Всего одно злое дело Джордж Элизабет
– Я укладывал вещи, когда услышал ваш голос.
Лукка, Тоскана
Никодемо Трилья спокойно воспринял известие о смерти Анжелины Упман. Да, жалко, ну и что? Его заданием было расследовать похищение ребенка, а Никодемо никогда не отступал от своих заданий. До тех пор, пока ему не скажут, что между двумя этими событиями есть какая-то связь, он будет считать, что ее нет. Сальваторе знал о такой особенности этого человека. Туннельное видение Никодемо было легендарным, что делало его очень удобным для il Pubblico Ministero – и совершенно невыносимым для всех, кто с ним работал. Но сейчас это туннельное видение могло сработать на пользу Сальваторе.
В целях безопасности Ло Бьянко встречался с Цинцией Руокко на нейтральной территории. Пьяцца Сан Микеле была забита столиками кафе, смотрящими на белый Chiesa di San Michele in Foro[326], а в этот день людей привлекал еще и рынок одежды секонд-хенд, расположившийся у его южного придела. Поэтому площадь была полна как гостями Лукки, так и ее жителями, выискивающими дешевую одежду. Таким образом, его встреча с Цинцией пройдет незамеченной, что для Сальваторе было важным.
Лоренцо Мура сообщил ему о внезапной смерти Анжелины Упман поздно вечером накануне. Мужчина появился в Торре Ло Бьянко – старший инспектор не делал секрета из своего жилища – и бросился вверх по ступеням, после того как мать Сальваторе указала ему дорогу. Сальваторе наслаждался своим традиционным caffe corretto, когда шаги, громыхающие по лестнице, заставили его отвернуться от вида города.
Мура выглядел и вел себя как ненормальный. Сначала Сальваторе не понимал, о чем он говорит. Когда Лоренцо закричал: «Она мертва! Сделайте же что-то! Он убил ее!» – и стал в рыданиях колотить себя руками по голове, Сальваторе уставился на него в полном недоумении. Первая его мысль была о девочке.
– Кто? Как? – спросил он.
Лоренцо пересек крышу и схватил его за руку, промяв его мышцы чуть ли не до кости.
– Он сделал все это с ней. Он ни перед чем не остановится, чтобы заполучить своего ребенка. Вы что, не видите? Я знаю, что это он.
И тут Сальваторе понял то, что должен был понять, как только увидел Лоренцо. Тот говорил об Анжелине. Каким-то образом Анжелина умерла, и горе Муры совсем лишило его мужества. «Но как могло так случиться, что женщина умерла?» – спросил себя Сальваторе. Обращаясь к Лоренцо, он сказал: «Присаживайтесь, синьор», – и провел его к деревянной скамейке, стоящей на краю клумбы в середине крыши.
– Рассказывайте, – проговорил старший инспектор, подождал, пока Лоренцо успокоится и сможет рассказать ему, что же случилось.
«Анжелина очень ослабла, – рассказал Мура. – Стала впадать в подобие летаргического сна. Ничего не могла есть. Отказывалась уйти с веранды. Но продолжала заявлять, что скоро поправится. Она все время повторяла, что ей просто надо восстановить силы после всего этого ужаса, произошедшего с Хадией. А потом, в один прекрасный день, ее не смогли разбудить после pisolino. Вызвали «Скорую помощь». Она умерла на следующее утро в больнице».
– Это всё он сделал! – кричал Лоренцо. – Сделайте же что-нибудь, ради любви к Господу!
– Но, синьор Мура, – сказал Сальваторе, – почему же вы думаете, что кто-то может быть в этом замешан, не говоря уже о профессоре? Он же в Лондоне. И уехал уже давно. Скажите, а что говорят врачи?
– Да какое имеет значение, что они говорят! Он ее чем-то накормил. Что-то ей дал. Отравил ее, отравил воду у нас в доме, так, чтобы она умерла уже после того, как он уехал в Лондон.
– Но, синьор Мура…
– Нет! – закричал Лоренцо. – Я чувствую! Чувствую… Он притворился, что помирился с Анжелиной. Ему это было просто, потому что он все равно уже убил ее, и то, что он ей дал, уже было в ней, ожидая… просто ожидая… А когда он уехал, она умерла, и вот что произошло, и вы должны с этим что-то сделать.
Сальваторе обещал, что попытается выяснить, что произошло. И Цинция Руокко была его первой попыткой. Такая внезапная смерть… Они будут обязаны произвести вскрытие. Анжелина Упман находилась под наблюдением врача, это правда, но наблюдали ее по поводу беременности, и ее лечащий врач, естественно, никогда не подпишется под тем, что его пациентка умерла от беременности. Поэтому он, Ло Бьянко, встретится и поговорит с Цинцией Руокко, медицинским экспертом.
Сальваторе встал, когда увидел Цинцию, идущую по заполненной туристами площади. Боже, подумал он со своей обычной реакцией на нее, такая красавица – и режет трупы. Какое же сердце должно биться в ее груди…
Руокко относилась к женщинам, которые могут изуродовать свою красоту, а потом выставлять напоказ это уродство. На ней было платье без рукавов, поэтому следы кислоты, которую она вылила на свою руку, были хорошо видны. Эти шрамы позволили ей избежать свадьбы в Неаполе, на которой настаивал ее отец. Она об этом никогда не говорила, но Сальваторе проверял ее прошлое и возможные связи с каморрой. Было совершенно ясно, что Цинция Руокко никому не позволяет распоряжаться своей судьбой.
Сальваторе поднял руку, чтобы привлечь ее внимание. Женщина быстро кивнула и направилась к нему, не обращая внимания на те взгляды, которые бросались сначала на ее лицо и фигуру, а затем – на уродливые шрамы на ее руке. Она пожертвовала рукой, когда использовала кислоту. Рукой, но не лицом. В тот момент Цинция была в отчаянии, но она никогда не была дурой.
– Спасибо, что встретилась со мной, – сказал Сальваторе. Руокко была занятой женщиной, и то, что она нашла время повидаться с ним на площади, было жестом дружбы, который он не забудет.
Цинция села и взяла сигарету, которую предложил ей Ло Бьянко. Он зажег спичку, дал прикурить ей, прикурил сам и кивнул официанту, скучавшему у двери, которая вела внутрь кафе к витрине с выпечкой. Когда тот подошел, Цинция посмотрела на часы и заказала cappuccino. Сальваторе заказал еще один caffe macchiato, и оба они отказались от предложенных пирожных.
Цинция откинулась на стуле и осмотрела площадь. Наискосок от них, под верандой, гитарист, скрипач и аккордеонист расставляли свои пюпитры, готовясь к трудовому дню. Недалеко от них то же самое делали venditore dei fiori[327], заполняя ведра букетами.
– Вчера вечером ко мне пришел Лоренцо Мура, – сказал ей Сальваторе. – Что удалось узнать?
Цинтия затянулась сигаретой. Как и другая женщина, на которую она была так похожа, Руокко делала курение красивым. Ей надо бросать, как и ему. Они оба умрут от курения, если не будут за этим следить.
– Ах, синьора Упман? – сказала она. – У нее отказали почки. У нее в принципе были проблемы, но беременность… – Она аккуратно стряхнула пепел в пепельницу, стоявшую в середине стола. – Врачи ничего не знают наверняка. Мы отдаем свою судьбу в их руки, вместо того, чтобы просто прислушаться к тому, что говорят нам наши организмы. Ее врач слышал от нее о симптомах: тошнота, диарея, обезвоживание… Он решил, что во всем виновата несвежая пища, в сочетании с утренним токсикозом. В любом случае синьора Упман находилась в деликатном состоянии, когда организм наиболее подвержен заболеваниям; в конце концов, это мог быть какой-то микроб. Дай ей много питья, проверь семью, проведи парочку тестов, а пока, просто для страховки, пропиши ей антибиотики. – Она опять затянулась сигаретой и стряхнула пепел в пепельницу. – Я думаю, что он убил ее.
– Синьор Мура?
– Я говорю о враче, Сальваторе.
Он молчал, пока официант сервировал кофе. Парень не упустил случая заглянуть в декольте Цинции и подмигнул Сальваторе. Тот состроил недовольную гримасу, и официант поспешно исчез.
– Каким образом? – спросил старший инспектор.
– Думаю, своим лечением. Только подумай, Сальваторе: беременная женщина попадает в больницу. Она рассказывает о симптомах своему врачу. В ее организме ничего не задерживается. Она слаба и обезвожена. В ее стуле видна кровь, а это указывает на то, что с ней происходит нечто большее, чем просто утренний токсикоз. При этом никто больше в семье не болеет – а это важный момент, друг мой, – и ни у кого больше не наблюдается схожей симптоматики. Итак, врач делает предположение и, основываясь на этом предположении, прописывает лечение. В обычных условиях это лечение ее не убило бы. Оно, наверное, не вылечило бы ее, но уж точно не убило. Ее состояние улучшается, и она возвращается домой. А затем болезнь возвращается с удвоенной, с утроенной силой. А потом она умирает.
– Яд, – предположил инспектор.
– Может быть, – ответила Руокко, вид у нее был задумчивый. – Но я не думаю, что это был тот яд, который мы подразумеваем, когда произносим само это слово. Понимаешь, для нас яд – это что-то привнесенное извне: в еду, питье, воздух, которым мы дышим, в другие вещества и предметы, которые мы используем в нашей обычной жизни. Мы не думаем о яде, как о чем-то, что производит наш организм из-за ошибки врачей, этих сомнительных специалистов, которым мы так верим.
– Ты хочешь сказать, что какие-то действия врачей активировали яд в ее организме?
– Именно это я и хочу сказать, – кивнула Цинция.
– И такое возможно?
– Я считаю, что да.
