Каждый вдох Спаркс Николас

Разумеется, Тру догадался, почему она ни разу не напомнила о себе. Но в его тоне не было печали или горечи, а лишь любопытство.

– Да, – ответила Хоуп, – мы с Джошем поженились, но… – пускаться в подробности не хотелось. – Но восемь лет назад развелись.

Тру опустил взгляд, но тут же снова посмотрел на нее:

– Должно быть, тебе пришлось нелегко. Сочувствую.

– Не стоит, – пожала плечами она. – Брак себя исчерпал, пора было заканчивать. А ты женился?

– Нет, – ответил Тру. – До этого так и не дошло. Сейчас живу один.

Хотя это было довольно эгоистично, Хоуп почувствовала облегчение.

– Но зато у тебя есть Эндрю. Ему ведь уже за тридцать?

– Тридцать четыре, – отозвался Тру. – Я вижусь с ним несколько раз в год, он сейчас живет в Антверпене.

– Он женат?

– Да, уже три года.

Ничего себе, поразилась Хоуп. Это не укладывалось в голове.

– А дети есть?

– Моя невестка Аннетт беременна первенцем.

– Значит, ты скоро станешь дедушкой?

– Похоже на то, – признал Тру. – А у тебя есть дети, о которых ты так мечтала?

– Двое, – кивнула Хоуп. – Мальчик и девочка. Хотя, наверное, правильнее сказать, молодой человек и девушка, им уже за двадцать. Джейкоб и Рейчел.

Тру нежно сжал ее руку:

– Я рад за тебя.

– Спасибо. Ими я горжусь больше всего в жизни, – ответила Хоуп. – Ты по-прежнему работаешь гидом?

– Нет, три года назад ушел на покой.

– Скучаешь по работе?

– Ничуть, – заверил Тру. – Мне уже стало нравиться вволю спать по утрам и не думать, явились львы ко мне на порог или нет.

Хоуп чувствовала, что беседа, как ручеек, обегает самые серьезные темы, но разговаривать с Тру было удивительно легко. Она невольно вспомнила своих подруг, с которыми можно было не общаться по нескольку месяцев, а потом продолжить разговор с того места, на котором расстались. Хоуп и не предполагала, что с Тру будет примерно так же, но приятную непринужденность подпортил истинно арктический порыв ледяного ветра, от которого не спасла и теплая куртка, – над дюной даже поднялся песок. Оглянувшись, Хоуп увидела, что шарф слегка сдвинулся на скамье, а края писем затрепетали.

– Подожди, я сложу все обратно, а то унесет.

Она поспешила к почтовому ящику. По дороге сюда ноги казались свинцовыми, зато сейчас Хоуп чувствовала себя помолодевшей, будто время повернуло вспять. Так оно и есть, подумала она.

Закрыв дверцу ящика, Хоуп обернулась к Тру, подошедшему следом.

– Твое письмо я оставлю себе, – сказала она, – если ты не против.

– Отчего же, я писал его для тебя.

Хоуп надела шарф.

– Почему ты не написал, что по-прежнему в Уилмингтоне? Можно было добавить строчку: «Жди меня».

– Я не знал, надолго ли останусь. Мне было неизвестно, в каких числах ты придешь, а оригинала твоего письма в ящике уже не было.

Она склонила голову набок:

– На сколько же ты планировал остаться?

– До конца года.

Хоуп показалось, что она ослышалась.

– Ты собирался ходить сюда до января?! А потом что, вернуться в Африку?

– Ты наполовину права. Я собирался остаться до января, но в Африку не хотел возвращаться. По крайней мере, не сразу.

– Куда же ты планировал отправиться?

– Я собирался поселиться в Штатах.

– Почему?

Казалось, его озадачил этот вопрос.

– Чтобы искать тебя, – ответил он.

