Подсолнух Воробей Ирина

Глава 21. Проникновенно

Работа в «Дэнсхолле» превратилась для Татьяны в каторгу. Все сотрудники клуба, даже те, кто никогда не обращал на нее внимания, постоянно глазели и перешептывались между собой, иногда посмеиваясь и кивая так, будто все про нее прекрасно знали, будто все это было очевидно и раньше, и только теперь приняло открытую форму. Слухи долетели даже до дизайнеров, реквизиторов и технических специалистов, не все имена которых Татьяна знала. Смешливые шепотки, презрительные взгляды, демонстративная брезгливость преследовали ее повсюду, даже в подвале, где были только она и Рыжка. Ей казалось, что кот теперь не так радуется ее прикосновениям и смотрит единственным глазом, полным отвращения и снисходительного пренебрежения.

Еще больше угнетала необходимость тесно работать с Ариной и Павликом, подготавливая клуб к вечеринке в честь международного женского дня. Выступать на вечеринку пригласили японских акробатов, которых они с Ариной обсуждали еще до нового года. Арт-директор давно хотела их заманить, но плотный график гастролеров позволил сделать это только в марте. Арине пришлось приплести их к женскому дню, а изначальную идею на вечеринку отодвинуть на следующий год. Боевая тема требовала брутального оформления с примесью восточного изящного аскетизма.

В облегчение всем директор старалась как можно меньше задействовать Татьяну в командной работе, давая ей простенькие индивидуальные задания, с которыми она могла справиться в одиночку и желательно где-нибудь в подвале. Арина общалась с ней сухо, только коротко отдавала приказы и принимала работу, чаще поручая это дело Павлику. Парень тоже не стремился к общению с ней, поэтому говорил быстро и никогда не смотрел в глаза.

Единственным утешительным моментом были аудиосообщения Лады, которые она прислала Татьяне на следующий день после разговора с Ариной в кабинете.

— Ничосе! — восклицала девушка в мессенджере и в дополнение прислала смайлик с вытаращенными глазами, хватающийся руками за лицо. — Вот это поворот! Кто бы мог подумать, а?

Из динамика телефона раздался веселый смешок.

— Ну, вы с Вадиком отожгли! — продолжала поражаться Лада. — Ты, конечно, Тань затупила не по-детски, нооо… я с матерью не согласна… И, вообще, думаю, все наладится у вас. Не реви там только.

Лада хихикнула. На этом сообщение закончилось. Сразу после пришло следующее:

— И, кстати, у меня днюха будет через пару недель. Я хочу party[1] дома устроить с караоке. Ты, конечно, приглашена. Только мне понадобится твоя помощь. Салаты там нарезать, еду приготовить и все такое. Так что приди заранее. Точные дату и время напишу позже. Отказать нельзя.

Татьяна заулыбалась. На душе посветлело. Лада умела привнести радость в любой, даже самый скверный, день.

Вечеринка в честь Восьмого марта прошла буйно. Уборки было больше, чем обычно. К утру понедельника Татьяна не чувствовала ни рук, ни ног. Она развалилась на сиденье автобуса, положив голову на плечо Адлии, которая сама едва держала спину. Прозвучал перезвон колокольчиков — смс-сообщение. Девушка прочитала его только дома, лежа в постели. Писала Муравьева: «Сегодня в 15:00 по адресу…». Татьяна встрепенулась. Со дня спектакля прошло больше недели, поэтому она подумала, что Муравьева про нее забыла или специально не пригласила, несмотря на обещание. Теперь от души отлегло. Она перевела будильник на пару часов раньше и вмиг заснула.

Ехать пришлось через весь город. На улице заметно распогодилось, хотя по небу еще плавали густые фиолетовые тучи отдельными островами, а за ними прояснялось голубое небо, ослепленное весенним солнцем. Времени, чтобы перемерить весь гардероб, у Татьяны не было, но она старалась выбрать лучшее из того, что попалось первым. Этим оказались желтые брюки из плотного стрейча и синяя шифоновая блузка свободного кроя с обтягивающими рукавами из вискозы. На ноги она надела лакированные ботильоны на изящной танкетке. С макияжем тоже повозилась, но, в итоге, оставила необходимый минимум, потому что все остальное выглядело слишком вульгарно. За время работы в «Дэнсхолле» она настолько привыкла к вечернему напыщенному макияжу, что лицо с нанесением меньшего количества косметики казалось пресным и пустым. Пришлось в этот час заново учиться краситься по-обыденному.

