Мой чужой дом Кларк Люси
– Нет! Это был полный треш! Ты же видела? На моей страничке в «Фейсбуке» шел прямой эфир, в мое отсутствие! Что за чертовщина? И сундук в кабинете открыт. Я его не открывала. Кто-то забрался в дом. Рылся в моих вещах. Я…
Сестра кладет руки мне на плечи.
– Успокойся, выдохни.
Я втягиваю воздух и, запрокинув голову, выдыхаю.
– Сначала разбитое пресс-папье, – говорю я, продолжая делать глубокие вдохи, – потом открытый кран, потом запертый на ключ кабинет… В доме как будто полтергейст завелся.
– Ты сказала «полтергейст»?
– А ты как это объяснишь?
– Понятия не имею, как работает электроника, но, возможно, Мейв права – произошел технический сбой.
Я ничего не отвечаю.
– Из хорошего – в кабинете у тебя идеальный порядок. Если бы мой компьютер внезапно запустил прямой эфир, – усмехается Фиона, – люди полчаса созерцали бы гору грязных кофейный чашек.
Даже изобразить улыбку не получается.
– Видишь ли, в мире много странного, – продолжает она. – Это факт. Не позволяй себе зацикливаться. А то опять начнешь повторять чушь о полтергейсте. Если ты подозреваешь, что бывшие арендаторы просочились сквозь стену и запустили эфир на ноутбуке, я сама куплю тебе собаку. – Сестра улыбается. – Может, нальем тебе большой бокал вина и сделаем вид, будто нам жутко интересна книга – какую они там собираются обсуждать?
Я благодарна Фионе за поддержку. Она изо всех сил пытается меня развеселить, отвлечь от тревожных мыслей… только безрезультатно. В голове слишком много неприятных мыслей, которыми я с ней никогда не делилась, и их груз, кажется, вот-вот меня раздавит.
– Это нечто большее, – шепчу я.
Сестра непонимающе на меня смотрит.
– Думаю… кто-то сделал это нарочно. Это послание.
– Ты осознаешь, что говоришь как параноик?
Я опускаю глаза.
– Фиона, ты не все знаешь, я не рассказывала.
Мой взгляд встречается с напряженным взглядом Фионы.
Воздух в помещении так сгущается, что тяжело вдохнуть.
Сзади раздаются чьи-то шаги.
– Все хорошо? – жизнерадостно спрашивает Лора.
Я оборачиваюсь к ней и киваю.
Момент безвозвратно упущен.
Пытаясь унять сердцебиение ровными, глубокими вдохами, я поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж. Надо бы умыться. Где же тут ванная?
Я открываю первую дверь на лестничной площадке – и смущенно подаюсь назад.
– Простите! – извиняюсь я перед девочкой-подростком, сидящей с мобильником на кровати. – Я искала ванную комнату.
– Следующая дверь. – Девочка с любопытством меня рассматривает. – Это вы писательница?
– Я.
– Клево, – чуть улыбнувшись, говорит она.
– А ты Фиби?
– Ага!
Комната сильно отличается от остального дома – настоящая берлога подростка: всюду лаки для ногтей, ватные шарики, на туалетном столике теснятся флакончики духов и яркие разноцветные бутылочки с лосьонами для тела, на уголках зеркала развешаны бисерные ожерелья. Обстановка почему-то действует на меня успокаивающе.
– Надеюсь, книжный клуб тебе не мешает?
Она пожимает плечами.
– Я читала вашу книгу. Мне понравилось.
– Ой, спасибо, – говорю я, отступая в коридор.
Сколько Фиби лет? Тринадцать? Четырнадцать?
– Вон там стоит, – уточняет она, показывая на верхнюю полку книжного шкафа, украшенную гирляндой крошечных звездочек.
– Ты много читаешь, – отмечаю я, разглядывая корешки книг. – Эмма Клайн, «Девочки»… Я очень любила этот роман. У тебя и «Элеанора и Парк» есть?!
– Одна из любимых книг, – с загоревшимися глазами говорит Фиби.
– А «Виновата ложь» ты читала? Чудесный роман, немного напоминает «Девочек».
