Харассмент Ярмыш Кира

– Может, поехать к нему домой? – нерешительно предложила Мирошина. – Кто-нибудь знает, где он живет?

Все переглянулись, а потом Мирошина же посмотрела на Ингу.

– Я знаю адрес, да, – спокойно сказала Инга.

– Да это бред, – сразу же разозлился Галушкин. Один намек на Ингину связь с Ильей моментально выводил его из себя. – Пусть отдел кадров и едет. И что мы сделаем, если приедем туда? Поцелуем дверь и развернемся?

– Ну может, она открыта. Может, с ним в самом деле что-то случилось.

– И почему тогда дверь открыта?

– Может, его ограбили? И напали?

– Это двадцать первый век, Москва. Тут воры не штурмуют квартиры.

– А когда с ним последний раз кто-то общался? – перебила их Инга.

Она по-прежнему держалась очень спокойно, сохраняя в голосе легкое волнение, и начала получать от этого удовольствие. Если раньше она думала, что будет бояться и рот раскрыть, то теперь ей, наоборот, хотелось говорить, хотелось бравировать своей смелостью. Кроме того, впервые со скандала она почувствовала себя немного ближе к коллегам, и хоть Инга презирала каждого из них, ей все равно было приятно, что они как будто опять приняли ее в свою стаю.

– Я в пятницу, – подумав, сказала Мирошина.

Аркаша согласно кивнул.

– Я в субботу утром, – сказала Алевтина и, поймав взгляд Галушкина, быстро добавила: – У меня была срочная новость по работе, подрядчик наконец-то ответил.

Это неожиданно успокоило Ингу. Если бы Илья в самом деле сказал что-то Алевтине в субботу, она наверняка бы вела себя более подозрительно, а пока она, похоже, только переживала, как бы Галушкин не подумал, что они с Ильей много общаются в нерабочее время.

– Я думаю, ехать к нему домой бессмысленно, – объявила Инга. Она самовольно взяла на себя роль главаря, но остальные как будто не возражали. Инга купалась в своей небывалой самоуверенности. – Но кому-то из отдела кадров стоило бы, если Илья не появится до вечера.

Вечером Алевтине написала подружка из кадров, что дверь в квартиру Ильи оказалась закрыта и на звонок никто не отозвался.

– Надо ломать, – трагическим шепотом резюмировала Алевтина, когда прочитала сообщение остальным.

– Может, до завтра подождем? – с сомнением сказала Мирошина.

Галушкин фыркнул.

– Вы так это обсуждаете, как будто сами ломать собрались.

– А ты что предлагаешь делать? – вспылила Алевтина. Она, кажется, и в самом деле переживала, и в отличие от Мирошиной, которую завораживала только неординарность события, искренне. – Понятно, что мы не сами собираемся ломать. Надо ментов вызывать, или МЧС, или что там обычно делают в таких случаях. У него нет никого, отец во Владивостоке, кто этим еще будет заниматься?

В этот день больше ничего не произошло, по крайней мере, Инга ни о чем не узнала. Весь их этаж гудел, обсуждая таинственное исчезновение Ильи. Выдвигались всевозможные версии (Мирошина радостно докладывала коллегам каждую – откуда она узнает их все, для Инги оставалось загадкой), но они были похожи на предположения Алевтины и Аркаши. Поскользнулся, упал, расшиб голову, стало нехорошо, прихватило сердце, отравился, заболел так, что нет сил даже написать. Звучали варианты, что Илья просто напился накануне и теперь лежит в квартире с худшим похмельем в жизни, но в это, конечно, никто не верил. Обсуждали, что что-то могло случиться еще раньше, в пятницу, – пошел в бар, подрался с кем-то или попал в аварию, а сейчас находится в больнице без сознания.

Версии об убийстве никто не выдвигал.

На Ингу, конечно, смотрели. Она ловила взгляды, когда шла по коридору, наливала воду на кухне, печатала документы на общем принтере, но смотрели на нее скорее с любопытством, а не с подозрением. Ее имя было слишком тесно связано с именем Ильи, и всех интересовало, как она себя чувствует из-за его исчезновения, что она думает. Инга постоянно сканировала пространство вокруг в поисках явной враждебности или сомнения по отношению к себе, но ничего такого не замечала. Ее отдел как будто даже, наоборот, заключил с ней временное перемирие – за этот день она обменялась с коллегами большим количеством реплик, чем за всю прошедшую неделю. Неизвестность объединяла.