Они встретились с Муравьевой сразу на месте, у недавно построенного многоквартирного дома с синими лоджиями, улетающими в заоблачную высь. На первом этаже здания располагались магазинчики, пекарни и студии, в том числе мозаичная мастерская. На двери прямо на стекле как будто от руки были выведены меловой краской название и режим работы. Татьяна услужливо открыла Муравьевой дверь, и они вошли.

Девушки оказались в небольшом, но просторном холле с серыми полами и стенами, в центре которого стоял белый стол с компьютером и бумагами. Стены украшали малые и средние панно с мозаикой, изображающие абстрактные узоры или этнические орнаменты. Справа от входа стояла открытая металлическая вешалка, большая часть плечиков на которой были уже заняты верхней одеждой разных цветов и фасонов. С другой стороны Татьяна увидела узкую деревянную дверь с табличкой «WC», выложенной мозаикой из натурального камня. За туалетом имелась еще одна дверь, полностью белая, без надписей, которая была плотно закрыта.

Из-за стола к ним навстречу поднялась миловидная девушка с профессиональной улыбкой хостес, спросила имя мастера и предложила раздеться. Муравьева выглядела сногсшибательно в красном обтягивающем платье с белыми воротником и манжетами. Даже без открытого декольте и с закрытыми коленями она излучала в мир сексуальность. Элегантности образу добавляли со вкусом подобранные аксессуары и черные ботильоны на высоком каблуке, а закрученные белые локоны намекали на легкость и кокетливость. Татьяна сразу почувствовала себя замухрышкой на ее фоне.

Муравьева заполнила какой-то бланк и расписалась, после чего девушка проводила их за белую дверь, которая вела по узкому коридору в три комнаты. Первые две, большая и маленькая, представляли собой залы для занятий мозаикой, а третья, противоположная входу, была помечена как служебное помещение. В большом зале занималась целая группа непоседливых и кричащих детей вместе с двумя женщинами, а маленький оказался свободен. Татьяна с Муравьевой зашли туда. Девушка предупредила, что мастер опаздывает, но будет с минуты на минуту.

Зал по кругу обставили стеллажами с материалами, инструментами и недоделанными работами. В центре в форме большой одноногой скамьи, наподобие средневековой, стоял деревянный стол, тоже заваленный разными ящиками, коробками, камнями, канцелярией и другой, видимо необходимой для создания мозаики, мелочевкой.

Помимо мелких работ, разбросанных по всем горизонтальным поверхностям, будь то стол, стеллаж или пол, в зале стояли или лежали и большие полотна. Стоячие, казалось, уже были готовы, а лежачие — находились в процессе. Татьяна сразу узнала в них почерк Вадима. Все работы были разные и выполнены в разных техниках, но она почему-то не сомневалась, что все их сделал он. Она не могла это объяснить, потому что не разбиралась ни в мозаике, ни в живописи, ни в искусстве, в целом, но по разным деталям определяла руку мастера. В глаза бросались смелая яркость цветов, его любимые оттенки синего и желтого, манера укладки тессеров, независимо от их материала, виртуозная небрежность линий, изысканная неаккуратность теней и другие мелкие детали. Муравьева с интересом разглядывала картины.

— Проникновенно, да? — сказала она, глядя в керамическое лицо плачущей девочки, которую художник изобразил сидящей на песочной дюне на фоне почти кислотно-голубого неба и абсолютной пустоты.

Девочка плакала без слез, как будто солнце их тут же сжигало. Она сидела на попе, широко разложив ноги, а кисти рук зарыла в песок перед собой. Рот раскрылся в беззвучном крике. Глаза жмурились. От картины веяло жаром и скорбью. Татьяна кивнула.

— Так и хочется зарыться ему в душу и бесконечно исследовать ее изнутри, — озвучила Муравьева сокровенное желание Татьяны.

От этого Татьяне стало не по себе. Она посмотрела на отрешенную девушку, словно пытающуюся взглядом стереть с мозаики верхние слои и найти под ними потайные смыслы, заложенные художником. В этот момент в зал вошел Вадим. Сначала он улыбался, но когда увидел Татьяну, резко принял негативное выражение.

— Опять она? — с претензией произнес он, переведя на Муравьеву раздраженный взгляд. — Давно ты свахой заделалась?

Татьянино лицо сощурилось от боли. Муравьева неловко засмеялась.

— Просто не с кем было прийти, — оправдалась она и, придав голосу кокетливый тон, добавила. — Я теперь одинокая девушка.

Татьяне померещилось, что Муравьева подмигнула Вадиму. Парень только злобно выдохнул.

— Вообще-то, я сама напросилась, — выпалила Татьяна, сделав шаг вперед и спрятав руки за пазуху.

Она качнулась с пятки на носок и выставила ногу, чтобы не упасть. Вадим бросил на нее исподлобья недоверчивый взгляд и прошел к столу, положив на него журналы и бумаги. На пару секунд он закрыл глаза, сделал мучительный вздох и, уперев руки в бока, посмотрел на Муравьеву.

— Ладно, извини, что опоздал, — сказал парень, игнорируя Татьяну. — Давай, сразу к делу.

Он жестом указал им занять места сбоку — девушки послушно сели, а сам остался стоять во главе стола.

Мастер-класс Вадим начал с объяснения, что такое мозаика, какие способы ее создания используются, какие материалы применяются и что именно будут делать они сейчас, пообещав что к концу занятия они смогут создать собственное небольшое панно. Голос он старался держать холодным и отстраненным. Татьяна пялилась на него, пытаясь привлечь к себе внимание, но парень глаз почти не поднимал и сообщал все только Муравьевой, делая вид, будто второй ученицы не существует. Это резало ей сердце, но смотреть на него все равно было приятно. Глаза тянулись к его лицу, словно металл к магниту. Она радовалась хотя бы возможности любоваться им в свое удовольствие, даже если знала, что и бесконечности для этого не хватит. На душе теплело от одного его присутствия рядом. Ей нравилось, как он все рассказывал и показывал, хоть и подсказывал исключительно Муравьевой. Татьяне приходилось все повторять за ней.

Параллельно, наблюдая за тем, как Муравьева старательно исполняет все указания, Вадим интересовался ее жизнью и делами. Девушка с охотой поделилась своей историей о том, почему ушла из Мариинского театра, как попала в Большой, из-за чего рассталась с парнем и в чем находила прелести свободы от отношений.

— Знаешь, это как на твоей выставке, — говорила она, многозначительно улыбаясь, — разрушение старого — возможность для начинания чего-то нового.

Вадим посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

— Рад, что вдохновил тебя на расставание с парнем, — посмеялся он.

Муравьева смущенно захихикала и утерла нос костяшкой указательного пальца.

— Аккуратно, — тихо сказал Вадим и нежно вытер своим пальцем оставшийся на носу девушки отпечаток клея.

Та покраснела и замерла. Татьяна забеспокоилась, затаив дыхание. Парень достал из упаковки влажную салфетку и протянул Муравьевой. Она вытерла ей нос и отвела робкий взгляд на мозаику. Он странно, с легким нахальством, продолжал на нее глядеть, едва заметно улыбаясь. У Татьяны заныло сердце. Посчитав, что не выдержит и накинется на соперницу, она решила выйти в туалет. Ни Вадим, ни Муравьева не обратили на нее внимания. Смочив под краном бумажное полотенце, она протерла им лоб, щеки и шею и подышала пару минут для снятия напряжения в груди, но, идя по коридору в зал, чувствовала, как оно снова ее заполоняет. Вернувшись, она застала их целующимися. Сердце рассыпалось пеплом.

Вадим целовал девушку со страстью, крепко держа обеими руками за голову. Муравьева обхватила его шею. Возвращения Татьяны они даже не услышали. Она не была удивлена. Теперь осознала, что предвещала это, более того, сама же сделала это неизбежным. Проклиная себя за истерическую глупость, слепую ревность и безосновательную обидчивость, она хотела взорваться от невыносимости самой себя в себе. Но жизнь приготовила для нее более суровое наказание. Будучи не в силах даже выпустить слезу или закричать, Татьяна целую минуту смотрела на то, как ее бывшие возлюбленный и подруга страстно целуются, захватывая губы друг друга и касаясь кончиками языков. Наконец, девушка собрала осколки воли в кулак и вышла из зала, оставив их наедине. Чувствуя опустошение, она как будто перенеслась внутрь картины, в ту девочку, что сидела на горячем песке под пеклом пустыни и глухо рыдала без слез и голоса.

[1] Party [пати] — с англ. вечеринка

Глава 22. Царапина

Татьяна больше не плакала. И не смеялась. Только во время танцев в зале «Дэнсхолла» натягивала на лицо фальшивую улыбку, после которой болели скулы. На работу она ходила исправно, все указания Арины исполняла безмолвно, репетировала больше, чем надо. На занятиях внимала преподавателю, выслушивала жалобы Русика, рисовала бездушные фигуры машинально. Дома по вечерам ужинала без аппетита, смотрела с Адлией сериал без интереса и ложилась спать без сил. Дни пролетали бесцельно.

Накануне дня рождения Лады, Татьяна получила от нее аудиоприглашение на вечеринку. Подруга обещала, что матери не будет. Татьяна думала, что ей, по большому счету, все равно. Подарок она купила заблаговременно. Сперва боялась, что потратит много времени на его поиски, но в итоге нашла на первом же сайте в интернете, решив подарить билеты на концерт Ладиного любимого рэпера.

