Сновидец. Призови сокола Стивотер Мэгги
– Краденые, – сказал Диклан. – Ну или добытые на археологических раскопках.
– Здесь все такое скучное?
– Надеюсь, – ответил Диклан.
Номер два: механические маски. Свет в основном исходил от свечей, мерцавших перед черным экраном телевизора. У всех масок были стеклянные глаза и что-то вроде меха, наклеенного на человеческие черты лица. Десятки пустых глазниц смотрели в никуда. Между масками, на стенах, в позе агонии, были растянуты шкуры животных. Полоски зебры, вымирающие экосистемы, цвет слоновой кости и акулья серость; в комнате пахло существами, которые недавно были живы. Здесь толпились люди; Ронану и Диклану пришлось проталкиваться, чтобы найти место.
Диклан направился к стоявшим в углу рамам. Ронан замер; он не хотел подходить ближе к маскам. Все это неприятно напомнило ему о крабах-убийцах, а те, в свою очередь, неприятно напомнили о Гарварде. Он задержал дыхание, чтобы не втягивать вонь мертвых животных.
Чья-то рука ухватила его за плечо.
Рослая женщина с дофаминовой трясучкой смотрела на него сверху вниз. Она выглядела так, как будто должна была преподавать арифметику, а не стоять в комнате, полной масок – волосы, натянутые так же туго, как шкуры на стенах, блузка, застегнутая до подбородка, галстук-бабочка на шее.
– Вернулся? – спросила она.
Ронан попытался высвободиться, но пальцы у нее были такие длинные, что обхватывали бицепс целиком. Он мог бы вырваться, но она была настолько сильна, что он бы влетел в компанию людей у себя за спиной, если бы дернулся.
– Э… ошиблись номером, леди. Положите трубку и наберите еще раз.
– Она не ошибается, – сказала другая женщина, отворачиваясь от масок.
Ронан моргнул: она выглядела точь-в-точь как та, что держала его за руку. Потом он заметил небольшие различия – нос чуть подлиннее, заметные морщинки, более глубокие глазницы. Сестры, одна немного старше. Она склонилась к Ронану.
– Эти маски смотрят на тебя? Если да, значит, они твои.
– Ты бы не вернулся, если бы они не смотрели на тебя, – сказала первая.
Ронан снова подергал руку.
– Никуда я не возвращался.
– Значит, ты уже носишь маску, – сказала вторая. – Кто ты вообще?
Это тоже казалось сном, только во сне Ронан мог менять содержание. Здесь он имел ровно столько сил, сколько его физическое тело.
Ронан вырвался. Сестры рассмеялись, когда он попятился.
Когда Диклан, секунду спустя, коснулся его плеча, Ронан вздрогнул.
– Перестань скакать, – сказал Диклан, разворачивая его и увлекая через толпу. Прежде чем Ронан успел возразить, брат вполголоса добавил: – Они тоже говорят об этом человеке. О том, кого имели в виду Энджи и Гейдар. О «нем».
«Скажи это, – подумал Ронан. – Скажи «Брайд».
Номер три, четыре, пять. Шесть, семь, восемь, девять. Они видели краденые произведения искусства, расшитые драгоценными камнями платья, помещения, испачканные кровью, редких животных, висящих на стенах, ювелирные украшения из коллекций мертвецов. Оружие. Много оружия. Еще яды и наркотики. Они открыли одну дверь, и там был мужчина, державший за горло женщину. Глаза у нее выпучились, вены вздулись, но, увидев братьев Линч, она беззвучно произнесла: «Уходите». Было что-то ужасное в этой сцене, в их молчаливом пособничестве, в том, что женщина не старалась спасти свою жизнь, в том, что они не могли понять, кто она – клиент или товар. Ронан закрыл дверь, зная по опыту, что это зрелище будет преследовать его во сне.
В очередном номере предсказательница судьбы с третьим глазом, вытатуированным на лбу, сказала Ронану:
– Двадцать долларов, последнее предложение, твое будущее.
Как будто Ронан уже начал торговаться.
– Я и так в курсе, – ответил он.
– Правда?
– Ронан, – сказал Диклан. – Пошли.
– Линч! – Какой-то мужчина, который стоял, опираясь на трость, рядом с коробкой, полной других коробок, узнал Диклана. – Ты его видел? Видел, как он бежит?
Диклан – воплощенная деловитость – лишь небрежно повел пальцами, проходя мимо, но Ронан замедлил шаг.
– Кто? – спросил он. – Объясните мне. Не надо игр.
Старик жестом подозвал его ближе и потянулся к уху. От него пахло чесноком, чем-то сладким, чем-то зловонным, как от Газолина – исчезающего кабана.
Диклан остановился и посмотрел через плечо на Ронана, прищурившись. Он не понимал, что происходит, но ему это не нравилось, именно потому что он не понимал, что происходит.
– Мне нужно его имя, – потребовал Ронан.
«Ты хочешь понять, по-настоящему ли это всё».
«Скажи», – подумал Ронан.
И старик прошептал:
– Брайд.
Номер десять. Библиотека на верхнем этаже, пережиток давно минувших времен. Помещение было очень длинным и узким, мрачным и тесным, с одной стороны уставленным темными книжными шкафами, с другой – оклеенным малиново-золотыми обоями, в тон малиново-золотому ковру. Тускло блестели пыльные хрустальные подвески на люстрах, как насекомые, попавшие в паутину. Произведения искусства были повсюду – висели на стенах, стояли, прислоненные к клавикордам и к фортепиано в середине комнаты. Откуда-то доносилась музыка – какой-то таинственный камышовый инструмент.
Человек в фиолетовом дождевике, направлявшийся к выходу, спросил Диклана:
– Время есть?
– Не сегодня, – сказал тот, как будто отвечая на совсем другой вопрос.
Фиолетовый дождевик повернулся к Ронану, и Диклан решительно коснулся рукой его груди.
– И у него тоже.
Мужчина вздохнул и пошел дальше.
Диклан остановился перед двумя абстрактными картинами – одна из них была жестокой или полной страсти, в зависимости от точки зрения, а вторая – замысловато черной. По бокам висели старинные скрипки, с хилыми и хрупкими от времени телами. Первая картина Ронана не интересовала, а вторая манила – она могла быть столь многим, в то же время оставаясь абсолютно черной. Он не только видел это, но и чувствовал.
– Сон? – уточнил Ронан.
Диклан ответил:
– Это – Сулаж. Вон та – де Кунинг. Несколько миллионов долларов за обе. Нравится?
Ронан указал подбородком на картину Сулажа.
– Вон та ничего себе.
– «Ничего себе». Еще бы. Все черное, да? – горестно проговорил Диклан. – Сулаж сказал: «Окно выходит наружу, а картина должна делать обратное – смотреть внутрь нас».
Он процитировал совершенно точно. Как и у отца, у Диклана были слух и вкус к изящным оборотам речи, но, в отличие от Ниалла, он редко это демонстрировал.
– А тебе нравится? – спросил Ронан.
Диклан ответил:
– Мне от них, блин, хочется плакать.
Ронан никогда не видел, чтобы его старший брат, блин, плакал; он не мог даже отдаленно вообразить себе это. Диклан принялся рыться в куче холстов, которые громоздились друг на друга. Эти картины были скучные, поэтому Ронан предоставил брату бродить всё расширяющимися кругами. Холсты, рисунки пастелью по стеклу, бумага, свернутая неровными рулонами, скульптура, тянувшаяся к свету, доски, поставленные под углом, словно кто-то начал строить карточный домик… Ему хотелось сфотографировать всё это и послать Адаму, но у Ронана было ощущение, что здесь не слишком любезно относятся к фотографиям.
Потом Ронан это увидел.
Это. Это.
Ее.
– Диклан, – позвал он.
Диклан продолжал рыться в картинах.
– ДИКЛАН.
Брат развернулся, услышав его интонацию. Ронану не нужно было указывать пальцем. Он просто смотрел, позволяя брату смотреть вместе с собой.
В пятидесяти шагах, сквозь тесно стоящие прилавки, в тусклом свете… но это было не важно. Ронан где угодно узнал бы свою мертвую мать.
18
«Брайд», – говорили они.
Это имя носилось по всему отелю. Фарух-Лейн показалось, что она уловила конец слова, когда вошла в комнату, и услышала начало в ту секунду, когда выходила.
Брайд. Брайд. Брайд.
Возможно, Зет. Уж точно некто примечательный. Кем бы он ни был, он держал под своей властью всех в этом странном месте.
«Кто он такой? Тот, за кем стоит следить».
Если Брайд привлекал внимание людей в таком месте, он должен был быть кем-то воистину незаурядным.
К сожалению, она сразу же поняла, что вляпалась по уши. Это не была Кармен Фарух-Лейн, стоящая среди вооруженных Модераторов перед очередным Зетом. Это была Кармен Фарух-Лейн, совсем недавно – тихая обывательница, спешно превратившаяся в специального агента и теперь оказавшаяся в здании, полном людей, которые существовали за границами остального мира. Ей казалось, что они поймут это, как только она войдет. Они взглядывали на Фарух-Лейн и отводили глаза; их внимание привлекало нечто за пределами ее зрения. Например, это имя. Брайд. Брайд. Брайд. Она думала, что обычный льняной костюм и длинное пальто будут правильным выбором, но оказалось, что она ошиблась. Фарух-Лейн выглядела слишком чистой, слишком правильной, слишком своей в мире, который сейчас создавался.
– Здесь не любят закон, – сказал ей по телефону Лок. – Здесь действует договоренность.
– Договоренность? – переспросила она. – Типа бесполетной зоны? Места, куда нельзя заходить?
Она слышала об этом в новостях, но не могла сейчас припомнить подробности. Места, куда не заходят копы, места, где действуют свои законы. Кажется, до сих пор она не особо верила в их существование.
– Места за пределами нашей зарплаты, Кармен. Спаси мир, – сказал Лок, – а потом сможешь вернуться на Волшебный базар и прибраться.
Она должна была искать признаки Зетов, то есть нечто необычное. Но здесь все было необычным. Неуютным. Оружие. Краденые произведения искусства. Полная комната скромных молодых мужчин и женщин, выставленных в качестве товара. Собаки, постриженные подо львов. Электроника со стертыми серийными номерами. Полные коробки водительских прав и паспортов. А маски? Их приснили? А слоновую кость?
Она не знала, как отличить.
По мере того как количество взглядов возрастало, Фарух-Лейн почувствовала, что вновь злится на Парцифаля. Невероятно – учитывая, что он даже не пошел с ней. Тем не менее он умудрился ее взбесить. Будь его видение более конкретным, она бы знала, что искать.
Если бы кто-нибудь что-нибудь спросил, она назвалась бы покупателем – это было ее прикрытие. Помимо платка-приглашения, Фарух-Лейн вручили тридцать тысяч долларов наличными. «Падма Марк». Она сомневалась, что выглядит как Падма. Парцифалю тоже прислали приглашение – правда, он им не воспользовался; оно было на его имя. Когда Фарух-Лейн спросила Лока, почему он остался Парцифалем Бауэром, в то время как ей пришлось быть Падмой, Лок ответил: потому что у Парцифаля достаточно разрушительная история, если хорошенько подумать. Парцифаль выглядел как человек, вполне подходящий к здешним товарам.
Парцифаль Бауэр? Разрушительный?
Они все смотрели на нее. Она подумала: «Надо купить что-нибудь». Люди перестанут пялиться, если она что-нибудь купит.
