Пыль грез. Том 1 Эриксон Стивен
– А не Таламандас?
– Нет. Говорится, что мертвый колдун ничего хорошего не скажет. Говорят, что твое чучелко преклоняет колени перед Жнецом Смерти. И называют его малазанской марионеткой.
Во имя духов, мне и возразить нечего!
– Сеток, ты чувствуешь все, что происходит на этих равнинах. Что тебе известно о враге, который убил разведчиков?
– Только то, что нашептали риназаны, Великий колдун.
Опять крылатые ящерки… нижние духи!
– В наших краях, на высоких столовых горах, водятся ящерицы поменьше – называются ризаны.
– Да, поменьше.
Он нахмурился.
– То есть?
Она пожала плечами.
– То и есть. Поменьше.
Кафалу захотелось встряхнуть ее, вытрясти ее тайны.
– Кто убил наших разведчиков?
Сеток оскалилась, но не повернулась к нему.
– Я уже говорила, Великий колдун. Расскажи, ты видел зеленые копья в ночном небе?
– Конечно.
– Что это?
– Не знаю. Известно, что некоторые падают на землю, а другие проносятся по небосводу, как горящие фургоны – ночь за ночью, целые недели и месяцы… а потом пропадают так же таинственно, как и появились.
– И не обращая внимания на мир внизу.
– Да. В небе бесчисленное количество миров, подобных нашему. Для звезд и для великих горящих фургонов мы просто комки пыли.
Пока он говорил, Сеток повернулась к нему.
– Это… интересно. В это верят баргасты?
– А во что верят волки, Сеток?
– Скажи, – продолжала она, – когда охотник бросает копье в бегущую антилопу, он целится в животное?
– И да и нет. Чтобы попасть точно, копье нужно метать в пространство перед антилопой – туда, куда она побежит. – Кафал внимательно взглянул на Сеток. – Хочешь сказать, что эти зеленые штуки – копья охотника, а мы – антилопа?
– А если антилопа будет метаться туда-сюда?
– Хороший охотник не промахнется.
На гребне снова показался военный отряд, а вместе с ними оул’данский воин верхом на своем коне и еще два пса.
Кафал сказал:
– Мне нужно найти Столмена. Он захочет поговорить с тобой, Сеток. – Он помедлил и добавил: – Возможно, вождь гадра сумеет вытащить из тебя прямые ответы, ведь я точно не смог.
– Волки говорят прямо, – ответила она, – когда говорят о вой– не. А все остальное их только путает.
– Так ты действительно служишь Госпоже и Господину Престола Зверя. Как жрица.
Она пожала плечами.
– Кто, – снова спросил Кафал, – кто наш враг?
Сеток посмотрела на него.
– Враг, Великий колдун, – это покой.
И улыбнулась.
Костогрызы оттащили тело Висто на несколько шагов на ровное место, но что-то остановило их от пожирания сморщенной кожистой плоти мертвого мальчика. На рассвете Бадаль и еще несколько детей подошли и обступили помятое тело с разодранным животом, которое когда-то было Висто.
Остальные ждали, когда Бадаль подберет слова.
Рутт пришел последним – ему нужно было проверить Ношу и запеленать ее. Когда он появился, Бадаль была готова.
– Слушайте меня, – сказала она, – про умирание Висто.
Она сдула мух с губ и обвела взглядом лица тех, кто стоял вокруг. Нужно какое-то выражение, но неясно какое. Даже вспомнить, на что оно похоже, трудно… просто невозможно. Она его потеряла, честно говоря. Но оно ей нужно, и она узнает его, как только увидит. Выражение… какое-то выражение… какое? И через мгновение она заговорила:
- – Мы все пришли из каких-то мест
- И Висто тоже
- Он пришел
- Из какого-то
- Места
- Оно было не как все и
- Оно было как все
- Если понимаете меня
- А вы понимаете
- Вы должны
- Вы все стоите тут
- А ведь Висто
- Не мог вспомнить
- Ничего о том месте
- Кроме того что он оттуда
- И вы все так же
- Так давайте скажем
- Что он вернулся
- В то место
- Из которого пришел
- И все что он видит
- Он помнит
- А все что помнит
- Новое для него
Они ждали, ведь никогда не ясно было, закончила ли она, пока не станет очевидно, что закончила; и тут она посмотрела на Висто. Яйца наездников Сатра обсыпали губы Висто, как хлебные крошки, как будто он торопливо сжевал кекс. Взрослые наездники проели живот, и куда они подевались – неизвестно, может, в землю; все произошло ночью.
Может, некоторые из костогрызов были беспечны, щелкая жадными челюстями – и это хорошо: их останется меньше для мощной атаки на костлявую Змейку. Совсем не плохо, если они будут плестись следом на расстоянии, не догоняя, слабея, как сами дети, пока не лягут и перестанут их тревожить. Это можно терпеть – как ворон и стервятников над головой. Животные учили поверить в терпение.
Бадаль подняла голову; остальные, как по сигналу, повернулись и медленно пошли к тропе, где прочие, кто мог, уже готовились к дневному переходу.
Рутт сказал:
– Я любил Висто.
– Мы все любили Висто.
– А не надо было.
– Нет.
– Потому что так тяжелее.
– Наездники Сатра тоже любили Висто, даже сильнее, чем мы.
Рутт переложил Ношу с изгиба правой руки на изгиб левой.
– Теперь я злюсь на Висто.
Брейдерал, которая всего два дня назад выдвинулась в голову Змейки – то ли из хвоста Змейки, то ли еще откуда-то, – подошла и встала рядом, как будто хотела стать частью чего-то. Чего-то, где уже есть Рутт, Ноша и Бадаль. Но что бы это ни было, Брейдерал туда хода нет. Умирание Висто не оставило дырки. Место все равно занято.
И кроме того, что-то в этой длинной костлявой девчонке беспокоило Бадаль. Ее лицо оставалось слишком белым, несмотря на жаркое солнце. Она напоминала Бадаль бледнокожих – как они называются? Квизиторы? Визитёры? Да, пожалуй, визитёры, бледнокожие, которые торчат выше всех и с этой высоты все видят и всеми управляют; и если они говорят: «Голодайте и умирайте», все так и поступают.
И если бы они знали о Чал Манагале, они бы рассердились. Могли бы устроить погоню и найти голову, найти Рутта и Бадаль; и тогда устроить свои визитёрские штуки, и сломать шеи таким, как Рутт и Бадаль.
– Нас… визитируют в умирание.
– Бадаль?..
Она посмотрела на Рутта, сдула с губ мух и – не обращая внимания на Брейдерал, как будто ее и нет, – пошла в голову Змейки.
Дорога тянулась на запад, прямая, как оскорбление природе; а далеко за каменной, безжизненной землей горизонт блестел, словно усыпанный осколками битого стекла. Бадаль слышала за спиной шаги Рутта и чуть посторонилась, пропуская его в голову колонны. Она могла бы стать его вторым номером, но не пойдет рядом с ним. У Рутта есть Ноша. И хватит с него.
А у Бадаль есть ее слова, и этого больше чем достаточно.
Она увидела, что за Руттом идет Брейдерал. Они были примерно одного роста, но Рутт казался слабее, ближе к умиранию, чем Брейдерал; Бадаль ощутила приступ злости. Все должно быть наоборот. Ведь Рутт им нужен. А Брейдерал не нужна.
Если только она не собирается занять место Рутта, когда Рутт в конце концов сломается, не собирается стать новой головой Змейки, ее скользким язычком, чешуйчатой пастью. Да, видимо, так и есть. И Брейдерал возьмет Ношу, хорошенько завернутую и укрытую от солнца, и они отправятся в новый день, а вместо Рутта будет Брейдерал.
И в этом есть какой-то смысл. Совсем как в стае костогрызов – когда вожак заболеет, или охромеет, или просто потеряет силу, что ж, тогда появляется другой костогрыз и какое-то время держится рядом. Чтобы перехватить власть. Чтобы продолжать дело.
И так же сыновья поступают с отцами, а дочери – с матерями, принцы – с королями, а принцессы – с королевами.
Брейдерал шла почти рядом с Руттом, во главе Змейки. Может, она говорила с Руттом, а может, нет. Есть вещи, о которых и не стоит говорить, и кроме того, Рутт не из тех, кто много болтает.
– Я не люблю Брейдерал.