Татьяна обещала прийти к 16:00, чтобы помочь с готовкой еды. Добиралась на автобусе, любуясь весенним городом. Солнце светило ярко, вскрывая оставшиеся после зимы грязь, мусор и смрад. Несмотря на пыль и загазованный воздух, прохожие гуляли по улицам с блаженными лицами.

Лада открыла ей дверь в растрепанном виде. Пучок спутавшихся волос торчал набекрень. Майка косилась наизнанку. Носок слетал с ноги.

— О, Танюха, — удивилась она, будто и не приглашала вовсе.

Впустив подругу, девчонка побежала за стеклянную дверь.

— Че-то дел дохера, — кричала она оттуда, пока гостья спокойно раздевалась в прихожей и поправляла прическу перед зеркалом.

Когда Татьяна пришла на кухню, Лада доставала из холодильника корзину с овощами, банку с солеными огурцами, отварной картофель и другие ингредиенты для салатов. Она передавала это все подруге, а та ставила на столешницу гарнитура. Когда все продукты были выставлены, Лада расплылась в широкой улыбке и состроила глазки.

— Ну, ты начинай тут резать, а я пока в душ схожу, — проговорила девчонка и шустро канула в открытый проем двери.

Татьяна только усмехнулась и помотала головой. Ей было несложно настрогать салаты. С Адлией они наделали их немало. И само действие по нарезанию продуктов одинаковыми кубиками или кружочками успокаивало. Она вымыла руки, напялила фартук и принялась вымывать все, что было нужно. Из ванной доносился приятный шум воды и тонкий голос Лады, которая даже в душе читала рэп, правда, не свой.

Вскоре раздался хлопок дверью. Татьяна приостановилась на секунду и прислушалась, испугавшись, что это может быть Арина. Но раздался мужской голос.

— Ма, тачку одолжишь? — говорил Вадим. — Я обещал одной девушке помочь с переездом сегодня.

Татьяна выпала в осадок, застыв с толстым ножом в руке. Из прихожей доносились шорохи. Зашебуршила одежда — плащевые ткани терлись друг о друга.

— Надеюсь, не Тане? — прозвучал приглушенно из динамика телефона бархатный голос Арины.

— Если бы… — парень вздохнул. — Не Тане, не бойся.

Арина на это ответила резким строгим выпадом:

— С Таней в моей машине не спать!

Девушка насупилась.

— Да мааам! — возмутился Вадим, совсем как Лада. — Ни с кем я там не собираюсь спать.

Судя по звукам, он дергал ящики тумбы, что стояла в прихожей, открывая их по очереди, и копался в тамошней звенящей мелочевке, пока мать говорила:

— А если не с Таней, то презервативы в бардачке.

— Мам! — парень цокнул. — Лучше скажи, где магнитка от парковки.

— В среднем ящике.

Голос Арины плавно стихал, как будто она отдалялась от телефона, а на фоне что-то скрипело наподобие белого шума.

— Да, нашел.

Женщина с кокетливым любопытством спросила:

— А что за не-Таня тогда?

— Мать, я же не пасу, с кем ты спишь каждую ночь, — огрызнулся Вадим, с силой захлопнув ящик тумбы, отчего раздался звон смешения металлических деталей.

— А я мать! — так же резко ответила Арина, снова став очень громкой. — Я должна пасти. Я хочу, чтобы ты был счастлив, а не… с Таней.

Оба вздохнули. Татьяна, держа нож в руке, аккуратно развернулась к гарнитуру спиной и оперлась на него поясницей, посмотрев в окно, сквозь которое в кухню вливался теплый дневной свет. Слова Арины огорчили ее.

— Муравьева? — снова с озорством спросила женщина.

— Ну, да, да, — не выдержал Вадим. — Ладно, все, давай. Мне только тачка нужна была.

— Скотина неблагодарная! — шутливо проворчала она в трубку.

— Я тоже тебя люблю, — в голосе парня слышалась улыбка.

Звонок завершился характерным пиком. Ровные шаги приближались. Татьяна вся встрепенулась, сжалась и закаменела в предвкушении. Вадим появился на кухне через пару секунд и тоже застыл, уставившись на девушку недовольным с примесью удивления взглядом. Она медленно развернула к нему искаженное от неловкости лицо.

— Давно ты здесь?

— Достаточно, чтобы подслушать весь разговор, — сглотнула Татьяна.

Вадим хмыкнул и прошел к холодильнику. Открыв обе дверцы сразу, достал упаковку виноградного сока, ногой захлопнул каждую и прямо из горла начал пить, задрав голову и оголив фигурную шею. Девушка с приоткрытым ртом наблюдала за тем, как быстро поднимается и опускается, чуть вдавливаясь, его выпирающий кадык. Выглядело сексуально. Внизу живота она сразу почувствовала волнение, от которого поежилась и напрягла бедра.

— Значит, ты… все-таки… с Муравьевой? — неуверенно спросила Татьяна, продолжая смотреть на его шею, хотя парень опустил голову и положил локоть на холодильник, встав почти напротив нее. Одну ногу он развернул и согнул в колене, поставив на носок.

— Что я все-таки с Муравьевой? — Вадим глядел на собственные пальцы, которыми закрывал картонную упаковку.

— Спишь…

Татьяна с большим трудом произнесла это слово, словно проклятие, которое обрушивалось на человека, его сказавшего. На всякий случай, взгляд она тоже опустила. Парень хмыкнул, утирая губы тыльной стороной ладони.

— Ладно, матери моей, а тебе-то какое дело?

Он вонзил в нее презрительный взгляд. Девушка сильнее смутилась и повела плечами.

— Ты прекрасно знаешь, какое мне дело.

— Я прекрасно знаю, что перед тобой уже есть кому отчитываться, — Вадим усмехнулся и дернул головой в сторону. — Павлик, кажется? Или с кем ты там трахалась в подвале?

Татьяна зажмурилась. Щеки закраснелись. Она крепче сжала в руке нож.

— Да, я с ним трахалась, — девушка соскребла остатки решительности. — Но это было еще до встречи с тобой.

— Ага, — подхватил парень, поболтав сок в упаковке. — Или после. Или как раз между, когда я искал тебя повсюду.

Глаза его смотрели на разноцветную этикетку.

— Я не знала, — сквозь боль проговорила Татьяна. — Я думала, ты с Муравьевой…

— Ты не думала, — закачал он головой, усмехаясь, а потом вперил в нее два озлобленных глаза. — Ты, видимо, очень хотела, чтобы я с Муравьевой… Что? Тоже трахался?

Вадим поставил упаковку на столешницу и развел руками, глядя в растерянное лицо девушки.

— Что ж, окей, дождалась, Подсолнух! Ради тебя, пожалуй, воспользуюсь маминым бардачком.

Пару секунд он вглядывался в нее, а потом широкими шагами вышел из кухни в коридор. Татьяна оторопело смотрела на оставленное им пустое место, а потом кинулась следом, в панике резанув себя ножом по запястью, но не почувствовала этого.

— Вадим! — кричала она, почти плача. — Пожалуйста, не надо! Не разбивай мне сердце!

Парень уже обулся и тянулся за курткой к вешалке, но остановился и истерично расхохотался ей в лицо.

— Не разбивать тебе сердце? — с издевкой спросил в ответ, тоже повышая голос. — А ты с моим как? Растоптала и выбросила! Да я от кошмаров с твоими изувеченными трупами чуть не спился, если бы не мать. А ты просто сбежала, ничего не сказав. Ничего! Хоть бы написала, что все кончено. И что уезжаешь. Я же тебе не враг!!!

Во взгляде его, казалось, не осталось ничего человеческого, только звериный гнев. Он резко махнул руками, ударившись правой об тумбу, но даже не ойкнул от боли, просто обхватил кисть другой рукой. Свирепо смотрел ей в глаза.

— Боялась, что я стал бы докучать тебе, да? — спросил парень тише со слезами на глазах. — Думаешь, бегал бы за тобой, как лох?

Татьяна отчаянно замотала головой.

— Ты права, — он нервно кивал. — Я бы бегал. Унижался бы дальше. Идиот!

Сокрушительно дернув головой, парень закрыл лицо руками. Татьяна не могла дышать от боли. Только обессиленно на него смотрела, дрожа и плача, бесшумно, бесслезно, лишь нос морщился и рот кривился в немых муках. Вадим медленно вертел головой из стороны в сторону, постепенно уменьшая амплитуду. Она подошла к нему ближе и, вдохнув всей грудью любимый запах, прошептала:

— Вадим, я люблю тебя.

Он убрал руки с лица, отстранился, посмотрел ей в глаза без эмоций и отчужденным голосом произнес:

— А я тебя ненавижу, Татьяна.

Лучше бы мир перестал существовать в эту секунду. Все и сразу утратило смысл. Тело онемело. Сердце перестало стучать. Ничего уже не болело. Татьяна была уверена, что именно так ощущается смерть.

— Вы чего, ребят? — раздался позади ошарашенный голос Лады, выглянувшей из ванной с полотенцем на голове.

