Чёрная мадонна Лэнкфорд Дж.

Джесс прислонился спиной к перилам и посмотрел на нее.

– Спасибо, что ты дала мне Библию, мама. Она многое мне объяснила. Ночью я проснулся и разговаривал с Богом. И теперь, после того как ты рассказала мне свою историю, я, кажется, начинаю понимать.

В следующее мгновение Мэгги показалось, что колдовские чары этого утра исчезли. Солнце поднялось из-за горы, и теперь ее сын был омыт потоками света.

– So che sono[33], мама, – произнес Джесс.

– О, мой мальчик!

– Мама, меня сотворило твое сердце. И сердце Феликса. Я родился, потому что ты позвала меня. Другого способа появиться на свет у меня не было. Для тебя я тот, кто умер на кресте.

Солнце вставало за спиной Джесса, и Мэгги не было видно его лица. Лишь цветки кизила у его ног.

– Что ты хочешь этим сказать, Джесс?

– Жизнь – это история, которую мы пишем нашей верой.

Его следующие слова, казалось, исходили от окружавшего его света.

– Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.

Это было Евангелие от Матфея, глава седьмая, стихи седьмой и восьмой. Джесс цитировал слова Иисуса Христа.

– Скажи, что ты пытаешься донести до меня?

– Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, – ответил Джесс, – сказали: почему мы не смогли изгнать его? – Он вновь принялся цитировать Библию: – Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет, и ничего не будет невозможного для вас[34].

Мэгги знала, что Христос произносил все эти слова, но кто их сегодня понимает буквально? Никого, кроме нее и Джесса, в данный момент на берегу озера не было, и ни одна душа в мире не слышит его, кроме нее самой. Вряд ли он это серьезно. Как можно сотворить что-то одной только верой? Будь это так, потребовалась бы еще одна Нагорная проповедь. Потребовались бы толпы народа, чтобы ее услышать, писцы, чтобы ее записать. Внезапно Мэгги поняла: ведь это уже произошло. Джесс повторял слова, дошедшие до нас через века, но никто – если человек этот в своем уме – не стал бы в них верить, по крайней мере, воспринимать буквально. Мэгги всю свою жизнь читала Библию, но ей и в голову не могло прийти, что Иисус имел в виду именно то, что говорил. Неужели это и есть новое послание? То, что старое, – истинно?

– Сие сказал Я вам, – произнес Джесс, – да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна[35].

Не веря собственным глазам, Мэгги посмотрела на сына.

– Джесс, ты хочешь сказать, что теперь ты знаешь, что ты Иисус? Что помнишь, как ты произносил эти слова?

– Нет, точно я этого не помню. Но мне показали, кто я такой. Я узнал об этом всего лишь мгновение назад. Во мне живет личность Иисуса, частица его души. Индусы сказали бы, что я был Иисусом в своей прошлой жизни, а теперь я его реинкарнация.

– Реинкарнация?

– Мама, какая разница, как это назвать. Я та самая гора, которую ты передвинула с места, как и обещал Христос. Я и есть то самое великое дело, которое ты сделала. Ты и дядя Феликс просили, искали, стучали в двери, веря в то, что это произойдет. И вам ответили, и вы нашли, и вам открыли. Я вернулся.

Мэгги была готова разрыдаться. Боже, неужели это он сам говорит? Она ведь сейчас не представляет важности. Все это прекрасно знают. Особенно она сама. У нее не было сил сотворить такое чудо.

– Нет, Джесс. Мы всего лишь инструменты воли Божьей, иначе бы он этого просто не допустил. Ты пришел в этот мир. Значит, так было угодно Господу.

Джесс вновь принялся цитировать Библию:

– Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею?[36] Ты и Феликс просили меня, и я родился.

Мэгги покачала головой.

– Просите, ищите, стучите и затем верьте. Этот и есть тот самый секрет, преподнесенный нам Иисусом в нашей повседневной жизни, – произнес Джесс. – На земле Бог хочет для нас того, чего мы хотим для самих себя.

Мэгги встала.

– Нет, Джесс! В головах у людей постоянно рождаются черные замыслы. Так что ты не прав. Это… это неверное толкование. Более того, половина мира молится Иисусу вот уже две тысячи лет. Что такого особенно в Феликсе и во мне, что мы…

Джесс подобрал цветы кизила, открыл ладонь Мэгги и ссыпал их в нее.

– Мир не хотел моего физического возвращения, – негромко произнес он. – Люди не верили, что можно открыть глаза и увидеть меня во плоти и крови. А ты поверила. Ты и дядя Феликс. Благодаря вам я и появился на свет.

Солнце встало. Джесс рассмеялся и вновь превратился просто в мальчика. Он обнял мать, которая лишилась дара речи, и зашагал с веранды к берегу, чтобы поприветствовать Короля-Молчуна.

Глава 22

Сэм прошел вдоль виа Семпионе в город, к пьяцца дель Пополо и нырнул в фойе отеля «Флорида». Внутри гостиница скорее напоминала дом какой-нибудь не слишком богатой семьи. В целях экономии лампы в пустой гостиной были погашены, коридоры – тускло освещены. Убедившись, что за конторкой никого нет, Сэм, перешагивая через две ступени, поднялся по старой деревянной лестнице на третий этаж, где, пройдя по коридору до нужного номера, постучал. За дверью послышались шаркающие шаги, и она открылась.

– Значит, ты приехал, – сказал Сэм, входя в комнату.

Доктор Льюистон зевнул.

– Я здесь. Устраивайся поудобнее.