Фиби подходит к книжному шкафу и достает упомянутую книгу.
– У тебя отличный вкус! Ты можешь что-нибудь порекомендовать для обсуждения на следующем собрании книжного клуба, – замечаю я.
Она смущенно улыбается и ставит книгу на место. А я вдруг замечаю на полке фотографию в серебряной раме, окаймляющей лицо, которое я не видела четырнадцать лет, которое является мне в жутких ночных кошмарах, от вида которого останавливается сердце и перехватывает дыхание.
Лицо Люка Линдена.
На снимке Люк Линден в том же коричневом вельветовом пиджаке, в котором когда-то непринужденно расхаживал по блестящим деревянным полам университетской аудитории, поскрипывая подошвами дорогих туфель.
На снимке он аккуратно придерживает локтем голову круглолицей черноволосой девочки. Взгляд девочки устремлен на него, а он, довольный, уверенный, улыбается в камеру, и от улыбки в уголках глаз лучатся морщинки.
– Кто?.. – выдавливаю я из себя единственное слово.
– Это я с папой, – отвечает Фиби. – Он умер, когда мне было четыре года.
Я не признаюсь, что знаю об этом. Аномально теплой осенью Люк Линден утонул в одном из заливов полуострова Гауэр, о его смерти писали в газетах.
В тот день мы с Флинном ехали на поезде в Бристоль и, сидя друг против друга, обсуждали, не сбежать ли нам на Рождество в один из отелей Озерного края. Глядя в окно, я уже рисовала в воображении прогулки по серебристым от инея холмам и обеды в пабе с соломенной крышей, как вдруг заметила в темном стекле отражение газеты, брошенной каким-то пассажиром на соседнее сиденье. С разворота улыбалось знакомое лицо.
Я схватила газету, чем весьма удивила Флинна.
На черно-белом снимке действительно был запечатлен Люк Линден – он сидел за столом: нога заброшена на ногу, темные глаза пристально глядят из-под густой челки. Мы не виделись несколько лет.
«В воскресенье, рано утром, на пляж Ллангеннит выбросило тело мужчины. В погибшем опознали Люка Линдена, преподавателя Уэльского университета в Кардиффе».
Я быстро пробежала статью глазами, каждое слово казалось грозным и острым, как осколки стекла: «случайно утонул», «опасные течения», «остались жена и ребенок».
Неожиданно… Меня начало трясти. Столько времени я не позволяла себе его вспоминать!
Сорвавшись с места, я побежала по коридору вагона. Флинн кричал, звал меня, а я барабанила по светящемуся значку «Выход». Выпустите! Выпустите немедленно!
Дверь не открывалась. Вагон, покачиваясь, тронулся с места, за окном проплыла станция.
– Прошу прощения, – говорю я Фиби и, не в силах оторвать взгляд от фотографии, пячусь к выходу.
Наконец, руки нащупывают дверной проем, я выкатываюсь на лестничную площадку и захлопываю дверь.
В ушах шумит кровь. Значит, Люк Линден – первый муж Мейв…
Дрожа, на ватных ногах я спускаюсь по лестнице. Из глубины сознания отдает четкие приказы внутренний голос: взять пальто; взять ключи; уйти.
Из гостиной доносятся оживленная болтовня, резкий отрывистый смех сестры, клацанье бутылочного горлышка о край бокала. Я сдергиваю пальто с вешалки, одеваюсь, нащупываю в карманах ключи от машины.
Надо известить Мейв о моем уходе, иначе пойдут разные домыслы. Набрав в грудь воздуха, растянув губы в улыбку, я просовываю голову в дверь гостиной.
– Приношу свои извинения, но сегодня мне надо уйти пораньше. Срок сдачи книги не ждет!
Раздается удивленный шепоток. «Как? Уже? Вы же только пришли!»
– Я с тобой, – решительно говорит Фиона.
Однако я качаю головой и отказываюсь:
– Не стоит, сама доберусь.
Помахав всем на прощание, я выхожу в ночь.
Под ногами твердый асфальт, в легких – свежий воздух.
