Мой чужой дом Кларк Люси

– Я обеспечила ему алиби.

– Вы солгали ради мужа. – Я понимающе киваю.

– Я работала в библиотеке факультета гуманитарных наук. Толпы молоденьких студенток флиртовали с ним, пытались поразить его у меня на виду. Я слушала их болтовню за книжными стеллажами. – Мейв умолкла и посмотрела мне в глаза. – Знаете, что я однажды услышала? Ваш разговор с подругой. Я стояла неподалеку, складывала на тележку книги. И подруга спросила, хотелось бы вам с Люком переспать.

От последних слов меня охватывает дрожь. Я хорошо помню тот день, помню стоящую поблизости, спиной к нам, библиотекаршу и каждое произнесенное мною слово.

– Я считала, что вы – расфантазировавшаяся девушка. Я так сильно верила мужу, что хотела всем вокруг открыть на вас глаза.

– В каком смысле? – удивляюсь я.

– Я громко обсуждала ситуацию с коллегами, так, чтобы слышали и студенты. Мне хотелось перенаправить ветер симпатий, перетянуть сочувствующих на свою сторону, чтобы люди начали подозревать вас. Сомневаться в ваших словах.

Я потрясенно мотаю головой, до меня начинает доходить…

– Это вы подбросили под дверь общежития конверт, верно?

Мейв, не отводя глаз, кивает и произносит написанное помадой слово:

– Лгунья.

У меня по щекам струятся слезы.

– Когда вы узнали правду?

Она переступает с ноги на ногу, хрустит гравий.

– Спустя четыре года. В библиотеку вдруг прибежала девушка – наверное, выяснила, что я жена Люка, – и закричала: «Ваш муж меня преследует! Скажите ему, чтобы отстал!» По ее словам, они пару раз переспали, а потом он как с ума сошел – принялся следить за ней, ходить по пятам, когда она шла на работу и в общежитие. Сказала, что прижимал ее к стенке.

Во рту появляется привкус желчи.

– И тогда я поняла, что насчет вас он солгал… – горько усмехается Мейв.

Земля уходит из-под ног. Я закрываю рот ладонями, вдыхая из них влажный, теплый воздух.

– Я думала, – шепчу я, – что была не права. Что меня… подвела память, я все не так запомнила. Никто мне не верил. Ни полиция, ни друзья. Я даже родным не говорила – боялась, что и они не поверят.

В полиции явно сомневались в моих словах. Они расспрашивали об алкогольных напитках и наркотиках, о деталях моего наряда, об игривых фразочках, которые я произносила несколько недель назад, – и ни одного вопроса о том, что произошло в кабинете, о том мгновении, когда я сказала «нет». Это так меня потрясло, что я и сама усомнилась, верно ли помню подробности случившегося, нет ли здесь моей вины.

Мне бы, наверное, поверили, если бы я составила стройный, более «правильный» рассказ, немного подправив правду. Не стоило признаваться: «Да, он мне нравился. Да, несколько часов ранее я нюхала кокаин. Да, я флиртовала с ним накануне в баре. Да, я изобразила реверанс на его лекции при всем курсе».

С возрастом я усвоила, что правда – штука скользкая, неоднозначная, и иногда неприглядные части правды лучше занавесить ложью. Это открытие сильно меня изменило: я неверно оценивала ситуации, принимала ошибочные решения, выворачивала факты так, что вернуть их в исходную форму становилось невозможно. Черное и белое превратилось в оттенки серого.

– Я собиралась вас отыскать, сказать, что верю… – медленно произносит Мейв. – Но потом передумала. Испугалась копаться в прошлом – из-за Фиби. Спустя много лет я увидела ваше фото на обложке книг, которые доставили нам в библиотеку, – и не поверила глазам! Известная писательница, автор бестселлера… – Она качает головой. – Вы наладили свою жизнь – Люк не сломал вас.

Я лишь молча прикусываю губу. Откуда ей знать, как сильно повлиял он на мою жизнь!

– Кстати, – добавляет Мейв, – после визита той девушки я от него ушла. Упаковала вещи, забрала из садика Фиби, села в машину и поехала к матери в Корнуолл. Люку оставила записку – предупредила, что пойду в полицию, если вздумает нас разыскивать.

– Он искал?

Она отрицательно мотает головой.

– Мы с ним больше не виделись.

– А потом он утонул, – добавляю я.

Мейв засовывает руки в глубокие карманы пальто.

– Это было самоубийство.

Мои глаза округляются.

– В день его смерти на адрес матери пришло письмо. От Люка. Он писал, что не может так жить, что в нем соседствуют два разных человека: добропорядочный семьянин и, как он выразился, «другой». Я не рассказывала полиции о письме. Вообще никому не говорила – ни матери, ни Стивену, ни, разумеется, дочери. – Она умолкает и смотрит мне в глаза. – Я не хочу, чтобы Фиби узнала, кем он был на самом деле. Никогда. Для нее Люк Линден – любящий отец, который трагически погиб. Вот и вся история. – Она вздыхает. – Я понимаю, вы ничего мне не обязаны, но… прошу… умоляю… оставим все, как есть.

А я думаю о сохраненном в ноутбуке черновике – истории о девушке, которой никто не верил. О мужчине, который злоупотребил своим положением. О его беременной жене. О сценах, над которыми трудилась, которые оттачивала… и проживала.

– Обещайте! – повторяет Мейв.

Глава 31
Эль

Наведите на героев объектив. Отрегулируйте угол обзора так, чтобы показать – или разоблачить – их истинное лицо.
Писательница Эль Филдинг

Передо мной расстилается бескрайняя, мерцающая в слабом утреннем свете гладь моря. Штиль. Высокие стебли травы за спиной ни дрогнут, ни шелохнутся. На песке застывают отпечатки ног. Воздух неподвижен и тих, время будто остановилось, и я в плену этой неподвижности.

Сбросив полотенце, я с трудом захожу в воду. Море расступается и смыкается, заключая меня в ледяное объятие. Дыхание выходит из-под контроля, мышцы сокращаются, деревенеют. Борясь с холодом, я беспорядочно дергаю руками и отчаянно молочу ногами.

В преломляющемся свете конечности под водой кажутся далекими и призрачно бледными.

Понемногу, хотя и дольше обычного, я наконец ловлю ритм. С каждым гребком, с каждым толчком дыхание начинает выравниваться, а мысли – проясняться.

Я думаю о Люке Линдене. Открытая вода – мое пространство, мои условия. Куда бы завела меня жизнь, если бы мне поверили… Если бы я себе верила… Осталась бы я в университете? Получила бы диплом? Встретила бы Флинна? Отправилась бы путешествовать? Отважилась бы на аборт? Или вообще рассуждала бы иначе, имей я уверенность в себе и своих решениях? А если бы в моей жизни не было никакого Люка Линдена? Кем бы я стала?

Размышления плавно возвращаются к неоконченной рукописи. Историю о девятнадцатилетней девушке и преподавателе в вельветовом пиджаке я вытянула из темных, потаенных глубин, о которых никогда не говорила вслух.

В памяти всплывает просьба Мейв.

Я не собираюсь ранить чувства Фиби. Место действия и имена вымышлены, хронология событий изменена. Читатели сочтут сюжет фантазией автора. Только нам с Мейв известно, что на страницах – правда. В конце концов, это моя история. Мне решать, как ее рассказывать.

Энергично работая ногами, я плыву к берегу.

Теперь я точно знаю концовку романа.

Столько мучений, погони за неуловимым, столько беспокойных снов, измятых-изорванных блокнотных страниц – и, наконец, вечно ускользающая книга распахивает передо мной дверь, показывая, как сплетаются нити.

На завершение работы у меня два дня.

С влажными волосами, босиком, я взбегаю по деревянным ступеням на верхний этаж, толкаю дверь в кабинет и, не обращая внимания на морской простор за окном, усаживаюсь за стол. Я охвачена жаром вдохновения, внутри меня будто вспыхнул фонарь, даже кофе не нужен.

Где-то внизу звонит телефон. Пусть звонит – я поглощена историей, для окружающего мира меня пока не существует.

Как медленно загружается компьютер! Кончики пальцев горят, приплясывают в нетерпении… Я открываю папку «Автор», щелкаю мышкой значок рукописи… и моим глазам предстает белый лист.

Кручу вниз – пустой документ.

Растерянно таращусь на экран. Не может быть. Я писала вчера целый вечер. Наверное, ошибка режима доступа к файлу.

Закрываю папку, снова открываю.

Вордовский документ на месте. Щелкаю на иконку. На экране пустые страницы.

Меня накрывает паника. Все хорошо, успокаиваю я себя. Текст автоматически сохраняется в Облако. Кроме того, у меня есть папка «Корректировки» для предыдущих версий, где можно отследить изменения при правке.

Однако эта папка тоже пуста – ни черновиков, ни даже первого наброска.

Зубы непроизвольно прикусывают губу. В памяти всплывает таинственный эфир в «Фейсбуке» из пустого кабинета. Как будто здесь кто-то был.

Вспотевшими ладонями я забиваю пароль в Облако; у меня дурное предчувствие, что рукописи не окажется и здесь.

Нажимаю на «Автор, Книга 2».

Пусто.

Открываю дубль папки «Корректировки». Пусто.

Везде пусто, пусто. ПУСТО!

Я хлопаю по столу с такой силой, что из стакана выплескивается вода.

Спокойствие… Надо хорошенько подумать…

Я пытаюсь побороть накатывающий ужас. Делаю несколько глубоких вдохов, сжимая и разжимая ребра. Произошла ошибка. Просто ошибка. Мой роман где-нибудь найдется. Компьютер мог поймать вирус, который уничтожил все файлы, вплоть до копий. Работа сохранена. Я точно сохраняла. Где-то лежит.

Раз в неделю я отправляю черновик себе на почту, значит, документ есть на сервере, не только на жестком диске. Это надежное место. Последние несколько дней я, правда, его не пересылала, но, по крайней мере, одна из последних версий точно там, в архиве, среди отправленных писем.

Я открываю электронный ящик и, не обращая внимания на горы новых сообщений, перехожу в папку «Архивы».

– Нет… – шепчу я, глядя на пустой экран.

В папке ничего нет, ни единого письма. Перехожу в «Отправленные» – тоже пусто.

Ошарашенная, я внимательно прочесываю папку «Удаленные», затем «Корзину» – ни одного сообщения от меня.

Я резко отталкиваюсь от стола, встаю и начинаю ходить из угла в угол. Пальцы то сжимаются в кулаки, то разжимаются. Что это значит? Как так получилось?

Я вообще писала чертов роман? Или… воображение разыгралось?

Безумная мысль вызывает у меня смех. Разумеется, писала! И вчера писала. Я жила в нем. Дышала им. Сидела на этом самом месте, добавляла сцены, редактировала, тянула сюжет к концу.

Я написала книгу. И она исчезла.

Мейв. Мысль о ней прогремела в голове как выстрел.

Когда она требовала не рассказывать Фиби о Люке Линдене, в ее голосе звенел металл. Не она ли удалила рукопись?

Ради мужа Мейв сфальсифицировала алиби и смешала мое имя с грязью. На что она способна ради дочери?

В библиотеке я на несколько минут отходила от ноутбука – Мейв успела бы прочитать пару сцен и сделать вывод, что роман публиковать нельзя.

Я с силой прижимаю к глазам ладони. Думай, думай… Может, это Мейв арендовала дом под именем Джоанны с фейкового профиля? Не замешан ли тут ее муж, капитан полиции Стивен Карт? Мысли крутятся быстрее и быстрее, однако логичная цепочка не выстраивается.

Надо поговорить с Мейв. Немедленно.

Я бегу вниз по лестнице, сую ноги в ботинки, сдергиваю с крючка пальто, торопливо продеваю руки в рукава и, запахивая на шее воротник, нащупываю пальцами плотный, мягкий комок.

Черт, что там?

Дом оглашает мой истошный вопль.

