Люди солнца Шервуд Том

Прорицатель

Этот же день был омрачён ещё одним грустным событием. Вечером ко мне подошли Пит и Дэйл.

– Я своих обыскал, – хмуро сказал мне Дэйл, – но, очевидно, успели спрятать.

– А в чём дело? – охватываясь его озабоченностью, спросил я.

Вместо ответа Пит вытянул из-за ворота рубахи шнурок и показал обрезанный край.

– Ножик, который Пит нашёл в подземелье, – пояснил Дэйл.

Пит стоял с налившимися слезами и старался не заговорить, опасаясь расплакаться.

– Умелая работа, – я внимательно осмотрел обрезанный шнур.

– Если спрятали – то только в замке, – поделился своим соображением Дэйл. – Так нельзя ли, мистер Том, попросить ищейку по золоту пойти и прочувствовать, где находится нож.

– Ты имеешь в виду Тая?

– Его.

– Есть у нас настоящая ищейка по золоту, а именно – Хью Гудсон. Завтра съездим к ручью и привезём на часок в замок. Придётся отвлечь его от работы, поскольку здесь дело скверное.

В эту минуту, почувствовав напряжённость ситуации, подошли к нам Гювайзен Штокс и Ламюэль и Фалькон. Дэйл наскоро поведал Гювайзену о случившемся. И тогда Ламюэль вдруг сказал:

– Не надо Хью отвлекать от работы. Если мистер Том пожелает, я выявлю похитителя.

– Да, – немедленно ответил я, – было бы хорошо, если бы это было возможно.

– Собери всех своих, – сказал тогда Ламюэль Дэйлу, – в нелюдном месте.

И через пять минут разновозрастная мужская компания собралась в огромном, пыльном, нижнем этаже восьмиугольной башни.

– Живительные способности открываются у тех, кто исповедует религию Солнца, – тихим и добрым голосом проговорил Ламюэль. – Тем более у тех, кто служит Солнцу из поколения в поколение. Эту, например, способность – видеть мысли, – постиг и укрепил в себе мой дед, Элголь-Али из Хорезма. С этого времени все его потомки с рождения получают эту способность и передают дальше. И вот, поскольку у меня она есть, я сейчас каждому посмотрю в глаза и определю того, кто похитил у Пита его драгоценный предмет. Но перед этим я обязан сказать вот что. Если вот в эту минуту виновный в нехорошем поступке ослабит в себе ожесточение сердца и признается при всех и принесёт похищенное – я буду горячо просить всех простить и забыть. И для совершившего то, из-за чего мы собрались здесь, это будет урок, оплаченный тяжёлой платой, но она же будет платой за возможность и дальше жить в «Шервуде» в дружбе и радости.

Так проговорил он – и замолчал.

Никто из мальчишек не сдвинулся с места.

– Тогда я иду, – каким-то деревянным голосом произнёс Ламюэль, – навстречу чужому стыду и собственной боли. – И, взглянув на стоящего с краю, попросил: – Подними на меня взгляд.

И стоявший крайним Баллин испуганно посмотрел ему в глаза.

– Ты счастливчик, – сказал Ламюэль и вдруг улыбнулся. – Две жизни подряд ты прожил сильным и крепким мужчиной. Очень высоким. И пользовался этой силой для того, чтобы тех, кто слабее, давить, бить и грабить. Теперь эти твои преступления принесли тебе закономерное возмездие: ты мал и слаб даже перед теми, кто тебя намного моложе. Чтобы искупить вину перед совестью за награбленные в прошлом деньги, судьба сделала тебя воришкой. И ты был обречён однажды попасться на краже у двух жестоких и грубых людей. Они били бы тебя тяжёлыми каблуками, переломав рёбра. И ты бы несколько часов умирал, мучительно, страшно. Но вот присутствующий здесь мистер Том избавил тебя от этой участи, с помощью своего слуги Бэна Бэнсона. Теперь ты живёшь в наибезопаснейшем в Англии месте. Скоро присутствующий здесь мэтр Штокс придумает для вас прекрасное состязание: обустройство цветочных полянок. Внутри «Шервуда», возле домика Дэйла. И ты, Баллин, окажешься волшебнее всех. Твои полянки будут пестрее и гуще, чем даже полянки у девочек. Ты будешь мастер цветов!

И Ламюэль поклонился.

У меня почему-то мурашки пошли по коже. Я глубоко и резко вздохнул. А солнечный монах посмотрел на следующего.

– А тебя зовут Блюм. Ты простак, не имеющий своей воли. Уже очень долго ты мучительно выбираешь, к какой компании пристать – к Чарли, Гобо и Баллину, или к Питу с Шышком, или к Брюсу, Пенсу и Тобиасу. Но, поскольку ты слаб духом, а именно – яростью сердца, – ты не натворишь в этой жизни никаких тяжёлых деяний. И дни свои закончишь мирно и тихо, в глубокой старости, здесь, в «Шервуде», оставив троих детей и шестерых внуков, огородников-земледельцев, кротких, мирных и молчаливых.

И Ламюэль шагнул дальше.

– Гобо. Ты несёшь телесное наказание не за свои преступления в прошлой жизни, а за пиратские злодейства твоего прадеда Хоплита Клота. Он имел привычку внезапным ударом в лопатки ломать спины своим пленникам. Однажды ты, его прямой потомок, принял на себя тяжкую ношу. В ином мире, сидя на облачке и болтая ножками, ты решил выстрадать собой всё брошенное в этот мир предком. Эта твоя жертва определила то, что очень скоро мучения Хоплита Клота в мирах возмездий закончатся. Завершатся его сто лет, наполненные невыразимыми муками, в которых сжимают его яростные и ненасытные бесы. Она определила и то, что жизнь твоя протекает без мучений, лишений и ощутительных бед. Ты всего лишь несёшь знак манеры убийства, которым помечен там, внизу, недобрый твой прадед: горбом. Ты трудолюбив и послушен даже тогда, когда Чарли и Баллин используют тебя в качестве крота или мула. Ты проживёшь недолгую жизнь, но сразу после смерти ты мгновенно окажешься в мирах ангельских и больше в бренный и суетный мир людей не вернёшься.

И Ламюэль, улыбнувшись, кивнул.

– Тёха. Ты немногое, конечно, из сказанного мною поймёшь. Но с тобой просто. Без искупленья грехов, без груза кармы, как и все твои собратья с плоскими лицами, узкими глазами и усечённым умом, ты пришёл сюда, чтобы учить людей состраданию. И потому ты тих, покорен и добр даже к обижающим тебя. И поэтому тебя все очень любят.

Тёха стоял, добродушно улыбаясь, и с любопытством смотрел на монаха. Ламюэль же посмотрел на следующего… и скупо сказал:

– Много страха и немного стыда.

Сказал так, подождал молча. И Чарли молчал. Тогда монах добавил:

– Иди, принеси.

– Не знаю я ничего, – упрямо, сверкнув исподлобья глазёнками, заявил Чарли.

– Упрям, – вздохнул Ламюэль. – Тогда идём вместе.

И, развернувшись, быстро пошёл из башни. Все в полном молчании, шумно и раскатисто топая, поспешили за ним. Солнечный монах пересёк плац, сквозь одну из арок галереи прошёл в верхний хозяйственный двор. Вошёл в угловую башню, с внешней стороны которой торчало чёрное полуистлевшее крыло бывшей ветряной мельницы. Мы сгрудились перед узким входом, а Ламюэль через минуту вынес небольшой узелок.

Вынес, положил на ладонь. Развязал концы, объявив всем собравшимся содержимое. Пара монет. Полпачки табаку. Трубка. Пара стёкол от подзорной трубы. Ржавый, старинный дверной ключ. И – блеснувший золотой накладкой складной нож Пита.

– Ну и что! – завопил Чарли. – Кто хочешь мог держать здесь всю эту дрянь!

И тогда Ламюэль прираскрыл ещё край ткани… И все увидели, что лежит ещё там и убийственно-беспощадно искрится краской «глиняный принц Чарли».

– Распоследнее дело, – брезгливо произнёс Дэйл, – воровать у своих.

Чарли, заложив руки за спину и опустив голову, смотрел в землю. Штокс, шагнув, крепко обнял его за угловато-острое плечико и заявил:

– Ф еко поступке есть и фина токо, кто не посфолил мальтшик пройти лапиринт и поискать там такой ношик сепе.

Тогда Дэйл вздохнул и ответил:

– Гобо прошёл лабиринт, потому что он спокойный и сильный. Баллин просидел двое суток в темноте, но прошёл лабиринт, потому что он взрослый. Ни тот ни другой золотого ножика не нашли. А Чарли не только не сможет разгадать секрет, где спрятан нож, но даже не дойдёт до обрыва.

– Это пошему? – спросил его Штокс. – Еко рост – пошти как у Паллин. Руки и ноки сильный, как у Пит. И Пита он всеко на тфа гота молоше.

– Чарли нетерпелив и несобран, – ответил Дэйл. – Подл, завистлив. А значит, внутренне слаб. Это – правда!

– Да, это правда, – вступил в разговор я. – И поэтому и я, и Готлиб, и Тай были против того, чтобы не готовый ещё к опасным трудностям Чарли пошёл в лабиринт.

– А Омелии разрешили пойти! – отчаянно воскликнул Чарли. – Девчонке! И она готовится каждый день!

– Вот именно, – ответил ему я. – Омелия готовится. Каждый день! А ты – нет! Ты ведь до сих пор на ощупь кремня от обычного камня отличить не сможешь!

– А я тоже стану готовиться, – умоляюще посмотрел на меня рыжий вор.

– Когда Омелия пойдёт в лабиринт? – спросил я у Дэйла.

– Через неделю, – ответил он.

– Хорошо, – кивнул я. – Как только Омелия пройдёт, – или не пройдёт лабиринт, – ровно на следующий день туда отправится Чарли. Но предупреждаю! Перед люком к Чарли подойдёт брат Ламюэль. Я попрошу его, чтобы он посмотрел Чарли в глаза и определил – выспрашивал ли он секреты подземелья у Гобо и Баллина или нет. Дэйл и Пит свои ножи нашли честно!

– Это спрафетлифо! – утвердительно выговорил мэтр Штокс.

– Где Омелия сейчас? – спросил я у Дэйла.

– Ходит по замку с завязанными глазами, – ответил он. – Уже часов пять или шесть.

Я вытянул руку в сторону сказавшего это Дэйла и, глядя в глаза Чарли, многозначительно покивал головой.

– Я тоже иду ходить с завязанными глазами! – азартно объявил Чарли.

– Делай что хочешь, – ответил я. – Только помни: через неделю и один день.

Кто-то ойкнул, бросив взгляд в сторону галереи, и тогда мы все посмотрели туда. Медленно, вытянув вперёд руки, с завязанными глазами шла сквозь арку Омелия. Тихой маленькой стайкой окружали её Грэта, Файна и Ксанфия.

– Только не подсказывайте, девочки! – строго говорила Омелия. – Кажется, я знаю: сейчас будут конюшни.

– Ох, Омеличка, – вполголоса, чтобы она не услышала, сказал я. – До конюшен тебе – как пешком до Китая.

Она не услышала, но услышал Чарли.

– Заблудилась! – довольным голосом прокричал он.

– Хватит злорадствовать, мистер Нойс, – недовольно выговорил Дэйл. – Не угодно ли показать нам всем собственную ловкость?

И он достал плотный шейный платок.

Не обращая внимания на робкие попытки Чарли отказаться, завязал ему глаза и скомандовал:

– Теперь мы все идём и смотрим, как ты найдёшь конюшни.

– Ой, а я где? – остановившись, спросила Омелия.

– Думаю, это будет честно, – сказал я и объявил: – Омелия, ты вошла в верхний двор и слева от тебя домик Дэйла. Поворачивай назад и попробуй быстрее Чарли найти-таки конюшни.

– А Чарли где? – с откровенным азартом в голосе спросила она.

– Ему только что завязали глаза, и он так же идёт в сторону конюшен.

Омелия круто развернулась и пошла назад, медленно, вытянув руки.

Громко потребовала:

– Только никому не подсказывайте, девочки!

Вся притихшая компания двинулась вслед за идущими в темноте. Шагнув, я придержал Гобо и Баллина.

– Ребятки, – сказал я им. – Предполагаю, что Чарли не сдержится и станет требовать у вас подсказок для прохождения лабиринта. И вы окажетесь в непростой ситуации: если не откроете тайны лабиринта – Чарли обвинит вас в плохой дружбе. Если откроете – Ламюэль не допустит его до колодца. Поэтому. Идёмте-ка, пока Чарли не видит, на ферму. Там переждёте эту неделю, а к началу испытания Чарли я вас верну.

– Согласны, мистер Том, – проскрипел Гобо.

– Согласны, – кивнул маленькой головой Баллин.

Через час Омелия добралась до конюшен. Развязав платок, она стала радостно визжать и подпрыгивать. А Чарли, зашедший в закоулок между башней и галереей, совершенно сбился с ориентира. Раз за разом натыкаясь на коварный каменный угол, он кружил и кружил по крохотному закоулку, как по стеклу муха, пока глядящие на него мальчишки не начали хохотать. Чарли, красный от злости, сорвал платок и закричал:

– Она уже много ходит! Она привыкла уже, а я нет!

– И ты много ходи, – ответил Дэйл, поворачиваясь, чтобы уйти. – Никто тебе не мешает.

Все последующие дни малыши провели, наблюдая за удивительным состязанием. Выбрав место, Омелия и Чарли завязывали глаза и отправлялись в условленное место. Однако Чарли хитрил: приотпустив Омелию вперёд, он старательно шёл на звук её шагов. Тогда Омелия предприняла забавную тактику. В очередной раз она, рискуя натолкнуться на стену, быстро пробежала вперёд – и замерла. Растерянный Чарли стал медленно делать шаг за шагом, загнул линию пути круто вбок и упёрся в стену. Мальчишки, зажав рты, изнемогали от безмолвного смеха.

– Тут не должно быть стены! – отчаянно-злым голосом выкрикнул Чарли.

Омелия, определив, что он находится далеко, радостно улыбнулась и тихо, уверенно прошла к намеченной цели.

Минула неделя, и почти всё население «Шервуда» собралось в дальнем цейхгаузе. При зажжённых факелах Омелия, облачённая в мальчишескую одежду, отважно спустилась в колодец.

– Если испугаешься, – громко сказал ей Дэйл, – стучи в крышку люка, мы тебя выпустим. Но тогда ты своё право на попытку теряешь.

– Я не вернусь, даже если мне встретятся кусачие пауки! – твёрдо ответила она и скрылась в чёрном провале.

Уже привычный всем лязг тяжёлого камня возвестил, что крышка люка надёжно заперта. Но никто не расходился: ждали испуганного, тревожного стука. Лишь через час мы покинули гулкий цейхгауз.

Я поспешил в каминный зал. Здесь Готлиб и Робертсон укладывали на глиняный раствор кирпичи: мы взялись устанавливать русскую печь. «В нашей стране, Расее, – сообщила нам Власта, – утренняя трапеза называется "завтрак". То есть вечером готовится то, что будут есть только завтра. Готовится это так: жарко нагревается округлый очаг печи, в него на угли ставится горшок с "завтраком", и топочный проём плотно закрывается. И то, что наполняет горшок, – не варится и не печётся, а медленно, всю долгую ночь томится. При таком способе приготовления пшённая или гречневая каша делается такой сильной, что ей одной бывают сыты, например, ушедшие на покос косцы, – а это одна из самых трудных работ в поле».

И мы с благодарной радостью взялись следовать советам Ярослава по установке такой печи. Потому что, признаюсь, нас с Эвелин не отпускала тревога: не заметят ли наши домашние, что они совершенно не употребляют на трапезах мясо.

Да, поспешил, и, войдя, встретил тёплый взгляд лучистых бархатных глаз.

«Есть кое-что интересненькое!» – сказали мне глаза Эвелин.

Я поспешил подойти, и она протянула мне небольшую чашку.

– Каков запах? – негромко спросила она.

Я наклонил над чашкой лицо.

– Сильно и отчётливо пахнет жареным мясом!

– Замечательно! – улыбнулась мне Эвелин. – А это всего лишь взбитые яйца, запечённые с рубленым зелёным луком. Для Иннокентия мы назовём это блюдо «паштет из оленины с жарлёзом».

– Что такое жарлёз? – заинтригованно спросил я.

– Просто так словцо выдумали. А Иннокентий пусть считает, что это что-то французское жареное.

Взглянув в сторону дальней стены, я увидел томно возлежащего на роскошном диване «повара французского короля». Перед ним находился диванный лаковый стол, заваленный толстыми, в цветных переплетах томами. Все французские книги, какие удалось найти в нашей библиотеке. Медленным, изящным жестом раскрывая очередную, Поль-Луи восторженно восклицал: «О, шарман![9]»

– Я скажу Иннокентию, что в Париже одна порция такого блюда стоит полфунта. Он будет глотать с закрытыми от восторга глазами!

Таким образом, на обед были поданы: «суп из перепелиных дрюзцов», котлеты «ламантюр под грибами», картофельное пюре с «тортольёном из корюбасца», пирог с капустой «мечта кардинала» и, конечно, «паштет из оленины с жарлёзом».

Наевшись так, что было трудно дышать, я после обеда, прихватив с собой стул, занял место там же, где и вся взволнованная тревожно-радостным ожиданьем команда: напротив последней двери лабиринта, в восьмиугольной башне. Мэтр Штокс показывал интереснейший опыт. Между двумя вбитыми в дощечку гвоздями он опускал монету. Монета проходила легко. Потом Штокс нагревал её над пламенем горящей свечи. И, к изумлению детворы, нагретая монета между гвоздями уже не проходила.

– Любой штук, который есть сильно нагрет – есть расширяться! – плавным жестом указывая на застрявшую между гвоздями монету, подытожил он очередной урок.

Вместе с детворой я во все глаза смотрел на монету, которая, без прикосновения к ней, вдруг проскользнула сквозь препятствие и со звоном упала.

– Потому што теперь этот штук есть остыть! – объявил очень довольный фон Штокс.

Кто-то из детишек, вскочив, бросился было эту монету поднимать…

Но не поднял. Дрогнула дверь, и в открывающемся проёме появилась раскрасневшаяся, с сияющими глазами Омелия. На шее у неё на длинном шнурке висел и поблёскивал золотом складной нож.

Подхваченный общим восторгом, я бросился к ней и стал громко выкрикивать похвалы и приветствия.

Необычный урок

Наверное, Чарли совсем не спал в эту ночь. Утром он первым встал и бросился всех будить. И вот после завтрака огромный цейхгауз снова заполнила атмосфера с намёком на грозную торжественность. Снова все, в зелёных плащах, окружили вход в подземелье. Темноту, потрескивая, отгоняли смолистые факелы.

– Сегодня мы собрались, чтобы поприветствовать отважность того, кто осмелился пройти тяжёлый запутанный лабиринт! – громко проговорил Готлиб.

Чарли, откровенно дрожа, шагнул к люку. Дэйла с нами не было, он рано утром, взяв, между прочим, с собой Гобо и Баллина, уехал к Хью Гудсону. Поэтому напутствовать Чарли подошёл Пит. Обнял. Прошептал, как уже было заведено:

– Иди только по красным стрелкам! И помни: его пройти можно!

– Если испугаешься, – завершил Готлиб прощание обязательной фразой, – стучи в крышку люка, мы тебя выпустим. Но тогда ты своё право на попытку теряешь.

Подняли тяжёлую круглую крышку. Чарли, судорожно цепляясь за края лука, полез вниз. И, едва только он взялся за перекладины лестницы, люк заложили окованной крышкой и с демонстративным грохотом положили на неё камень.

Несколько минут стояли в полном молчании. Я не без напряжённости представлял, как мальчишка в полной темноте ползёт по узкой отвесной лестнице.

– Напрасно он так распереживался, – шумно вздохнув, сказал Пит. – Чтобы разгадать первую загадку, нужна собранность.

– Первая загадка – не самая сложная, – заметил Готлиб. – Если не справится с этой – что будет дальше?

– Итак, детти, – произнёс громко фон Штокс, – пора идти на санятий в башен, к дфери, откута фыйдет наш Чарльз…

И этот миг раздались приглушённые, слабые, частые удары в крышку люка.

– Ой! – испуганно воскликнула Ксанфия.

Мы с Готлибом быстро шагнули и сняли тяжёлый камень. В ту же секунду Чарли, макушкой поднимая тяжёлый окованный диск, стал торопливо вылезать наверх. Мы подхватили и убрали крышку.

– Вы сговорились! – отчаянно, чуть не плача, закричал Чарли. – Вы мне специально подстроили!

– Что это мы такое подстроили? – строго спросил его Готлиб.

– В лабиринт вход закрыли! – он торопливо ступил на земляной пол цейхгауза. – Я все стены ощупал, нет входа! А под концом лестницы – пропасть!

Мы с Готлибом переглянулись.

– Правила – одни для всех, – пожав плечами, проговорил он.

Тогда мы снова положили на люк крышку и придавили её камнем.

– Довольно болтать о том, что находится внизу, – недовольно заявил Пит. – Другим будет не интересно!

– Но мне вход закрыли!!.