Домой Инга вернулась не просто успокоенной, а как будто заряженной. Она представляла этот день едва ли не самым сложным, но он, наоборот, только придал ей сил. Если все и дальше так пойдет, то бояться нечего. Даже квартира больше не давила, хотя рюкзак у дверей чуть было не пошатнул это хрупкое равновесие. Инга подняла его кончиками пальцев, затолкала на дно шкафа и тщательно вымыла руки.

На следующее утро офис гудел. Илья так и не появился, и теперь уже даже скептики, вчера считавшие, что он пропал по какой-то стыдной причине, например перепив на выходных, начали сдаваться. На Алевтине лица не было, да и остальные выглядели не лучше.

– Из офиса Кантемирова звонили, – сообщила она, едва завидев Ингу. Та, еще не вдумавшись в слова, почувствовала воодушевление: ее ждали, чтобы что-то рассказать. – Спрашивали, когда в последний раз мы видели Илью и знаем ли что-то.

– А ты?

– Ну, сказала, что ничего не знаем, а видели на прошлой неделе. Он снимал квартиру, так что вроде позвонили собственнику и сейчас едут вскрывать.

Инга кивнула, быстро просчитав, чем это ей грозило. Как и раньше, как будто ничем.

Спустя два часа все уже знали, что в квартиру удалось зайти, но Ильи там не оказалось. Никаких следов, указывающих на причины его исчезновения, тоже. Вещи и чемоданы были на месте и в порядке, ничего не намекало на то, что он куда-то собирался. Ноутбук тоже был на месте, в отличие от телефона. Машина стояла припаркованной под самыми окнами.

В обед всем пришло письмо от Кантемирова, где кратко и довольно туманно было изложено все, что известно. Вернее, известно всем было гораздо больше и по офису к этому моменту давно циркулировали новые слухи: кто-то говорил, что Илья собирался на выходные в Питер, кто-то – что он поехал к отцу, кто-то – что он давно задумывался об эмиграции и вообще тяготел к эффектным поступкам, так что нет ничего удивительного, что он исчез так внезапно и бесследно. В письме же было сказано, что Илья Бурматов пропал, что обращение об этом уже передано в правоохранительные органы и если кто-то имеет полезную информацию, то ее просят немедленно сообщить.

Это письмо, разумеется, вызвало новый виток сплетен – не из-за своего содержания, а потому что напомнило всем о недавних событиях, в которых тоже фигурировали письма от Кантемирова и Илья. На Ингу стали смотреть намного пристальнее. Она знала, что так будет, и старалась подготовить себя к этому, но вчерашний день усыпил ее бдительность. Накануне ей беспечно казалось, что внимание к ней объясняется неистребимой человеческой любовью к пересудам, но сегодня она заметила, что люди настроены уже не так мирно. Никакие обвинения, разумеется, не выдвигались – не в чем пока было обвинять, но память о скандале была еще слишком свежа, поэтому вокруг Инги сразу же сгустилось облако отчуждения. Никто ничего не знал, но всем казалось, что мистическая пропажа Ильи имеет к ней отношение. Слишком все это было подозрительно.

Очевидно, такие мысли посещали не только обычных сотрудников, потому что в тот же день Ингу вызвали к Кантемирову. Поднимаясь в лифте, она чувствовала, как у нее потеют ладони, и постоянно вытирала их о брюки. Сердце колотилось, и Инга взывала к своему дару автонастройки, надеясь, что он вот-вот вернется и спасет ее от разоблачения.

Кантемиров сидел за своим исполинским столом, но стула напротив не было. Инга в нерешительности потопталась на пороге, прежде чем он указал ей на диван. Она села на него, вжавшись в самый угол, а Кантемиров сел с другой стороны. Расстояние между ними было не меньше полутора метров.

– Инга, – серьезно сказал он. – Бурматов пропал.

Инга помедлила, ожидая, что он продолжит, а потом кивнула. Кантемиров явно тяготел к тому, чтобы с торжественностью объявлять очевидное.

– Вы что-нибудь про это знаете?

Инга помотала головой. Кантемиров смотрел на нее испытующим взглядом, и она поняла, что надо все же что-то сказать.

– Я ничего про это не знаю, – облизав губы, произнесла она. Ее прежняя самоуверенность куда-то запропастилась. – Последний раз я видела его в пятницу.

– Вы поддерживали с ним какие-то отношения?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, после того случая вы продолжили… вы общались вне работы?

Инга уцепилась за эту фразу как за возможность оскорбиться. Возможно, это смутит Кантемирова, и он не станет приставать с расспросами.

– Если вы намекаете на то, не продолжили ли мы встречаться, то нет, – холодно сказала Инга, но слышала, что голос у нее дрожит. Она понадеялась, что это можно списать на плохо скрываемую ярость. – После того, что Илья про меня наговорил, я бы не опустилась до такого.

Кантемиров вздохнул.

– То есть вы ничего не знаете?

– Ничего. Мы общались по работе. Последний раз я видела его здесь, в офисе, перед тем как ушла.

– Инга, я должен задать этот вопрос еще раз, – снова посуровел Кантемиров. – Его исчезновение выглядит очень подозрительно. Мы опасаемся самого худшего. Вы уверены, что вам ничего об этом не известно?

– Вы намекаете, что я могу быть к этому причастна?

Лицо у Инги горело, хотя в офисе по-прежнему было холодно, а в кабинете у Кантемирова вообще как в морозилке. Она скрестила руки на груди. Ей хотелось обхватить себя, как-то поддержать этим жестом, но Кантемиров, кажется, и правда принял его за выражение крайнего возмущения.

– Нет-нет, ничего такого я не говорил. Но ситуация выглядит настолько странной и даже страшной, что я не мог не вспомнить о том, что недавно произошло.

– Если хотите меня допросить, вызывайте полицию, – сквозь зубы проговорила Инга. На самом деле она сжимала челюсти, чтобы они не застучали.

Теперь Кантемиров, кажется, испугался.

– Мы не хотим никого допрашивать. Какой допрос! Пока даже неизвестно ничего. То есть полиция действительно уже подключилась и, возможно, захочет побеседовать – но не только с вами, вы не думайте, со всеми коллегами Ильи. Но это ничего не значит, просто нужно же им разобраться, куда он мог поехать.

– Я об этом ничего не знаю.

– Да-да, я понял. Ну что ж, спасибо, что согласились поговорить.

– Не то чтобы у меня были варианты, – высокомерно бросила Инга. Ее нервозность окончательно перешла в стадию, когда ей хотелось нарываться на ссору, лишь бы увести разговор в другое русло.

Кантемиров поднялся. Инга посмотрела на него снизу вверх, стараясь даже при этом сохранять надменность, а потом встала тоже. Руки она продолжала прижимать к груди.

– Спасибо, – снова сказал Кантемиров. – Я надеюсь, что в остальном у вас все хорошо.

– Я справляюсь, – процедила Инга и, гордо держа голову, направилась к двери.

Полиция пришла на следующий день.

В офисе стоял обычный гам, и Инга не сразу заметила, что его тональность изменилась. Когда она наконец обернулась, то увидела, что по опенспейсу идут двое полицейских в форме и еще один худой, невысокий человек в кожаной куртке. У него было маленькое острое личико, придававшее ему сходство с хорьком. Рядом с ними суетилась начальница отдела кадров, которую Инга тоже последний раз видела у Кантемирова. Полицейские шли, глядя перед собой, а хорек озирался по сторонам. Ингины коллеги, едва заметив их, шмыгали в сторону, уступая дорогу.

Группа зашла в кабинет Ильи. Один полицейский направился к столу и принялся выдвигать ящики, а второй – к шкафу, где, как Инга помнила, Илья держал виски. Хорек вместе с начальницей отдела кадров остановились у двери и о чем-то переговаривались.