Хоуп открыла рот, но не нашла слов. «Это как-то нелогично», – пришла ей в голову мысль. Она не заслуживает такой преданности. Она же его бросила. Видела, как он страдает, но уехала, оставив Тру одного на дороге. Она разрушила его надежды и принялась строить жизнь с другим человеком.

Но во взгляде Тру читалось, что его любовь не потускнела, а ведь он еще не знает, как она тосковала по нему и как до сих пор его любит. Тихий, но внятный голосок призывал ее быть осторожной и абсолютно честной, чтобы не сделать Тру больно еще раз. Но в эмоциональном вихре их воссоединения этот голосок звучал будто издалека, становясь эхом, стихшим почти до шепота.

– Что ты делаешь сегодня днем? – спросила Хоуп.

– Ничего. А что ты задумала?

Не отвечая, она улыбнулась, уже зная, куда им пойти.

Они возвращались той же дорогой и достигли наконец песчаной ложбины, отделявшей Берд-Айленд от Сансет-Бич. Вроде бы показались очертания пирса, но ослепительный блеск водной глади под солнцем мешал смотреть вдаль. Длинные, спокойные волны мерно набегали на берег. На пляж высыпали люди: крохотные фигурки двигались у кромки воды. Воздух был напоен запахом сосен и ветра, но от обжигающего холода сводило пальцы.

Они шли неторопливо. Тру не возражал, Хоуп заметила, что он немного прихрамывает, и задалась вопросом: что же случилось. Может, и ничего особенного – артрит, например, или какой-нибудь результат активной жизни, но это напомнило ей, что, несмотря на общую историю, они во многих отношениях незнакомцы. Она бережно хранила память о Тру, но он не был обязан оставаться прежним.

А вдруг остался?

Идя рядом с ним, Хоуп не была уверена. Все, что она знала, – с Тру ей все так же легко и комфортно, как двадцать четыре года назад. Поглядывая на него, Хоуп видела, что и ему с ней хорошо. Он тоже держал руки в карманах, щеки зарозовели на холоде, и вид у него был спокойный, даже умиротворенный, точно у вернувшегося домой человека после долгих странствий. Начинался прилив, поэтому они шли по краешку пляжа аккуратно, остерегаясь волн, которые могли промочить обувь.

Завязался разговор, свободный и непринужденный, совсем как прежде. Говорила в основном Хоуп, рассказывая о смерти своих родителей, о работе и совсем коротко о браке и разводе с Джошем. Центром же беседы, как она сама заметила, стали Джейкоб и Рейчел. Хоуп пересказала бесчисленные истории из их детства и юности, призналась, как боялась операции на сердце Рейчел, и все это время видела в лице Тру теплоту или тревогу, свидетельства сопереживания. Конечно, вспоминалось не все – некоторые детали забылись, но Тру инстинктивно угадывал недостающие нити в узорах ее прошлого. Когда они проходили под пирсом, Хоуп показалось, что Тру уже практически все знает об ее материнстве.

После подъема на сыпучий песок, сворачивая к тропе через дюны, Хоуп пошла впереди. В отличие от крайне утомительного пути до «Родственных душ», обратную дорогу она едва замечала. Пальцы в карманах куртки уже согрелись, и хотя говорила в основном Хоуп, она ничуть не запыхалась.

По тропинке они вышли на улицу, и Хоуп увидела, что рядом с ее машиной припаркована другая.

– Твоя? – спросила она.

– Прокатная, – отозвался Тру.

Логично, подумала Хоуп, но отметила, что машины стоят совсем рядом, будто притянутые друг к другу той же волшебной силой, воссоединившей Тру и Хоуп. Она нашла это удивительно трогательным.

– Давай я поеду первой? – предложила Хоуп. – А то путь довольно неблизкий.

– Поезжай.

