Подсолнух Воробей Ирина

— Ты, кстати, со стажировки сбежала? — спросил внезапно Вадим, когда они съезжали со МКАДа на трассу.

Татьяна поджала губы.

— Как это в твоем стиле, — усмехнулся он, посмотрев в левое зеркало, чтобы перестроиться. — Алисе пришлось кучу говна в свой адрес выслушать от Тимофея Федоровича.

Девушка приложила руку ко лбу, поняв, что опять всерьез оплошала. Лицо залилось краской.

— Там было ужасно скучно, — оправдалась она и вгляделась для отвлечения в пустые поля за обочиной. — Я извинюсь перед Алисой лично.

Вадим повернул к ней голову и всмотрелся внимательно, как будто специально решил проследить, как она сгорает от стыда дотла.

— Хотя бы ты поняла, что это не твое, — заключил он, наконец, отвернувшись.

Татьяна вздохнула с грустью. В глубине души она признавала его правоту, но умом не желала с ним соглашаться. Она по-прежнему не знала, что ее, и все больше сводила мысли к тому, что в этом мире может не быть ничего, что она могла бы назвать своим. Были просто вещи, которые ей нравилось делать, и вещи, которые она делать не хотела, но ее вынуждали. Даже в одном виде деятельности. Она получала удовольствие от импровизированных танцев, но не любила репетировать по заранее придуманной кем-то другим схеме. В работе это приходилось совмещать. Иногда перекрывало первое, а иногда настигало второе, поэтому день ото дня отличался настроением и восприятием. И после было трудно понять, что именно не так и, тем более, как должно быть.

Снова раздался звонок телефона. В Татьяне от одного звука его рингтона теперь просыпалась ненависть. Она боялась, что ей придется теперь всю дорогу до Питера выслушивать гнусавый голос «утканоски», но звонил «Батя». Вадим обрадовался, как будто сам ожидал чего-то плохого, и включил звонок на громкую связь.

— Да, бать, здорово, — проговорил он с легкой веселостью.

— Здорово, Вадя, — прохрипел в трубку прокуренный мужской голос. — Че не звонишь?

В голосе явно солидного взрослого мужчины проскрипела нотка полудетской обиды. Вадим сощурился в гримасе стыдливой провинности и стиснул зубы.

— Да блин, бать, я к свадьбе Дэна готовился, мальчишник еще организовывал. Сейчас как раз еду в Питер. Кстати, теперь на своей тачке. Мамка отдала.

— Ааа, — протянул отец. — О, поздравляю! «Вольво» тот, внедорожник?

— Ага.

Татьяну забавлял тон, с которым Вадим рассказывал отцу про новую машину, совсем как ребенок, хвастающийся редкой игрушкой в детском садике.

— Ты один все-таки едешь?

Парень промедлил с ответом, вздохнув, и посмотрел на девушку напротив. Она слегка приподняла брови. Он отвернулся обратно к дороге.

— С Таней.

— Ооо, — возбужденно протянул отец. — Тебя можно поздравить?

— Нет, и она тебя слышит, — быстро ответил Вадим, нервно сжав в руке ободок руля.

Она улыбнулась. Отец прокашлялся.

— В таком случае, Татьяна, здравствуйте, — голос мужчины на последнем слове стал совсем сиплым, и снова раздался громкий кашель. — Рад, наконец-то, с вами познакомиться.

Девушка взглянула на парня в надежде на то, что он подскажет хотя бы имя своего отца, но тот смотрел в сторону.

— Здравствуйте. И я рада…

— Лев Аркадьевич, — додумался за Вадима отец.

— Очень приятно, Лев Аркадьевич, — улыбнулась она.

Парень резко вступил в разговор, предупредительно сказав:

— Так, бать, только не разводи историю. Я ее исключительно как плюс один на свадьбу друга взял, чтоб не стремно было.

Татьяна разочарованно опустила плечи и сдвинула сжатые губы в правый уголок.

— Угу — посмеялся отец и снова закашлялся. — Только, небось, самую красивую выбрал?

Вадим вспыхнул и закатил глаза. Девушка приободрилась, едва сдерживая улыбку.

— Татьяна, — обратился Лев Аркадьевич к ней. — Столько о вас слышал. Рад, наконец, вас услышать.

— Взаимно, — вежливо ответила она, краснея.