С этими словами врач направился в ванную. Сэм подошел к двуспальной кровати, накрытой лоскутным одеялом, точно таким, как любила его бабушка. Кроме двуспальной, в номере была еще односпальная кровать, на которой никто не спал, рядом с ней столик. Сэм подошел к окну, открыл ставни и высунулся как можно дальше, чтобы увидеть озеро Маджоре. Затем он услышал звук смываемой в унитазе воды.

– Ну, и какие новости? – Доктор Льюистон в пижаме вышел из туалета. – Почему ты еще не начал?

Сэм обернулся и, вытащив из кармана пистолет, направил его на Льюистона. И тотчас заметил, как у того по штанине пижамы начало расплываться влажное пятно.

– Мне нужны ответы! – сказал он.

Льюистон задрожал.

– Ты собираешься меня пристрелить? Здесь, в номере? В гостинице в центре города? При открытых окнах?

– Никто не видел, как я сюда пришел. Так что при желании могу сделать все, что угодно.

Ему почти стало жалко Льюистона. Перед ним стоял изможденный, издерганный человек, за ним вот уже много лет день и ночь следят, и Чак уже догадался, что жить ему осталось недолго. Тем не менее врачу хватило мужества выдержать взгляд Сэма.

– Что, скажи, я мог бы сообщить тебе? Я ничего не знаю!

– Когда я последний раз оказался зажатым между Брауном и этой компанией, в меня стреляли, а потом бросили, приняв за мертвого. Скажи, Браун именно на это и рассчитывает? Хочет моими руками убрать этого мальчишку, чтобы потом ты меня прикончил?

Льюистон опустил руки.

– Разумеется, нет. Я у тебя на подхвате, так сказать, запасной вариант. Ты притворяешься больным, не подпускаешь к себе местных врачей, требуешь, чтобы Феликс вызвал меня. Я прихожу, и если первоначальный план пойдет наперекосяк, даю мальчишке яд. В любом случае я объявляю мальчишку мертвым и делаю все для того, чтобы при вскрытии никто ни о чем не догадался. Феликса, так или иначе, тоже потом уберут.

– Но почему? Зачем тебе это понадобилось?

– Меня не слишком прельщает идея, что над моей семьей занесен дамоклов меч. И чтобы убрать его, я готов на все.

– Понятно.

Даффи поверил Льюистону. Тот был слишком напуган, чтобы солгать. Сэм опустил пистолет и повернулся к окну.

– Мне не дает покоя лишь один вопрос: чем этот ребенок насолил Брауну? – задумчиво произнес Чак.

– Ничем, просто своим существованием.

– И как ты это сделаешь? – поинтересовался Льюистон.

– Проще простого. Возьму его покататься в лодке. Поплыву на север мимо Голы, подальше от посторонних глаз. Я бы давно уже все сделал, но вечно что-то мешает. Не одно, так другое. Думаю, сегодня подходящий день. Самое позднее, завтра. Обойдусь без тебя. Можешь не приезжать.

– А если что-то пойдет не так, как запланировано, потому что ты не сделал того, что велел тебе Браун?

Сэм посмотрел на Льюистона.

– Ну-ну.

– Тебе как будто все равно. Скажи, почему ты хочешь сделать это с невинным ребенком?

Сэм открыл бумажник и, вытащив пачку купюр, помахал ими перед носом Льюистона.

– У меня нет семьи, – произнес он с издевкой и направился к двери.

– Да, видно зря я спас твою поганую задницу!.. – крикнул Льюистон ему вслед.

Сэм даже не обернулся. В его голове созрел гениальный план. Как получить от Феликса денег и заодно избавиться от врача. В его планы не входило, чтобы Льюистон, этот чернокожий красавчик, остался на вилле и вертелся вокруг Мэгги. Сэм сделает все, как ему велел Браун. Он вернется, выпьет содержимое первого флакона, от которого ему станет дурно. Феликсу ничего не останется, как вызвать Льюистона, который был личным врачом Сэма все эти годы. Феликс не в курсе, что Чак уже здесь. Но как только тот появится, Сэм убедит этого замороченного ученого, что память частично вернулась к нему и он знает что-то крайне важное про Мэгги и ее сына. Правда, добавит при этом, что стоит ему проболтаться, как всю оставшуюся жизнь будет вынужден прятаться, а за душой у него ни гроша. Естественно, Феликс отслюнит ему приличную сумму.

Тогда он сам скажет, что Льюистон находится здесь для того, чтобы убрать мальчишку, что, между прочим, сущая правда. Но вместо этого он убьет самого Льюистона, если, конечно, это первым не сделает Феликс. И все, больше никаких Льюистонов. Сэм же будет героем. Что касается Брауна, тому на это будет наплевать. Для него главное, чтобы он убрал мальчишку.

Даффи сделал вывод, что именно по этой причине в него и стреляли в тот раз – за то, что не последовал инструкциям Брауна. Он сделает все для того, чтобы представить смерть мальчишки как несчастный случай – именно так и велел ему хозяин. И тогда миллионер осыплет его деньгами. Так что при любом раскладе он, Сэм, будет в выигрыше.

А вот на мнение Льюистона ему наплевать – пусть что хочет, то и думает. Главное, чтобы он приехал на виллу, когда его позовут, и не лапал Мэгги. Вскоре ей потребуется утешение. Сэм уже не мог дождаться этого момента. Предыдущие два дня на вилле стали для него истинной пыткой. Все это время он только и делал, что предавался фантазиям, представляя, что сделает с ней. Прошлой ночью он проскользнул мимо Бартоло и стоял, прислушиваясь, у ее двери. Когда до него донеслось ее мерное дыхание и он понял, что она спит, то на цыпочках прошел в ее спальню и, аккуратно оттянув в сторону край одеяла, любовался ее телом. Нет, она не спала обнаженной, но ее ночная рубашка была тонкой и полупрозрачной. У нее были округлые формы, она напоминала ему мед, и главное, не знала мужчины – ждала его. Он с трудом удержался, чтобы не лечь в постель рядом с ней.

Возвращаясь на виллу, Сэм всю дорогу думал о Мэгги. Он представлял ее слезы, как она будет их лить, когда узнает, что Джесс мертв. Жаль, конечно, хороший мальчишка, смышленый. Но, увы, с этим ничего не поделаешь. Раз Браун сказал убрать, значит, придется убрать. Браун не привык отступаться и, если Сэм не выполнит поручения, наймет кого-то другого.

Когда Даффи подошел к вилле, Антонелла уже поджидала его на крыльце. Это была невысокая женщина с пронзительным взглядом, пухленькая, но не толстая. Ему нравились ее фартуки. Сегодня грудь и живот кухарки украшало изображение Венеции, Моста Вздохов.

– Я давно поджидаю вас, синьор Даффи.

– Вот как? В чем дело, Антонелла?

По-итальянски она поведала ему, что отец Бартоло отправился в Турин, договариваться с монастырем; Феликс дома, разговаривает по телефону, но скоро тоже уедет; Джесс и Мэгги пошли прогуляться к озеру. Так что, поскольку Сэм вернулся, ее рабочий день закончен и она может с чистой совестью уйти домой.

– Чао, синьор Даффи, – попрощалась она.

Сэм улыбнулся. Он сам не знал, почему, но Антонелла ему нравилась, и, похоже, эта симпатия была взаимной. Может, все дело в ее отменной стряпне? Антонелла умела и любила готовить, он же любил вкусно поесть.

– Чао, Антонелла.

Как только она ушла, Сэм встал в коридоре рядом с дверью, ведущей в гостиную, стараясь не задеть при этом шнур звонка. Потому что тогда Феликс узнает, что он вернулся.

– Я тоже скучаю по тебе, дорогая. Обещаю, что скоро вернусь домой, – услышал он.

Пауза.

– Не плачь, Эриэл, слышишь, не плачь. Это просто дурной сон. С папочкой все в порядке. Здесь нет никаких гоблинов, никаких монстров, а если вдруг какой-нибудь урод и встретится, то я… Я сделаю ему укол, чтобы вырубился, и он тотчас уснет. Как тебе это?

Пауза.

– Ну, конечно же, дорогая моя, я так и сделаю. Ведь я люблю тебя. Думай обо мне, когда ложишься спать, а я буду думать о тебе. И позови к телефону маму. Пока, Эриэл, я люблю тебя.

Сэм был зол на себя, что ненароком подслушал этот дурацкий разговор. Зачем ему ведать, как Феликс разговаривает с женой, как дает ей советы по поводу кошмаров дочери?

Даффи шагнул в гостиную, как будто только сейчас вернулся на виллу, и удивленно поднял брови.

– Все в порядке? – поинтересовался он, когда Феликс положил трубку.

– Да, все хорошо, – ответил Росси и принялся мерить шагами комнату. Затем остановился и повернулся к Сэму. – Послушай, я тут должен кое о чем договориться по поводу Мэгги и Джесса. Мне нужно… ладно, потом. Кстати, Джесс знает, как он появился на свет. Мэгги ему рассказала. Странные вещи он, однако, сказал по этому поводу.

– Что? – удивился Сэм, но в еще большей степени поразился тому, что Феликс какой-то совершенно растерянный, как будто сбитый с толку.

– Ничего особенного, судя по всему. Думаю, однако, будет проще, если я съезжу в город и кое-что улажу. Чем раньше они переедут, тем лучше будет для всех. Ты не побудешь здесь в мое отсутствие?

– Вы хотите перевезти их прямо сегодня?

– Нет, самое раннее, завтра или послезавтра. Нужно договориться с транспортом, вывезти вещи.

Сэм кивнул.

– Понятно. А если в ваше отсутствие кто-то подбросит сюда еще одну дохлую птицу, честное слово, я пристрелю гада.

Феликс поморщился, но затем со вздохом ответил:

– Может, оно и впрямь того стоит.

Затем похлопал себя по карманам, проверяя, что ничего не забыл. Почему-то обычно высокомерное выражение его лица исчезло, как будто он запихнул его в карман дорогого костюма. Интересно, задумался Сэм, что должно было произойти, чтобы у нашего боевого петуха неожиданно поник гребень?

– Ну, хорошо, пройдусь немного. Схожу в город пешком, лишняя физическая нагрузка мне не повредит. Назад вернусь через пару часов. Предупреди Мэгги, хорошо?

Это уж обязательно, подумал Сэм.

Как только Феликс ушел, он бегом бросился к себе в комнату и приоткрыл ставни, чтобы было видно озеро. Джесс был в одних плавках и плескался в воде в огороженной заводи. Мэгги была в купальнике, но вокруг бедер, наподобие юбки, обмотала широкий платок. Время от времени ветер поднимал его край, и тогда Сэму были видны ее ноги. По большому счету, ноги как ноги, но Сэм не мог оторвать от них глаз.

Ну почему он так ее хочет? День и ночь она не выходила у него из головы. Что касается убийства Джесса, его пугало одно: вдруг она обо всем узнает и будет держаться от него как можно дальше? Сейчас же был идеальный момент – кроме них, на вилле никого нет. Ему ничего не стоит выйти из дома и пригласить Джесса покататься с ним на лодке, пока сама она будет плавать. Но Браун велел ему сначала притвориться больным и вызвать Льюистона. Сэм решил, что выпьет содержимое пузырька, когда они будут возвращаться домой.

Тем временем она развернула и сняла шарф, коснулась пальцами ноги воды, затем нагнулась и попробовала ее рукой. Мэгги уже сказала ему, что вода в озере часто бывает теплее, чем воздух, и поэтому здесь можно купаться даже весной. Вид ее попки привел его в восторг, хотя попка и была прикрыта купальником.

Мэгги вошла в воду и, опершись спиной о стену портичиолло, начала бить по воде ногами. Джесс плавал перед ней. Сэм испытал укол ревности – в отличие от него, мальчишка может ее трогать, целовать, виснуть у нее на шее. Такое впечатление, что он пытался ее утешить. Впрочем, напомнил себе Сэм, делать это ему осталось недолго. Но боже, как он ее хотел! И как ненавидел Брауна за то, что тот велел ему держаться от нее как можно дальше… В результате чего вот уже два дня он вынужден сидеть на собственных руках, лишь бы не давать им волю.

Сэм посмотрел вниз, на свой член, который успел уже встать. Тогда он расстегнул молнию и, не сводя глаз с Мэгги, со сдавленным стоном вытащил его наружу. Мэгги тем временем зашла чуть дальше в озеро. Вода уже плескалась на уровне ее груди. У Сэма перехватило дыхание. Он не мог сдержать стон, радуясь тому, что сейчас в доме один. Сэм представлял, что он тоже там, у причала; представлял, как он водит членом по ее груди, как находит то, что у нее между ног, где до него якобы не побывал ни один мужчина, – и трахает, трахает, трахает… Но нет, ему это строго-настрого запрещено. Но боже, как это было бы здорово! Он взял бы ее прямо в воде, он заставил бы ее ублажать его… Черт, вот это был бы кайф!

Он быстро повис над раскаленным добела утесом, и прекрасный демон звал его по имени. И пока он парил над ним, демон начал петь, и он, лишенный возможности заключить в свои объятия реальную женщину, сорвался и начал стремительно падать вниз. Он пытался не сводить с Мэгги глаз, пока она далеко внизу плескалась в заводи, но вместо этого он рухнул на колени и, воскликнув: «Черт, ну еще чуть-чуть!» – кончил себе на руки самым позорным образом.

Раздосадованный, Сэм выглянул из окна за очередной порцией вдохновения, но Мэгги уже шагала к дому, как будто почувствовала, что он в ней нуждается. Он тотчас возбудился снова. К черту Брауна с его инструкциями! Он больше не в силах терпеть. Она сама идет к нему, она вернет его на раскаленный добела утес.

Подходя к дому, Мэгги с трудом сдерживала слезы. Джесс только что объявил, что его любимой песней месяца была «Иисус мой лучший друг». А ведь до этой недели он ее никогда раньше не слышал. Мэгги пела ее ему, когда он рос у нее в животе, однако перестала в ту ночь, когда погиб Сэм. И вот теперь Сэм вернулся – другой, и умом, и телом, но только не душой, – и она вновь запела ту самую старую песню «Иисус мой лучший друг».

Правда, теперь из нее исчезла радость, и она звучала скорее скорбно. А все потому, что Мэгги боролась с депрессией, что незаметно подкралась к ней, и той давящей неопределенностью, которую прочла в глазах Феликса, когда рассказала ему про реакцию Джесса.

Но если Джесс действительно сын Макса Сегра, то почему он тогда так странно говорит? Откуда эти слова, что Бог избрал их, чтобы вернуть в мир своего Сына? Что, если они вернули к жизни Христа лишь для того, чтобы удовлетворить свои собственные амбиции, собственные иллюзии? И Джесс нужен был только им двоим, и больше никому? А если это так, то какую страшную вещь они совершили!

И вот теперь у нее есть сын, живущий в этом темном, полном угроз мире, и он вынужден иметь дело с умирающей беременной женщиной и дохлыми птицами. Кто знал, что из этого выйдет? И ради чего? Ради Феликса, который, насколько ей было известно, – всегда был безумцем, и ради глупой, глупой женщины по имени Мэгги. Недалекой женщины, которая сделала то, что делают все недалекие женщины. Ей казалось, что, даже отправься она в самое чистое, самое святое место на земле, это паломничество не очистит ее душу.

Этим утром, когда она говорила с Феликсом, тот ей тоже кое в чем признался. Джесс хотел бы учиться в Индии. Когда она спросила у сына, так ли это, он ответил, что да. Потому что есть сведения, что Иисус тоже побывал там. Когда же Мэгги задала ему вопрос, готов ли он спасти мир, Джесс ответил, что не может, потому что мир не нужно спасать. Наличие самых разных религий не смущало его, так же как и постоянные войны.

Он сказал, что мир – это некая цель, которая превосходит человеческое понимание. Оно доступно лишь единицам, но не большинству. И чтобы найти свой путь в этом сложном, неспокойном мире, мы должны следовать дорогой любви. Когда он вернется из Индии, то хотел бы прожить остаток своих дней вместе с ней, исполняя предназначение своей реинкарнации. И единственная миссия его жизни – сделать счастливыми ее и Феликса.

Напевая старый христианский гимн, Мэгги поднялась на крыльцо. Правда, в душе у нее поселилось какое-то нехорошее чувство. Если учесть, что сказал Джесс, песня как будто насмехалась над ней. Ради него она пыталась не поддаваться унынию, хотя на самом деле ей хотелось одного – убежать в дом и спрятаться. Она открыла дверь, и в следующее мгновение услышала странный крик, как будто кому-то вдруг стало больно. Нет, это кто-то позвал ее по имени:

– Мэгги!

Это был Сэм.

С легкой опаской она откликнулась:

– Сэм? В чем дело? Где ты?

Она нашла его по голосу, а когда увидела, то тотчас замерла как вкопанная и вопросительно посмотрела на него. Он лежал на ее белоснежной постели, под изображением вознесения Девы Марии, и его наготу обрамляли лишь персикового цвета стены. Причем пребывал в таком состоянии, в каком бы вряд ли согласился предстать на всеобщее обозрение. Поначалу он как будто ее и не заметил.

– О, господи, что происходит? Что с тобой?

Схватив из стенного шкафа одеяло, она бросилась к кровати, чтобы прикрыть им Сэма.

– Мэгги! Мэгги!

Его голос звучал примерно так же, как и голос Джесса, когда тот звал ее. Его тело содрогнулось, его руки прикоснулись к ее лицу, его губы попытались найти ее губы. Мэгги даже не стала сопротивляться. Ей просто стало жаль себя. Казалось, будто ее жизнь рушится на глазах.

Но что происходит с Сэмом? Что случилось с тем, кого она так любила? Станет ли он вновь самим собой, посмотрит ли ей в глаза и скажет: «Мэгги, девочка моя, моя любимая, моя хорошая», станет ли насвистывать веселую мелодию, как когда-то делал, когда ей становилось страшно? Ведь ей сейчас тоже страшно.

Она позволила ему открыть ей рот. Сэм, как ребенок, тотчас просунул туда пальцы. Она осторожно попыталась убрать его руку, но он не позволил ей это сделать. Его пальцы свершали у нее во рту какие-то неприличные движения. Мэгги в ужасе попыталась оттолкнуть его, но он грубо подмял ее под себя и всем своим весом навалился сверху.

– Мэгги! – простонал он, и на этот раз в его голосе не было ничего мальчишеского.

Его член упирался ей в живот, глаза подернулись поволокой похоти. В следующий миг его рука оставила ее рот в покое, зато прижала ее плечи к белому покрывалу. Одновременно другая начала стаскивать бретельки купальника.

В ее сознании тотчас промелькнуло воспоминание. Мейкон, штат Джорджия. Место, где она родилась. Три белых мужчины окружили ее в лесу. И что они пытались с ней сделать, пока не подоспел ее отец…

– Сэм, прекрати! Не смей, слышишь, Сэм! – крикнула Мэгги, однако он, не обращая внимания, запустил пятерню под лифчик ее купальника. – Сэм, не надо, прошу тебя! – умоляла она.

Но тут на пороге вырос Джесс. С него стекала вода, как будто ее крик в мгновение ока перенес его сюда из озера. Мэгги испуганно посмотрела на него. На лице сына застыл ужас: он понял, что происходит с его матерью. Здесь, в комнате с персиковыми стенами, куда мужчинам вход был строго заказан. И вот теперь…

Опасаясь не столько за себя, сколько за сына, Мэгги крикнула:

– Джесс, уйди!

Но вместо этого он бросился вперед – как один из тех рыцарей, что были изображены на стенах Ла Рокка ди Анджера. Как Арджуна в своей колеснице, он бросился на Сэма и потянул его за ногу. В конце концов, это был просто маленький мальчик, который, как мог, пытался вызволить мать из беды. Сэм отдернул ногу.

– Прошу тебя, Джесс, уйди! – умоляла Мэгги.

Но Джесс вновь схватил Сэма за ногу.

– Прекрати! Ты делаешь моей маме больно!

– Я сказала тебе, уйди, – крикнула Мэгги и, когда Джесс не послушался, закричала во весь голос: – Кому сказано, уйди отсюда!

Мальчик бросился к двери. У порога он остановился и с перекошенным от гнева и боли лицом произнес:

– Она ведь твоя любимая! Ты ведь любил ее!

После этих слов он захлопнул за собой дверь и бросился вниз по лестнице.

– Чертов ублюдок! – выругался Сэм и, резко выпустив Мэгги, откатился на другую сторону кровати.

Мэгги лежала не пошелохнувшись. Ей казалось, что стоит ей пошевелиться, как он снова набросится на нее. Сэм смотрел на ее голую грудь.

– Что случилось? – спросил он, похоже, совершенно искренне. – Что-то случилось?

Мэгги медленным движением вернула купальник на место.

– Я сделал что-то не… то? – спросил Сэм. Произнося эти слова, он бесстыдно играл своим членом. – То есть что произошло?

Мэгги села на кровати, вспоминая ночь на берегу, когда она все ждала и ждала. Она ждала его, но только не этого. Как и Чио-Чио-сан, она ощущала себя преданной.

– Извини, – продолжал оправдываться Сэм. – Если что-то произошло, извини. Я уважаю тебя. Я ничего не сделал бы. То есть сделал бы, поверь мне, но только если ты сама не против.

Пока он говорил, Мэгги осторожно поднялась с кровати. Глаза Сэма были полны отчаяния.

– Не уходи… Я… мне просто хочется прикасаться к тебе, мне это нужно. Ты позволишь мне? Я ведь попросил у тебя прощения.

Он продолжал бормотать что-то несвязное.

– Я буду лежать тихо, – с этими словами он откинулся на спину, как будто демонстрируя, как это будет выглядеть. – Я не сделаю тебе больно. Ты можешь делать все, что угодно, главное, позволь мне прикасаться к тебе. Ну, совсем немножечко.

– Не могу, – прошептала Мэгги. Ей хотелось молить Господа, чтобы тот ей помог, – нет, и Сэму тоже, – но ее губы отказывались произносить слова молитвы. Ее переполнял стыд и чувство вины по поводу того, что они с Феликсом наделали.

– Ну ладно. Я все понимаю. То есть у меня там, внизу, как ты сама видишь, небольшая проблема. И ты мне нравишься, Мэгги.

Готовая в любой миг расплакаться, Мэгги застыла на месте. Ей было страшно пошелохнуться. Сэм? Это не мой Сэм. Это кто-то другой.

Он указал на нее.

– Когда-то мы с тобой были вместе. Мне тут рассказали, будто раньше я охранял вас, тебя и твоего сына. Мы ведь наверняка целовались. Или, по крайней мере, ты позволяла мне тебя целовать… Неужели тебе больше не хочется? И вот этого тоже? – он выразительно посмотрел вдоль собственного тела, а затем вновь на нее. – Честное слово, тебе понравится. Если хочешь, я буду держать руки по швам. Я сделаю все, о чем ты меня попросишь. Ни больше ни меньше. Как тебе мое предложение?

Мэгги попятилась и села на мягкий стул, обтянутый тканью в цветочек. Сэм, тот, кого она любила, наконец-то в ее спальне, в доме у прекрасного озера. Он, обнаженный, лежал на ее кровати, и это не раз бывало в ее снах на протяжении десяти лет. Только это был не Сэм. Это была лишь оболочка человека, которого она знала десять лет назад. Похоть в нем возросла вдвое, а вот от чести осталась разве что половинка. Ей хотелось бежать, но ноги словно налились свинцом и приросли к полу.

– Если ты действительно девственница и в этом вся загвоздка, мы можем и не доводить это дело до конца. Ты могла бы, если на то пошло, воспользоваться собственной рукой. Я бы, со своей стороны, тоже сделал бы тебе приятно, честное слово.

Мэгги была не в силах сдерживать слезы. Происходящее было похоже на кошмар, о котором ей было стыдно кому-нибудь рассказать. А кошмары, надо сказать, посещали ее постоянно, с тех пор как на свет появился Джесс. Она видела, как перед ней и Феликсом разверзаются врата ада, вместо того чтобы им вознестись к небесам, как они когда-то мечтали. Ее девственность украдут и надругаются над ней безликие демоны. Даже в этой прекрасной комнате ее посещали кошмары. А этот, наяву, не имел ничего общего с ее мечтаниями о любви. Потому что те были похожи на «Песнь Песней», как сказал Джесс. Сэм поцеловал бы ее в губы и сказал: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими; живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!..»[37]

Не выпуская из рук член, Сэм поднялся с белоснежной постели, затем остановился, как будто испугался, что она убежит.

– Не плачь! Я не нарочно. То есть нарочно, но я не виноват. Это все твой Бог, о котором ты вечно твердишь. – Он посмотрел на себя, затем на ее бедра. – Это он, твой Бог, а не я, придумал место, куда можно засунуть вот это… – Он сжал кулаки. – Как, скажи, я могу не обращать внимания на то, что во рту у меня привкус железа, и я знаю, что вот-вот взорвусь? Что я могу с этим поделать, если создан таким?

Мэгги словно окаменела. Она сидела на стуле и продолжала лить слезы. Казалось, это сам Бог наказывает ее за ее глупость – за то, что она в своем тщеславии спала под изображением Пречистой Девы и вообразила себя подобной ей. Сэм, похоже, устал ждать от нее ответа.

– Черт! Ну ладно. Я неправ. Я знал, что этим все кончится. Не плачь, ради бога, Мэгги, девочка моя, не плачь.

Что он сказал? Мэгги вытерла слезы.

– Что ты сказал?

– Что? Ну, я извинился.

– Нет, не это. Ты сказал что-то еще, – неожиданно она ощутила себя безумно счастливой. Он сказал: Мэгги, девочка моя. Ведь если он произнес эти слова, значит, к нему возвращается память. Значит, перед ней все-таки Сэм, пусть пока и не полностью прежний.

Он обитал в этом терзаемом страстями теле, которого ей так хотелось. Какая-то его часть знала, кто она такая. В прошлый раз она отвернулась от него, чтобы потешить собственное тщеславие, за что настоящий Бог покарал ее десятью годами одиночества и вины, которая с головой поглотила ее сейчас.

Куда только подевался ее страх? Она подошла к Сэму и, встав на цыпочки, потянулась к нему и жадно поцеловала его в губы. Его щетина кольнула ей щеку, совсем как в ту ночь, много лет назад. Тогда в Клиффс-Лэндинг он перелез через стену и пробрался в сад, пытаясь спасти ее, чтобы не дать Феликсу сделать из нее подопытного кролика.

Как и в ту ночь, Мэгги втянула в себя его запах. Сэм сдержал обещание. Он не придвинулся к ней ни на дюйм, хотя она едва ли не кожей чувствовала, как он пытается сдержать себя. И если бы она постаралась, то могла бы его понять. Ведь она сама целых десять лет жила со своим неосуществимым желанием этого человека.

– Мэгги, Мэгги, – простонал Сэм, и она, тяжело дыша, отстранилась от него.

Слезы ее высохли. Она опустила бретельки купальника и, сняв его с себя, встала перед ним. Почему бы нет? В конце концов, она ведь не Мария, избранная самим Богом. Джесс сказал ей это открытым текстом. Она просто глупая и наивная женщина, которую не желал ни один мужчина, кроме Сэма. Она хотела протянуть руку под подушку, чтобы достать свою прекрасную шелковую ночную сорочку, – ей хотелось отдаться ему так, как она не раз мечтала, все эти десять лет. Впрочем, какая разница…

– О, черт! – выдохнул Сэм.

– Только не делай мне больно. Ты ведь обещал.

Дрожа всем телом, он лег на спину, подложив под себя руки, и пожирал глазами ее с головы до ног, восторгаясь каждым изгибом ее тела.

– Прикоснись ко мне. Мэгги, прикоснись так, как тебе самой хочется.

Она прикоснулась. Затем стала осыпать его страстными поцелуями. Позволила ему зарыться лицом между ее грудей. Она прикоснулась языком к его языку, поцеловала его кожу, положила его пенис себе между ног, где до этого не бывал ни один мужчина. Она шумно втянула в себя воздух, когда он вошел в нее, и на ее белоснежную простыню вытекли первые капельки крови. Для нее он был чем-то вроде косули или юного оленя в горах, как в строчках «Песни Песней».

Мэгги прижалась к Сэму, а он в свою очередь вознес ее туда, где она ни разу не бывала, к раскаленной добела вершине утеса, где они услышали хор ангельских голосов. Она знала, что ему не хочется лишиться этого блаженства, впрочем, и ей тоже. Дрожа, они сжимали друг друга в объятиях, паря над раскаленной вершиной, и он учил ее, как оставаться в этом месте и слушать пение ангелов.

Это длилось целую вечность – так долго, что Мэгги подумала, что ее сердце сгорит дотла, но затем он произнес:

– Мэгги, девочка моя, о боже!

Мэгги воспарила еще выше к небесам, но, как оказалось, одна. Сэма с ней не было. Безумие вернулось к нему. Он нарушил обещание. Он вновь навалился на нее всем телом, грубо лапал ее, больно тискал, с силой входил в нее. Страсть, которую она только что чувствовала, вновь сменилась ужасом и болью. Боже, что он делает?

– Сэм, прекрати!

Но он не обращал внимания. Она пыталась закричать, но он ладонью зажал ей рот. Мэгги, как могла, отбивалась. Господи, ну почему он не остановится?

Увы, их силы были неравны, и Сэм делал с ее телом все, что считал нужным. Нет, это была не любовь. Его тело пыталось подчинить ее, вот и все. Она кричала в его руку, прижатую к ее рту, пока Мэгги не показалось, что ее сейчас стошнит или же она потеряет сознание. Казалось, эта пытка длилась целую вечность. Ее душа пыталась вырваться на свободу из его хватки. Сэм же брал ее так, как будто это была не она, а какой-то бездушный кусок мяса, в котором имелись нужные ему отверстия.

В конце концов, он приподнялся над ней, раз за разом входя в нее, подобно кузнечному молоту. Взгляд его был устремлен в ее полные слез глаза, дыхание вырывалось надрывными стонами. Впервые за всю свою жизнь Мэгги Джонсон ощутила, как в ее лоно вливается горячая струя мужского семени. Нет, он ничего не сказал ей, не признался в любви. Он лишь навис над ней, закатив глаза, одной рукой сжимая ей горло, другой больно стискивая ее грудь.

– Сука! – кричал он. – Похотливая сука, давай, трахай меня!

Небо темное, звезд не видно, ночь пуста, за исключением одного-единственного звука. Из магнитофона лилась оперная ария. Ее слабые ноты воспаряли к беззвездному небу над озером. Их плачущая красота лилась с подоконника, на который, распахнув ставни, облокотилась Мэгги – на этот раз в своей прекрасной шелковой ночной сорочке. До этого она почти не понимала заключительной арии Чио-Чио-сан, а вот теперь наконец поняла. И знала, почему Леонтина Прайс исполняет ее именно так. Она пела, полная горя, которое были бессильны облегчить слезы. Такая музыка заставляла умолкнуть ночные звуки. Лебеди неподвижно застыли на водной глади озера. Луна померкла.

Каждая нота была столь прекрасна, что любой, кто ее услышал бы, закрыл бы глаза или поник головой. В комнате храпел Сэм, вернее, легонько посвистывал. На прикроватном столике стояла, повернутая лицом к стене, статуэтка Богоматери Рокамадурской, Черной Мадонны с младенцем. Всякий раз, когда Мэгги хотела уйти, Сэм просыпался и не давал ей этого сделать, как будто она была его добычей, с которой он еще не расправился до конца. Ему было все равно, что она чувствует, и он, словно хищник, снова и снова причинял ей невыносимую боль.

Джесс не вернулся, равно как Феликс и Антонелла, хотя Мэгги знала, что они дома. Возвратившись, они услышали или даже увидели ее с Сэмом, после чего вновь покинули дом, чтобы не быть свидетелями ее грехопадения.

Дрожащей рукой Мэгги сжимала перочинной нож – любимый нож Джесса; она была готова постоять за себя, если Сэм вновь начнет домогаться ее. Опера подошла к своей самой трогательной сцене, где сын Чио-Чио-сан входит в комнату и она поет: «Ты? Ты? Ты? Мой маленький идол, моя любовь, моя лилия, моя роза. Этого ты не должен знать!»

Она посмотрела вниз, на пустой портичиолло. Куда же подевалась подаренная Феликсом лодка? Где Джесс? Где ее сын? Где ее лилия и роза? Как ей искать его, как, найдя, положить руку ему на голову после того, что с ней случилось? Как ей теперь посмотреть в глаза женщин на рынке? Как войти в церковь Святой Девы Марии? Ведь где теперь ее целомудрие? Где ее честь?

Она слушала, как мадам Баттерфляй оплакивает свою судьбу, свою смерть, свою любовь, когда-то это чувство было для нее дороже жизни. Теперь Мэгги понимала ее. Теперь это была и ее судьба.

Глава 23

На следующее утро Феликс Росси встал раньше Джесса и Антонеллы. Они все спали в ее доме, не желая ночевать под одной крышей с Сэмом и Мэгги. Когда Феликс вернулся на виллу, он застал мальчика сжавшимся в комок под окном спальни Мэгги. Ребенок сквозь слезы читал строки «Песни Песней» и молил о явлении ангелов. Даже увидев Феликса, он не перестал молиться и плакать, повторяя, что, будь он и вправду Иисусом, он бы точно знал, как помочь матери. Феликс ворвался в дом, готовый перерезать Сэму горло. Однако, услышав доносившиеся из спальни Мэгги звуки, застыл на месте, не в силах поверить, что та, кто родила Джесса, будучи девственницей, отдалась первому встречному проходимцу. Звуки ее страсти показались ему омерзительными; он повернулся, сгреб Джесса в охапку и отвез его в дом к Антонелле.

Джесс проплакал половину ночи. Феликс не ложился спать, стараясь утешить его, но Джесс остался безутешен, убежденный в том, что его матери сделали больно. Росси ни разу не видел, чтобы ребенок испытывал такие душевные муки. Он так рассердился на Мэгги, что все равно не смог бы уснуть.

Встал он рано утром, с первыми лучами солнца, исполненный решимости высказать Мэгги все, что думает по этому поводу. Что касается Сэма, в его глазах тот всегда был отъявленным подонком. Да, какое-то время он пытался вести себя прилично, но затем попытался затащить Мэгги в постель. Когда же она отказала ему, он переключился на его сестру Франческу, и нельзя сказать, чтобы та оказала ему решительное сопротивление. Нет, конечно, когда головорезы устроили за Мэгги настоящую охоту, он ее спас, но это единственный благородный поступок, совершенный за всю его пустую жизнь. Так что поведение Сэма Даффи его ничуть не удивило. Иное дело – поступок Мэгги. Она бросила Джесса одного, напугав его, чтобы самой удовлетворить свою похоть с Сэмом.

Феликс на цыпочках спустился вниз и вышел из дома. Через пять минут он уже был у ворот желтой виллы. Открыв ворота, прошел сквозь утренний туман по подъездной дорожке в сад, а затем и в дом. Из кухни доносились какие-то звуки. Он пошел проверить, что происходит, и был поражен, да что там! – взбешен при виде того, что предстало его взгляду. Эта парочка занималась любовью. Мэгги была прижата спиной к стене, она стонала, закрыв глаза. Сэм же в своей безудержной похоти напоминал безумца. Стоп! Может, это она рыдает?

Сэм был гол и стоял к нему спиной. В отличие от Сэма Мэгги была одета, как будто собралась в город. Одной рукой Даффи сжимал ей запястья, другой – остервенело лапал и мял ее тело. У их ног на полу лежал окровавленный нож. Из левого плеча Сэма сочилась струйка крови. Из горла Мэгги рвались сдавленные рыдания. Пригвожденная его телом к стене, она горько плакала. Феликс тотчас вспомнил наивное утверждение Джесса, что мир не нужно спасать. В этот момент он ни за что бы с этим не согласился.

Росси увидел бутылку коронного вина Антонеллы – «Барбареско», «Марциано Аббона». На этикетке, под названием, красовалось изображение колибри на ветке. Бутылка явно осталась со вчерашнего ужина. Не говоря ни слова, Феликс подобрал ее – вообще-то, он предпочел бы что-то дешевое и грязное, – и на цыпочках подошел к Сэму. Тот уже принялся рвать на Мэгги одежду и, задыхаясь, приговаривал:

– Ну, давай, моя конфетка, хватит ломаться, впусти меня…

Феликс размахнулся бутылкой, в которой еще оставалось дорогое вино, и со злорадным удовлетворением огрел ею Сэма по затылку.

Тот как подкошенный рухнул на пол, откатился набок и затих. Феликс даже не посмотрел в его сторону. Он склонился над дрожащей Мэгги. Она, поправляя на себе одежду, соскользнула на пол и принялся вытирать мокрое от слез лицо.

– Не смотри на меня, Феликс, – прошептала она. – Забери Джесса и уезжай. Уезжай, я больше не достойна здесь находиться. Если я для тебя хотя бы что-то значу, поскорее увези его отсюда.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга – уникальный методический тренинг для поэтапного освоения системы Дейла Карнеги. Система у...
Если хотите вернуть и сохранить здоровье, немедленно снимайте очки и начинайте восстанавливать зрени...
Все страхи иллюзорны! На самом деле нам нечего бояться! Страх – это только обманчивое чувство, за ко...
Мы живем в эпоху великих перемен – наша Вселенная претерпевает значительные, колоссальные изменения,...
Все мы хотим быть здоровыми и счастливыми, жить благополучно и радостно, решать все свои проблемы, д...
Фитотерапия еще со времен глубокой древности по праву считается одним из самых действенных методов л...