Пыль грез. Том 1 Эриксон Стивен

Странник прикрыл свой уцелевший глаз.

– Погоди, Сеш, скоро ты увидишь мир, который я собираюсь построить. В нем ты снова встанешь рядом с Пустым Троном. Снова познаешь радость неудач, которые будешь обрушивать на смертных, одну за другой.

– Да, я помню, как они жаловались на невезение, – пробормотал Кастет.

– А потом пытались умилостивить злую судьбу, принося кровавые жертвы. На алтарях. На полях сражений.

– И продавая душу.

Странник кивнул. Довольно и с облегчением. Да, пока можно подождать. Ожидание сослужило ему хорошую службу. Оно залечило раны.

А она пусть еще немного отдохнет.

– Что ж, – подал голос Кастет, – поведай мне эту историю.

– Какую историю?

– Историю о том, как ты потерял глаз.

Хорошее настроение улетучилось. Странник отвернулся.

– Смертным дай волю, – мрачно произнес он, – что хочешь сожрут.

В башне Азатов, в зале размером с целый мир, она спала и видела сны. А поскольку сны существуют вне времени, она вновь могла ходить по местам, которые уже тысячелетия как мертвы. Воздух там по-прежнему пронзительно свеж, небо над головой – ртутно-яркое, как и в день болезненного рождения. Руины зданий вокруг образуют крутые, изломанные глыбы. Уходящий потоп облепил все на уровне ее чресл грязью. Она глядела по сторонам, испытывая любопытство пополам с удивлением.

Трудно было поверить, будто это все, что осталось.

Руины выглядели как-то подозрительно аккуратно. Обломки чуть ли не одинакового размера. Никакого мусора на улицах и переулках. Даже слой ила, принесенный наводнением, ровный.

– Ностальгия, – донесся сверху голос.

Она замерла и, подняв глаза, увидела, что на одной из глыб кто-то сидит. Кожа белая, длинные золотые волосы распущены, под ними – тени густо-малинового оттенка. Двуручный меч с белым клинком прислонен к груди, кристалл в рукояти переливается всеми гранями на свету. Это существо способно принимать множество разных форм. Одни приятные, другие – например, эта – словно плевок кислотой в глаза.

– Твоя работа?

Одной рукой он поглаживал свой эмалированный клинок. От неприкрытой чувственности этого жеста у нее по телу пробежала дрожь.

– Кильмандарос, твоя неряшливость меня угнетает, – сказал он.

– Зато у тебя погибель всегда такая… аккуратная.

Он пожал плечами.

– Представь, Кильмандарос, что в свой последний день – или ночь, неважно – ты окажешься в комнате, допустим, даже в постели. Встать ты не можешь; сил хватает только на то, чтобы смотреть по сторонам. А теперь скажи мне: разве не приятно наблюдать вокруг себя порядок? Разве не приятно осознавать, что после тебя все так и останется – обреченным на бесконечно медленное увядание?

– Что ты хочешь от меня услышать, Оссерк? Что я испытываю ностальгию по комнате, в которой нахожусь?

– Разве это не последний дар умирания?

Она подняла руки, демонстрируя кулаки.

– А вот спустись, Оссерк, и получишь свой дар. Я знаю это тело, и лицо, которое ты мне показываешь, – лицо соблазнителя. О как хорошо я его знаю! Спускайся же, милый. Ты разве не скучаешь по моим объятиям?

Оссерк засмеялся – как и положено во сне, беспощадно правдивом. Презрительный и лишенный сочувствия, этот смех пронзал жертву, хватал за горло. Смех как бы говорил: «Ты больше ничего для меня не значишь. Я вижу твою боль, и она меня забавляет. Я вижу, как ты не можешь расстаться с тем, что я с такой легкостью отбросил – с мыслью, будто между нами еще что-то осталось».

Смех во сне мог говорить о многом.

– Эмурланн расколот, – сказал Оссерк. – Большинство осколков мертвы, как и этот. Кого ты станешь винить? Меня? Аномандра? Скабандари?

– Мне неинтересно искать, кого бы выставить крайним. Тот, кто сваливает все на других, ничего не теряет, зато наверняка многое скрывает.

