Звездный десант Хайнлайн Роберт

— Надеюсь, что нет. Но все же лучше иметь пропуск, как ты думаешь? Я хотела бы, завершив дела, сразу вернуться домой.

— Сейчас с пропусками строго.

— Все еще ищут мальчишку того нищего?

— В общем-то, да. Но мы его найдем. Если он удрал за город, то сдохнет с голоду. Если остался здесь, его затравят.

— Ну, меня-то вы с ним не спутаете. Так как насчет краткосрочного пропуска для старой женщины, которой нужно нанести частный визит? — Она положила на дверцу руку; между пальцами торчал уголок банкноты.

Патрульный взглянул на бумажку и заозирался по сторонам.

— До полуночи хватит?

— Думаю, этого достаточно.

Полицейский вытащил записную книжку, что-то нацарапал в ней, потом вырвал страничку и протянул женщине. Как только она взяла документ, деньги исчезли.

— Только не задерживайтесь после полуночи.

— Надеюсь управиться раньше.

Он заглянул в портшез, затем осмотрел его снаружи. Четверо носильщиков стояли спокойно, не говоря ни слова, да оно и неудивительно, поскольку все они были лишены языков.

— Откуда они? Из гаража «Зенит»?

— Я всегда вызываю оттуда.

— Кажется, я их узнаю. Неплохо подобраны.

— Осмотри их хорошенько. Может, среди них — сын нищего.

— Эти волосатые гиганты? Бросьте, матушка!

— Пока, Шол.

Носильщики плавно подняли портшез и трусцой двинулись вперед. За углом Шаум приказала им замедлить ход и плотно задернула занавески. Похлопала по разбросанным вокруг диванным подушкам.

— Как ты там?

— Едва не задохнулся, — ответил слабый голос.

— Лучше задохнуться, чем укоротиться. Сейчас станет чуть полегче. Ну и острые же у тебя коленки!

Всю последующую милю пути она сосредоточенно переодевалась и обвешивалась драгоценностями. Затем опустила вуаль так, что видны были только ее живые черные глаза. Покончив с этим, высунула наружу голову и отдала несколько приказаний старшему носильщику; портшез свернул направо, к космопорту. Когда они добрались до высокого глухого забора, уже почти стемнело.

Ворота для звездолетчиков находятся в самом начале улицы Радости. Пассажирский выход расположен восточнее, в здании эмиграционного контроля. Еще дальше, в районе складов, были торговые ворота, через которые везли грузы, и таможня. Еще дальше, в нескольких милях, находились ворота космоверфи. А между верфью и торговыми воротами была маленькая калитка для знати, для тех ее представителей, у которых хватало денег на содержание собственных космических яхт.

Портшез поравнялся с забором космопорта неподалеку от торговых ворот, свернул и двинулся вдоль стены к воротам, представлявшим собой несколько проездов, ведущих к разгрузочным докам. Дорогу преграждал барьер, подле которого надлежало разгружать прибывшие фургоны. Здесь работали инспектора Саргона: взвешивали, обмеряли, протыкали и просвечивали грузы, прежде чем пропустить их за барьер, откуда портовые машины доставляли их к кораблям.

Этой ночью барьер третьего дока был открыт: заканчивалась погрузка Вольного Торговца «Сизу». Его хозяин наблюдал за процессом, препираясь с инспекторами и не забывая время от времени, как было заведено с незапамятных времен, «подмазывать» скрипучий механизм таможни. Младший инспектор, управлявшийся с расчетами при помощи дощечки и карандаша, делил с капитаном заботы.

Лавируя между фургонами, портшез приблизился к открытому доку. Оглянувшись, хозяин «Сизу» заметил даму под вуалью, обозревавшую царящую здесь суматоху. Мельком посмотрев на часы, Крауза сказал офицеру:

— Еще одно место, Ян. Отправляйтесь с этим грузовиком, а я поеду на последнем.

— Да, сэр, — молодой человек забрался в машину и велел шоферу трогаться. Освободившееся место тут же занял пустой грузовик. Работа шла быстро, но хозяин нашел, к чему придраться. Он был чем-то недоволен и потребовал начать все сызнова. Старший инспектор оскорбился, но хозяин прервал его, вновь взглянув на часы:

— Время еще есть. Я не хочу, чтобы контейнеры свалились с машины прежде, чем мы доставим их к кораблю. Груз денег стоит. Так что уложите его получше.

Портшез двинулся вдоль забора. Вскоре совсем стемнело. Дама под вуалью посмотрела на светящиеся часы-перстень и велела носильщикам перейти на рысь.

Наконец они добрались до калитки для знати. Дама высунула голову и крикнула:

— Открывайте!

У ворот дежурили двое охранников. Один — в маленькой караулке, другой снаружи. Он открыл ворота, но, как только портшез двинулся вперед, преградил дорогу жезлом. Остановившись, носильщики опустили портшез на землю. При этом его правая дверца была обращена к воротам.

Дама крикнула:

— С дороги! Яхта лорда Мэрлина!

Преградивший путь охранник заколебался.

— Есть ли у миледи пропуск?

— Ты что — сдурел?

— Если у госпожи нет пропуска, — медленно проговорил тот, — то, возможно, она предъявит какое-нибудь подтверждение тому, что лорд Мэрлин ожидает ее?

Голос женщины доносился из темноты; у охранника хватило ума не светить ей в лицо фонариком. У него был большой опыт общения с благородными господами. И все же голос дамы звучал сердито, она кипела от злости, будто котел.

— Ну, если ты и впрямь сдурел, что ж, вызови лорда с его яхты. Позвони ему, и, я уверяю тебя, ты очень его обрадуешь!

Из будки вышел второй охранник.

— Что-то случилось, Син?

— О нет, — двое охранников принялись шептаться. Младший отправился звонить на яхту, второй остался у портшеза.

Однако даме, похоже, взбрело в голову излить на них всю свою взбалмошность без остатка. Распахнув дверцу, она выскочила наружу и, словно разъяренная тигрица, ринулась в будку, сопровождаемая изумленным охранником. Звонивший отнял палец от клавиш, так и не добившись соединения, оглянулся… и почувствовал, что у него подгибаются ноги. Он и не представлял себе, что дела его настолько плохи. Перед ним стояла не ветреная инфанта, удравшая от своей дуэньи, а разгневанная матрона, вполне способная упечь человека на общественные работы, а то и куда подальше. И, судя по ее норову, она вполне могла так и сделать. Охранник с разинутым ртом слушал ее цветистую едкую брань и думал о том, что сегодняшний день — самый черный и мрачный из всех за все годы его службы у калитки для благородных господ и леди.

Внимание обоих стражников было целиком поглощено красочной речью мамаши Шаум. Тем временем из портшеза выбрался человек, шмыгнул в открытые ворота и вскоре исчез из виду, скрывшись во мраке, окутывающем стартовую площадку. Торби бежал, каждую секунду ожидая, что в спину вот-вот вопьются пули, но у него достало храбрости не потерять голову и ориентировку. Отыскав по разметке нужную полосу, он ничком бросился на асфальт.

Мамаша Шаум умолкла, чтобы перевести дух.

— Госпожа, — попытался успокоить ее один из охранников, — если вы дадите нам возможность дозвониться до…

— Забудьте об этом! Впрочем, нет! Помните! Не далее завтрашнего дня вы получите весточку от лорда Мэрлина, — мамаша Шаум рухнула на сиденье портшеза.

— Госпожа, прошу вас…

Она пропустила его слова мимо ушей и отдала отрывистое приказание рабам. Те подняли портшез и сразу пошли рысью. Рука одного из стражников дернулась к поясу, словно он почуял что-то неладное. Но замерла. Охранник не рискнул подстрелить носильщика знатной дамы, что бы там ни было у нее на уме.

К тому же она ведь не нарушила закон.

Когда владелец «Сизу» в конце концов удовлетворился тем, как загружена последняя машина, он забрался на трейлер, взмахом руки велел водителю трогаться и двинулся вперед, к кабине.

— Эй, ты! — крикнул он, постучав в заднее окошко.

— Да, капитан? — донесся слабый голос водителя.

— Я видел знак «стоп» на дороге, там, где она выходит на полосу, ведущую к кораблям. Я заметил, что большинство водителей даже не обращают на него внимания.

— Ах, этот? Та дорога обычно пуста. Ею пользуются только благородные, потому и стоит знак.

— О чем я тебе и толкую. В любой момент может появиться любой из них, и я просрочу старт из-за дурацкой дорожной аварии. А тогда меня могут задержать.

— Как скажете, капитан. Чай деньги вы платите.

— Это точно, — банкнота в полстеллара исчезла в кабине. Когда грузовик притормозил, Крауза подошел к заднему борту. Машина остановилась, капитан наклонился и втащил в кузов Торби.

