Харассмент Ярмыш Кира

– Конечно. Как я могу к вам обращаться?

– Агата, – помолчав секунду, сказала Инга.

– Очень приятно, Агата. К кому бы вы хотели записаться?

– К Льву Аркадьевичу Лазерсону.

– Минутку.

Последовала пауза. Инга слышала щелканье клавиатуры.

– А на когда?

– Как можно скорее.

– Ближайшее свободное время – девятое, одиннадцать утра.

– Но это же почти через две недели! – изумилась Инга.

Это было так нескоро, что она даже не расстроилась. Наверняка какая-то ошибка.

– Да, но, к сожалению, все часы раньше у Льва Аркадьевича заняты.

– Вы уверены?

– Я смотрю на его расписание, и все дни до девятого заняты полностью.

Инга разочарованно выдохнула. Она не могла ждать две недели.

– И ничего нельзя сделать?.. – упавшим голосом спросила она.

– Боюсь, что нет.

– Постойте… А никто не отменялся? Может быть, сегодня вечером?

Сергей в трубке тоже вздохнул, но до Инги снова донеслось щелканье. Потом он немного удивленно сказал:

– Вы знаете, сегодня вечером у Льва Аркадьевича и правда освободилось окошко. В системе это пока нормально не отображается. Надо же, как вы угадали. В семь. Записать?

Ингин моральный дух, продолжавший последнюю минуту неуклонно падать, резко изменил траекторию и взмыл в небеса.

– Да! – воскликнула она куда радостнее, чем требовалось. – Да, пожалуйста!

Возвращаясь на свое место, Инга едва не приплясывала. Дело было, конечно, не в том, что ей удалось записаться, а в том, что теперь она имела неопровержимое доказательство: этот Лазерсон действительно был психотерапевтом Ильи, и Илья сегодня отменил встречу. Это было огромной удачей, но еще больше – открытием. Кто бы мог подумать, что Илья пользуется услугами психологов? Когда они встречались, Инга думала, что хорошо представляет себе его жизнь, – и вот надо же, он несколько месяцев скрывал от нее то, что ходит к врачу. Но как ловко она все выведала! Провела обыск, нашла инстаграм, узнала киноафишу! Как настоящая разведчица. Ингу переполняла гордость – и хорошее предчувствие. Не зря ей вчера показалось, что она напала на след.

Она с трудом высидела до конца рабочего дня и, едва часы показали шесть вечера, выпорхнула из офиса.

Если клиника, куда Инга ходила сама, располагалась в дореволюционном доме, окруженная тихими дворами и переулками, то этот медицинский центр был ее полной противоположностью – он находился внутри огромного здания из стекла, стоящего на оживленном проспекте. Инга тут же подумала, что это красноречивая разница между ней и Ильей. Стеклянное здание ей не понравилось, но, возможно, ей просто не нравилось все связанное с Бурматовым.

У клиники был отдельный вход. Внутри, как она и ожидала, все оказалось блестящим, очень современным и безнадежно пустынным. Осторожно переступая на каблуках по сверкающему скользкому полу, Инга подошла к регистратуре.

– К Льву Аркадьевичу? – слишком искренне ей улыбаясь, спросила девушка в очках. – По коридору налево. Он вас пригласит.

Инга посеменила по скользкому полу в указанном направлении. Кабинет Лазерсона опознать было легко – на нем висела табличка с фамилией. Дверь была массивная, деревянная и тоже блестящая. Инга села в кресло напротив. Кроме девушки в очках, ей пока не встретился тут ни один человек.

Она сложила руки на животе и глубоко вздохнула. Нужно было сосредоточиться. Дело предстояло сложное – обмануть психолога! – но что еще хуже, туманное. Ей надо было получить ответы на вопросы, которые она пока даже не придумала. Та еще задачка. Инга, однако, намеренно решила не планировать разговор: чем тщательнее она отрепетирует сви реплики, тем фальшивее они прозвучат. Она уповала на то, что вдохновение снизойдет на нее в кабинете, а если нет – что ж, тогда она попросту обогатит свою личную коллекцию психологов. Успокаивая себя так, она пыталась расслабиться, но сделать это было трудновато, принимая во внимание грабительскую цену консультации. Интересно, заставляет ли Лазерсон своих клиентов раскладывать по полу бумажки?

Блестящая дверь с табличкой вдруг открылась, и из нее вышла совершенно заплаканная женщина. Взглянув на Ингу, она шмыгнула носом и поспешно отвернулась.

Вслед за женщиной на пороге возник Лазерсон – по крайней мере, Инга надеялась, что это он. Его лицо уже полностью изгладилось из памяти.

– Здравствуйте, Агата, – сказал он без улыбки. – Я приглашу вас через пару минут.

Инга забыла, что представилась Агатой, и в первую секунду не поняла, к кому он обращается, а в следующую похолодела, на мгновение решив, что ее раскрыли. Вылупив глаза, она машинально кивнула и, только когда Лазерсон скрылся в кабинете, вспомнила, что сама так назвалась.

Она посмотрела на часы – до семи оставалось ровно две минуты.

Когда Лазерсон вновь распахнул дверь, Инга запаниковала. Как вообще можно обмануть психолога? Разве их не учат распознавать ложь? Что она вообще о себе возомнила, зачем пришла?

Деваться, однако, было некуда, и Инга с тяжелым сердцем вошла в кабинет.

Поначалу он показался ей совсем непохожим на тот, в котором принимала Анна, но это было только первое впечатление. Уже через пять минут Инга с изумлением поняла, что кабинеты похожи, как близнецы, только если Аннин был легкомысленным младшим братом, то этот – солидным старшим. На стенах висели не нежные ботанические иллюстрации, а настоящие картины в рамах, какие-то абстракции. Мазня, постановила Инга, едва скользнув по ним взглядом. Мебель тут была не яркая, а темная, массивная, но набор похожий – два кресла, между ними стол, до которого нельзя дотянуться, а на столе ваза с цветами, на этот раз, впрочем, настоящими. Инга смутно помнила, что позади Анны на стене были какие-то полки с безделушками, а здесь у стены стоял шкаф с книгами.

Лазерсон указал Инге на кресло, а сам сел в противоположное. Она велела себе успокоиться, хотя это было непросто: он смотрел на нее, по-прежнему не улыбаясь, и если бесстрастность Анны Ингу раздражала, то его, скорее, наводила страх.

Тем не менее Инга шмякнула сумку об пол, плюхнулась в кресло и небрежно скрестила ноги, стараясь вести себя раскованно.

– Что вас ко мне привело? – спросил Лазерсон, задумчиво глядя на нее.

На вид ему было лет сорок пять, на лице никаких опознавательных признаков – ни очков, ни бороды, ни усов. Даже характерных морщин не было. Волосы самого обычного темного цвета, глаза не различить. Инга обыскивала Лазерсона взглядом, пытаясь обнаружить в нем хоть что-то особенное, но не находила. Без этого же ей казалось, что она говорит со стеной. Интересно, как Илья его нашел? И чем он так ему понравился?

Нужно было как-то ответить на его вопрос, а ответа не было. Вдохновение запаздывало.

– Ну-у-у… я-я… начала встречаться с мужчиной. И выяснилось, что он поклонник специфических, кхм… сексуальных практик. И я не знаю, как мне… как он… как мне дальше… – Инга окончательно запуталась и примолкла. От ее нарочитой раскованности и следа не осталось.

Она поглубже заползла в кресло и исподлобья посмотрела на Лазерсона.

– Эти сексуальные практики угрожают вашему здоровью? – спросил тот.

– Что? Нет! Скорее, его! Понимаете, он любит… ну, когда его бьют. Унижают. Наручники, повязки на глаза. Все такое.

– Вас это смущает?

– Не то чтобы. – Инга опять выпрямилась в кресле и посмотрела на Лазерсона с вызовом. В конце концов, терять уже было нечего. – Просто он скрывает это от меня.

– Как же вы узнали?

– Я… ну, стыдно вообще-то об этом говорить, но однажды я взяла его компьютер без спроса, а там была вкладка с порно. Ну я и увидела. Я знаю, что это нехорошо, но что уж теперь поделаешь.

– При этом он сам с вами никогда об этом не говорил?

– Нет, но я же сказала, я понимаю, что подсматривать нехорошо. – Инга была раздосадована – сейчас он начнет ей читать лекции про доверие вместо того, чтобы сказать хоть что-то дельное!

– Я не собирался осуждать вас, – сообщил Лазерсон, пару мгновений поизучав ее расстроенное лицо. – В этом кабинете вы можете не бояться быть собой, я не собираюсь вас оценивать.

– Вы же психоаналитик, – с подозрением заметила Инга. – Разве вы не должны меня анализировать?

– Я психотерапевт. Я слушаю то, чем вы решились со мной поделиться, и иногда задаю вопросы, чтобы найти проблему и помочь вам с нею справиться. Осуждать вас, оценивать или даже как-то специально анализировать не входит в мои компетенции. Вы верите мне?

– Нет, – дерзко сказала Инга. – Я вас первый раз вижу, с чего бы мне вам верить?

Лазерсон неожиданно рассмеялся. Смеялся он на удивление весело, от души, чего Инга от него совсем не ожидала.

– Вы правы. Но обещаю, никакого осуждения. Так вернемся к вашей проблеме.

– Ну да. Так вот. Он скрывает это от меня, хотя я знаю точно, что он хотел бы. Это не только порно, а вообще. Но у него такой характер, что я не могу предложить открытым текстом.

– Что вы подразумеваете под «таким характером»?

– Ну, он очень замкнутый. Скрытный. Если он узнает, что я подсмотрела что-то в его ноутбуке, будет скандал.

– Вы считаете, что обязаны сказать ему, как узнали?

– Нет, но он удивится и не поверит, если я просто так предложу. Он, понимаете, не производит впечатление человека, которому может такое нравиться. И будет странно, что мне это вдруг пришло в голову.

Лазерсон мягко постучал подушечками пальцев друг о друга, словно задумался. Инга, впрочем, не понимала, думает он над ее словами или над какими-то ее качествами. Она не могла отделаться от мысли, что психолог – это коварный шпион, который пытается прочитать между строк и расколоть собеседника.

– Наша сексуальность – отражение более глубинных пластов нашей психики, – наконец изрек Лазерсон. – Какое-то событие или модель поведения отозвались в нас, и мы начинаем имитировать их в других областях. Грубо говоря: если в жизни мужчины была какая-то сильная доминантная женщина, оказавшая на него большое влияние, то потом он может искать этот образ и в сексуальных партнершах.

– Это что значит? – нахмурилась Инга, потеряв нить за нагромождением словесных конструкций.

– Это значит, что необязательно начинать с секса. Властность можно проявлять по-всякому. Более того, секс вообще может не быть частью таких отношений. Это скорее психологическая игра.

– Игра?

– Да. Ну смотрите: существует распространенное убеждение, что мазохистам нравится боль в принципе. Это, конечно, не так. Если они ушибут мизинец, то не получат удовольствие. Важное условие здесь – предсказуемость. Вы говорите человеку, что именно вы собираетесь с ним сделать, и, если он выражает согласие или не использует заранее оговоренное стоп-слово, вы можете продолжать. Заранее согласованный сценарий и соблюдение правил – важный элемент такого опыта. Особенно в случае, если партнеры еще не очень знакомы друг другу, это снимает тревогу.

Инга задумалась.

– Кроме того, предсказуемость порождает предвкушение. – Лазерсону, кажется, нравилось рассуждать на эту тему. – Человек получает удовольствие не только от самого переживания, но и от его ожидания. Наслаждение возникает уже на этапе фантазии.

– Но как эту фантазию создать? – нетерпеливо спросила Инга.

Она уже давно забыла, что должна изображать потерянную пациентку, и не сводила с Лазерсона горящих глаз, ожидая, что он сейчас выложит ей подробную инструкцию.

– Как я и сказал – постепенно. Сначала вы должны понять, что вам с партнером обоим комфортно. Начать с малого и выяснить границы допустимого. Ну а уже потом, если вы все-таки решитесь на физический контакт в рамках этой игры, выбрать место, инструментарий.

– Место, – эхом отозвалась Инга.

– Ну да. Место может стать важным элементом фантазии. Это усиливает эффект погружения. Соответствующие отели, клубы. Ну или что-то совсем особенное. Здание бывшей больницы, например. Все зависит от воображения и желания.

В Ингиной голове что-то щелкнуло, и пазл вдруг сложился.

– Спасибо, – пробормотала она. – Вы мне очень помогли.

Точнее, не совсем сложился и даже вряд ли пазл – в тот момент Инге скорее показалось, будто она долго-долго находилась в темной комнате, пока наконец не забрезжил рассвет и очертания предметов не начали выплывать из темноты. Но этого было достаточно. Она, как и в прошлый раз, уже знала, что на верном пути – надо просто ждать, пока комнату зальет свет.

Придя домой, она тут же уселась на свое кресло у окна, открыла карту Московской области и внимательно ее исследовала. Потом изучила расписание электричек. Нужные ходили часто, но какой день выбрать? Сначала придется съездить на разведку, и, скорее всего, не один раз. Сегодня четверг, значит, ближайшая возможность – послезавтра. Ей, конечно, хотелось ринуться на место немедленно, но это не имело смысла: даже самая первая поездка требовала подготовки. Сначала нужно купить инвентарь. Потом продумать план. Потом, уже на месте, убедиться, что он сработает. Зато если ей все удастся, то встречу с Ильей можно будет назначать уже на следующие выходные.

Ингу вдруг прошиб ледяной пот. Она раньше думала, что это книжное выражение, но тут сполна ощутила его на себе: ее будто тряхнуло, да так, что в глазах на секунду потемнело и на лбу выступила испарина.

Она что, правда собирается это сделать? Неужели она способна хладнокровно подготовить место, заманить туда Илью и убить его? Убить! Не понарошку, не на время, а в самом деле сделать так, чтобы он больше никогда не появился в этом кабинете? Не ходил, не говорил, не праздновал день рождения. Его уже не будет, а страница в тиндере останется. Кто-то будет ее лайкать, но никогда не получит ответа. И сколько еще таких вещей.

Инга представила себе квартиру Ильи, но так, словно на каждом предмете уже лежал отпечаток его отсутствия. Металлическая бочка у двери, которой он пользовался как тумбочкой, заваленная мелким хламом – монетами, чеками, карточками, вскрытыми упаковками жвачек. Выходит, она так и будет всегда стоять? Ни одной бумажки на ней больше не прибавится? Его рубашки в шкафу. Сейчас они были как бы живыми вместе с ним – их снимали, сминали, стирали, вешали обратно. А потом они станут просто бесхозными тряпками, будут висеть и пылиться. Никто так и не протрет забрызганное зеркало в ванной. Никто не посмотрит на нарисованную в спальне девочку и не подумает, какая это пошлятина, потому что Илья туда больше никого не приведет. Пробираясь по квартире вглубь, Инга дошла до кухни, представила ее ослепительное сияние – ножи, сковородки, хромированная сталь и стекло – и почти подумала, что ничем этим Илья тоже никогда не воспользуется, но тут вдруг услышала, как хрупнул, опрокинувшись, стакан, и почувствовала шероховатость столешницы под животом и пальцами.

Видение квартиры разом схлынуло, а вместе с ним и проклюнувшееся было сострадание. Инга только снова почему-то подумала про рубашки – и на этот раз испытала зловещую радость оттого, что к ним никто больше не прикоснется.

И все же даже в эту минуту она не могла твердо сказать, что сумела бы всадить в Илью нож прямо сейчас, подвернись ей такая возможность. Однако одно она знала точно: поехать и осмотреть место ей ничего не мешает. Она будет продвигаться маленькими шажками, а окончательное решение примет в самом конце.

В субботу утром Инга села в электричку.

Она была одета в самую неприметную одежду, которую нашла, – кроссовки, мешковатые джинсы, темная толстовка с капюшоном. За спиной висел плотно набитый рюкзак. По вокзалу Инга шла, опустив голову и стараясь ни с кем не встречаться взглядом, успокаивая себя при этом, что ничего противозаконного не делает и бояться не нужно. Билет она купила в кассе за наличные – до Твери.

На платформе толкался народ. Все ехали на дачу. Лавируя между людьми с баулами, Инга юркнула в вагон. У самой двери оказалось одно место, и она села туда, поставив на колени рюкзак и крепко обхватив его руками. Ей хотелось сжаться, стать незаметной.

Они поехали, и вскоре Инге стало жарко. Несмотря на раннее утро и открытые окна, толстовка была явно лишней, но Инга не хотела даже двигаться лишний раз, поэтому упрямо сидела, прижимая к себе рюкзак и истекая потом.

Первый раз она испугалась, когда стали проверять билеты. Почему-то ей показалось, что контролерша с рентгеновской ясностью просвечивает ее насквозь и знает, что едет она не до Твери и вообще – зачем она едет. Однако женщина равнодушно чиркнула ручкой по ее билету и пошла дальше.

Второй раз Инга так и приросла к сидению, когда увидела, что через дальнюю дверь в вагон заходят двое полицейских с собакой. В этот момент электричка ехала по перегону между двумя какими-то крохотными станциями. За окном виднелись поля и горсть домиков в отдалении. Первым импульсом Инги было вскочить и начать пробираться в конец поезда, молясь, чтобы он остановился раньше, чем полицейские до нее доберутся. Однако, стиснув зубы, она не пошевелилась. Полицейские прошли мимо. Овчарка тяжело дышала, высунув язык, и явно не интересовалась сидящими вокруг людьми. Когда троица скрылась из вида, Инга с шумом выдохнула. Бабулька, разгадывающая у окна кроссворд, внимательно на нее посмотрела, но тут же снова вернулась к журналу.

Из карты Инга знала, что неподалеку от нужной ей станции находится какой-то городок, или, точнее, большая деревня, поэтому предполагала, что там будет выходить много людей, да и сама платформа может быть чересчур облагороженной, а то и с вокзалом. Поэтому Инга решила выйти на предыдущей станции, неизвестной и незаметной, даже не все поезда там останавливались. Оттуда идти было дольше, но Инга предпочитала никому не попадаться на глаза.

Кроме нее, на станции не вышел больше ни один человек. Электричка испустила шипение и, медленно набирая ход, поползла дальше. Инга осталась одна.

Она внимательно оглядела платформу. Бетонная остановка с навесом, обклеенная лохмотьями объявлений. Табличка с названием. Щит с расписанием поездов. Два фонарных столба. Ни одной камеры. На платформе напротив все было точно так же.

Инга спустилась по лестнице и углубилась в лес. Вдоль рельс тянулась вытоптанная тропинка, но Инга не хотела, чтобы ее видели из проезжающих электричек. Под защитой деревьев она чувствовала себя в безопасности.

Свой настоящий телефон Инга оставила дома, взяв только тот, по которому переписывалась с Ильей. На него она скачала себе карту и теперь шла по лесу, то и дело сверяясь с ней. Здесь вовсе не было никаких тропинок, поэтому Ингу не отпускало ощущение, что она просто бредет среди деревьев в никуда. Однако карта уверяла, что она движется в правильном направлении.

Наконец она наткнулась на полуразрушенную бетонную коробку – видимо, заброшенную подстанцию – и вскоре вышла к дороге. Это был тот самый маршрут, по которому они в прошлый раз ходили с Максимом. На этот раз Инга вышла из леса откуда-то сбоку, поэтому КПП остался у нее за спиной.

Инга зашагала по бетонным плитам. В стыках между ними росла трава и какие-то мелкие белые цветочки на жестких стеблях. Вокруг стояла тишина – ни голосов, ни собачьего лая, ни шума двигателя в отдалении. Солнце спряталось за облаками, хотя дождя сегодня не обещали. Инга натянула капюшон пониже. Она шла и думала о том, что примерно так представляла себе шоссе, найденное в лесу героями «Трудно быть богом», в конце которого якобы оказался скелет, прикованный к пулемету.