Я лихорадочно расстегиваю пуговицы, рву с себя пальто, выпутываю из рукавов руки, толкаю входную дверь и выбрасываю его за порог. Смятая ткань безжизненно падает на крыльцо.

Захлопнув дверь, с колотящимся сердцем, обхватив руками горло, я замираю в прихожей.

К пальто был приколот мотылек – мертвый, со сложенными, усеянными пыльцой крылышками.

Из горла вырывается отчаянный крик, дрожащие ноги подгибаются. Я вжимаюсь в стену – и тут же испуганно оборачиваюсь на непонятный шелест. Никого. Лишь мое всхлипывающее, прерывистое дыхание.

Взгляд скользит по зеркалу – я бледна как привидение. Да и лицо изменилось: скулы торчат, глаза запавшие. Трогаю лоб: нет ли температуры? Нет, холодный.

Кстати, на собрании книжного клуба мое пальто вешала на деревянную стойку Мейв. Не ее ли рук дело? Или кого-то другого из присутствующих? Всему клубу известно о моей моттефобии.

Я зажмуриваюсь. Может быть, это разыгравшееся воображение? В голове один за другим всплывают мои недавние промахи: забытые записи на выступлении в библиотеке, льющаяся вода в ванной, опоздание на похороны, ситуация с якобы запертым на ключ кабинетом…

Я открываю глаза. Ну же, иди! Смелее! Пальцы поворачивают дверную ручку. На ступеньке лежит испачканное пальто. Осторожно, очень медленно я нагибаюсь, словно опасаясь, что оно внезапно оживет. Воротник завернут. Необходимо убедиться, что мне не померещилось. Я поддеваю ткань ногой, присматриваюсь.

Вот он, на воротнике, мертвый мотылек – тускло-коричневые крылышки, черно-розовое тельце. Приколот булавкой в то самое место, где раньше была брошь.

Это не разыгравшееся воображение.

Это реальность.

Глава 32
Эль

– Можешь приехать? – шепчу я в трубку.

– Еду! – Ни колебаний, ни вопросов.

Спустя пятнадцать минут на пороге стоит Фиона с моим пальто через руку.

– Разбираешь гардероб?

Я пячусь в глубину прихожей.

– Взгляни на воротник.

Сестра подносит пальто к глазам и морщится.

– Что за чертовщина?

– Кто-то прицепил это.

– Не болтай ерунды… – Заметив выражение моего лица, она осекается.

– Оставь на улице, – распоряжаюсь я.

Затащив ее в дом, я торопливо рассказываю историю об исчезнувшем черновике. Выпаливаю на одном дыхании – и сама понимаю, насколько нелепо звучат объяснения.

Наконец Фиона вскидывает руки, останавливая мой поток слов.

– Мне надо самой посмотреть. Покажи компьютер.

С наморщенным лбом сестра глядит в монитор, изучая пустые документы, еще недавно заполненные текстом.

– Не понимаю… – бормочет она.

Наконец-то доказательства налицо – другой человек видит то же, что и я.

Покачав головой, она недоуменно произносит:

– Я просто не понимаю…

– Ну и как такое могло случиться?

Мы спускаемся вниз.

Уже сгустились сумерки, но в кухне почему-то чересчур светло – да все чересчур: и стук моих шагов по доскам полов, и тиканье часов, и грохот волн за открытым окном.

Я говорю и хожу, хожу и говорю.

Фиона молча за мной наблюдает.

– Завтра срок сдачи, а у меня нет книги. Даже завалящей главы из книги нет! – В ужасе мотая головой, я перечисляю последствия: – Роман должен выйти летом. Уже назначен выпускающий редактор, разработана программа по выпуску. Команда художников на низком старте, готова заниматься обложкой. Получается, время и деньги потрачены впустую! В издательстве не захотят иметь со мной дела. Разорвут контракт. Я потеряю дом. Да все потеряю!

Сестра тем временем достает из холодильника молоко, потом вынимает из нижнего шкафчика миску. Собирается приготовить горячий шоколад, как когда-то в нашем детстве мама.

– Садись!

Я послушно опускаюсь на табурет. Фиона звенит посудой, высыпает в миску шоколадный порошок, роется в ящичке в поиске деревянной ложки… Это так умиротворяет.

– Как, по-твоему, что вообще происходит? – спрашиваю я наконец.

Мне хочется, чтобы сестра развеяла тревогу своими фирменными язвительными шуточками, но она отводит глаза. Только теперь до меня доходит…

– Ты мне не веришь! – Голос дрожит, я цепенею.

Медленно обернувшись, Фиона внимательно глядит мне в лицо, словно пытается в нем что-то высмотреть.

– Ты думаешь, я сама приколола к пальто дохлого мотылька?! Сама удалила рукопись? – Я вцепляюсь в гранитную стойку так, что белеют кончики пальцев.

После короткой паузы сестра говорит:

– Эль, а зачем? Зачем кому-то делать тебе гадости? – И выжидающе смотрит.

«Потому что я этого заслуживаю», – проносится у меня в голове.

На глаза наворачиваются слезы.

– Я не хочу здесь сегодня ночевать.

Фиона понимающе кивает.

– Я постелю тебе на диване.

– Спасибо.

Она отправляет Биллу короткое сообщение, предупреждая, что намечается гостья, и кладет телефон на стойку.

– Поедешь на моей машине?

– Нет, на своей, следом. Нужно кое-что упаковать.

– Эль, все будет хорошо.

Я согласно киваю и сглатываю комок в горле.

Она передает мне деревянную ложку.

– Помешай пока. Я в туалет.

Прислонившись к большой плите, я меланхолично мешаю шоколад. От тепла и чудесного аромата на меня накатывает усталость, хочется просто закрыть глаза, уснуть – и гори оно все огнем.

Кухню оглашает громкий телефонный звонок – Фионин мобильник.

– Я отвечу! – кричу я, проводя пальцем по экрану. – Алло?

– Это номер Фионы Хенли? – осведомляется незнакомый женский голос.

– Да, я ее сестра, Эль.

– Эль, которая хозяйка дома на вершине скалы?

– Она самая…

– Это Джоанна Элмер. С сайта аренды недвижимости. Я собиралась…

– Джоанна?! – переспрашиваю я. Меня переполняет неописуемая радость: Джоанна и правда существует! – Я пыталась с вами связаться, – выпаливаю я. – Писала вам, но аккаунт оказался заблокирован.

– Да. Меня взломали. Крайне неприятно.

У нее прекрасное, четкое произношение хорошо образованного человека – голос идеально подходит фотографии из профиля. Мрачные мысли о загадочном незнакомце-арендаторе улетают на своих черных крыльях прочь. В моем доме останавливалась Джоанна со своей семьей!

– Я рада, что удалось с вами связаться, – говорит она, но в ее тоне сквозит напряжение. – Мои друзья часто пользуются этим сайтом аренды жилья, они объяснили, что я напрасно оставила за дом всю сумму. Мне не хочется создавать проблем… Разумеется, надо было думать раньше, но столько всего навалилось разом, что мысли переключились на другое. Я уверена, вы поймете. Словом, я перечитала условия аренды. Там четко сказано, что при отмене брони за двадцать четыре часа до заезда пятьдесят процентов суммы возвращается. – Она глубоко вздыхает. – Мы отменили бронь даже раньше, за двадцать шесть часов, если уж быть точным. Я проверила.

– Отменили бронь? – У меня падает сердце.

– Да. Когда я позвонила, ваш управляющий даже не упомянул о частичном возврате оплаты.

Я непонимающе гляжу в миску, кончик деревянной ложки облеплен молочной пенкой.

– То есть вы не заезжали в дом на вершине скалы? – уточняю я.

– Я все объяснила вашему управляющему, – с едва заметным раздражением повторяет Джоанна. – Невестка попала в больницу с аппендицитом, и нам пришлось ехать в соседнее графство присматривать за ее детьми, а…

– И вы рассказали об этом моей… Фионе?