Открыв дверь, Хоуп села за руль. В машине было холодно, и, заведя мотор, она поставила обогреватель на максимум. Через окно Хоуп видела, как Тру садится в свою машину. Она сдала назад и остановилась на улице подождать его. Когда Тру показал, что готов, Хоуп сняла ногу с педали тормоза, и машина покатила вперед, навстречу новому дню, начавшемуся с невероятного события, и к будущему, о котором она пока не могла и думать.

В тишине мысли начали разбредаться. Хоуп часто поглядывала в зеркало, убеждаясь, что Тру не исчез и у нее не галлюцинации. Она никак не могла поверить, что он узнал об ее письме.

«Но Тру же узнал», – мысленно возразила она себе.

Он здесь. Он приехал, потому что Хоуп хотела его видеть. И он все еще любит ее.

Она глубоко вздохнула, успокаиваясь. В салоне наконец стало теплее. Тру повторял все маневры автомобиля Хоуп. По мосту они выехали на шоссе, где светофоры, будто сговорившись, давали им зеленый свет, и вскоре поравнялись с Каролиной-Бич. Проехав маленький мост, они через несколько поворотов оказались перед коттеджем, который снимала Хоуп.

Она подождала, пока Тру остановится рядом и выключит мотор, и только потом вышла, слыша, как постукивает остывающий двигатель. Тру в своей машине обернулся и что-то взял с заднего сиденья – его волосы серебристой копной мелькнули за стеклом.

По небу плыли тонкие облака, немного смягчая яркость солнца. Ветер не унимался, и после тепла машины Хоуп вздрогнула и обхватила себя руками. Где-то в кронах деревьев запела кардиналовая овсянка; разглядев ее, Хоуп сразу вспомнила письмо Джо Лене. «Кардиналы, – говорилось там, – образуют пары на всю жизнь…» При этой мысли Хоуп невольно улыбнулась.

Тру легко выбрался из машины с холщовой сумкой в руке – его движения остались такими же гибкими и ловкими, как четверть века назад, – и прищурился, рассматривая коттедж.

– Здесь ты остановилась?

– Сняла на недельку.

Он оглядел дом и повернулся к Хоуп:

– Напоминает коттедж твоих родителей.

Она снова улыбнулась, пребывая во власти воспоминаний.

– Я тоже об этом подумала, когда увидела его.

Лучи осеннего солнца косо ложились на землю, когда Тру шел за Хоуп к крыльцу. В прихожей она стянула шапку, перчатки и шарф и повесила куртку в шкаф. Тру повесил рядом свою куртку, а холщовая сумка отправилась на тумбочку, к вещам Хоуп. В этой слаженности было что-то очень уютное и домашнее, словно они всю жизнь делали это вместе.

Из окон слегка сквозило. Хоуп уже отрегулировала термостат, но дом с трудом выдерживал натиск стихий. Растирая руки выше локтей, чтобы разогнать кровь, Хоуп смотрела, как Тру изучает обстановку. У нее возникло ощущение, что от его взгляда по-прежнему ничто не может укрыться.

– Поверить не могу, что ты и в самом деле здесь, – сказала она. – Вот никогда бы не подумала, что ты приедешь!

– Однако ты ждала меня у почтового ящика.

Хоуп признала справедливость этого замечания и робко улыбнулась, а затем двумя-тремя движениями поправила уложенные волосы.

– Разговор вела почти исключительно я, и теперь мне хочется послушать о тебе.

– Моя жизнь была вовсе не такой интересной.

– Так я тебе и поверила, – скептически протянула Хоуп и тронула его за локоть. – Ты голоден? Будешь есть?

– Только если ты составишь мне компанию. Я поздно завтракал, так что с голоду не умираю.

– Тогда, может, бокал вина? Наша встреча заслуживает того, чтобы ее отпраздновать.

– Согласен, – сказал Тру. – Тебе помочь?

– Нет, но, если ты не против, включи камин. Поверни вон тот выключатель возле каминной полки. Автоматика… Чувствуй себя как дома, я сейчас вернусь.