Это навело ее на странную мысль. Отец всегда говорил, что без книг невозможно полноценное развитие личности, что человек, который не любит читать, – несовершенный, поломанный, навсегда лишенный настоящего счастья, даже если не догадывается об этом. Ингу он воспитывал именно так. В детстве она любила книги; став подростком, разумеется, воротила от них нос, и они даже ссорились с отцом. Тот требовал читать определенное количество страниц в день и вечером пересказывать, что Ингу оскорбляло вдвойне – и само требование, и недоверие. Но потом отец умер, и любовь к чтению, как и прочие компоненты его образа, приобрела для Инги характер абсолюта – она переняла ее всецело. Усиленное штудирование литературы привело к тому, что, шагая на будущее место преступления, Инга могла авторитетно проводить параллели с творчеством Стругацких, но она с трудом верила, что отец счел бы цель ее пути признаком полноценной личности. Выходит, чтение книг не сделало ее хорошим человеком? Или желать кому-то смерти – это необязательно плохо?

Предаваясь философским размышлениям, Инга вошла в военный городок.

Все здесь было как в прошлый раз: обваливающиеся, в темных подпалинах дома, зиявшие пустыми окнами, битое стекло и бурелом, фонарные столбы без проводов, водонапорная башня и жуткий монумент. Кругом ни души, настоящий город-призрак, и тишина стала другой, не такой, как в лесу. Там она казалась сочной: листья шелестели, дерево чуть слышно поскрипывало, птица вспорхнула с шорохом, – а здесь у Инги было ощущение, как будто ее накрыли непроницаемым колпаком. Никакого движения, никакого звука. Небо серое, переливчатое. Возможно, из-за этого неба ей было особенно не по себе. Когда они приезжали сюда с Максимом, ярко светило солнце и обстановка не казалась такой гнетущей.

Два жилых дома, расположенных друг напротив друга по обе стороны дороги, сейчас не представляли для нее никакого интереса. Магазин с выцветшей покосившейся вывеской тоже. Инга целеустремленно, не глядя на них, прошагала мимо. Остановилась только возле монумента и, задрав голову, еще раз его оглядела. Сходство с надгробием теперь стало даже очевиднее. Поежившись, Инга продолжила путь.

Она обогнула водонапорную башню и приблизилась к бункеру. Сняв с плеч рюкзак, достала оттуда фонарик и перцовый баллончик, который затем убрала в карман. Может, ей только казалось, что в городе пусто. Мало ли на кого она могла наткнуться внутри. Следом она извлекла из рюкзака бахилы и резиновые перчатки и надела их.

Максим в прошлый раз предположил, что это складское помещение. Инга не разбиралась в устройстве военных городков и не представляла, что это может быть, но изначально направлялась именно сюда. Для ее целей это здание казались самым многообещающим.

Инга потопталась возле входа. Двери не было, и казалось, что здание смотрит прямо на Ингу, раззявив черную пасть. Наконец собравшись с духом, она вошла и сразу же включила фонарик.

Коридор с выходящими в него небольшими комнатами. Лепестки краски, отслаивающейся от стен. Поразившая Ингу надпись: «Будь бдителен каждый день, каждый час». В прошлый раз они не стали заходить далеко внутрь, но теперь Инга храбро зашагала вглубь. Коридор действительно заканчивался еще одним дверным проемом, была здесь и дверь – металлическая, с огромной ржавой щеколдой, сейчас призывно открытая. Инга внимательно оглядела дверь, потом осторожно потрогала щеколду и, осмелев, дернула. Щеколда издала тихий короткий скрежет, но едва сдвинулась. Инга навалилась на нее всем телом, и та после небольшого сопротивления вдруг резко, с лязгом поддалась, как будто выстрелила. Эхо прокатилось по коридору, и Инга, ойкнув, затаилась, напряженно прислушиваясь. Тишина восстановилась, и больше не раздалось ни звука.

Инга вошла в дверь и оказалась на лестнице, ведущей вниз. Выставив перед собой луч фонарика, как шпагу, Инга начала медленно спускаться. Здесь было ненамного холоднее, чем на улице, но она чувствовала, что руки, шея и даже кожа на затылке у нее покрылись мурашками. Инге было страшно, хотя она не понимала, чего именно боится: живых людей, которые могут здесь обитать? Привидений? Собственных мыслей о том, зачем она приехала?

Лестница состояла из двух коротких пролетов без перил. На одной из стен кто-то баллончиком написал: «Ворота ада». Инге стало еще больше не по себе.

Внизу обнаружился точно такой же коридор с точно такими же комнатами по бокам, правда более чистыми – если верхние были завалены мусором, стеклом и обгоревшими деревяшками, то нижние оказались почти пусты. У некоторых имелись двери – тоже металлические и тоже со щеколдами, причем и внутри, и снаружи. На щеколде снаружи были предусмотрены отверстия для навесных замков. Их самих, разумеется, не было.

Инга поочередно зашла в каждую комнату, шаря фонариком по стенам. В одной нашелся очередной покосившийся стеллаж, в другой из стен торчали непонятные железные крюки и кольца. Эта комната понравилась ей больше всего: она казалась почти опрятной, возможно, потому что в ней лучше всего сохранилась побелка на стенах и не было никаких надписей. Впрочем, кроме «ворот ада» на лестнице, она только на одной стене видела нарисованную пентаграмму. У комнаты с кольцами тоже была дверь. Инга тщательно ее проинспектировала и осталась довольна.

Когда Инга выбралась наружу, небо как будто посерело еще больше и теперь уже не переливалось перламутром, а нависало свинцовой крышкой. Резкими порывами налетал ветер, осатанело трепал кусты и уносился прочь. Инга направилась к станции. Уже подходя к ней, услышала, как где-то за ее спиной заворчал гром. Впрочем, звук был таким смутным и далеким, что это мог быть просто гул самолета.

На следующий день Инга приехала в военный городок еще раз. Теперь она тащила с собой огромный туристический рюкзак. Сегодня она действовала увереннее: вокзал и контролеры больше ее не пугали, по лесу она шла быстро и решительно, да и сам городок не показался ей особенно жутким. Просто старые развалюхи, подумаешь. По дороге ей снова никто не встретился.

Перед входом в бункер Инга опять дисциплинированно надела бахилы и перчатки. Так делали во всех детективных сериалах. Инга знала, что преступников часто вычисляют по самой малости – хватит одного отпечатка, одного волоска, – поэтому решила подстраховаться. В бункере было так грязно, что она с трудом представляла, как бы в нем проводили экспертизу, а главное, согласно ее плану, никакой экспертизы там никогда и не должны были проводить, но она все равно решила подойти к делу со всей серьезностью.

Для начала, дойдя до двери, ведущей на подземный этаж, Инга как следует почистила щеколду тряпкой с моющим средством – все это она принесла с собой, а потом смазала ее маслом, которое накануне купила в магазине хозтоваров возле дома. Это, как ни странно, сработало: щеколда начала ездить в пазах гораздо легче. Инга заперла дверь и толкнула ее несколько раз, чтобы проверить.

Спустившись на подземный этаж, Инга вошла в комнату с железными кольцами. Обойдя ее по периметру, еще раз оглядела стены – ни щелей, ни даже крохотного оконца для вентиляции. Попадавшиеся ей под ноги камни она распихала носком кроссовка по углам. Сами кольца тоже подергала, чуть ли не повисла на них – они сидели крепко.

Положив фонарик на пол, Инга открыла рюкзак и принялась извлекать из него длинные черные деревяшки, в которых при внимательном наблюдении можно было опознать разобранный икеевский стул. Стул Инга тоже купила вчера, специально ради него одного поздно вечером потащившись в «Икею». Достав из рюкзака пакетики с болтами, она опустилась на колени и принялась его собирать. Почти сразу стало ясно, что делать это нужно было на улице, при свете, но Инга не сдавалась. Спустя сорок минут, изрядно разозленная и замерзшая, она все же справилась. Поставив стул у противоположной от двери стены, той самой, с кольцами, Инга села на него и примерилась. Все получалось идеально.

Уже выходя, она занялась дверью: закрыла ее и повесила принесенный с собой замок. Тоже подергала ее туда-сюда, хоть и ясно было, что заперта она надежно.

Довольная собой, Инга поднялась на поверхность. У самого выхода из бункера она еще раз обернулась и посмотрела на красную надпись на притолоке и на черноту, в которой тонул конец коридора. Оставались еще кое-какие приготовления, но ими Инга собиралась заняться в последний момент. Главное теперь – подготовить Илью.

«Я позволю тебе меня увидеть», – написала она во вторник. Формулировку Инга выбрала неслучайно. Для начала она еще раз пересмотрела «Венеру в мехах», чтобы зарядиться нужным настроением, и окончательно решила, что стыдливость пора отбросить. Сколько она знала Илью, столько чего-то боялась: что он ее уволит, что она ему не нравится, что он станет ей мстить. Хватит. Сейчас у нее был один-единственный шанс, и она не могла его упустить, поддавшись смущению.

Илья ответил немедленно:

«Серьезно?! Наконец-то! Когда, где?»

«Я написала, что позволю. Только если посчитаю нужным».

Илья молчал. Инга написала следующее сообщение:

«Только если ты это заслужишь».

«Чем?)»

Инга уставилась на смайлик. Он думает, она шутит. Ну ничего, скоро она ему покажет.

«Ты должен в точности выполнять все, что я говорю. Даже если тебе покажется это странным. В точности. Ты понял?»

«Что, например?)»

«Если я задала тебе вопрос – ты отвечаешь, а не задаешь свой. Так ты понял?»

«Ого, какая строгая. Ну хорошо, понял».

«Я хочу, чтобы ты поехал по этому адресу». – Инга отправила улицу и номер дома.

«Что там?»

«Приедешь – напишешь мне. Я скажу, что ты должен сделать дальше».

«Ну хотя бы как-то поясни. Я не хочу тащиться через полгорода, не зная зачем) Это твой адрес?»

Инга выждала пять минут, прежде чем ответить. Ее охватила легкая паника: если Илья заупрямится уже сейчас, ей никогда не уговорить его сделать то, что она собиралась, потом. Оставалось только надеяться, что он все еще достаточно очарован неведомой Агатой, которая так дьявольски точно угадывала его вкусы, и интерес пересилит сомнения.

«Ты только что согласился выполнять в точности все, что я скажу. И уже торгуешься».

На этот раз и Илья ответил не сразу:

«Ну хорошо, просто приехать и написать?»

«Да».

«Ладно. Ты и правда любишь играть в игры. Надеюсь, это все же твой адрес».

Когда Илья сдался, Инга вместо того, чтобы возликовать, занервничала еще больше. Ее идея вдруг показалась ей глупой донельзя. Илья приедет, поймет, что его обманули: никакая Агата там не живет, разозлится и вообще прекратит переписку. Вместо того чтобы затянуть его в ловушку, Инга оттолкнет его этими сложностями.

Она покосилась на Илью в кабинете. К нему как раз зашел кто-то из маркетинга, и он, оторвавшись от телефона, смотрел на вошедшего с рассеянным видом. Инга старалась разглядеть на его лице какой-то знак, который подскажет ей, что Илья на самом деле думает. Он увлечен? Обеспокоен? Ничего понять, конечно, было нельзя.

Илья задержался после работы, и Инга задержалась тоже: она хотела посмотреть, во сколько он уйдет. От их офиса до нужного места было минут сорок, значит, если он не напишет ей в течение часа, он вовсе туда не поехал. После утреннего разговора Илья послал Агате еще несколько сообщений, но Инга не отвечала – надеялась, что ее холодное молчание вынудит его поскорее исполнить ее приказ.

Илья вышел из офиса, и Инга засекла время: девятнадцать двадцать.

В двадцать ноль пять он написал:

«Ну я приехал. Дальше что?»

Инга снова почувствовала панику. Как будто она была ребенком, который принес в школу кривоватую поделку и должен поставить ее на всеобщее обозрение в ряду других, красивых и ладных. Сейчас все будут над ней смеяться, сейчас ей поставят два.

«В этом доме магазин пластинок «ВинилРекордс». Зайди туда».

Она ожидала, что Илья снова начнет возмущаться, но на этот раз он молчал. Инга затаила дыхание, как будто подглядывала за ним из-за угла, а не сидела уже у себя дома.

Ей пришло сообщение, и она торопливо щелкнула по нему. Это была фотография: черно-белая плитка на полу, залежи пластинок повсюду – в шкафах, ящиках, картонных коробках, просто на полу, сложенные стопками. Разноцветные, всклокоченные от торчащих повсюду ярлычков и уголков. Когда Инга вчера впервые вошла в этот магазин, ее это очень впечатлило.

«Шкаф 47».

Илья прочитал, но ничего не ответил. Инга продолжала вглядываться в фотографию, словно это был магический кристалл, через который она могла увидеть, как он блуждает по магазину.

«Русский рок?» – наконец написал он, и Инге даже показалось, что она слышит скепсис в его словах.

«На самой верхней полке. За «Наутилусом»».

Снова тишина. Инга не закрывала телеграм, с напряжением ожидая ответа.

Ей пришла еще одна фотография, и она вцепилась в телефон, глядя, как на темном фоне крутится белый кружок загрузки. Фотография стала четкой. Velvet Underground – было написано на ней. Venus in Furs.

«Купи ее, поезжай домой и напиши мне, когда будешь слушать», – приказала Инга.

«Что все это значит?»

Инга, поднимавшаяся из кресла, обратно упала в него. Вот оно. Бурматов почувствовал, что его обманули, и начал злиться. Ей нужно было срочно придумать, что ответить – что-нибудь дерзкое, но одновременно успокоительное. Ничего подходящего на ум, однако, не шло, потому что весь Ингин мыслительный горизонт заслонило разочарование: ей не удалось. Она раз за разом перечитывала последние четыре слова на экране и думала только – ничего не вышло, он не понял, она не смогла его заинтересовать.

«Я не говорил тебе, что это мой любимый трек», – пришло следующее сообщение.

Инга еще секунду сидела с занесенными над телефоном большими пальцами, а потом вдруг резко набрала:

«Ты думаешь, ты какой-то особенный? Я вижу тебя насквозь и знаю, чего ты на самом деле хочешь. Я сказала: придешь домой, включишь и напишешь мне».

Отправила и тут же испугалась. Слишком презрительно, слишком грубо. Она знала Илью, он не мог такое проглотить. Сейчас он нахамит ей в ответ и заблокирует в телеграме.

«Хорошо», – написал Илья.

Инга не знала, что эта песня его любимая, – она наткнулась на нее случайно, когда читала про фильм и книгу. Послушала и поначалу не придала значения – заунывная, бесконечно повторяющаяся мелодия. Однако текст сумел ее заинтересовать. В сочетании с названием это была жемчужина, поднятая ею из сетевых глубин специально для Ильи, как по заказу.

Инга помнила то, что ей сказал Лазерсон: фантазия важна не меньше самого переживания. Илью нужно было погрузить в фантазию, а для этого недостаточно просто бросить в переписке: «Кстати, что ты думаешь насчет «Венеры в мехах»? Может, повторим?» Он должен был верить в то, что она и есть такая Венера, а не просто девушка, решившая ради забавы помахать хлыстом. Поэтому, найдя на сайте магазина с пластинками нужную – это была запись какого-то концерта, – Инга поехала туда, нашла ее и спрятала от глаз подальше, чтобы ее случайно не купили.

На обложке пластинки был изображен человек, с головой затянутый в латекс и одновременно весь покрытый иголками, как дикобраз. Этот латексный костюм с прорезью для глаз и рта заставил Ингу содрогнуться, но сигнал он посылал однозначный. Она надеялась, что до Ильи этот сигнал дойдет.

«Я приехал домой и включил», – наконец написал он.

Инга, подумав, тоже включила трек у себя на компьютере. Она сосредоточилась и попыталась представить себя Агатой. Подведенные глаза и черная магия.

«Представь, что я вхожу к тебе в комнату. Прямо сейчас. В руках у меня хлыст. Ты бы хотел, чтобы я тебя ударила?»

«Нет».

«Ты лжешь. Помни, что я вижу тебя насквозь. Представь этот хлыст. Он тонкий, длинный. Как он свистит в воздухе».

«Нет».

«Я заставлю тебя встать на колени. Ты полностью обнажен. Я начну с пяток, а потом буду медленно подниматься выше».

«Нет!»

Инга получала странное удовольствие, видя его «нет» на экране. Если бы Илья писал ей что-то другое, она бы, может, снова испугалась, но одно-единственное слово «нет», повторяемое многократно, распаляло и подстегивало ее. За окном сгущалась темнота, в сумерках ее комната была освещена только светом, льющимся из ноутбука, и крохотным оконцем телефона. Весь мир для Инги сейчас сузился до этого прямоугольника, в котором она была только буквами на экране – и одновременно незнакомой ей женщиной с хлыстом в руках, нависающей над скрюченным жалким мужчиной. Впервые в жизни это ее возбуждало.

«Наконец я ударю тебя по ягодицам. И так сильно, что ты закричишь, дернешься и попросишь меня перестать. Но я не послушаю и ударю еще сильнее».

На этот раз Илья не ответил. Из динамиков неслось: «Kiss the boot of shiny shiny leather».

«На твоей коже будут оставаться красные полосы. Ты уже не вскрикиваешь, а скулишь. Я бью тебя последний раз, обхожу тебя по кругу и становлюсь перед тобой. Носок моего сапога перед твоим лицом. Я приказываю тебе вылизать его».

Снова молчание, потом синяя надпись «печатает…». Инга больше не испытывала никакого волнения, глядя на мигающее многоточие.

«Какие на тебе сапоги?» – спросил Илья.

«Черные, выше колена. Они блестящие, от них пахнет кожей. У них очень тонкий высокий каблук, и когда ты вылижешь носок, я позволю тебе вылизать и его».

«Что еще ты позволишь мне сделать?»

Инга сказала. С каждым сообщением ей делалось все легче и легче. Она погружалась в детали, описывала цвета, запахи, ощущения.

Песня стояла на репите, и бог знает сколько раз она прозвучала, прежде чем Ингу вдруг выдернуло из ее маленького светлого оконца. Она даже не поняла, что случилось. То ли в трубах громко зашумела вода, то ли где-то на улице каркнула ворона, но Инга внезапно резко осознала комнату и себя в ней. В тот же момент заунывная мелодия сверлом вгрызлась ей в висок, от неудобного положения заныла шея и захотелось есть. Инга вспомнила, что не ужинала.

«Ты позволишь мне надеть твои чулки?» – спросил тем временем Илья.

«На сегодня достаточно, – отрезала Инга. Она встала с кресла и ойкнула. В бедре хрустнуло. – Мы продолжим в другой раз, если я захочу».

«Когда?»

«Я сказала: если я захочу».

Инга выключила телефон и швырнула его на подушку. Он тут же зажужжал снова – пришло очередное сообщение, – потом снова и снова. Она не стала проверять. Она вдруг поняла, что ужасно устала, как бывало, если долго работала или над чем-то усиленно размышляла. Голова казалась тяжелой, лоб горячим. Инга потянулась, размяла затекшую шею, потом пошла на кухню и налила себе вина. Встав у окна и специально стараясь ни о чем не думать (особенно о том, что происходило только что), она медленно потягивала его, глядя на каштан.

На следующий день Инга долго не заходила в чат с Ильей, чтобы дать ему как следует помучиться, но потом все же открыла переписку и заявила, что если Илья хочет ее увидеть, то он должен немедленно купить наручники и хлыст.

«Наручники у меня есть. Дома. А сейчас я на работе, – тут же написал Илья, а потом добавил: – Ты так долго не писала, что я подумал, ты пропала вообще».

«Ты решил мне противоречить? – набрала Инга. Вообще-то сначала она написала «перечить», но потом решила, что это слишком книжное слово. – Я последний раз разъясняю тебе правила: ты не споришь, не задаешь вопросов и делаешь то, что я прикажу».

«Хорошо, я все сделаю, но, пожалуйста, давай вечером?»

«Если ты не сделаешь это прямо сейчас, я исчезну. Я хочу, чтобы ты купил наручники и хлыст сию секунду, где бы ты ни был».

«Но мне потом надо будет вернуться. Ты хочешь, чтобы я на работу с этим пришел?»

Инга молчала. Прошло две минуты, и Илья написал:

«Я понял, не задаю вопросов. Прости меня».

Инга молчала.

«Я сделаю, как ты приказала. А что будет за то, что я осмелился с тобой спорить?»