— Тихо!

Мальчик кивнул, сдерживая дрожь. Капитан достал инструменты и принялся за контейнер. Вскоре одна из стенок отвалилась, и капитан, откинув джутовую ткань, принялся выгребать наружу листья верги, стоившие бешеных денег на любой другой планете. Вскоре получилось нечто вроде большой норы, листья унесло ветром.

— Лезь сюда!

Торби протиснулся в ящик, стараясь сжаться как можно плотнее. Крауза натянул ткань, прибил планки и запечатал контейнер поддельной печатью инспекции, вручную изготовленной в мастерских звездолета. Потом он выпрямился и вытер со лба пот. Машина свернула к погрузочной площадке «Сизу».

Капитан лично проследил за окончанием погрузки. Рядом стоял инспектор Саргона, отмечая каждый контейнер, каждый ящик, исчезавший в трюме. Потом Крауза, как водится, отблагодарил инспектора и шагнул в подъемник вместо того, чтобы воспользоваться пассажирским лифтом. Оператор осторожно повел подъемник вверх, так как в гондоле стоял человек. Трюм был заполнен почти до отказа; груз уже принайтовили, и экипаж взялся за последние ящики. Даже капитан приложил руку, во всяком случае, он сам перетащил один из контейнеров. Освободив груз от талей, экипаж задраил люки. Капитан Крауза вновь полез в карман и, достав инструмент, начал вскрывать контейнер.

Два часа спустя мамаша Шаум стояла у окна спальни и смотрела в сторону космопорта. Она бросила взгляд на часы. С башни взмыла зеленая ракета. Через несколько секунд в небо взметнулся столб белого пламени. Когда донесся рев двигателей, женщина усмехнулась и спустилась вниз посмотреть, как идут дела. Ведь одной Мюре нипочем не справиться.

Глава 7

Первые несколько миллионов миль полета Торби провел в тягостном убеждении, что совершил ошибку.

Он лишился чувств от дурманящего аромата листьев верги и очнулся в крошечной одноместной каюте. Торби проснулся с неприятным ощущением. В «Сизу» поддерживалась сила тяжести в одну стандартную единицу гравитации, но тело мальчика почувствовало, что сила эта не такая, как на Джуббуле. К тому же искусственное тяготение отличалось от естественного. Тело еще помнило невольничий трюм, и ощущение полета навеяло первое за многие годы кошмарное сновидение.

Его усталому одурманенному мозгу потребовалось немало времени, чтобы перебороть страх.

Наконец Торби окончательно пришел в себя и, осмотревшись, сообразил, что находится в безопасности на борту звездолета. Мальчик облегченно вздохнул и с удовольствием подумал о том, что он куда-то летит, путешествует. Новизна и перемены оттеснили на задний план даже горечь потери отца.

Помещение, в котором он находился, имело форму куба с длиной стороны, превышающей собственный рост Торби на фут или чуть больше. Мальчик лежал на койке, занимавшей полкаюты, и под ним был матрас невероятной и чудесной мягкости, из теплого, упругого и гладкого материала. Торби потянулся и зевнул, удивляясь роскоши, в которой живут Торговцы. Затем спустил ноги на пол и встал.

Койка беззвучно поднялась и утонула в переборке. Торби, как ни старался, не смог понять, каким образом снова опустить ее. Наконец он прекратил свои попытки. Он выспался и теперь хотел осмотреться.

Когда он открыл глаза, потолок слабо светился, а когда встал, свет стал ярче. Но и при свете мальчик не увидел дверей. С трех сторон его окружали металлические панели, каждая из которых могла оказаться дверью, но ни на одной из них не было видно ни петель, ни замков, ни других привычных деталей.

Торби подумал, что его вполне могли запереть. Он жил в подземелье, а трудился на площади, так что ему была неведома боязнь замкнутых или открытых пространств: мальчику лишь хотелось найти дверь, и он подосадовал, что не может этого сделать. Даже если дверь закрыта, капитан Крауза вряд ли станет держать его взаперти слишком долго, подумал Торби. Но дверь так и не нашлась.

На полу лежали шорты и рубашка. Он проснулся обнаженным, как спал всегда. Взяв одежду, Торби робко помял ее в руках, дивясь ее великолепию. Он вспомнил, что примерно такие же вещи носят большинство космонавтов, и его на миг охватил восторг оттого, что теперь и ему доступна подобная роскошь. Но мгновение спустя его разум отверг столь дерзкое предположение.