Но Фарух-Лейн не хотела покупать ничего нелегального, чтобы не чувствовать себя сообщницей. Ее мир действовал, повинуясь системе, в которую она, в целом, верила, – это была система законов, созданных для того, чтобы поощрять этику, честность и грамотное использование ресурсов.
Она была готова поступиться лишь определенным количеством принципа. Даже ради спасения мира.
Вот. Предсказательница будущего. Предсказания будущего могли быть сомнительны по качеству, но не в отношении легальности. Фарух-Лейн подождала, пока не убрались несколько мужчин, похожих на священников, а затем подошла ближе. У женщины за столиком был третий глаз, вытатуированный между бровей, и странные серебристые кудряшки, покрывавшие всю голову так плотно, что они казались металлическими. Может быть, ее приснили, подумала Фарух-Лейн, и чуть не рассмеялась.
Она поняла, что ей очень страшно.
– Сколько? – спросила она у женщины.
Ее голос не звучал испуганно. Это был голос Кармен Фарух-Лейн, молодого профессионала, которому вы можете доверить свое будущее.
Кудряшки не качнулись, когда женщина подняла голову. Возможно, она носила парик.
– Две тысячи.
– Долларов?
Это был неправильный вопрос. Фарух-Лейн почувствовала, что он привлек внимание. Четыре женщины в платьях, которые выглядели как официальные костюмы из какой-то другой реальности, где не существовало корпоративной Америки, посмотрели на нее через плечо. Священники как будто двигались в замедленном действии. Высокий мужчина тревожным жестом сунул руку в карман кожаной куртки. Фарух-Лейн торопливо достала деньги и села на стул, на который ей указали.
Выбитая из колеи, она ощутила слабость. В воздухе был разлит какой-то аромат, возможно наркотический. Или дело было просто в колотящемся сердце, в учащенном дыхании.
Они по-прежнему смотрели на нее? Она не желала проверять.
Брайд, Брайд. Они по-прежнему шептали это имя, даже теперь. Возможно, ей мерещилось.
– Дайте руку, – велела предсказательница.
Фарух-Лейн неохотно протянула ладонь, и предсказательница собрала все пальцы вместе, как палочки. Фарух-Лейн подумала: она чувствует ее неровный пульс.
Но гадалка просто произнесла с джерсийским акцентом:
– Гладкая кожа. Чем вы пользуетесь?
Фарух-Лейн моргнула.
– О. А. Овес и аргановое масло.
– Очень красиво, – сказала предсказательница. – Как вы сами. Снаружи – прекрасная женщина. Сейчас посмотрим, что внутри.
Фарух-Лейн рискнула оглянуться, когда предсказательница закрыла глаза. Люди отвели взгляды, но, тем не менее, она чувствовала, что за ней наблюдают. Интересно, насколько расстроится Лок, если она вернется после этого приключения только с одним именем: Брайд.
Внезапно на нее нахлынули запахи тумана, сырости, теплой, недавно пролитой крови. Она вновь была в Ирландии, и тело Натана без возражений принимало пули из пистолета Лока. Мысли Фарух-Лейн бешено понеслись… и предсказательница вновь открыла глаза. Зрачки у женщины стали громадными, и глаза казались черными. Рот приобрел иную форму, чем раньше. Она крепко держала Фарух-Лейн за пальцы.
Предсказательница хитро улыбнулась.
– Брайд… – начала она, и волосы на голове у Фарух-Лейн зашевелились. – Прекрасная дама. Брайд говорит – если хочешь кого-нибудь убить и сохранить это в тайне, не делай этого там, где тебя видят деревья.
Фарух-Лейн почувствовала ее слова раньше, чем услышала.
Она потрясенно приоткрыла рот.
И выдернула руку из хватки предсказательницы.
Та моргнула. И посмотрела на Фарух-Лейн обычными глазами. Ее лицо стало прежним. Просто женщина. Женщина с серебряными кудряшками, глядевшая на Фарух-Лейн точно так же, как в ту секунду, когда та остановилась перед ее столиком.
Но затем выражение лица гадалки сделалось жестче. Она произнесла, громко и отчетливо:
– Кто хочет кусочек закона?
И все до единого повернулись и посмотрели на Фарух-Лейн.
Та не стала ждать.
Она побежала.
19
Диклан знал, что Аврора Линч была сном, но никому не сказал об этом.
В конце концов, это был секрет, а он умел обращаться с секретами. Это к тому же было ложью – поскольку Ниалл ожидал, что они поверят, будто она настоящая, – но Диклан знал, как обращаться с ложью.
Эту тайну было хранить немного тяжелее, чем остальные секреты и неправды Диклана.
Не тяжелее.
Тоскливее.
Аврора заснула не сразу после смерти Ниалла. А должна была. В день его гибели заснули коровы. И кошка. И семейство зябликов, гнездившееся возле фермы. Кофеварка, которая никогда не остывала, теоретически тоже могла быть живой, потому что остановилась, в то время как остальные сонные приборы продолжали работать. Все существа, которые приснил Ниалл, заснули через несколько секунд после его смерти… кроме Авроры.
Это произошло в среду. Диклан это помнил, потому что много лет считал среду днем плохих новостей. Возможно, он и до сих пор так думал. Он ничего не планировал на среду, если только мог. Магическое мышление, да… но, тем не менее, казалось, что середина недели всё портит.
В четверг Аврора еще бодрствовала. Ну, как бодрствовала. Не спала. Она провела без сна всю ночь и беспокойно ходила туда-сюда, как животное, предчувствующее стихийное бедствие. Диклан знал, что она не спит, потому что и сам не спал. В четверг братья Линч еще не стали сиротами.
В пятницу Ронан, с мертвыми глазами, повел Мэтью погулять в поле, оставив Диклана одного в тихом доме с сонным существом по имени Аврора Линч. Диклан испытал облегчение. Ему было невыносимо смотреть на Ронана. Что-то смрадное и темное угнездилось в душе Ронана в ту минуту, когда он обнаружил труп отца; как будто оно пробудилось, когда остальное заснуло. И до сих пор это было самым пугающим во всей ситуации. Доказательством, что жизнь никогда уже не станет прежней.
Аврора в пятницу была заторможенной. Рассеянной. Она начинала куда-то двигаться, а потом ее отвлекали вещи, на которые в норме она не обратила бы внимания. Зеркала. Раковины. Стекло. Аврора шарахалась от металла, внезапно тревожилась, когда чуть не касалась дверной ручки или крана, и снова впадала в транс.
Диклан нашел ее, когда она возилась в кладовке в коридоре. Аврора перекладывала туда-сюда три пальто и тяжело дышала, словно ей не хватало воздуха. Глаза у нее были остекленевшие, полуприкрытые. Он несколько долгих минут наблюдал за матерью, и страх леденил его сердце. Страх и предчувствие.
К тому времени Диклан уверился, что он – единственный в доме, кто знает правду о ней. Единственный, кто знает, что будет дальше.
Ах, Ронан, ах, Мэтью. Братья Линч. Они и не думали, что их ждет новая беда.
Аврора в конце концов заметила его и переключилась с пальто к него.
– Диклан, – сказала она. – Я хотела погулять. Хотела найти…
Он стоял без движения, выпрямившись, когда она обняла его – крепко, хаотично, зарывшись лицом ему в волосы. Диклан почувствовал, что Аврора пошатывается. Он слышал, как бьется ее сердце. Или дело было в нем. Может быть, это он качался. Может быть, это билось его сердце. Может быть, у Авроры вообще не было сердца. У снов нет правил.
Диклан подумал, что останется один, и не будет никого, кроме жутко изменившегося Ронана, кроме Мэтью, чья жизнь зависела от среднего брата… а где-то рядом будет то, что убивает Линчей.
– Завещание в кедровой шкатулке в спальне, в шкафу, – сказала ему в волосы Аврора.
Диклан закрыл глаза. И прошептал:
– Я его ненавижу.
– Мой бесстрашный Диклан, – сказала Аврора, а потом мягко осела на пол.
Сироты Линч.
И теперь Диклан наблюдал за Ронаном, который смотрел на портрет женщины, очень, очень напоминавшей Аврору Линч. Он назывался «Темная леди», и именно за ним Диклан явился на Волшебный базар.
На картине была женщина с золотыми волосами, собранными на уровне подбородка. Она стояла в особой, немного детской манере, выставив вперед голову и шею и с непокорным видом уперев руки в бедра. На ней было полупрозрачное фиолетово-голубое платье, на плечи наброшен мужской пиджак, как будто от холода. Она повернулась, глядя на зрителя, но выражение ее лица трудно было разгадать, потому что глаза скрывались в глубокой тени. На картине преобладали черные, синие, коричневые и серые оттенки, сам по себе образ насыщало желание – зрители, возможно, считали это эффектом от хорошего произведения искусства, но Диклан знал, что это часть сонной магии. Картина была подписана знакомым почерком.
«Ниалл Линч».
– Это папино, – сказал Диклан.
– Блин, я вижу, – Ронан, казалось, был в гневе, хотя это мало что говорило о чувствах, которые он на самом деле испытывал.
Все эмоции, кроме радости, у Ронана обычно выражались как гнев.
– Ты за ней и приехал? А я думал, ты не питаешь теплых чувств к папиным вещам.
Диклан и не питал – но эту картину он хотел.
Она была ему нужна.
Много лет она находилась в частной коллекции в Бостоне – ее продали Колину Гринмантлу, бесчестному собирателю, который в конце концов распорядился убить их отца. Несколько месяцев назад Гринмантл погиб сам – при столь же загадочных обстоятельствах – и дилер, который знал его и Ниалла, связался с Дикланом. Он предложил ему ключ к странной коллекции Гринмантла.
«Возьми что хочешь из отцовских вещей, прежде чем я их продам, – сказал он. – Ты это заслужил своей кровью».
Щедрое предложение. Очень щедрое. Щедрость в масштабе десятков тысяч долларов.
«Не хочу», – ответил Диклан.
Он собирался залечь на дно. Стать невидимкой. Притвориться, что ничего такого в его жизни не было.
«Не хочу» – и, сказав это, он понял, что солгал.
Но кем был Диклан Линч, если не лжецом?
– Легендарная штука, – сказал Диклан Ронану, который рассматривал картину – одну из нескольких, прислоненных к стенам временного киоска.
По слухам, она сводила людей с ума. Пока Ронан громил спальню в гарвардском общежитии, Диклан изучал то, что осталось от коллекции Гринмантла. Он обнаружил, что вскоре после смерти Гринмантла «Темную леди» продали, а затем она сменила десятки хозяев – никто не держал ее у себя дольше пары недель. И вот картину вновь выставили на продажу, на сей раз на Волшебном базаре в Вашингтоне.
Похоже, это была судьба.
– Я куплю ее, если денег хватит, – сказал Диклан.
Братья Линч были богаты, но условно. Ниалл оставил каждому из них недвижимость – Амбары любимому сыну, пустое поле в Северной Ирландии любимому сыну Авроры и стерильно чистый дом в Александрии оставшемуся отпрыску. А еще – деньги, которые позволили бы им жить с комфортом большую часть жизни, если не тратить слишком часто и много на покупку машин, пребывание в больнице и приобретение сверхъестественных картин.
– Спокойней.
– Спокойней, – негромко передразнил Ронан, но, тем не менее, изобразил на лице равнодушие, когда они направились к киоску.
Мужчина, который им заправлял, не походил на торговца произведениями искусства. Больше он походил на владельца спортзала, который улыбается с рекламы изобретенной им программы тренировок, предлагает протеиновые коктейли и всё теряет, когда попадается на использовании стероидов. Волосы у него стояли колючками, почти такими же мощными, как и остальное тело.
– Сколько вон за ту? – спросил Диклан. – За портрет блондинки.
– Двадцать тысяч за эту малышку, – ответил мужчина, стоявший перед холстами. – Вы посмотрите на нее. Какая девочка. С изюминкой.
Диклан оценил его тон, осанку, положение картины, прикидывая, насколько он в это вовлечен и насколько, по его ощущениям, ценна «Темная леди». Какая-то часть мозга отметила и то, как этот тип разговаривал. Частная коллекция слов и фраз Диклана была бесплатной и навеки секретной – идеальное хобби.
Он спросил:
– За портрет неизвестно кого?
Взгляд Ронана буравил ему затылок. Диклан подумал: Ронану бы не повредило, если бы он смирился с ложью ради благой цели.
– От нее снится морской берег, – заявил мужчина. – Моя дочурка говорила, что видела во сне море. Я и сам попробовал. Будь я проклят, если вру. Каждую ночь, пока картина была у меня в доме, мне снилось море. Бесплатный отпуск. Гарантирую.
– Мне не нужны салонные фокусы, – сказал Диклан. – Я просто хочу что-то повесить в столовой. Три с половиной.
– Двадцать – и кончено.
Стоимость сверхъестественных предметов всегда субъективна. Сколько стоит ощущение, что ты обладаешь чем-то невероятным, или имеющим связь с потусторонними силами, к которым иначе у тебя не было бы доступа, или чем-то, заставляющим поверить, что в мире есть нечто большее, чем зримая реальность? Ответ обычно – «дорого». Диклан не знал, насколько продавец был готов снизить цену. Но двадцать тысяч пробили бы ощутимую дыру в тщательно хранимых сбережениях. Неразумная сумма за неразумное решение.
– Четыре.
– Девятнадцать.
Диклан бесстрастно сказал:
– Жаль, но больше ходить кругами я не желаю. Пятнадцать – последнее предложение.
Мужчина смягчился и принял купюры.
– Сейчас принесу оберточную бумагу.
«Ты это сделал, – подумал Диклан. – Вниз по кроличьей норе».
Ронан опустился на колени у картины. Его рука зависла над лицом женщины, не касаясь холста. Нетрудно было понять, что для него очень много значило вновь увидеть Аврору – Ронан не умел лгать даже жестами. Отчего-то объективно тревожная правда о родителях не испортила отношения Ронана к ним. Диклан завидовал брату. Его любви и скорби.
Продавец вернулся с оберточной бумагой и толстым потрепанным гроссбухом.
Диклан окинул его взглядом.
– Это что?
– Я запишу ваше имя и почтовый индекс. Эта штучка подлежит регистрации, – сказал продавец. – Ее продажи отслеживают.
На рынке, который славился конфиденциальностью, это случалось редко. Отслеживаемые предметы были опасны, абсурдно дороги или связаны с разного рода организованной преступностью.
Диклан ощутил прилив опасений.
– Кто ее отслеживает?
– Боудикка, – ответил продавец.
Это имя ничего не говорило Диклану, но оно ему не понравилось. Он не желал сидеть на привязи.
– Получите девятнадцать, если без регистрации.
Мускулистый продавец с сожалением покачал головой.
– Не могу, дружище.
– Двадцать пять.
– Не могу. Только не с Боудиккой. Оно того не стоит.
Диклан задумался. Приехать сюда, где люди знали его, и купить один из старых отцовских снов, было скверно и так. Но совсем другое дело – приехать сюда и оставить память о себе. Ему не понравилось и то, как продавец произнес «Боудикка». В этом имени звучала сила. И злой умысел. Диклану это совсем не нравилось.
Один раз за вечер он уже оставил кому-то свою визитную карточку; Диклан решил, что с него хватит опасности.
– Значит, нет, – сказал он. И протянул руку, чтобы забрать деньги. – Извините.
– Да ладно, – возразил мужчина. – Сделка почти завершена.
Читать бесплатно другие книги:
