Фотофиниш Марш Найо

Сильвия стала его аудиторией, подумал Аллейн. Будем надеяться, она понимает, во что ввязывается.

Руперт сказал:

— Я рассказал Сильвии о… прошлой ночи.

— Я так и подумал, — сказал Аллейн.

— Она считает, что я правильно поступил.

— Хорошо.

Сильвия сказала:

— Я думаю, для этого понадобилось огромное мужество и артистическая искренность, и я в самом деле считаю, что это было правильно.

— Очень достойное умозаключение.

— Ждать ведь уже недолго? — спросил Руперт. — Приезда полиции? — Он говорил довольно высоким и неустойчивым голосом, с какой-то фальшивой легкостью, которую используют некоторые актеры, когда пытаются передать подавленные эмоции.

— Вероятно, нет, — ответил Аллейн.

— Я, конечно же, буду главным подозреваемым, — заявил Руперт.

— Руперт, нет, — прошептала Сильвия.

— Моя дорогая, это же очевидно. После моего представления у финального занавеса. Мотив. Возможность. Всё остальное. Нам лучше смотреть правде в глаза.

— Нам лучше не делать об этом публичных заявлений, — заметила Трой.

— Простите, — важно сказал Руперт. — Я, конечно, веду себя глупо.

— Что ж, — бодро сказал Аллейн, — это вы сказали, не мы. Трой, не пора ли нам разобрать твои рисунки?

— Хорошо. Давай. Я и забыла.

— Она оставляет их неприкрепленными, и они устилают пол, — объяснил Аллейн. — Наш кот как-то раз уселся на предварительный набросок портрета премьер-министра и превратил его в цветок из джунглей. Пойдем, дорогая.

Доктор Кармайкл уже ждал их в студии.

— Мне не хотелось идти на этот второй завтрак, — сказал он. — Вы уже сказали ему? — спросил он у Трой.

— Я хотела дождаться вас, — ответила Трой.

Они ужасно собой довольны, подумал Аллейн.

— Скажите вы, — произнесли они одновременно.

— Уступаю даме, — сказал доктор.

— Ну давайте же, — сказал Аллейн.

Трой осторожно сунула тонкую руку в глубокий карман платья. Большим и указательным пальцем она вынула что-то, завернутое в один из носовых платков Аллейна. Она обычно пользовалась его платками, потому что предпочитала платки побольше, а когда погружалась в работу, часто путала платок с тряпкой для кистей — с печальным результатом как для платка, так и для своего лица.

Она отнесла свой трофей на стол для рисования и положила его там. Затем, искоса взглянув на мужа, она достала две чистые кисти из свиной щетины, и воспользовавшись ими, словно палочками для еды, ловко развернула платок и отошла в сторону.

Аллейн подошел к столу, приобнял ее за плечи и посмотрел на то, что лежало на столе.

Большой тяжелый конверт, помятый и обгоревший, но не настолько, чтобы не было заметно марку и часть адреса. Адрес был напечатан на машинке.

Редакт

The Watchma

PO Bo

NSW 14C

Сид

Австралия

— Конечно, — сказала Трой после продолжительного молчания, — это может оказаться совсем неважно, так ведь?

— Может, послушаем полный рассказ?

— Да. Хорошо. Тогда слушай.

Они рассказали, что уже прошли по нескольким комнатам в роли горничных, когда Трой решила, что ей нужна половая щетка и тряпка. В поисках этих предметов они пошли вниз и столкнулись с выходящей из кабинета миссис Бейкон. Она известила их о том, что находится на грани срыва. Персонал, пройдя через несколько стадий истерик и подозрений, решил работать строго по правилам, и поэтому все (за исключением повара, согласившегося приготовить очень простой обед, и Марко, который, по словам миссис Бейкон, вел себя необычайно тихо, но исполнял свои обязанности) либо хандрили по своим комнатам, либо перешептывались в гостиной для персонала. Насколько миссис Бейкон удалось понять, бывшие сотрудники новозеландского отеля поочередно подозревали синьора Латтьенцо, Марко и Марию на основании того, что они итальянцы, и мистера Рееса, которого они назначили на роль рогоносца de facto. Руперта Бартоломью рассматривали как маловероятного кандидата по причине того, что он восстал против Соммиты. Мария, кажется, скрылась в своей комнате. Над всем возобладал хаос, сказала миссис Бейкон.

Миссис Бейкон сама сделала быструю уборку в столовой и в гостиной, пока Марко накрывал второй завтрак. Затем она переключилась на кабинет и, к своему ужасу, обнаружила, что открытый камин не почистили и не разожгли заново. Чтобы подтвердить этот факт, она указала им на стальной зольник, который она держала руками в резиновых перчатках.

— И тут я его увидела, Рори, — объяснила Трой. — Он торчал из золы, и я увидела остатки адреса.

— И она толкнула меня локтем, — гордо сказал доктор Кармайкл, — и я тоже его увидел.

— И он повел себя просто идеально, — перебила Трой. — Он сказал: «Позвольте, я возьму эту штуку, и скажите, куда ее вытряхнуть». А миссис Бейкон сказала довольно сердито: «В мусорный бак. Во дворе», и слабо запротестовала, и тут мы все услышали гудки с катера, и она отвлеклась. Так что доктор Кармайкл завладел зольником. А я — ну, я взяла конверт и положила его в карман, завернув в носовой платок.

— Похоже, — подвел итоги доктор Кармайкл, — кто-то напечатал какое-то сообщение в The Watchman и наклеил марку на конверт, который он или она потом бросил в камин в кабинете, а конверт упал через решетку на зольник, и поэтому сгорел только наполовину. Ведь так?

— У вас получилось хорошенько рассмотреть золу? — спросил Аллейн.

— Да. Я сделал это во дворе. Зола была еще теплая. Я аккуратно высыпал ее в цинковый бак, который уже был наполовину полон. Там были один-два очень маленьких фрагмента сильно обгоревшей бумаги и несколько кусочков шлака. Больше ничего. Я услышал, как кто-то идет, и убрался оттуда. Зольник я поставил на место, под каминную решетку в кабинете.

Аллейн склонился над трофеем.

— Это ведь конверт Соммиты? — спросила Трой.

— Да. Он больше, чем конверты Рееса, но бумага та же. Как в том письме, которое она прислала в Скотленд-Ярд.

— Зачем ей было писать в The Watchman?

— Нам неизвестно, делала ли она это.

— Разве?

— А если и делала, то было ли ее письмо в этом конверте.

Он взял одну из кистей Трой и с ее помощью перевернул конверт.

— Возможно, его заклеили, а потом открыли, прежде чем клей успел высохнуть, — сказал он. — От него слишком мало осталось, чтобы говорить с уверенностью. Он достаточно большой, чтобы в него поместилась фотография.

Доктор Кармайкл надул щеки и с шумом выпустил воздух.

— Это ведь лишь догадка, так? — сказал он.

— Конечно, — согласился Аллейн. — Чистое предположение.

— Если она его написала, — осторожно сказала Трой, — то она его надиктовала. Я уверена, что она не умела печатать. А ты?

— Я думаю, это крайне маловероятно. Первая часть ее письма в Скотленд-Ярд была безупречно отпечатана на машинке, а огромный постскриптум цветисто написан от руки. Это говорит о том, что она надиктовала начало либо велела юному Руперту состряпать что-то такое, что она могла бы подписать, сочла текст слишком сдержанным и добавила остальное от себя.

— Но почему, — задумчиво сказал доктор Кармайкл, — эта штука оказалась в кабинете, на столе Рееса? Знаю! Она попросила его секретаря напечатать письмо, потому что разругалась с Бартоломью. Как вам такая версия?

— Неплохо, — сказал Аллейн. — Возможно. А где, вы полагаете, находится письмо? Его не было в конверте. И кстати, конверта не было на столе Рееса, когда мы с вами, Кармайкл, навещали его прошлой ночью.

— Правда? Откуда вы знаете?

— О, друг мой, это, наверное, полицейская привычка зорко за всем следить. Он мог находиться там под всякими прочими бумагами в корзине «для отправки».

Трой сказала:

— Рори, мне кажется, я понимаю, к чему ты ведешь.

— В самом деле, любимая? И к чему же?

— Марко мог проскользнуть в кабинет, чтобы положить фотографию в мешок с почтой прежде, чем Хэнли выложит в него письма из почтового ящика; он мог увидеть на столе конверт с отпечатанным адресом и решить, что это прекрасная возможность отправить фотографию в The Watchman, потому что никто не станет задавать вопросов. И он вынул из конверта ее письмо, или что там еще было, и бросил в камин, а в конверт положил фотографию, и…

Трой, увлеченно рассказывавшая свою версию, резко замолчала.

— Черт! — сказала она.

— Почему он не положил конверт в мешок? — спросил Аллейн.

— Да.

— Потому, — непреклонно заявил доктор Кармайкл, — что ему помешали, и ему пришлось быстро от него отделаться. Мне кажется, вы очень хорошо все объяснили, миссис Кармайкл.

— Может быть, — сказала Трой, — ее письмо осталось лежать в ожидании ее подписи, и… Нет, не получается.

— Очень даже получается, — с теплотой в голосе сказал Аллейн. — Вы двое неожиданно нашли очень важную вещь. Черт бы побрал Марко. Почему он не может своим грязным умишком понять, что ему лучше всего обойтись малой кровью и чистосердечно во всем признаться? Мне придется попытать счастья с Хэнли. Это будет непросто.

Он вышел в коридор. Берт возобновил свое дежурство у двери и сидел, откинувшись на спинку кресла, со спортивным таблоидом недельной давности в руках. С его нижней губы свисала самокрутка. При виде Аллейна он знакомым жестом склонил голову набок.

Аллейн сказал:

— Мне не следует больше обременять вас, Берт. В конце концов, у нас теперь есть полный комплект ключей, и никто не попытается взломать замок, поскольку по дому все время ходят люди.

— Я не против, — сказал Берт, и Аллейн понял, что он не возражает против того, чтобы продолжить дежурство.

— Ну, если вы уверены, — сказал он.

— Все в порядке.

— Спасибо вам.

Звук голосов внизу означал, что гости вышли из библиотеки после второго завтрака. Мисс Дэнси, Сильвия Пэрри и Руперт Бартоломью поднялись наверх. Руперт бросил недоверчивый взгляд на Берта, испуганный — на Аллейна, и направился к своей комнате. Дамы быстро пересекли лестничную площадку и поднялись выше. Мистер Реес, Бен Руби и синьор Латтьенцо направились в кабинет. Аллейн быстро сбежал вниз по лестнице и успел поймать Хэнли, выходившего из маленькой столовой, примыкающей к кухне.

— Простите за беспокойство, — сказал он, — но мне хотелось бы с вами поговорить. Это займет всего минуту.

— Ну конечно, — сказал Хэнли. — Куда пойдем? Назад в библиотеку?

— Хорошо.

Когда они вошли туда, Хэнли любезно предложил Аллейну перекусить или выпить. Когда Аллейн отказался, он сказал:

— А я подкреплюсь. Совсем немножко. — Он налил себе джина с тоником. — Чем я могу вам помочь, мистер Аллейн? — спросил он. — Есть какие-то подвижки?

Аллейн сказал:

— Вы печатали письмо в The Watchman за некоторое время до смерти мадам Соммиты?

Хэнли разинул рот и не донес до него бокал. Около трех секунд он оставался в этом положении и затем заговорил.

— Ох ты ж черт! — сказал он. — Я и забыл. Вы ведь не поставите это мне в упрек? Я совершенно об этом забыл.

Он, не колеблясь, объяснился, и сделал это быстро и без сомнений. Он и в самом деле печатал письмо Соммиты в The Watchman. Она гудела от возмущения «как пчелиный улей», сказал он, из-за эпизода со вторгшимся на остров чужаком, и решила, что это посланный газетой Филин, прибывший накануне после наступления темноты, возможно приплывший на каноэ и уплывший на нем же — когда именно, она не уточнила. Продиктованное ею письмо было крайне оскорбительным и угрожало редактору судебным преследованием за клевету. Она очень настаивала на том, чтобы мистеру Реесу ничего не говорили о письме.

— Потому что он, конечно, запретил бы всю эту чушь, — сказал Хэнли. — Я должен был напечатать его и отнести ей на подпись, а потом положить в мешок с почтой, и все без его ведома. Она попросила именно меня это сделать из-за ссоры с вундеркиндом. Она дала мне свою бумагу для писем.

— И вы это сделали?

— Боже, конечно! Отказ стоил бы мне жизни. Я его напечатал, совсем немного смягчив, чтобы она этого не заметила. Но когда она его подписала, я подумал: когда письмо уйдет, она сама может рассказать о нем боссу, и он рассердится на меня за то, что я это сделал. Так что я оставил письмо на его столе, собираясь показать его ему после представления. Я положил его под другие письма, которые ждали его подписи.

— А конверт?

— Конверт? А, на стол. А потом, я помню, вошел Марко и сказал, что я нужен на сцене, чтобы поправить освещение.

— Когда это было?

— Когда? Не знаю. Ну… ближе к вечеру. Примерно после чая, но до представления еще было далеко.

— Марко ушел из кабинета до вас?

— До меня? Не знаю. А, нет, знаю. Он сказал что-то про то, что нужно разжечь камин, и я оставил его этим заниматься.

— Так мистер Реес видел письмо?

Хэнли развел руками.

— Понятия не имею. Мне он ничего не сказал, но потом ведь случилась эта катастрофа, и у меня все вылетело из головы. Но из его головы никогда ничего не вылетает. Вы можете спросить у него.

— Могу, — сказал Аллейн. — Так я и сделаю.

Мистер Реес в одиночестве сидел в кабинете. Он сразу сказал совершенно ровным голосом, что нашел письмо на своем столе под несколькими деловыми сообщениями, которые он должен был подписать, чтобы Хэнли успел отправить их вечерней почтой. Он подписал их, а затем прочел письмо.

— Это было опрометчиво, — сказал он сурово. — Она была слишком взвинчена с того самого момента, когда появились разговоры о чужаке на острове. Я говорил ей, что сэр Саймон Маркс побеседовал с редактором The Watchman, и что с этой стороны больше не будет никаких проблем. Это письмо было написано в оскорбительной манере, и оно бы разожгло все эти страсти снова. Я бросил его в камин. Я намеревался поговорить с ней после спектакля, когда она будет менее нервной и напряженной.

— А конверт вы тоже бросили в камин? — спросил Аллейн и подумал: если он ответит утвердительно, то я со свистом пролетел и вернусь к тому, с чего начал.

— Конверт? — переспросил мистер Реес. — Нет. Письмо было без конверта. Я не помню, чтобы я его видел. А могу я спросить, что все это означает, старший суперинтендант?

— Просто проверяю некоторые детали. Сегодня утром в зольнике под решеткой вашего камина был найден наполовину сгоревший конверт с маркой и адресом газеты The Watchman.

— Я не помню, чтобы я видел его, — медленно сказал мистер Реес. — Думаю, если бы я его видел, я бы это запомнил.

— После того как вы сожгли письмо, вы оставались в кабинете?

— По-моему, да, — ответил он, и Аллейн уловил в его голосе нотки усталости. — Ах нет, — поправился мистер Реес, — это не так. Мария пришла и сообщила, что Белла хочет меня видеть. Она была в музыкальном салоне. Цветы, которые я заказал для нее, не привезли, и она была… расстроена. Я сразу пошел в музыкальный салон.

— Мария пошла с вами?

— По правде говоря, я не знаю, что сделала Мария, суперинтендант. Мне кажется… нет, я не уверен, но мне кажется, она не пошла со мной. Возможно, она вернулась туда чуть позже. Правда, я не помню, — сказал мистер Реес и потер глаза большим и указательным пальцами.

— Простите, — сказал Аллейн. — Я вас больше не побеспокою. Я бы и сейчас этого не делал, но это может оказаться важным.

— Ничего, — сказал мистер Реес. — Я очень ценю все, что вы делаете, — добавил он. — Уверен, вы простите меня, если я кажусь вам нелюбезным.

— Боже мой, конечно, — быстро сказал Аллейн. — Слышали бы вы, какой нам порой оказывают прием.

— Да, наверное, — тяжело сказал мистер Реес. — Весьма вероятно. — Тут он сделал печальную попытку внести оживление в разговор. — Солнце светит, облака рассеялись, и ветер почти утих. Теперь-то уж точно недолго осталось ждать приезда полиции.

— Надеюсь, что нет. Скажите, вы что-то предприняли в отношении Марко? Вы говорили с ним? Предъявили ему обвинение в том, что он — Филин?

И тут мистер Реес произнес самую неожиданную и примечательную реплику за всю их беседу.

— Мне на это наплевать, — сказал он.

Выйдя из кабинета, Аллейн услышал звуки какой-то деятельности в столовой. Дверь туда была открыта, он заглянул внутрь и увидел Марко, который накрывал на стол.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Аллейн, — но не здесь. В библиотеке. Пойдемте.

Марко молча пошел за ним.

— А теперь послушайте, — сказал Аллейн. — Я не думаю и никогда не думал, что вы убили мадам Соммиту. У вас не было для этого времени. Теперь я думаю — я почти в этом уверен — что вы пошли вчера в кабинет, намереваясь положить сделанную вами фотографию в мешок с почтой. Вы увидели на письменном столе конверт с напечатанным на нем адресом редакции The Watchman. Он был пуст и не запечатан. Это давало вам отличную возможность и делало все проще и безопаснее. Вы переложили фотографию в этот конверт, заклеили его и положили бы его в почтовый мешок, но думаю, вам помешали, и вы просто бросили его обратно на стол и, полагаю, объяснили свое присутствие в кабинете тем, что наводили порядок на столе. Если это так, то все, что мне сейчас от вас нужно — имя человека, который вам помешал.

Марк следил за Аллейном тем осторожным и скрытным взглядом, который часто появляется на лицах обвиняемых, когда им предъявляют какую-нибудь эффектную улику, свидетельствующую против них. Аллейн называл такое выражение лица «лицом подсудимого».

— Да вы времени даром не теряли, — глумливо сказал Марко. — Мои поздравления.

— Значит, я прав?

— О да, — непринужденно ответил он. — Не знаю, как вы до этого додумались, но вы правы.

— А имя?

— Вы уже знаете так много; я думал, что вам известно и это.

— Ну?

— Мария, — сказал Марко.

Откуда-то в доме донесся звук, обычно не представляющий из себя ничего исключительного, но сейчас привлекший их внимание. Хлопнула дверь, и звук затих.

— Телефон, — прошептал Марко. — Это телефон.

— Мария вас видела? Видела, что у вас в руках конверт?

— Я не уверен. Может, и видела. Могла видеть. Она смотрела… на меня. Или так мне показалось. Взглянула раз-другой. Она ничего не сказала. Мы с ней не были друзьями.

— Нет?

— Я вернулся в кабинет. Позже. Перед самым началом оперы. Конверта не было. Так что я подумал, что кто-то положил его в мешок с почтой.

В холле послышался гул голосов. Дверь распахнулась, и вошел Хэнли.

— Телефон! — крикнул он. — Он работает! Это же… — он умолк, глядя на Марко. — Спрашивают вас, мистер Аллейн, — сказал он.

— Я возьму трубку наверху, — сказал Аллейн. — Следите, чтобы линия не отключилась.

Он вышел в холл. Большинство гостей собрались там. Он прошел мимо них и бегом поднялся на следующий этаж; войдя в студию, он нашел там Трой и доктора Кармайкла. Он снял трубку с аппарата. В ней звучал голос Хэнли: «Да. Не вешайте, пожалуйста, трубку. Мистер Аллейн сейчас подойдет. Оставайтесь, пожалуйста, на линии». И спокойный ответ: «Благодарю вас, сэр. Я подожду».

— Все в порядке, Хэнли, — сказал Аллейн. — Можете вешать трубку, — и он услышал, как трубка опустилась. — Алло, — сказал он, — Аллейн у телефона.

— Старший суперинтендант Аллейн? Инспектор Хэйзелмир, полиция Ривермаута. Мы получили сообщение о том, что на острове Уэйхоу случилась беда, и нам сообщили, что вы находитесь в доме. Насколько я понял, это убийство.

Аллейн очень коротко сообщил ему о произошедшем. Мистер Хэйзелмир повторял все, что он ему говорил — по-видимому, диктовал кому-то. Телефонная линия то и дело потрескивала.

— Так что вы понимаете, — закончил свой рассказ Аллейн, — я тут нечто вроде министра без портфеля.

— Что, простите? А! Да, понял вас. Да. Но все же это очень удачное стечение обстоятельств. Для нас. Нам, конечно, сообщили из главной конторы, что вы в стране. Это будет неожиданная честь… — разряд статического электричества стер остаток фразы. — …ременный ремонт. Лучше поторопиться… должны добраться… вертолет… надеюсь… врач…

— Здесь есть врач, — крикнул в трубку Аллейн. — Я бы предложил отправить сюда полностью экипированную группу по расследованию убийств и ордер на обыск — вы слышите? И коловорот. Да, именно это я и сказал. Большой. Да, большой. В целях наблюдения. Вы слушаете? Алло! Алло!

Линия молчала.

— Что ж, — после паузы сказала Трой, — полагаю, это начало конца.

— В каком-то смысле это начало начала, — переиначил Аллейн. — Если ничего другого не вышло, то по крайней мере вернулась благословенная рутина. Не уверен, есть ли в Новой Зеландии группа по расследованию убийств, но любой, кто приедет, предпримет правильные шаги в правильном направлении, и у них будут на это полномочия. А ты, любимая, полетишь домой с нетронутым холстом. — Он повернулся к доктору Кармайклу. — Не представляю, что бы я без вас делал.

Прежде чем тот успел ответить, в дверь громко постучали.

— Ни минуты покоя, — сказал Аллейн. — Войдите!

Это был синьор Латтьенцо, бледный и странно невеселый.

— Я de trop[62], — сказал он. — Простите меня. Я думал, что найду вас здесь. Атмосфера внизу кажется мне неуютной. Все задают вопросы, выражают облегчение и больше всего на свете хотят услышать, что они могут уехать. А за всем этим — страх. Страх и подозрение. Не очень приятное сочетание. И ты понимаешь, что, в конце концов, ты и сам примерно в том же состоянии! Я нахожу это крайне неприятным.

Доктор Кармайкл сказал Аллейну:

— Они захотят узнать детали телефонного звонка. Хотите, я спущусь и расскажу им?

— Будьте добры. Просто скажите, что это и правда была полиция, что они уже в пути и что линия опять отключилась.

— Хорошо.

— Очень хороший человек, — сказала Трой, когда он ушел. — Мы так и не закончили застилать постели. Теперь, наверное, это уже не имеет большого значения, но мы, по крайней мере, должны убрать свои рабочие принадлежности — как ты считаешь?

Ей удалось зайти за спину синьора Латтьенцо, и оттуда она скорчила мужу быструю гримасу.

— Полагаю, ты права, — послушно сказал Аллейн, и она направилась к двери. Синьор Латтьенцо, казалось, делает над собой усилие. Он выдавил из себя гораздо более бледную реплику, чем они привыкли от него слышать.

— Заправлять кровати? Рабочие принадлежности? — воскликнул он. — Я в недоумении. Передо мной величайшая художница нашего времени, с которой я больше всего на свете хотел познакомиться, и она говорит об уборке кроватей после убийства?

— Она ведет себя как британка, — сказал Аллейн. — Если бы тут были пули, она бы поработала и над ними. Не обращайте внимания.

— Это правда, — уверила Трой синьора Латтьенцо. — Это вместо истерики.

— Как скажете, — сказал синьор Латтьенцо и, спохватившись, схватил и смачно поцеловал руку Трой. Она бросила на Аллейна взгляд скромницы и удалилась.

Аллейн, и сам начавший чувствовать себя британцем, сказал, что рад приходу синьора Латтьенцо.

— Я кое о чем хотел вас спросить, — сказал он, — но со всеми этими тревогами и передвижениями по дому у меня так и не дошли до этого руки.

— Меня? Ну конечно! Все что угодно! Хотя я не думаю, что могу сообщить вам какие-то потрясающие новости, — сказал синьор Латтьенцо. Он сел в самое удобное кресло и, похоже, расслабился. — Ну вот, — сказал он, — я уже чувствую себя лучше, — и он достал портсигар.

— Речь о происхождении мадам Соммиты.

— Вот как?

— Она была вашей ученицей около трех лет до своего дебюта?

— Так и есть.

— Полагаю, вам было известно ее настоящее имя?

— Естественно. Пепитоне.

— Возможно, это вы помогли ей выбрать артистический псевдоним? Ведь Соммита практически означает «вершина»[63], так?

— Не я его выбрал. Мне этот псевдоним казался несколько экстравагантным. Она так не считала и настояла на своем. Можно сказать, что это было вполне оправданно.

— И правда можно. Но наверное, можно также сказать, что этот выбор был скорее вопросом точности, а не вкуса.

Синьор Латтьенцо тихонько захлопал в ладоши.

— Именно так и обстояло дело, — поаплодировал он.

— Маэстро, — сказал Аллейн, — я очень невежественен в этих вопросах, но я могу себе представить, что взаимоотношения между учителем и учеником бывают — или, по крайней мере, могут быть — очень близкими, очень интимными.

— Мой дорогой Аллейн, если вы намекаете…

— Нет, не намекаю. Даже не думал. Бывают близкие взаимоотношения, не окрашенные романтикой.

— Конечно. И позвольте заметить, что со стороны учителя было бы величайшей ошибкой позволить себе подобную привязанность к ученице. А кроме всего прочего, — с чувством прибавил он, — когда дама обладает темпераментом дикой кошки и аппетитом гиены, это было бы чистым безумием.

— Но все равно я предполагаю, что некая стерильная близость все же существует, не так ли?

Синьор Латтьенцо разразился довольно визгливым смехом.

— Стерильная близость, — повторил он. — Вы мастер подбирать mot juste, мой дорогой мистер Аллейн. Одно удовольствие проходить у вас допрос с пристрастием.

— Ну тогда скажите: слышали вы от нее что-нибудь о семейной вражде — о чем-то вроде вендетты между семейством Пепитоне и еще одним сицилийским кланом — Росси?

Синьор Латтьенцо не спеша достал сигарету и закурил. Он не смотрел на Аллейна.

— Я не интересуюсь подобными делами, — ответил он.

— Уверен, что нет; а она интересовалась?

— Можно сначала задать вам вопрос? Вы подозреваете, что это чудовищное преступление восходит к вражде между Пепитоне и Росси? Я думаю, что вы считаете именно так, иначе вы не поднимали бы эту тему.

— Что касается этого, — сказал Аллейн, — то тут вопрос лишь в том, чтобы приложить все усилия и не упустить никакие детали, пусть даже маловероятные. Мне сказали, что сама мадам Соммита боялась некоей угрожающей ей опасности и что она подозревала Филина в том, что он — агент или даже член семьи Росси. Мне незачем говорить вам, что Филин — это Марко. Мистер Реес наверняка уже сообщил вам об этом.

— Да. Но… вы думаете…

— Нет. У него очень надежное алиби.

— А!