– А это можно доказать? Мы можем представить синьору Муре доказательства, что никто не виноват в том, что произошло? То есть что никто ее не травил. Это можно доказать?
Цинция посмотрела на него и погасила сигарету.
– Ох, Сальваторе, – сказала она. – Ты неправильно меня понял. Что никто не виноват в ее смерти? Что это просто была ужасная ошибка со стороны ее врачей? Друг мой, я совсем не это имею в виду.
Май, 11-е
Лукка, Тоскана
Анжелина не была католичкой, но семья Мура обладала таким большим влиянием в городе, что ей устроили отпевание в католическом храме и погребение на городском кладбище в Лукке. Сальваторе приехал на похороны из уважения к семье Мура и потому, что хотел показать Лоренцо, что он действительно занимается смертью женщины, которую тот любил и которая носила под сердцем его ребенка. Однако у старшего инспектора была и другая причина появиться на кладбище: он хотел понаблюдать за поведением присутствующих. Оттавия Шварц расположилась на большом расстоянии от могилы и тоже наблюдала. Ей было приказано тайно сделать фотографии всех присутствовавших.
Они как бы разделились на три лагеря: семейство Мура с друзьями и знакомыми, Упманы и Таймулла Ажар. Лагерь Мура был самым многочисленным и вполне соответствовал численности самой семьи и всему тому времени, что они жили в Лукке и пользовались в ней влиянием. Лагерь Упманов состоял из четырех человек – родителей Анжелины, ее сестры – разительно похожей на нее сестры-двойняшки, – и мужа сестры. В лагере Таймуллы Ажара было два человека – он и его дочь. Бедная девочка окончательно запуталась и совершенно не понимала, что случилось с ее мамой. У могилы она цеплялась за пояс отца. На ее лице было написано полное непонимание происходящего. Насколько она знала, у ее мамочки болел животик, когда она лежала в шезлонге на веранде. Мамочка заснула и не проснулась, а потом она умерла.
Сальваторе подумал о его собственной Бьянке, почти такого же возраста, как и Хадия. Он молился, глядя на эту маленькую девочку: Боже, пусть ничего и никогда не случится с Биргит. «Как девятилетняя девочка сможет пережить такую потерю?» – спрашивал он себя. А этот бедный ребенок… Сначала похищенный с mercato, затем отвезенный на виллу Ривелли, чтобы жить там с полусумасшедшей Доменикой Медичи, а теперь еще и вот это…
Эти мысли опять привели Ло Бьянко к пакистанскому профессору. Сальваторе посмотрел на торжественное лицо Таймуллы Ажара и подумал обо всех тех происшествиях, которые привели к нынешней ситуации, когда его дочь держится за его пояс около могилы матери. Она вернулась к нему, к ее единственному родителю. Больше не будет никакого дележа, никаких приездов и отъездов в Лондон, посещений, которые всегда кажутся слишком короткими. Была ли нынешняя ситуация результатом случайного совпадения ужасных, но не связанных между собой событий, или это было тем, чем казалось сейчас: удобным разрешением спора по поводу воспитания единственного ребенка?
Было понятно, что Лоренцо Мура уверен в последнем, и его пришлось удерживать от стычки с Ажаром прямо у свежей могилы. Его удерживали сестра и ее муж.
– Stronzo! – кричал он. – Ты хотел, чтобы она умерла, и вот ты добился своего! Ради бога, кто-нибудь, сделайте же с ним что-нибудь!
Это было недостойное поведение на краю могилы, но оно было вполне в духе Лоренцо. Он всегда был страстной натурой. А сейчас, потеряв любимую женщину и своего нерожденного ребенка… и будущее, спланированное для них двоих и разрушенное в одно мгновение… Англичане, присутствовавшие на службе и у могилы, всегда будут поджимать губы в подобных обстоятельствах. Но итальянец? Нет. Горе надо выплеснуть, на него надо как-то реагировать… Это было естественно. Молчаливость и скрытность в подобных обстоятельствах – вот что было не по-человечески. Сальваторе не хотел только, чтобы ребенок Анжелины Упман все это видел и слышал.
Семья Мура, по-видимому, считала так же. Его сестра оттащила Лоренцо от могилы, а мать спрятала его голову на своей необъятной груди. Вскоре несчастного окружили родственники и единой группой, как в строю, стали двигаться в сторону парадных ворот кладбища, где они оставили свои машины.
Семья Упман подошла к Таймулле Ажару. Английский Сальваторе не позволял ему понять, что говорилось, но он мог хорошо читать по их лицам. Они ненавидели этого мужчину, который прижимал к себе ребенка, рожденного их умершей дочерью. На девочку они смотрели, как будто та была какой-то диковиной. На него они смотрели с выражением ненависти. По крайней мере, родители Анжелины. Ее сестра протянула руку к ребенку, но Ажар прикрыл девочку собой.
– Вот так все и закончилось, – сказал отец Анжелины пакистанцу. – Она умерла, как жила. Надеюсь, что так же умрете и вы. И очень скоро.
Его жена посмотрела на Хадию и хотела что-то сказать, но муж взял ее за руку и повел в том же направлении, в котором удалилась семья Мура.
– Мне жаль, что все так закончилось, – сказала сестра-близнец. – Вы должны были дать ей то, чего она больше всего хотела. Думаю, что теперь вам это ясно. – И она тоже ушла.
Вскоре Сальваторе остался вместе с Ажаром и его дочерью у свежей могилы. Он не хотел, чтобы маленькая Хадия слышала то, что он хотел сказать ее отцу. Она и так уже всего наслышалась, и ей совсем не надо было знать, что ее отца в чем-то подозревают.
– …Тебе надо понять некоторые вещи, Сальваторе, – так Цинция начала свой рассказ на пьяцца Сан Микеле. – В кишечнике этой женщины была обнаружена очень странная вещь. Об этом никто не хочет говорить, но называется она биопленкой.
– И что это такое? Это может причинить вред?
– Это колония бактерий, – сказала Руокко и сложила свою руку лодочкой, как будто пытаясь пояснить свои слова. – Состав этой колонии был абсолютно уникальным. Он был… Сальваторе, он был тщательно подобран. Он не должен был находиться в ее кишечнике, это ты должен понять, мой друг. Он вообще не должен существовать. И в то же время они – бактерии – должны быть в желудке каждого человека.
Сальваторе совершенно запутался. Они не должны были быть в кишечнике. Они не должны были существовать, но в то же время они должны быть. Что это еще за медицинская загадка?
– Так она умерла не от того, что у нее отказали почки? – спросил он.
– Si, si. Умерла она именно от этого. Но механизм смерти был искусственно запущен.
– Этой… как ты ее назвала?
– Биопленкой. Смотри – биопленка в ее кишечнике начала процесс. А убили ее уже токсины.
– В таком случае ее отравили.
– Ее отравили, si. Но так, что врачи не смогли этого сразу же определить, потому что она уже была больна. Это было очень умно рассчитано. Кому-то или очень повезло, что такой способ случайно сработал, или кто-то все очень тщательно продумал. Понимаешь, в обычной ситуации все решили бы, что смерть последовала от естественных причин, тем более что она уже болела. Но в этой смерти нет ничего естественного. Это была искусственная цепная реакция, такая же неизбежная, как эффект домино.
И у Сальваторе появилась новая работа. Он подошел к Ажару, чтобы сделать ее.
Чолк-фарм, Лондон
Барбара следила за временем. Придя домой после работы, она немедленно отправилась в квартиру Ажара. Он собирался вернуться в Лондон сразу же после похорон Анжелины и привезти с собой Хадию. Девочке было лучше вернуться в привычную обстановку, в которой она находилась всю свою жизнь, за исключением последних нескольких месяцев. Но они все еще не появились.
Сначала Барбара не беспокоилась. Похороны были назначены на утро, но после них должен был быть какой-то прием, правда? Люди захотят воспользоваться возможностью выразить свои соболезнования и сказать осиротевшим, что жизнь продолжается. После этого надо будет упаковать вещи Хадии, если те еще не упакованы, а затем ехать в Пизу. Потом ожидание в аэропорту и сам перелет, поэтому в лучшем случае они появятся не раньше вечера.
Но наступил вечер, и спустилась ночь, а Ажара с Хадией все еще не было. Снова и снова Барбара выходила из своего бунгало и проходила к зданию, думая, что они вернулись, но по какой-то причине не дали ей знать. Наконец, в половине десятого, Барбара набрала мобильный Ажара.
– Как все прошло? – спросила она. – Где вы сейчас?
– Все еще в Лукке, – ответил он. Его голос звучал измученно, когда он добавил: – Хадия спит.
– А-а-а. Я тоже подумала… Для нее все это было уже слишком, нет? Все, что случилось, потом похороны, да еще и полет в Лондон вдобавок… Я об этом не подумала. Тогда не буду вас отвлекать. Вы тоже, наверное, измотаны до конца. Когда приедете, мы сможем…
– Он забрал мой паспорт, Барбара.
Хейверс почувствовала, как сжалось ее сердце.
– Кто? Ажар, что произошло?
– Старший инспектор Ло Бьянко. Это произошло после… ее похорон.
– Он был там? – Барбара слишком хорошо знала, что это значило, когда полицейские посещают похороны чужих им людей.
– Да. И в церкви, и на кладбище. И там… Барбара, Хадия была со мной. Она не слышала, что он говорил, так как мы отошли в сторону, но утром она начнет задавать вопросы, почему мы не летим. Что я должен ей говорить?
– Зачем ему ваш паспорт? Хотя не важно. Глупейший вопрос. Дайте подумать.