Какое-то время я стою у машины, положив руки на холодный металл, и глубоко дышу; сердце в груди ухает как молот. Ветер усиливается, раздувая расстегнутое пальто.
Под ногами колышется, качается земля. Я опускаю голову. Надо сосредоточиться на дыхании.
– Эль!
Вздрогнув как от удара, я медленно оборачиваюсь.
Передо мной, склонив голову набок, стоит Мейв.
– Все хорошо?
– Все прекрасно. Извините, что так убегаю. Просто надо заканчивать книгу.
Испытующие, твердые глаза Мейв буравят мое лицо, как будто она что-то знает.
– Мне показалось, вы разговаривали с Фиби…
Я сглатываю комок.
– Да, ошиблась дверью.
Мейв меряет меня долгим взглядом, затем кивает.
– Хорошей дороги!
Я вожусь с футляром для ключей и случайно включаю сигнализацию. На тротуаре вспыхивают оранжевые огни, ночь оглашает стаккато гудков. Тихо чертыхаясь, с горем пополам я отключаю сирену, громко захлопываю автомобильную дверцу и вставляю ключ в замок зажигания.
Перед глазами стоит холодное лицо Мейв.
Ей определенно известно, кто я.
Глава 29
Эль
Одна из сложнейших задач для автора – написание развязки. Проверьте первые черновики – на их страницах уже разбросаны намеки на то, чем закончится книга. Надо их просто найти.
Писательница Эль Филдинг
Свернув на подъездную дорожку, я паркуюсь перед домом, но из машины не выхожу. Фары погашены, ключ в замке зажигания, тихо щелкает остывающий двигатель.
Дом на вершине скалы величественен и одинок. Подсвеченные сенсорными фонарями деревья у входа отбрасывают на дверь зловещие извилистые тени, превращая крыльцо прибрежного коттеджа в готические врата.
На верхнем этаже горит свет. Я вспоминаю прямой эфир из пустого кабинета, открытую крышку сундука…
Выходить из машины ужасно не хочется, тем более идти в дом.
Все сплетается в один клубок: дом… книга… Мейв… Линден…
Ему полагалось читать лекции, а мне – посещать их и слушать. Ничего личного.
«Притворство». «Беспочвенное обвинение». «Лгунья».
В коридорах кардиффского полицейского участка я как-то наткнулась на чету Линден. Они шли мне навстречу. Я знала, что у Линдена есть жена – в безликом значении этого слова. По слухам, она была старше его, симпатичная, миниатюрная. Мне бросились в глаза замшевые бордовые ботильоны – со стильной застежкой, на низком каблуке. Прическа тогда у нее была другая – стрижка-пикси и цвет волос иссиня-черный. Одной рукой она поддерживала снизу круглый беременный живот, будто пытаясь уменьшить его тяжесть. Она о чем-то сосредоточенно разговаривала с Линденом, однако мое появление сразу почувствовала: резко взметнувшийся на меня взгляд светлых глаз излучал смертельный холод.
Я долго его вспоминала. До сих пор сталкиваться с ненавистью другой женщины мне не приходилось. Что думала жена Люка Линдена об узкобедрой студенточке с большими, накрашенными глазами олененка, которая ураганом ворвалась в ее жизнь за четыре недели до родов, о девушке, которая предъявила шокирующее обвинение ее избраннику, мужу – части ее семьи? Кому верила жена Люка Линдена? На что пошла бы ради справедливости?
Подавшись вперед, я настороженно смотрю в зеркало заднего вида: по темному узкому переулку, подскакивая на выбоинах, едет автомобиль. Огни фар проскальзывают поворот на подъездную дорожку Фрэнка и Энид – едут ко мне.
Машина останавливается сзади, блокируя выезд.
Интуиция подсказывает: не к добру…
Фары гаснут. Порыв ветра широко распахивает открывающуюся дверь. В салоне включается свет, озаряя выходящего из машины водителя.
Это Мейв.
Меня сковывает ледяной ужас.
Под неторопливыми шагами мерно похрустывает гравий. Я вжимаюсь в сиденье.
Однако Мейв, не замечая меня, проходит мимо автомобиля к дому. Ветер треплет подол ее красного пальто. Она поднимается на освещенное крыльцо и легонько стучит дверным молоточком.