Однако затем Торби вспомнил, что капитан Крауза не хотел, чтобы мальчик появлялся на борту в своей обычной одежде — да, капитан собирался зайти в лавку на улице Радости, где все товары предназначены для космонавтов! Он так и говорил!

Наконец Торби убедил себя в том, что одежда приготовлена для него. Для него! Лохмотья исчезли, а капитану вряд ли хочется, чтобы Торби ходил по кораблю нагишом. Он не страдал излишней застенчивостью; условности на Джуббуле касались только высших сословий. Тем не менее одежда была обязательна.

Торби оделся, дивясь собственному нахальству. Сначала он натянул шорты задом наперед и лишь потом, заметив оплошность, надел их как следует. Рубашку, похожую на пуловер, он также надел неправильно, но это не так бросалось в глаза. Полагая, что он сделал все как нужно, мальчик не стал переодеваться. Он почувствовал неодолимое желание посмотреться в зеркало. Шорты и рубашка были простого покроя, без лишних украшений, ярко-зеленого цвета, из крепкого недорогого материала; это была обычная роба, взятая со склада корабля. Одежду такого типа столетиями носили мужчины и женщины многих планет. Однако даже Соломон во всей славе своей не имел столь роскошного облачения, как теперь Торби! Оглаживая костюм, он мечтал только об одном — чтобы кто-нибудь еще увидел это великолепие. Он принялся с удвоенным рвением разыскивать дверь.

Дверь отыскалась сама. Проведя рукой по одной из панелей, Торби почувствовал дуновение и, оглянувшись, увидел, что одна переборка исчезла. Дверь вела в коридор.

По извилистому туннелю к Торби приближался молодой человек, одетый примерно так же, как и он сам. Именно в этот момент Торби заметил, что рубашка надета задом наперед. Он шагнул вперед и вежливо приветствовал юношу на саргонезском жаргоне Торговцев.

Глаза молодого человека скользнули по мальчику, но он прошел мимо так, будто к нему никто не обращался. Торби запнулся, озадаченный и немного обиженный. Потом повторил приветствие на интерлингве.

Человек исчез прежде, чем Торби успел пустить в ход другие известные ему языки. Он пожал плечами и решил не обращать внимания. Бродяге нельзя быть слишком чувствительным. Торби принялся изучать звездолет.

За двадцать минут ему удалось увидеть немало интересного. Во-первых, «Сизу» оказался намного больше, чем он думал. До сих пор ему не доводилось видеть космический корабль изнутри, разве что из невольничьего отсека. На расстоянии звездолеты, стоявшие на площадке космопорта в Джуббуле, выглядели весьма внушительно, но не такими громадами! Во-вторых, Торби удивило число людей на борту. Он знал, что экипажи грузовиков, курсирующих между планетами Девяти Миров, состоят из шести-семи человек, а здесь он за считаные минуты встретил в несколько раз больше людей обоих полов и самых разных возрастов.

В-третьих, Торби с огорчением заметил, что на него никто не обращает внимания. Люди либо вовсе не удостаивали его взглядом, либо не отвечали на обращенные к ним слова; если бы он вовремя не отступал в сторону, они, похоже, так и норовили бы пройти сквозь него. Единственным человеком, с которым ему почти удалось пообщаться, была крошечная девочка, едва начавшая ходить. В ответ на его попытку заговорить она посмотрела на него серьезными, чуть печальными глазами, но ее тут же утащила женщина, которая даже не взглянула на Торби.

Такое обращение было ему хорошо знакомо; именно так знать Джуббула относилась к людям его круга. Благородные не видели их, бедняков как бы не существовало и даже милостыню им передавали через рабов. На Джуббуле Торби не обижало подобное отношение — это было естественно и в порядке вещей, и мальчик не чувствовал себя из-за этого отверженным или оскорбленным. Его всегда окружали добрые друзья, такие же, как и он, бедняки, и Торби никогда не ощущал себя изгоем.

Но знай он, что члены экипажа «Сизу» отнесутся к нему так же, как джуббульская знать, он ни за что не взошел бы на борт, невзирая на травлю. Однако такого он никак не ожидал. Капитан Крауза, услышав послание Баслима, отнесся к мальчику дружелюбно, пусть даже по-отечески грубовато, и Торби полагал, что экипаж «Сизу» станет воспринимать его так же, как командир звездолета.