Но она совершенно не могла думать, потому что все ее мысли сходились к одному: к тому, что Дуэйн Доути заключил с кем-то сделку и представил документы, указывающие на участие Ажара в похищении собственной дочери. Или, может быть, это сделал Ди Массимо? Хотя, если верить Ажару, он никогда не общался с этим человеком. Или это мог быть Брайан Смайт, переславший резервную копию своей резервной копии в итальянскую полицию. Или… один Бог ведал, что произошло, но в любом случае без паспорта Ажар должен был оставаться в Лукке, в руках у итальянских полицейских.
– Они еще не задавали вам вопросов? – спросила Барбара. – Ажар, если они начнут вас допрашивать, вам надо немедленно найти адвоката. Вы понимаете? Ни одного гребаного слова без адвоката, сидящего рядом с вами.
– Они еще ничего не говорили о допросе. Но, Барбара, я боюсь, что мистер Доути… или кто-то из его сотрудников… сообщили инспектору что-то, что заставляет его думать, что я… – Он молчал какое-то время, а затем тихо добавил: – Боже, мне надо было все это бросить.
– Бросить что? Отпустить свою дочь? А как вы должны были это сделать, черт возьми? Анжелина украла ее. Она исчезла. Вы сделали то, что должны были сделать, чтобы найти ее.
– Все развалилось. Вот чего я боюсь, Барбара.
Хейверс знала, что его страхи имеют под собой основу. И все же: если только итальянцы не прислали кого-то в Англию для беседы с Доути, или если Брайан Смайт не вступил с ними в контакт, единственным человеком, который мог хоть что-то рассказать полиции, был Ди Массимо. А по информации Ажара, он не вступал ни в какие контакты с итальянским детективом – все это делалось через Дуэйна Доути, и все следы этого были уничтожены Брайаном Смайтом. Видимо, у итальянцев было что-то еще. Какая-то информация, отличная от той, которую они могли получить, допрашивая Ди Массимо. Ей надо срочно выяснить, что это за информация. До тех пор, пока она этого не знает, они с Таймуллой не могут ничего планировать.
– Послушайте меня, – сказала она Ажару. – Завтра утром в первую очередь позвоните в посольство. А затем найдите себе адвоката.
– А если он попросит меня прийти в questura… а как же Хадия? Барбара, что будет с Хадией? Ведь я не совсем невиновен. Если бы я не организовал ее…
– Просто оставайтесь на месте и ждите вестей от меня.
– А что вы будете делать? Что вы можете, Барбара, сделать из Лондона?
– Я могу получить нужную нам информацию. Без нее мы бродим в потемках.
– Если бы вы только видели, как они смотрели на нас… Не только на меня, но и на Хадию.
– Кто? Копы?
– Упманы. То, что я для этих людей ничто, я могу пережить. Но Хадия… Они смотрели на нее, как будто она больна… какой-нибудь урод… Она ребенок, невинный ребенок. А эти люди…
– Забудьте про них, – вмешалась Барбара. – Даже не думайте. Обещайте мне это. Я на связи.
Они разъединились. Оставшийся вечер и большую часть ночи Барбара провела в своей крохотной кухоньке, сидя за столом, куря одну сигарету за другой и пытаясь понять, что же она может сделать. Одна, не привлекая никого больше… Барбара знала, что все это пустые хлопоты, но занималась этим до тех пор, пока не поняла, что может сделать только одно.
Май, 12-е
Белгравия, Лондон
Тот факт, что Изабелла Ардери не предпринимала никаких шагов, чтобы разобраться с Барбарой, значил для Линли, что она или давала ему время, о котором он просил, чтобы во всем разобраться, или вела свою собственную игру. Эта игра даст Изабелле тот результат, который она хотела получить с того самого момента, когда впервые поняла, что сержант – это трудный член ее команды. Ардери была человеком, который любил, чтобы все делалось гладко, а Барбара, без сомнения, не была тем человеком, который тщательно смазывал колесики полицейского расследования.
Естественно, Изабелла потребовала от инспектора отчет. Томас рассказал ей о своей встрече с Брайаном Смайтом, но не сказал ни слова ни о билетах в Лахор, ни о том, что Барбара потребовала от Смайта. Он также не упомянул о том, что Барбара встречалась со Смайтом в присутствии Ажара. И это оказалось ошибкой с его стороны.
Изабелла через стол подвинула ему отчет. Линли достал очки, раскрыл папку и стал читать. Джон Стюарт информировал о посещении Брайана Смайта сержантом Хейверс и Ажаром. Он не смог предоставить эту информацию до того, как суперинтендант встретилась с Линли и сержантом. На вопрос Томаса, почему она не передаст Барбару службе собственной безопасности, Изабелла твердо ответила: «Я хочу знать, как далеко все зашло». Для Линли это значило, что его действия тоже подвергнутся тщательному изучению.
– Изабелла, должен признаться, что я пытаюсь найти для нее оправдание, – сказал он суперинтенданту.
– Поиск причин можно легко объяснить. Поиск оправданий – ни в коем случае, Томми. Надеюсь, что ты чувствуешь разницу.
Линли вернул отчет и спросил:
– А как же Джон? Какие у него причины? Оправдания? Что ты с ним собираешься делать?