– И однако же ты примкнула к Аномандру…

– Ему тоже не было дела до поиска виноватых. Поэтому мы и объединились: чтобы попытаться спасти то, что осталось.

– Какая жалость, – произнес Оссерк, – что я оказался здесь раньше.

– Да, вижу, город разрушен. А куда подевались жители?

Оссерк вскинул брови.

– Никуда, все здесь. – Он широким жестом обвел стоящие рядами глыбы. – Я лишил их возможности… поностальгировать.

По телу Кильмандарос снова пробежала дрожь.

– Спускайся ко мне, – хрипло произнесла она. – Смерть слишком тебя заждалась.

– Многие разделяют твое мнение, – признал Оссерк. – Собственно, именно поэтому я здесь и, м-м, задержался. Сохранился только один портал. Нет, не через который ты пришла – тот уже давно разрушен.

– И кто же тебя поджидает, Оссерк?

– Идущий по Граням.

Губы Кильмандарос расплылись в широкой ухмылке, обнажив массивные клыки. Теперь она рассмеялась в лицо Оссерку, а затем пошла дальше.

Сзади до нее донесся удивленный возглас:

– Что ты делаешь? Разве не понимаешь, что он зол? Он очень зол!

– Просто это мой сон, – прошептала богиня. – Где все, что было, еще не случилось.

И все же странно: она не помнила этого места. Или встречи с Оссерком посреди осколков Куральд Эмурланна.

Правда уж, сказала про себя Кильмандарос, иногда от снов становится не по себе.

– Тучи на горизонте, черные, надвигающиеся изломанными рядами. – Ураган протер кулаками глаза и, налившись краской, уперся взглядом в Геслера. – Что за идиотский сон?

– А мне-то почем знать? С этим тебе бы обратиться к шарлатанам, что зашибают деньгу, растолковывая сны всяким недоумкам.

– Это я, по-твоему, недоумок?

– Только если последуешь моему совету, Ураган.

– Ладно. В общем, заорал я из-за этого.

Геслер раздвинул кружки и прочий мусор, положил на стол свои массивные, покрытые шрамами ручищи.

– Свалиться посреди пьянки – уже преступление. А проснуться с визгом – вообще ни в какие ворота. У половины кретинов вокруг чуть сердце не выскочило.

– Не стоило все-таки пропускать учения, Гес.

– Не начинай. Ничего мы не пропускали. Мы вызвались разыскать Хеллиан.

Сержант кивком указал на третьего собутыльника: из-за посуды виднелась только макушка; пропитанные разлитым элем волосы свалялись. От храпа стол дрожал так, будто его грызла сотня жучков-древоточцев.

– Как видишь, мы ее разыскали, вот только командовать взводом она была уже не в состоянии. С ней могли сделать что угодно: ограбить, изнасиловать, даже убить. Пришлось охранять.

Ураган рыгнул и почесал заросший подбородок.

– В общем, я к тому, что сон был совсем не радостный.

– А когда ты в последний раз видел радостные сны?

– Не знаю. Давно, пожалуй. А может, они просто забываются. Может, мы запоминаем только кошмары.

Геслер заново наполнил кружки.

– В общем, грядет буря. Как иносказательно и тонко. Ураган, ты у нас прямо пророк. Спишь и слышишь шепот богов.

– Все бы тебе паясничать, Гес. В будущем напоминай мне, чтобы я не обсуждал с тобой свои сны.

– А я и не собирался с тобой их обсуждать. Это все из-за визга.

– Да говорю же: не визжал я, а орал.

– И в чем разница?

Ураган хмуро потянулся за кружкой.

– Только в том, что боги, случается, разговаривают не шепотом.

– Мохнатые женщины по-прежнему не дают тебе спать?

Флакон открыл глаза, подумывая швырнуть ей в лицо ножом, но вместо этого осторожно подмигнул.

– День добрый, капитан. А почему это вы не…

– Прошу прощения, солдат, ты мне что, подмигнул?

Флакон сел.

– Вы подумали, что я подмигиваю? Может, вам показалось?

Выругавшись вполголоса, Фарадан Сорт отвернулась и пошла к выходу из казармы.

Когда за ней захлопнулась дверь, Флакон снова откинулся на койку. Конечно, дурачить командиров давно вошло у него в привычку, но отчего-то он вдруг засомневался, а говорила ли капитан вообще. Как-то не вязался тот вопрос с Фарадан Сорт. Более того, откуда ей вообще знать об этом проклятии Флакона? Нет на свете такого дурака, который станет откровенничать с офицером. Особенно с тем, кто запросто расправляется с талантливыми, счастливо женатыми скорпионами. С другой стороны, капитану могли рассказать об этом в обмен на какую-то подачку или услугу. А если так, то это как нож в спину любому обыкновенному солдату.

И кому хватило бы злости так поступить?

Флакон открыл глаза и огляделся. В казарме больше никого не было. Скрипач со взводом отправился на военные маневры с новобранцами Бриса Беддикта. Флакон сумел отвертеться, разыграв боль в животе. Не хватало еще ему тратить время на бесполезную беготню по полям и кустам. К тому же не так давно малазанцы с летерийцами убивали друг друга по-настоящему, и в горячке боя кто-то – неважно, с какой стороны – мог позабыть, что перед ним теперь друзья. Флакон первым догадался пожаловаться на больной желудок, и не всем понравилось, что такая хорошая отговорка уже занята. Особенно злобно на него тогда посмотрела Улыбка. С другой стороны, что поделать, если он быстрее соображает, когда надо соскочить?

Улыбка. О, пакостить за спиной – это очень в ее духе. Да и кто еще имеет на него зуб?

Флакон коснулся ногами каменного пола – боги, какой холодный! – и проковылял к Улыбкиной койке.

Тут нужно быть осторожным. Сумасшедшая кошка, которой только дай волю выколоть кому-нибудь глаз, имела поганую привычку ставить ловушки на все подряд. Флакон достал нож и аккуратно потыкал им в тюфяк, внимательно разглядывая швы и как будто случайно торчащие из них соломинки любая из которых могла быть ядовитой… но это были просто соломинки. Усыпляет бдительность… Я ее проделки за версту чую.

Присев, Флакон заглянул под койку. В глаза ничего не бросилось, что только усилило подозрения. Тихо выругавшись, маг переполз к сундуку. Летерийский, не свой – значит, ловушек (по крайней мере, страшных) поставить не успела. Если тут есть лезвия или шипы, то они должны быть на виду.

Улыбка сдала его – и очень об этом пожалеет.

Не найдя ничего снаружи сундука, Флакон сунул нож в замочную скважину.

Поняв, что крышка не заперта, маг в ужасе застыл и затаил дыхание. На лбу вдруг выступил пот. Как пить дать, капкан. Смертельная ловушка. Улыбка никого так просто не подпускает, только не она. Стоит мне поднять крышку – я труп.

За спиной шаркнул сапог, и Флакон резко развернулся. Над ним стоял Корабб Бхилан Тэну,алас.

– Худов дух, солдат, сколько можно вот так подкрадываться?!

– А что ты тут делаешь? – спросил Корабб.

– Я? Это ты что тут делаешь? Только не говори, что всех уже перебили…

– Нет. Я потерял новый меч. Сержант разозлился и отправил меня назад.

– Не повезло тебе, Корабб, всю славу у тебя отнимут.

– Да какая там слава, Флакон. Все ведь не по-настоящему. В чем смысл? Если мы хотим их чему-то научить, надо взять в руки боевое оружие и поубивать сотню-другую.

– Да, логично, согласен. Так бы и сказал Скрипачу…

– Говорил. Прямо перед тем, как он меня прогнал.

– С каждым днем он становится все более вредным.

– Смешно, именно это я ему и сказал… И все-таки, чем ты занимаешься? Это же не твоя койка.

– А ты наблюдателен, Корабб. Видишь ли, Улыбка пытается меня убить.

– Правда? За что?

– Женщинам вроде нее повод не нужен. Она устроила ловушку – думаю, с ядом. Все потому, что я остался, понимаешь? Она устроила ловушку, чтобы меня убить.

– Умно, – произнес Корабб.

– Но недостаточно, дружище. Ведь теперь здесь ты.

– Я здесь, да.

Флакон отполз от сундука.

– Крышка не заперта, – сказал он. – Подними ее, пожалуйста.

Корабб подошел и откинул крышку.

Ничего не произошло, и Флакон заглянул внутрь.

– Дальше что? – спросил Корабб. – Это была разминка?

– Разминка?

– Ну да.

– Нет, Корабб… Боги, что это здесь? Ты посмотри на эту одежду!

– Я имел в виду, теперь мне надо так же открыть сундук Улыбки?

– Ты о чем?

– Это сундук Спрута. И койка тоже его. А Улыбка спит здесь, – Корабб ткнул пальцем в соседнюю койку.

– Что ж, – пробормотал Флакон, закрывая сундук и поднимаясь, – тогда понятно, откуда здесь гульфик.

– А мне что-то не очень…

Они молча уставились друг на друга.

– Ну и скольких ублюдков ты уже успел зачать?

– Что?

– Что – что?

– Корабб, ты что-нибудь сейчас сказал?

– Спросил: что?

– А перед этим?

– Перед чем?

– Что-то про ублюдков…

– Ты назвал меня ублюдком? – взревел Корабб, багровея лицом.

– Что ты, нет, конечно. Откуда мне знать?

– Откуда?..

– Какое мне вообще до этого дело? – Флакон хлопнул сослуживца по массивному плечу и стал искать сапоги. – Пойду пройдусь.

– Я думал, тебе плохо.

– Уже оклемался.

Покинув казармы (и тем самым замяв глупое недопонимание, которое грозило встречей с самыми тяжелыми кулаками во взводе), Флакон посмотрел на клонящееся к закату солнце и двинулся дальше.

Ну хорошо, гад ты этакий, теперь слушаю. Куда идти?

– Наконец-то. А я уже было засомневался…

Быстрый Бен! С каких это пор ты балуешься Моккрой? Хоть представляешь, как у нас завтра будет раскалываться башка?

– Не беспокойся, на этот счет у меня есть одно средство. Флакон, ты сейчас должен пойти в Старый дворец. Жду тебя в катакомбах.

Самое для тебя место.

– Впервые слышу подобную мысль. В общем, сообщи, как выйдешь ко дворцу.

А что ты забыл в катакомбах, Быстрый Бен?

– Я в седансе, Флакон. И ты должен его увидеть.

Значит, ты их нашел?

– Кого – их?

Синн и Свища. Говорят, они пропали.

– Тут их нет, и вообще, похоже, тут давненько никто не бывал. Я уже говорил адъюнкту, что эти два бесенка ушли.

Ушли? Куда?

– Понятия не имею. Ушли – и все.

Плохая новость. Адъюнкт так всех магов растеряет…

– Я остался. Больше никого не нужно.

Ну тогда я спокоен.

– Ты, наверное, не понял, Флакон, но я не просто так интересовался твоей мохнатой возлюбленной.

Ревнуешь?

– Ох и придушу я тебя, как доберешься… Нет, не ревную. И если задуматься, я даже не помню, когда в последний раз…

Хорошо, Быстрый Бен, так в чем причина?

– Что тебе рассказывал Смрад?

Что? Ничего. Совсем.

– Ага, так и знал! Не верь ему, Флакон. Он не имеет понятия – ни малейшего – о том, что творится.

Знаешь что, Быстрый Бен?.. А, впрочем, неважно. Я у дворца. Куда теперь?

– Тебя кто-нибудь видит?

Ты не предупреждал, что надо скрываться!

– Рядом кто-нибудь есть?

Флакон огляделся. Оба флигеля Старого дворца утопали в грязи; штукатурка облупилась, а местами и вовсе отвалилась, обнажая растрескавшуюся кирпичную кладку. Некогда мощенная дорожка полностью поросла травой. Круглая площадь по левую руку превратилась в небольшой водоем. Воздух кишел насекомыми.

Нет.

– Хорошо. Тогда в точности следуй всем моим указаниям.

Прямо всем? А то я собирался пропускать каждое третье мимо ушей.

– Скрипачу следует поучить тебя манерам, солдат. Негоже так разговаривать с Высшими магами.

Послушай, Быстрый Бен. Хочешь, чтобы я нашел этот твой седанс, оставь меня в покое. У меня нюх на подобные штуки.

– Так и знал!

Что ты там знал? Я просто…

– Она нашептывала тебе на ухо…

Нижние боги! То, что она произносит, нельзя назвать шепотом. Я даже слова не могу разобрать…

– Значит, она делится с тобой видениями? Проблесками своих воспоминаний?

Откуда ты знаешь?

– Расскажи.

А с какой стати я должен тебе рассказывать?

– Просто выбери какое-нибудь, чтоб тебя.

Флакон прихлопнул комара. Да, можно найти воспоминание попроще – лишенное смысла. Таких даже большинство. Застывшие образы: тропинки в джунглях, хриплые крики четвероногих обезьян на утесах. Попытки согреться в ночи под рык хищников. Однако был образ, который в бесконечных вариациях повторялся снова и снова.

Ясное небо, залитое солнцем, простор и запах соли. Мягкий шелест прибоя на белом коралловом пляже. Последние усилия – и вот он, берег. Восторженные возгласы, болтовня. Конец страшному переходу по суше, когда казалось, что дом потерян навсегда. И вот, нечаянный дар…

Побережье, Бен. Яркое солнце, горячий песок под ногами. Возвращение домой… Даже пускай они здесь еще не бывали. А потом они вдруг начинают строить лодки.

– Лодки?

Да, лодки. Им нужны острова. Место, где по ночам их не будут выслеживать желтоглазые хищники. Место, где они будут… в безопасности.

– Эресы…

Жили ради морей. Ради океанов. Они приходили с огромных материков, как будто постоянно от чего-то бежали. Побережье их питало. Бескрайние просторы за рифами звали.

– Хорошо, что за лодки?

Разные… Я не всегда путешествую с одной и той же группой. Долбленки, тростниковые лодки, плоты из бамбука. Кожа, корзины, соединенные молодыми стволами – будто гнезда на поваленном дереве. Эресы, Быстрый Бен, были умны – умнее, чем тебе кажется. И они не так уж отличались от нас. Они покорили весь мир.

– И что же с ними стало?

Флакон пожал плечами.

Не знаю. Мне отчего-то кажется, что они стали нами.

Флакон вышел к разбитому дверному проему. За ним находились длинные и темные коридоры, затопленные по щиколотку, и узкие лестницы, ведущие вниз. Хлюпая сапогами, Флакон двигался к вместилищу древней силы. Чутье безошибочно подсказывало дорогу.

Дома, плитки, обители, странствия… Все вроде бы просто и понятно. Не так ли, Быстрый Бен? Логично. А как же морские дороги? Манящий зов ветра? Как они сочетаются со всем остальным? Видишь ли, мы считаем себя великими путешественниками и первопроходцами, но эресы нас опередили. Нет в мире такого уголка, Высший маг, куда не ступала их нога. Сбивает спесь, да?

Он оказался в узком тоннеле с покореженным полом из лужиц и островков. Массивный проход с опасно наклонившейся притолокой манил. Войдя в него, Флакон увидел перед собой узкую полоску, выступающую из воды, и широкую платформу, на которой стоял Быстрый Бен.

– Ну вот я и пришел. Сапоги только насквозь промочил.

Просторный зал был залит золотистым светом, который поднимался, подобно туману, от расположенных кругами плиток. Быстрый Бен, наклонив голову, со странным выражением на лице ждал, пока Флакон подойдет.

– Что такое?

Высший маг встрепенулся и обвел платформу рукой.

– Посмотри, Флакон. Седанс жив.

– И что это значит?

– Я надеялся, ты мне скажешь. Здешняя магия должна была истаять. Мы ведь высвободили пути. Принесли Колоду Драконов. Захлопнули дверь перед Хаосом. Это все равно что подарить народу, который пользуется волокушами да упряжками, колесо. Для летерийских магов это стало настоящим откровением; даже у жрецов все перевернулось с ног на голову… Кстати, было бы неплохо заслать нашего человека в культ Странника… В общем, по всем признакам, это место должно было умереть, но не умерло. Почему?

Флакон огляделся. На ближайшей к нему плитке были изображены кости, как будто вдавленные в камень. Они светились, словно внутри тлели угли. На соседней был вырезан пустой трон. А одна плитка горела ярче всех, и ее изображение парило над полом, создавая иллюзию объема: дракон с распростертыми крыльями и распахнутой пастью.