Он бродил по стальным коридорам, чувствуя себя привидением в царстве живых, и в конце концов, загрустив, решил вернуться в каюту, в которой проснулся час назад. Но тут же понял, что заблудился. Он по памяти восстановил дорогу назад (уроки Баслима пошли ему впрок), но обнаружил лишь безликий туннель. Торби начал поиски сызнова и, ощутив некое неудобство, решил, что, найдет он свою каюту или нет, но туалет отыщет, даже если ему придется схватить кого-нибудь и как следует встряхнуть, чтобы дознаться, где это место.

Он сунулся в какую-то дверь, но, услышав исполненный негодования женский визг, поспешно отпрянул. За спиной хлопнула дверь.

В тот же миг его едва не сбил с ног шедший быстрым шагом мужчина, который заговорил с ним на интерлингве:

— Чего ты тут шляешься и повсюду суешь свой нос?

Торби почувствовал облегчение. Уж лучше брань, чем полное пренебрежение.

— Я заблудился, — робко произнес он.

— А чего тебе на месте не сиделось?

— Я не знал, что должен был… простите, благородный сэр. К тому же там не было туалета.

— Ясно. Туалет расположен напротив твоей каюты.

— Я не знал, благородный сэр.

— Ммм… да уж, конечно, не знал. Кстати, я не «благородный сэр», а первый помощник главного энергетика. Придется тебе это запомнить. Пошли, — мужчина схватил Торби за руку и быстро потащил его по лабиринту к тому самому туннелю, в котором мальчик так растерялся. Офицер тронул рукой стальную переборку.

— Вот твоя каюта.

Панель скользнула в сторону.

Потом мужчина повернулся и точно так же тронул противоположную переборку.

— Это гальюн для холостяков правого борта, — он с презрением фыркнул, когда Торби нерешительно замер при виде незнакомых приспособлений, потом проводил мальчика обратно в его каюту.

— Оставайся здесь. Поесть тебе принесут.

— Первый помощник главного энергетика, сэр?

— Что еще?

— Нельзя ли мне поговорить с капитаном Краузой?

Мужчина удивился:

— Ты полагаешь, у шкипера нет других забот, кроме как беседовать с тобой?

— Но…

Офицер уже ушел, и Торби обращался к стальной переборке.

Вскоре появилась снедь. Юнец, притащивший поднос, держался так, словно в каюте вообще никого не было. Спустя некоторое время он принес еще несколько тарелок и забрал опустевшие. Торби почти удалось заставить его обратить на себя внимание: уцепившись за поднос, он заговорил на интерлингве. В глазах молодого человека сверкнула искра понимания, но он ответил лишь презрительным:

— Фраки!

Торби не знал этого слова, но интонацию, с какой оно было произнесено, понял прекрасно.

Фраки — это маленькая безобразная полуящерица, питающаяся падалью, обитатель Примы III альфы Центавра, одного из первых миров, заселенных людьми. Это мерзкое, практически безмозглое создание с отвратительными повадками. Мясо фраки мог бы съесть только умирающий с голоду. Кожа ее неприятна на ощупь и противно воняет.

Но «фраки» означает нечто большее. Так называют того, кто обретается в грязи, принадлежит к чуждому племени, кто не летает в космос, кого можно даже человеком не считать, дикаря, подонка. В языках старой Земли почти каждое название животного служило ругательством: свинья, собака, корова, акула, скунс, червяк — всего не перечислить. Но ни одно из этих слов не звучало так обидно, как «фраки».

К счастью, Торби смог понять лишь, что молодой человек не желает с ним разговаривать… а это было ясно и без слов.

Вскоре Торби задремал. Но, хотя его и научили движением руки открывать дверь, он так и не сумел найти комбинацию поглаживаний, толчков и надавливаний, которая помогла бы ему откинуть койку. Пришлось ночевать на полу. Утром доставили завтрак, но Торби не посмел заговорить с человеком, который его принес; в туалете напротив ему встретились несколько юношей. Они по-прежнему игнорировали его, но Торби, понаблюдав за ними, обнаружил, что в туалете можно стирать одежду. Ее полагалось засунуть в специальную машину, которая, поработав несколько минут, выдавала шорты и рубашку свежими и выглаженными. Торби был так очарован техникой, что выстирал одежду целых три раза. Больше делать было нечего. Следующую ночь он опять провел на полу.

Торби сидел в каюте, чувствуя глубокую тоску и боль при воспоминании об отце и жалея, что покинул Джуббул. Вскоре кто-то поскребся в его дверь.

— Можно войти! — раздался робкий голос, произносивший саргонезские слова с сильным акцентом.

— Входите! — с готовностью отозвался Торби и вскочил на ноги, чтобы открыть дверь. Перед ним стояла женщина средних лет с милым добрым лицом. — Входите, — повторил он по-саргонезски и отступил в сторону.

— Благодарю, вы очень любезны, — она запнулась и быстро спросила: — Не говорите ли вы на интерлингве?

— Разумеется, мадам.

— Хвала небесам, — пробормотала она на английском Системы. — Саргонезский меня уже утомил, — и перешла на интерлингву: — Тогда давайте говорить на этом языке, если вы не возражаете.

— Как вам будет угодно, мадам, — ответил Торби и добавил по-английски: — Если, разумеется, вы не предпочитаете другие языки.

Она удивилась.

— На скольких же языках вы говорите?

Торби задумался.

— На семи, — ответил он, — и понимаю еще несколько, но не осмелюсь утверждать, что говорю на них.

Ее удивление росло с каждой минутой.

— Возможно, я ошиблась. Но, поправьте меня, если я не права: мне сказали, что вы — сын нищего с Джуббула.

— Я сын Калеки Баслима, — с гордостью произнес Торби. — Саргон по доброте своей выдал ему лицензию на нищенство. Мой отец был мудрым, ученым человеком, и мудрость его была известна всей площади от края до края.

— Верю… Так что, все нищие Джуббула такие же замечательные полиглоты?

— Что вы, мадам! Большинство говорит лишь на самом низкопробном жаргоне. Но мой отец не позволял мне этого… ну, разве что в интересах дела.

— Разумеется, — женщина моргнула. — Хотела бы я быть знакомой с твоим отцом.

— Спасибо, мадам. Может быть, присядете? Мне очень жаль, но я могу предложить вам только пол. Но уж зато весь он в вашем распоряжении.

— Благодарю, — она уселась с гораздо большим трудом, чем Торби, который провел в позе лотоса тысячи часов, надрывая глотку мольбами о подаянии.

Торби никак не мог решить, закрыть ли ему дверь, или же дама (на саргонезском он называл ее «миледи») оставила ее открытой нарочно. Мальчик чувствовал, что тонет в океане незнакомых обычаев и условностей, и общественное устройство корабля было ему совершенно непонятно. Он разрешил эту проблему при помощи здравого смысла, спросив:

— Предпочитаете ли вы закрыть дверь или держать ее распахнутой, мадам?

— А? Не имеет значения. Хотя, впрочем, пусть остается открытой. Здесь живут холостяки, а я располагаюсь в той части корабля, где обретаются незамужние женщины. Но я пользуюсь некоторыми льготами и дополнительными свободами… ну, скажем, как комнатная собачка. Я — «фраки», но меня терпят, — последние слова она произнесла со смущенной улыбкой.

Торби не уловил смысла.

— Собака? Это животное, произошедшее от волка?

Она пристально посмотрела на него.

— Ты учил этот язык на Джуббуле?

— С самого раннего детства я жил только на Джуббуле. Простите, если я выражаюсь неправильно. Может быть, лучше поговорим на интерлингве?

— Нет, нет… Ты прекрасно говоришь по-английски. Твой земной акцент гораздо приятнее моего. А я так и не сумела научиться произносить гласные так, как это принято на моей родной планете. Но я стараюсь, чтобы меня понимали. Кстати, я забыла представиться. Я не Торговец. Я антрополог, и они позволили мне совершить путешествие на их корабле. Меня зовут доктор Маргарет Мейдер.

Торби склонил голову и сложил ладони.

— Рад нашему знакомству. Меня зовут Торби, сын Баслима.

— Мне тоже очень приятно, Торби. Зови меня Маргарет. Мой титул здесь ничего не значит, поскольку он не имеет отношения к корабельной иерархии. Знаешь ли ты, что такое антрополог?

— Простите, мадам… Маргарет.

— Название громкое, но означает, по сути, простую вещь. Антрополог — это ученый, исследующий человеческое общежитие.

— Разве это наука? — с сомнением спросил Торби.

— Иногда я и сама не знаю. Но это — достаточно сложные исследования, потому что люди могут устраивать свои общины бесчисленным количеством способов. Существует лишь шесть признаков, объединяющих людей и отличающих нас от животных: три из них относятся к физиологическим особенностям работы органов, а три другие еще изучаются. Все остальное — поступки людей, их вера, обычаи — чрезвычайно разнообразно. Антропологи изучают это разнообразие, эти переменные величины. Ты знаешь, что такое «переменная»?

— Икс в уравнении? — неуверенно предположил Торби.

— Совершенно верно! — радостно ответила женщина. — Мы изучаем иксы в человеческих уравнениях. Именно этим я и занимаюсь. Я изучаю образ жизни Вольных Торговцев. У них принят самый, вероятно, необычный во всей истории людей способ решения этой сложной задачи — быть человеком. Они уникальны, — она непрерывно ерзала по полу. — Торби, можно я пересяду в кресло? Мое тело уже не так гибко, как в молодости.

Торби покраснел.

— Мадам, у меня ни одного нет. Я не…

— Одно из кресел расположено прямо за твоей спиной. И еще одно — за моей, — она привстала и прикоснулась рукой к стене. Панель раздвинулась, и из нее выползло небольшое кресло.

Увидев озадаченное лицо мальчика, она спросила:

— Разве они тебе не показали? — и сделала то же самое с другой стеной; в каюте появилось еще одно сиденье.

Торби осторожно присел, потом позволил себе расслабиться и уселся всем телом, почувствовав, что кресло само приняло наиболее удобную форму. На его лице появилась широкая улыбка.

— Здорово!

— А ты знаешь, как раскрыть откидной столик?

— Столик?

— Боже праведный, неужели они вообще ничего тебе не показали?

— Ну… сначала тут была койка. Но я потерял ее.

Доктор Мейдер что-то пробормотала и сказала вслух:

— Можно было догадаться. Торби, я восхищаюсь этими Торговцами. Я даже иногда испытываю к ним нежные чувства. Но порой они бывают до глупости спесивыми и самовлюбленными. Впрочем, не буду хулить наших хозяев. Вот, — она дотронулась руками до двух кружков на стене, и исчезнувшая койка появилась вновь. Теперь, при двух откинутых креслах, в каюте почти не осталось места. Пожалуй, тут мог бы стоять только один человек. — Лучше я уберу ее. Ты заметил, что я делала?

— Дайте я попробую.

Маргарет показала Торби и другие встроенные предметы, которые прятались в, казалось бы, совершенно гладкую стену: два кресла, койку, шкафчики для одежды. Торби обнаружил, что в его распоряжении еще две смены одежды, две пары мягких корабельных туфель и еще несколько странных, на его взгляд, предметов: книжные полки, на которых, впрочем, стояли только брошюры «Устава „Сизу“», фонтанчик для питья, лампа для чтения в кровати, интерком, часы, зеркало, обогреватель, а также панель с кнопками, назначения которых он не мог понять, поскольку сроду не видал таких вещей.

— Что это? — наконец спросил он.

— Это? Наверное, микрофон для связи с кабиной старшего офицера. А может быть, имитация, а настоящий где-нибудь спрятан. Но не беспокойся: на этом корабле никто не говорит по-английски, и старший офицер тоже не исключение. Тут пользуются «секретным» языком, да только никакой он не секретный: самый обычный финский. У каждого Торговца свой язык — один из земных, а для связи между кораблями официально принят общий «секретный» язык, представляющий собой упрощенную латынь, но и на латыни они не говорят: Свободные Корабли общаются на интерлингве.

Торби слушал вполуха. Ему было просто приятно находиться в обществе, и он наслаждался тем, как к нему относится Маргарет.

— Доктор Мейдер… а почему они не говорят с людьми?

— Ага, — она заметно погрустнела. — Мне следовало понять это самой. Они попросту игнорируют тебя, верно?

— Ну… они кормят меня.

— Но разговаривать не желают. Бедный мой! Торби, они не хотят говорить с тобой потому, что ты не относишься к Людям. Так же, как и я.

— С вами они тоже не разговаривают?

— Теперь разговаривают. Для этого потребовалось прямое распоряжение капитана и много терпения с моей стороны, — она нахмурилась. — Торби, у каждой клановой культуры — а я не знаю другой, которой были бы в такой же мере присущи черты клановости, — у каждой такой культуры есть особое слово… которое означает «человек». Правда, произносят его по-разному. Такое слово обозначает их самих. «Я и моя жена, мой сын Джон, нас трое, а больше никого нет на всем белом свете». Такая точка зрения отсекает их от всех прочих групп людей и отрицает право других считаться людьми. Тебе уже довелось слышать слово «фраки»?

— Да. Но я не знаю, что это значит.

— Фраки — это безвредное, но достаточно противное животное. В их устах «фраки» означает «чужак».

— Ну что ж, я действительно чужой для них.

— Да, но это означает, что ты никогда не станешь ничем иным. Это означает, что ты и я — недочеловеки, стоящие вне закона, — их закона.

Торби растерялся.

— Значит ли это, что мне придется безвылазно сидеть в каюте и ни с кем не разговаривать?

— Великое небо! Не знаю. Но ведь я-то разговариваю с тобой.

— Спасибо!

— Итак, подведем итог. Торговцы отнюдь не жестоки, в них лишь сквозит провинциальное высокомерие. Им и в голову не приходит, что ты способен что-то чувствовать. Я поговорю с капитаном. Мы с ним условились побеседовать, как только на корабле возникнет необычная ситуация, — она взглянула на часы. — Господи, уже столько времени! Я пришла поговорить о Джуббуле, а мы даже не вспомнили об этом! Ты позволишь мне прийти еще?

— Я хотел бы вас видеть почаще.

— Ну, вот и хорошо. Культура Джуббула изучена неплохо, но, как мне кажется, ни один исследователь не имел возможности взглянуть на нее с вашей точки зрения. То, что ты оказался профессиональным нищим, весьма и весьма меня обрадовало.

— То есть?

— Видишь ли, ученые, которым довелось изучать Джуббул, общались в основном с высшей знатью планеты. О жизни рабов они могли судить… ну, скажем, поверхностно, а не изнутри. Понимаешь?

— Верно, — кивнул Торби, — и если вам захочется узнать о жизни рабов побольше, то я к вашим услугам.

— Ты был рабом?

— Теперь я свободный человек. Мне следовало сказать вам раньше, — проговорил он, ощущая некое неудобство и даже опасение, что новообретенный друг, узнав о его социальном происхождении, отнесется к нему с презрением.

— Что ты! Да я счастлива узнать об этом! Торби, ты просто кладезь сокровищ! Слушай, милый, мне нужно бежать, я опаздываю. Ты не будешь возражать, если я к тебе вскоре загляну?

— Ну что вы, Маргарет! — И он честно добавил: — Ведь мне все равно больше нечего делать.

Этой ночью Торби спал на своей новой чудесной кровати. Все утро он провел в одиночестве, но не скучал, так как у него появилась масса игрушек, с которыми он мог забавляться. Он извлекал предметы и вновь заставлял их прятаться, восхищаясь тем, как удобно и компактно все устроено. «Чтобы придумать все это, нужно прямо-таки дьявольское хитроумие», — подумал он. Баслим говорил, что магии и волшебства не существует, но Торби забывал о его словах, видя перед собой настоящее чудо.

Он уже в шестой раз раскладывал койку, когда раздался пронзительный вой, от которого Торби едва не выпрыгнул из башмаков. Это был звук корабельной сирены, возвещавшей учебную тревогу и призывавшей всех занять свои места, но Торби об этом не знал. Уняв сердцебиение, он приоткрыл дверь и выглянул наружу. По коридору сломя голову бежали люди.

Мгновение спустя их и след простыл. Мальчик вернулся в каюту и попытался привести в порядок свои мысли. Вскоре его острый слух уловил, что мягкое шуршание вентиляторов стихло. Но Торби не знал, что ему делать. Он должен был сейчас прятаться в особом помещении вместе с детьми и теми, кому не полагалось участвовать в боевых действиях, но не ведал об этом.

Страницы: «« ... 1415161718192021 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Как непросто обыкновенной ведьме найти свое женское счастье!А что, если оно живет по соседству? Как ...
Быть фрейлиной королевы вампиров – великая честь и невыносимая тяжесть! Один приказ Ее Величества и ...
В разных странах и в разных эпохах, словно время и пространство над ним не властны, появлялся загадо...
Общеевропейская бойня продолжается. На русско-германском фронте установилось длительное затишье, и в...
Когл открыл перед Алексеем и его командой свои ворота. Что таит в себе эта негласная столица воровск...
Ольга Савельева, автор более десяти книг, популярный блогер и мотивационный лектор, как никто знает,...