– Джон под контролем, о нем не беспокойся.
Томас с трудом поверил тому, что услышал, потому что это значило, что Изабелла сама дала Стюарту задание пристально следить за Хейверс и фиксировать все ее действия. Если это было так, то суперинтендант протягивала Барбаре веревку. При этом она говорила Томасу, чтобы он не забирал веревку у Барбары и совал в нее свою собственную голову.
Для того чтобы навсегда покончить с Барбарой, было достаточно полного отчета Линли о его встрече со Смайтом. Потому что, хотя Стюарт и знал, где была Барбара, когда и с кем, он все-таки не знал, что она там делала. Только Линли и Барбара знали, что там происходило.
Рано утром Томас вышел в сад за своим домом. Стол уже был накрыт к завтраку, газеты уже лежали на обеденном столе под тщательно выверенным углом к вилке, и запах тостов, жарившихся под пристальным наблюдением Чарли Дентона, доносился из окон кухни. Но когда Линли подошел к окну, выглянул в сад и увидел, как цветут розы этим прекрасным весенним утром, то вышел, чтобы внимательнее их рассмотреть. Он помнил, что с момента смерти Хелен ни разу не выходил в сад, который она так любила. Причем, оказавшись там, Томас понял, что туда не заходил вообще ни один человек.
Среди розовых кустов стояла деревянная кадка. В ней лежали срезанные стебли растений. К кадке были прислонены небольшие секаторы, все покрытые ржавчиной от того, что находились под открытым небом больше года. Сами кусты объясняли, почему кадка, стебли и секаторы были оставлены здесь на столь долгое время. Хелен занималась розовыми кустами, когда ее убили.
Линли вспомнил, как он однажды наблюдал за ней из окон своей библиотеки. Томас спустился, чтобы присоединиться к ней в саду, и даже сейчас ее слова звучали у него в голове. Она говорила в своей обычной шутливо-самокритичной манере. Томми, дорогой, мне кажется, что это единственный полезный вид деятельности, которым я могу заниматься. Копание в земле приносит такое удовлетворение! Мне кажется, что этим мы соединяем наши корни с корнями этих растений. Прости меня за такую игру слов.
Он предложил помочь, но она не позволила. Пожалуйста, не лишай меня возможности хоть в чем-то достичь совершенства.
Томас улыбнулся, вспомнив о Хелен. Ему пришло в голову, что впервые, думая о ней, он не почувствовал острой боли.
За его спиной открылась дверь. Повернувшись, Линли увидел, как Дентон впускает в сад Барбару Хейверс. Увидев ее, инспектор взглянул на часы. Было семь двадцать восемь утра. Что она могла делать в Белгравии в это время?
Барбара прошла по лужайке к нему. Выглядела она ужасно – не только еще более опрокинутой, чем всегда, но и, казалось, проведней последнюю ночь без сна.
– Они взяли Ажара, – сказала Хейверс.
– Кто? – Томас замигал.
– Копы в Лукке. Они отобрали его паспорт. Его задержали, но он не знает за что.
– Его уже допрашивали?
– Пока нет. Ажар просто не может покинуть Италию. Он не понимает, что происходит. Я тоже не понимаю. И не знаю, что мне делать. Я не говорю по-итальянски. Я не знаю их правил. Я не знаю, что произошло. – Она сделала три шага вдоль клумбы, затем вдруг резко обернулась и сказала: – Вы можете позвонить им, сэр? Вы можете узнать, что происходит?
– Если они его задержали, то, очевидно, потому, что у них есть вопросы относительно…
– Послушайте. Хорошо. Я знаю. Что угодно. Я сказала ему, чтобы он позвонил в посольство. Я сказала ему, чтобы он нашел адвоката. Все это я ему сказала. Но я, наверное, могу сделать еще что-то. А вы знаете этих ребят, и вы говорите по-итальянски, и вы можете… – Барбара ударила кулаком по своей ладони. – Пожалуйста, сэр. Пожалуйста. Именно за этим я приехала из Чолк-фарм. Именно поэтому я не могла ждать, пока вы появитесь на работе. Пожалуйста.
– Пойдемте со мной, – сказал Томас и повел ее в дом.
В столовой он увидел, что Дентон уже накрыл еще одно место для завтрака. Линли поблагодарил его, налил две чашки кофе и предложил Барбаре угощаться яичницей и беконом.
– Уже поела, – ответила она.
– И что же?
– Шоколадное печенье и сигарета. – Хейверс взглянула на еду и добавила: – Что-нибудь более питательное вогнало бы мой организм в шок.
– Составьте мне компанию, – попросил Линли. – Мне не хочется завтракать одному.
– Сэр, пожалуйста… Мне надо, чтобы вы…
– Я все понимаю, Барбара, – твердо сказал он.
Нехотя сержант положила себе немного жареных яиц, добавила пару полосок бекона и завершила все это четырьмя грибами и тостом. Томас положил себе то же самое, а затем уселся за стол.
Кивнув на его газеты, Барбара спросила:
– Как вы только умудряетесь прочитывать три газеты каждое утро?
– Новости я узнаю из «Таймс», а их интерпретацию – из «Гардиан» и «Индепендент».
– Пытаетесь отыскать баланс в жизни?
– Мне кажется, так мудрее. Избыточное использование деепричастий в журналистике ведет, на мой взгляд, к какому-то нарушению общей картины. Я не люблю, когда мне говорят, что я должен думать, даже в завуалированной форме.
Они посмотрели в глаза друг другу. Барбара первая отвела взгляд и, взяв ложкой немного яиц, положила их на оторванный кусочек тоста. Было видно, что глотать ей нелегко.
– Прежде чем я позвоню инспектору Ло Бьянко, Барбара… – Линли подождал, пока она не посмотрит на него. – Вы ничего не хотите мне сказать? Я ничего не должен знать заранее?
Она покачала головой.
– Вы уверены? – спросил инспектор.
– Да, насколько я знаю, – ответила Хейверс.
«Ну что ж, да будет так», – подумал Линли.
Белгравия, Лондон
Первый раз в жизни Барбара Хейверс проклинала себя за то, что не владеет иностранными языками. Хотя в ее жизни и были моменты, когда она хотела выучить иностранный язык – это было связано с желанием понять, что повар в местном индийском ресторане кричит о бараньем rogan josh[328], вываливая его в контейнер для еды на вынос, – в остальных случаях иностранные языки ей просто не были нужны. У нее был паспорт, но Барбара никогда не ездила туда, где не говорили на английском языке. В действительности она им еще вообще ни разу не пользовалась. Он был нужен ей на тот случай, если вдруг какой-нибудь принц предложит ей провести романтический уик-энд на Средиземноморье.
И вот сейчас, слушая, как Линли говорит с инспектором Ло Бьянко, Хейверс пыталась понять хоть что-нибудь. Она внимательно прислушивалась к словам, которые казались знакомыми, и пыталась что-то прочитать по лицу Томаса. Из его слов Хейверс поняла только имена: Ажар, Лоренцо Мура, Санта Зита – черт знает, что это такое, – и Фануччи. Ей показалось, что она также услышала имя Микеланджело Ди Массимо и слова информация, больница и фабрика, непонятно по какой причине. Все, что Барбара могла узнать, это то, что можно было прочитать на лице Линли, которое, с течением беседы, становилось все мрачнее и мрачнее. Наконец он сказал: «Chiaro, Salvatore. Grazie mille. Ciao», – что означало конец беседы. К этому моменту Барбара совершенно измучилась, поэтому поспешно спросила:
– Что? Ну что?
– Похоже на E. coli[329].
«Пищевое отравление?» – подумала она. Пищевое?
– Каким образом, черт возьми, она умудрилась умереть от пищевого отравления в наше время? – спросила Барбара. – Как вообще кто-то может умереть от пищевого отравления в наши дни?
– Очевидно, это был крайне вирулентный штамм, а доктора не смогли вовремя определить, что это было, потому что Анжелина уже болела до этого. Но то недомогание было связано с ее беременностью. Именно поэтому они и решили, что столкнулись с серьезным случаем утреннего токсикоза. Решив это, они сделали другие анализы, но результат во всех случаях был отрицательный.
– А какие анализы?
– На рак, колит, другие заболевания. Толстая кишка и мочевой пузырь. Ничего не удалось найти, и они решили, что это какой-то микроб, как это иногда случается. Для профилактики ей прописали курс антибиотиков. И они-то ее и убили.
– Антибиотики убили ее? Но вы же сказали E. coli…
– И то и другое. Очевидно, что в комбинации с E. coli – по крайней мере, с этим штаммом, как я понял из того, что мне сказал Сальваторе, – антибиотики начинают производить токсин. Он называется шига. Этот токсин убивает почки. К моменту, когда доктора поняли по симптомам, что у Анжелины отказывают почки, было слишком поздно.
– Черт возьми…
Медленно впитывая все сказанное, Барбара вдруг почувствовала, что постепенно расслабляется впервые за двенадцать часов, а ее мозг не перестает повторять: спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, Господи. Пищевое отравление, повлекшее за собой смерть, будучи само по себе несчастьем, не означало… Она даже боялась подумать, что.
– В таком случае все закончилось, – сказала сержант.
Внимательно посмотрев на нее, Линли наконец произнес:
– К сожалению, нет.
– Почему?
– Никто больше не болен.
– Ну, так это же хорошо, нет? Они избежали…
– Никто, Барбара. Никто и нигде. Ни на фаттории ди Санта Зита – это там, где Мура владеет землей, – ни в окружающих деревнях, ни в Лукке. Как я уже сказал, никто и нигде. Ни в Тоскане, ни в остальной Италии. Это одна из причин, почему врачи сразу не смогли определить, с чем столкнулись.
– И что все это значит?
