Госэкзамен Панфилов Василий
Большая часть авантюр, включая Эфиопскую, принесла заинтересованным лицам неплохую прибыль. Что немаловажно – не узкому кругу лиц, а сотням, а в некоторых случаях и тысячам людей. Политика нехитрая, но действенная, так что в армии авторитет Снимана к этому времени базировался не только на военных успехах, но и на финансовых.
Как только мы вскрыли гнойник с отсутствием аэродромов в частности, и должной подготовки африканерских приграничных территорий вообще, военные будто прозрели. Они лучше других понимали, какую опасность несёт политика Форльксраада, но будучи плоть от плоти африканерского народа, обладали не только его достоинствами, но и недостатками.
Например, беспрекословное повиновение старшим в семье…
… даже если это не самые умные люди.
А теперь Сниман получил возможность использовать армию в своих целях. Никакого захвата власти, упаси Боже! Просто с некоторых пор армейские офицеры и кадровый состав приняли позицию командующего, и ситуация начала поворачиваться в нашу пользу.
Не везде, где хотелось, и не всегда так, как нужно… Но аэродромы наконец-то начали строить, завозить туда горючее и боеприпасы с запчастями. Ну и разумеется, подготавливать приграничье к войне всерьёз!
Строительство укреплений, учения… да просто перекочёвка большей части фермеров со стадами вглубь территории! Не все были этим довольны, но прошлая война, оказавшаяся для многих весьа разорительной, научила осторожности.
Я же, не забывая подбрасывать дровишек в политический костёр, затеял окончание масштабного проекта, призванного подстегнуть британцев спешить со всех ног…
Летательные аппараты один за другим садятся на лётное поле, подкатывают к его краю, и высадив пассажира поближе, отъезжают, становясь в ряд. Как гостеприимный хозяин, я должен приветствовать каждого, но ради пущего эффекта решил пойти на нарушение правил этикета.
Одетый в комбинезон, который пару часов назад можно было назвать чистым, я руковожу бригадой техников, не гнушаясь самостоятельно нырять в недра футуристического аппарата. Огромное сооружение, размером никак не меньше одноэтажного дома, растопырилось гигантской металлической многоножкой, сходу ошарашивая гостей своим фантастическим видом.
Ажурные металлические конструкции, повсюду натянуты троса, изобилие рычагов, рычажков, переключателей, штурвалов, лампочек и кнопок на самый взыскательный вкус. Ни один человек, получивший хоть сколько-нибудь приличное образование, ни на секунду не усомнится в том, что это – очень серьёзное инженерно-техническое сооружение.
Техники, с истовым видом выполняющие свою часть работы, и не знающие за её пределами решительно ничего, создают ту неповторимую атмосферу, с которой знаком любой рабочий, инженер или предприниматель, хоть раз бывавший на открытии завода, цеха или плотины. Все при деле, все заняты…
– Господа! – вынырнув наконец из переплетений тросов, спешно вытираю руки замасленной тряпкой, а потом и поданным чистым полотенцем, – Господин президент… господа…
На моём лице лихорадочный румянец, глаза горят огнём…
… вызванным медикаментозными средствами. Именно так должен выглядеть сумасшедший учёный… Ну или учёный, пребывающий в здравом уме, но стоящий на пороге грандиозного открытия! Ведь синематограф не врёт, так ведь?
– Господа! – повторяю ещё раз несколько невпопад, – Прошу простить за некоторые… э-э, накладки… Да, накладки!
– Такая трагедия, такая трагедия… – я перескакиваю на тему, и не сразу проясняю, что имею в виду смерть профессора Филиппова[76], - И документы похитили, подлецы!
– Ничего, ничего… – я снова бросаюсь к аппарату, и сверяясь с записями, переключаю несколько рычагов, – Хорошо, что мы с ним переписку вели!
… а вот здесь я ничуточку не вру!
– … часть записей удалось расшифровать, и… боюсь, по сравнению с творением профессора это жалкий эрзац!
– Впрочем… – я тру подбородок, – что уж там! Создать нечто работающее по обрывкам… да какое там по обрывкам – по намёкам, которые можно доверить письму, нечто работающее… Но дорого! Ладно, это пока… серия экспериментов и…
Я задумываюсь.
– … месяца через два-три, если не помешает эта чортова война.
– Не чертыхайтесь, Георг! – с суровым видом прервал меня Бота, только сейчас нащупавший твёрдую почву под ногами, – И скажите наконец, что же это за… механизм?
– А! Да, простите… сейчас увидите! Ещё пару минут на подготовку и… А впрочем, скажите сразу – крестиком или чертой?
– Простите? – осторожно осведомился президент ЮАС, – Мы сюда прилетели под ваше честное слово, а вы…
– Просто скажите, господин президент! – прерываю его. Бота, оглянувшись на сопровождающих его промышленников, снова повернулся ко мне, и сказал, как выплюнул:
– Линией!
– Замечательно! – я вновь полез в недра механизма, и там загудело, заскрежетало…
… а потом механизм поднял тонкий хобот и выплюнул в сторону гор пучок света, хорошо видимый в предрассветных сумерках. Несколько томительных секунд ожидания…
… и скалы потекли. Линией. А потом, по просьбе недоверчивых промышленников, ещё раз, но уже на другом склоне – крестиком. И снова…
– Извините, господа! – я решительно прервал развлечение, – Каждый выстрел обходится примерно в тысячу фунтов.
– Мы готовы компенсировать вам издержки, – любезно предложил Де Гроот.
– Простите, господа… – качаю головой, – это вопрос не только финансов, но и редкости некоторых составляющих.
– Так… – Луис Бота вспомнил, что он президент, и решительно выступил вперёд, – Я так понимаю, вы хотите предложить армии Южно-Африканского Союза своё изобретение?
А в голосе, вот ей-ей – предвкушающие нотки человека, который сейчас вот получил возможность отыграться за всё…
– Армии? – я часто моргаю, что придаёт мне (по словам Саньки) несколько придурковатый вид. В сочетании с медикаментозными средствами, это должно убедить дорогих гостей, что я не спал минимум двое суток.
– Ах, армии… – будто вспоминаю, – в самом деле, можно и армии. Но вообще же, господа, я вижу гиперболоид[77] скорее незаменимым механизмом в горнорудном деле. И… может быть, ещё прокладке туннелей.
– Значит, вы считаете, что для армии это бесполезно? – снова Бота, который, похоже, пытается каким-то образом отыграться на мне за свои неудачи в политике. Он сейчас на грани импичмента и нервного срыва…
– Почему же? – я снова тру подбородок, – Как стационарный пост обороны, к примеру, в порту… А! В самом деле, не подумал!
Смеюсь несколько нервно…
… а далее всё по накатанной колее. Осмотр механизма, опрос техников и…
… Высокие гости улетели, полностью убеждённые, что я заново раскрыл тайну лучей смерти профессора Филиппова.
… и что-то мне подсказывает, что вопрос импичмента Луиса Бота можно считать решённым! Потому что нет такого преступления, на которое не пошёл бы крупный капитал в ожидании трёхсот процентов прибыли!
А всего-то – ювелирная работа горняков и сапёров, взрывчатка, плавиковая кислота и…
… знание человеческой психологии!
Глава 12
На очередном собрании Фольксраада президент попросил слова, и разумеется, ему предоставили такую возможность. К трибуне Бота шёл быстро, рассеянно кивая знакомым и весь настолько погружённый в собственные мысли, что выглядело это почти неприличным.
Оказавшись за трибуной, он добела сжал тонкие губы и замолк, дожидаясь тишины в зале, но так и не дождавшись её. Шум голосов разве что несколько поутих, но не сошёл окончательно на нет.
– В стране политический кризис, – каркающим голосом сказал Бота, невидящими глазами глядя перед собой. Депутаты, не особенно прислушиваясь к нему, переговаривались между собой самым непринуждённым образом.
Ну что интересного может сказать президент? Очередную речь об объединении всех здоровых патриотических сил перед лицом надвигающейся опасности? Сколько их было…
– В стране политический кризис, – безжизненным голосом повторил он, не обращая никакого внимания на происходящее в зале, – и очевидно, я с ним не справляюсь. Поэтому я, Луис Бота, президент Южно-Африканского Союза, прошу Фольксраад засвидетельствовать мою отставку.
… к выходу президент, теперь уже бывший, шёл быстро, почти бежал.
Шум поднялся необыкновенный, но Бота, чьё лицо явственно напоминало посмертную восковую маску, не слушал никого. Вопросы депутатов, выкрики аккредитованных в Фольксрааде журналистов и даже попытки схватить его за рукав или полу сюртука не принесли никакого результата.
Попытки прояснить ситуацию не дали ничего – ни сразу, ни чуть позднее. Луис Бота удалился в своё поместье и не желал никого видеть. По смутным и недостоверным слухам – пил…
Как уж там договаривались промышленники с Луисом Бота с его ближайшим окружением, могу только догадываться. Уверен, интриги там были интереснейшие и ярчайшие. Наверняка ходы гроссмейстерского уровня соседствовали с грубым шантажом и подкупом, предательством и разрушенными судьбами.
Если тому вообще суждено случиться, лет через тридцать, а вернее даже пятьдесят, Свет Божий увидят чьи-то мемуары, дневники, или попросту всплывут обмолвки впадающих в маразм старцев. Как это обычно бывает в таких случаях, появившаяся информация уничтожит не просто судьбы людей, но и целые политические партии, а быть может, и крупные корпорации, но…
… всё это, разумеется – если! Вернее же всего, история эта так и останется тайной, а появившиеся обрывки документов и воспоминаний, перемешиваясь с домыслами, будут служить неиссякаемым источником вдохновения досужим журналистам, писателям и любителям дешёвых бульварных романов.
Могу только догадываться, что крупный капитал, объединившись на пути к заветным сверхприбылям, попросту стоптал президента. Как это позже аукнется мне, не знаю. Возможно, озлившиеся промышленники уничтожат все мои начинания, кроме разве что Университета.
А возможно, и нет… В конце концов, пожелтевшие страницы Истории хранят десятки куда более масштабных афер, закончившихся для их вдохновителей вполне благополучно… и я очень хочу попасть в число этих счастливчиков!
Я же всё-таки не залез им в карманы… напрямую. А то, что Эсфирь весьма уверенно пообещала заработать на колебаниях биржи и полученной инсайдерской информации не меньше ста тысяч фунтов себе в приданое, это же совсем другое дело! Верно ведь?
В связи с отставкой президента, в ЮАС начались невнятные брожения, грозящие перерасти в полноценный политический кризис – с периодом безвластия, делёжкой портфелей в министерствах, бюджета в Фольксрааде и прочими особенностями незрелой африканской демократии.
Кризиса как такового не вышло, ибо всё было подготовлено, и события в ключевых точках срежессированны от и до. Публика неискушённая вряд ли чего заметила, и долгих две недели обыватели наслаждались хорошо подготовленным спектаклем с толикой здоровой импровизации.
Пресса, по своему обыкновению, принялась раскапывать эту помойку с энтузиазмом норной собаки, учуявшей лису. В иное время, пожалуй, они докопались бы до сути, но здесь и сейчас ассистенты режиссёров весьма умело отвлекли их внимание, кинув этой своре корзину грязного политического белья. Редкие репортёры нашли в себе силы пройти мимо, а прочие, как это водится у собак, нашедших падаль, поспешили в ней извозиться, с энтузиазмом делясь с читателями изысками вкуса и аромата супружеских измен, сомнительных финансовых сделок, протекционизма и некомпетентности.
Как это всегда бывает в кризисе подготовленном, измазанными в политических и финансовых нечистотах оказались преимущественно наши противники. Из числа самых одиозных, разумеется. Газеты захлестнула волна компромата, а за ней – волна самоубийств, арестов и отставок.
Националисты и примиренцы попытались было ответить, но авторитет партийных лидеров пошатнулся в первые же дни. Их места попытались занять личности не всегда адекватные, но яркие и одиозные, которых хватает в любой партии…
… и мы им немного помогли! Как правило, не требовалось никакой вербовки или скажем, переговоров. Достаточно было просто придержать компромат или подать материал под таким углом, что эти самые личности выглядели уже не клоунами из провинциального шапито, а пусть и несколько эксцентричными, но безусловно порядочными людьми.
… но разумеется, компромат на них лежит наготове.
Мы же… нельзя сказать, что вовсе уж чисты перед Богом и людьми, но в общем и целом – да! В сравнении… Мы, по крайней мере, пока, горим Идеей и не успели погрязнуть в коррупционных схемах и всевозможных махинациях.
А ещё мы просто оказались… профессиональней. Африканеры не дети и умеют работать жёстко. Но всё ж таки в политическом смысле это глухая провинция, по сравнению с которой любое европейское захолустье выглядит ярко и оживлённо.
Точнее…
… ещё недавно так и было. Буры, в массе своей, перестроиться не успели, а мы… а нам и не надо было! Это ведь только кажется, что в русской деревне тишь да гладь, да божья благодать! На деле же там такие интриги, такая бурная общественная жизнь, что куда там шекспировским страстям!
Только что не на виду всё, а тихохонько… как правило. Вендетту из-за покоса не хотите ли? И не в обидах дело, а точнее, не только в них. А буквально – дело жизни и смерти, без преувеличений! Не хватит сена? Лошадь по весне падёт, а там и вся семья по миру пойдёт… то, что от неё останется. Такая вот политика с географией…
Это не значит, что каждый крестьянин готовый политический деятель, вот уж нет! Все эти деревенские интриги выглядят злой карикатурой на настоящую, правильную политическую и общественную деятельность.
Но привычка-то – есть! Выискивать подвохи в царском указе и появлении начальства в селе, просчитывать свои действия не просто на несколько ходов вперёд, а с учётом родственных и социальных связей как собственных, так и прочих односельчан.
Горожане? Плоть от плоти! Коммунальное жильё[78], коллектив на фабрике, улица… Одиночка не проживёт!
А если такой человек надумывал покинуть Богом спасаемое отечество, что ему, как представителю низших классов, сделать было очень непросто, то в зависимости от ситуации, делал он это легально… или нет. В первом случае он проходил мытарства, претерпевая муки по бюрократической и церковной (да-да!) линии. Во втором…
… легче не было. Просто иначе.
Тёртые, битые жизнью люди, которым совсем ещё недавно нечего было терять, а характер – никуда не делся! И навыки…
Сопротивление националистов и примиренцев мы сломали, де-факто, в первые два дня. Отдельные островки сопротивления выглядели в глазах общества как бенгальские огни, воткнутые в кучку экскрементов.
Даже если обыватель и разделял взгляды наших противников до последней запятой, гора компромата придавила его с головой и заставила сомневаться не только в прежних кумирах, но и в собственном здравом смысле, заставляя проводить ревизию собственных убеждений.
Более всего, пожалуй, враждебных нам политиков сломил не компромат и даже не согласованность наших действий, а предательство недавних союзников. Момент это скорее психологический, но он сработал, и лагерь наших противников, и без того не самый дружный, раскололся и пал.
Провели выборы и (что было ожидаемо) победил Сниман, получив таким образом высшие полномочия военной и гражданской власти. Он, по нашему совету, объявил себя президентом военного времени, пообещав, как только ситуация разрешится, подать в отставку и провести выборы, не цепляясь за пост.
«… ну не знаю, – генерал расхаживал по своему кабинету, вцепившись левой рукой в бороду, то и дело окутываясь клубами табачного дыма, – глупо как-то всё!
– Психология толпы достаточно проста… – с готовностью начал я, на что новоизбранный президент замахал на меня руками, страдальчески перекривив лицо. Мишка засмеялся негромко, и генерал метнул на него гневный взгляд, ничуть не напугавший брата.
– На самом деле всё просто… – я не отстаю, – давайте всё-таки объясню?
– А-а… – Сниман махнул рукой, – давай! Только без слишком умных слов, и погоди-ка…
Он налил себе добрый стакан арманьяка, к которому пристрастился с моей подачи, и тяжело упал в кресло. Сделав глоток, Сниман затянулся, выдохнул, и кивнул наконец.
– Всё на самом деле просто, мой генерал, – я встал, чуть-чуть потянулся и продолжил:
– Вы, мой генерал, таким образом выбиваете у противников все козыри, лишая их возможности кричать об узурпации власти по поводу и без.
– А то ты наших парламентариев не знаешь! – фыркнул Сниман, брызгая слюной и тут же, вытерев губы по-мужлански, тыльной стороной ладони, сердито затягиваясь, – Как будто им повод нужен!
– Знаю, – согласился я, – и несомненно, будут шуметь! Но! Люди всё равно будут помнить ваше обещание, так что высказывания такого рода будут выглядеть одновременно нелепо и беспомощно, дискредитируя… пороча, – поправился я, помня просьбу генерала, – самих себя. Это раз!
– В подсознании у каждого… – я прикоснулся пальцем к виску, – засядет убеждение, что вы, мой генерал, настоящий патриот, и готовы, ради объединения общества, отбросить личные амбиции в сторону и работать на благо страны, не думая о вознаграждении. Важный момент – вы объявляете об этом после победы на выборах, что в разы усиливает эффект! Объяви вы об этом до выборов, это выглядело бы как неуверенность в себе и демонстрировало бы неустойчивость политической пирамиды.
– А так… – подмигиваю ему, – вы, мой генерал, не произнося лишних слов, раскрываетесь перед избирателями человеком глубоко порядочным, и более всего радеющим о единстве общества и благе страны!
– Хм… – отозвался президент и кивнул, вслушиваясь в мои слова без прежнего небрежения.
– Далее… Я нисколько не сомневаюсь в нашей победе, – на эти мои слова Сниман одобрительно покивал, – но даже если война пройдёт по идеальному для нас сценарию, победная эйфория быстро сойдёт на нет. Война, даже победоносная, это всегда горечь потерь, инвалиды, экономическая разруха и тяжёлый психический надлом для десятков и сотен тысяч людей.
Генерал приоткрыл было рот, но почти тут же закрыл и махнул рукой:
– Продолжай.
– Я имею в виде не только Дурбан и побережье вообще, которые неизбежно пострадают от обстрела. Экономика страны, переведённой на военные рельсы, будет восстанавливаться несколько лет, и народ может начать роптать.
– Вы, мой генерал, пообещав уйти, как только ситуация разрешится, на самом деле не рискуете ничем! Смотрите… Допустим, ситуация после войны поворачивается так, что недовольство граждан окажется выше какой-то критической точки. В таком случае вы подаёте в отставку, предоставляя новому президенту решать все экономические и социальные проблемы!
Сниман захмыкал и задумался, улыбаясь мечтательно. Идея явно начала ему нравится…
– А вы, мой генерал, в таком случае остаётесь Полководцем Победы! Понимаете? Никакой ответственности за неизбежный послевоенный кризис! Вы посещаете ветеранов, произносите речи в школах, разрезаете ленточки и занимаетесь только приятными вещами!
– Ну и армия, разумеется, – предупреждаю очевидный вопрос, – Но армия-победительница после войны, это если и проблема, то приятная!
Сниман смеётся негромко, салютуя бокалом.
– Я смогу провести все реформы, и никто не будет мне мешать! Не посмеют…
– Верно, – улыбаюсь в ответ, – Два, три, четыре года… и новый президент вытягивает страну из кризиса, но почти неизбежно – непопулярными мерами! А на следующих выборах вы выставляете свою кандидатуру, и рассвет экономики связывает с вами!
– А если ему объявят импичмент? – азартно подаётся вперёд президент.
– Сразу не объявят, – я пожимаю плечами, – и какую-то часть работы он всё равно вытянет. Даже если нет, то в таком случае приходите вы, вытягиваете страну… В этом случае, даже если потом вам не захочется выставлять свою кандидатуру вновь, у вас будет репутация человека, который ТРИЖДЫ вытянул страну из ямы.
– Да-а… – протянул Сниман, бронзовея на глазах. К его чести, он почти тут же опомнился и засмеялся по-мальчишески, – Осталось всего ничего, для начала – выиграть войну!»
Став президентом, Сниман весьма уверенно взялся за бразды правления, ни на йоту не сомневаясь в том, что «право имеет». В считанные дни он перевёл страну на военные рельсы, и уже затем, пользуясь законами о военном положении, начал выдавливать националистов и примиренцев из властных и политических структур.
Неких условных границ он, впрочем, не переходил. Как заявил сам генерал «Не надо загонять крысу в угол!» Нельзя сказать, что всё происходило исключительно в рамках закона…
… но сбор компромата и шантаж хотя и не прописан де-юре, де-факто принят и признан всеми игроками. Опять-таки – в негласно установленных границах!
К примеру, политики могут использовать для слежки за конкурентами частных детективов или людей из собственного пула, и закона это (если не переходить черту) никоим образом не нарушает. Да, иногда на грани… иногда и чуть-чуть переступает за неё.
Весь вопрос в этом самом «чуть»! Любой имеет полное право устроиться вести слежку за кем-то в общественных местах. А вот проникновение на чужую территорию… Впрочем, и тут есть нюансы.
Так, во время подготовки к президентской компании, мы многажды переходили черту, но здесь наша совесть чиста, ибо не мы начали первыми эту грязную игру! Фольксраад вообще работает довольно-таки грязно, а при президентстве Бота это стало настоящей проблемой.
Сниман, придя к власти не самыми чистыми методами, решил всё ж таки не множить сущностей, и придавив оппонентов, давал им возможность отступить сравнительно бескровно. Аресты и суды имели место быть, но если политик или чиновник не был замазан в коррупционных схемах и контактах с врагом вовсе уж по самые уши, он имел возможность, подписав обязательство не лезть в политику как минимум до конца войны, отделаться лёгким испугом.
Идея условного наказания не нова[79], и как по мне, в данном случае исключительно хороша. Во время войны условно осуждённые политики и чиновники не смогут вмешиваться в дела страны, и фактически, потенциальные заговорщики и предатели лишаются своих предводителей.
Ну а если и нарушат… Тогда уже по законам военного времени!
Со всеми этими хлопотами замотался так, что однажды просто заснул за рулём автомобиля. Благо, я только-только успел тронуться и проснулся, въехав в чугунную ограду собственного дома. Без особых последствий, только краску на авто чуть поцарапал, но происшествие это изрядно меня напугало.
Вернувшись тут же домой, отменил по телефону все дела и по извечной своей привычке полез в ванную. У меня давно так – чуть стоит чему случиться, так вроде как смывать лезу. Грязь ли, усталость, грехи…
Раздевшись в ванной комнате, кинул одежду в корзину для грязного белья, стоящую у двери и замер перед зеркалом, сам толком не понимая, чего же я там рассматриваю. Но ведь остановило же что-то?!
– Ага… – переведя взгляд вниз, некоторое время разглядывал хозяйство, но не нашёл ничего принципиально нового, разве что волосни чуть прибавилось, – А што тогда?
– Ах ты ж… – дошло до меня наконец, и подняв руку, я напряг тощий бицепс оглядел его. А потом, отойдя чуть подальше, оглядел себя целиком.
– Курва мать! – вырвалось у меня, и потерев глаза, я снова посмотрел в зеркало. Увы, ничего не изменилось, и там по-прежнему отражалась тощая фигура, когда ещё чуть, и уже какой-то обитатель холерного барака, право слово!
Понапрягал бицепсы-трицепсы, а затем и главный свой орган – мозг, пытаясь вспомнить когда же я в последний раз тренировался всерьёз? Выходило… а чорт его знает, но давненько!
Совсем уж напрочь тренировки я не забрасываю, и минимум два-три раза в неделю вместе с пилотами делаю классический физкультурный комплекс, то бишь пробежка, полоса препятствий, немножко акробатики и рукопашный бой или фехтование. В нормативы укладываюсь, но… а ведь с трудом в последнее время!
– У меня, собственно, и нет за последние месяцы толком никаких нагрузок, – озадаченно констатировал я, не отрывая глаз от тощей фигуры в зеркале, – Ни танцы, ни фехтование, ни… да собственно, и ни черта! А я ведь ещё и в рост пошёл в последнее время.
– С питанием… – я призадумался, – да собственно, всё та же история! Курва мать…
Покопавшись в памяти, я с ужасом осознал, что сочельник, Рождество и Крещение, бывшие совсем ещё недавно, помню кусками. Кусочечками. Наносил визиты и принимал гостей, отстоял службу (по сугубой просьбе Мишки) в старообрядческом храме, но в памяти отчётливо только запах хвои и остался…
Проверив память, не без облегчения убедился, что прекрасно помню всё, что касается работы, политики и тому подобных вещей. А остальное, получается, мозг отсеял, потому что его ресурсы не бесконечны? Сказать, что это напугало меня, не сказать ничего!
Домашние, разумеется, тревожились и постоянно напоминали, что нужно не забывать есть и спать, но я, додельный такой, постоянно отговаривался, будто всё нормально, и это просто возраст такой. В рост иду! Всё думал, что потом отосплюсь да отъемся… а оно вот как?!
Поспать каждый раз хотел потом, оптом за все дни разом, как только дела чуть разгребутся. А они, дела, всё не кончались и не кончались… А мне всё казалось, что вот никто, кроме меня, их и решить-то не сможет… С питанием, собственно, та же история.
– Это что же… вся жизнь так пройдёт? Мимо? Да ну её, такую жизнь! А впрочем… – усмехаюсь криво, и болезненно худое отражение передразнило меня улыбкой душевнобольного, – либо в сумасшедшем доме окажусь такими темпами, либо сердце остановится! Завязывать надо…
Предупредив прислугу, что меня ни для кого нет, завалился спать, и проспал в итоге больше суток. Вопреки подспудному ожиданию, проснулся разбитым, будто организм, опомнившись, перестал сжигать сам себя, мобилизуя все ресурсы, которые только можно и нельзя.
– Состояние нестояния, – прокомментировал я своё самочувствие, и отравился чистить зубы. Там же, нахлебавшись холодной воды из-под крана, и проснувшись окончательно, сформулировал для себя ряд правил, следовать которым решил неукоснительно…
… по возможности. А потом вспомнил улыбку в зеркале и решил, что возможность поспать и поесть я всегда найду, иначе… Нет, к чорту манящие перспективы сумасшедшего дома и ранней смерти от инфаркта!
– Прежде всего шофёр, – бурчу вслух, разыскивая ежедневник, – А, вот он…
Во Франции я нашёл было водителя, но очень скоро сам же отправил его учиться на пилота, и ведь хороший пилот вышел, чорт возьми! А ведь нужен водитель, ой как нужен…
– Сколько я времени за рулём провожу? – задаюсь вопросом, – Иной раз и по часу бывает, а это время можно потратить с большей пользой! Но прежде всего…
Я поднял трубку телефона.
– Барышня? Соедините меня с номером… Лёва? Это я удачно… В течение суток сдай дела, поступаешь в моё распоряжение! Да, да… адъютантом, секретарём… как хочешь, так и напишем. Нет, жить у меня, не хватало ещё квартиру в городе снимать… Да! Вестового подбери.
Нажимаю на рычаг и снова:
– Барышня? Соедините меня с номером… Коммандера Пономарёнка! Нет его? Скажите, чтобы перезвонил коммандеру Панкратову. Да, важно. Благодарю.
Снова нажимаю на рычаг…
– Барышня? Соедините с мэрией… Дядя Гиляй? Да… дома, дома! Скажи, у тебя есть на примете надёжный человек? Смотря для чего? А, ну да… вестовым. Да, да… Уверен, что лучшего подберёшь!
Повесив трубку, я выдохнул с облегчением. Секретарь из Лёвки пока ещё сыроват, его бы обкатать годик-другой, но что называется – за неимением гербовой пишут и на простой! А он свой, и… да, доверяю! Насколько это вообще возможно.
– Сколько времени сэкономят мне секретарь, шофёр и три вестовых? – задался я вопросом, попытавшись хотя бы вчерне прикинуть, но не вышло. При наличии помощников и дела решаются иначе!
Один только вестовой из числа служителей мэрии, это пусть и не самый крупный, а козырь! Это только кажется, что дядя Гиляй некий Джокер, и достаточно поднять трубку и позвонить ему, как все дела в мэрии решатся!
У меня и у самого полным-полно хороших знакомых в ратуше, ан нет… иногда ведь просто мелочь нужна, но такая, какую через третьи руки не решишь. Всякие причины бывают, но нужно или самому идти, либо долго и муторно договариваться через третьих лиц, либо… послать доверенного человека с запиской и парой слов! Причём желательно того, кто ориентируется в этой непростой внутренней кухне, ибо время, время…
Аналогично и с вестовым от Мишки, то бишь с делами армейскими и координацией с сухопутными войсками. Ну и связь с собственной авиационной частью, где так же нужен человек не со стороны, а хотя бы поверхностно разбирающийся в этой кухне.
В голову, как назло, полезла всякая ерунда о напрочь некомпетентных людях и о том, что «Хочешь сделать хорошо, сделай это сам!»
– Мне не всегда нужно настолько хорошо, – отвечаю сам себе, – иногда просто быстро нужно! Всё, хватит рассусоливаний!
Быстро разлиновав большой лист бумаги, составил себе расписание, в котором предусматривалось время на сон, общение с близкими…
– И чтоб не совместная работа в гостиной, а настоящее общение, – бурчу вслух, – А то ишь, жаних… когда в последний раз невесту под ручку выгуливал? Ась?
На сон я отвёл себе четыре часа в сутки, но поколебавшись немного, прибавил ещё часок…
– … штоб харя ото сна треснула!
Всего за неделю я отъелся, отоспался, и стал походить на человека, а не восставшую мумию времён Древнего Египта. Голова стала работать не то чтобы лучше, но быстрей…
– «Быстродействие процессора повысилось».
Я наконец-то прекратил «залипать» в никуда, пугая близких и попусту теряя время. Фире с Мишкой (а позже и Саньке) я рассказал всё как на духу. К их чести и уму, пилить меня не стали, взяв только обещание не пытаться тянуть разом все, а доверить хоть часть своих дел других людям. Я пообещал…
… и намереваюсь сдержать обещание. Былое моё поведение Второй-Я несколько запоздало «разобрал по косточкам», назвав его юношеским максимализмом и неизбежным этапом взросления. Незрелый мозг, да на фоне гормональной бури…
… а она не только в горячечных снах выражается! Это ведь ещё и тот самый максимализм, приступы подросткового бунта, перепады настроения и прочие прелести юношеского созревания. Н-да… ещё раз осознал, какое чудо моя Фира!
Ну не может же быть, что её это не затрагивает, верно ведь? Физиология и анатомия у всех одна, и если отличается, то очень незначительно.
Это ж какой характер нужно иметь, чтобы штормило, хотелось орать и плакать, устраивая спектакли в лучшем стиле Молдаванки, а она – ни-ни! Притом, что она вот ни разочка не флегма! А?
– Сложно ли было? – задумавшись, Санька облокотился о широкие перила веранды, удерживая в руках бокал с лимонадом, в котором плавают подтаявшие кубики льда. Надя, задавшая вопрос, молчит, кусая полную нижнюю губу и неотрывно глядя на жениха.
– Пожалуй, – сказал наконец брат, делая крохотный глоток, – Техническая сторона задания особых нареканий ни у кого не вызвала, да и к качеству разведданных особых претензий нет.
– Значит, всё-таки есть… – вздохнул Феликс, еле заметно кривя губы.
– Как не быть, – чуть улыбнувшись, пожал плечами брат, – Не бывает такого, чтобы всё идеально! А тут и вовсе, дело новое… Чудо, что вообще данные поступали!
– Все недочёты ко мне на стол, – приказал Дзержинский, повернувшись ко мне.
– Непременно, – киваю я, – Денька через три, как раз сведём все данные воедино.
– Добро, - чуть помедлив, кивнул Главком Кантонов. Видно, что он уже весь в работе, но понимает и принимает мои резоны. Он вообще не слишком авторитарный, а как для военного, так пожалуй, несколько излишне демократичный. Впрочем, у нас и армия нетипичная, так что строевщина с уставщиной, пожалуй, и не прошла бы.
– Сложно, – повторил Санька, отставляя бокал на перила, – но именно что воздушная разведка и постановка мин с аэропланов особых затруднений не вызвала. Так… всё больше мелочи всякие. Привычки же нет, и пока приспособишься, пока обомнёшься в новом деле, семь потов сойдёт. А потом уже назад оглядываешься, и сам не понимаешь, как такая ерунда могла доставить столько проблем?!
– Так оно всегда и бывает, – прогудел Владимир Алексеевич, шевельнувшись на жалобно скрипнувшем плетёном кресле. Коста хмыкнул согласно, и они, перебросившись несколькими тихими фразами, негромко засмеялись, очевидно, вспоминая былое.
– Ещё… – начал было Санька и замолк, кусая губу, – пожалуй, психологическую составляющую нужно тщательней проработать.
Я вскинул брови…
– Да, был не прав! – нехотя признал Санька, – Не думал, что ТАК будет давить. Не сразу… а потом накапливается, и давит, давит! Всё время в голову лезет, что мы на маленьком кораблике посреди враждебного окружения, и случись что, нас будут судить, как пиратов.
– И чем дольше ты в плавании, тем больше лезет, – добавил я.
– Верно, – скривился брат, а Надя часто заморгала глазами.
– Хм… – и я повернулся к Мишке, вскидывая бровь в немом вопросе, но тот покачал головой.
– Так… вертится в голове разное, – нехотя сказал брат, – но сырое пока совсем. Может, потом…
На веранду выплыла тётя Песя, сопровождаемая дурманящим шлейфом выпечки.
– Я чаю прикажу накрыть, – утвердительно сказала она. Дядя Гиляй похлопал себя по животуи открыл было рот, но хмыкнул… хмыкнул ещё раз и промолчал.
– О! – оживился Санька, – Для стряпни тёти Песи место в моём животе всегда найдётся, а потом ещё два раза!
Песса Израилевна, засмеявшись, подошла и поцеловала его в макушку, наклонив к себе коротко стриженую голову.
– Подхалим, – улыбнулась Фира, весело щуря глаза.
– Правду говорить легко и приятно! – парировал Чиж, подхватывая с подноса, внесённого чернокожей служанкой, выпечку, пахнущую мёдом и орехами, – Ай! Горячая!
Перебросив её несколько раз из руки в руки, он не выдержал и вцепился-таки зубами в горячее, вкусно пахнущее тесто…
… и ожидаемо обжёгся.
– Вот так всегда! – Надя закатила глаза к небу, борясь с жалость и смехом одновременно, – Военный в серьёзных чинах, и такой мальчишка!
– Первые сорок лет детства в жизни мальчика – самые сложные, – вырвалось у меня.
– Как-как? – живо переспросил Владимир Алексеевич и достал блокнот, записывая понравившуюся фразу.
– Всё как есть! – подтвердила Песса Израилевна, смеясь одними глазами. С её приходом мы свернули разговоры на серьёзные темы, вспоминая всё больше всякое смешное.
Не потому, что не доверяем, а просто… ну как-то неуместно при ней на такие темы.
Тётя Песя, когда ей за надо, умеет прятать слова за зубами, как в хорошем сейфе! Но если сильно не надо, то зачем ей тяжело хранить важные тайны, распираясь от желания интересно поговорить и процеживая вкусные сплетни через ситечко самоконтроля? Её большое и ценное мнение по этому поводу мы таки уважаем, чем делаем ей слегка приятно, а нам чуть-чуть спокойней.
Сидели за чаем около часу, и как-то так беззаботно и легко вышло всё, что будто и нет никакой войны, а есть только здесь и сейчас… Дом, сад, и мы за столом, а впереди – безмятежная Вечность в кругу близких.
– Всё, – Песса Израилевна поднялась из-за стола, – я в гостиную, а вы продолжайте свои важные мужские разговоры без мине!
– Ох… – глубоко беременная София, приехавшая в Дурбан незадолго до родов, тяжело поднялась со стула, – Пожалуй, я составлю тебе компанию!
– Мы с вами, – Фира встала со стула и оглянулась на подругу. Надя закусила было губу… но чуть вздохнув, молчаливо признала правоту моей невесты.
Читать бесплатно другие книги:
