Пыль грез. Том 1 Эриксон Стивен

– Это место проклято, вы что, не чувствуете? Здесь не место людям – таким как вы и я – не место. Послушайте! Если мы войдем, то уже никогда не выйдем!

Асана заскулила, съежившись.

– Мне тоже здесь не нравится. Просто уйдем, как она говорит.

– Мы не можем! – рявкнул Шеб. – Нам нужна вода! Как, по-вашему, может здесь выжить город таких размеров? Он стоит на источнике воды…

– Который наверняка пересох, оттого все и ушли!

– Пересох, возможно, – это чтобы напоить десять тысяч жаждущих. А не семерых. И потом – как давно это было? Нет, вы не понимаете: не найдем воды здесь – и все умрем.

Призрака перебранка удивила. Они нашли родник всего два дня назад. Все несли бурдюки – и в них что-то еще плескалось; хотя, если подумать, он не мог вспомнить – откуда у них бурдюки? Они всегда у них были? А широкополые шляпы, укрывающие от яркого, жгучего солнца? А посохи? Ящик писца с веревочными ручками у Таксилийца? Планшет Раутоса, который раскладывается в столик? Плащ Бриз со множеством карманов, в каждом из которых – плитка? Узловатый кистень за поясом у Наппета? Перевязь ножей Шеба? Веретено Асаны и мешок шерсти, из которой она прядет свою кружевную паутину? У Ласта – железный котелок и огниво, серп и набор кухонных ножей… откуда, подумал с легкой тревогой призрак, у них это все?

– Ни воды, ни еды, – говорил Наппет. – Шеб прав. Но главное – если найдем дверь, сможем обороняться.

Его слова повисли в наступившем молчании, а потом медленно поднялись, как мелкий песок; призрак мог видеть, как они теряют форму, но не смысл, определение, но не ужасное содержание. Да, Наппет вслух высказал тайное знание. Слова, кроваво запечатленные у каждого в душе.

Кто-то преследует их.

Асана начала всхлипывать, в горле булькали мокрые комочки.

Шеб, глядя на нее, сжал кулаки.

А Наппет повернулся к Ласту и задумчиво разглядывал его.

– Я знаю, – сказал он, – что ты толстолобый фермер, Ласт, но на вид крепок. Меч держать можешь? Если кому-то придется удерживать вход, ты сможешь?

Тот нахмурился, потом кивнул.

– Может, я меча никогда и не держал, но никто не прорвется. Клянусь. Я никого не пропущу.

В руке Наппета оказался меч в ножнах, который он протянул Ласту.

Увидев оружие, призрак отпрянул. Он знал этот клинок и все же не знал. Странное, пугающее оружие. Ласт вытащил меч из ножен. Однолезвийный, темный, из пятнистого железа, утяжеленное острие словно светилось. Вдоль всего клинка тянулось углубление – словно черная кошмарная пропасть, словно край самой Бездны. От него пахло смертью – от этого ужасного инструмента уничтожения.

Ласт взвесил меч в руке.

– Мне бы лучше копье, – сказал он.

– Копья мы не любим, – прошипел Наппет. – Да?

– Нет! – хором ответили остальные.

Ласт нахмурился еще больше.

– Да, я тоже. И не знаю, почему… почему я… так сказал. Как будто кто-то в голове прошептал. – И он сделал охранительный жест.

Шеб для надежности плюнул на землю.

– Мы не любим копья, – прошептал Раутос. – Они… опасны.

Призрак был с ними согласен. Лишенный плоти, он все равно содрогнулся от холода. В его прошлом было копье – да? Наверное? Ужасное оружие, направленное ему в лицо, в грудь, режущее мышцы рук. Оно заставляло кости дрожать, отталкивая его; шаг, другой…

Боги, он не любит копья!

– Давайте, – сказал Таксилиец. – Пора искать вход.

Вход был. Призрак знал это. Вход был всегда. Сложность в том, чтобы отыскать его, увидеть и понять, что это такое. Важные двери прячут, маскируют, чтобы скрыть. Важные двери открываются только с одной стороны, и как только войдешь, закрываются с порывом холодного воздуха, поглаживающего загривок. И больше их не открыть.

Такую дверь он искал, понял призрак.

Такая ждет в мертвом городе?

Нужно узнать скорее. Пока его – их всех – не нашел преследователь. Носитель Копья, убийца, Тот, кто не отступает, кто издевательски молчит, кто не дрогнет – нет, он не покончил со мной, с нами, со мной, с нами.

Мы должны найти дверь.

Вход.

Они дошли до передней лапы каменного дракона; когти были похожи на мраморные колонны, кончики уходили глубоко в твердую землю. Высохшая земля вокруг потрескалась. Раутос, кряхтя, пригнулся, чтобы рассмотреть трещину.

– Глубокая, – пробормотал он. – Город оседает, а значит, действительно выкачал воду внизу.

Таксилиец рассматривал лапу – массивную башню, задирая голову выше и выше. Зашатавшись, он выругался.

– Здоровенная, – выдохнул он. – Одна эта лапа раз в шесть выше эрлитанских шпилей; и если действительно она внутри полая, то в ней одной могло бы поместиться с тысячу обитателей.

– И все же, – сказал, подходя, Раутос, – погляди на архитектуру – на гениальную работу скульптора – видел когда-нибудь такое мастерство в таких масштабах, Таксилиец?

– Нет, это превосходит… превосходит…

Шеб прошел между двумя каменными когтями и исчез в тени.

Не видно было никакого входа, крыльца или пандуса; никаких ворот; никаких окон или бойниц наверху.

– Похоже, он совершенно самодостаточен, – сказал Таксилиец. – Обратили внимание? Вокруг – ни следа ферм или пастбищ.

– То есть не осталось следов после долгого периода заброшенности, – ответил Раутос. – В конце концов, насколько нам известно, городу может быть и сто тысяч лет.

– Я бы удивился – да, поверхность изрыта, потрепана, но если бы он был так стар, как ты полагаешь, осталась бы только бесформенная глыба, изъеденная термитами.

– Уверен?

– Нет, – признал Таксилиец. – Но однажды в скриптории Эрлитана я видел карту времен Первой Империи. На ней был показан ряд труднопроходимых холмов за городом. Они тянулись, как хребет, параллельно берегу. Так вот, холмы до сих пор там, но уже не такие крутые и высокие, как показано на карте.

– Насколько стара карта? – спросил Раутос.

Таксилиец пожал плечами.

– Двадцать тысяч лет? Пятьдесят? Пять? Ученые ни в чем не соглашаются и на этом делают карьеру.

– А карта была на шкуре? Кожа столько не протянет, и даже тысячу лет…

– На шкуре, да, но обработанной секретным способом. В любом случае ее нашли в сосуде, запечатанном воском. Семь Городов расположены в основном в пустыне. Без влаги нет гниения. Шкура только съеживается, высыхая. – Он показал рукой на башню перед ними. – Так или иначе камень пострадал бы больше, если бы настолько пережил окружающие фермы.

Раутос кивнул, соглашаясь с доводами Таксилийца.

– Здесь колдовство, – вдруг сказала Бриз. – Ты хочешь нас всех убить, Таксилиец. Так вот я проклинаю твое имя и твою душу. Я заставлю тебя поплатиться за мое убийство.

Он посмотрел на нее и промолчал.

Раутос сказал:

– Видишь заднюю лапу, Таксилиец? Только она стоит на пьедестале.

Они отправились туда, куда указывал Раутос.

Бриз подошла к Асане.

– Пряди кокон, женщина, будешь в нем прятаться. Пока от тебя не останется лишь гнилая шелуха. И не думай, что вылезешь наружу. Не думай, что сможешь похвастаться яркими красивыми крыльями. Твои надежды, Асана, твои грезы и тайны – все пустота. – Она подняла худую паучью руку. – Я с легкостью могу все это сокрушить…

Ласт шагнул к ней и пихнул так, что она отшатнулась.

– Я устал тебя слушать, – сказал он. – Оставь ее в покое.

Бриз загоготала и пошла прочь, пританцовывая.

– Спасибо, – сказала Асана. – Она такая… вредная.

Но Ласт повернулся к ней и сказал:

– Здесь не место страхам, Асана. Уйми свои, и скорее.

Наппет хихикнул.

– Тупой фермер, пожалуй, и не такой тупой. Хоть это не делает его менее уродливым, да? – Он снова засмеялся.

Раутос и Таксилиец, подходя к задней лапе дракона, увидели, что пьедестал прямоугольной формы, как основание храма. Они подошли к стене, высотой в человеческий рост, со следами фриза, окаймленного замысловатой резьбой. Разобрать что-либо было невозможно. Но ни следа двери.

– Снова тупик, – сказал Раутос.

– Не думаю, – ответил Таксилиец. – Ты не туда смотришь, друг. Изучаешь то, что поднимается перед глазами. Глядишь влево, вправо, вверх. Да, сам город подталкивает к такой ошибке. Дракон как бы зовет. И все же… – Он протянул руку.

Раутос взглянул, куда указывал вытянутый палец Таксилийца, и крякнул от удивления. У основания пьедестала в нанесенном ветрами песке образовалась воронка.

– Путь ведет вниз.

Подошел Шеб.

– Надо копать.

– Похоже на то, – согласился Таксилиец. – Зови всех, Шеб.

– Я не подчиняюсь твоим приказам. Замочи Странник всех вас, высокорожденных ублюдков.

– Я не из благородных, – сказал Таксилиец.

Шеб фыркнул.

– А ведешь себя, как будто из них – и это ничем не лучше. Убирайся, откуда пришел, Таксилиец, а не сможешь сам – так я подсоблю, обещаю.

– Я просто образованный человек, Шеб – почему это тебя пугает?

Шеб положил ладонь на один из ножей.

– Не люблю притворщиков – таких, как ты. Думаешь, длинные слова делают тебя умнее, лучше. Тебе нравится, как Раутос тебя уважает, думаешь, он тебя за равного держит. Но ты ошибаешься – не ровня ты ему. Он тебе просто льстит, Таксилиец. Ты для него только забавный питомец.

– Вот так и мыслят летерийцы, – вздохнул Раутос. – Это и удерживает их на месте – наверху ли, внизу ли; даже тот, кто заявляет, что презирает систему, все же изо всех сил держится за свое место.

Таксилиец тоже вздохнул.

– Мне это понятно, Раутос. Стабильность помогает не забывать, кто ты. Подтверждает, что у тебя есть законное место в обществе, хорошее или плохое.

– Ну расчирикались, дерьможоры.

Уже подошли остальные. Таксилиец указал на воронку.

– Похоже, мы нашли вход, но придется копать.

Подошел Ласт с лопатой в руке.

– Я начну.

Призрак парил, наблюдая. Солнце на западе уходило в бледную жилу горизонта. Когда Ласт утомился, его сменил Таксилиец. Потом Наппет, за ним – Шеб. Раутос тоже попытался копать, но яма к тому времени была так глубока, что он даже спустился с трудом и не добрасывал песок до края ямы, так что тот сыпался обратно. Уже вскоре Шеб велел ему выбираться и оставить работу низкорожденным, которые знают свое дело. Ласт и Таксилиец с трудом вытянули Раутоса из ямы.

В пыльной тьме уже была видна кладка – крупные блоки, установленные без раствора.

Недавний спор обеспокоил призрака, хотя он и сам не понимал, почему. Ему ведь нет дела до этих глупостей. Игры статуса – такие горькие, такие саморазрушительные… все это бесполезная трата времени и сил, проклятие тех, кто смотрит вокруг, но не внутрь себя. Это показатель ума? И эти несчастные – просто недоумки, неспособные к самоанализу и честной самооценке? Или обладатель слабого ума инстинктивно бежит от потенциально смертельной суматохи лишних знаний о себе?

Да, именно это – самообман – вызвало у него странную тревогу, чувство незащищенности и уязвимости. Это ценная идея. Когда ты сам – монстр, куда прятаться? Как не бежать, когда это нависает над тобой? Так близко, что чувствуешь запах и вкус? Да, даже простейшие животные знают, как важно не знать себя слишком хорошо.

– Я добрался до плиток пола, – объявил Шеб, выпрямляясь. Когда все рванулись к зыбкому краю воронки, он зарычал: – Назад, идиоты! Хотите меня похоронить?

– Заманчиво… – сказал Наппет. – Но тогда придется откапывать твой жалкий труп.

Лопата скребла по плиткам. Вскоре Шеб сказал:

– Добрался до верха двери… низкая, но широкая. Ступенек нет, просто уклон.

Да, подумал призрак, так и должно быть.

Шеб не хотел отдавать лопату, раз уж виден путь вниз. Он копал быстро, покряхтывая, когда выбрасывал наверх очередную порцию тяжелого сырого песка.

– Я чую воду, – выдохнул он. – Может, туннель затоплен – но мы хотя бы от жажды не умрем, да?

– Я туда не полезу, – заявила Бриз, – если в туннелях вода. Не полезу. Вы все утонете.

Уклон шел вниз еще на шесть-семь шагов, и Шеб выдохся. Наппет взялся за дело и вскоре, когда за их спинами собирались сумерки, штык лопаты ткнулся в пустоту. Они прорвались.

Воздух в туннеле по ту сторону был сладковатым от гниющей плесени и кислым от чего-то мерзкого. Лужи воды на полу были не глубже толщины ладони, ноги скользили. Тьма стояла непроглядная.

Все зажгли лампы. Увидев это, призрак снова почувствовал страх. Как и со всем прочим снаряжением; как и при внезапном появлении лопаты, он упускал что-то важное: не могло же все нужное появляться само собой. Реальность так не работает. Нет, должно быть, он просто не видел предметов, зрение работало избирательно, выхватывая только то, что необходимо, что имеет отношение к моменту. Он неожиданно осознал: тогда группу должны сопровождать несколько фургонов. И слуги. Телохранители. Армия. Он потрясенно понял, что реальный мир – не то, что он видит, не то, с чем шаг за шагом взаимодействует. Реальный мир – непостижим.

Он был готов завыть. Дать голос своему ужасу, ужасному открытию. Ведь если и вправду мир непостижим, то нельзя постичь и ополчившиеся против него силы, и как тогда защититься от них?

Он застыл, не в силах двигаться. Пока группа не спустилась в туннель – и тогда новое открытие поразило его, когда цепи потащили его в яму, потянули, кричащего, в проход.

Он не свободен.

Он привязан к жизням этих странных путников, из которых ни один даже не знал о его существовании. Он их раб, но совершенно бесполезный – без голоса, без тела, без личности – вместо нее жалкая насмешка над собой; и сколько протянет такое существо, никому даже не видимое? Если даже каменные стены и лужи липкой воды не замечают его присутствия?

Это что же – пытка, которую терпят все призраки?

От такой ужасной, кошмарной возможности он оцепенел. Как может смертная душа заслужить такое вечное покаяние? Что за ужасное преступление – просто жить? Или это его одного приговорили к такой судьбе? Какой-то бог или богиня, скорый на расправу и лишенный милосердия?

И от этой мысли он, влекомый следом за своими хозяевами, ощутил внезапную ярость. Взрыв негодования.

Что за бог или богиня смеет меня судить? Это слишком наглое высокомерие.

Кто бы ты ни был, я найду тебя. Клянусь. Найду тебя и прирежу. Усмирю. Поставлю на колени. Как ты смеешь! Как смеешь судить кого-то, если даже прячешь свое лицо? Если скрываешь всю правду о своем существовании? Свое упрямое присутствие?

Прятаться от меня – кем бы ты ни был, чем бы ты ни было – это детские игры. Дешевые игры. Посмотри на своего ребенка. Посмотри на всех своих детей. Докажи мне свое право судить меня.

Докажи, и я приму тебя.

Продолжишь прятаться, приговорив мою душу к страданию, и я найду тебя.

Я найду тебя.

Туннель пошел вверх и привел в большой зал с низким потолком.

Зал был полон трупов рептилий. Гниющих, разлагающихся, в лужах гноя и крови. Двадцать или больше.

К’чейн че’малли. Создатели этого города.

И у каждого перерезано горло. Их прикончили, как жертвенных козлов.

А дальше спиральный пандус круто уходил вверх. Никто не сказал ни слова, пока они аккуратно пробирались через место бойни. Следом за Таксилийцем они двинулись наверх.

Призрак увидел, как Бриз, остановившись, нагнулась и провела пальцем по гниющей крови. Потом сунула палец в рот и улыбнулась.

Книга вторая

Поедатели алмазов и рубинов

  • Мне как-то рассказывали
  • о реке
  • Это вода, которая
  • течет по земле
  • и на солнце блестит
  • Это легенда
  • а значит, неправда
  • Мне рассказывали, что вода та прозрачна
  • а так не бывает
  • Ведь всякий знает
  • что вода
  • имеет цвет
  • крови
  • Легенды рассказывают
  • чтобы чему-то учить
  • И эта легенда
  • на самом деле о нас
  • о кровавой реке
  • и о том, как однажды
  • мы станем прозрачны
«О реке»Бадаль

Глава седьмая

  • Жуткие твари, толкаясь, строятся в шеренгу
  • Ряд щитов, за которыми ряд крашеных лиц.
  • Они выступают из моего рта
  • Как свойственно всем убийцам
  • Когда никто так не заботился, как они
  • О драгоценных знаменах и флагах
  • И музыке, чтобы чеканить шаг
  • Как свойственно всем праведникам
  • Глядите теперь на их сверкающие мечи
  • Что жаждут посеять раздор средь согласных
  • Беспомощных, как многоножки в грязи
  • Как слова для влюбленных
  • В мутных глубинах лебеди барахтаются как тюлени
  • Карабкаются по ледяным стенам темницы холода
  • Все наши сны бессвязны
«Признания приговоренного»Банатос из Синецветья

Странник шел по затопленному тоннелю, представляя себе тела, которые когда-то бревнами плавали здесь, медленно разбухая и превращаясь в студень. Иногда под ноги попадались невидимые кости. Темнота не дарует ни истинного одиночества, ни окончательного покоя. Темнота есть не что иное, как пристанище для тех, кто забыт. Именно поэтому гробы накрывают крышками, склепы замуровывают камнями, а курганы засыпают землей. Чтобы увидеть темноту, достаточно зажмуриться: это всего лишь отсутствие света, когда оттенки теряют значение.

Он тоже мог перенестись в такой мир, закрыв единственный глаз, но отчего-то не получалось. У бедер, заставляя мышцы приятно неметь, плескалась обжигающе ледяная вода. Воздух был спертый и зловонный, но Странник к нему привык. Ничто не должно было держать его здесь, приковывать к этому мгновению.

Вокруг разворачивались события, великое множество событий, и далеко не все они подчинялись его воле, изменяясь по мановению его руки. Злость уступала место страху. Странник отыскал алтарь, который ему посвятила Пернатая Ведьма, в надежде встретить там ее дух – бесплотную волю, клубящуюся вокруг затонувших обломков, но не нашел ничего. Куда она пропала?

Странник как будто ощущал ладонью ее волосы, слышал ее сдавленные стоны. Остатки рассудка заставляли Пернатую Ведьму хватать ртом воздух, из последних сил цепляться за жизнь. Наконец по телу рябью прошли судороги: она сдалась, стала глотать воду – раз, другой, как новорожденный, вбирающий в себя дары неведомого мира, – а потом затихла, скользнула угрем в темноту, в которой забвение первым настигает тебя самого.

Это воспоминание не должно было терзать Странника. Он поступил милосердно. Ведьма обезумела, гнила заживо; ей все равно недолго оставалось. Он лишь самую малость подтолкнул ее, и вовсе не из мести или отвращения. Впрочем, испуская последний, больной вздох, она вполне могла его проклясть.

Ее дух должен был плавать в этих черных водах, но Странник чувствовал, что никого здесь нет. В алтарном зале царило запустение.

Склизкое дно тоннеля шло под уклон, а потом вдруг пропало. Вода захлестнула Странника – сначала по грудь, потом по горло. Прочесав макушкой о шершавый потолок, он погрузился целиком. Глаза защипало.

Он проталкивался сквозь мутную толщу. Вода вокруг стала соленой, а сверху падал свет, словно тусклые, смазанные воспоминания о вспышках молний. Перепутанные течения с силой тянули Странника в разные стороны; наверху, на крыше этого мира и правда бушевал шторм, но здесь его можно было не опасаться. Утопая в густом иле, Странник шагал по дну океана.

В этом месте ничто не разлагалось; все, чему удалось не обратиться в труху под неимоверным давлением вод, было разбросано вокруг, укрытое серыми песчаными простынями, словно мебель в огромном запертом доме. Этот мир внушал ужас. Время как будто заблудилось здесь и пропало, погребенное под грудами обломков, которые без конца сыпались сверху. Такая же участь ожидала всех, кто попал сюда. Опасность, угроза была настоящей. Никакое разумное создание не могло продержаться в этом месте долго. Вечная симфония тщеты и безнадежности сокрушала волю.

Оказалось, что Странник идет по огромному скелету. Изломанные ребра вздымаются по обе стороны, будто колоннада – этакий храм без крыши, проседающий под собственным бессмысленным весом. Извивающаяся дорожка из валунов – гигантский позвоночник. Впереди широкими впалыми платформами лежат четыре лопаточные кости, от которых расходятся длинные ключицы причудливой формы, похожие на поваленные столпы. Массивный череп тонет во мраке. Это тоже своего рода храм, драгоценное хранилище самости, которая нуждается в постоянном подтверждении своего существования.

Необходимость вполне понятная: в конце концов, на таких капризах и держится скелет души. Странник обошел последнюю лопатку, отметив на ней следы сильного – без сомнения, увечащего – удара. Кость напоминала битую тарелку.

И вот череп. Провал глазницы расколот чуть выше и сбоку от вытянутой, частично развалившейся пасти, усеянной иззубренными зубами. Старший бог задержался, изучая рану. Он не мог представить, как выглядело это существо. Возможно, оно было порождением глубин, бороздившим океан с изначальных эпох, не осознавая, что его время давно прошло. Странник задумался, а не был ли смертельный удар нанесен из милосердия.

Да, тяжело бороться со своей же натурой! В конце концов, почти каждый его толчок был смертельным. За ними могло стоять множество поводов – и милосердие тоже, куда без него. Странник убеждал себя, что это лишь минутное наваждение. Ее волосы под ладонью… затмение совести и дрожь раскаяния. Ничего, пройдет.

Поняв, что наконец отыскал нужную тропу, Странник прибавил шагу.

Есть места, попасть в которые можно только по приглашению – по капризному гостеприимству сил, сотворивших эти места и придавших им форму. На пути у жадных и голодных искателей встают непреодолимые преграды. Но странник давным-давно изучил все тайные тропы. Он мог явиться куда угодно без приглашения, и ничто не препятствовало его исканиям.

Он сумел различить тусклый свет в башне еще до того, как разглядел ее саму. Одинокое око издевательски парило во мраке. Чем ближе Странник подходил к нему, тем сильнее накатывали яростные течения, слепили поднятым со дна илом, словно пытаясь сбить бога с пути. Но Странник шел вперед, не сводя глаза с мерцающего огонька, и уже скоро смог увидеть приземистый угловатый дом, черные скрюченные деревья во дворе и низкую каменную стену вокруг.

Башня дома Азатов была почти занесена илистыми дюнами. Из-под местами осыпавшихся холмиков выглядывали корни наклоненных деревьев. Шагая по извилистой мощеной дорожке, Странник видел кости, разбросанные вокруг разоренных курганов. Да, кому-то все же удалось сбежать из темницы, вот только смерть настигла их раньше.

Терпение – вот проклятие долгой жизни. Оно способно ввергнуть свою бессмертную жертву в состояние беспробудной дремоты, пока плоть не истлеет, а скелет не рассыплется.

Странник подошел к двери, налег на нее и распахнул. Потоки воды теплыми слезами ударили ему в лицо. Дверь за ним закрылась, и Странник взмахнул рукой. Через мгновение он уже стоял на сухом каменном полу. Воздух был пронизан легким запахом дыма. В коридоре, подрагивая, замаячил фонарь.

При виде тощей фигуры, вышедшей ему навстречу, у Странника защемило сердце. Воспоминания, словно взбаламученный ил на морском дне, застили ему взгляд. Плечи форкрул ассейла были ссутулены, и сам он был как будто сломлен под грузом справедливости. Бледное лицо сплошь в морщинах, как ссохшийся кусок кожи. Ненадолго задержав измученный взгляд на Страннике, ассейл отвел глаза.

– Огонь и вино ждут нас, Эстранн… Ты знаешь, куда идти.

Они прошли через двойные двери, возле которых сходились несколько коридоров, и попали в каминный зал, сухой и прогретый. Указав гостю на буфетный стол, ассейл заковылял к креслу у камина. Странник от предложения выпить – пока что – отказался и сел в кресло напротив.

Они посидели, разглядывая друг друга.

– Сильно тебя потрепало с нашей последней встречи, Эстранн, – произнес ассейл.

– Не смеши Бездну, Сеш. Ты себя давно в зеркало видел?

– Забытым не пристало жаловаться.

Ассейл нашарил хрустальный кубок и, подняв его перед собой, всмотрелся в огоньки, пляшущие в янтарном вине.

– Глядя на себя, я вижу… угольки. Они гаснут и умирают. – Он помолчал. – И это правильно.

Он выпил.

Странник оскалился.

– Довольно нытья, Кастет. Пора прекращать скрываться.

Услышав свой старинный титул, Сечул Лат улыбнулся, но улыбка была горькой.

– Наше время прошло.

– Да, прошло. Но мы вернем его вновь.

Сечул покачал головой.

– Ты правильно поступил в тот раз, когда сдался…

– Я не сдавался! Меня изгнали!

– Тебя заставили отречься от того, что более тебе не принадлежало. – Ассейл затравленно поднял голову, встречая гневный взгляд Странника. – Чем ты так обижен?

– Мы были союзниками!

– Ну да, были.

– И снова ими станем, Кастет. Из всех Старших богов ты стоял ближе всех к моему трону…

– К твоему Пустому Трону, да.

– Грядет битва… Слушай меня! Мы сбросим этих жалких новых богов. Они утонут в своей крови! – Странник подался вперед. – Или ты боишься, что против них окажемся только мы с тобой? Уверяю, старый друг, мы будем не одни. – Он снова откинулся на спинку кресла и посмотрел в огонь. – Твои смертные сородичи обрели новую силу и новых союзников.

Кастет хмыкнул.

– Ты хочешь положиться на спокойствие и справедливость форкрул ассейлов? После всего, что они с тобой сотворили?

– Я полагаюсь на осознанную ими необходимость.

– Эстранн, мое время на исходе. – Сечул Лат поводил пальцами в воздухе. Улыбнулся. – Я все оставил Близнецам, лучшим из своих потомков.

– Я не могу с этим согласиться. Ты не станешь отсиживаться в стороне. Я ничего не забыл. Помнишь, какой силой мы раньше обладали?

– Помню… Почему, по-твоему, я здесь?

– Я хочу вернуть эту силу. И я ее получу.

– Зачем? – тихо спросил Кастет. – Что тебе нужно?

– Все, что у меня отняли!

– Ах, старый друг, кое-что ты все-таки забыл.

– Это что же?

– Ты забыл, почему у тебя все отняли.

Повисло долгое молчание.

Странник поднялся и налил себе вина. Потом встал рядом с креслом и посмотрел на Кастета сверху вниз.

– Я пришел сюда не только за тобой.

Старший бог поморщился.

– Я намерен созвать всех Старших – всех, кто еще жив. Я – Хозяин Плиток. Они не смогут мне отказать.

– Да уж, – пробормотал Кастет, – не сможем.

– Где она?

– Спит.

Странник зарычал.

– И без тебя знаю, Сеш.

– Присядь, Эстранн, прошу. Хотя бы ненадолго. Давай просто… посидим. Выпьем в память о прежней дружбе. И невинности.

– Что ж, Кастет, тогда до дна.

Ассейл закрыл глаза и кивнул.

– До дна.

– Мне больно видеть тебя таким, – сказал Странник, опускаясь в кресло. – Мы вернем тебе былое величие.

– Друг мой Эстранн, ты разве так и не усвоил урок? Времени нет дела до наших желаний, и ни одному богу не сравниться с ним по жестокости.

Страницы: «« ... 1516171819202122 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары ...
«Мама мыла раму» – мемуарная проза Льва Рубинштейна о детстве и отрочестве в форме комментария к его...
Россия, XVIII век. Трое воспитанников навигацкой школы – Александр Белов, Алеша Корсак и Никита Олен...
Подруга уговорила меня пойти в клуб "Инкогнито". Несколько раз в месяц в клубе проводятся "встречи в...
Злые языки говорят, что члены корпорации М.И.Ф. с места не сойдут, не получив за это хотя бы один гр...
Нью-Йорк, 1960. Для Бенни Ламента музыка – это жизнь. Пианист из Бронкса держится подальше от темных...