Вадим махнул ей небрежно, утер слезы пальцем и вышел, не захлопнув дверь до конца. Татьяна непроизвольно посмотрела на тумбу. Глаза привлекла красная коробочка с белым бантом, а под ней записка: «С Днем Варенья, Оладушек». Она вглядывалась в красивый почерк, ничего пока не осознавая.

— У тебя кровь! — в ужасе воскликнула Лада, показывая на руку.

Татьяна подняла обе. С левой густыми струйками стекала красная жидкость. Только теперь она почувствовала легкое жжение на запястье, но отреагировала так, будто видела перед собой камень. Лада нырнула обратно в ванную. Татьяна прошла за ней, рисуя кровью на плитке витиеватую пунктирную линию.

— Царапина, — сказала она, оглядев тонкую рану поперек предплечья на всю его толщину, пока Лада в панике открывала аптечку прямо на полу.

— Ничосе царапина! Кровь так и хлещет!

Татьяна подошла к раковине и подставила под холодную струю поврежденное запястье. Вода хлестко ударила по ране, слегка раздвинув верхние слои кожи, зато смыла всю кровь и заодно остатки чувств. Лада поднялась к ней с тампоном и флаконом перекиси водорода. Обработав рану, она замотала ее бинтом, который тут же окрасился кровью. Пришлось намотать побольше и завязать потуже.

— Может, скорую? — вдруг спросила подруга, как бы спрашивая совета у Татьяны.

Та выдавила мелкий смешок.

— Выживу.

Девчонка молча пожала плечами и убрала аптечку на место.

Подбодрив друг друга невеселыми улыбками, они отправились на кухню дорезать салаты. Лада неспокойно поглядывала на подругу, хмуря брови, но больше не поднимала вопрос о ране. Татьяна спокойно достала нож из-под стола, вымыла его и принялась резать дальше вареный картофель. Хозяйка взяла другой нож и, сев на диван, на столе начала резать огурцы из банки. Она украдкой поглядывала на вялую девушку, но первое время не решалась заговорить, а потом, в своей привычной манере, наобум воскликнула.

— Зато теперь ясно, что вы любите друг друга.

Девчонка с опаской взглянула на Татьяну и поджала губы, будто боялась выдать в себе говорящего. Та даже не обернулась, медленно вводила в мягкую плоть неровной картофелины стальное острие ножа и угрюмо молчала. Только через несколько минут собралась с ответом.

— Он меня ненавидит, — произнесла опустошенно.

— Ну, а че ты хотела? — сразу подключилась Лада. — После такого… Сама его бросила.

Татьяна слышала краем уха, как подруга с хрустом грызет огурец, предварительно постучав им по горлышку банки, чтобы сбросить излишки рассола. Она снова замолчала, становясь все более угрюмой. Лада, не дождавшись реакции, заговорила дальше.

— Ты просто не видела его тогда… — она задумалась на секунду, а потом снова хрумкнула огурцом и продолжила. — После морга, когда он опознавал обгоревший труп. Он говорил, там опознавать толком нечего было: обуглившийся кусок мяса на костях. Он почти поверил, что это ты. Сидел вот тут вот, на кухне, — Лада указала на свободное место между холодильником и дверью, ведущей на балкон.

Татьяна невольно посмотрела туда.

— И рыдал. Ревел, как последняя девка. Никак успокоиться не мог.

Девчонка покачала головой, пространно глядя сквозь пол в воспоминания о прошлом.

— Главное, он нам до этого ничего не рассказывал, — голос звучал возмущенно. — Да и потом сказал только, что встретил девушку в Питере, что она пропала без вести, что последний след — билет в Москву.

Подруга посмотрела Татьяне в глаза, ожидая, что она разделит ее негодование и недоумение по этому поводу, но та только нахмурилась.

— Объявился у нас осенью. В сентябре, где-то, — продолжала Лада. — Просто сказал, что переехал. Пожил у нас месяц, потом нашел работу и хату и свалил. Мы, вообще, не догоняли, че к чему. Мать, конечно, догадывалась, что «шерше ля фам», но не допрашивала.

Она быстро опустила уголки губ и тут же их подняла. Затем сунула в рот еще кусочек огурца и пережевала.

— Просто странно, он ведь Питер обожал, а Москву ненавидел. Художник же, — девчонка усмехнулась. — Ему красоту подавай. А тут бухал по-жесткому. Мать с ним ругалась постоянно. Потом отправила его работу на конкурс. Он там победил. Она человека нашла, помогла ему организовать выставку. На следующий день после открытия поехал в этот морг, оттуда приехал никакущий. Мать с ним всю ночь сидела, и кричала, и посуду била, и плакала. Не отпускала никуда несколько дней. После этого вроде отошел.

Лада тоскливо заглянула в банку с огурцами и достала следующий.

— Прикольно, конечно, что ты у него все это время, считай, под боком была, а вы только спустя полгода встретились, — выдавила невеселый смешок девчонка, сунув в рот сморщенную попку корнишона.

Татьяна слушала все это, как обвинительное заключение в зале суда. Плечи опускались. Подбородок клонился к груди. Уже мечталось поскорее взобраться на эшафот и отсечь себе многострадальную голову.

Ее спас звонок в дверь. Татьяна насторожилась.

— Юрец, — успокоительно бросила Лада и побежала открывать.

Бутылки зазвенели раньше, чем хозяйка добежала до прихожей. Юра принес два пакета алкоголя. Увидев внушительный набор с богатым ассортиментом увеселительных напитков, Татьяна с облегчением подумала, что день еще не потерян. Парень бодро поприветствовал их и отнес алкоголь на балкон.

— Ты че, суицидница? — усмехнулся парень, кивая на руку Татьяны.

Вместо нее ответила Лада и зачем-то рассказала всю их с Вадимом историю, не уставая поражаться, «какой злобной ироничной сукой может быть судьба». Юра слушал, развесив уши. Половину истории он просидел с приоткрытым ртом, разделяя Ладино изумление причудами жизни. Татьяна в это время готовила салаты. Лада дальше банки огурцов не ушла. Юра, вообще, ничего не делал, только валялся на диване и глядел подруге в рот ошеломленными глазами.

— Может, вы все-таки перестанете меня при мне обсуждать и поможете? — не выдержала Татьяна и указала на заставленную продуктами рабочую поверхность кухни.

Ребята метнули в нее виноватые взгляды, закивали и соскочили с дивана.

После этого атмосфера сама собой разрядилась. Лада с Юрой, как обычно, начали подтрунивать друг над другом и над Татьяной тоже, делиться забавными моментами, что пережили за прошедшую неделю, жаловаться на одноклассников или одногруппников, в общем, вести типичные дружеские разговоры. Татьяна в них не участвовала, но все внимательно слушала и тоже смеялась над шутками. Постепенно угнетение прошло. Она благодарила ребят за то, что с ними любая хандра рано или поздно развеивалась.

После нарезания салатов Юра принялся делать соусы. Оказалось, Лада специально купила отдельные ингредиенты, чтобы сделать соусы своими руками. Парень любил это дело. Он тщательно выверял пропорции всего, добавлял приправы, зелень, мед или горчицу и долго-долго перемешивал все это в ступе. Помимо салатов надо было делать мясные и сырные нарезки на закуску, составлять канапе, раскладывать фрукты. Вдобавок Юра предложил накрутить шаверм. Работы набралось много. Никто и не заметил, как пролетели полтора часа.

Вдруг снова раздался звонок в дверь. Все трое навострили уши, переглянувшись.

— Ну, не мать точно, — сказала Лада.

С этим никто не спорил. Татьяна занималась нарезанием куриного филе, а подруга мыла посуду. Юра смешивал сметану с чесноком. Дверь отправили открывать его, как единственного с чистыми руками. Прощелкал замок. Раздался слабый скрип. И тишина. Девушки снова переглянулись, не понимая, что происходит. Лада, обтерев мокрые руки о флисовые брюки, вышла в коридор.

— Вова? — ошеломленно спросила она. — А ты че так рано?

— Помочь хотел, — буркнул в ответ юношеский голос за дверью. — А че это, ему можно, а мне нельзя?

— Мы тут готовимся просто, — пристыженно оправдывалась Лада.

— Угу, к чему это вы тут готовитесь? — раздражался непрошеный гость.

— Да ладно тебе, проходи.

Послышались шаги, шорохи, непонятные звуки. Юра вошел в кухню первым, тихо ворча себе под нос. Татьяна вопросительно на него посмотрела. Следом в кухне показались Лада с тем самым парнем с голубыми глазами. Смазливое лицо его исказилось в ревнивой злобе. Он испепелял глазами тонкую фигурку Юры, который уставился угрюмо в ступу с будущим соусом и с усилием водил ложкой по кругу. Лада конфузилась и ломала руки. Ситуация начала проясняться.

— Познакомься с Таней, — с натянутой улыбкой показала она на девушку.

Татьяна кивнула и тоже натянуто улыбнулась. Ей не нравился этот голубоглазый, даже если он казался симпатичнее Юры. Он сразу внес разруху в их приятную веселую атмосферу, заставив всех чувствовать себя некомфортно. Ее радовало только то, что теперь она являлась сторонним наблюдателем любовных драм, разыгрывающихся в этой квартире.

— На, режь перцы, — неприветливо сказала голубоглазому Татьяна, вручив разделочную доску и длинный, но тонкий нож.

Парень странно на нее посмотрел, не решаясь принять поданное, и взглянул на Ладу. Та только пожала плечами, кривя рот в виноватой улыбке.

— Помогать же пришел, — пояснила Татьяна недовольным тоном.

Вова кивнул и взял. Девчонка вздохнула. Первое время все натужно молчали.

До прихода остальных гостей оставался час. Татьяне, как не участнику любовного треугольника, приходилось разбавлять напряжение, чего она не любила делать, потому делала плохо. Она старалась о чем-то рассказывать, но выходило неинтересно, потому переметнулась на вопросы, задавала их, в основном, Вове. Все вопросы возникали только к нему, как к незнакомцу. Но и это не особенно действовало. Вова сам был раздражен, исподлобья смотрел на Юру, заряжая его негативной энергией, которая передавалась Ладе, а та глазами, кричащими: «Спаси меня!», перекидывала эту энергию Татьяне. Кое-как они пережили этот час до первой партии гостей.

Лада позвала всех одноклассников, хотя говорила, что не очень хорошо с ними общается, что порой получает от них насмешки и издевки, что все они неискренние и фальшивые выскочки, но почему-то всех была рада видеть и улыбалась во весь рот, приглашая в квартиру. Вечеринка развернулась в просторной гостиной с множеством кресел-мешков, которые ребята заблаговременно разбросали по длинной комнате. Все лишнее они отодвинули к стенам, освободив в центре достаточно место для всех двадцати человек, что пришли на Ладин праздник. Закуски они просто расставили по тумбам, столикам и табуретам, алкоголь сложили в углу. Из другого угла Юра управлял музыкой с портативного диджейского пульта. Гости разбрелись по комнате, в основном, держась небольшими кучками. Некоторых из них Татьяна видела на той дискотеке после конкурса, но большинство остались ей неизвестны. Она и не стремилась их узнать, валяясь в кресле рядом с диджеем и запивая пустоту в желудке и в душе крепким белым вином. Из всех яств, что они наготовили, она не попробовала ни одного. Еще во время готовки съела пару кусочков сыра и на этом успокоилась.

Постепенно подростки опьянели. Стали активно танцевать, сотрясая и пол, и потолок, и стены. Лада распечатала с какого-то сайта дурацкие конкурсы, в которых никто не хотел участвовать, попыталась их растормошить, включив караоке, но идею никто не поддержал, отчаянно старалась всех объединить играми, но ребята просто общались между собой, смеялись и дурачились.

Город накрыла темень. В небе начали проявляться звезды. Снизу доносились слабое жужжание автомобилей, редкие, но раскатистые гудки, пронзительный писк тормозов. Татьяна лежала с закрытыми глазами и думала о Вадиме, о том, сколько всего произошло с их встречи здесь, о том, как все могло быть иначе, если бы она не повела себя так, как повела. Сейчас все казалось таким очевидным, а она сама себе — такой глупой. Хотелось встать перед зеркалом и рассмеяться себе в лицо так же сардонически, как Вадим, а потом разбить отражение вдребезги, на мельчайшие осколки, до стеклянной крошки, чтобы растоптать и вымести в ближайший мусорный бак.

Под конец вечеринки, перед тем, как покинуть неинтересный праздник, Татьяна вспомнила о подарке. Все остальные подарили их сразу. Лада просто покидала красиво упакованные коробки и пакеты к себе в комнату, чтобы не мешали. Именинницу она нашла в компании парней: Вовы и его друзей, ржущих над очередной хохмой от Вовиного дружка, того самого, который обвинял голубоглазого в поиске халявы.

— Че, Калина, может, пустишь нас в логово нимфоманки? — с недоброй искоркой в глазах предложил он. — Там, наверняка, куча интересных шняг.

Лада смутилась и перевела растерянный взгляд на Вову, который сам был сконфужен, но с фальшивой непринужденностью ответил:

— Да, че ты, по приколу же. Покажи пацанам.

Девчонка оцепенела. Татьяна решила спасти ситуацию, подошла и легким касанием плеча развернула подругу к себе и без помпезных поздравительных речей просто вручила распечатанные на листе А4 билеты. Прочитав имя артиста, Лада ахнула восторженно и кинулась обниматься. От силы сжатия у Татьяны даже лопатки сошлись. Выпустив подругу, девчонка, махая бумагой над головой, окликнула Юру, стоящего у окна с бутылкой пива.

— Мы идем на концерт Оксимирона! — закричала она, пища от радости.

Парень обернулся и заулыбался, следя за движениями поднятой руки с билетами.

— В смысле, вы идете? — возмутился Вова, выпучив голубые глаза.