на бумагу:
— Почитай! Оба почитайте, — он хмуро посмотрел на Алену. — Надеюсь, сейчас у тебя не будет причины ее защищать?
Алена сидела на диване, но как только Давид произнес свои слова, вскочила и подбежала к Сашке.
— Это отказная на ребенка. Читайте, читайте! «Я, Угрюмова Алевтина Евгеньевна, отказываюсь от своего ребенка». Читайте, читайте!!! — Давид уже кричал, не в силах себя сдерживать.
Сашка откинулся на спинку стула. Было видно, что он нервничает, только вот предпринять пока ничего не может, думает.
Алена тоже не знала, что сказать, только виновато опустила голову и медленно поплелась к выходу. Когда за ней закрылась дверь, Сашка тихо сказал:
— Я не верю. Я знаю свою женщину. Я чувствую ее. Можешь тут орать как резаный, обзывать ее последними словами, но я верю Але, а не этой бумажке, — он помахал листом перед собой, а потом вскочил и выбежал из кабинета.
Алевтина не ожидала увидеть Сашку так поздно, тем более что он уже у нее сегодня был и провел целый час, развлекая разговорами и шутками.
Девушка совершенно запуталась в своих чувствах. И хоть она понимала главное, что с Давидом у нее ничего не будет и быть не может, и она этого даже уже не очень-то и хотела, но и с Сашкой пока все было туманно. Когда Вера рассказывала про «них и их будущее», Алевтина злилась, ревновала, обижалась на него. А когда они с Сашкой оставались наедине, успокаивалась и вела себе немного апатично.
Сашка присел на стул возле кровати и протянул Алевтине лист бумаги. Она быстро пробежала глазами по написанному и замотала головой:
— Я никогда такой бумаги не писала!
Девушка выглядела взволнованной, ее руки задрожали, и она повторила свои слова:
— Я не писала отказную на ребенка! — и через секунду добавила: — Это не мой почерк! И подпись не моя… похожая, но не моя!
Сашка кивнул, встал и подошел к окну.
— Ты веришь мне? — спросила она.
— А тебе есть до этого дело? — устало бросил он.
Читать бесплатно другие книги:
