Харассмент Ярмыш Кира

– Ааа… Ну да. Не получается. Так он тебя взял?

– Ага. Ты же не обиделась? Я подумала, раз ты сама отказалась…

– Нет-нет, конечно. – Инга старалась не смотреть на Алевтину и сделала вид, что у нее никак не получается вставить зарядку от телефона в разъем.

Вот, значит, как. Что ж, это было ожидаемо. Инга и сама думала, что ближе к нужному дню скажется больной и под этим предлогом не пойдет, однако теперь ее немного задело, что Илья решил все сам, а еще больше – что взял именно Алевтину. Впрочем, это только к лучшему. Если он сказал, что Инга передумала сама, очевидно, намерения устраивать скандал у него нет.

Инга открыла почту и увидела письмо от Ильи. Она почувствовала, как кровь сразу бросилась в лицо, словно в письме, отправленном по рабочей почте, могло быть что-то интимное. Инга поспешно его открыла. Это было самое обычное задание написать релиз, в копии стояли Галушкин и Алевтина. Инга несколько раз перечитала две строки, чувствуя себя следопытом: как те по неуловимым знакам ориентируются в лесу, так и она исследовала набор символов на экране, стремясь обнаружить в них неявный подтекст. Особенно долго она рассматривала точку в конце последнего предложения, вспоминая, ставит ли Илья точки обычно. В конце концов упрекнув себя в мнительности, она открыла ворд и принялась писать текст.

Полноценную планерку в эту среду решили не проводить, потому что она уже была в понедельник, однако Илья все же собрал их на пять минут в своем кабинете, чтобы быстро обсудить планы. Все, даже не рассаживаясь, протараторили свои. Инга постаралась встать в заднем ряду, немного спрятавшись за спину Галушкина. Из своего укрытия она разглядывала Илью, который казался ей мрачнее обычного. Он единственный из всех сидел и, пока они говорили, хмуро рассматривал опенспейс через стеклянную стену. Когда Инга подала голос, он никак не отреагировал, не повернулся и не нахмурился больше. Она сочла это хорошим знаком.

Только когда все отчитались и собрались уходить, Илья вдруг позвал ее:

– Соловьева?

Остальные расступились и замерли, не понимая, им тоже нужно остаться или Илья хочет поговорить с Ингой наедине. Она тоже не поняла, но ей стало очень неуютно, словно на нее направили свет софита. Он раньше никогда не называл ее по фамилии.

– Пресс-релиз, который ты прислала, ужасный. Ты цитату эту вообще откуда взяла? Я ее даже согласовать не буду пытаться, позорище. Перепиши немедленно.

Инге моментально стало так нестерпимо жарко, словно ее объял столб пламени. Она видела, что остальные опустили глаза. Пресс-релиз был сущим пустяком, и поэтому реакция Ильи выглядела необъяснимой. Он вообще нечасто критиковал кого-то, тем более так резко, тем более – при всех. Инга ощущала, что внимание коллег, хоть они и делали вид, что разглядывают пол, приковано к ней. Илья не смотрел на нее, деловито распахнув крышку ноутбука и всем своим видом давая понять, что разговор окончен. Лицо его сохраняло все то же угрюмое выражение.

– Ясно, – сказала, наконец, Инга и, развернувшись, первой вышла из кабинета.

– Чего это он так на тебя? – спросила Мирошина, как только они вернулись на свои места. В голосе ее звучало не сочувствие, а плохо скрываемое удовлетворение.

Инга передернула плечами.

Остальные вроде бы не смотрели на нее, но она все равно ощущала исходящее от них любопытство. Инга села перед компьютером, разбудила его и уставилась на открытый вордовский документ с пресс-релизом. Краем глаза она видела, что выражение Алевтины отражает выражение сидящего напротив нее Галушкина: они не смотрели друг на друга, но выглядели совершенно одинаково – подчеркнуто беспечно, словно еще немного, и начнут насвистывать себе под нос.

В носу у Инги предательски защипало, и, поспешно встав (пожалуй, слишком поспешно), она устремилась в туалет. Она шла так быстро, рассекая воздух, что ощущала его прикосновения к своим пылающим щекам. Вбежав в туалет, она заперлась в первой же кабинке и приготовилась заплакать.

Слезы, впрочем, не полились. Инга постояла некоторое время, зажмурившись, но, поняв, что приступ миновал, с шумом выдохнула и села на крышку унитаза. Лицо все еще горело. Ей хотелось поплескать в него холодной водой, но она не могла позволить себе такую роскошь – испортит макияж.

Некоторое время Инга собиралась с мыслями. Она не знала, что ее сильнее расстроило – злобная придирка Бурматова или лицемерное безразличие остальных, сквозь которое отчетливо проступало радостное возбуждение. Ууу, стая стервятников! Однако стоило ей вспомнить сцену в кабинете, как глаза у нее опять увлажнились. Это было несправедливо, унизительно. Она написала сотню пресс-релизов, которые Илья принимал не глядя, и этот ничем не отличался от остальных. Вот она, та самая месть. Хоть Инга и готовила себя к ней, она почувствовала себя в ловушке.

Она вдруг вспомнила, как в самом начале их отношений у нее дома они смотрели ужастик и каждый раз, когда Инга непритворно вскрикивала, потому что и в самом деле боялась, Илья обнимал ее, а она, прижавшись к его груди, смотрела на экран краешком глаза из-под завесы волос. И следом – как она заваривала чай у Ильи на кухне и вдруг поймала его пристальный взгляд, которым он следил за ней, стоя у окна. Она смутилась и спросила, почему он так на нее смотрит, а Илья сказал, что ему нравится, как она двигается, никогда не совершая ни одного лишнего движения. И то и другое произошло зимой, когда Инга все еще надеялась полюбить Илью, и оба эти случая тогда наполнили ее настоящей нежностью – потому что они были искренними, и ей было хорошо. Она даже сейчас вспомнила их с теплотой. И теперь это, не говоря уже обо всех его ухаживаниях, похвалах, подарках, любовном признании в Париже, оказалось перечеркнуто тем, что она совершила неугодный ему поступок. Как будто он разом все отменил, словно и не было ничего. Инга уже сама забыла, какую густую злобу испытывала к Илье последние недели, и сейчас почувствовала себя просто незаслуженно обиженной и несчастной.

Едва Инга пожалела себя, как из глаза выкатилась слезинка. Инга шмыгнула носом и запрокинула голову. Нельзя было плакать, тушь размажется, а косметичка у нее в сумке на столе, сразу не поправишь. Это были совсем не те быстрые злые слезы, с которыми Инга вбежала в кабинку, наоборот – тягучие, полноводные, чтобы всхлипывать всласть, смаковать горести. С этим можно было подождать и до вечера.

Инга просидела в туалете достаточно долго, чтобы с лица сошла краснота, и только после этого вернулась на свое место. Атмосфера в отделе царила обычная, на нее никто не смотрел. Видимо, уже успели перемыть ей кости. Инга включила компьютер и еще раз перечитала пресс-релиз. Заменив несколько слов, она взяла другую цитату из старого пресс-релиза, немного подкорректировала ее, вставила и послала Илье. Если ему и на этот раз не понравится, Инга скажет, что точно такую же реплику Кантемирова он согласовывал ей пять месяцев назад.

Успокоившись, она рассказала обо всем Максиму. Он сразу же занял ее сторону, чем немного поднял Инге боевой дух.

«Он, конечно, охренел. Надо было послать его на фиг».

«В той ситуации это было проблематично. Да и я, если честно, не ожидала такого».

«Еще бы. Кто ж ожидает, что человек, с которым ты спал, мудак. Это всегда неприятное открытие».

Инга мрачно подумала, что об этом она, увы, догадывалась. Жалость к себе постепенно начала проходить, вновь уступая место злости.

«У тебя бывало так?»

«Да нет. По крайней мере, если кто-то и оказывался мудаком, то мне после расставания не приходилось иметь с ним дело».

«Завидую».

«Ну ничего. Будем надеяться, что через недельку он все же остынет».

«Будем. Потому что долго это я терпеть не собираюсь», – воинственно заявила Инга.

Однако Илья не остыл ни через неделю, ни через две.

Он придирался к ней за все: за опоздания, за слишком долгие обеды, за то, во сколько она уходила вечером, за статьи и презентации, за письма, про которые она ему не напомнила, за не забронированную для встречи переговорку. При этом Инга опаздывала на пару минут, обедала вместе со всеми, уходила с работы после шести, старалась писать все тексты в срок, про письма напоминала, но давно, а переговорку должен был вообще забронировать Галушкин. Илья не слушал ее оправданий. Стоило Инге начать защищаться, как на его лице появлялось все то же брезгливое выражение, как тогда в баре, после чего он разворачивался и уходил, даже не дав ей закончить фразу. Унизительнее всего было то, что эти выволочки Илья устраивал Инге исключительно перед всем отделом. Наедине он с ней вообще больше не разговаривал, в мессенджерах не переписывался, личные имейлы не слал – только обязательно с кем-то в копии.

Поначалу все в отделе воспринимали происходящее как развлечение. Каждый раз, когда Илья отчитывал Ингу, ее коллеги начинали переглядываться и едва ли не хихикать. Это подрывало ее уверенность в себе даже больше, чем несправедливые упреки. С Ильей было все понятно – он ее ненавидел, но что она сделала остальным? Инге каждый раз было так обидно, что на глаза опять наворачивались слезы. Она пыталась их скрыть, глядя в сторону и часто моргая. О том, чтобы дать Илье отпор, не могло быть и речи – лишь бы не разреветься у всех на глазах. Вообще-то Инга плакала легко и нисколько этого не стеснялась: она запросто могла разрыдаться в кинотеатре над грустным фильмом или в очереди, если ей нахамили. Перед своими молодыми людьми, едва узнав их получше, она заливалась слезами и вовсе по любому поводу. Такая непосредственность объяснялась просто: Инга давно выяснила, что ее плач обезоруживает, и пользовалась этим средством безо всяких угрызений.

Но здесь было совсем другое дело. Для Ильи ее рыдания стали бы подарком, а для остальных – нескончаемым источником сплетен, поэтому Инга изо всех сил держалась. Она даже не догадывалась, что это так болезненно и тяжело. Каждый раз, когда Илья ее ругал, явно наслаждаясь процессом, а остальные посмеивались, кидая друг на друга многозначительные взгляды, у Инги знакомо перехватывало горло и свербило в носу. От этого неприятного ощущения можно было легко избавиться, дав волю слезам, но делать этого ни в коем случае не стоило, поэтому следом на Ингу накатывала паника: а вдруг не сдержится? В итоге горло сдавливало еще больше, дышать становилось невыносимо, и это, в свою очередь, только усиливало страх, как в заколдованном круге. Инга могла только молча смотреть в пол, молясь, чтобы выговор закончился раньше, чем ее силы терпеть. Постепенно она стала бояться этих стычек с Ильей не из-за них самих, а только из-за угрозы опозориться.

Однако чем больше Илья на нее нападал, тем меньше смеялись остальные. Через три недели все признали, что он перегибает палку, и даже пытались Ингу подбодрить. Особенно ее удивила Мирошина. Еще недавно она была главной заводилой Ингиной молчаливой травли, а теперь неожиданно стала сочувствовать ей больше всех. Каждый раз, когда они выходили из кабинета Бурматова, Мирошина негромко возмущалась и заставляла присоединяться остальных. Чтобы поддержать Ингу, она потащила ее с собой и Алевтиной на лекцию по истории моды, потом уговаривала пойти с ней вместе на концерт каких-то японских барабанщиков, постоянно пыталась чем-то угостить – то своим безглютеновым печеньем, то овощными чипсами, а однажды после очередной придирки Ильи встала со своего места и, к Ингиному величайшему изумлению, обняла ее. Инга относилась к этой внезапной сострадательности подозрительно, но постепенно поверила, что Мирошина вполне искренне хочет ее поддержать. Очевидно, эта внезапная оттепель объяснялась бескомпромиссностью Ингиной опалы.

Инга считала дни до конца месяца, после которого Илья, как он говорил ей в Париже, должен переехать. Четыре недели в таком режиме еще можно было прожить, но не больше. Ей и так уже не хотелось ходить на работу, и каждая неделя до выходных тянулась бесконечно. Однако в конце месяца ничего не произошло. Сам Илья ни о чем не объявлял, Мирошина, как Инга постаралась исподволь выведать, тоже ничего не слышала. Следующую неделю он как ни в чем не бывало ходил в офис, и Инга заподозрила, что с его переездом что-то не заладилось. Это, с одной стороны, внушало злорадство, а с другой стороны, пугало: сколько же еще он будет над ней издеваться?

Максим, которому Инга жаловалась беспрерывно, спросил, не думает ли она сменить работу. Ингу это предложение застало врасплох. Она так привыкла считать, что ее мучения закончатся с отъездом Ильи, что даже не помышляла об этом, сосредоточившись на исчезающих днях в календаре. Однако теперь она зашла на «Хедхантер», обновила резюме, просмотрела с десяток вакансий и даже получила два письма от каких-то кадровых агентств, хотя сама ничего им не отправляла. Все варианты были непривлекательные: либо требовался огромный опыт, либо, наоборот, искали стажера, зарплата же везде была «по результатам собеседования». Инга догадывалась, что ее нынешняя зарплата, спасибо Илье, значительно выше того, что ей предложат на новом месте. Открывая каждую новую вакансию, Инга пробегала глазами по первым строчкам описания, видела фразы вроде «быть, а не стараться стать спецом в PR» или «погрузиться в бизнес и понять боли клиентов, которые решает наш сервис» и переходила к следующей. Везде ей что-нибудь не нравилось: язык, которым написано объявление, угрожающие намеки «быть готовым к ненормированному графику» или требование «постоянно генерировать контент для Instagram». Особенно смешные вакансии она пересылала Максиму, и они вместе над ними смеялись – на короткое время это увлекло их почти так же, как анкеты в тиндере. Однако за три дня изучения «Хедхантера» резюме Инга так никуда и не отправила, поскольку в каждом объявлении обязательно находился непреодолимый недостаток.

На самом деле ей вовсе не хотелось менять работу. Помимо того, что ничего сопоставимого с ее нынешней не находилось, она не хотела сдаваться. Это было бы унизительно. Ее уход означал бы, что Илья победил. Она сперва гадала, почему он не уволит ее сам, но пришла к выводу, что даже для него это был бы слишком вызывающий жест. Илья выбрал стратегию изводить ее бесконечными упреками, пока она не решит, что с нее хватит. Инга не желала доставлять ему такую радость. Более того: с тех пор как весь отдел постепенно перешел на ее сторону, она даже находила извращенное удовольствие в своем положении жертвы. Теперь, когда Илья ругал ее на глазах у всех, Инге больше не хотелось плакать, но она все равно страдальчески смотрела в пол и молчала – это гарантировало ей большее сочувствие. Ее жалели и восхищались тем, как стоически она переносит несправедливые упреки. Всеобщее одобрение, которое она постепенно заслужила, поднимало Ингу на ту самую вожделенную моральную высоту. С нее она презрительно взирала на Илью, испытывая теперь не стыд или вину перед ним, а затаенную злость, дремавшую в ней до поры до времени, как свернувшаяся змея.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы в один прекрасный день Галушкин не вернулся со встречи и не сказал, что в отдел развития бизнеса ищут руководителя.

Инга, правившая в этот момент статью (уже не в первый раз – предыдущие версии Илья, как обычно с издевкой, отверг), сначала не придала этому значения. Она даже толком не знала, чем занимается отдел развития бизнеса. Однако спустя пять минут она поняла, что не может сосредоточиться на тексте. В ее сознании, как молнии на горизонте, вспыхивали неясные, едва уловимые мысли. А что, если это ее шанс? О таком изящном повороте событий можно было только мечтать – сменить работу, не поменяв компанию, более того, уйти на повышение, вырвавшись из подчинения Ильи.

Инга свернула текстовый файл со статьей и открыла справочник компании. Так и есть: отдел развития бизнеса был частью департамента стратегического планирования, которым заведовала Меркулова Е. В. Инга прочитала фамилию и вдруг вспомнила – Илья знакомил их на большом совещании несколько месяцев назад. Елена, точно, Елена. Она была невысокой и полной, одетой в тот день в кожаное прямое платье, делавшее ее похожей на тумбу. Инга тогда подумала с сочувствием, что надо же – возглавлять целый департамент и совсем не уметь одеваться. Ноги зато у нее были восхитительно стройные, и когда ее кто-то окликнул, Меркулова быстро попрощалась с Ингой и Ильей и унеслась прочь головокружительно быстро, сверкая этими своими красивыми ногами.

Если бы Инга могла перейти в другой департамент, это бы разом решило все ее проблемы.

– А чем вообще занимается отдел развития бизнеса? – спросила она, глядя в экран и ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да бумажки какие-то пишут, – пожала плечами Мирошина. Если у вопроса не было явного адресата, она считала, что он по умолчанию предназначался ей. – Идеи придумывают. Муть какая-то. Заберите у меня уже кто-нибудь эти конфеты, а то я их сейчас все съем.

Аркаша тут же вскочил со своего места и протянул руку. Скользнув по нему пустым взглядом, Мирошина подвинула пакет.

– Не скажи, – возразил Галушкин. – По-моему, у них очень интересная работа. Ну, если у них получается идею продавить. Наш контракт с «Пежо» на беспилотные автомобили – это они как раз придумали. В общем, они анализируют рынок и решают, в чем нам выгодно поучаствовать.

– Очень вкусные конфеты, – подобострастно сказал Аркаша, жуя с наигранным энтузиазмом. Инге стало смешно. – Где ты их покупаешь?

– Господи, Аркаша, – закатила Мирошина глаза. – В магазине возле дома. Так, я за кофе, кому-нибудь что-нибудь принести?

Аркаша, смутившись, покачал головой. Алевтина попросила латте.

Инга еще раз посмотрела на экран с открытым справочником.

Почему бы и нет? Это был дерзкий план, но ничего не мешало попробовать. Если в этом отделе развития бизнеса нужно что-то придумывать и писать, то она справится. Само ее желание перейти в другое место всегда можно объяснить повышением, и не придется говорить, что она хотела сбежать от начальника. Конечно, было страшно, что ее не возьмут, а Илья узнает. Уж тогда он ее точно со свету сживет. Однако для начала нужно было разведать обстановку, а потом уже принимать окончательное решение.

На «разведывание обстановки» у Инги ушел день: она поговорила со знакомой из стратегического департамента и узнала, что да, нынешний начальник отдела уходит, да, ему ищут замену, нет, пока никого не нашли и даже вакансию на «Хедхантере» еще не опубликовали. Инга отыскала в фейсбуке начальника, который уходил. Он был всего-то на три года старше ее и закончил университет менее престижный, чем она. Правда, опыт у него был обширнее и на эту свою должность он пришел, уже поработав в другом месте руководителем, но Инга решила не поддаваться сомнениям. Она недавно как раз прочитала большую статью про гендерные исследования, в которой было написано, что на работе женщины, в отличие от мужчин, склонны себя недооценивать. Инга сочла, что эта статья попалась ей на глаза неспроста. Судьба благоволит смелым!

Инга собралась с духом и написала Меркуловой, что хотела бы обсудить с ней рабочий вопрос и не найдется ли у той пятнадцати минут, чтобы выпить, например, кофе. Она боялась, что Меркулова может ее не помнить, поэтому добавила про знакомство на совещании. Меркулова ответила на имейл моментально, заявив, что идет обедать прямо сейчас и Инга может составить ей компанию. Эта простота вселила в Ингу надежду.

Меркулова оказалась настоящим ураганом: она и двигалась, и говорила так стремительно, что Инга еле поспевала за ней следить. Она с ходу сообщила, что у нее созвон через десять минут, поэтому им нужно успеть поесть за это время, что в этом кафе очень хорошие чизкейки, а вот наполеон так себе, что с утра она опоздала в парикмахерскую и что у ее ребенка заболела няня. Все эти подробности она обрушила на Ингу в первую минуту разговора, и та почувствовала себя жертвой кораблекрушения, барахтающейся в водовороте волн.

– Так что ты хотела обсудить? – без всякой паузы, на одном дыхании спросила Меркулова, и Инга, чья мысль с трудом могла угнаться за ее речью, даже не сразу сообразила, что ей задали вопрос.

– Ээээ… – протянула Инга. Ей казалось, что она сама на фоне Меркуловой двигается как будто в замедленной съемке.

У Меркуловой зазвонил телефон, она схватила его и со скоростью пулеметной очереди набрала сообщение.

– Ищем сотрудника в отдел, – сказала она, переворачивая телефон на столе экраном вниз. – Только этого мне сейчас не хватало.

– Об этом я и хотела поговорить! – обрадовалась Инга. – Я услышала краем уха и вот решила…

Она не знала, как закончить предложение, внезапно испугавшись собственного нахальства. А вдруг Меркулова посмеется над ней, да еще расскажет Илье?

– Решила что? – нетерпеливо спросила Меркулова и, на секунду перевернув телефон, бросила взгляд на часы.

У Инги вспотели ладони. Слова и так давались ей с трудом, и спешка не делала разговор легче.

– Решила, что почему бы вам не рассмотреть на эту должность меня, – выпалила она. В их компании было принято обращаться на «ты» даже к начальникам, но Инга до сих пор не могла к этому привыкнуть.

– Тебя?

– Ну да.

Меркулова нахмурилась, глядя на нее, и Инга залепетала:

– Я понимаю, что это очень… амбициозно с моей стороны, но я подумала…

– Вот черт! – рявкнула Меркулова. – Сегодня же четверг! У меня была встреча в три. А сейчас сколько? Тьфу. Извини, – бросила она оторопевшей Инге и в следующую секунду уже говорила в телефон: – Катя? Катя? Скажи Юрьеву, чтобы подождал. Я сейчас закончу встречу и бегу к нему. Созвон перенеси. Так о чем мы говорили?

Она опять так стремительно переключилась на Ингу, что та только по убранному от уха телефону смогла засечь этот момент.

– Может, нам лучше в другой раз поговорить? – неуверенно спросила Инга.

Меркулова раздраженно махнула рукой.

– В другой раз будет точно так же. Так ты хочешь у нас работать?

– Да.

– А сейчас ты где, напомни?

– В отделе внешних коммуникаций. Ведущий специалист. Знаю, вы ищете человека на руководящую должность, а у меня опыта…

Меркулова остановила ее жестом.

– Лично мне главное, чтобы нашелся поскорее. Остальное неважно. Но ты же понимаешь, что я не возьму тебя вот так просто? Формальное собеседование. Тебе сначала надо будет с Иваницким поговорить, который уходит, потом со мной.

– Да-да, – с готовностью отозвалась Инга. – Я все понимаю! Я просто хотела поговорить о самой такой возможности…

– Да всегда есть возможности. Хотя практика странная. У нас как-то не принято прыгать из отдела в отдел. А в твоем тебя что не устраивает?

Инга подумала, что ей надо сконцентрироваться на телефоне Меркуловой, который та крутила в руках, и не думать про Илью, потому что если подумает, то наверняка покраснеет.

– Все устраивает. Просто я хочу двигаться вперед. Ну и отдел развития бизнеса меня всегда очень привлекал…

– Ладно, мне пора. Я все поняла. Иваницкому напиши. Я его предупрежу. – Меркулова соскочила с высокого стула. У нее это получилось совсем не грациозно. – Чизкейки тут правда отпад.

Последние слова она договаривала на бегу. Слова еще висели в воздухе, а ее самой уже не было. Удалявшийся стук каблуков по плитке напоминал стрекот.

Инга прочитала все пресс-релизы, все интервью, посмотрела все презентации по развитию бизнеса, что смогла найти в документах и в электронном архиве, но волновалась она напрасно. Иваницкому не было до нее никакого дела: они встретились в переговорке на этаже, где размещался департамент стратегического планирования, и разговаривали пятнадцать минут, в течение которых он явно скучал, отвлекался на телефон и отвечал на вопросы забегавшим в комнату сотрудникам. Инга стала думать, что в этом департаменте никому не хватает времени. Она осталась недовольна разговором и подумала уже, что с затеей придется распрощаться, когда Меркулова написала ей, велев прийти завтра в час дня. В час все пошли обедать, а Инга поспешила наверх. Их формальный разговор с Меркуловой тоже вышел странным: та трещала без умолку, рассказывая Инге, как устроен их департамент, попутно сообщая подробности своей личной жизни: облилась с утра кофе, видишь, пятно, машина сломалась, ребенку задали читать Шмелева, ты читала Шмелева? Временами она огорошивала Ингу неожиданным вопросом по работе, и Инга, для которой речь Меркуловой сливалась в монотонную дробь, каждый раз не сразу выходила из оцепенения. Она успела рассказать, что работает в компании с сентября, что ее повысили до ведущего специалиста четыре месяца назад, что недавно она возила журналистов в Париж. Париж Меркулову неожиданно заинтересовал, правда, не Ингиной работой, а обсуждением общих знакомых из французского офиса. Инга почти никого не знала, кроме Кристофа, но постаралась сделать вид, что со всеми на короткой ноге.

– Ну что ж, – внезапно заявила Меркулова, как обычно на одном дыхании, не отделив паузой одну фразу от другой, – мне нужно будет согласовать твой перевод с руководством. Бурматов-то знает?

Инга, до которой не сразу дошел смысл сказанного, замерла.

– То есть вы меня берете?

– Я бы, может, и не стала бы, но мы тут горим. Ты хотя бы знаешь, как все устроено. У меня сейчас нет времени вводить нового человека в курс дела. Так Бурматов знает, что ты к нам просишься?

У Инги от волнения перехватило дыхание. Она сосредоточилась на ручке, воткнутой в подставку у Меркуловой на столе.

– Нет, – наконец сказала она, не сводя глаз с ручки, словно отрабатывала навыки телекинеза. Она надеялась, что голос ее не выдает.

Меркулова хмыкнула:

– Ну понятно. Решила по-тихому. Да правильно, в общем, вдруг не взяли бы.

Инга осторожно подняла на нее глаза.

– Но для меня это, конечно, проблема. Он наверняка говниться будет, что я переманиваю его работников.

– Но у вас же все горит, – вкрадчиво напомнила Инга. – И человек нужен срочно. А ему несложно будет мне замену найти.

Меркулова постучала указательным пальцем по столу. У нее были аккуратные, но очень короткие ногти, и выходило, что она стучит подушечкой пальца.

– Ладно. Мне все равно нужно согласовать с Кантемировым. Чтобы и он тоже не говнился, что у нас сотрудники туда-сюда шастают. Дай мне два дня. Напишу тебе.

Инга вылетела из ее кабинета, одновременно боясь поверить своей удаче и трепеща от того, что же она наделала. Успех был так близок, как она не могла и надеяться. Еще неделю назад она как будто сидела в душном чулане, где были только склоки с Ильей, сплетни Мирошиной и механическое переписывание пресс-релизов. А теперь перед ней вдруг распахнулся невиданный простор – новая должность, новые коллеги, новые задания. Даже офис как будто новый, пусть и похож на ее старый как две капли воды. У Инги чуточку закружилась голова, как будто она глубоко вдохнула горного воздуха: она впервые осознала, сколько всего поменяется. Однако дух у нее захватывало не только от открывшихся возможностей, но и от страха. Отменить ее поступок было нельзя. Илья неминуемо о нем узнает и придет в бешенство. Инга как будто балансировала на пороге, но удержаться на нем не могла: ей волей-неволей придется шагнуть вперед, чем бы этот шаг для нее ни обернулся. Неизбежность делала ее беззащитной.

Она никому не говорила о своих планах, даже Максиму, но теперь не выдержала. Инга подумала, что если похвастается ему и представит все как свою уже состоявшуюся победу, то сама в нее поверит. Максим и правда охал и поздравлял, но Инге обман не удался: беспокойство прочно засело у нее в животе и временами вибрировало, как будильник, заставляя ее нервно поглядывать в сторону кабинета Ильи.

Весь следующий день Инга сидела как на иголках, ожидая письма от Меркуловой. Письмо не приходило. Поначалу Инга успокаивала себя тем, что речь шла о двух днях и срок еще не подошел, однако уговоры не действовали: с каждым прошедшим часом она все больше погружалась в отчаяние. Отсутствие письма было хуже, чем любое, даже самое плохое письмо, потому что вызывало терзания. Знает уже Илья или не знает? Даст он ей спокойно уйти или не даст? Инга поймала себя на том, что новая должность кажется ей такой желанной даже не из-за открывающихся перспектив, а потому, что согласие Ильи на ее перевод будет верным знаком, что он ее простил. Оказывается, она незаметно стала по-настоящему его бояться, и теперь именно этот страх больше всего отравлял ей ожидание.

На третий день Инга подумала, что, если письмо не придет сегодня, она напишет Меркуловой сама. Терпеть неизвестность больше не было сил. Она вздрагивала каждый раз, когда ее компьютер издавал писк, сообщая о новом имейле, и всем телом подавалась к монитору. Письма сыпались одно за другим, но нужного среди них не было. Буквы на экране, образовывавшие фамилии отправителей и не складывавшиеся в «Меркулова», казались Инге бессмысленными черточками. Она даже не открывала эти имейлы. Разочарованно откидываясь в кресле, она каждый раз машинально поглядывала на кабинет Ильи. В последние пару дней он притих – или это была Ингина паранойя? – и не донимал ее руганью. Она думала, что, если бы он и дальше просто не замечал ее, не нужно было бы никуда переводиться. Инга почти с ностальгией вспоминала декабрь, когда Илья изводил ее своим таинственным молчанием.

Ее обычное развлечение сейчас тоже не помогало. Инга зашла в фейсбук, но беспокойное ожидание, которое мучило ее, мешало разверзнуться бездне презрения. Она прочитала длинное полотно, призванное открыть глаза будущим мамам – на то, какое паршивое занятие иметь детей. В посте с садистским удовольствием перечислялись все предстоящие тяготы: болезни, из списка которых можно было составить медицинский справочник, родственники и случайные прохожие, все как один обладающие энциклопедическими знаниями о детях, отсутствие сна, порядка, развлечений, секса, неминуемо следующие за этим антидепрессанты, ссоры, эмоциональное выгорание, а самое страшное – взросление ребенка, который из в общем-то безобидного младенца вырастет сначала в неблагодарного подростка, а потом, весьма вероятно, в сомнительную личность, которую будет трудно любить. Текст расшарила Ингина знакомая, добавив от себя, что автор, к ее досаде, забыла упомянуть инфантильность отцов: ведь всем известно, что любой из них при малейшем признаке дискомфорта бросит женщину с вылупившимся чудовищем один на один.

Первый такой пост несколько лет назад поразил Ингу своей смелостью, но спустя десяток одинаковых откровений она уже не чувствовала ничего, кроме раздражения. В другой раз она обязательно плеснула бы ядом в комментариях, но сейчас была слишком напряжена, чтобы растрачиваться на такие мелочи, поэтому почти с сожалением пролистнула страницу вниз.

В этот самый момент компьютер снова издал писк, и Инга припала к экрану. В сером окошечке в углу всплыло имя Меркуловой.

У Инги от волнения на секунду потемнело в глазах. Она несколько раз лихорадочно щелкнула мышкой, не сразу попав по кнопке «открыть». В письме была одна-единственная фраза: «Зайди ко мне».

Инга вскочила и торопливо зашагала к выходу из офиса. В спину ей донесся голос Галушкина, озадаченно спрашивающего, все ли в порядке. Она сделала вид, что не расслышала.

Лифтов на этаже было шесть, Инга для верности нажала сразу несколько кнопок. На электронных табло появились ползущие вверх красные стрелки, но счетчик этажей не менялся – каждый лифт застыл на своем как приклеенный. Инга едва не приплясывала от нетерпения. Наконец один лифт, а потом разом второй и третий пришли в движение, но почти сразу же опять остановились. Выругавшись, Инга бросилась к лестнице.

Она ворвалась в офис этажом выше и стремительно зашагала вдоль столов. Вокруг царила обычная суета: жужжали компьютеры, ревел принтер, пожирая бумагу, из разных углов слышались возгласы и смех, а с кухни – звон ложек. Эта какофония звуков имела, как ни странно, убаюкивающий эффект и немного успокоила Ингу. Бежать сломя голову не было смысла. Пригладив волосы обеими руками, она остановилась на секунду и перевела дух. Возбуждение, как клокочущая на огне кастрюля, еще не успело остыть, но бурлило поменьше, словно под ним убавили газ. Помедлив перед кабинетом Меркуловой, Инга вошла в открытую дверь.

– Закрой, – мотнула головой Меркулова, сдернув очки.

Инга сразу поняла, что ничего хорошего за этим не последует, но возбуждение внутри еще не стихло окончательно и поэтому вытесняло любые другие эмоции. Она закрыла дверь.

– Садись.

Инга села.

– Ты не говорила, что у вас с Бурматовым разногласия, – сказала Меркулова и, как в прошлый раз, постучала подушечкой указательного пальца по столу.

За одну секунду в Игиной голове прошла вереница мыслей: ее точно не взяли, не взяли, потому что Бурматов помешал, ее страхи подтвердились, он подстроил какую-то подлость. Выкручиваться не было толку, поэтому Инга просто спросила:

– Что он вам сказал?

Меркулова хмыкнула.

– Мне – немного. Что-то там про нарушение трудовой дисциплины.

Инга похолодела.

– Что?

– Ну, опоздания и все такое.

– Я опоздала-то за полтора месяца один раз, и то на пять минут!

– Это неважно, – поморщилась Меркулова. – Мне, если честно, плевать на твои опоздания. Но Кантемиров запретил тебя брать. Бурматов к нему отдельно ходил, когда узнал. Из чего я сделала вывод, что у него на тебя зуб. Ну или, может, наоборот, не хочет с тобой расставаться.

– Если вы понимаете, что он это делает мне назло, то почему вообще обращаете на него внимание? Вам же был срочно нужен человек.

– Не могу, – развела руками Меркулова. – На Бурматова я и не обращаю внимания. А против Кантемирова уже не попрешь.

– Может, Кантемирова переубедить можно? – в отчаянии воскликнула Инга. Она незаметно для себя сложила ладони в молитвенный жест и прижала их к груди. Значение меркуловских слов доходило до нее с опозданием. – Может, мне к нему сходить? Илья… Бурматов просто не хочет, чтобы я из его отдела уходила, потому что… Не хочет.

– Я не знаю, что у вас там происходит, – отчеканила Меркулова, снова надевая очки. Впервые Инга слышала, чтобы она говорила медленно. – Но бегать за Кантемировым я тебе не советую. Нет значит нет. Ты мне понравилась, поэтому я тебе все это и рассказываю, но если ты будешь гоняться за руководством, я сама тебя не возьму. Так что иди, разбирайся с Бурматовым. Может, в будущем еще поработаем.

Последние слова она договорила, уже обращаясь к монитору. На Ингу Меркулова больше не смотрела. Та просидела еще пару секунд, судорожно перебирая слова в голове, словно среди них могла найтись волшебная отмычка, которая вновь откроет ей дверь в прекрасное будущее, но потом сдалась. Волшебной отмычки не было, дверь не просто запер, а заколотил перед ней Илья.

Инга медленно вышла, ступив из тишины кабинета обратно в офисный гул. На этот раз она никуда не бежала, а неторопливо шла, вдумчиво переставляя ноги и чувствуя, как пружинит ковролин. Она ведь сразу поняла, что ее не возьмут, как только зашла, но вот странно: даже испытала нечто похожее на облегчение. Как будто она замышляла дерзкую выходку, а та в последний момент сорвалась – досадно, конечно, зато не накажут. Однако так было ровно до того момента, пока Меркулова не заговорила про Илью. Тогда-то все по-настоящему рухнуло.

Он знает. Он вмешался. Инга запнулась носком туфли о ковролин и остановилась, впервые осознав масштаб гнусности. Илья не просто не дал ей уйти, он специально отправился к начальству и наговорил про нее гадости. Он удостоверился, чтобы впечатление о ней было испорчено у всех. Он и Меркуловой что-то сказал – наверняка больше, чем та призналась.

Инга сделала еще несколько шагов по направлению к лифтам и поняла, что не может сейчас вернуться к себе в опенспейс. Сидеть там как ни в чем не бывало, теперь, когда Илья знает, было немыслимо. Унизительно, стыдно, страшно. То есть он-то, оказывается, знал и раньше, но тогда Ингу оберегало от всех этих чувств ее собственное неведение. Теперь спасения не было.

Она нажала на кнопку лифта, который тут же распахнулся, и поехала на первый этаж. Надо купить кофе, пройтись и подумать, что делать дальше. Первым ее импульсом было уволиться сию же секунду, но, поразмыслив, Инга не без сожаления отвергла эту идею. Ее не столько страшила перспектива остаться без работы, сколько капитуляция: Илья ее оклеветал, а она тут же подает заявление, словно подтверждая его россказни. Инга с содроганием представила, что же именно он про нее рассказал.

Больше всего Инге хотелось бы сейчас затаиться и прийти в себя. Взять, может быть, отпуск? Однако подписывать его тоже придется у Ильи, а ей была противна сама мысль просить его о чем-то или даже просто оказаться наедине.

Купив кофе, она вышла на улицу, где во внутреннем дворе располагалась парковка. В стороне росло несколько деревьев, под которыми установили лавочки. Обычно на них курили, но сейчас там было пусто. Примостившись на лавочке спиной к бизнес-центру, Инга глотнула кофе.

Кто-то сел неподалеку, и Инга машинально отодвинулась, освобождая место. Краем глаза она заметила, что человек переместился к ней ближе, и, изумленно подняв на него взгляд, остолбенела: это был Илья.

– Вышел из машины и увидел тебя, дай, думаю, подойду, – беззаботно сказал он. Инга не могла произнести ни слова от нахлынувших на нее одновременно испуга и отвращения и сидела, впившись в Илью глазами. – Слышал, ты попыталась меня бросить еще раз и сбежать в другой отдел, – добавил он, сладко улыбнувшись.

В горле у Инги совершенно пересохло. Кофе начал обжигать ей пальцы сквозь бумажный стакан, который она крепко сжимала, но она не обратила внимания.

– Илья, – наконец выдавила она. – Зачем ты это сделал?

Он рассмеялся.

– А ты думала, я стану молча смотреть, как ты перешагнула через меня и понеслась делать дальше свою «карьеру»? – Илья издевательски произнес слово «карьера».

– Но нам обоим было бы лучше, если бы я перевелась! Что я тебе сделала? За что ты мне мстишь? – Ингино оцепенение вдруг прошло, и она заговорила порывисто, горячо, словно рассчитывая, что ее слова могут Илью переубедить.

Он резко наклонился к ней, и она от неожиданности отшатнулась.

– Ты что о себе возомнила? – прошипел он. Улыбка стерлась с его лица, как будто кто-то провел рукой по запотевшему стеклу, сквозь которое стала видна перекошенная гримаса. Инга почувствовала, как руки у нее покрылись гусиной кожей. – Ты думала, можешь покрутить передо мной хвостом, а потом поскакать работать в другой отдел начальницей? Да ты без меня ничто. Не стоишь и половины зарплаты, которую тебе платят. Я бы давно тебя уволил, но уж больно смешно смотреть, как ты страдаешь и дергаешься, когда слышишь честное мнение о твоей работе.

Инга не могла отвести глаз от его рта. Слова звучали для нее как свист снарядов – смертоносные, но бессмысленные. Искривленный рот ее гипнотизировал: она ошеломленно думала, что когда-то могла прикасаться к этому рту, целовать его и не испытывать брезгливости. Эта мысль подействовала как противоядие, и страх начал отступать.

– То есть ты хочешь сказать, что я всем обязана тебе? – Она перехватила стакан с кофе другой рукой и сделала глоток, да так непринужденно, что сама себе подивилась.

– Ты корыстная никчемная дура, – сказал как выплюнул Илья. – Трахать тебя еще можно, но ни на что другое ты не годишься.

– Ну, справедливости ради, это я трахала тебя, а не наоборот.

Илья некоторое время буравил ее взглядом, а потом встал и бросил через плечо:

– Я прослежу, чтобы все возможности в этой компании для тебя были закрыты.

– Это мы еще посмотрим.

Последние слова Инга крикнула Илье в спину, наблюдая, как он идет к зданию и скрывается в вертящихся дверях. Потом она вскочила и с силой швырнула стакан с кофе в урну. На нее вдруг нашла такая ярость, что внутренности как будто раскалились добела. Инга хотела схватить урну и бросить ее на землю, перевернуть скамейку; ей казалось, что она может силой своего гнева выжечь всю Москву, обратить любого в соляной столб одним взглядом. Она скинула туфли и несколько раз подпрыгнула на месте, с силой ударяя босыми подошвами по земле. Потом заметила, что все это время сжимает телефон в руках, и отшвырнула его на лавку – впрочем, в последний момент остановила размах и бросила так, чтобы телефон не разбился.

Несколько секунд она стояла, тяжело дыша и оглядывая парковку, залитую солнцем. Оно ослепительным блеском отражалось в изгибах машин, отчего те казались похожи на разбросанные елочные игрушки. Из бизнес-центра вышло несколько человек, до Инги долетели громкие щелчки зажигалки и женский смех. Инга села на скамейку, отряхнула пятки и обулась, а потом обхватила голову руками.

Она не вдумывалась в смысл слов Ильи – для нее он не имел значения. Гораздо больше ее поразил сам факт того, что он посмел так с ней разговаривать. Инга всю жизнь старалась избегать конфликтов, и открытая агрессия производила на нее глубокое впечатление. Со стороны казалось, что она впадала в ступор, терялась и цепенела, но изнутри в ней поднималось бешенство, словно огромный огнедышащий дракон. Прежде чем он успевал вырваться и испепелить обидчика, тот обычно уже покидал поле боя, поэтому дракон принимался терзать ее саму, заставляя корчиться от перенесенного оскорбления и упущенной возможности ответить. Однако на этот раз все было по-другому. С уходом Ильи ничего не закончилось, угроза, которую он приберег напоследок, тенью ложилась на Ингино будущее. Дракону наконец было где развернуться. Илья заслуживал наказания: не только за обидные слова или препятствия в работе, а за саму свою суть, за то, что он оказался таким мстительным, ничтожным человеком. По мнению Инги, все плохие люди рано или поздно доживали до расплаты – вот только она не хотела ждать, пока судьба, идя по списку злодеев, доберется до Ильи. Она желала для него возмездия здесь и сейчас, чтобы, страдая, он понимал, отчего это с ним происходит. Если для этого требовалось пришпорить судьбу, Инга ни секунды не колебалась.

Она решительно встала и направилась к офису.

– У тебя точно все нормально? Ты так внезапно убежала, – сказал Аркаша, когда она опустилась в кресло.

Пока Инга шла к столу, все оторвались от компьютеров и следили за ее приближением. Может быть, Илья им что-то успел сказать?

– Все нормально.

– Опять, что ли, с Бурматовым поцапалась? – предположил Галушкин, возвращая взгляд к экрану и вертя ручку между пальцами.

Его голос звучал так буднично, что в Инге снова всколыхнулась злость: они все думают, что ее ссоры с Ильей – мелкое недоразумение, и даже не догадываются, что это свидетельства его гнилостности и подлости. В Инге словно взревел двигатель. Она должна была открыть им глаза.

– Мы не просто цапаемся. Он меня ненавидит, – торжественно объявила она.

Галушкин хмыкнул. Из всего отдела он и раньше наиболее скептически относился к Ингиному конфликту с Бурматовым. В то время как остальные под командованием Мирошиной теперь ее жалели, он старался сохранять беспристрастность.

– Вроде еще недавно он тебя, наоборот, любил.

Неприятно было лишний раз убедиться, что Галушкину, а значит и другим, бурматовское повышенное внимание к ней было очевидно. Инга, конечно, и раньше это себе говорила, и Илью этим пугала, но в глубине души надеялась, что страхи преувеличены. Она привыкла считать, что их отношения – это как тайная комната, которую они спрятали у всех на виду, и именно поэтому ее до сих пор никто не нашел. Теперь же в комнате как будто внезапно включили свет, и оказалось, что внутри давно толпятся люди, прежде молча наблюдавшие за ней из темноты. Чтобы не подавать виду, будто слова Галушкина ее обеспокоили, Инга надменно произнесла:

– Вот именно. Раньше любил, а теперь вдруг перестал. Вам самим не кажется это странным?

Повисла пауза.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Мирошина.

Еще секунду Инга сама не знала точно, что собирается сделать, но в этот момент все вдруг встало на свои места. Она должна была рассказать правду. Илья думал, что ей не хватит духу признаться в том, что на самом деле между ними происходит, и до тех пор имел над ней полную власть. Он мог унижать ее, рушить ее планы и угрожать. Однако если он считал, что ей стыдно, то ошибался – это ему нужно было стыдиться, а Инга за собой никакой вины не чувствовала. Илья трясся от страха, что руководство узнает об их отношениях, потому что с его стороны ситуация и правда выглядела некрасивой: начальник пристает к своей подчиненной. Ведь это он к ней приставал, звал ее обедать, водил в бары, поехал провожать ее тогда зимой, набросился на пороге квартиры. Это он поцеловал ее в лифте после фокус-группы, он писал ей неприличные сообщения во время совещаний. Он заставлял ее заниматься с ним сексом, которого ей даже не хотелось. И при этом он имел наглость говорить Инге в лицо, что она корыстно пользовалась своим положением любовницы! Да ее только тяготило это положение! А если он и продвигал ее на работе, то это была не ее вина – она ничего не просила. Такие поблажки были нарушением этики только с его стороны, а не с ее.

От этих мыслей Ингин гнев снова рассиялся. Она не будет заложницей мнимого стыда, который Илья пытался ей внушить. Она сломает эту ловушку, она расскажет все как есть. Пускай остальные решают, кто тут прав: начальник, домогавшийся ее и теперь мстивший за отказ, или она, не нашедшая в себе сил сразу положить этому конец.

Инга поймала взгляд Мирошиной и вспомнила, что та задала ей какой-то вопрос. Остальные давно потеряли интерес к разговору и вернулись к своим делам.

– Я скоро обо всем расскажу, – пообещала Инга.

Не давая себе остыть, она открыла новый документ на компьютере и набрала: «То, что я сейчас напишу, тяжело для меня самой, однако я чувствую, что должна это сделать».

Инга перечитала и решительно стерла первую строчку. Курсор пульсировал на чистой странице.

Начинать так было нельзя. Инге ведь вовсе не было тяжело, наоборот, ей очень хотелось рассказать. Она знала, что если ее первые слова будут неискренними, то весь текст получится фальшивым. Поэтому она начала сначала:

«Я долго думала, прежде чем собралась с духом рассказать об этом».

Это тоже было лицемерием – она думала не больше минуты. Инга закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она знала, что, как только найдет правильную интонацию, слова польются сами собой – ведь она совершает смелый поступок, а правду, как писали в какой-то книжке из школьной программы, говорить легко и приятно.

Она вспомнила, как давным-давно, кажется столетия назад, обсуждала с Максимом, что станет делать, если расставание с Ильей осложнит ей работу. Инга прекрасно помнила, как смеялась тогда и говорила, что мстительные начальники бывают только в фейсбуке. Уму непостижимо, она и правда в это верила! Думала: кому-то, может быть, и не везло, но уж ей-то, с ее разумностью, осмотрительностью и чувством собственного достоинства, точно ничего не грозит. Да и Илья казался ей человеком, неспособным на настоящее злодейство. И вот теперь она сидит в офисе, посреди дымящихся руин своей возможной карьеры, только потому, что осмелилась сказать ему «нет».

Инга снова ощутила злость, уже порядком ее утомившую. Она припекала изнутри, как сломавшийся радиатор, а старания написать хоть строчку напоминали Инге попытки распахнуть заклинившее окно в жарко натопленном доме. Однако на этот раз вместе со злостью пришло и новое чувство, похожее на самоотверженность. Типичность ее беды была очевидна. Дело было не в них с Ильей, двух конкретных людях, а в том, что такое могло произойти с каждым. С каждой, мысленно поправилась Инга. Это неожиданно наполнило ее поступок высшим смыслом: она должна была рассказать правду, открыть глаза тем, кто еще не сталкивался с подобным. Уберечь других самонадеянных женщин от произвола мужчин. Инга начала в третий раз:

«Я никогда не думала, что окажусь на этом месте. Думала, это какая-то другая реальность и чужая борьба. А может, и нет никакой борьбы на самом деле. Я была настроена очень скептически, за что теперь расплачиваюсь, ведь именно со мной это все и случилось. Я считаю своим долгом об этом рассказать».

Инга почувствовала, как в ней нарастает решимость.

«Все началось в ноябре, спустя два месяца после моего выхода на новую работу. Руководитель моего департамента Илья Бурматов позвал меня на обед и объявил, что мой испытательный срок окончен и меня берут в штат».

Инга дописала и задумалась. Обеду предшествовал инцидент в баре, когда она, пьяная, гладила Илью по руке. Сущий пустяк на фоне остального, но воспоминание об этом все равно неприятно шкрябнуло по сердцу. Не стоит начинать рассказ с противоречивой ноты, к тому же так издалека; лучше сразу перейти к сути. Инга стерла абзац и напечатала заново:

«Все началось в ноябре. В тот день руководитель моего департамента Илья Бурматов отмечал день рождения. Вечером он позвал меня и нескольких коллег в бар, но когда я приехала, Бурматов был один. Спустя пару часов он вызвался отвезти меня домой. Я не нуждалась в этом и не просила, однако он настоял. Выйдя из такси, он также настоял на том, чтобы проводить меня до дверей квартиры. Все это казалось мне странным, но он сказал, что на улице холодно и прощаться на пороге неправильно. Я хотела скорее попасть домой, поэтому не стала спорить».

Инга не помнила, говорил ли Илья, что на улице холодно. Она точно помнила, впрочем, что холодно ей было: она прятала пальцы в рукава пальто, а ветер дул в спину, пробирая до костей. Да имело ли это вообще значение, главное, они оказались в подъезде. В ее памяти всплыло, как она поднималась по ступенькам, внимательно глядя себе под ноги, и слышала позади шаги Ильи. Она ведь в самом деле недоумевала, зачем он за ней идет, и не понимала, как с ним попрощаться, чтобы избежать неловкости.

«Илья поднялся на мой этаж и дождался, пока я открою дверь. Я не хотела приглашать его в квартиру и ждала, что теперь он наконец-то уйдет. Однако вместо этого он поцеловал меня, прямо там, у дверей, втолкнул в квартиру и стал раздевать».

Инга перевела дыхание. По мере того как она писала, события той ночи, как вспышки, загорались у нее в мозгу. Она помнила отрывочные образы – как Илья стаскивает с нее пальто, как роняет свой пиджак, как она скидывает ботинки и, переступив ногами, чувствует под ними то ли песок, то ли крупинки реагента, а следом с ужасом думает, что Илья сейчас повалит ее на пол прямо в прихожей.

«Я находилась в оцепенении. Он буквально набросился на меня, а я не понимала, что делать. Я не отбивалась и не кричала, просто оторопела поначалу. Сейчас я думаю, что мне нужно было его оттолкнуть, но в тот момент я была так шокирована, что просто растерялась. Я бы сама раньше не поверила, что люди в такие моменты могут впадать в ступор, но представьте себе эту ситуацию получше. Ночь, вы наедине с мужчиной старше и сильнее вас. К тому же это ваш начальник, которого вы привыкли воспринимать соответствующим образом. Я не могла даже как следует осознать происходящее.

Мы занялись сексом. Все произошло очень быстро, а потом он сразу ушел. Я была в ужасе, но рассказать об этом никому не могла. Я ведь сама пришла в тот бар, сама позволила ему себя проводить, не захлопнула дверь перед его носом. Все мы знаем, что у нас принято обвинять женщин. Мне скажут, что я сама спровоцировала, заигрывала и «посылала сигналы», поэтому я решила молчать».

Инга вновь на секунду остановилась. Все же нечестно было утверждать, что она совсем уж не посылала никаких сигналов. Да и нельзя сказать, что она только оторопела, когда Илья на нее набросился. Оторопела, конечно, тоже, но вполне справилась с собой, чтобы отвечать ему. Однако Инга тут же прогнала эти мысли. Она ведь и не обвиняет Илью в изнасиловании, она рассказывает про то, как он воспользовался своей властью над ней.

«После этого на работе Бурматов перестал меня замечать. Он вел себя холодно, не здоровался, игнорировал меня во время совещаний. Я не понимала, что происходит, ругала себя, пыталась наладить хоть какой-то контакт. Конечно, я быстро начала винить в том, что произошло, только себя. Теперь я понимаю, что это была манипуляция с его стороны, но тогда я по-настоящему поверила, что причина во мне. Я боялась, что он меня уволит. Стыдно в этом признаваться, но я действительно хотела сохранить работу и действительно думала, что нанесла ему оскорбление.

Так продолжалось несколько недель. Однажды мы с ним возвращались с рабочего мероприятия. Мы ехали в лифте вдвоем, и он вдруг опять поцеловал меня. Просто представьте: недели тотального игнора, ни одного взгляда или слова, и тут вдруг поцелуй. Я была в полном раздрае, но почти обрадовалась. К этому моменту я была совершенно раздавлена происходящим, не понимала, как мне продолжать работать в такой атмосфере, и потому попала в ловушку. Я подумала, что единственный способ сохранить нормальную обстановку на работе – это подстроиться и принять его правила».

Инга разошлась, и теперь слова действительно проступали на мерцающей белизне экрана как будто сами собой.

«Мы начали встречаться. Это продолжалась несколько месяцев. Я оказалась втянута в отношения, которых не хотела, но возражать боялась из-за работы. Мы виделись только у него в квартире или у меня. Никогда никуда не ходили, он не знакомил меня со своими друзьями и отказывался знакомиться с моими. Говорил, что наши отношения нужно скрывать, потому что иначе у нас обоих будут проблемы. Я верила и боялась еще больше. Когда я задумывалась о том, чтобы просто расстаться с ним, мне становилось совсем страшно. Я еще не знала, на что он способен, но уже догадывалась, что он не потерпит отказа. Как выяснилось, не зря. Так я все глубже и глубже залезала в эту ловушку.

Наконец я поняла, что больше не могу это выносить. Мне было физически неприятно находиться рядом, я чувствовала себя в заложниках. В конце концов я набралась смелости и вызвала его на разговор. Сказала, что ухожу. Он обвинил меня в измене…»

Инга подумала и стерла последнее предложение. Незачем было это упоминать.

«Сказала, что ухожу. Он впал в ярость, наговорил мне грубостей. А спустя пару дней начал буквально меня преследовать. Он придирался к каждой мелочи на работе: к двухминутным опозданиям, к неправильному слову в пресс-релизе, к тому, что я не выполняю поручения, которых он мне даже не давал. Я надеялась, что это рано или поздно пройдет, и терпела, но ничего не менялось. Тогда я узнала, что в другом отделе в моей же компании открылась вакансия, и решила, что это мой шанс вырваться. Я прошла собеседование и уже должна была приступать к новой работе, когда мне сказали, что Бурматов вмешался. Он узнал о том, что я хочу выйти из-под его подчинения, и отказался меня отпускать. Мало того, он пошел к вышестоящему начальству и сообщил, что у меня проблемы с «трудовой дисциплиной», в результате чего они не согласовали мой перевод. Но даже это еще не все: Бурматов прямым текстом сказал мне, что проследит, чтобы любые возможности внутри компании для меня были закрыты».

Инга еще раз скользнула глазами по последним строчкам и напечатала:

«Я должна сразу сказать, что не пытаюсь выгородить себя. В том, что произошло, есть и моя вина, я это понимаю. Я была наивна, слаба, верила, что знакомый человек никогда не поступит со мной плохо, терпела слишком долго. Я хочу, чтобы этот пост был напоминанием мне самой о том, что никому нельзя позволять делать с собой то, чего ты не хочешь. Как бы страшно ни было, мне стоило сразу пожаловаться в HR, а не идти у Бурматова на поводу, поддерживая его обман.

То время упущено, но исправлять ошибки никогда не поздно. К тому же в свете его последних угроз я считаю, что это мой единственный способ защиты. Я решила, что должна рассказать правду публично. Это мой долг перед собой и перед всеми женщинами, кто работает с ним и такими, как он. Не позволяйте запугивать себя. Если вам кажется, что вами манипулируют, скорее всего, так и есть. Не боритесь с этим в одиночку, обратитесь за помощью – такое поведение начальника НЕНОРМАЛЬНО.

Я не знаю, что произойдет дальше, и честно признаю, что боюсь. Но я не жалею о том, что рассказала. Такие, как Бурматов, должны нести ответственность за свои поступки. Я хочу, чтобы каждый, кто работает с ним, помнил: это человек, способный на ложь, подлость и унижение слабого, лишенный профессиональной этики, легко злоупотребляющий своим положением ради личных интересов. Думайте об этом, когда будете жать ему руку».

Инга с такой силой напоследок стукнула по клавише с буквой «у», что она запала.