Получается, книги в библиотеке испортила Мейв – она написала «Лгунья» на титульных листах рядом с моим именем. Она же в день моего выступления обвела в романе два слова – тонкий, но очевидный для меня намек: «Ты лгала».
Она стоит на пороге с решительно вздернутым подбородком, а я вспоминаю об одинокой фигуре, которую Энид видела в окне кабинета. Из клубка памяти медленно выпутывается нить беседы… Мейв говорила, что вернулась в конце октября после недельной поездки на ретрит. В то же самое время я находилась во Франции.
А что если никакого ретрита не было? Что если она увидела мой дом на сайте аренды, создала фальшивый профиль и назвалась Джоанной?
Запертая, как в ловушке, в темной коробке автомобиля, я вдруг вижу картину целиком. В венах ускоряет пульсацию кровь.
Я оставила ей ключ, купила цветы, написала приветственную открытку… Я сама ее впустила.
Мейв стучит в дверь кулаком, потом начинает рыться в кармане.
Ищет ключ?
Затаившись в машине, едва дыша, я жду, что произойдет дальше.
На панели вибрирует мобильник, мигающий свет экрана отражается в ветровом стекле. Надо быстрее отключить! Я хватаю телефон и вижу имя звонящего – Мейв.
Я медленно поднимаю глаза.
Мейв на крыльце оборачивается. Ее лицо в тени, но и так понятно – смотрит она на меня.
– Да? – шепчу я в трубку.
Шурша гравием, Мейв идет к моему автомобилю и, странно растягивая гласные, отвечает:
– Во-о-от вы где-е…
Я могла защелкнуть в машине замки, могла оборвать звонок и набрать номер экстренной службы, – но ничего этого не сделала.
В груди каменная тяжесть.
Нащупав ручку, я отворяю автомобильную дверь и с гулко ухающим сердцем выхожу в неприятную темноту. Лицо закрывают развевающиеся на ветру волосы.
Мы с Мейв молча глядим друг на друга. Губы ее поджаты, ни тени улыбки.
– Вы заходили в комнату Фиби.
– Да.
– Вы видели его фотографию. – В голосе металл.
– Фотографию Люка Линдена. – Его имя я не произносила вслух лет десять.
Со дня моего переезда в город Мейв знала, кто я, однако ничего говорила. Наблюдала. Ждала.
Но чего ради? Меня охватывает паника.
События прошлого так перемешались, так исказились в памяти, что я сама ни в чем не уверена. Правда туманна и переменчива, словно бурлящая извивистая река.
Лгала я?
Или он?
Сенсорные фонари гаснут, дорожку окутывает непроглядный мрак. Где-то позади бурлит, колышется море, с гулким рокотом обрушивая на берег пенные волны. Если обернуться, то увидишь бескрайнее графитовое пространство, усеянное белыми барашками, а в соленом ветре учуешь приближающийся шторм.
На мое запястье ложится кожаная перчатка.
– Я знаю правду.
Слова бьют наотмашь, отбрасывая меня в те далекие годы, когда я была другим человеком, жила в другом городе и верила, что правда всегда одна – этакая прямая полоса: либо черная, либо белая. И никаких полутонов.
Кому бы взбрело в голову назначать совещание с утра пораньше с какой-то студенткой? В таком направлении рассеянно размышляла Эль, следуя извилистым маршрутом к корпусу классических языков и литературы. Пальцы нащупали в сумке пачку жевательной резинки, рот наполнил мятный аромат. Надо изобразить трезвый, собранный вид. Отбросив волосы за спину, Эль двинулась вверх по лестнице в кабинет к Люку Линдену, все еще в возбуждении от ночной вечеринки и бушующих в крови токсинов.
После короткого стука Эль прогуливающейся походкой вошла внутрь и закрыла за собой дверь.
Люк Линден в свежей рубашке, с чистыми волосами распространял запах лосьона после бритья и сигарет. Он выглядел значительно старше парней, с которыми Эль тусовалась ночь напролет в частном доме.
Линден рассматривал ее из-за стола, вероятно, отметив вчерашнее платье, размазанный под глазами макияж и почти выдохшиеся духи.
– Я вижу, веселая выдалась ночка? – поинтересовался он с улыбкой.
– Веселая, – четко артикулируя каждый слог, ответила Эль. – Уэльское регги было только начало.
Она расслабленно, по-домашнему развалилась в пластиковом кресле, будто сидела в кафе с приятелем. Официоз университетского кабинета сильно диссонировал с обстановкой, окружавшей ее ранее, – всего час назад она лежала на диване под мельтешащими лучами стробоскопа, а вокруг танцевала толпа. И как ее сюда занесло?
Почувствовав на себе взгляд Линдена, Эль подняла глаза.
– Улыбаетесь своим мыслям? – спросил он.
Она коснулась губ рукой. Линден смотрел на нее пристально и настороженно, чуть приоткрыв рот. Она явно ему нравилась – смутные догадки Эль подтвердились. Как ни странно, ее охватило легкое разочарование: иногда борьба за приз интереснее самого приза.
Он медленно обнажил в улыбке длинные клыки – точь-в-точь волчий оскал.
Эль едва не клевала носом. Зря она пришла, надо было идти прямиком домой, в кровать. Да и душ с завтраком не помешали бы.
От духоты в кабинете кружилась голова. Эль встала и подошла к дальней стене, где висели цитаты из произведений Шекспира. Ближе всех висела такая:
«Хоть и мала, неистова…»
Сон в летнюю ночь[1]
– А вы? – спросил вдруг Линден вкрадчиво прямо в ухо.
Она и не слышала, как он отодвинул кресло, обогнул стол и приблизился к ней.
Эль стало не по себе. Двусмысленность тона, резкое сокращение дистанции, закрытая дверь… Она хотела отойти, но справа путь перекрывал шкаф для папок, слева стена, а сзади дышал в шею Линден.
Почему несколько недель назад он предложил подбросить ее до дома? Почему преследовал той странной ночью, когда она шла на работу? Что за человек стоял в темноте у железнодорожных путей и смотрел в ее окна? Ответ напрашивался сам собой. Эль похолодела от ужаса.
– Мне нужно…
Крепкие пальцы схватили ее за волосы, намотали прядь на кулак и дернули голову назад. От шока слова застряли у нее в горле. Другая рука, скользнув по бедру, задрала платье и стянула белье.
Шея была так сильно вывернута, что крик «нет!» прозвучал как хриплый шепот. В бедро впивался острый угол металлического шкафа, в нос бил запах мятного зубного эликсира и сигарет…
От оглушающей, пронзительной боли сознание Эль будто отделилось от тела и воспарило к потолку. Взгляд уперся в светильник, где под пластиковым плафоном бился мотылек. Она чувствовала трепет его крыльев в попытках взлететь, мягкое содрогание тельца, бьющегося о неподатливый пластик. Как хотелось, чтобы он нашел отверстие, через которое забрался внутрь! Пустые надежды – он был в ловушке. Эль представила опускающегося ей на грудь мотылька, легкое касание тонких ног, узор пыльцы на темных крыльях, тихо сложенных над ее сердцем… Он умрет, она знала.
Над ухом раздался рычащий вздох, кулак разжался, волосы рассыпались по спине. Линден отступил назад. Вжикнула молния. Лязгнула пряжка ремня. Заскрипело кожаное кресло у стола под тяжестью тела.
В дверь кабинета постучали. Люк Линден улыбнулся Эль и прижал к губам указательный палец.
– Ш-ш-ш…
Сложив руки на стопке бумаг, он громко сказал:
– Войдите!
Секретарь с порога передала сообщение от матери студента. Если бы она зашла в кабинет, то увидела бы бледную, прижавшуюся к шкафу Эль с оголенным плечом, в измятом платье.
– Спасибо, Линн, – вежливо ответил Люк Линден, – пожалуйста, не закрывайте дверь.
Когда секретарь исчезла в коридоре, он жестом пригласил Эль сесть перед ним на прежнее место со словами:
– Итак, что касается вашего реферата…
Это поразило ее больше всего.
Словно сомнамбула, Эль брела через парк Бьют. Звуки окружающего мира оглушали, били по ушам – скрипучий голос прохожего, говорящего по телефону, повизгивание играющего с мячом щенка, шорох грабель, разравнивающих в клумбе черные комья земли.
В общежитии она сразу поднялась к себе в комнату и закрыла дверь на ключ. Под окнами, дребезжа, проехал поезд. Эль опустила шторы, занавесила шарфом большое зеркало и начала раздеваться. Ее трясло. Платье, белье, босоножки – все отправилось в мусорный мешок, крепко потом завязанный на три узла.
В душе Эль терла мылом каждый сантиметр тела, а Клэр барабанила в дверь с криком:
– Давай быстрее! Утонула, что ли?!
Эль поворачивала кран до тех пор, пока вода не превратилась в обжигающе горячие иглы. Она подставляла под поток лицо, глаза, втягивала струи ноздрями, полоскала рот.
После душа она тщательно вытерлась полотенцем и… все. Плана действий у нее не было. Что предпринять теперь? Она пыталась читать книгу, но не смогла. Может, посмотреть в гостиной дневное телешоу? Вокруг кипела жизнь: соседки уходили на лекции, возвращались с занятий, бродили между комнатами и кухней, готовили тосты с сыром и бессчетное количество чашек с чаем. Если кто-то интересовался, что с ней, она отвечала: «Похмелье» – и девушки со смехом расходились по своим делам.
В ту ночь ей не спалось. Бодрствовало и телевидение – всю ночь крутило повторы «Друзей». Закадровый смех, словно шум дрели, вызывал только головную боль.
Утром Эль дождалась, пока соседки уйдут на занятия в университет, надела кроссовки и отправилась гулять – без плана, без маршрута, без определенного направления. Ноги просто шли по тротуарам, сворачивали на тропинки, шагали в тени зданий. Ноги поднялись на мост, миновали доки, бетонный двор, ряд магазинов и, наконец, когда на пятках вздулись мозоли, а лодыжки отекли, остановились.
Эль подняла глаза на высящееся перед ней здание из грубых серых выцветших блоков. Над плоской крышей хлопал флаг, трепещущий на ветру. Взгляд уперся в табличку с надписью: «Полиция» – на английском и валлийском языках.
Эль взошла по бетонным ступеням на крыльцо и толкнула двери. В нос ударил застоявшийся запах пота, разогретой еды и дезинфектора.
Стойка приема посетителей. Пластиковые стулья. Торговый автомат.
Потом комната без окон. Двое полицейских, мужчина и женщина. Мужчина откинулся на спинку стула, пригладил рыжеватую редеющую челку и, внимательно глядя на нее, сказал:
– Это крайне серьезное заявление.
Только после его слов она вдруг осознала, что это именно заявление. Не правда. Не ложь. Просто заявление.
Глава 30
Эль
Мейв сжимает пальцами мое запястье.
– Вы лгали.
Позади нас море, мы стоим лицом к лицу на темной подъездной дорожке, я чувствую биение своего пульса под рукой Мейв.
– Так я думала. Думала, вы все сочинили. Хотели привлечь внимание. – Ее рука безжизненно падает. – Но я ошибалась, верно?
Я растерянно моргаю. Вопрос звучит отстраненно, как риторический.
– Я спросила Люка, что произошло на самом деле, и он, глядя мне в глаза, заявил, что не касался вас и пальцем. – Мейв сглатывает комок в горле. – Я ему поверила. Он ведь мой муж. Я носила его ребенка. На карте стояло будущее нашей семьи. Я не могла не верить.
Я молча слушаю ее монолог.
– А спустя несколько дней вы отказались от обвинений. Ушли с курса. Бросили университет.
Мне вспоминаются косые взгляды однокурсников, перешептывания соседок в стенах общежития.
– Мне никто не верил, – говорю я наконец слабым, едва слышным голосом.
Мейв впивается в меня взглядом.
– Я сказала в полиции, что мне казалось, будто он меня преследует. Что он следил за мной у общежития, – продолжаю я. – Что однажды подвозил меня домой на машине. Он это отрицал. У него нашлось алиби.