Хоуп пошла на кухню и открыла холодильник. Вынув бутылку вина, она наполнила два бокала и вернулась в гостиную. В камине уже горел огонь, Тру сидел на диване. Вручив ему бокал, Хоуп поставила свой на кофейный столик.

– Дать тебе плед? Мне все равно как-то зябко.

– Нет, мне нормально, – отказался Тру.

Хоуп взяла плед с кровати, присела на диван и как следует укрылась, после чего потянулась за бокалом. Тепло от камина медленно распространялось по комнате.

– Как хорошо… – мечтательно протянула она, думая, что Тру так же красив, как в их первую встречу. – Совершенно невероятно, но удивительно хорошо…

Тру засмеялся таким знакомым ей смехом.

– Не просто хорошо, а чудесно, – подняв бокал, он добавил: – За «Родственные души»!

Чокнувшись, они отпили вина. Тру улыбнулся:

– Знаешь, я удивлен, что ты не поехала в Сансет-Бич.

– Там теперь все иначе, – объяснила Хоуп. «Все стало по-другому с тех пор, как я встретила тебя», – мысленно добавила она.

– А здесь ты уже бывала?

Хоуп кивнула.

– Впервые я приехала сюда, когда разводилась с Джошем. – Она коротко рассказала, что ей пришлось пережить и как поездка на побережье привела в порядок мысли. – Я еле сдерживала эмоции, но пока была тут одна, до меня дошло, как страдают от развода наши дети, даже если они этого не показывают. Я была им нужна и именно здесь начала думать в первую очередь о них.

– Судя по всему, ты отличная мать.

– Я старалась, – пожала плечами Хоуп. – Но я и ошибок много совершила.

– Мне кажется, одно другому не мешает. Такова родительская доля. Я вот до сих пор сокрушаюсь, что мало времени уделял Эндрю.

– Он что-то сказал по этому поводу?

– Нет, но он бы и не стал ничего говорить. Время действительно летит: совсем недавно он был маленьким мальчиком – и вдруг отправился в Оксфорд.

– Но до его отъезда ты жил в Хванге?

– Да.

– А потом уехал!

– Откуда ты знаешь?

– Я тебя искала, – объяснила Хоуп. – Прежде чем положить письмо в почтовый ящик.

– Когда?

– В 2006-м, после развода с Джошем, когда впервые съездила в Каролину-Бич. Я помнила, где ты работаешь, и связалась с лагерем в Хванге, а потом с другими лоджами, но ты как в воду канул.

Тру словно обдумывал услышанное – взгляд на несколько секунд стал рассеянным, и у Хоуп возникло ощущение, что он хочет что-то сказать, но не может. Потом Тру мягко улыбнулся.

– Жаль, что я не знал, – сказал он наконец. – Хотелось бы мне, чтобы ты меня нашла…

«А мне-то как хотелось», – подумала Хоуп.

– А что случилось? Мне казалось, тебе нравилось в Хванге?

– Нравилось, – согласился Тру. – Но пришло время двигаться дальше.

– Почему?

– В лагере сменилось руководство, и многие гиды ушли, включая моего друга Роми. Он удалился на покой года на два раньше меня. В лодже началась реорганизация, Эндрю поступил в колледж – меня больше ничто не держало в Зимбабве. Я подумал, если начинать на новом месте, то лучше раскачиваться побыстрее, поэтому продал дом в Булавайо и уехал в Ботсвану. Поступил работать в лагерь, о котором слышал много интересного.

«Значит, он все же уехал в Ботсвану», – подумала Хоуп.

– А мне все ваши заповедники кажутся интересными.

– В большинстве случаев действительно есть на что посмотреть, – согласился Тру. – Ты ездила на сафари? Ты говорила, что непременно соберешься.

– Пока нет, но это в планах, – отозвалась Хоуп. Вспомнив, сколько лоджей обзвонила и сколько писем разослала, она спросила: – А что такого интересного в том лагере в Ботсване? Он известный?

– Нет, совсем нет. Скорее, это лагерь средней руки: удобства на улице, еда из полуфабрикатов и тому подобное, да и животных немного. Но я слышал, что на той территории есть львы, точнее, конкретный прайд.

– Тебе же львы не в диковинку!

– Тут другое, – отозвался Тру. – Ходили слухи, что те львы успешно охотятся на слонов.

– Как могут львы одолеть слона?

– Сперва и я не поверил, но потом встретил гида, который там раньше работал, и он рассказал, что хотя своими глазами охоты не видел, но на следующий день наткнулся на обглоданный слоновий скелет – львы пировали почти целую ночь.

Хоуп с сомнением посмотрела на него:

– Может, слон был болен и львы добили ослабленное животное?

– Я вначале тоже так подумал. Знаешь, львов называют царями зверей. Даже диснеевский мультфильм «Король Лев» поддерживает этот миф, но я по опыту знаю: это не так. Царями буша всегда были слоны. Это огромные, устрашающие, истинно доминирующие лидеры. Сотни раз я видел, как слоны приближались к львам, и те пятились. Но если гид прав, я должен был это увидеть – мысли о подобной возможности не давали покоя. Эндрю все равно уехал учиться, и я подумал – почему бы и нет?

Тру сделал глоток вина и продолжил:

– Когда я начал там работать, выяснилось, что ни один из гидов лично львиных подвигов не видел, но все в это верили, потому что время от времени натыкались на обглоданные слоновьи скелеты. Если это правда, то имела место огромная редкость: даже если львиный прайд в состоянии завалить слона, львы всегда предпочтут более легкую добычу. Главным источником пищи местным львам, как и везде, традиционно служили импалы, бородавочники, зебры и жирафы. За время работы мне ни разу не попался ни один обглоданный слон, но на третий год настала засуха, да еще какая… На несколько месяцев. Среди зверей начался падеж, уцелевшие мигрировали в дельту реки Окаванго. Львы же никуда не делись и постепенно оголодали. И однажды, выехав на экскурсию с гостями, я это увидел.

– Ты серьезно?!

Тру кивнул, точно погружаясь в прошлое. Хоуп смотрела, как он крутит в руках бокал с вином.

– Слон был небольшой, не из главных самцов, но львы отделили его от стада и взялись за дело. Военная операция, да и только, – у каждого была своя задача. Один начал рвать ему ногу, второй прыгнул на спину, остальные окружили и выжидали, когда слон утратит силы. Не поверишь, это не была кровавая бойня. Напротив, все проходило очень спокойно и методично. Прайд вел себя осторожно, нападение заняло от силы полчаса. А когда слон начал слабеть, они набросились на него всей стаей. Слон повалился на бок, и вскоре все было кончено.

Пожав плечами, Тру добавил:

– Может, тебе жалко слона, но меня восхитили львы. Это, безусловно, один из самых запоминающихся случаев за всю мою карьеру.

– Невероятно, – проговорила Хоуп. – Но, получается, это видел не только ты?

– Да, в джипе было шестеро гостей. Кто-то из них затем продал снятое видео каналу «Си-эн-эн». Я ролика не видел, но несколько лет потом слышал от гостей, что многие смотрели. Сафари-лодж, где я работал, стал очень популярен после этого. Но вскоре пошли дожди, засуха закончилась, вернулись обычные для тех мест животные, и львы переключились на более легкую добычу. Я больше ни разу не видел нападения на слона или обглоданный скелет. Вроде был еще один случай, несколько лет спустя, но я тогда уже там не работал.

Хоуп улыбнулась:

– Могу только повторить то, что я сказала тебе при нашем знакомстве: у тебя самая интересная работа из всех, какие я знаю.

– Случаются любопытные моменты, – согласился Тру.

Она наклонила голову набок:

– Ты сказал, Эндрю поступил в Оксфорд?

Тру кивнул.

– Он учился гораздо лучше меня. Блестящие способности к точным наукам.

– Ты, наверное, гордишься им?

– Горжусь, конечно, но тут он явно не в меня, а в себя самого. И в Ким, разумеется.

– Как она, кстати? По-прежнему замужем?

– Да. Другие дети уже взрослые. По иронии судьбы она снова живет рядом со мной: я обосновался в Бантри-Бей, а они с мужем переехали в Кейптаун.

– Я слышала, там очень красиво.

– О да. Изумительное побережье, великолепные закаты.

Хоуп смотрела в свой бокал.

– Не передать, сколько раз я думала о тебе за эти годы. Как ты проводишь дни, что видишь, как там поживает Эндрю…

– Довольно долго я жил как и прежде. Сосредоточился на работе и Эндрю. Ездил на два, иногда даже на три сафари в день, играл на гитаре, по вечерам рисовал, а приезжая в Булавайо, смотрел, как растет сын. Через год Эндрю увлекся моделями поездов, затем скейтбордингом, после игрой на электрогитаре, дальше химией и, наконец, девушками. В таком порядке.

Хоуп кивнула, вспоминая, чем в свое время увлекались Джейкоб и Рейчел.

– А как прошел переходный возраст?

– У него уже образовался свой круг общения – приятели, постоянная девушка. Был период, когда я в Булавайо чувствовал себя держателем гостиницы, но я понимал тягу сына к независимости и относился к этому спокойнее, чем Ким. Ей было труднее отпустить от себя сильно подросшего маленького мальчика.

– Со мной та же история, – призналась Хоуп. – Наверное, это чисто материнская особенность.

– Труднее всего пришлось, когда он уехал в университет. Это очень далеко, я не мог приезжать часто, да Эндрю этого и не хотел, поэтому мы виделись на каникулах либо между семестрами. Но это уже совсем не то. Возвращаясь из буша в Булавайо, я не находил себе места, не знал, куда себя деть. Поэтому, услышав про львов, живо собрался и уехал в Ботсвану.

– Эндрю к тебе приезжал?

– Да, но нечасто. Иногда мне казалось, что я зря продал дом в Булавайо. Эндрю никого не знал в Габороне – у меня там была квартира, – а приезжая на каникулы, он хотел повидать друзей. Ким тоже требовалось общение с сыном. Иногда я возвращался в Булавайо и останавливался в гостинице, но это все было не то. Сын уже стал взрослым. Я видел, что у него своя жизнь.

– А кто Эндрю по специальности?

– Сперва он выбрал химию и говорил, что будет инженером, но после выпуска заинтересовался драгоценными камнями, особенно цветными бриллиантами. Теперь он бриллиантовый брокер, регулярно летает в Нью-Йорк и Пекин. Он был хорошим мальчишкой, из которого вырос прекрасный человек.

– Я бы хотела с ним познакомиться, – сказала Хоуп.

– Я тоже хочу вас познакомить.

– А в Зимбабве он ездит?

– Нечасто, как и мы с Ким. Там сейчас непростые времена.

– Я слышала о конфискации земель. Это и вашей фермы коснулось?

Тру кивнул.

– Да. Бесчинств, которые творили люди вроде моего деда, не счесть, но все равно отбирать землю было жестоко. У Родни в правительстве имелось множество знакомых, поэтому он был уверен, что ему ничего не грозит, но однажды на грузовиках подъехали солдаты с представителями власти и окружили ферму. У них с собой были официальные бумаги, где говорилось, что ферма конфискуется вместе со всем имуществом, буквально до нитки. Отчиму и сводным братьям дали двадцать минут на сборы самого необходимого из личных вещей и вывели с фермы под дулами автоматов. Кто-то из наших работников попытался протестовать – их застрелили на месте. Вот так отчим со своими сыновьями лишился всего. Ферма им больше не принадлежала, и ничего поделать они не могли. Это случилось в 2002 году. Я тогда был в Ботсване. Мне рассказывали, что отчим быстро опустился, начал пить и через год покончил с собой.