– Да. Она ответила, что ничего страшного, и вообще была очень любезна. Однако она ни словом не упомянула о возврате денег. Перенести даты тоже не предлагала. А я и не спросила – столько неприятностей обрушилось. Только сейчас думаю, что это… э-э… не очень честно.

Я холодею от ужаса. Если Джоанна с семьей сюда не заселялась, почему Фиона ничего не сказала? Она присвоила деньги за аренду себе?

Нет, конечно, нет. Оплата поступила прямиком на мой счет, я видела перевод в онлайн-выписке.

Тогда почему?

В тот вечер, когда я вернулась из Франции, дом выглядел практически таким же, каким я его и покинула – в чистоте и порядке. Осталось только кое-что из вещей семейства Джоанны: детский крем от потницы, игрушечный жираф и воск для волос. Если Джоанна там не останавливалась, чьи это вещи?

– Возврат денег? – Я сосредотачиваюсь на звонке – Джоанна ведь ждет ответ. – Да… разумеется, вы можете получить сумму обратно. Сейчас же займусь переводом.

Звонок завершен. Я кладу телефон сестры на стойку.

Над головой раздается стук Фиониных шагов. Разве она не в туалете? Над кухней туалета нет – только спальня. Моя спальня.

Шаги шелестят по лестничной площадке, спускаются по ступеням. С бешено колотящимся сердцем я стою у барной стойки.

– Кажется, телефон звонил? – На кухню заходит Фиона.

– Это мне звонили.

Сестра внимательно на меня смотрит.

– Все в порядке?

Быстро кивнув, с натянутой улыбкой, я возвращаюсь к миске на плите.

– Ты поезжай. Я выпью шоколад, соберу вещи и сразу к вам.

Фиона подходит сзади и, склонившись над плечом, так что наши щеки почти соприкасаются, говорит:

– Ну вот… Ты все испортила.

Я цепенею.

– Не получится шоколад. У тебя молоко подгорело.

Не зажигая свет, я быстро поднимаюсь на лестничную площадку и приникаю лицом к окну: сестра направляется к припаркованному на подъездной дорожке автомобилю. Между губ с тихим свистом выходит выдыхаемый воздух, оставляя на стекле облачко конденсата.

Почему же Фиона не сказала, что Джоанна отменила бронь?

Однако в доме, несомненно, кто-то жил. Возможно, сестра пересдала его другим людям, а деньги оставила себе?

Или другой вариант: Дрейк во время моего отъезда гостил у родителей Билла, Фиона была предоставлена самой себе. Может, после отмены брони именно она сюда заселилась?

Сестра садится в машину, а я вспоминаю замечание Энид о человеке, стоявшем у окна в кабинете.

Фиона?

В детстве она любила заходить в мою комнату и между делом рыться в вещах: листала тетради, крутила в руках пенал, рассматривая на нем рисунки, читала мои письма подруге – словом, вела себя так, будто это все принадлежало ей.

Представляю, как разыгралось ее любопытство, если она забралась в кабинет! Ходила здесь, разглядывала на полках книги, открывала ящики… И что потом? Как далеко она зашла?

Перед глазами всплывает процарапанное на ножке стола слово «Лгунья» – и по спине бегут мурашки.

В голове пульсирует одна мысль: «Она докопалась до правды».

Рысью, через две ступеньки, я взлетаю на верхний этаж, хлопаю ладонью по выключателю, подбегаю к дубовому сундуку и, распахнув крышку, начинаю выгребать содержимое: журналы, дневники, блокноты… Мне нужна потертая коричневая папка в мягком кожаном переплете.

Отбрасываю в сторону связку открыток от Флинна, старые диски, блокнот в полароидных картинках, скоросшиватель с геометрическим узором в виде ромашек.

Где же она?

Должна ведь быть здесь, на дне сундука, под журналами и фотоальбомами. Я не заглядывала в нее несколько месяцев – так проще воображать, что ее не существует.

Пол вокруг усеян письмами, снимками и дневниками. Наконец я замечаю погнувшийся мягкий уголок кожи. Она все-таки на месте! Прямо камень с души!

Я тяну папку к себе. Какая-то она легкая. Тонкая.