Университеты Панфилов Василий

Глава 12

– Мусор, мусор… – я небрежно просматривал письма, отбрасывая большую их часть в корзину для бумаг, и подумывая всё более о найме секретаря. Сама мысль об этом казалась странной, но ворох корреспонденции, получаемой едва ли не мешками, грозил отнять у меня даже не свободное время, которого по сути и нет, а сон.

Стоило только оказаться в Париже, да раз-другой попасть на страницы прессы, напомнив о себе Городу и Миру, и пожалуйста! Подобного эффекта я и добивался, поскольку известность, это в некотором роде гарантия эмансипации в глазах международного сообщества. Да и деятельность моя предусматривает некоторую медийность.

Исполняю я ни много, ни мало, а должность атташе по культуре то ли всего ЮАС, то ли Русских Кантонов, что не оформлено пока должным образом ни в документах, ни в головах. Собственно, и Русские Кантоны пока только оформляются, равно как и Иудея.

Странноватое моё положение никого в общем-то и не смущает, половина делегации от ЮАС такие же не пойми кто «Члены делегации», без официальных постов и должностей, но с влиянием. В мире хватает непризнанных и не вполне признанных государств, правительств в изгнании и тому подобных образований. Члены их вполне рукопожаты, на что-то там влияют, и возвращаются порой на гребне волны из безвестности на высшие посты если не своих, так соседних государств.

ЮАС на этом фоне если и выделяется, то скорее в лучшую сторону, с грацией пьяного слона втиснувшись в Большую Политику. Южно-Африканский Союз на международной арене занимает положение где-то между молодыми государствами Латинской Америки, с их несформировавшимися ещё границами, таможенными союзами и договорами, и государствами Балкан. Немного… но недавно не было и этого, и уж всяко выше положения азиатских стран, за исключением разве что Японии.

– Ответить, – засунув письмо обратно в конверт, кидаю в нужную стопку, и решаю-таки нанять секретаря… или секретарей? Учитывая нарастающий объём корреспонденции на нескольких языках, да кучу изобретений разной степени безумности, таящихся подчас в письмах, нужен как бы не целый секретариат!

– Лепин, – прочёл я имя отправителя, и листок на миг, но дрогнул в моих руках, а сердце забилось много чаще, – и што же нужно от меня префекту полиции?

В письме содержалась просьба о встрече, более похожая на уведомление, и мне снова поплохело. В голову полезла разная дрянь, и захотелось разом бежать каяться, и просто бежать. Усилием воли удержав нервы в узде, напомнил в очередной раз сам себе, что не могли… не могли выйти!

Я к этой истории причастен настолько косвенно, насколько вообще возможно. Даже имея на руках все факты, официально мне предъявлять просто нечего, не считая осуждения общественности.

– Луи Жан-Батист Лепин, – повторил я, вспоминая досье и успокаиваясь. А ведь пожалуй, и лучше, что… хм, беседовать со мной будет сам Лепин. При всех талантах префекта, именно что сыщицких за ним нет.

– Тогда зачем? Политический жест? А ведь похоже… демонстрация усердия в чистом виде. Хм…

Стратегию общения префектом я выстроил на удивление быстро. То ли первоначальный испуг так раскочегарил мозги, то ли ещё что, но хватило буквально пяти минут, и ещё с десяток на доводку.

Разбудив Мишку, я довёл до его сведения ситуацию с Лепином, и свои соображения на этот счёт.

– Дельно, – зевнул брат, выслушав меня, – Ладно… поправлю свою версию в соответствии с твоими идеями. Всё, иди! Дай поспать!

Только что слушавший меня с совершенно ясными глазами, Мишка отмахнулся, да и тут же засопел, приоткрыв рот и раскинувшись руками во все стороны. Я же, прикрыв за собой дверь, принялся заново разбирать письма, залипая то и дело на продумывании деталей нашего с Лепином разговора, да поглядывая то и дело на часы.

– Нет, так дело не пойдёт! – и отложив решительно письма, взялся за тренировку, прервав её за пятнадцать минут до прихода префекта. Умотав себя самым жестоким образом, я наспех помылся, и вытирая на ходу волосы, встретил в гостиной префекта, пришедшего раньше срока.

Невысокий, грациального телосложения, префект не выглядел серьёзным противником, но на деле это грозный и опасный боец. Такой себе… парижская, и более цивилизованная версия Саньки. Отчаянный храбрец, он обладает ещё более редким видом мужества – гражданским, и всё это в придачу к отточенному интеллекту.

– О, простите, месье капитан… – Лепин рассыпался в ничего не обязывающих извинениях, и я ответил такими же общими фразами. Потренировав немножко начала этикета, успокоились, и я нажал на кнопку звонка, вызывая горничную. До её прихода мы развлекали друг друга светскими беседами и разного рода байками.

– Месье… – поставив поднос на стол и получив чаевые, горничная удалилась. Мы же, сделав по несколько глотков и отдав должное птифурам, перешли к сути визита.

– Месье капитан, – начал француз, восседая в кресле напротив, – нам известно, что у… скажем так, русской фракции Южно-Африканского Союза были некоторые трения с президентом Крюгером.

– Секрет Полишинеля, – фыркнул я, заедая фырк птифуром.

– Вы так просто относитесь к факту конфликта? – вежливо приподнял бровь полицейский.

– Пф… Месье префект, я понимаю суть беседы, но… – глоточек кофе, – я даже не знаю, смогу ли вам помочь. Мою биографию вы вкратце знаете?

– Знаю, – принял подачу Лепин, – но разве факты вашей безусловно интересной биографии могут помочь в расследовании?

– Скорее запутать, – отвечаю я, и полицейский, взяв кофе, кивает поощрительно, всем своим существом обращаясь в слух.

– Моё… хм, трущобное прошлое, притом и не такое уж давнее, изобиловало приключениями и приучило к подозрительности. А ещё – к недоверию. Ну… думаю, вам это понятно.

– Поэтому… – вздохнув чуть, усмехаюсь кривовато, – когда я услышал о случившемся, то подозревать начал – всех!

– Есть основания? – подался он вперёд, чуточку переигрывая.

– Основания всегда есть, – снова кривая усмешка, – и разногласия Русских Кантонов с Крюгером в том числе. Но есть и разногласия в среде самих буров, и хотя я не слишком интересовался ими, но там есть как политические, так и имущественные претензии к покойному ныне президенту.

– Всё как у всех, – чуть развожу руками, видя прищур полицейского, – буры, при всех своих достоинствах, имеют и недостатки. Покойный… скажем так, несколько вольно обращался с имуществом Союза.

– Даже так?

– Месье… не делайте такой удивлённый вид!

– Не буду, – усмехнулся Лепин в усы.

– Вы обещали! – и некоторое время мы перебрасываемся тонкими шуточками, и эту партию ожидаемо выигрывает полицейский.

– Фракций этих… или союзов, назовите как хотите, как минимум пять.

– Даже так? – нахмурился префект, – И вы, разумеется…

Вместо ответа я перечисляю интересантов, но уточняю тут же:

– Но это неточно! Это смесь фактов, слухов и домыслов. А я просто не имел ни желания, ни тем паче возможностей, копаться в этой навозной куче.

– Наверное, – пожимаю плечами на скептический взгляд полицейского, – мне бы и ответили, но… вот слово чести – неинтересно! А точнее, не настолько интересно, чтобы жертвовать сном ради пустого любопытства. Будет время перевести дух… метафорически выражаясь, и я непременно выслушаю эти занимательные истории.

– Я ожидал, что вы сделаете подачу в сторону Англии, – отозвался префект задумчиво, – или вы считаете междоусобицу более вероятной, нежели убийцу со стороны?

– Англия, – снова фыркаю я, – это настолько очевидно, что не хочется даже упоминать! А также Германия, Российская Империя, Франция… да-да, месье Лепин, не вскидывайтесь возмущённо! Прекрасную Францию невозможно исключать из этого списка просто потому, что покойный президент Крюгер тяготел к Германии.

– Пожалуй, – чуточку нехотя согласился француз, – хотя эту вашу версию можно и оспорить, притом аргументировано. Впрочем, не стану досаждать вам своими домыслами. Как полицейский, я обязан проверять все версии, даже если они мне и не нравятся.

Рожа у него сделалась не то чтобы кислой, но этакой… служебной. Такой себе очеловеченный бульдожка по психотипу.

– Я рад, – приподняв чашку кофе, как бы салютую, – Сюда же плюсуйте США и Аргентину, да и некоторые латиноамериканские кланы могли бы поучаствовать. Есть там… умельцы. Да и наглость порой зашкаливает, превосходя всякое воображение.

– А интересы?

– И они есть, – киваю полицейскому.

– А вот с доказательствами… – усмехаюсь смущённо, и даже не лукавлю, – сложнее, и здесь снова придётся напомнить о фактах моей биографии. Я, разумеется, могу высыпать на вас ворох фактов из числа не то чтобы вовсе общеизвестных, но и никак не сакральных. А вот по части догадок и умозаключений – увы.

– Я… – выдыхаю, – как вы помните, литератор, репортёр и поэт, так что… Как только узнал о смерти дядюшки Пауля, то богатое воображение моё подкинуло в топку фантазии десятки версий, и некоторые из них вполне литературные. И чем более они выходили литературные, тем более воображение моё, подстёгиваемое подозрительностью, дорисовывало детали. Боюсь, в моей голове реальность изрядно дополнилась фантазией.

– Н-да… – поскрёб префект щетину на подбородке, – хотя и звучит несколько странно, но с творческими личностями я сталкивался, так что понимаю, хотя и не могу сказать, что меня это радует. Что, совсем плохо?

– Давайте так… – чуть задумываясь, вспоминаю о ждущих меня бумагах, и лицо еле заметно искажается в недовольной гримасе, – я опишу вам свои соображения, но вот ручаться за их подлинность не могу. Ровно как и не могу быть уверенным, что воображение моё не сыграет дурную шутку с вами, не уведя по ложному пути.

– Попробую справиться, – кивнул префект, – и всё же! Что вы можете сказать о разногласиях Русских Кантонов с покойным президентом Крюгером.

– Немного, на самом-то деле, – подлив себе кофе, собираюсь с мыслями, – Не то чтобы я совсем не интересовался, но как я уже говорил, трения были, а вот именно что конфликта – нет!

– Вижу ваше недоверие, – киваю спокойно, – но это действительно так, если говорить о русской фракции вообще. Его идею, хм…

– Пожертвовать Кантонами? – любезно подсказал Лепин.

– Пожертвовать, да… благодарю, я подбирал слово из числа обсценных. Сам факт мне лично не понравился решительным образом, но и не могу сказать, что особо удивил. Да-да, месье префект, особого пиетета к бурам у меня нет. Так себе народ, не для протокола…

– Но не понравилась мне скорее подлость Крюгера, а не сама идея отделиться от ЮАС. Говоря откровенно, не вижу ничего страшного в самостоятельности. Поле для политических манёвров в таком разе открывается куда как более широкое.

– К примеру? – поинтересовался иронично Лепаль, положа ногу на ногу.

– Податься за защитой к Кайзеру, или…

– … к Великобритании.

– Кхе-кхе-кхе! – прыснув кофе себе на брюки, раскашлялся полицейский, и на некоторое время воцарилась суета с салфетками.

– Вы… серьёзно? – поинтересовался француз, приведя себя в порядок.

– Вполне! Понимаю, что репутация у меня… хм, кровожадная, но я не являюсь убеждённым англофобом, да и англофобом вообще. Обстоятельства сложились так, что я воевал на стороне буров, только и всего. Не считая Британию образцом цивилизованного государства, в сравнении с бурами они всё ж таки имеют много преимуществ.

– Однако… – попытался остаться невозмутимым Лепаль.

– Захваченные нами территории принадлежали Родсу, но не входили в состав Британской Империи, и таким образом, собственно Британии мы не нанесли никакого ущерба. Пришлось бы, конечно, вернуть часть земель наследникам Родса, но и здесь мы не сильно проигрываем. Не успели, знаете ли, ощутить их своими.

– Да и… – усмехаюсь, – шахты и рудники по большей части отошли бурам.

– И многие так думают? – севшим голосом поинтересовался Лепин, пытаясь казаться невозмутимым.

– Немногие… вроде бы. Есть, знаете ли, некоторая победная эйфория и чувство единения с бурами. В основном посматривают в сторону Германии.

– Кхе! Несколько странная точка зрения, – качнул головой префект.

– Думаете? Я вот считаю, что если правильно отыграть ситуацию, можно получить много бонусов. Ну например… мы пришли на помощь тем, кого считали правыми в этом конфликте, а сейчас разобрались… ну и так далее. Великобритания в таком случае получает некие моральные преференции, а мы сохраняем за собой земли, пусть и в составе Британской Империи.

– Ну ты и… – Мишка, как был в пижаме, так и упал в кресло, закрутив головой, не в силах подобрать слова, – силён врать! Я когда тебя слушал, так верил! Щипал себя, вон…

– Да одень ты штаны!

– … до синцов, – не слушал меня брат, – Действительно, поэт. Скальд! Ладно-то так вышло, што если бы не наши… хм…

Он задумался глубоко.

– … а им зачем об этом знать? – послышалось бурчание под нос, – Дуриком проскочим!

– Знаешь, Егор, – повернулся ко мне Мишка, – А ты ведь гений! Вот ей-ей! Летадлы твои, это так… не обижайся! А вот што сейчас наворотил, так это такое ого, што целое ого-го!

– Франция, – загнул он палец, – да они костьми теперь лягут, а прикуют нас к ЮАС! Кайзер, ха! Они усиления Германии больше огня боятся! А Великобритания и того пуще. Бред ведь, но дикие русские действительно могут так думать… ну то есть по мнению европейцев! Империя Российская ведь постоянно выигрывает войны, а проигрывает дипломатию, так што и не удивятся даже.

– А если пустить слушок? – предложил я, – Исподволь? Што дескать, есть такое мнение… думаешь, проймёт англичан?

– Пронять, пожалуй, и не проймёт, – отозвался брат задумчиво, – но чутка английских любезностей хапнуть можно.

– И буров прижать, – отозвался я в тон.

– Не без этого! Так… надо нашим сказать, что есть у нас, оказывается, и такие, пробританские мнения. А то ведь народ и не знает!

Глава 13

– Сам Пуришкевич! – уважительно басил ломовой извозчик, более похожий на циркового медведя, смеху ради обряженного в нарядную поддевку. Рослый, кряжистый, заросший волосом по самые глаза, он возвышался над толпой чуть не на две головы, и голос его разносился далеко окрест гудением Царь-колокола.

Прихватив своего тщёдушного спутника за плечо, ломовик ледоколом пёр вперёд, не замечая страдальческого выражения и явно выраженного нежелания идти куда бы то ни было. Обтекая от жары и шумно вздыхая, ведомый едва успевал переступать ногами, не делая, впрочем, попыток вырваться.

– Ён за народ, – вещал великан тяжёлым басом, и голос его разносился далеко, легко заглушая шумы, и кажется, даже и сами запахи Московского Сенного рынка, – за правду!

– Да иду же, иду… – страдальчески отозвался второй, по виду типичный прикащик в мелкой заштатной лавчонке, обслуживающей мещан из тех, которые победнее, – плечо-то отпусти, чортушко! Раздавишь!

– Ась?! – озадаченно уставился на нево ломовик маленькими колючими глазками, – А-а, ты эта… извиняй!

С виноватым видом обтряхнув дружка, великан не прекращал гудеть колокольно, оповещая всю округу о радетеле за народ господине Пуришкевиче. Который, значица, Владимир Митрофанович.

Кажется, весь уже рынок в курсе политических предпочтений и вояжа колоритной парочки, и хотят они это слышать, не хотят ли… дело десятое. Впрочем, народ здесь привычный ко всякому, многажды битый жизнью и не раз – полицией.

– Кхе, – вытянув карманные часы, извозчик не без труда определился со временем, страшно щурясь и собирая на лбу тяжёлые мыслительные морщины, – давай-ка поспешим, Ванятка…

– Ён раньше в Русском Собрании был, – широко шагая, рассказывал ломовик, оповещая приятеля и весь рынок разом, – а потом и расплевался. Грит, ничево там и руссково нет, окромя названия! Ну и своё, значица, задумал – штобы с народом, а не с господами. Русский народный союз имени Михаила Архангела, во!

– А полиция? – опасливо осведомился благоразумный Иван, переходя с трусцы на шаг и потея уже не от пробежки, а от политической нервенности. Потому как и тово… оно ему надо? За политику?

– А што полиция? – не понял ломовик, притормаживая, – А-а, да ты не боись! Господин Пуришкевич, он же не супротив царя-батюшки, а токмо супротив бояр. А то ишь! Взяли за привычку!

Погрозив неведомо кому кулачищем, похожим на арбуз, если, канешно, бывают такие волосатые арбузы, он гневно посопел и поводил вокруг глазами, ища тех, которые в привычке! Но как на грех, народ вокруг всё больше степенный да благонамеренный, а то бы он… ишь, привычки у них!

Притащив наконец приятеля прямо под дощатую трибуну и утвердившись ногами-колоннами в земле, гигант влюблёнными глазами уставился на Пуришкевича, пхнув Ивана в бок.

– А?! Каков?!

Кисло улыбнувшись в ответ, приятель тихохонько вздохнул, приготовившись слушать. Оно бы дремать потихохоньку в лавочке, пока покупателей в час по чайной ложке, а тут нате! Но чево не сделаешь ради дружбы, особливо ежели друг, он вот такой вот! Нет, так-то и ничево, оно чаще и на пользу… но и так вот бывает! Р-раз! И бёгом куда-то!

– А?! – то и дело пхал ево Феоктист, но мало-помалу, Иван и сам заслушался. Владимир Митрофанович разил и жёг етим… глаголом, обличая и узявляя. Не смущаясь немногочисленностью слушателей и их явной простонародностью, он ладно составлял слова и кажется, не боялся вовсе никово и ничево.

Слушатели, поглядывая на стоящево поодаль ленивого городового, не предпринимающего ничево, потихонечку и успокоились. Власть, значица, и тово… одобряет.

Блистая интеллектом и лысиной, бывший гласный[23] Бессарабского губернского земства, ораторским своим мастерством цеплял всю толпу разом и каждого в отдельности. По его словам, Русское Собрание, равно как и подконтрольные организации, увлечены защитой российского прошлого, не думая ничего о будущем.

Притом само прошлое они защищают не то, какое было, а то, каким они хотят его видеть! Будущее же, по мнению этих узколобых консерваторов, виднеется некоей сельской пасторалью, без должного роста фабрично-заводской промышленности.

– Господа эти, щедро одарённые чинами, но никак не разумом, – плевался ядовитой слюной Пуришкевич, – не хотят принять во внимание, что при таком раскладе Россия утратит положение великой державы.

– Эт да! – крякнул жирный купчик по соседству, вытягивая из воротника короткую шею, – Всякая немчура тогда… шалишь! Вот они где должны быть!

Надувая щёки и потрясая пухлым кулачком, купчик, очевидно, ассоциировал себя с государством. Нет, даже не так… с Государством!

– … нехватка земли также не смущает этих недальновидных господ, – продолжал Пуришкевич с ядовитой экспрессией, – и видимо, они полагают, что проблема малоземелья сама рассосётся! Программа переселения игнорируется и саботируется…

– Сабо… што? Не растолкуешь, мил-человек? – поинтересовался у Ивана поденщик из крестьян, продолжая одним глазом косить в сторону Владимира Митрофановича. В меру своево понимания приказчик растолковал, и мужичок закивал.

– Ага, ага… спасибочки, мил-человек! Так значица, – крестьянин начал наливаться праведным гневом, – саботируют? Можно, значица, и тово, переехать и вообще… ах они суки!

– Тише ты, чортушко, – зашипел Иван, – в ухо-то не гуди! Дай послушать умнова чилавека!

– Царь, значица, и тово… – много тише бубнил поденщик, – а они етова? Ни себе, ни людям, паскуды етакие! Сидеть, значица, на жопе ровно, да по весне зубы с голодухи вынать? Так по им?! У-у… злыдни!

– … русский народный союз имени Михаила Архангела, – рубил воздух Пуришкевич, – обещает…

– … недальновидная, страусиная политика этих господ, грозит нам социальным взрывом…

– Бомбистов привечают, – заприметив умоляющие глаза поденщика, истолковал Иван.

– Итить твою! – ахнул мужик, ухватившись за мокрую от пота бородку нечистой мозолистой пятернёй.

– Вожди Русского Собрания, – рубил правду-матку Владимир Митрофанович, – не являются по факту ни защитниками русского народа, ни монархии! Выступая от имени народа, господа Энгельгардты не знают ни нужд, ни чаяний народных.

– Вестимо, – согласился подёнщик с барином, мелко кивая и потея от жары и тесной смычки с общественностью, – немчура как есть! Откуда им!

– Будучи на словах сторонниками неограниченной монархии, – продолжал Пуришкевич, своими действиями они дискредитируют…

– Позорят, – чуточку свысока перевёл приказчик, и крестьянин закивал благодарно.

– … саму идею монархии!

– Та-ак… налился праведным гневом подёнщик, которому в кои-то веки один барин разрешил не любить других бар, и пояснил – за што именно. И главное, не против власти!

– Наша задача – объединить здоровые, прогрессивные силы русского общества! – уже выкрикивал Пуришкевич, заводя толпу, – Вас! Объединить русских националистов…

Ответив по окончанию речи на вопросы, и пригласив всех присутствующих становиться в ряды союза Михаила Архангела, господин Пуришкевич уехал на извозчике, произносить речи в других местах и для другой публики. Народ же потихонечку рассосался в разные стороны, обсуждая по дороге услышанное, и понимая его подчас весьма своеобразно.

К вечеру в ночлежку стали стягиваться усталые мужики, разбитые работой и жарой. Поснедав кто што, устроились на нарах сёрбать кипяток, дымя махрой и переговариваясь о всяком разном. Народ подобрался всё больше степенный, собирающий копеечку к копеечке на порушенное деревенское хозяйство, да надеющийся вернуться когда-нибудь, и зажить, как полагается справному мужику: при хозяйстве, гладкой бабе и куче бойкой детворы.

Ежели кт и срывался иногда с казёнкой, картами да местными Дуньками и Маньками, то не часто, стыдясь потом грехопадения. Даже и драчки случались редко, на удивление прочим квартирам.

– Я, значица, ходил сиводня поговорить о работе, – начал Ждан, окутавшись махорошным дымом и ухватив в жменю козлиную бородку. Он замолчал, и мужики, понимая непростой деревенский етикет, подобралися, потому как ясно-понятно – важные вести. Такие неспешно надо рассказывать, штоб ни словечка, значица, мимо не пролетело.

Степенно цедя слова, Ждан начал рассказывать весь разговор в деталях, обстоятельно, не вдруг перейдя к самому важному:

– Договорился на всю артель.

– Это значица, всю артель работой обеспечил? – начал вставать один из мужиков, – Да за такое и выпить не грех!

– А взад когда шёл, – будто не слыша горлопана, продолжил Ждан, – так на ето… на митинг попал ненароком. Против бар, но за царя.

– Эко диво, – крякнул недоверчиво поротый за политику Евсей, – как ето на Хитровке говорят… А! Пчёлы против мёда, во!

– Как есть, так и говорю, – и деланное ето равнодушие сказало мужикам больше рванья рубах на груди. Всерьёз, значица.

– … и вот так вот прямо? – сощурился Евсей, – Про землицу?

– Сказал, што ето… – не обижаясь на прищур, отвечал Ждан, – А! Саботируют и бомбистов привечают!

– Вот так вот? – всё щурился битый жизнью и полицией Евсей, но ево быстро зашукали мужики, жаждущие подробности и красивой скаски, в которой есть добрый мужицкий царь.

– А так вот! – сердито ответствовал Ждан, – Што землицы на всех и не хватает! Мы вот тута все не лентяи, а просто судьбинушка так легла, так-то! Чай, не… прости Господи… не пролетарии какие! Землицы чутка, да от барской воли послабление, и ух… развернёмся!

– Царю-то нас пошто силком держать? – распалялся он, – Знамо дело, с князьями да княжатами ссориться не хотит, всё ж родня! И те землицу добром не отдадут, так ведь, мужики?

– Оно и верно! – подтвердил Василий дребезжащим тенорком, – Хучь и не по правде землю забрали, но и добром не отдадут, здеся Ждан правду говорит!

– Вот! – воспрял Ждан, – А царь-то, я чай, не дурак! Чем дело к драчке подводить, так нате, извольте на выход, кому тесно и голодно! Знамо дело, не кажный решиться, но тут уж кому как. А всё поводов для драчки меньше! Хошь в Сибирь или на етот… Восток дальний, а хошь – в Африку изволь пожаловать.

– А барам-то зачем, – выразил сомнение Афоня, – я чай, им тоже спокойней будет, когда народ разъезжаться станет, а не своё взад требовать.

– Затем, што это ты смирный да добрый, – ответствовал Василий, – и миром всё норовишь решить. А вспомни хоть вашего кулака…

– Прошку?

– Тебе видней, – отмахнулся Василий, – сам рассказывал, што стервь ентот норовит в рост по весне дать, когда зубы на полку, и выхода, ну никаково нет! Или по ево, и сдохни! За копеечку.

– Так вон оно как… – загрузился Афоня, – когда народ в нищете, то за копеечку… ах они суки!

Разговор выплеснулся сперва за пределы квартиры, а поутру его обсуждали уже всей Хитровкой. Нашлись, как водится, и видоки, чуть не щупавшие золотые царские грамоты. Вовсю обсуждали землю и волю, Африку и Дальний Восток, Сибирь и союз Михаила Архангела, и как водится на Хитровке – врали. С выгодой и без, с дальним прицелом и сами веря в свои же враки.

Молитвенница и богомолка Парашенька, считавшаяся за блаженную по всему купеческому Замоскворечью, по своему толковала, связывая его почему-то с Пономарёнком. Бог весть, сама ли она што-то слышала, или нашептали скорбной разумом бабе, но речи о праведном отроке легли на унавоженную почву, и эхом зазвучали по Москве байки, более похожие на Жития Святых…

… и не все они были враками.

Истинно говорю вам! Встал отрок на пути бесноватого, защищая младенца безвинного, и ахнули люди! Обратился костыль его мечом огненным, а за спиной два белых крыла сияющих! На един только миг чудо явилось, и признали его даже жиды, обратившись к Господу!

Се не отрок, а сам Михаил Архангел, спустившийся на землю с Небес, и живущий жизнью смертного. Ныне собирает он воинство праведное, и кто будет в войске том – спасётся! Грядёт Последняя Битва!

Глава 14

Самым противоестественным образом переступая по гладким булыжникам многосуставными лапами, паукообразное детище жестокой Ллос безглазо озиралось по сторонам, шевеля жвалами. Белёсые его, полупрозрачные крылья шёлково трепетали, и казалось, что вот сейчас оно прыгнет вперёд, хватая жертву…

… но хтоническое чудовище, вылезшее из неведомых глубин Подземного Мира, очевидным образом терялось на свету. Едва перебирая ногами, и ориентируясь, кажется, более на сотрясение почвы да на дуновение ветерка, порождение тёмных глубин, чуждое всему живому, ждало…

Уловив дуновение ветра, запах или сотрясение почвы, чудовищное паукообразное, раздувая крылья, ринулось вперёд…

… и замерло, неведомым образом учуяв опасность в обнажённом клинке, который выставил перед собой молодой воин из племени паризиев[24]. Закрыв подругу спиной, он готов был дорого продать свою жизнь, и отродье Ллос почуяло эту готовность умереть, ценой свой жизни уничтожив врага.

Переступая на месте, оно раздувало крылья, делая крохотные шаги и готовясь прыгнуть вперёд при малейшей оплошности противника. Осторожно пощупав хелицерами воздух перед собой, и едва коснувшись прадедовского клинка отважного храбреца, паук попятился, сделав несколько осторожных шагов назад. Несколько томительных мгновений он стоял, переступая на месте, и наконец пошёл прочь.

Не доверяя хищной твари, юноша не убирал клинок… и не зря! Крутанувшись на месте в немыслимом пируэте, порождение коварной богини обозначило бросок, клацнув разочарованно мандибулами и явственно опасаясь меча.

Потоптавшись на месте, чудовище из додревних времён решительно отправилось прочь, медленно идя вдоль узкого каменного ущелья. Провожая его взглядом, паризий не опускал меча, ощущая жар девичьего тела, ищущего защиты.

– Ты мой храбрец, – подрагивающим голосом сказала девушка, и молодой человек расслышал не сказанное. Опустив наконец меч, он вложил его в ножны…

… и опёрся на трость, провожая шальным взглядом детище Ллос, идущее по Шоссе д, Антен[25].

– Пойдём… – девичья рука легла на предплечье, и все мысли мигом вылетели из его головы. Героя ждала награда…

В наступающих сумерках, разбавленным неверным светом фонарей, легко ошибиться, и парижане ошибались с восторгом, в сладком ужасе замирая перед порождением самой Тьмы, бредущим по кварталу на суставчатых лапах из бамбука. Ведомое ветром и стрекалом поводыря, хтоническое чудовище бродило по улицам, а следом за ним и жители квартала, сбиваясь в совершенно плебейское подобие толпы.

Стоило только гигантскому пауку повернуться, и женщины попискивали, округляя глаза и вцепляясь в руки спутников, которые в кои-то веки могли почувствовать себя мужчинами. Ах, этот сладкий ужас… щекочущий нервы и совершенно притом безопасный…

… хотя так думали не все, и фигура поводыря, затянутая в диковинные и изысканные шёлковые одёжды всех оттенков тьмы, внушала невольную опаску. Да и само порождение тёмной Богини: право слово, очень уж оно… живое!

– … Африка… – шелестело в полутьме над толпой. Кто знает, не водятся ли там и такие вот твари? В конце концов, кто из образованных людей не слышал «Камни с неба падать не могут, им там неоткуда взяться[26]!»

Может, водятся в тамошних джунглях подобные обитатели… а почему бы, собственно, и нет?! В своё время европейцы не верили в само существование кенгуру и утконосов, несмотря на рисунки и многочисленные чучела, привезённые с континента антиподов. Годы понадобились для того, чтобы убедить научное сообщество в реальности столь необычных созданий.

Скептикам напоминали о словах лорда Кельвина «Летательные аппараты тяжелее воздуха невозможны!» А ведь казалось бы светило науки… да и сказано это было всего-то пять лет назад.

«– А ошибался ли он? – невольно задумывали даже те, кто своими глазами видел эти самые летательные аппараты, восторженно приветствуя торжество науки, будь то французской или иной, – Нет ли здесь некоей… дьявольщины?»

А вдруг!? Возмутитель спокойствия, известный городу и Франции под именем капитана Сорви-головы, а миру под добрым десятком иных, известен некоторой…

… эксцентричностью. Хотя какого чорта!? Эксцентричность, возведённая в степень, это уже нечто другое! Не сумасшествие и даже не сумашедшинка, но…

… нормальным такого человека уже не назовёшь. Этот – может… и пожалуй, если не всё, то где-то рядом!

Приобняв каждого из паризьенов и склонившись над ними, Тьма нашёптывала каждому своё, и…

… как же это восхитительно!

Бродить по улицам под бархатным покрывалом Ночи, сладко пугаясь и понимая, что это всего лишь страхи… но а вдруг!? Быть может, есть в африканских джунглях и такие твари, и вся эта механичность лишь кажущаяся?

А может, есть и богиня Ллос, недаром же опубликована серия восхитительных рассказов о прекрасных и коварных дроу, обитающих в огромных пещерах и ведущих войну на уничтожение со всем живым!

– Очень уж ярко, – говорили озадаченно иные этнографы, потирая высокоучёные лбы, – будто и в самом деле некто побывал в подземных городах этих дроу. Выдумать такое…

Они качали головами, протирали очки, и снова и снова перечитывали рассказы, вглядываясь в рисунки и убеждаясь с каждым днём всё больше: выдумать такое попросту невозможно! Преувеличить, сыпнуть добрую жменю фольклора, но…

… всё это лежит на добротном фундаменте настоящей, пусть и весьма странной культуры. Возможно, что и не вполне человеческой. Кто знает, какие ещё дети есть у старушки Земли?

– Этого не может быть, – возражали другие с разной степенью уверенности, и дискуссия в научном сообществе разгоралась с каждым днём. А на пике…

… появилось в квартале Шоссе д, Антендетище Ллос с погонщиком, а у жителей его – восхитительный повод для сплетен. Нужно только непременно увидеть это своими… да-да… своими глазами!

– Месье, не мешайте…

– … да что вы себе позволяете?!

– Мари… Мари! Дорогая… да не толкайтесь вы, месье!

Споры, ссоры, поводы для знакомств и дуэлей – десятками. Люди вспыхивали загорались, остывая не вдруг, а опасность, будь-то реальная или мнимая, приятно щекотала нервы.

Вспышки фотоаппаратов и две кинокамеры говорили о том, что отродья Тьмы безопасны или по крайней мере – договороспособны! Наверное.

Покружившись по кварталу, погонщик загнал огромного паука в пролётку, и казалось бы – вот он, момент истины для скептиков! Показалось… или он в самом деле помог чудовищу забраться в экипаж? Значит…

… да ничего не значит! Храпящие, косящие назад лошади, откровенно боящиеся диковинных пассажиров, тоже ведь… аргумент!

– Устал, – вяло сообщил я брату, ковыряясь вилкой в тарелке, – Не знаю, продержусь ли ещё неделю… когда там Санька обещался?

– Дней через десять, если верить телеграмме, – доложил Мишка.

– Больше, – поправился дядя Фима, осунувшийся, но жизнерадостный как никогда, – поверь моему жизненному опыту и закладывай на возвращение не меньше двух недель.

Не прекращая жевать, я глазами задал вопрос, и дядя Фима, подождав, пока официант подольёт вина, некуртуазно прочавкал:

– Опыт! Маленькое начальство в большой дыре, да штобы гладко всё прошло? Поверь мине, сидят там либо тряпки, не способные даже в туалет сходить без подтверждающих инструкций из столицы, либо люди с чрезмерным самомнением, играющие с упоением в царя горы.