– Кто-нибудь знает, что происходит? – спросила Инга, продолжая сквозь стекло наблюдать за действиями полицейских. Тот, что открывал ящики, начал доставать из них документы и класть на стол.

– Мне Самойлова говорила, что придут осматривать рабочее место, – откликнулась Алевтина, тоже не сводя глаз с полицейских. Впрочем, весь офис, казалось, замер и следил за кабинетом.

– А этот в кожаной куртке – это кто?

– Не знаю. Может, следователь?

– Следователь был бы, если бы дело уже возбудили, – поправил Галушкин.

– А еще нет?

– Понятия не имею, но вряд ли. Вроде сначала обычные менты приходят. Обыскивают, беседуют.

– Беседуют? – нервно переспросила Инга.

Галушкин не удостоил ее взглядом, продолжая смотреть на полицейских, но все же ответил:

– Ну, какие-то данные собирают. Приметы там. Были ли планы уехать. Я так понимаю, дело возбуждают, если есть основания полагать, что было совершено преступление.

– В смысле? – пробормотала Алевтина, испуганно поворачиваясь к Галушкину. – То есть они думают, что его убили?

Это слово, произнесенное другим человеком, заставило Ингу вздрогнуть. Она считала, что привыкла к нему и перестала воспринимать, но оказалось, что привычка распространялась только на ее собственный внутренний голос. Проговоренное посторонним, да еще и с положенным благоговейным ужасом, оно застигло Ингу врасплох.

– Да почему ты у меня спрашиваешь, я откуда знаю? Наверное, пришли это устанавливать как раз. Этот в куртке, наверное, из розыска.

– Но ведь если бы его… убили, – сказала Инга, перекатив слово во рту. Оно оставалось чужим. – Если бы его убили, то тело бы уже нашли?

– Не факт, – пожал плечами Аркаша. – Вот у нас однажды…

– Только не очередная история про соседа! – взмахнула руками Мирошина.

Аркаша посмотрел на нее с неожиданной злобой и упрямо продолжил:

– У нас однажды в деревне, откуда моя мама родом, был случай. Мужика убили и скинули в прорубь. Так до весны и не нашли.

– Но сейчас не зима, – недоуменно заметила Алевтина, словно всерьез примеривала такое развитие событий на Илью.

– Ну я для примера. – Аркаша сегодня был явно не в духе. – Просто говорю, что могут не найти.

– И что тогда делают?

– Да ничего, наверное. Если тела нет, то и дела нет.

– Ой, давайте перестанем об этом говорить, – захныкала Мирошина. – Найдется он. Никто его не убивал!

– А может, он покончил с собой? – задумчиво сказал Галушкин.

Алевтина тут же взвилась:

– Типун тебе на язык, что ты такое говоришь! Илья? Покончил с собой?

– Ну не знаю, у него последние месяцы были не из легких. – Галушкин бросил мрачный взгляд на Ингу.

Повисло молчание.

– По-моему, Илья не сильно страдал в последние месяцы, – отчеканила Инга. Она чувствовала себя по-настоящему задетой тем, что кто-то мог посчитать жертвой Илью, а не ее. – Как по мне, он отлично себя чувствовал. В отличие от меня, например.

Они впервые прямо говорили о произошедшем, но развиться этому разговору не дала Алевтина, которая обернулась и отрывисто сказала:

– Да хватит уже собачиться. Тут дело посерьезнее. – И все опять замолчали.

Чуть позже к ним в отсек зашла начальница отдела кадров и попросила Алевтину пойти с ней. Инга видела, что они скрылись в переговорке. В ней предусмотрительно были опущены жалюзи, чтобы из опенспейса туда никто не заглядывал.

Алевтина вернулась очень быстро. Лицо у нее было расстроенное.

– Ну что? – встревоженно спросил Галушкин.

– Да ничего. Такое впечатление, что им вообще без разницы.

– Что спрашивали-то?

– Инга, пойдемте со мной, – сказала начальница отдела кадров, снова возникнув на пороге их отсека.

Инге ужасно не хотелось идти, пока она не услышит, что спрашивали у Алевтины, но та словно воды в рот набрала и, видимо, ждала, пока кадровичка уйдет. Инга неохотно встала и направилась в переговорку.

В ней горел свет, в тесном помещении казавшийся более ядовитым, чем в опенспейсе снаружи, а за столом сидел человек в кожаной куртке, похожий на хорька. Полицейских в форме не было.

– Капитан уголовного розыска Исаев, – представился он, когда Инга села, щурясь. – А вы у нас кто?

Инга назвалась. Хорек медленно провел ручкой вдоль распечатанного списка, лежащего перед ним. Ингина фамилия оказалась в самом конце. Он поставил напротив нее плюс. Инга успела заметить, что плюсов пока немного.

– Вы давно работаете?

– Скоро год.

– И все время работали с потерпевшим?

Ингу удивило это слово. Они ведь не знают, что случилось с Ильей. «Потерпевший» еще и звучало неприятно – формально, безучастно. Наверное, это расстроило Алевтину. Они искали не Илью, а абстрактного среднестатистического человека, единственной отличительной особенностью которого была его пропажа. Инга парадоксальным образом почувствовала обиду за Илью, но следом, конечно, радость. Незаинтересованность полицейских была ей на руку.

– Да, все время.

– В каких отношениях вы с ним состояли?

Инга сразу напряглась, заподозрив подвох, но постаралась ответить спокойно:

– В основном в рабочих.

– В основном? – Хорек изогнул одну бровь. Он, наверное, думал, что это придает ему вид более мужественный и дерзкий, но, по мнению Инги, так он выглядел только комичнее. Она знала, что ей следует вести себя осторожно, но не могла заставить себя всерьез относиться к этому крохотному тщедушному человеку в куртке не по размеру.

Она переменила позу, положив одну ногу на другую, и сразу вспомнила знаменитую сцену из «Основного инстинкта». Это, впрочем, заставило ее внутренне поежиться. Воображать хорька на месте Майкла Дугласа не очень льстило самолюбию.

– Мы некоторое время встречались. Но расстались несколько месяцев назад.

– А, так это вы. – Хорек, кажется, обрадовался. – Мне про вас говорили.

Вообще-то Инга не знала, зачем в ответ на его предыдущий вопрос добавила «в основном». Едва произнеся это, она сразу прикусила язык – ее стратегия ведь заключалась в том, чтобы не проронить лишнего слова. Однако теперь она подумала, что так даже лучше. Если бы она умолчала об их отношениях с Ильей, а хорьку уже доложили, это могло бы выглядеть подозрительно. Инга мысленно похвалила себя, хоть это и была случайность.

– Мне говорили, вы еще обвинили его… как же это слово… – Хорек зашуршал бумажками. – А, вот! В харассменте. Придумают же.

– Я обвинила его в неподобающем поведении, – с расстановкой произнесла Инга, не сводя глаз с пальцев хорька, энергично копающихся в записях.

– В чем оно выражалось?

– Он был моим начальником и, когда мы расстались, стал постоянно ко мне придираться. Я довела это до сведения руководства.

– Почему вы говорите «был»?

– Что?

– Вы сказали «был моим начальником». В прошедшем времени.

Инга оторопело на него посмотрела. Через нее волнами прошла целая гамма чувств: от возмущения, что ее ловят на слове, до злости, что она так сглупила.

– Ну, судя по тому, что он сбежал, он больше не мой начальник. А вы думаете, он вернется?

– Не знаю. А вы?

– Понятия не имею, – как можно презрительнее фыркнула Инга и, опять сложив руки на груди, переменила скрест ног.

– Вы полагаете, что он сбежал?

– Я же говорю, я не знаю. В последние месяцы мы не общались с ним, кроме как по работе. Не представляю, что происходило в его жизни и что он собирался делать.

Инге казалось, что ее слова звучат ужасно неубедительно, и поэтому ей хотелось стараться вдвойне, повторять и повторять, как заклинание, одну и ту же мысль: она ничего не знает, она с Ильей не общалась. Ей нужно было заставить хорька в это поверить. При этом краешком сознания Инга понимала, что эта старательность не помогает, а даже наоборот, выдает ее нервозность.

– Так, вернемся к вашим отношениям с пропавшим. Вы встречались, потом расстались, и расстались плохо, я правильно понимаю?

– Мы нормально расстались, но он был недоволен расставанием.

– Он пытался с вами помириться?

– Нет. Просто злился.

– И в чем выражалась его злость?

– Послушайте. – Инга расцепила руки и положила их на стол. – Вы меня о чем спрашиваете? О моей личной жизни или о его исчезновении? Потому что про исчезновение я ничего не знаю, а личная жизнь вас не касается.

– Да вы не нервничайте, – миролюбиво сказал хорек. – Хотите воды?

– Вы все равно не знаете, где здесь вода, зачем предлагаете? – проворчала Инга, но мысленно велела себе успокоиться.

Хорька, судя по всему, развеселил ее ответ. Он заулыбался. Зубы у него тоже были маленькие и остренькие.

– Правда, не знаю! Это вы точно подметили. И ваша личная жизнь меня не касается. Но я должен составить психологический портрет потерпевшего. Чтобы понять, где его искать.

– Я тут точно вам ничем не помогу, – упрямо повторила Инга. – Говорю же, мы с ним давно близко не общались и виделись только в офисе. И вообще, я думала, что пропавших людей ищут по-другому.

Сказав это, Инга тут же пожалела о собственной дерзости. Зачем она нарывается?

Хорек, кажется, заинтересовался.

– И как, по-вашему, их ищут? – спросил он, подперев подбородок рукой.

Инга передернула плечами. Отступать было поздно.

– Ну, по телефону как-то отслеживают. По камерам.

– У вас обширные знания.

– Не издевайтесь.

– Не издеваюсь. Вы снова правы. Мы все это будем, конечно, делать, но одно другому не мешает. Так значит, вы с пропавшим не общались, последний раз видели его в офисе и ни о каких планах внезапно уехать не знаете?

– Именно.

– При этом у вас был конфликт.

Он не произнес это не вопросительно, а утвердительно, и одновременно что-то пометил в бумажке. Эта пометка окончательно доконала Ингу.

– Вы меня в чем-то обвиняете? – спросила она, надеясь прозвучать грозно, но голос сорвался. Притом что сам хорек по-прежнему казался ей совершенно безобидным, она вдруг осознала, что он всего лишь посланец, а за ним стоит по-настоящему могущественная сила, которая распоряжается бумажками, камерами и людьми и которая может прихлопнуть ее саму в два счета.

– Господь с вами. – Хорек даже замахал руками. – Никто вас не обвиняет! Это вообще не моя работа – обвинять. Я просто собираю факты.

– Ну если вам нужны факты, то я вам все уже сказала, – заявила Инга, а потом, поддавшись внезапному вдохновению, добавила: – И если хотите знать, судьба Ильи, несмотря ни на что, меня очень волнует. Не каждый день пропадает твой близкий знакомый. Надеюсь, вы его найдете.

– И я надеюсь. Спасибо, вы можете идти. – Не глядя на нее, хорек что-то еще пометил в листе.

Инга была восхищена своей внезапно прорезавшейся храбростью, но стоило хорьку ее отпустить, как на нее снова накатило беспокойство. Она осталась сидеть на месте.

– А дальше что будет?

– В каком смысле?

– Ну, вы будете вызывать нас еще на допросы или как?

– Это был не допрос. Просто беседа. На допрос вас вызовут, если дело возбудят.

– А при каких условиях его могут возбудить?

Хорек вздохнул и отложил ручку.

– Если тело найдут, – скучающе произнес он. – Или если у нас хотя бы появится уверенность, что кто-то мог желать потерпевшему смерти. Вы, например, не желали?

Инге мгновенно стало очень жарко. Язык был как бумага и не слушался. Она открыла рот, уверенная, что не сможет произнести ни слова, и услышала, как будто со стороны, как со смехом отвечает:

– Ну и вопрос! Я, конечно, его бросила, это правда, но уж смерти точно не желала. Посмотрите на меня, я похожа на убийцу?

– Я так и думал, – спокойно сказал хорек.

Инге казалось, что у нее не гнутся ноги, но все с той же отстраненностью поняла, что легко поднялась со стула и направилась к двери.

– А откуда у вас синяк на виске? – вдруг спросил хорек ей в спину.

Она остановилась и безотчетно поднесла руку ко лбу.

– Ударилась об угол шкафа. Еще на прошлой неделе.

Инга подождала, не последуют ли еще вопросы, но хорек молчал, и она вышла из переговорки.

Этим вечером она снова ходила туда-сюда по квартире и не могла успокоиться. Поначалу, когда она только вернулась на свое рабочее место, ей казалось, что все скорее прошло хорошо, но с каждым следующим часом в ней разгорался страх. Почему он спросил про синяк? Почему он так интересовался ее отношениями с Ильей? Что расскажут ему другие? Вопросы метались в ее голове, пока не слились в единое чувство безнадежности, гулкое, как колокол. Спасения не было, ее, конечно, поймают.

Все дома несло на себе отпечаток ее преступления. Инге казалось, что любой вошедший сразу поймет, что на этом кресле она думала об убийстве. На этой кровати корчилась от осознания. В этом шкафу стоял спрятанный рюкзак. От рюкзака нужно было избавиться как можно скорее.

Она написала матери и спросила, можно ли приехать на дачу на выходных. Надеялась, что дача будет свободна, но мать ответила, что уже там и останется еще на неделю. «Я читала про твоего начальника в фейсбуке, – написала она. – Это, конечно, ужас».

Инга похолодела. В последнее время она почти не заходила в соцсети – с тех пор как удалила свои посты, она старалась их избегать, но в эти дни у нее даже мысли не возникало.

«Что пишут?» – спросила она.

«Ну что пропал. Строят всякие предположения».

Инге отчаянно хотелось спросить, какие именно предположения строят и вспоминают ли о ней, но боялась.

«Тебе, наверное, хочется об этом поговорить, – написала мать. – Приезжай в субботу. И даже если нет, то все равно. Я приготовлю пирог».

Это было такое очевидное проявление участия, что Инга застонала. Если мать ей сочувствует, значит, дело плохо.

Заходить в фейсбук она специально не стала.

Отдельным поводом для размышлений был телефон Ильи. Инга запоздало начала думать, что все сделала не так. Конечно же, полиция рано или поздно определит, где он в последний раз был включен. Отследит его путь до сортировочного центра. Потом до почтового отделения. Потом посмотрит камеры и увидит ее. Инга сама выдала себя с потрохами!

Она перетасовывала в голове всевозможные ужасные сценарии, но чувствовала себя настолько уставшей, что даже не могла по-настоящему испугаться. Она боялась не чего-то конкретного, а как-то фоново, и от этого как будто не боялась вовсе. Если ее поймают – значит, поймают. Если из-за телефона – значит, из-за телефона. У нее не оставалось сил. Убийство как будто размазалось по времени, оно все происходило и происходило. Можно было подумать, что это никогда не кончится. Да это и не кончится ведь. Даже если бы Инга идеально расправилась с уликами, от самой главной, памяти, не будет спасения. Никакими клещами нельзя ее выдрать, теперь Инга была в этом убеждена. Ей всю жизнь придется вздрагивать от страха, что ее тайну раскроют.

На работе между тем ничего особенного больше не происходило. Хорек-полицейский исправно приходил в офис и по очереди опрашивал сотрудников, но уже к пятнице это перестало вызывать интерес у всех, кроме Инги. Она же жадно ловила каждый слух, каждую сплетню, которые, впрочем, и так в избытке поставляла их отделу Мирошина. Судя по ее рассказам, хорек спрашивал у всех одно и то же: когда Илью видели последний раз, делился ли он какими-то планами, замечали ли коллеги у него депрессию («Неужели они в самом деле думают – самоубийство?!» – ахнула, услышав об этом, Алевтина), есть ли у него близкие друзья, девушка, родственники, с кем он общался на работе. Интересуется ли он прицельно Ингой, Мирошина не говорила, а Инга, конечно, не спрашивала сама.

Поначалу она то и дело проверяла новостные порталы. Вдруг появится сообщение, что в заброшенном военном городке неподалеку от Москвы найдено неопознанное тело? Однако постепенно Инга перестала это делать. Приступ паники, с которым она открывала очередной сайт, был таким болезненным, что она просто не могла больше терпеть. К тому же, если бы такая новость появилась, она бы моментально облетела офис.

В пятницу прошел слух, что якобы телефон Ильи последний раз засекли в понедельник где-то в Рязанской области. Услышав об этом, Инга в первую секунду остолбенела и украдкой полезла в гугл-карты проверять, где находится Тамбов. Оказалось, что дорога туда и в самом деле проходила через Рязанскую область. Значит, телефон сел в пути. Теперь оставалось только ждать, когда его путь отследят до почты и придут за ней.

Когда она раньше представляла себе душевные терзания, через которые проходит преступник, то никак не думала, что они будут такими муторными. Инга рассуждала об этом, глядя в окно по пути на дачу. На полке над ее головой лежала спортивная сумка, в которую она положила рюкзак и куртку. Инга считала, что это должны быть непрекращающиеся острые мучения, но в реальности это скорее походило на ноющую тупую тревожность. Сам поступок по-прежнему ее не тяготил. Инга иногда, набравшись смелости, заглядывала внутрь себя, но так и не могла различить там ни раскаяния, ни сожаления из-за смерти Ильи. Его самого она по-прежнему представляла себе только лежащим лицом в потолок на полу заброшенной комнаты. Инга смутно чувствовала, что за этой картинкой стоял какой-то древний первобытный ужас, но ей удавалось неуловимым образом обходить его стороной. Просто лицо в полумраке, просто серая пыль на полу вокруг. Когда кто-то на работе упоминал Илью, то Инга тоже представляла не его живого, не какой-то определенный момент, а разрозненные части целого – закатанные рукава рубашки, короткие пальцы, сжимающие стакан, торчащие в намеренном беспорядке волосы. Все это по отдельности, опять же, нисколько ее не трогало.

Беспокоили ее только последствия. Постоянно переживать из-за них – вот что изматывало. Даже сейчас, снова оказавшись на вокзале, Инга обнаружила, что идет с опущенной головой, боясь попасть на камеры. Однако, хотя эти постоянные опасения отравляли ей жизнь, спустя неделю она готова была признать, что легко отделалась. По крайней мере, отделывается пока. Мук совести Инга не испытывала. На место преступления, как, говорят, это обычно бывает, ее не тянуло. Только тревога. Не самая большая плата за убийство.

Мать ждала ее в машине на площадке перед станцией. Инга швырнула сумку на заднее сидение и села вперед. Руки матери покоились на руле, но, когда Инга села, оторвались и сделали какое-то крохотное движение в ее сторону – на одну томительную секунду Инге показалось, что мать хочет ее обнять, но она тут же вернула их на руль.

– Как добралась? – только спросила она.

Инга пожала плечами.

Пока они ехали к даче, ее не покидала мысль, что на заднем сидении лежит окровавленная одежда убитого человека, а мать даже не догадывается. Впервые со дня убийства Инга почувствовала, что в ней зашевелилось нечто похожее на озорство. Если вдуматься, что стояло за этой одеждой, то это, конечно, была дикая жуть, но если представлять себе героем черной комедии, например, то даже просматривалось в этом что-то залихватское.

Мать в самом деле приготовила пирог – сливовый. Инга почуяла теплый аромат выпечки, едва вошла на кухню. Это неожиданно словно пробило в ней маленькую брешь. Запах был таким родным, а материнская забота – такой утешительной, что что-то в Инге размягчилось, ослабло, и ей даже показалось, что у нее засвербело в носу.

Они съели по куску пирога, запивая кофе, и отправились на Волгу. Люди на пляже были, но в воду уже никто не лез, холодно. Несмотря на то, что солнце светило ярко, даже воздух не прогревался, не то что вода.

Гектор носился по песку и то с треском вламывался в кусты, то выныривал из них снова, самозабвенно отряхиваясь. Инга с матерью сели на бревно и смотрели на воду. Ветра не было, поэтому если сидеть на одном месте, то солнце начинало самую малость припекать. Инга нежилась под ним, думая, что это один из последних теплых дней.

– У меня вино есть, – сказала мать. – Грузинское. На работе подарили. Выпьем вечером?

– Выпьем.