— Знаете, я вам давно хочу сказать одну вещь… — мужчина снова прокашлялся, а затем просто помолчал пару секунд для драматичности и флегматично заявил, — Вы — сука, Татьяна.

Глаза Вадима выкатились из орбит. Девушка захихикала, прикрывая рот сомкнутыми ладонями.

— Баать! — прикрикнул парень, нервно разглаживая пальцами лоб.

— Все нормально, — воскликнула она. — Я… я с-согласна, Лев Аркадьевич.

— Похвально, — тоже засмеялся отец. — Похвально, что не пытаетесь оправдаться. Теперь вы мне еще больше нравитесь.

— Выговорился? — перебил его Вадим.

— Выговорился, но не наговорился.

Снова в динамики хлынул кашель. Лицо парня все сжалось от этих скрипучих звуков, но не потому, что они резали уши, а, видимо, из-за того, что являлось их причиной. Ему как будто самому стало больно. Но мужчина быстро вошел в прежнее русло и начал расспрашивать сына о делах и новостях, о том, как поживает Арина, о том, что Вадим приготовил на свадьбу Дэну. Затем он отвечал на вопросы сына о своей жизни; рассказал о последнем проекте, работу над которым завершил буквально пару часов назад — здание спортивного комплекса где-то в Австралии; поделился трудностями и сомнениями, возникавшими в процессе его создания.

Татьяна слушала их разговор с интересом, хоть и не участвовала в нем больше. Не только потому, что Лев Аркадьевич рассказывал множество любопытных деталей про архитектуру Австралии, тесно сплетенную с ее историей, про тамошние особенности ведения бизнеса, которые не понимал, про диковинные блюда местной кухни, которые отведал в одной из деревень аборигенов. В первую очередь, было интересно осязать невидимую химию между Вадимом и отцом, абсолютное доверие друг другу, их обоюдную легкость и равность. Татьяна посчитала это эталоном взаимоотношений между родителем и ребенком. Она бы тоже хотела, чтобы они с папой общались так же непринужденно: подкалывали друг друга, внимательно друг друга слушали, доверяли самые странные мысли, не стеснялись говорить о чувствах. Ее удивляло, что Лев Аркадьевич без всякого стеснения говорил сыну об его матери, с которой развелся много лет назад, признавался ей в любви, шутил над их разводом и смеялся вместе с сыном. В голосе его не было уже никаких обид, только грузность сожаления об утраченном. Но чувство юмора, как он сам признавал, не давало ему утратить чувство живости.

— Одной любви мало, конечно, — размышлял Лев Аркадьевич после витиеватого диалога, начавшегося с обсуждения философского романа. — Для счастья нужно еще и смотреть в одном направлении, иначе разойдетесь по разным.

— Говорит человек, который развелся, — усмехнулся Вадим.

Лев Аркадьевич вздохнул глубоко и прокашлялся.

— Именно! Я на собственном опыте это познал.

Из динамиков раздался сиплый смех, больше похожий на то, как человек задыхается.

— Ты не повторяй моих ошибок. Я твою мать до сих пор люблю. И, представляешь, мне хватает наглости быть уверенным, что это взаимно. Только живем все равно в разных местах.

Он снова откашлялся, а затем ненадолго затих. Вадим задумчиво смотрел на дорогу. Татьяна глядела в боковое зеркало заднего вида на кажущиеся статичными автомобили, что ехали позади с той же скоростью, сохраняя дистанцию. Небо становилось сумеречным. Тучи из города летели за ними стремительно с той же скоростью или даже, чуть опережая.

— Татьяна, — спросил Лев Аркадьевич неожиданно.

Девушка вздрогнула. Она уже думала, что он забыл об ее существовании.

— Да, — ее голос тоже стал сиплым, потерялся за долгое время молчания.

— Хотите забавную историю про Вадю?

— Конечно, — заулыбалась она.

В голове пронеслась шутливо обидчивая мысль: «Это тебе за ушки как у зайчика».

— Он же у нас мозаичист, — начал мужчина задорно. — А мозаику он же всегда из битой посуды делает. Это его детская травма, но не суть.

Вадим фыркнул. Татьяна кивнула.

— В общем, он, как только научился более-менее мозаику лепить, решил бабушке, матери моей, сюрприз на день рождения сделать, — кашлянул Лев Аркадьевич. — А у бабушки был сервиз любимый, который ей от ее бабушки еще достался. Представляете, какой старинный? Действительно, еще императорский фарфор был.