Хоуп сидела молча, вспоминая историю семьи Тру. Эпический, мрачный, прямо шекспировский сюжет.

– Это ужасно.

– Да. Те, кому раздали эту землю, мучаются до сих пор. Они не знают, что с ней делать, не умеют ее обрабатывать, не понимают, как чинить оборудование, что такое ирригация, не умеют грамотно чередовать культуры. Сейчас вообще ничего не растет. Теперь ферма стала пристанищем для непонятных людей, и так по всей стране. Прибавь сюда крах национальной валюты…

Тру не договорил. Хоуп попыталась себе это представить и не смогла.

– Похоже, ты вовремя оттуда выбрался.

– Радоваться тут нечему. Зимбабве всегда была моим домом.

– А твои сводные братья, что с ними?

Тру осушил бокал и поставил его на стол.

– Оба в Танзании. Снова фермерствуют, но, конечно, не сравнить с тем, что было. Земли у них мало, и она далеко не такая плодородная, как на ферме деда. Я знаю об этом только потому, что им пришлось занять денег у меня, и они не всегда вовремя вносят платежи.

– С твоей стороны было благородно помочь им.

– Они, как и я, не выбирали семью, в которой родились. Да и мама, наверное, хотела бы, чтобы я так поступил.

– А твой биологический отец, ты с ним еще встречался?

– Нет, – отозвался Тру. – Мы пару раз говорили по телефону, когда я вернулся в Зимбабве, но он вскоре умер.

– С его другими детьми ты так и не стал знакомиться?

– Нет, – ответил Тру. – Уверен, они тоже не горят желанием. Письмо от поверенного, в котором меня извещали о смерти отца, ясно дало это понять. Не знаю, какими соображениями они руководствовались. Может, я для них лишь напоминание о том, что их мать не была единственной женщиной, которую любил отец, или они боялись, что я предъявлю права на наследство, но я не видел причин игнорировать их волю. И мой отец, и его дети для меня остались практически чужими людьми.

– Все же я рада, что тебе удалось с ним познакомиться.

Тру отвел взгляд от огня.

– Я тоже. Я по-прежнему храню рисунки и фотографии, которые он мне отдал. Кажется, это было так давно…

– Это и было давно, – тихо сказала Хоуп.

– Слишком давно, – произнес Тру, взяв ее за руку, и Хоуп вдруг поняла, что он говорит о ней. Она почувствовала, как запылали щеки, когда Тру пальцем начал поглаживать ее кожу. До боли знакомое прикосновение. Как же им посчастливилось отыскать друг друга? Тру словно и не изменился за четверть века, но это лишь подчеркивало, какой неузнаваемой стала ее жизнь. Если он был, как прежде, хорош собой, Хоуп ощущала себя постаревшей. Если он чувствовал себя легко в ее присутствии, то у нее его прикосновение вызывало волну эмоций. Еле справившись с собой, Хоуп сжала его руку, а затем отпустила: она еще не готова к большей близости. Но все же ободряюще улыбнулась Тру, прежде чем отодвинуться.

– Значит, я правильно поняла: ты был в Хванге до девяносто девятого или двухтысячного, а затем перебрался в Ботсвану?

Он кивнул.

– Я уехал в девяносто девятом и прожил в Ботсване пять лет.

– А потом?

– А вот для дальнейшего рассказа мне, пожалуй, нужно еще вина.

– Я принесу, – взяв у него бокал, Хоуп скрылась на кухне и через минуту вернулась. Накрывшись мягким пледом, она подумала, что комната наконец-то прогрелась. Как уютно… День продолжал оправдывать ожидания.

– Так, – начала она. – В каком году это произошло?

– В две тысячи четвертом.

– А что случилось?