Фотофиниш Марш Найо

— Какую форму это приняло сейчас? — спросил Аллейн.

— Она хочет войти… туда.

— Все еще упорствует, да? Что ж, войти туда она не может.

— Она… Конечно, она католичка, и нужно проявить снисхождение, — ко всеобщему изумлению, признала миссис Бейкон. — Надеюсь, вы не… — торопливо прибавила она, покраснев. — И конечно, следует принимать во внимание то, что она иностранка. Но это уже не шутки. Она хочет обрядить мадам. Я уж подумала: может, разрешить ей это?

— Боюсь, что нет, миссис Бейкон, — сказал Аллейн. — Тело должно оставаться в том же положении, пока его не осмотрит полиция.

— Да, конечно, так всегда говорят в детективах. Я знаю, но подумала — может быть, это преувеличение.

— В любом случае, не при таких обстоятельствах.

— Она донимает мистера Рееса на эту тему. Он беседовал со мной. Он сильно потрясен, это чувствуется, хотя он не позволяет себе этого показывать. Он сказал мне, чтобы я рассказала обо всем вам. Мне кажется, он хотел с вами встретиться.

— Где он?

— В кабинете. С ним этот итальянский джентльмен, мистер Латтьенцо, и мистер Руби. А еще, — продолжала миссис Бейкон, — есть же две дамы, певицы, которые остались на ночь. Я должна что-то сказать им — они ведь будут задавать вопросы. По правде говоря, всего этого как-то многовато для одного человека.

— Вас это, должно быть, сводит с ума, — сказала Трой.

— Так и есть. А прислуга! Две горничные доболтались до истерики и отказываются подниматься на этот этаж, да и мужчины ведут себя немногим лучше. Я думала, что могу положиться на Марко, но он внезапно стал вести себя странно: такое впечатление, что он не слышит, когда к нему обращаются. Честное слово, — воскликнула миссис Бейкон, — я буду рада увидеть в доме полицию, и я никогда не думала, что скажу подобное при моей работе.

— А Хэнли может вам помочь?

— Не особо. Они все хихикают над ним, ну или хихикали, пока еще могли веселиться. Я говорила им, что они ошибаются. Конечно, явно видно, кто он такой, но это не означает, что он некомпетентен. Ничего подобного. Он очень проницательный и очень способный, и мы с ним отлично ладим. Даже не знаю, — воскликнула миссис Бейкон, — зачем я вас утомляю всеми этими разговорами! Я, должно быть, тоже начинаю выходить из себя.

— И в этом нет ничего удивительного, — сказала Трой. — Послушайте, не беспокойтесь насчет комнат. Давайте я пройдусь с вами, когда все спустятся вниз.

— Что вы! — вскричала миссис Бейкон! — Я о таком даже помыслить не могу!

— Нет, можете. Или знаете что? Я поговорю с мисс Дэнси и мисс Пэрри: посмотрим, что они скажут насчет уборки постелей. Сделают полезное для всех дело, вместо того чтобы сидеть и доводить друг друга до невроза. Правда, Рори?

— Конечно, — сказал Аллейн и обнял ее за плечи.

— Они в своих комнатах? Я им позвоню, — предложила Трой.

— Надеюсь, вы не против, что я это говорю, миссис Аллейн, но вы просто сокровище. Дамам отнесли завтрак в восемь тридцать. Они наверняка еще едят его в постели.

— Одна уже нет, — сказал подошедший к окну Аллейн. — Смотрите.

Из их окна слева был виден бассейн, а справа — ангар. В центре билось волнами в берега штормовое озеро Уэйхоу. Горы на его дальнем берегу были задернуты занавесом из пепельно-серых туч. Сбегавшие к озеру деревья то и дело трепал порывистый ветер. Вода билась о берег, разливалась по патио и лилась в переполненный бассейн.

А внизу, на выложенной кирпичом террасе, почти у края воды, стояли Руперт и фигура в тяжелом макинтоше и такой большой зюйдвестке, что в ней трудно было узнать мисс Сильвию Пэрри.

Миссис Бейкон тоже подошла к окну.

— Что ж, — сказала она после паузы, — если это то, чем кажется, то жаль, что все это не случилось тогда, когда он уезжал на несколько дней кряду на все эти репетиции.

— А где это было?

— На той стороне. На морском курорте Кентербери. Его отвозили туда на вертолете, и он оставался там на ночь. Мистер Реес разместил их всех в отеле «Карисбрук». Роскошный. Семь звезд, — сказала миссис Бейкон. — Они репетировали в тамошнем концертном зале и давали концерты.

Внизу Руперт что-то говорил. Девушка коснулась его плеча, и он взял ее руку в свою. Они постояли так какое-то время. Снова начался дождь, который то усиливался, то ослабевал. Они скрылись из виду — он повел ее куда-то, вероятно, в дом.

— Хорошая девушка, — коротко сказала миссис Бейкон. — Жаль. Ну, никогда ведь не знаешь, как все обернется, правда?

Она направилась к двери.

— Подождите секунду, миссис Бейкон. Слушайте. Трой, слушай.

Они прислушались. Как всегда, когда настает вынужденная тишина, вдруг проявились ранее незаметные звуки, раздававшиеся в доме, и голос ветра снаружи, на который они уже перестали обращать внимание. За этими звуками, очень далеко и тихо, но ясно звучали удары колокола.

— Бог мой, Лес! — сказал Аллейн. — Так! Миссис Бейкон, в доме есть колокол? Большой колокол?

— Нет, — испуганно ответила она.

— А гонг?

— Да. Мы им не пользуемся.

— Вынесите его на террасу, пожалуйста. Или попросите мужчин это сделать. И бинокль. Я вроде бы видел его в холле. Только быстро.

Он сдернул наволочки с двух подушек на кровати, бегом спустился в холл и выбежал на террасу, туда, откуда было видно пристань и лодочный сарай на другом берегу. Снаружи звук колокола был громче и отдавался эхом в невидимых холмах.

Колокол звонил неровными ударами: длинные промежутки между ними перемежались с короткими.

— Он опять сигналит, благослови его господь, — сказал Аллейн. Он вынул блокнот и ручку и принялся разбирать код. Это была короткая последовательность искаженных эхом сигналов, которая повторялась после довольно долгой паузы. Со второй попытки он понял. Сообщил полиции, сигналил Лес.

Аллейн, надеясь на то, что его фигуру хорошо видно с того берега, усердно старался подать сигнал наволочками, когда Берт и Марко под предводительством миссис Бейкон с трудом вынесли из дома огромный бирманский гонг на резной подставке. Они установили его на террасе. Аллейн бросил наволочки и выбил на гонге раскатистое подтверждение.

Принял, понял, спасибо.

Ему внезапно пришло в голову, что получившаяся картина достойна кисти Сальвадора Дали: бирманский гонг на острове в Новой Зеландии, бьющий в него человек, наволочки на мокром берегу, на дальнем берегу — еще одна фигура, машущая руками. А на заднем плане — цепочка не имеющих к этому отношения людей, появляющихся из дома через определенные промежутки времени, ибо из дома поочередно вышли, присоединившись к подтянутой и опрятной миссис Бейкон, доктор Кармайкл, Хэнли, Бен Руби, синьор Латтьенцо и мистер Реес.

Миссис Бейкон дала Аллейну бинокль. Он настроил фокус, и внезапно перед ним появился рулевой Лес. На нем была красная шерстяная шапка и штормовка. Он вытер нос рукой в рукавице и показал в сторону колокольни. Он собирался сигналить снова. Он помахал руками, словно желая сказать: «Подождите», и вошел под навес.

— Доннн! — зазвонил колокол, и звук подхватило эхо: «онн, онн, онн».

На этот раз Аллейн расшифровал сообщение с первой попытки. Мотор катера сломался. И снова: Мотор катера сломался.

— Черт! — выругался Аллейн и выместил свои чувства на гонге.

Мистер Реес, одетый в американский охотничий плащ и перчатки из свиной кожи, уже стоял рядом с ним.

— Что он сообщил? — спросил он.

— Помолчите, — ответил Аллейн. — Извините. Он снова сигналит.

Лес просигналил: Надеюсь, временно.

— Бум! — подтвердил Аллейн. «Умм, умм, умм», подхватило эхо.

— Конец связи, — просигналил Лес.

— Бум.

Аллейн в бинокль смотрел, как Лес спускается к причалу, на который то и дело накатывались волны. Он увидел, как Лес увернулся от волны, поднялся на катер, зацепившись за швартовы, и исчез в моторном отсеке.

Он рассказал мистеру Реесу о том, какими сообщениями они обменялись.

— Я должен извиниться за свою неучтивость.

Мистер Реес отмахнулся от извинений.

— Значит, даже если озеро успокоится, мы все равно отрезаны от мира, — сказал он.

— Он ведь сказал, что надеется на то, что это временная проблема. А к тому времени, когда он починит мотор, ветер наверняка уляжется, и можно будет воспользоваться вертолетом.

— Вертолет в Кентербери. Вчера он отвез обратно настройщика роялей и остался на той стороне.

— Совсем нам не везет, — сказал Аллейн. — Я могу поговорить с вами в доме?

— Разумеется. Наедине?

— Думаю, лучше да.

Когда они вошли в дом, Аллейн получил некоторое представление об авторитете мистера Рееса. Синьор Латтьенцо и Бен Руби явно ожидали, что вернутся с ним вместе с его кабинет. Хэнли нерешительно топтался неподалеку. Ни слова не сказав никому из них, мистер Реес одним своим видом дал им понять, что этому не бывать.

Синьор Латтьенцо, нарядившийся в широкую накидку и тирольскую шляпу, сказал:

— Бен, дорогой, дождя нет. Может быть, мы рискнем прогуляться для улучшения пищеварения? До посадочной площадки и обратно. Что скажешь?

Мистер Руби без особого энтузиазма согласился.

Мистер Реес обратился к Хэнли:

— Кажется, дамы спустились в гостиную. Узнайте, пожалуйста, не нужно ли им чего-нибудь. Мне вы пока не нужны.

— Конечно, сэр, — сказал Хэнли.

С улицы вернулся доктор Кармайкл. Аллейн сказал хозяину дома, что доктору стоит присоединиться к ним в кабинете.

Когда они снова уселись в мягкие кожаные кресла в этой необыкновенно неприятной комнате, Аллейн сказал, что мистер Реес, вероятно, захочет узнать о событиях прошлой ночи.

Он рассказал о них довольно подробно, почти ничего не сообщив о костре, который устроил в камине Руперт, и многое сообщив о действиях Марии и о дежурстве Берта. Мистер Реес слушал его со своей обычной пассивностью. Вполне возможно, подумал Аллейн, что он тоже ходил по дому ночью; интересно, не он ли смотрел вниз в холл с лестничной площадки. Было бы вполне в характере мистера Рееса ничего не сказать о собственных перемещениях, и позволить Аллейну самому рассказать обо всем, не перебивая его.

— Надеюсь, вам удалось поспать ночью.

— Признаюсь, не особо. Я и в обычные времена не сплю крепко. Я был вам нужен?

— Мне лучше объясниться. Я то и дело твержу о том, что и я, и мы все здесь просто топчемся на месте до прибытия полиции. Трудно решить, как далеко я могу зайти в расследовании, не нарушая прав и приличий. Важно было, насколько это возможно, сохранить в неприкосновенности место преступления. Я подумал, что вы, возможно, готовы что-то рассказать мне о прошлом мадам Соммиты и о любых событиях, которые хотя бы косвенным образом могли бы относиться к этому чудовищному преступлению.

— Разумеется, я расскажу вам все, что смогу.

— Пожалуйста, не думайте, что вы обязаны это делать. Конечно же, это не так. А если мои вопросы окажутся неуместными, вы можете оставить их без ответа и комментариев, и, надеюсь, мы останемся не в претензии друг к другу.

Мистер Реес слабо улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он, — договорились.

— Дело обстоит так: я, как и все остальные, задаю себе вопрос: не связано ли это преступление каким-либо образом с делом Филина, а если связано, то может ли его мотив иметь долгую историю. Основанную, возможно, на какой-то вражде. Как между кланами Макдональдов и Кэмпбеллов[54], например. Конечно, в наше время они не стали бы прибегать к резне такого чудовищного масштаба. Скорее, лучше привести в качестве примера Монтекки и Капулетти.

Слабая улыбка мистера Рееса стала более выразительной.

— Вы, наверное, больше склоняетесь к семействам Лучано и Костелло?[55]

Он раскусил меня довольно шустро, подумал Аллейн и ответил:

— В каком-то смысле да. Это пришло мне в голову из-за ее итальянского происхождения. Все это настолько потрясает своей нелепостью и… театральностью. Насколько я понимаю, мадам Соммита была урожденной Пепитоне, сицилийкой.

— Вы хорошо осведомлены.

— Когда мы с Трой получили ваше письмо, где вы приглашали меня приехать вместе с ней и заняться делом Филина, Скотленд-Ярд провел небольшое расследование. То, что Филин действует в качестве некоего агента, действительно казалось маловероятным. Я хотел спросить вас, приходило ли вам когда-нибудь в голову что-либо подобное.

Мистер Реес отреагировал на этот вопрос гораздо живее, чем можно было от него ожидать: он угрюмо рассмеялся и уперся ладонями в подлокотники кресла. Он даже повысил голос.

— Приходило мне в голову?! — воскликнул он. — Вы, должно быть, шутите, мистер Аллейн. Как это могло не прийти мне в голову, если она сама изо дня в день обращала на это мое внимание с того самого момента, когда на сцене появился этот чертов фотограф?!

Он замолчал и очень пристально посмотрел на Аллейна. Тот лишь переспросил:

— Она это делала?

— Еще как. Это была ее идея фикс. Какая-то семейная вражда, которая началась на Сицилии много поколений назад. Она убедила себя в том, что эта вражда снова возникла — и где бы вы думали, в Австралии! Она в самом деле верила, что она следующая в очереди на… уничтожение. Бесполезно было говорить ей, что Филин занимается всем этим ради денег. Она выслушивала меня, ничего не говорила, успокаивалась, а потом, когда я думал, что чего-то добился, просто говорила, что знает. Я навел справки. Я поговорил с полицией в Австралии и США. Не было ни малейших доказательств в поддержку этой идеи. Но ее было не переубедить.

— Вчера вы сказали мне, что уверены в том, что ее убийца — Филин.

— Это из-за того, что вы рассказали мне — из-за фотографии. Это показалось мне — и до сих пор кажется — очень соответствующим тому, что, по ее рассказам, делают эти люди. Это выглядит так, как будто человек подписал свою работу и хотел убедиться, что его подпись узнают. Как будто я ошибался, а она была права — права в своих страхах. Что мы должны были обеспечить ей полную охрану. Что я несу за это ответственность. А это, — сказал мистер Реес, — очень, очень страшная мысль, мистер Аллейн.

— Эта мысль может оказаться ошибочной. Скажите, как много вам известно о прошлом мадам Соммиты? О ее ранних годах? О ее недавних знакомствах?

Мистер Реес сцепил ладони своих холеных рук и постучал ими по подбородку. Он хмурился и словно пребывал в растерянности. Наконец он ответил:

— Это трудный вопрос. Что мне известно? В каком-то смысле многое, в каком-то — очень мало. Ее мать умерла при родах. Она получила образование в США, в католических школах при монастырях. Последняя из них находилась в Нью-Йорке, там ей впервые начали ставить голос. У меня сложилось впечатление, что она почти не видела своего отца, который жил в Чикаго и умер, когда Белле было двенадцать. Ее вырастила какая-то тетка, которая сопровождала ее в Италию; сейчас ее уже нет в живых. Она часто высказывала путаные намеки на эту предполагаемую вражду, но была немногословна — сплошные обобщения и ничего конкретного. Только… только все время говорила о своем страхе. Боюсь, я считал это все не более чем сказками. Я ведь знал, как она всегда все преувеличивала и драматизировала.

— Она когда-нибудь упоминала фамилию Росси?

— Росси? Звучит знакомо. Да, наверное, упоминала; но вообще-то, говоря об этой угрозе, она не называла имен — итальянских имен. Иногда казалось, что вот-вот назовет, но, когда я прямо просил ее говорить конкретно, чтобы я мог навести справки, она лишь крестилась и не произносила ни слова. Боюсь, меня это сильно раздражало. Это укрепляло меня во мнении, что все это — плод ее воображения.

— Да, понимаю. — Аллейн сунул руку в карман пальто, вынул взятую в библиотеке книгу и протянул ее мистеру Реесу. — Вы когда-нибудь ее видели? — спросил он.

Тот взял книгу и с отвращением повертел в руках.

— Не припомню, — ответил он. Он открыл книгу и прочел заголовок, переведя его. — «Тайна Бьянки Росси». А, понятно: Росси. Что все это значит, мистер Аллейн?

— Я не знаю. Я думал, вы сможете пролить на это хоть какой-то свет.

— Где вы это нашли? В ее комнате? — спросил мистер Реес.

— В библиотеке. Вы заметили имя на форзаце?

Мистер Реес взглянул.

— М. В. Росси, — прочел он. — Я ничего не понимаю. Мы предполагаем, что это была ее книга?

— На ней, конечно, будут отпечатки пальцев.

— А, да. Понимаю. Мне, наверное, не следовало ее трогать?

— Не думаю, что вы причинили какой-то ущерб, — сказал Аллейн и взял у него книгу.

— Если ее читала Белла, то она могла оставить ее где-нибудь, а кто-то из слуг поставил ее в библиотеку. Мы можем узнать.

— Да, можем. Оставим ненадолго эту тему. Вы когда-нибудь слышали о ее связях с компанией Хоффмана-Байльштейна?

Было любопытно наблюдать за мгновенным возвращением мистера Рееса в собственный мир финансовой компетентности. Он тут же помрачнел и ответил важно и с неодобрением в голосе:

— Разумеется, слышал. — Он бросил на Аллейна оценивающий взгляд. — Повторюсь, вы производите впечатление хорошо информированного человека.

— Я, кажется, помню, что видел в прессе ее фотографии среди гостей на яхте Хоффмана, — сымпровизировал Аллейн.

— Понятно. Это были нежелательные отношения. Я их разорвал.

— Он ведь плохо кончил?

— И вполне заслужил такой конец, — сказал мистер Реес и неодобрительно поджал губы, словно строгая гувернантка. Возможно, он почувствовал, что не может этим ограничиться, и сердито добавил, словно отвечая на расспросы любопытного ребенка:

— Хоффман обратился ко мне, рассчитывая меня заинтересовать предприятием, которое он надеялся поддержать. Вообще-то он пригласил меня в круиз, о котором вы упомянули. Я согласился, и во время круиза укрепился в своем мнении касательно его деятельности. — Мистер Реес помолчал. — Собственно говоря, — продолжил он, — именно тогда я познакомился с одним из его администраторов — с молодым Недом Хэнли. Я счел, что в этой компании его не ждет ничего хорошего, а поскольку мне был нужен личный секретарь, я предложил ему это место. — Он посмотрел на Аллейна гораздо более пристально. — Он вам наболтал чего-то? — спросил он, и Аллейн подумал: а он все-таки опасный человек.

— Нет-нет, — ответил он. — Он не проявил никакой нескромности, уверяю вас. Я спросил его, как долго он у вас работает, и он просто пришел к ответу, вспомнив даты круиза.

— Он слишком много болтает, — сказал мистер Реес, отмахнувшись от Аллейна с таким видом, словно проявил… снисходительность? Терпимость? Право собственности? Он повернулся к доктору Кармайклу. — Я хотел поговорить с вами, доктор, — сказал он. — Я хочу услышать от вас, как именно убили мою подругу. Если можно избавить меня от этой необходимости, то я не хотел бы снова увидеть ее такой, какой увидел вчера вечером, и какой она, я полагаю, остается и сейчас. Но я должен знать, как это сделали. Я должен знать.

Доктор Аллейн бросил быстрый взгляд на Аллейна, и тот незаметно кивнул.

— Мадам Соммиту, — сказал доктор Кармайкл, — почти наверняка подвергли действию наркоза; после того, как она потеряла сознание, ее, возможно, задушили, и уже после смерти ударили кинжалом. Конечно, предстоящее вскрытие даст нам больше информации.

— Она мучилась?

— Думаю, это очень маловероятно.

— Подвергли действию наркоза? Чем? Как?

— Подозреваю, хлороформом.

— Но… Хлороформом? Вы хотите сказать, что кто-то приехал сюда, готовясь совершить это преступление? Запасшись необходимыми для этого средствами?

— Похоже на то. Если только хлороформа не было где-нибудь в доме.

— Мне об этом ничего не известно. Ума не приложу.

Аллейн внезапно вспомнил рассказ шофера Берта.

— А к вам, случайно, не приезжал ветеринар? — спросил он.

— А! Да. Да, приезжал. Осмотреть афганскую борзую Изабеллы. Она была очень… расстроена. Ветеринар осмотрел собаку под наркозом и обнаружил у нее злокачественную опухоль. Он посоветовал немедленно ее усыпить, и мы согласились.

— Вам, конечно, неизвестно, не забыл ли случайно ветеринар забрать с собой хлороформ?

— Нет. Возможно, Нед знает. Он всем этим руководил.

— Я спрошу его, — сказал Аллейн.

— Или, может быть, Марко, — размышлял мистер Реес. — Мне кажется, он тоже принимал в этом участие.

— Ах да, Марко, — сказал Аллейн. — Вы ведь говорили мне, что он очень надежный человек.

— Разумеется. У меня нет причин считать иначе.

— При нынешних обстоятельствах и в ходе развития событий, по мере того, как мы о них узнаем, мы все, должно быть, задавали себе тревожные вопросы друг о друге, не так ли? Разве вы не задавали себе тревожных вопросов о Марко?

— Ну конечно задавал, — сразу ответил мистер Реес. — И о нем, и, как вы сказали, обо всех прочих. Но не существует ни малейшей причины, ни одного мыслимого мотива, почему Марко сделал бы что-то… плохое.

— Даже если бы оказалось, что Марко — Филин? — спросил Аллейн.