Мужчина посмеялся куда-то в сторону, видимо, от смеха убрав телефон от лица. Потом снова раздался глухой кашель. Вадим недовольно покосился на телефон.

— Этот сервиз у бабушки в красивом серванте стоял с замочком на стеклянных полочках с зеркалом. Ну, как положено. Так, Вадя повадился воровать оттуда по чашечке, по блюдечку. Ключик он найти не мог, потому скрепкой дверцы открывал. По тихой так, пока бабушка спала прямо там же в гостиной на кушетке. Уверяю, если бы он не стал художником, он бы вырос великим «медвежатником».

Девушка хихикнула. Парень улыбнулся, замотав головой.

— Бабушка все диву давалась, куда фарфор пропадает. Уже думала на соседа-алкоголика, грешным делом. Вадя тем временем вынес уже половину сервиза, разбил его в сарайчике и склеил из осколков панно с цветочками, а потом принес, довольный, на день рождения бабушке. Она сначала разревелась вся, а потом отругала Вадю и в угол поставила на целый час. А Вадя все не понимал, в чем дело, обиделся серьезно, что его труды не оценили по достоинству, да еще и наказали. Месяц потом с бабушкой не разговаривал. Она все извинялась перед ним за такую грубость. Уже тогда в нем была эта присущая всем творцам гордыня.

Татьяна посмеялась, красочно представив гостиную с кушеткой, сервантом с половиной сервиза и надутого маленького Вадима в углу. Лев Аркадьевич глубоко и мечтательно вздохнул. Сын, казалось, тоже перенесся в детство, краснея за себя тогдашнего. Девушка смотрела на него, не отрываясь и не снимая веселую улыбку с лица. Приятно было погрузиться в его воспоминания, тем более такие забавные.

— Ладно, Вадь. Звони хотя бы, — с тоской протянул сиплый голос. — Если уж не приедешь.

— Конечно, бать, — улыбнулся безликому телефону парень. — И я приеду… когда-нибудь. Не скучай там.

— До свидания, Татьяна. Надеюсь, вы его плюс один по жизни станете, а не только на чужой свадьбе.

Мужчина усмехнулся. Вадим закатил глаза. Девушка обомлела, но рот сам распластался в широкую улыбку. Ответить они ему ничего не успели. Запикали короткие гудки. Оба машинально посмотрели друг на друга.

— Мнение моего отца может с моим не совпадать, — предупредительно выпалил парень.

Татьяна весело рассмеялась.

Еще часа два они ехали молча. Теперь это не было утомительным молчанием. Наоборот, девушка наслаждалась свободой нахождения в пути, когда мир вокруг и собственная жизнь как будто замирали. Даже выяснение отношений с Вадимом отошло на второй план. Она просто смотрела на места, мимо которых они проезжали. То были типичные маленькие и не очень города, дачные поселки, производственные и сельскохозяйственные территории. Пейзаж не то, чтобы сильно менялся, но отдельные детали разглядывать было интересно. Вадим гнал по трассе под двести километров в час, объясняя это тем, что иначе они будут ехать сутки. Татьяна знала, что он преувеличивает, но не настаивала на снижении скорости, потому что ей и самой нравилось с ветерком проноситься мимо попутных машин, хотя в некоторых моментах резких маневров становилось страшно. Впрочем, внутри машины без перестроений скорость почти не ощущалась.

Вдруг экран смартфона зажегся и снова высветилось сообщение от Нади. Татьяне захотелось схватить телефон и выбросить в окно вместе с надоедливой особой, будто девушка, действительно, существовала лишь на экране. Ее сообщение Татьяна непроизвольно в уме прочитала гнусавым голосом: «Вадик, я уже уснула, когда получила твою смску. Суши пришлось выбросить. Мог бы и заранее предупредить. Ты надолго в Питер?».

«Все-таки они вчера не кувыркались», — у Татьяны от души отлегло.

Парень прочитал текст и втянул щеки.

— Напиши ей что-нибудь, — попросил он Татьяну.

— Я? — удивилась она.

— Здесь еще кто-то есть? — Вадим оглядел салон. — Эта тачка вроде искусственным интеллектом не обладает.

Он хмыкнул и уставился на Татьяну. Она смотрела на него искоса.

— А что написать?