– Когда мы говорим об E. coli, то обычно имеем в виду вспышку. Вы понимаете, к чему я клоню?
– Я понимаю, что это был единичный, изолированный случай. Но, как я уже сказала, это же хорошо. Это значит… – И тут Барбара действительно поняла, что все это значит. Увидела всю картину так же четко, как Линли, стоящего перед ней. Ее рот мгновенно высох. – Но они же должны искать этот источник везде? Они должны это сделать, чтобы исключить заражение других. Они будут изучать все, что могла есть Анжелина и… А на этой фаттории есть животные?
– Да, коровы и ослы.
– А от них E. coli не могла прийти? Я имею в виду, животные не передают эту заразу? Может быть… ну, вы понимаете…
– По-видимому, домашний скот является резервуаром с этими бактериями, и они живут в их организме. Да. Но мне с трудом верится, что на фаттории ди Санта Зита найдут следы E. coli, Барбара. Сальваторе тоже в это не верит.
– Почему?
– Потому что никто из тех, кто там ел, не заболел. Ни Лоренцо, ни Хадия, ни Ажар, который питался там в первые дни после возвращения Хадии.
– А может быть, она… Ну, у нее есть какой-то инкубационный период, или как там…
– Я плохо разбираюсь в деталях, но к этому времени там обязательно кто-нибудь заболел бы.
– Хорошо. Давайте представим, что она пошла на прогулку. Что она слишком близко подошла к корове. Или давайте представим… Она ведь могла подхватить это где-то еще. В городе. На рынке. У друзей. Подобрав что-то на дороге… – Но даже сама Барбара слышала в своем голосе отчаяние, и Линли его тоже наверняка заметил.
– Мы опять возвращаемся к тому, что никто больше не заболел. Мы опять возвращаемся к самому штамму, Барбара.
– А что с этим штаммом?
– По словам Сальваторе, – кивок в сторону мобильного, лежащего на столе, – они никогда не видели ничего подобного. Это связано с его вирулентностью. Штамм с такой вирулентностью может уничтожить население целого города, прежде чем будет определен его источник. Но в этом случае население заболевает в течение нескольких дней. Тогда в дело вступают органы здравоохранения и начинают отслеживать все обращения к докторам и все случаи смерти с аналогичными симптомами… Но здесь, как я уже сказал, никто не заболел. Ни до, ни после Анжелины.
– И все равно я не понимаю, откуда эта штука. Я не понимаю, почему Ажара задержали, если только он…
И опять этот твердый взгляд в ее сторону. Барбара поняла его беспощадность, но она поняла и еще кое-что, и больше всего на свете ей не хотелось этого понимать. Однако она беззаботно сказала:
– А-а-а, тогда понятно. Они держат Ажара в Лукке, потому что не хотят, чтобы он кого-нибудь заразил. Если она у него есть, – ну там, спящая или еще как, – и он привезет ее в Лондон… то есть он может стать современной Тифозной Мэри[330], правда?
Выражение лица Линли не изменилось.
– Это работает не так. Это не вирус, а бактерия. Или, если хотите, микроб. Очень опасный микроб. Вы понимаете, на что это указывает, не правда ли?
Хейверс почувствовала, как онемело ее лицо.
– Нет. Не… не совсем.
Но все это время в ее мозгу стучало: о боже, боже, боже.
– Если никаких источников не найдено ни на самой фаттории, ни в пище, которую Анжелина ела там или в Лукке, – сказал Томас, – или где-нибудь еще, где она бывала, и если она остается единственным заразившимся человеком, то это значит, что кто-то смог получить доступ к вирулентному штамму бактерии и каким-то образом ввел его в организм Анжелины. Скорее всего, с пищей.
– Но почему кто-то…
– Потому что кто-то хотел, чтобы она тяжело заболела. Кто-то хотел, чтобы она умерла. Мы оба понимаем, на кого это все указывает, Барбара. Именно поэтому у Ажара забрали паспорт.
– Вы не можете думать, что Ажар… Да как, черт возьми, он смог бы это сделать?
– Думаю, что и на этот вопрос мы с вами знаем ответ.
Она оттолкнулась от стола, хотя не была уверена, что собирается куда-то идти.
– Ему надо сказать. Он под подозрением. Ему надо сказать.
– Думаю, что ему уже сказали.
– Тогда мне надо… Нам надо…
Барбара поднесла кулак ко рту. Она сразу вспомнила все, с того момента, как Анжелина Упман увезла свою дочь из Лондона в прошлом ноябре, и до сего дня, когда она уже была мертва. Сержант отказывалась верить в то, что лежало перед ней, как дохлая собака на дороге, по которой она ехала на велосипеде.
– Нет, – сказала Барбара.
– Я очень сожалею.
– Мне надо…
– Барбара, послушайте меня. Вы немедленно должны бросить все это. Если вы этого не сделаете, то я не смогу вам помочь. Честно сказать, я не знаю, смогу ли помочь вам и сейчас, хотя очень стараюсь.
Читать бесплатно другие книги:
