Харассмент Ярмыш Кира

«За то, что ты посмел открыть свой грязный рот, я заклею его, чтобы ты не смог кричать. Потом я заставлю тебя лечь на живот, привяжу твои руки к кровати, спущу штаны и ударю ровно три раза. И на этот раз я не буду сдерживать силу».

Илья ничего больше не написал. Инга украдкой посмотрела на него через стекло: он встал и вышел из кабинета. Алевтина подскочила со стула и бросилась к нему с бумажками, которые хотела подписать все утро. Инга услышала, как он буркнул ей что-то и размашисто пошел к выходу.

Инга отмотала их чат и перечитала вчерашнюю переписку. Сегодня от приятного возбуждения не осталось и следа, только тягостная неловкость. Ее фразы казались ей надуманными и вместе с тем совсем неизобретательными, и стыдно было не за то, что она вообще их писала, а за то, что писала так плохо. Халтура, а не доминирование. Как Илья вообще мог клюнуть на такое? Либо он был настолько всеяден, что не утруждал себя изысками, либо так изголодался.

Через час он прислал ей фотографию распахнутого черного пакета с наручниками и хлыстом, свернутым колечком. Через полчаса он вновь появился в офисе и поспешил на свое место. Инга видела, что черный пакет он нелепо прижимает к бедру, словно так его было хуже видно. В кабинете Илья затолкал пакет в рюкзак и сел за стол.

Инга выждала десять минут и написала:

«Куда ты положил наручники?»

«В рюкзак».

«Я хочу, чтобы они лежали у тебя на столе. Достань!»

Она была убеждена, что он снова начнет спорить, но сквозь стекло увидела, как Илья потянулся за пакетом и положил его на стопку документов. Сделав фотографию, он отправил ее Инге, а пакет тут же убрал.

«Ах ты ж скотина», – пораженно подумала Инга. Ее так и подмывало написать ему от Агаты что-то еще, разоблачить его как-то, но она не могла так рисковать.

Вечером она сообщила Илье, что они встретятся завтра и ровно в девятнадцать ноль-ноль. Она прислала ему название гостиницы. «Если ты опоздаешь хоть на минуту, я уйду», – пригрозила она. Илья клятвенно заверил, что будет вовремя. Инга велела принести с собой купленные наручники и хлыст, и разговор почти сразу перетек в секс по переписке.

На этот раз на Ингу напал исследовательский азарт. Дома она специально посмотрела несколько порнороликов с госпожой и рабами, чтобы подслушать характерные фразы, и теперь решила испытать их на Илье. Она больше не боялась его спугнуть, но и вчерашней увлеченности не чувствовала – чистейший эксперимент, ничего личного. Илья отвечал с энтузиазмом. Дождавшись, когда он окончательно впадет в раж, Инга, как и в прошлый раз, резко оборвала разговор. Она решила, что незавершенность должна еще больше распалить его интерес.

Чтобы доехать от офиса до гостиницы на машине, нужно было сорок восемь минут – Инга специально построила маршрут по навигатору накануне в то же самое время. Это означало, что Илья не мог выйти позже восемнадцати десяти, чтобы успеть вовремя. Инга собиралась во что бы то ни стало помешать ему.

Вообще-то она полагала, что и мешать особо не придется. На семнадцать тридцать было назначено совещание Ильи с отделом внешних коммуникаций – то есть самой Ингой, Алевтиной и Галушкиным. Оно и так могло затянуться.

Однако ровно в шесть вечера Илья посмотрел на телефон и объявил, что встречу пора заканчивать. Остальные тут же встали, только Инга осталась сидеть.

– Я бы хотела обсудить еще вопрос по «Деливери клабу», – сказала она.

– Завтра обсудим, – бросил Илья.

Не обращая на нее внимания, он принялся собирать рюкзак.

– Нет, мне кажется, лучше сейчас.

Алевтина и Галушкин, замерев в дверях, с изумлением смотрели на нее. Илья тоже поднял голову. Инга последние недели не просто избегала его, она боялась сказать лишнее слово при коллегах. Ее настойчивость казалась удивительной.

Инга густо покраснела под этими взглядами. Идею с «Деливери клабом» она вынашивала с самого утра, как только Алевтина упомянула, что там возникли проблемы. Инга решила, что вспомнит об этом на совещании и вынудит Алевтину подключиться к разговору.

– Я сказал: завтра, – отрезал Илья.

– Но разве там не что-то срочное? – спросила Инга, с надеждой поворачиваясь к Алевтине.

Та, уже шагнув через порог, снова замешкалась в дверях.

– Там не очень срочное, но довольно чувствительное. Илья, в самом деле, у тебя есть еще пять минут?

Илья посмотрел на часы и вздохнул:

– Только коротко. Уложись за три.

Инга тоже взглянула на часы. Было восемнадцать ноль четыре.

Алевтина была очень хорошим сотрудником. Она сумела уложиться в три минуты.

– Разве мы не должны были что-то еще обсудить? – взмолилась Инга, когда все снова собрались расходиться.

– Завтра, – отчеканил Илья и вскинул рюкзак на плечо.

Инга подумала, что прямо сейчас в нем лежат наручники и хлыст и что она одна, не считая Ильи, об этом знает.

Выйдя из кабинета вслед за Галушкиным, она с тоской огляделась по сторонам. Надо было срочно что-то придумать. Илья обязан был опоздать, от этого зависела дальнейшая игра.

Илья подошел сзади и щелкнул выключателем. Инге пришлось посторониться, но когда он зашагал к выходу, ее, как на веревочке, потащило за ним.

Они проходили мимо кухни, и, метнув туда отчаянный взгляд, Инга заметила пакет с соком. Она метнулась к нему, судорожно дернула крышку и плеснула его в стакан.

– Илья! – крикнула она, выбегая с кухни.

Инга не думала о том, чтобы это выглядело естественно, – ей было важно задержать Илью, и даже если для этого ей пришлось бы вылить сок ему в лицо, она бы без колебаний это сделала. Но Илья, перепуганный ее криком, так резко появился из-за угла, что Инга действительно налетела на него и сок из стакана окатил их обоих.

– Да ты охренела! – взревел Илья, одной рукой вытирая лицо, а второй – оттягивая рубашку, на которой расплывалось пятно. Однако Инга, не ожидавшая, что тоже пострадает, совершенно искренне взревела в ответ:

– Да я тут при чем?

Бывшие в опенспейсе люди повернули к ним головы. Илья выругался сквозь зубы и бросился к мужскому туалету. Инга, отряхиваясь, сначала поставила стакан на кухне, а потом направилась в женский.

Оттуда она слышала, как льется вода за стеной и как потом шумит сушилка. Она то и дело поглядывала на часы. Звуки стихли и хлопнула дверь, когда было восемнадцать двадцать.

Через десять минут на телефон Агаты пришло сообщение:

«Я могу опоздать, но я прошу прощения. Накажешь меня?»

Инга, к этому времени уже приведшая себя в порядок и вернувшаяся на место, написала:

«Я предупреждала. Опоздание неприемлемо».

В семь ноль шесть Илья написал:

«Я тут. Я готов чем угодно заслужить прощение».

Инга не ответила ничего.

Выйдя вскоре из офиса, она направилась, конечно, не в гостиницу, а в кафе, где сегодня должна была встретиться с матерью. Инга сама предложила увидеться и сама выбрала место. Ей не хотелось сидеть дома, особенно в материнской квартире, где все напоминало ей о детстве и об отце. Она предпочитала больше не касаться этой темы после своих недавних литературных размышлений.

Как обычно, стоило матери появиться и сесть напротив, как Инга испытала мгновенный прилив гордости оттого, что эта женщина пришла сюда ради нее, что их видят вместе. Вообще-то ей казалось, что внешне они совсем непохожи. Никто, как правило, не догадывался, что они родственницы, и это благополучно избавляло их от комплиментов про старшую сестру. Инга считала такое пошлостью, а по отношению к матери находила и вовсе оскорбительным – как будто ее совершенство ограничивалось молодостью!

Они заказали поесть, разговаривая между собой довольно сдержанно. Несмотря на то, что это была уже вторая их встреча после ссоры, лед еще не до конца сломался.

Инга хотела увидеться с матерью в преддверии выходных. Она вообще многое хотела сделать в их преддверии, словно потом уже не сможет. Само собой, умирать Инга не собиралась, да и в тюрьму рассчитывала не сесть, но все же чувствовала, что потом это будет уже как бы не совсем она. Если что-то все-таки произойдет, это разделит ее на до и после.

Мать не спрашивала о работе, и Инга была за это благодарна, потому что любой, даже самый невинный вопрос прозвучал бы сейчас как умышленное напоминание об их ссоре. Инга думала, что мать тоже это понимает, но, как оказалось, она просто собиралась с духом – или ждала окончания встречи, чтобы не омрачать ее раньше времени.

– Как у тебя сейчас отношения с твоим начальником? – спросила мать, пока официантка несла им чек.

Вместо того чтобы вспылить, Инга похолодела. Ей на секунду показалось, что мать каким-то шестым чувством угадала и про ее переписку с Ильей, и про ее замысел в целом. Сев на стуле неестественно прямо, она нервно сказала:

– Обычные отношения. А что?

– Ну, я просто думала, что вам будет непросто найти общий язык после того, что случилось. Думала, может, ты захочешь работу поменять.

Инга наконец-то сообразила, что в вопросе не было подвоха, и сразу же разозлилась, причем вдвойне – на мать, что она все-таки заговорила об этом, и на себя, что так глупо испугалась.

– Мы не ищем «общий язык», как ты выражаешься. Просто существуем в одном офисе. А работу я сейчас как сменю, скажи, пожалуйста? После такого скандала?

Официантка возникла возле их столика, держа чек и машинку для оплаты картой. Мать потянулась к сумке.

– Я заплачу, – резко сказала Инга. От злости ей не хотелось, чтобы она осталась должна матери.

– Я не буду говорить, что тебе бы стоило подумать об этом раньше, – начала мать, когда официантка отошла.

– По-моему, ты прямо сейчас это и говоришь.

– Но я думаю, что если бы ты захотела сменить работу, то, конечно, могла бы это сделать. Я помогу. У меня много знакомых в твоей области, еще с университета остались.

Хуже, чем то, что мать не приняла ее сторону в скандале с Ильей, было только это покровительственное предложение помочь. Сразу становилось ясно, что она, Инга, не справилась со взрослой жизнью, поломала ее, как ребенок игрушку, и теперь ей остается только ждать, когда взрослые придут и, осуждающе покачав головой, все починят.

– Мне не нужна никакая помощь. Я вполне в состоянии справиться со всем сама. Если не увольняюсь, значит, я так решила.

– Ты же сама говоришь, что боишься остаться без работы из-за этой истории.

– Мама! – взвыла Инга. – Пожалуйста, перестань. Если я захочу с тобой об этом поговорить и о чем-то попросить, я это сделаю. Но сейчас я не хочу ни того ни другого.

Мать достала из сумки пудреницу и посмотрелась в зеркало. Инга отметила это со злорадством. Ее в детстве она от зеркал гоняла, а сама, значит, поглядывает. Щелкнув крышкой, мать сказала:

– Хорошо. Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Просто взвешивай все как следует, когда принимаешь решения.

На улице они попрощались, и Инга даже приобняла ее, расставаясь, но по дороге к метро ее никак не отпускало чувство, что мать как будто о чем-то догадалась.

Весь вечер Инга не заходила в телеграм, хотя видела, что Илья бомбардирует ее сообщениями, а дважды даже звонил – впрочем, безрезультатно. Придя домой, Инга прочитала все, открывая предпросмотр на экране. Сначала Илья спрашивал, где она. Потом извинялся. Потом просил наказать. Потом обвинял Ингу – за то, что она помешала ему приехать вовремя. Потом разозлился на Агату, которая не согласилась подождать и пяти минут. Наконец, снова извинялся, а потом упрашивал ее ответить. Инга хранила молчание.

Наступила пятница, и время, которое еще вчера шло по-обычному, вдруг превратилось в обратный отсчет. Инга знала, что ей вот-вот предстоит совершить то, к чему она готовилась, но перед этим ее ждал последний отчаянный рывок. Мандраж перед этим рывком сливался для нее с самим страхом убийства: все, что на последнем этапе пойдет не по плану, поставит исход под удар. Если бы Илья отказался несколько дней назад, это бы просто перечеркнуло весь замысел, словно его и не было. Остался бы где-то военный городок с комнатой в подвале и стулом в ней, но Инга бы больше никогда не поехала туда и когда-нибудь, наверное, даже забыла обо всем. Она сомневалась, что ей удастся придумать другой план, а уж тем более снова втереться к Илье в доверие, поэтому все просто отменилось бы. Насовсем. Но теперь с каждой истекшей минутой право на ошибку таяло. Маховик раскручивался, и отступать было поздно.

Инга, конечно, говорила себе, что это просто нервы. На самом деле она могла отказаться от своего плана в любой момент, даже в последний, когда Илья уже войдет в ту комнату. Достаточно было просто незаметно выскользнуть из подвала, добраться до станции и уехать. Илья проведет там какое-то время, не дождется Агату и потом сам вернется в Москву, разочарованный, но живой и невредимый. Инга удалит свой поддельный профиль в тиндере и телеграме и тоже забудет обо всем этом как о дикой фантазии.

Такие мысли помогали расслабиться, но только на время, потом же ею снова овладевало отчаянное беспокойство: а вдруг что-то пойдет не так?

Весь день на Агатин телефон продолжали лететь сообщения. Илья просил назначить новую встречу и обещал, что на этот раз не подведет. Что он готов встретиться где угодно и когда угодно, выполнить любое условие. Если поначалу Инга не отвечала ему в наказание, то теперь попросту трусила. Пространство для ошибки было велико, а цена слишком высока – одно неверное слово, и рыба сорвалась. Инга боялась, что ей не хватит красноречия.

Однако пришел вечер, и стало ясно, что медлить больше нельзя. Вернувшись домой, Инга села в кресло, набрала в грудь побольше воздуха и открыла телеграм.

«Ты ничтожество, – напечатала она. – Из-за тебя мне пришлось менять планы. Это дорого будет тебе стоить».

«Ты ответила!!! Что мне сделать? Что ты хочешь? Только скажи».

«Ты не готов к тому, что я хочу. Это требует дисциплины, а ты настолько жалок, что неспособен на нее».

«Я способен! Я докажу тебе. Скажи, что мне надо сделать».

«Да ты пустое место. Неспособен даже распоряжаться своим временем. А еще умолял меня о встрече. Ты помнишь правила?»

«Выполнять все в точности, как ты скажешь».

«А ты что сделал?»

«Я нарушил правила. Но я хочу исправиться. Что мне нужно сделать, я все сделаю!»

Инга выдержала паузу.

«Прошу, не пропадай, – заныл Илья. – Я ничтожество, я жалок, но я хочу стать лучше. Прикажи мне, я на все готов, ты увидишь».

«Если бы я решила тебя наказать, то обычное место для этого бы не подошло. Твоя вина слишком велика. Наказание будет соответствующим».

Инга облизала сухие губы. От волнения у нее даже руки похолодели.

«Я понесу любое наказание. Я заслужил».

«Ты будешь очень громко кричать, поэтому нужно тихое место. Где никого нет. Где никто тебя не услышит».

«Ты знаешь такое место?»

«Да».

Пауза. Илья все время был онлайн, он явно ждал.

«Заброшенная военная база под Москвой. Там нам никто не помешает».

Инга отправила последнее сообщение и зажмурилась. Сейчас он скажет нет. Конечно, он скажет нет. Какой здравомыслящий человек на такое согласится.

Она долго просидела с закрытыми глазами, боясь взглянуть на экран. А когда наконец открыла, то прочла:

«Я приеду, куда ты скажешь».

Не позволяя себе поддаться радости, Инга быстро напечатала:

«Это еще не все. Ты должен добраться туда без машины».

«Но как?»

«Туда ходят электрички. И я хочу, чтобы ты поехал на электричке. Это собьет с тебя спесь».

«Я сделаю все, как ты прикажешь. Я не подведу. Во сколько я должен быть там?»

«В 18:00».

«Я должен взять с собой наручники и хлыст?»

«Нет. Когда ты приедешь на место, тебя будут ждать новые указания. Ты должен выполнить их. Как ты должен их выполнить?»

«В точности».

«Верно. Даже такое ничтожное существо, как ты, оказывается, бывает способно на правильные ответы».

Тем вечером Инга больше не сказала ничего. Илья клянчил у нее адрес, расспрашивал детали, но она оставалась неприступна. Ее несговорчивость объяснялась просто: она не хотела, чтобы Илья узнал о месте слишком заранее и предупредил кого-нибудь, куда именно направляется.

Вообще-то предосторожность была так себе. Во-первых, предупредить Илья никого особо не мог. Из родственников у него был только отец, который жил во Владивостоке (да и маловероятно, чтобы сын решился посвятить его в свои любовные похождения), а близких друзей не было вовсе. Инга подозревала об этом и раньше, но убедилась окончательно, выдавая себя за Агату. Что ж, это хотя бы объясняло, почему за время их отношений он ее ни с кем не познакомил. Во-вторых, ясно было, что, вздумай Илья подстраховаться и сообщить кому-то свое местонахождение, он сможет сделать это и в субботу, ведь встреча назначена на вечер. Однако Инге все равно казалось, что чем позже она раскроет все карты, тем меньше рискует.

Она проснулась в субботу рано, без будильника. Просто открыла глаза и сразу села на кровати. Во всем теле она чувствовала странную, наэлектризованную бодрость: сна ни в одном глазу, движения четкие, точные. Она умылась и сварила кофе. Выпила его стоя – сидеть совсем не хотелось, наоборот, хотелось сорваться, бежать, что-то делать.

Каштан за окном стоял притихший, ни один листочек не шевелился от ветра. Инга подумала, что, когда она в следующий раз посмотрит на него, все будет совсем другим. То есть каштан-то останется прежним, она нет. Инга даже не понимала, радует это ее или огорчает. С одной стороны, этот каштан был как неподвижная точка в деформирующемся мире, которая напомнит ей, что жизнь продолжается, что бы ни случилось (не всякая, впрочем, – ехидно напомнил Инге внутренний голос). С другой стороны, было что-то обидное в том, что, пока с ней происходят умопомрачительные вещи, окружающие их не замечают. Вечером дома будут так же стоять, люди – гулять, каштан – расти, а солнце – садиться, как будто Инги с ее переживаниями нет на свете.

Она кружила по квартире, то и дело бросая взгляд на телефон: не пора ли уже давать Илье инструкции? Писать до девяти было слишком рано, потом Инга решила, что до десяти тоже не стоит, потом – что до одиннадцати. Она боялась. Ей вдруг стало холодно, хотя солнце уже пекло вовсю. Погоду обещали отличную, что было Инге на руку, а вот завтра собирался дождь. Это тоже было кстати. Ей со всех сторон сопутствовала удача, но Инга не могла этим насладиться. Наоборот, ей даже стало казаться, что если пока все складывается так хорошо, то что-то обязательно пойдет не так по-крупному.

Чтобы согреться, Инга встала в солнечный квадрат на полу и закрыла глаза. Даже здесь она не чувствовала настоящего тепла. Кожа вроде бы нагревалась, но внутрь жар не проходил. Она постаралась рассеять сознание, как во время медитации, но ничего не вышло: стоило Инге расслабиться, как ее возвращало в реальность грубым толчком. Это было похоже на постоянные, изматывающие пробуждения. Оставив попытки взять себя в руки, Инга снова принялась мерить шагами квартиру.

В одиннадцать она с тоской поняла, что дольше откладывать нельзя, и отправила Илье координаты военной части. «Ты должен дойти до водонапорной башни и повернуть направо. В конце ряда домов будет здание с открытой дверью. Ты узнаешь его, я об этом позабочусь. Там ты найдешь следующие указания. Я буду ждать тебя в секретном месте, но появлюсь, только если ты все выполнишь в точности. И учти, что я буду видеть тебя. Так что узнаю, если ты попытаешься меня обмануть».

Это было чистейшим враньем, Инга никак не могла увидеть Илью заранее. Она сама собиралась ждать в соседней комнате за дверью, но хотела, чтобы Илья думал иначе. Так, она надеялась, больше шансов на его послушание.

«Как ты будешь меня видеть? Там что, камеры?» – вдруг разволновался Илья.

«Там нет никаких камер. То, что там произойдет, только между тобой и мной».

Илья прочитал, но не ответил. Инга продолжала вглядываться в телефон. Ей не понравилось это молчание.

«Я хочу, чтобы ты меня наказала, – наконец написал он. – Но все-таки другое место для этого не подходит? Если не хочешь в гостинице, то можно у меня. Или у тебя».

Вот и все, подумала Инга. Она этого ожидала. Теперь точно все кончено. Однако вместо того чтобы отчаяться, Инга, наоборот, почувствовала себя собранной и стремительной, словно она была пулей, выпущенной из ствола: невозможно остановиться, невозможно повернуть назад. Ее влекла вперед сила, которой оставалось только покориться, и на этом кураже, на этой неизвестно откуда взявшейся легкости Инга быстро написала:

«Я ошиблась в тебе. Ты не годишься. Не пиши больше».

Она закрыла телеграм. Легкость в ней росла и ширилась. Значит, не судьба! Ну и ладно. Она убийство замышляла, убийство! Непоправимую вещь. А если бы она потом пожалела? Конечно, напрасными стали все ее приготовления, недели постоянных раздумий, а главное, она никогда не узнает, была ли она способна, но проверка этого не стоила ее терзаний.

«Умоляю, не пропадай! Я жалкий, недостойный, я слабый. Ты можешь наказать меня еще сильнее за то, что я осмелился сомневаться. Я приеду, куда ты скажешь. Пожалуйста, скажи, что ничего не отменяется! В 6?»

Инга прочитала и подумала, что все еще может не отвечать. Ее молчание ведь уже началось, нужно просто не прерывать его, заставить себя не прерывать его, и тогда ничего не случится. Думая об этом, она будто со стороны наблюдала, как ее пальцы сами выстукивают на клавиатуре сообщение: «Я заставлю тебя пожалеть о своих сомнениях. В 6», а потом нажимают на кнопку «отправить».

Швырнув телефон на кровать, Инга сама упала лицом в подушку. С некоторым благоговением подумала, что ею в самом деле управляет неодолимая сила, чужая злая воля, толкающая ее на выбранный путь. Однако, повертев эту мысль в голове, Инга ее отбросила. Все было хуже. Не какая-то там сила, а она сама, Инга, принявшая решение несколько недель назад. Она продолжала следовать единожды выбранному плану, потому что ей теперь уже перед собой было стыдно от него отказаться, ведь тогда выходило, что она струсила, что она способна только упиваться мрачными фантазиями, а на настоящее дело не годится. Мать была бы права, она никчемная.

Это, конечно, звучало как форменное безумие. Не в игрушки же она тут, в самом деле, играет! Это жизнь человеческая, о каком стыде перед собой, о каком материнском одобрении может идти речь?

Но тут Ингу неожиданно осенило. Все это время она говорила себе, что откладывает его, что определит судьбу Ильи в последний момент, и только сейчас осознала, что со всем уже давным-давно определилась. Инга опять резко села и, посидев несколько секунд, вдруг рассмеялась. Наедине с собой это вышло жутковато.

Как просто! Вот же, на этом самом кресле, придя от психолога Анны, она все и решила, но зачем-то скрывала это от себя еще несколько недель. Значит, прочь сомнения. Инга вскочила и забегала по квартире, не откладывая сборы больше ни на минуту.

В рюкзак она положила несколько пар перчаток и бахил, перцовый баллончик, бутылку шампанского, несколько страниц А4 с распечатанным на них коротким текстом, скотч, ножницы, три переносных прожектора на аккумуляторах (их она купила в «Леруа Мерлене»), портативную колонку, наручники (не какие-нибудь из секс-шопа, а настоящие, из Военторга), упаковку влажных салфеток, санитайзер и моток белой скользкой веревки. Веревку Инга использовать не планировала, но решила захватить на всякий случай. Оделась она вновь во все темное, убрала волосы в тугой пучок, чтобы не мешали, и со своего второго телефона вызвала такси в точку, расположенную в километре от ее дома. Свой основной телефон она опять оставила в квартире.

Инга заранее посмотрела на сайте мэрии расположение всех камер в районе, а потом, прогуливаясь, нашла каждую из них. Теперь, выйдя из дома (опущенная голова, низко надвинутый капюшон, медицинская маска и солнцезащитные очки), она направилась к такси, стараясь не попасться в их поле зрения. Машина уже ждала ее. Сев внутрь, Инга сняла маску. Ей показалось, что в такой броне она вызовет только лишние вопросы.

В машине громко играло радио на каком-то восточном языке. Таксист был нерусский и совсем молодой. Весело посмотрев на Ингу в зеркало, он чуть приглушил музыку и спросил:

– Болеете?

Инга кивнула и снова натянула маску на рот, как бы намекая разом и на свою болезнь, и на нежелание разговаривать. Поехали молча.

Инга опять вышла не в нужном ей месте, а немного заранее – в переулке, где, как она тоже выяснила, камер не было. Дальше она двинулась пешком. В этот раз она решила добираться не на электричке, а на междугороднем автобусе. Сегодня вокзалы казались ей особенно небезопасными.

Нужный автобус отходил от остановки неподалеку от станции метро «Речной вокзал». Инга специально заранее приехала сюда после работы и убедилась, что никаких крупных, утыканных камерами зданий здесь нет, так же как и нет никакого пропускного контроля.

Отыскав автобус, который оказался просто большой белой маршруткой, Инга спросила у водителя:

– У «Поворота на Солнечное» останавливаетесь?

Водитель, не взглянув на нее, кивнул.

Всю дорогу Инга отворачивалась к окну, чтобы случайно не поймать чей-то взгляд. Вид за окном всегда ее успокаивал. Сейчас она думала о том, какое жизнерадостное все-таки название – «Поворот на Солнечное». Отдает даже некоторым фарсом, учитывая цель ее поездки.

«Поворот на Солнечное» оказался крохотной остановкой посреди шоссе. Инга, внимательно следившая за их маршрутом по карте, напомнила водителю о себе и сошла. Отсюда до военного городка было далеко, почти шесть километров, но, вспомнив школьные задачки, в которых человек проходил километр за двенадцать минут, Инга рассудила, что ей такое вполне по силам. Она тронулась в путь.

Задачи из учебника, как выяснилось, врали; впрочем, Инга и раньше была невысокого мнения о школьном образовании. К военному городку она вышла спустя почти два часа, несколько раз заплутав по дороге, уже порядком уставшая и злая. Солнце пекло вовсю, даже неприлично для конца августа. В темной одежде Инге было жарко, к тому же она только в пути осознала, что не взяла воду. Время от времени в рюкзаке издевательски булькала бутылка шампанского.

Когда Инга наконец-то подошла к бункеру, было почти четыре. Илья, если он в точности выполнит Ингины приказы, должен был приехать на станцию в семнадцать двадцать две. Полутора часов на последние приготовления было более чем достаточно, но Инга все равно начала нервничать. Она рассчитывала, что у нее будет больше времени. К тому же, пока она ехала в такси, разглядывала поля из окна маршрутки, брела по ним, изнывая от жары, она почти не думала о предстоящем. Окружающие виды и бытовые неудобства отвлекали внимание, однако теперь тревожность вернулась с лихвой. Стоя у входа в бункер, Инга чувствовала, как ее желудок будто поднимается вверх, а потом отрывается и резко падает на место. Обычно похожее состояние люди нежно называют «бабочками в животе», но ей это скорее напоминало смертельное падение в лифте.

Инга надела бахилы и перчатки и достала из рюкзака первый листок бумаги, приклеив его над входом. Надпись на нем гласила: «Сюда».

В середине коридора Инга прилепила второй указатель – «Прямо», со стрелочкой внизу. Подошла к двери, ведущей в подвал: она была закрыта, как Инга оставила ее в прошлый раз. Щеколда поддалась с легкостью. Инга прикрепила к двери следующий лист – «Спускайся» и сама пошла вниз по ступенькам, оставив дверь распахнутой.

В подвале она еще раз прошлась по всем комнатам, но тоже не обнаружила никаких изменений. Нужная дверь была по-прежнему закрыта на замок. Инга отомкнула его и вошла внутрь. Два прожектора она установила по углам комнаты так, чтобы они светили на стул. Он теперь стоял как будто на сцене. Рядом с ним поставила бутылку шампанского. На кольцо над стулом повесила наручники: прикрепила одну сторону, а другую, с намеком разомкнутую, оставила болтаться. На стену рядом приклеила последнее указание. Оно гласило:

«Сядь и пристегнись.

Это приказ».

Последний прожектор Инга установила в коридоре, у стены напротив, так, чтобы он освещал вход. У Ильи не должно было возникнуть сомнений, куда ему идти. В качестве последнего штриха рядом с прожектором положила портативную колонку и оценила результат.

Вообще-то бутылка шампанского и колонка были Инге не нужны. Она взяла их с собой только ради декорации. Илья должен был поверить, что она действительно привела его сюда на свидание – за это отвечало шампанское, и что она намерена явиться к нему в образе Венеры в мехах – за это отвечала колонка, из которой, по плану Инги, должен был заиграть трек Velvet Underground. Инга скачала его себе на телефон. Так как точный момент угадать было невозможно, она просто собиралась включить его примерно в половину шестого, заранее живо представляя, до какого озверения ее доведет десять раз подряд сыгранная песня.

Инга надеялась, что Илью убедят эти детали и он покорно сядет на стул, приковав себя наручниками к стене.

В общем, в этом и состояло убийство.

Намучившись с вариантами, каждый из которых чем-то ее не устраивал, Инга пришла к выводу, что в ее случае самый верный способ убить человека – это бросить его умирать. Она считала, что сама до этого додумалась, но потом вспомнила, что читала похожую историю в новостях – про женщину, запершую мужа в подвале. Чем дальше, тем больше она убеждалась, что этот способ почти идеальный.

Основное его достоинство заключалось в том, что он непыльный. Никакой грязи, крови, синяков, следов борьбы. Вообще никаких следов и никаких усилий. Илья добровольно зайдет в подвал, собственноручно прикует себя наручниками, а Инге останется только закрыть дверь. Выбраться из комнаты ему не удастся – дверь металлическая, крепкая, на замке, а сверху в любом случае есть вторая, которую она тоже запрет с внешней стороны. Звать на помощь бессмысленно. Этот городок явно не пользуется популярностью ни у туристов, ни у бомжей, ни у пьющих подростков – за четыре раза она не встретила здесь ни души. Даже если кто сюда и забредет, маловероятно, что он вообще обнаружит этот подвал: военная часть немаленькая, зданий, на вид более интересных, достаточно, а это еще и в стороне.

Человек без воды (Инга прочитала) может прожить от силы две недели. В подвале было прохладно, через несколько часов покажется, что холодно. Если Илья все же выберется из наручников и начнет биться в дверь, то вскоре потеряет силы. При сложении этих факторов Инга давала ему не больше недели. Точнее, она не «ему» давала, а какому-то абстрактному человеку, потому что, планируя убийство, она представляла не Илью, а смазанную безликую фигуру. Этот одушевленный манекен по велению Ингиной фантазии совершал много разнообразных действий: отгрызал себе кисть, чтобы выбраться из наручников, бросался на дверь, царапал ногтями стены, а то и просто, уже в виде скелета, торжественно восседал на стуле посреди комнаты, – но совершенно не трогал ее, потому что не был Ильей.

Так что основную ставку Инга делала на то, что пленник в подвале умрет быстро, а его тело никогда не найдут. Илью посчитают пропавшим, будут, конечно, искать, но без трупа дело не возбудят, а значит, и подозревать Ингу не станут. Впрочем, даже если в один несчастливый день на мертвеца все же наткнутся, никаких улик не найдут. Не зря же Инга запасалась перчатками и уворачивалась от камер.

Основных загвоздок в ее плане было две. Первая – телефон Ильи. В подвале сеть не ловилась, и поначалу Инга даже не почуяла тут угрозы, ведь позвонить и попросить о помощи Илья все равно не сможет. Однако потом она сообразила, что местонахождение человека определяют по телефону. На пути от станции к городку связь, хоть и с редкими перебоями, была. Значит, нужно было каким-то образом отнять у Ильи айфон, увезти подальше, чтобы сбить полицию со следа, и там уничтожить. Последние два пункта не вызывали сложностей, но вот первый? Даже прикованный к стене одной рукой, Илья не станет настолько беспомощным, чтобы Инга могла приблизиться и вынуть телефон из кармана. Получалось, он должен был отдать его сам.

Инга знала, что рискует, но вариантов не было. Она собиралась сделать вид, что торгуется: мол, если Илья отдаст телефон, она его отпустит. Она не сомневалась, что сам он до последнего будет думать, будто все это плохая шутка. Просто Инга в отместку решила его напугать. Илья будет злиться, что она обхитрила его, выманила из Москвы в какую-то глушь и издевается. Если она предложит ему условие – отдать телефон, он наверняка решит, что в этом ее план и заключался, и со временем, конечно, отдаст, лишь бы все это закончилось побыстрее.

Вторая загвоздка была гораздо хуже. Илья мог просто не пристегнуться наручниками. Требование в самом деле весьма экзотическое, принимая во внимание обстановку и то, что выдвигает его незнакомая девушка. Но тут Инге оставалось только надеяться на то самое везение, секрет всех успешных преступлений. Ей вроде бы удалось заставить Илью подчиняться. Он боится потерять ее, если снова не выполнит условия. Игры с наручниками ему нравятся, как и вообще исполнять приказы. Наконец, он может просто оказаться беспечнее или самоувереннее, чем стоит в такой ситуации, и кроме того, должен помнить, что Агата за ним якобы следит.

В конце концов, утешала себя Инга, усевшись на рюкзак в комнате напротив, если она поймет, что Илья не стал пристегиваться (она надеялась, что он объявит об этом вслух, думая, что Агата где-то рядом), она просто не выйдет к нему. Запрется здесь изнутри на щеколду и дождется, пока он уйдет. Это будет, конечно, бесславный конец ее затеи, но, по крайней мере, не катастрофический. Пытаться осуществить свой план, пока Илья свободно разгуливает по комнате, Инга не собиралась. Наверняка ей не удастся запереть его так ловко и быстро, чтобы он не успел на нее наброситься, а в драке у Инги точно не будет шансов.

Она посмотрела на время. Пять. Желудок совершил уже привычный кульбит, камнем ухнув вниз. Инге казалось, что с каждым разом он падает все тяжелее.

Она приготовилась ждать, привалясь спиной к стене и уставившись в темноту перед собой. Но от стены шел поистине могильный холод, и Инга почти сразу отлипла от нее и скрючилась, подперев ладонями подбородок. От долгого пребывания в подвале ей все равно было зябко. Сложенные по-турецки ноги начали затекать. Напрасно она боялась, что ей не хватит времени, теперь она не знала, куда его девать. А вдруг Илья не придет? Инга запоздало поняла, что даже если он напишет ей, что передумал, она не узнает об этом еще долго – сети внизу не было. А вдруг он не найдет бункер, плюнет и уйдет? А вдруг вместо того, чтобы сесть на стул и ждать, он начнет бродить по другим комнатам? А вдруг не отдаст телефон? А вдруг вырвется из наручников и нападет на нее? Каждая новая мысль заставляла Ингин желудок делать сальто.

О чем она не думала вовсе – так это о том, что, уйдя отсюда, она оставит Илью медленно умирать. Не то чтобы Инга отгоняла от себя этот образ. Он просто не приходил ей в голову. Совершённого убийства для нее как будто не существовало – только череда предшествующих ему зыбких событий, которые могли пойти не по плану. За каждое из них в отдельности Инга переживала куда больше, чем за успех предприятия в целом.

Чтобы как-то отвлечься, она открыла на телефоне игру, в которой надо было складывать шарики одного цвета. Игра неожиданно ее так увлекла, что, когда она посмотрела на часы, было уже семнадцать сорок семь. Заполошно вскочив и чуть не подвернув ногу, затекшую от долгого сидения, Инга, прихрамывая, бросилась в коридор. Включив колонку, она подсоединила ее по блютузу к телефону и сразу уменьшила громкость до слабого фона. Постояла, переводя дыхание. И зачем она так рванула? Все равно Ильи еще нет.

В этот момент на лестнице послышались шаги.

Инга не дыша скользнула обратно в комнату. Только сейчас, когда ей понадобилось двигаться бесшумно, она поняла, что бахилы шелестят. Может, тогда снять их? Мысль пронеслась в голове, пока Инга закрывала дверь, но ее уже вытеснила другая: запереться на шпингалет или пока рано? Вдруг, если она сразу плотно закроет дверь, то ничего не услышит? С другой стороны, если Илья примется обшаривать комнаты, то возиться с замком будет поздно, да и он наверняка некстати лязгнет. Инга, которой только что было холодно, моментально вспотела. Почему она не подумала обо всем этом раньше?

Она все же задвинула щеколду и прильнула ухом к еле заметной щели. Напрасно боялась: музыку она, по крайней мере, слышала. Зато музыка заглушала все прочие звуки, хоть Инга и сделала ее потише. Она сжала зубы и ткнулась лбом в стену. Почему она не отрегулировала громкость заранее? Кому сказать – карауля жертву, заигралась в цветные шарики. Хорошо, что говорить никому не придется.

Шаги стали хорошо различимы. Человек двигался неуверенно, но не таился – спотыкался, пинал валявшийся под ногами мусор. А вдруг это не Илья? От этого предположения у Инги мороз прошел по коже. Тут человек опять обо что-то споткнулся и сквозь зубы выругался. Хоть Инга не разобрала, что он сказал, она моментально узнала Илью – его интонация.

Она слышала, что Илья замер совсем рядом, очевидно разглядывая освещенную комнату. Инга вся обратилась в слух – еще одно книжное выражение, которому она никогда не доверяла, а теперь почувствовала на себе. Она как будто развоплотилась, превратилась в текучий дым, проникавший в каждую щель. Лишь бы уловить то, что происходит в коридоре, лишь бы ничего не упустить.

Илья не шевелился довольно долго, и Инга снова забеспокоилась. Почему он не заходит в комнату? Сердце у нее стучало как бешеное, мешая слушать, и она пыталась дышать глубже и медленнее, чтобы как-то его унять. Наконец она снова различила шаги. Их звук едва заметно поменял тональность: Илья вошел в комнату, и акустика стала другой.

Теперь Инга перестала дышать вовсе. Проклиная колонку, которую она по глупости разместила рядом со своей дверью, она пыталась угадать, что Илья делает внутри. Инга представляла его так хорошо, словно и правда видела воочию: вот он подошел к стулу, прикоснулся к наручникам, и они остались покачиваться, когда он убрал руку. Прочитал надпись. Но дальше, дальше что?! Темнота, как будто серия оборвалась на самом интересном месте. Инга не знала, как Илья поступит, и отчаянно ловила малейший шорох, хоть какой-нибудь намек на то, что происходит в комнате.

– Эй! Эй, Агата, ты здесь? – Голос Ильи раздался совершенно отчетливо.

Инга зажала себе рот руками, словно боялась, что слова вырвутся из нее сами. В нос ударил резкий запах латекса от перчаток.

В этот момент песня закончилась и наступила секундная тишина. Инга знала, что сейчас она начнется снова, но в этот короткий промежуток успела различить тихое позвякивание металла и шершавый звук, с которым стул поелозил по полу.

– Я тут! – снова громко сказал Илья. – Я пришел вовремя и сделал все, как ты велела.

Он добавил что-то еще, но Инга не расслышала.

Дрожащими пальцами она потянула щеколду. Та не сдвинулась с места. Инга потянула сильнее – тот же результат. Она нахмурилась и посмотрела на замок и на свои руки, словно впервые осознав, что они делают. Дернула еще раз. Ничего.

– Агата! – позвал Илья.

Инга отчаянно навалилась на замок, отдавливая себе пальцы, но щеколда не сдвинулась ни на миллиметр.

Рой мыслей вдруг улетучился, осталось только грандиозное немое изумление. Это что, вот так? Она замуровала себя и теперь останется здесь навсегда? Сама угодила в собственную западню?

Инга что было сил рванула замок и только тут поняла, что все это время тянет его в неправильную сторону. Остервенело дернула в другую, уже не заботясь о произведенном шуме, и шпингалет моментально выскочил из пазов.

– Агата, ты правда тут? – сказал Илья.

Инга распахнула дверь и уставилась в коридор перед собой ошалевшими глазами. Пережитый ужас был коротким, но таким непомерным, что у нее ноги стали ватными. Она сделала два шага на автомате, по-прежнему плохо соображая, и ступила в комнату напротив.

Прошла одна немыслимо долгая секунда.

– Ты? – не сказал, а как будто вытолкнул из себя Илья.

Он сидел на стуле, одна рука на колене, вторая подвешена на наручнике. Прожекторы заливали комнату белым светом. Илья и Инга смотрели друг на друга одинаково ошеломленно. Можно было подумать, что каждый потрясен, встретив здесь другого.

– Я, – просипела Инга.

Музыка продолжала играть, но ей показалось, что наступила гробовая тишина. Она видела только, как меняются глаза Ильи: из огромных плошек медленно сужаются до обычного размера, а потом продолжают сужаться дальше, становясь злыми. Инга наблюдала за этим по-прежнему как в трансе.

– Ты вконец ох…ла? Ты что здесь устроила? – проговорил Илья очень-очень спокойно, почти ласково, и эта его интонация наконец-то вывела Ингу из ступора. Она моргнула и словно впервые по-настоящему увидела комнату и его самого, сидящего на стуле с задранной к железному кольцу рукой.

Он все-таки пристегнул наручник! Ей удалось! Значит, никаких препятствий!

Волна кипучего, неистового торжества окатила Ингу с головой. Она бессознательно расправила плечи, даже не заметив этого движения, и посмотрела на Илью с улыбкой. Она казалась себе высокой-высокой, намного выше и этой комнаты, и всего этого здания, и даже самого большого дерева в лесу – и уж точно, неизмеримо выше Ильи, примостившегося на стуле.

– Ну что, как тебе обстановочка? – спросила Инга, продолжая улыбаться и не сводя с Ильи глаз. – Так ты себе представлял это свидание?

– Ты еб…ая, – покачал головой Илья. На лице его по-прежнему сохранялось спокойное выражение. – Ты понимаешь, что, когда мы отсюда выйдем, я тебя ментам сдам? В психушку?

Инга не рассмеялась – булькнула от смеха. Волна эйфории не заканчивалась, она как будто все прибывала и прибывала, превращаясь из чистой радости в какое-то жутковатое чувство, напоминавшее истерику.

– Сдавай. Когда выйдем отсюда, делай что хочешь. Но сначала мне нужен твой телефон.

– Что?

– Телефон. Отдай мне свой телефон.

– Ты больная. Зачем тебе мой телефон?

– Дашь – скажу.

Илья продолжал разглядывать Ингу сузившимися глазами и не шевелился.