— Не знаю, — протянул он лениво и склонил голову на бок. — Что обычно говорят при расставании?

Вадим задержал на ней взгляд на пару секунд, а потом сам над собой посмеялся, мотнув головой.

— Кого я спрашиваю.

Татьяна насупилась и переложила ногу на ногу.

— Меня бросить не смогла нормально, так хотя бы девушку за меня брось, — усмехнулся он, потрепав волосы.

Она посмотрела на него с угрюмым сожалением. В груди смешались противоречивые чувства, которые никак иначе, кроме как надуть губы, она не могла выразить. Но через минуту девушка додумалась, что он предоставляет ей шикарный шанс высказать Наде все, что она о ней думает. Татьяна с воодушевлением схватила телефон и открыла мессенджер. Вадим проследил за ней взглядом. Она уже положила на экран наготове два больших пальца, как он предупредил:

— Только не оскорбительное!

Ее постигло разочарование.

— Тогда не интересно, — девушка вернула телефон в держатель.

Прошло еще несколько минут зависшей тишины. Вадим продолжал мучительно думать над ответом. Экран уже давно погас. Только маленький белый сигнал мигал в уголке. Татьяна тоже пыталась придумать что-нибудь, желательно веселое и одновременно унизительное, но без оскорблений. Это была трудная задача, потому что в голову лезли только матерные слова. А еще ревность не давала мыслить объективно. Ей хотелось сделать Наде больно, хотя та ни в чем не была виновата. Это Татьяна тоже понимала, но никуда не могла деть свою злость.

— Напиши «Навсегда», пожалуйста, — попросил Вадим, наконец.

— И все? — разочаровалась Татьяна.

Ей как минимум хотелось добавить в конце: «Сучка тупая», но она покорно взяла телефон и напечатала одно короткое слово с маленькой буквы. Ответ пришел мгновенно. Вадим отреагировал на звуковое уведомление и с вопросом посмотрел на попутчицу.

— Это ты меня так бросаешь? — прочитала она за Надю, изобразив гнусавый голос.

Вадим выдавил веселый смешок и снова задумался. Девушка ждала указаний.

— Напиши… — парень ненадолго завис, глядя в боковое зеркало, потом набрал скорости и перестроился, обогнав красный фургон.

От разгона обоих вжало в кресло. Когда они вернулись на свою полосу, он продолжил.

— Напиши: «Я просто понял, что я слишком плох для тебя и не хочу портить тебе жизнь».

— Какой ты деликатный! — с раздражением прогнусавила Татьяна.

Вадим усмехнулся и с любопытством посмотрел на нее.

— А ты бы что написала?

Она гордо вытянула шею и проговорила, причмокивая от удовольствия:

— Я бы написала: «Да, я тебя бросаю, тупая сучка! Потому что я с тобой спал исключительно назло другой девушке, гораздо более красивой и интересной, чем ты! Так что не пиши мне больше! И не пытайся присылать безвкусные голые фотки, которые совсем не возбуждают!».

Вадим рассмеялся в потолок над собой, в который почти упирался головой. Татьяна чувствовала облегчение после того, как высказалась, и тоже рассмеялась. Он долго еще подергивался от смеха. Потом отвернулся к окну и закрыл пол-лица ладонью, выдавливая остатки смешков. Девушка смотрела на него с улыбкой.

— Оставь мой вариант все-таки, — сказал он, в последний раз усмехнувшись.

Татьяна поджала губы, но попросила его повторить текст и быстро напечатала, ловко тыкая тонкими пальцами по маленькой экранной клавиатуре.

— Она обозвала тебя козлом, — сообщила девушка, читая вылетающие в чате выражения. — И подонком. И слабаком, который не может нормально расстаться с девушкой.

На последнем предложении Татьяна победоносно взглянула на Вадима, сравняв счет 1:1. Но сообщения продолжали прилетать. Брошенная девушка сердилась и покрывала парня нецензурной бранью.

— Напиши, что я в дороге, — просто ответил он на все эти оскорбления, что Татьяна ему зачитала.

Она так и сделала. Больше на сообщения Нади они не реагировали.

Примерно в середине пути на границе двух областей они остановились заправить не только автомобиль, но и себя. На обычной АЗС с мини-маркетом продавали на перекус обычные хот-доги за необычную цену. Вадим доверил заправку автомобиля специалисту, который работал за чаевые, а сам побежал первым делом в туалет. Татьяна пока выбирала среди небогатого ассортимента сэндвичей что-нибудь более-менее аппетитное. За прилавком стояла недовольная жизнью или конкретно сегодняшней сменой немолодая женщина в брендированной форме с козырьком. Она лениво следила за девушкой, готовясь в любую секунду помочь с выбором.

— Берите c тунцом, свежий, — сказала она так, будто бутерброд с тунцом оставался единственно свежим на прилавке. Однако выглядел он так, словно, напротив, испортился хуже всех.

Татьяна взглянула на нее недоверчиво. Тут к ней подошел Вадим.

— Уже взяла что-нибудь?

Девушка отрицательно покачала головой. Парень уставился сквозь стекло холодильника на расставленные в ряд бутерброды в треугольных пластиковых упаковках.

— Бери с тунцом. Свежий, говорят, — посоветовала девушка с легкой ехидной.

Вадим тоже недоверчиво на нее покосился.

— Мне с индейкой, пожалуйста, — сказал он женщине в козырьке. — А лучше два. И американо. Ты выбрала?

Парень уже шагал к кассе, обернувшись на нее. Татьяна приложила палец к губам, поджав их, но через пару секунд под его пристальным взглядом все-таки ответила:

— Мне тоже с индейкой. И капучино.

Продавец-кассир все посчитала быстро на сенсорном дисплее компьютера и предложила Вадиму оплатить картой. Татьяна это увидела и прикрыла рукой терминал, чтобы карта не сработала.

— Чего это ты за меня платишь? — с недоверчивым прищуром спросила она. — Я же всего лишь плюс один?

— Не вякай, — отмахнулся парень, откинув тонкую руку, и оплатил, а потом посмотрел ей в лицо и сказал. — Мой отец за мать всю жизнь платит. Хотя они дохреллион лет уже в разводе. Так что, джентельменство у меня в крови.

Он уперся рукой в столешницу кассы, а потом, мотнув головой и пусто взглянув на сосиски на гриле, добавил:

— Или тупость.

Татьяна улыбнулась, но тут же снова придала себе надменности и покосилась на него с усмешкой.

— Хочешь сказать, я так легко по жизни устроилась?

Вадим ухмыльнулся.

— Нет, я не такой лох, как мой отец. За царапину тебе все равно придется расплачиваться.

Он взял поднос со стаканчиками и бутербродами и направился к одному из круглых столиков с барными стульями.

— Что? — возмутилась девушка, следуя за ним. — Я думала, я уже расплатилась. Так нечестно!

— Я не говорил, что ты полностью расплатилась, — невозмутимо ответил парень, садясь на барный стул, как на табуретку. — Я просто сказал, что у тебя нет выбора, потому что ты поцарапала мне машину.

Татьяне пришлось сначала ступить одной ногой на нижний ободок-ступеньку, а затем подтянуться на сиденье, чтобы удобно усесться за высоким столом. В эту секунду барные стулья она внесла в длинный список вещей, которые ее бесят. Для успокоения девушка решила глотнуть кофе. Он оказался горячим и обжег ей язык. Она раскрыла рот и помахала туда рукой. Вадим едва сдержался от смеха.

— Джентельменство у тебя в крови в какой-то очень маленькой концентрации, — обиженно пробурчала Татьяна после и облизала губы.

Зато на вкус капучино Татьяне понравился. Следующий глоток она сделала с осторожностью, предварительно подув на густую пенку сверху. Парень пережевывал половину бутерброда, активно двигая челюстями, отчего по пустой щеке забегали выступающие жилки. Татьяна уставилась на эти жилки, потом опустила взгляд на горло, снова залюбовалась кадыком и двумя облегающими его упругими мышцами шеи, упирающимися в ямочку ключицы. Длинная кость соединялась с рельефным плечом. Татьяна скользила дальше взглядом по обтянутым кожей бугоркам мышц, разглядывая вырисовывающие их тени. В животе разожглось желание быть схваченной силой этих рук. Его подогревали далекие, но ясные воспоминания о том, как она целовала эту шею и эту ключицу, оставляя багровые засосы на тонкой коже. Чтобы страсть в ней не разбушевалась, девушка с неохотой отвела глаза на бутерброд из порезанного треугольниками белого хлеба с тонкой прослойкой пахучего соуса и худым ломтиком серого мяса.

— Сколько стоит ремонт? — спросила она, чтобы наверняка добить проснувшееся возбуждение.

— Не знаю, — пожал плечами Вадим, сунул вторую половину сэндвича в рот и, продолжая жевать, добавил. — Я все равно не собираюсь ее ремонтировать.

— Тогда какого?..

В гримасе девушки смешались одновременно недоумение и негодование. Парень оставался невозмутимым и с аппетитом поглощал невкусный хлеб с безвкусной индейкой.

— Ущерб нанесен. Его надо возмещать. Я предпочитаю брать натурой, — ухмыльнулся он, пряча за щекой не дожеванный кусок пищи.

Девушка недовольно отвернулась, поняв, что случай безнадежен, а про себя подумала: «Пожалуйста, выбери секс», хотя сильно сомневалась, что так легко отделается.

Они быстро покончили с бутербродами. Пока Вадим расплачивался за бензин, Татьяна посетила уборную. Затем, поблагодарив заправщика деньгами, они снова сели в машину и поехали дальше.

На трассу уже опустилась ночь. Впереди под светом фар виднелся только клочок серого бетона с белой пунктирной полосой посередине да отрывки окружного леса, чередующегося с широкими безлюдными полями. Девушку клонило в сон, даже после кофе, но водитель тормошил ее, чтобы не заснуть самому. Они болтали о разном, совсем как раньше. Парень рассказывал нелепые истории. Татьяна над ними смеялась. Словно договорившись, они не касались ничего, что было связано с побегом. Вадим не пытался заговорить об ее отце. Татьяна не пыталась больше извиняться. Когда у него закончились дурацкие истории, она рассказала парочку своих, в том числе, про финальное испытание в «Дэнсхолле», над чем он долго и безудержно хохотал, пока чуть не съехал на встречку. Потом она почему-то заговорила о том, как они работали над номером для Ладиного школьного конкурса, плавно перешла на работу с Ариной и сильно увлеклась этим, разъясняя все до мельчайших подробностей.

— Мать тебя нахваливает, кстати, — усмехнулся Вадим в боковое зеркало, в котором из-за темноты ночи почти ничего не было видно.

— Правда? — встрепенулась Татьяна и посмотрела на него, ища подтверждение словам. — Что она сказала?

— Сказала, что ты не безнадежно тупая, — посмеялся парень.

Она скуксилась и отвернулась.

— Что? Это хороший комплимент от моей матери.

Он весело поглядывал на нее украдкой, чередуя виды из окна на дорогу с ее надутым лицом.

— Конечно, она так ко всем танцовщикам относится, — пробормотала девушка, съеживаясь на сиденье. — Мы просто безмозглые голые тела, двигающиеся под музыку. И не только она так думает.

Ей давно уже было холодно, а теперь от Арининой похвалы стало совсем зябко. Она сбросила кроссовки и, сложив ноги в коленях, подняла их на сиденье, а руки спрятала между бедрами и корпусом.

— Да нет, — протянул парень, откидывая голову на подголовник. — Не знаю, как остальные, но мать так, навряд ли, думает. Она же сама танцовщицей была когда-то.

Татьяна округлила глаза и уставилась на него.

— В Питере еще. В баре на стойке танцевала. Там с батей и познакомилась, — рассказывал Вадим, глядя прямо перед собой. — У них, конечно, супер романтическая история знакомства.

Он посмеялся сам в себя. Девушка продолжала таращить глаза, даже не пытаясь обдумать шокирующую информацию об арт-директоре.

— Батя вдрызг напился, начал к ней приставать прямо на стойке. А мать тогда с вышибалой мутила. Тот громила, конечно, у бати быстро все желание отбил за стенами клуба. Он так и остался валяться на земле в крови. Мать потом покурить вышла, увидела, помощь оказала. Батя после ей цветы принес, извинился. Короче, поженились через три месяца.

Татьяна все еще пребывала в шоке и только через полминуты переварила историю, выдавив несколько мелких смешков. Вадим продолжал пространно смотреть на дорогу, точнее на тот небольшой освещенный клочок, что вместе с машиной продвигался вперед.

— Потом как-то доработалась до арт-директора того бара, — продолжал он нерасторопным тоном. — В Москву ее уже пригласили сначала в один пафосный клуб, затем в «Дэнсхолл».

Наступила недолгая пауза. Татьяна обдумала услышанное. Было странно представлять Арину, всегда такую стильно и дорого одетую, питающуюся креветками с авокадо, говорящую с людьми преимущественно в приказной манере, полуголой танцовщицей на барной стойке. Хотя было очевидно, что и она с чего-то начинала. Это заставило девушку скривить рот в саркастической усмешке.

— А образования у нее, вообще, никакого нет, такого фундаментального, — пожимал плечами Вадим. — Она только курсы разные проходила, типа, по дизайну интерьеров, или программы конкретные изучала, которые ей по работе нужны были. Вообще, она периодически чему-то учится. Даже на стилиста выучилась от балды.

Татьяна слушала и внимала, кивала головой, поджала подбородок. Колени прижала к груди и обхватила их руками.

— Тебе холодно? — заметил, наконец, Вадим. — Че молчишь? Я бы давно печку включил.

Он повысил уровень температуры в настройках кондиционера отдельно для нее и снова уставился на дорогу.

— Так что, выбрось эту привитую тебе отцом спесь, — сказал он серьезно. — У всех есть будущее независимо от рода деятельности и уровня образования.

Задумавшись, девушка опустила голову и подняла плечи, обняв себя крепче. Из бокового радиатора над бардачком повеяло теплыми воздушными потоками, ласково обволакивающими ноги и руки. По коже пробежали приятные мурашки. Татьяна немного расслабилась.

— Вряд ли я смогу стать арт-директором, — сказала она подавленно спустя несколько долгих минут размышлений. — И вряд ли хочу этого. Мне нравится просто танцевать. Но это не серьезно. Арина тому доказательство.

Вадим посмотрел на нее со смягчительной улыбкой, как смотрит взрослый на оплошавшего ребенка, качнул головой и снова отвернулся.

— Не надо ни на кого ориентироваться. Делай, что нравится.

— Трясти попой перед пьяными мужиками? — невесело усмехнулась девушка, чувствуя, как становится жалко себя.

— Если это красиво выходит, почему нет?

Вадим попытался поймать ее взгляд, но она смотрела на дорогу, которую не видела, даже освещенную часть.

— Как по мне, получается у тебя виртуозно, — парень выдавил смущенный смешок. — Уверен, я не единственный поклонник твоего творчества.

— Творчества? — рассмеялась ему в лицо Татьяна.

— А что? Искусство может принимать разные формы. Круглые формы твоих ягодиц — далеко не самое худшее его проявление.

Он пожал плечами, широко улыбаясь. Девушка сначала залилась задорным смехом, а потом посмотрела на него с улыбкой, благодарностью и любовью. На душе посветлело от одной его шутки или от улыбки. Она не знала наверняка, что на нее действовало сильнее. Работало все и сразу. Впрочем, одного его добродушного взгляда уже было достаточно, чтобы испытывать счастье.

Они снова притихли. Монотонность движения и тишина усыпляли. Темень за окном автомобиля незаметно превратилась в сон. Проснулась Татьяна от инерционного толчка при торможении. Вадим заглушил мотор. Она протерла глаза и потянулась, зевнув.

— Приехали, — на удивление бодро произнес парень, отстегивая ремень безопасности.

Девушка огляделась вокруг, не понимая, куда они приехали, и не помня зачем. Она вгляделась в фигурность окружающей обстановки: шуршащие кусты, низкий металлический забор, ограждающий насаждения управляющей компании от нерадивых жильцов, наклонный тротуар, многоквартирный дом. Смутные очертания постепенно становились более четкими и узнаваемыми.

Она помнила эту железную дверь, белые решетки первых этажей, скол облицовочной штукатурки справа от входа. Она помнила деревянную скамейку с протертым сиденьем. Помнила, как каждый вечер, возвращаясь из академии, здоровалась с пожилой соседкой, что любила на ночь глядя посидеть у подъезда и подышать свежим воздухом. Ее охватил ужас.

Татьяна засуетилась в поисках кнопки открывания окна. Опустив стекло, она выглянула и посмотрела наверх. В ее детской комнате горел свет. На подоконнике, как и раньше, лежали первые пуанты. Она видела их нечетко, но мозг достроил по памяти цельную картину. Вадим самодовольно улыбался, встав напротив с рюкзаком за плечом.

— Ах, ты!.. — вскрикнула девушка в бешенстве, но не смогла подобрать самое оскорбительное слово и замолкла.

В груди бесновались обида и злость. Даже не злость, а ярость. Девушка рассвирепела. Такого предательства она от него не ожидала.

— Че сидишь? — спросил парень как ни в чем не бывало. — Пойдем спать, я устал.

Он махнул головой в сторону подъезда.

— Как ты мог?! Ты с ним сговорился, да? Ты все это специально подстроил!

— Тань, ночь на дворе, давай завтра обсудим, — устало проговорил Вадим, опустив плечи. — Пошли.

— Никуда я с тобой больше не пойду!

Она резко отвернулась от него корпусом, закрыла окно и, скрестив руки на груди, плотно вжалась в сиденье. Парень постучал костяшкой указательного пальца по окну. Татьяна, надувшись, не реагировала.

— Ну, хочешь, оставайся здесь на ночь, — пробурчал приглушенный голос снаружи. — Только двери не открывай. От всяких подонков.

Он нажал на пульт управления. Раздался короткий сигнал и звук блокировки дверей. В машине сразу стало темно и холодно. Татьяна испугалась и вжалась в сиденье еще сильнее. Вадим уже отошел к подъезду. Она переводила тревожный взгляд с парня на лобовое стекло, сквозь которое пыталась разглядеть в ночи этих самых подонков. От домофона послышались глухие гудки. Тягучие, тревожные. Парень спокойно ждал. Наконец, устройство пропищало, и он распахнул железную дверь. Татьяна в панике застучала по стеклу, пытаясь вырваться из автомобиля. Вадим уже было захлопнул дверь полностью, но на последних сантиметрах остановился, как будто специально, чтобы дать ей совсем отчаяться. Девушка была готова разрыдаться от всего и сразу.

Вернувшись за ней, он с ухмылкой произнес:

— Нельзя отказываться от такого великодушного гостеприимства. Твой отец любезно предложил нам погостить у него пару деньков.

Как только дверь открылась, Татьяна вылетела из машины, как боевой снаряд из пушки, и грозно посмотрела на парня. Тот только усмехался. Нахально, как всегда.

— А с твоей квартирой что? — с язвительной претензией спросила девушка, когда они поднимались на лифте.

— Сдаю, — просто ответил Вадим, а потом развернулся к ней с добродушной улыбкой. — Да всего пара деньков. Чего ты?

— Почему нельзя было в каком-нибудь хостеле, на худой конец, остановиться?

— Хочешь, чтобы я в родном городе по хостелам шарахался?

Лифт открылся. Они вышли в светлый чистый коридор.

— Хотя бы поговори с отцом. И я прощу тебе царапину, — сказал он серьезно, нажимая на круглый звонок.

«Неужели секс не лучше?» — досадовала в уме Татьяна и посмотрела на дверь, с волнением ожидая появления отца. От тревоги и напряжения она не слышала, как стучит сердце, хотя оно металось с бешеной скоростью от одной стенки ребер к другой. Зато чувствовала, как ломит всю грудную клетку. В животе все свернулось в тягучий узел. В коленях ощущалась слабость. Тело дрожало то ли от взбудораженной ненависти, то ли от забытого страха. Она гипнотизировала дверь взглядом, пытаясь заварить мысленно, чтобы отец больше никогда не смог ее открыть, а она никогда не смогла его увидеть, но это не работало даже в ее фантазии. Вадима она теперь возненавидела, будто и не любила никогда, и не желала смотреть в его сторону. Особенно ее бесила его невозмутимость.

Татьяна вспоминала, как трясущимися руками закрывала эту дверь чуть меньше года назад. Она только захлопнула ее, потому что ключи оставила внутри. И примерно с минуту не могла отпустить ручку. Все происходило как в тумане, но такие детали, как холодная поверхность гибкой стали, бликующий выпуклый глазок, приглушенный желтый свет коридорных ламп, почему-то отчетливо врезались в память. Ей казалось, что она помнила каждую облупленную ступеньку бетонной лестницы, по которой спускалась, побоявшись наткнуться на кого-нибудь в лифте. Помнила, как вырвалась из подъезда на свежий воздух под теплые лучи солнца навстречу ясному небу, ведомая миражами предстоящей свободы. Она задыхалась тогда от собственных чувств. Училась дышать заново, как младенец, который только-только появился на свет, ничего еще не знает, ничего не понимает, но всего боится и ревет.