Если кто и услышал ее, то виду не подал.
Бадаль дунула, отгоняя мух. Нужно найти воду. Еще хоть полдня без воды – и Змейка станет слишком костлявой, особенно в такую жару.
Утро прошло как обычно. Бадаль ела слова, пила вдоволь пауз между ними и злилась – ужасно, – что все это не придает ей сил.
Сэддик был вторым последователем Рутта – первой была Ноша. Теперь он шел в плотной кучке еще с четырьмя детьми, в нескольких шагах позади Рутта и новой девочки. Бадаль шла немного сзади, в следующей кучке. Сэддик поклонялся ей, но близко не подходил – пока не было смысла. У него самого было мало слов – он растерял остальные еще в начале этого похода. И пока он мог слышать Бадаль, он был доволен.
Она кормила его. Своими поговорками и поглядками. Она поддерживала в нем жизнь.
Сэддик думал о ее словах на умирание Висто. И о том, что она сказала не совсем правду: про то, что Висто ничего не помнил о месте, откуда пришел. На самом деле он помнил слишком много. А Бадаль нарочно сказала неправду про Висто. При его умирании. Почему?
Потому что Висто ушел. И говорила она не для него, потому что он ушел. А для нас. Она сказала нам перестать вспоминать. Перестать, чтобы, если мы снова увидим то место, оно было для нас новым. Не само воспоминание, а то, о чем мы вспоминали. Города и деревни, семьи и смех. Вода и пища, и полные желудки. Об этом она говорила нам?
Что ж, он получил пищи на день, так ведь? На этот счет она щедра.
Ступни у Сэддика были похожи на сморщенные кожаные мешки. Они почти ничего не ощущали; и это хорошо, поскольку дорога усыпана острыми камешками и у многих ступни кровоточили, мешая идти. А за пределами дороги земля была еще хуже.
Бадаль была умна. За пастью Змейки, за языком она была мозгом. Она понимала, что видят глаза. Она объясняла, что распробовал язык. Она давала названия вещам нового мира. Мошкам, которые прикидывались листьями, и деревьям, которые звали мошек быть листьями, так что пять деревьев обменивались одной тучей листьев; и когда деревья были голодны, листья отправлялись искать еду. Другие деревья не умели такого, поэтому других деревьев на равнине Элана не росло.
Бадаль говорила о джхавалах – птичках-стервятниках, не больше воробья; они первыми налетали на упавшее тело и пробивали его острыми клювами, чтобы напиться. А иногда джхавалы даже не дожидались, пока тело упадет. Сэддик видел, как они нападали на раненого костогрыза и даже на грифов и ворон. А иногда и друг на друга, когда на них накатывало безумие.
Наездники Сатра, как те, что выросли в несчастном Висто, и черви-плавунцы, переползающие бурлящим ковром, собирались в тени под трупом. Они прокусывали тело и мокли в сочащихся жидкостях, а когда почва размягчалась, уползали, прогрызая кожу воспаленной земли.
Сэддик в изумлении смотрел на этот новый мир, благоговейно слушал, как Бадаль дает названия странным вещам, создавая для всех них новый язык.
Около полудня они нашли яму с водой. Осыпавшиеся остатки временного загона окружали мелкую грязную лужу.
Змейка остановилась, и дети принялись медленно, с трудом залезать в мутную жижу и выбираться обратно. Ожидание убило десятки, и даже из тех, кто вылезал из болота почерневшим, некоторые падали в конвульсиях, кишки скручивало от грязи. Некоторые тут же опорожняли кишечник – идущих следом ждал грязный сюрприз.
Еще один плохой день для Чал Манагала.
Позже, в самую жару, они увидели на горизонте впереди серую тучу. Костогрызы завыли, заплясали от ужаса и, когда туча начала приближаться, бросились наутек.
То, что казалось дождем, не было дождем. Что казалось тучей, не было тучей.
Это была саранча, но не обычная.
Блестя крыльями, стая закрыла полнеба, а потом – и все небо; раздался громкий треск: хруст крыльев, щелканье жвал; каждое насекомое было с палец длиной. Из тучи, окружившей колонну, повалились, жужжа, плотные, почти твердые комки насекомых. Когда первый ком обрушился на детей, загремели вопли боли и ужаса… Вспышки красного мяса, а затем белой кости… и туча понеслась дальше, оставив пучки волос и кучки поблескивающих костей.
Эта саранча ела мясо.
И это был первый день осколков.
Глава пятая
«Поэма, которая служит»Астаттл Пом
- Художник должен быть немым
- А скульптор глухим
- Талант дается
- Не каждому
- Как всем известно
- Да пусть бултыхаются
- Мы улыбаемся снисходительно
- У нас бесконечный талант
- Дарить дозволение
- Но талант дается
- Не каждому
- И только один
- Достоин похвалы
- А остальные могут прислуживать
- Подмастерьями
- Но величие?
- Это звание дается
- Не каждому
- Не будь жадным
- Добиваясь нашего снисхождения
- Дозволение
- Принадлежит нам
- Оно за хлипкой стеной
- Из кирпичей нашего
- Разумного скептицизма.
Воспоминания капрала Битума об отце сводились к простой цитате, гудевшей квонталийским похоронным звоном все детство Битума. Громоподобное заявление обрушивалось на дрожащего сына: «Сочувствие? Ага, я сочувствую – мертвым, и больше никому! И никто в этом мире не заслуживает сочувствия, пока не умер! Понимаешь меня, сынок?»
Понимаешь меня, сынок?
Так точно, сэр. Отличные слова для солдата. Не забивай мозги… суетой. И всем, что может помешать держать щит надежно и бить коротким мечом вперед. Это своего рода дисциплина, которую остальные могут называть упертой тупостью – но это просто показывает, что очень многие ничего не понимают в военной службе.
Приучать людей к дисциплине, начинал понимать Битум, совсем не просто. Он шел вдоль шеренги летерийских солдат – да уж, так назвать их можно только с натяжкой; и у местных это называется стойкой «смирно»… Ряд физиономий, красных на жарком солнце, и текут, как тающий воск.
– Бригада Харридикта, – прорычал Битум, – что за название? Кто, во имя Худа, этот Харридикт… да не тебя спрашиваю, проклятый дурак! Какой-нибудь бесполезный генерал, или того хуже – торговый дом, с радостью готовый обрядить вас всех в свои цвета. Торговцы! Бизнесу не место в военном деле. Мы построили империю на трех континентах, потому что держали их подальше! Торговцы – стервятники на войне, и хоть кажется, что их клювы улыбаются, но поверьте мне, это просто клювы.
Он замолчал, истощив словарный запас, и сделал знак Спруту, который шагнул вперед с жесткой улыбкой; нравилось дураку играть роль бравого, как сейчас принято было говорить («У летерийцев мастер-сержанты; а у нас, малазанцев, бравые сержанты, и повторяйте это скалясь, парни, и не болтайте почем зря» – так говорил Рутан Гудд, и вот он-то, сразу решил Битум, настоящий солдат).
Спрут, широкий и плотный, идеально подходил для этой роли. Шире в плечах, чем Битум, но короче на полголовы, а значит, Битум подходил еще лучше. Ни один из этих игрушечных солдатиков и в подметки не годится ни одному малазанцу – вот ужасная правда. Мягкотелые.
– Эта бригада, – громко и презрительно вещал Спрут, – только зря место занимает! – Он помолчал, в упор глядя на лица, медленно каменеющие под натиском.
Пора бы уже. Битум следил за ними, зацепившись большими пальцами за оружейный ремень.
– Да, – продолжал Спрут, – наслушался я ваших пьяных историй… – Он говорил таким тоном, будто приглашал их за свой столик: с пониманием, с мудростью и почти… с сочувствием. – И да, сам насмотрелся вашего свинства, которое тут называют магией. Никакой дисциплины, никакой утонченности – грубая сила без всякой мысли. И для всех вас битва означает пожирание грязи, а на поле боя сотни погибают ни за что. Ваши маги превратили войну в несчастную бесполезную шутку… – он развернулся и подошел к одному из солдат, нос к носу. – Вот ты! Сколько раз бригада теряла пятьдесят процентов состава или больше в обычном бою?
Солдат – и выбор Спрута был удачен – почти оскалился.
– Семь раз, бравый сержант!
– А семьдесят пять процентов состава?
– Четыре, бравый сержант!
– А девяносто?
– Однажды, бравый сержант! Только не девяносто, а сто процентов, бравый сержант.
У Спрута отвисла челюсть.
– Сто?
– Так точно, бравый сержант!
– Потеряли всех до последнего солдата?
– Так точно, бравый сержант!
Спрут придвинулся еще ближе; лицо побагровело. Он проревел:
– И вам ни разу не пришло в голову – ни одному, – что лучше перебить ваших магов в самом начале битвы?
– Но тогда у противника…
– Разумеется, сначала договориться с ним: вы все согласитесь перебить уродов! – Он отшатнулся и воздел руки. – Вы не бьетесь на войне! Вы не бьетесь в сражениях! Вы просто строем заполняете новые кладбища! – Он повернулся к ним. – Вы все идиоты?
На балконе, нависающем над плацем, Брис Беддикт поморщился. Стоящая рядом, в тени, королева Джанат фыркнула и сказала:
– А он дело говорит.
– Да, в настоящее время, – ответил Брис, – Но это неважно. У нас вообще осталось не так много действующих магов, да и те попрятались… похоже, происходит тихий переворот; подозреваю, когда пыль осядет, вся магия окажется преобразованной. – Он помедлил. – В любом случае не это меня тревожит – когда я слушаю этого солдата. Так нужно, по их мнению, брать дело в свои руки.
– Призыв к мятежу, – кивнула Джанат. – Но можно взглянуть и иначе. Их образ мышления позволяет держать командиров в узде: выполнять приказ – это одно, но если приказы самоубийственны или просто глупы…
– Одна мысль, что мой солдат будет задумываться на каждом шагу, не внушает уверенности. Я уже начинаю жалеть, что нанял этих малазанцев реорганизовывать летерийскую армию. Может, их методы хороши для них, но это вовсе не значит, что они пригодятся у нас.
– Возможно, вы правы, Брис. Есть что-то странное в малазанцах. Меня они восхищают. Представьте: целая цивилизация, где не терпят дураков.
– Насколько я слышал, – возразил Брис, – это не защищает их от предательств: их собственная императрица готова была пожертвовать ими всеми.
– Но они не подставили голову под топор, правда?
– Да, понимаю, о чем вы.
– Между правителем и подданными существует взаимное доверие. Нарушь его – с любой стороны – и все взаимные договоренности аннулируются.
– Гражданская война.
– Если только одна из обиженных сторон не решит просто удалиться. И не будет заинтересована в наказании или мести.
Брис задумался, глядя, как во дворе два Охотника за костями безжалостно издеваются над его летерийскими солдатами.
– Впрочем, они, возможно, могут нас чему-то научить.
Спрут подошел поближе к Битуму и прошипел:
– Нижние боги, капрал, они хуже баранов!
– Их слишком часто пороли, вот в чем беда.
– Так что нам с ними делать?
Битум пожал плечами.
– Могу предложить одно: снова выпороть.
Глазки Спрута уперлись в капрала.
– Как-то это неправильно.
Битум поморщился и отвернулся.
– Знаю. Но больше ничего не могу придумать. Если что придумаешь, валяй, сапер.
– Отправлю их маршировать – а у нас будет еще время подумать.
– Должно быть, у них какая-то мудрая стратегия, – заключил Брис и повернулся к королеве. – Нам, пожалуй, пора идти к Теголу; он говорил что-то насчет встречи перед тем, как встречаться с адъюнкт.
– Вообще-то это сказал Бугг. Тегол предложил встретиться, чтобы обсудить идею Бугга о предварительной встрече… ох, только послушайте! Этот человек и меня, похоже, заразил! Да, давайте торжественно отправимся к моему мужу – вашему брату – и хотя бы выясним все, что следует выяснить, прежде чем малазанцы обрушатся на нас. Ну что они подумают? Наш король ходит в одеяле!
Лостара Йил потянулась к ножу на бедре – и снова отдернула руку. Настойчивый шепот в голове повторял, что клинок нужно почистить, но она чистила и точила его меньше колокола назад, и даже ножны были новыми. Нет в этом логики. Нет в этом смысла. Да, она знала причины своей одержимости. Дурацкие, жалкие причины; но она проткнула ножом сердце тому, кого любила, и это оставило несмываемое пятно у нее на душе. Нож стал символом – надо быть дурой, чтобы этого не понять.
И все же рука чесалась и отчаянно тянулась к ножу.
Лостара пыталась отвлечь себя, наблюдая, как Кулак Блистиг у дальней стены меряет шагами невидимую миру клетку – и все же Лостара знала ее размеры. Шесть шагов в длину, примерно два – в ширину, высота такая, что Блистигу пришлось сгорбиться, пол гладкий, как отполированный. Лостара понимала такое изобретение: прутья прочные, замок надежный, а ключ выброшен в море.
Кулак Кенеб тоже наблюдал за Блистигом, при этом старательно держа свои мысли при себе. Только он сидел за столом, внешне расслабленный, хотя Лостара понимала, что он, видимо, так же побит и помят, как и она, – проклятое прочтение Скрипача всех оставило в жутком состоянии. Получить по полной, до потери сознания – не самое приятное.
Все трое обернулись, когда в комнату вошел Быстрый Бен. У Высшего мага был виноватый вид – впрочем, как обычно. При всей его браваде обвинения липли к нему, как мошкара к паутине. Разумеется, он таил секреты. Разумеется, играл в невидимые игры. Это был Быстрый Бен, последний выживший маг «Мостожогов». Он считал, что перехитрить богов – забавно. Но даже он получил горячих на прочтении Скрипача, и это должно было унизить его.
Лостар прищурилась, когда Быстрый Бен прошел к столу, отодвинул стул рядом с Кенебом и, сев, начал барабанить пальцами по полированному столу.
Нет, на унижение не похоже.
– И где она? – спросил Быстрый Бен. – Мы встречаемся с королем через колокол – нужно решить, что нам делать.
Блистиг, продолжая шагать, на слова мага фыркнул и сказал:
– Она уже решила. Так что все это простая вежливость.
– И с каких это пор адъюнкт волнуется из-за приличий? – возразил Быстрый Бен. – Нет, нужно обсудить стратегию. Все изменилось…
Кенеб выпрямился.
– Что именно, Высший маг? И когда – после прочтения? А можно конкретнее?
Маг улыбнулся.
– Можно, только вряд ли она захочет.
– Тогда всем нам лучше оставить вас с этим, – сказал Блистиг, скривившись. – Если только вашей гордыне не понадобятся зрители – а мы же не хотим, чтобы и другие пострадали, да?
– Найдется конура, Блистиг? Мог бы пойти вздремнуть.
Лостара упорно смотрела в сторону, развлекаясь. Ее их проблемы не волновали. На самом деле ей было все равно, что станет с этой бессмысленной армией. Может, адъюнкт просто их распустит, дав всем расчет. Летерас – вполне неплохой город, хотя и сыроват, на ее вкус; есть наверняка места посуше – в стороне от этой вялой реки.
Конечно, это маловероятный исход. Да просто невозможный. Возможно, у Тавор Паран нет присущей благородным тяги к материальным приобретениям. Охотники за костями – исключение. Это ее армия. И Тавор не хочет ставить ее на полку, как призовую безделушку. Она хочет использовать армию. Возможно, даже израсходовать.
И тут пришли остальные. Блистиг и Кенеб, Быстрый Бен и Синн. Рутан Гудд – он обычно и не ходил на совещания, – и Арбин, и сама Лостара. Добавьте восемь с половиной тысяч солдат под началом Тавор да «Выжженные слёзы» и изморцев – все это, полагала Лостара, более чем удовлетворяло благородную страсть адъюнкт к стяжательству.
И ничего удивительного в том, что все они нервничают. Что-то движет адъюнкт, ее яростью, жестокой одержимостью. Возможно, Быстрый Бен что-то и знает об этом, но, скорее всего, он просто блефует и хвастается. Единственного солдата, который может знать точно, здесь даже нет. Спасибо нижним и верхним богам хотя бы за это.
– Мы отправляемся на Пустошь, – сказал Кенеб. – Это, полагаю, нам известно. Мы только не знаем причин.
Лостара Йил откашлялась.
– Кулак, это только слухи.
Кенеб задрал брови.
– Я думал, не только слухи.
– Ну, – сказал Быстрый Бен, – это не точно, как почти все слухи. Точнее говоря, это не вся правда. Именно поэтому любые рассуждения пока что бесполезны.
– Продолжай, – сказал Кенеб.
Маг снова побарабанил пальцами по столу и сказал:
– Мы не идем на Пустошь, друзья мои. Мы идем через нее. – Он улыбнулся, но как-то неуверенно. – Видите, как эта подробность все меняет? Теперь пусть слухи пережевывают возможности. Возникает вопрос о целях, верно? О ее целях. О том, чего хочет от нас она. – Он помолчал и добавил: – И как нам убедить себя и своих солдат, что эти цели чрезвычайно важны.
Сказано вполне понятно. Давайте пережевывайте этот кусок стекла.
– Это только догадки, – пробормотал Кенеб.
Быстрый Бен небрежно махнул рукой.
– Вряд ли нам нужно ломать голову. Она уже сказала по этому поводу все, что нужно. Все решено. Дальше будем думать, когда она выложит все, что задумала.
– Но ты думаешь, что уже все выяснил.
Скромная улыбка Высшего мага не обманула Лостару. Идиот понятия не имеет. Он знает не больше нашего.
Тут вошла адъюнкт Тавор, таща за собой за тощую ручку Синн – на лице девочки была темная гримаса обиды и злобы. Адъюнкт отодвинула стул напротив Кенеба и усадила на него Синн, потом прошла к торцу стола, но садиться не стала. Заговорила она необычно хриплым голосом, как будто еле сдерживая гнев:
– Пусть боги ведут свою войну. Нас они не будут использовать – ни они, ни кто-то еще. Плевать, как осудит нас история – надеюсь, это понятно.
Лостара зачарованно слушала; она не могла оторвать глаз от адъюнкт, видя ту сторону, которую Тавор скрывала так долго – и вообще, пожалуй, не показывала никогда. И остальные явно были потрясены: ни один не попытался заговорить, когда Тавор сделала паузу, глядя на них холодными стальными глазами.
– Прочтение Скрипача все прояснило, – продолжила Тавор. – Это было оскорбление. Для всех нас. – Она принялась стаскивать кожаные перчатки – с яростной аккуратностью. – Наш разум никому не принадлежит. Ни императрице Ласиин, ни даже самим богам. Вскоре у нас состоится разговор с Теголом, королем Летера. Мы объявим о намерении покинуть это королевство и уйти на восток. – Она шлепнула первую перчатку на стол. – Мы запросим необходимые разрешения для мирного прохода по мелким королевствам за границей Летера. Если не получится – мы пробьемся силой. – На стол шлепнулась вторая перчатка.
Если в этой комнате и были сомнения, что эта женщина командует Охотниками за костями, они рассеялись. Коротко и ясно.
– Полагаю, – продолжала она хрипло, – вы хотите узнать о целях. Мы отправляемся на войну. Мы выступаем на врага, который даже не знает о нашем существовании. – Ее ледяной взгляд уперся в Быстрого Бена, и ему пришлось призвать всю волю, чтобы не дрогнуть. – Высший маг, хватит умолчаний. Знай, что я ценю твою склонность к общению с богами. И теперь доложи: что, по-твоему, грядет.
Быстрый Бен облизнул губы.
– Нужны подробности или хватит общей картины, адъюнкт?
Она промолчала.
Высший маг пожал плечами.
– Будет война, грязная. Увечный бог был занят, но все его усилия были направлены на защиту, ведь падший тоже знает, к чему все идет. Ублюдок в отчаянии, возможно, напуган, и до сих пор он больше проигрывал, чем побеждал.
– Почему?
Быстрый Бен моргнул.
– Ну ему мешали люди…
– Люди, да. Смертные.
Быстрый Бен кивнул, прищурившись.
– Мы были орудиями богов.
– Скажи, Высший маг, каково это?
Лостара заметила, что вопрос явился неожиданным, и Быстрый Бен, несомненно, смешался. Это было особое умение – и неожиданное; Лостара поняла, что Тавор обладает чертами, которые делают ее восхитительным тактиком – но почему никто не видел этого прежде?
– Адъюнкт, – решился маг, – боги всегда жалели, что использовали меня.
Читать бесплатно другие книги:
