Не доверяйте кошкам! Легардинье Жиль

47

Кто-то стучит в дверь квартиры Ксавье. Условный сигнал верный. Это Рик. Я буквально бросаюсь ему в объятия. Прижимаюсь к испачканной в земле щеке. Обвиваю руками его шею. Крепко-крепко обнимаю. Он кладет руки мне на спину. Наверное, потому, что он не обнимает меня с той же страстью, я внезапно осознаю, какую вольность допустила. Ну и пусть, это было восхитительно, а под грязью на моем лице он не увидит, как я покраснела. Я веду его в гостиную, где лежит Жан-Мишель со льдом на лодыжке, в окружении всех девчонок. Отдых уставшего воина. Рик спрашивает, как он. Отвечаю, что жить будет. Вот его самооценка, боюсь, пострадала больше…

— Есть новости от Ксавье? — спрашивает Рик.

— Он звонил. Все в порядке. Думаю, скоро будет.

Девчонки уже делятся впечатлениями, кто какого страху натерпелся. Жан-Мишель задумчиво молчит или, возможно, медитирует. Натан разливает по бокалам вино, но мы ждем Ксавье, чтобы чокнуться.

Рик подходит ко мне:

— Ты была великолепна. Настоящий солдат элитного подразделения.

— Ты правда так думаешь?

— Ты действовала как профессионал.

— А меня впечатлило твое хладнокровие.

В квартиру снова стучат. Это условный сигнал, но не совсем правильный. Я подхожу к двери:

— Кто там?

— Это я, — быстро произносит Софи, — открывай, я забыла, как надо стучать. Еще две секунды, и мне придется пописать прямо на лестничной площадке!

Через несколько минут к нам присоединяется Ксавье. Наконец команда в полном сборе. Мы победили. Вместе нам удалось провернуть безумную аферу. И, словно опытные агенты, мы не оставили после себя никаких следов, кроме отпечатков шин на траве между гаражом и аллеей. Мы так горды и довольны собой, что, отмечая успех, шумим на всю катушку после вынужденной тишины во время операции. Еще немного, и мы затянули бы воинственные песни, но я, к примеру, знаю только детские считалки. Вы можете себе представить батальон особого назначения, поющий хором «Мышка, мышка, длинный хвостик»?

И как раз в тот момент, когда все чокаются и со смехом вспоминают подробности безумной операции, меня вдруг охватывает дикий страх и я начинаю дрожать с головы до ног. Сейчас со мной случится первая в жизни истерика. Ко мне подходит Софи. Она выглядит совершенно спокойной.

— Браво, дорогуша, — говорит она. — Ни минуты опоздания.

Я с трудом выдавливаю сквозь рыдания:

— Ты о чем?

— О запрограммированном включении сознании. Прошло ровно два часа. Какая пунктуальность! Сейчас-то ты хоть понимаешь, во что нас втянула?

Я знаю, что мне нужно, чтобы успокоиться: холодный душ вместе с Риком, без одежды.

48

В последующие недели что-то изменилось. Начиная с субботнего вечера все, кто участвовал в операции, стали ближе друг другу, словно связанные общей тайной. Как сказал бы Ксавье, мы теперь — однополчане.

С Риком мы созваниваемся почти каждый день, если не видимся. Голос диктора за кадром: тема наших сегодняшних теледебатов — «Начиная с какого момента следует ждать поцелуя от парня или попытки заняться с вами любовью?». В числе приглашенных экспертов — учитель физкультуры, он же знаток мужской психологии, возомнивший себя божеством; Жеральдина Дагуэн, специалист по канцелярским скрепкам; менеджер с лопатой, освоивший в Африке рытье колодцев, и, конечно же, кот.

Боюсь, то, что сейчас вырисовывается между Риком и мной, — худший из всех возможных вариантов. Мне кажется, что, откручивая деревянные панели, затыкая собой водонагреватели и спасая квартиру от пожара, мы превратились в лучших друзей — и не больше того. В наших отношениях нет ни намека на флирт. Конечно, мы вместе ходили на концерт, но слово «романтичное» к этому свиданию мало подходит. И что мне делать?

В булочной я совсем освоилась и нашла общий язык с командой, которая не жалеет об уходе Ванессы. Дени то и дело зовет меня, чтобы я попробовала его новые рецепты, Николя учит новым словам, благодаря чему я смогла назвать месье Калана «стардиот…», убедив его, что этим хвалебным словом раньше именовали самых знатных людей в наших краях. Даже мадам Бержеро чуть не умерла от смеха…

Теперь, как расторопная продавщица, я могу одновременно упаковывать самые капризные пирожные и слушать последние сплетни, которыми обмениваются покупатели. Уже через несколько дней после операции «КСАВ-1» наши клиенты взволнованно обсуждали слухи о том, что какие-то бандиты, удирая от полиции, сломали ограду городского сада, а их машина таинственным образом испарилась в двух шагах от боковой аллеи. Мадам Туна даже утверждала, что в саду до сих пор видны следы от шин. Еще несколько дней спустя это был уже НЛО, пролетевший той ночью над нашим городом. Очевидцы божились, что явственно видели огромный черный космический корабль, скользивший на бреющем полете над аллеями сада — наверняка для того, чтобы взять образцы нашей флоры и фауны. Будет над чем посмеяться с ребятами!

Короче говоря, за эти дни я поняла, что булочная — превосходный наблюдательный пункт для тех, кто интересуется себе подобными. Люди здесь предстают во всей своей красе. В магазин надо набирать не продавщиц, а исследователей-антропологов и психологов. Не стоит ждать, пока исчезнет цивилизация, чтобы потом пытаться составить о ней представление по останкам, обнаруженным при раскопках. Если вы хотите познать подлинную суть человеческого вида, вам достаточно целыми днями продавать хлеб.

Со своего места я не испытываю ни желания, ни потребности давать оценку услышанному. Я просто учусь. Болтливость покупателей порой меня раздражает, а то и шокирует, но в конечном итоге помогает лучше понять людей. Интеллект, воспитание и внешность, конечно же, много говорят о человеке, но лучше всего люди познаются по тому, что они готовы сделать или рассказать без принуждения. Вариантов тут бесконечное множество, но, глядя на вереницу людей всех возрастов и званий, я заметила, что человеческий род в целом делится на тех, кто создан для любви, и тех, кто даже не понимает, что это такое. Чувствительные натуры — и все остальные. С тех пор я с любопытством смотрю на людей через эту призму. Отличить два этих типа можно как по внешности, так и по поведению. Начиная с того, как человек смотрит на вас, и заканчивая тем, как он отсчитывает деньги. Включая вежливое «здравствуйте» у двери, которая захлопывается перед носом идущего следом. Одни напрасно пытаются спрятать доброе сердце под напускной суровостью. Другие могут сколько угодно рассыпаться в любезностях — они думают только о себе. Даже мне этот метод познания людей вначале показался слишком простым, но попробуйте сами, и вы увидите, что он работает.

Я неминуемо задаю себе вопросы о тех, кого знаю: Софи, мадам Рудан, Мохаммеде, моих родителях, Ксавье и самом важном для меня человеке — Рике.

Как и у всех других, в его натуре нет ничего ни слишком черного, ни исключительно белого. Но именно о нем мне особенно сложно составить четкое мнение. Это оттого, что моя теория глупа, или потому, что он недостаточно откровенен? Судя по его манерам и поступкам, он хороший парень. Однако сомнений нет: рассказывает он далеко не все. Думай, Жюли, думай, от этого, возможно, зависит немалая часть твоей жизни…

Вечером, когда Рик сказал, что зайдет ко мне, я, признаюсь, вообразила все, что только можно и нельзя. Чтобы не оказаться застигнутой врасплох, я мысленно подготовила различные ответы на его возможные предложения:

«Мы можем вместе поужинать?»

Да!

«Пойдем погуляем?»

Да!

«Могу я тебя поцеловать?»

Да!

«Ты замерзла в своем легком платье?»

Да!

«Ты выйдешь за меня?»

Да!

Иными словами, я была готова ко всему. Но вы же знаете, как мужчины умеют нас удивлять…

49

— Мне нужно уехать на несколько дней. А мой запорный вентиль не внушает доверия. Не могла бы ты иногда заходить ко мне и проверять, не превратилась ли моя квартира в бассейн?

«Жаль, что ты не живешь над мадам Рудан, не было бы необходимости поливать ее огород».

Признаюсь, что о таком варианте я не подумала. Но ответ в любом случае «да». К тому же Рик выглядит озабоченным.

— Не хочу быть бестактной, но у тебя какие-то проблемы?

— Нет, ничего страшного.

— С родителями все в порядке?

— Да, не волнуйся, все хорошо.

— Можешь на меня рассчитывать, я присмотрю за твоей квартирой.

— Спасибо тебе большое.

— Хочешь, буду и почту вынимать?

— Не нужно, меня не будет всего пять-шесть дней.

«Пять или шесть? Будь точнее. Чтобы я могла подсчитать, сколько седых волос у меня появится».

— Если возникнет протечка, позвонить тебе на мобильный?

— Боюсь, я буду вне зоны, но оставь сообщение и предупреди Ксавье.

«Он уезжает. В неизвестном направлении. Точной даты возвращения не называет. Будет вне зоны».

— Когда ты едешь?

— Завтра рано утром.

Мой моральный дух трещит по швам. Я пытаюсь унять дрожь в подбородке, как ребенок, готовый вот-вот разрыдаться.

«Мне будет тебя не хватать. Я не знаю, куда ты едешь, может, вытаскивать из тюрьмы другую девицу, но я очень боюсь, что ты не вернешься. Если это так, то я вижу тебя в последний раз».

— Жюли, все в порядке?

— Да, да. Все нормально.

Должно быть, я выгляжу неубедительно. Он подходит ко мне и обнимает. Крепко прижимает к себе. Его руки поднимаются к моему лицу, и он нежно сжимает его ладонями. Он так близко. Я чувствую его дыхание на своей коже.

— Не волнуйся, — шепчет он. — Для меня это очень важно. Потом я буду свободен.

Он касается губами моих губ. Я закрываю глаза. Теряю ощущение реальности. Медленно рассыпаюсь, словно карточный домик. Когда я снова прихожу в себя, Рика уже нет, а его ключи лежат на столе.

50

Моя жизнь без Рика. Как вам объяснить? Я думаю о нем еще больше, чем когда он где-то рядом. Нам уже приходилось подолгу не встречаться, но я по крайней мере могла надеяться, что увижу его хотя бы мельком. А сейчас я знаю, что этого не произойдет, и боюсь, что не произойдет больше никогда, несмотря на его обещание.

Его поцелуй продолжает согревать самые потаенные уголки моей души и сердца. Что это было — выражение чувств или прощальный подарок?

Я постоянно думаю о его словах: «Потом я буду свободен». Что он имел в виду?

Мне кажется, что, уходя, он поручил мне присматривать за целым миром, и я стараюсь быть достойной его доверия. Чтобы вы поняли, до какой степени я стараюсь, могу сказать, что уже почти готова взять одного из котят, объявление о которых висит на нашей витрине. В каждом из своих поступков, даже самых незначительных, я пытаюсь быть безупречной, вести себя так, словно он все видит и слышит, чтобы он мог мною гордиться. Как-то раз я слышала нечто подобное от мадам Бержеро. Она говорила о своем покойном муже. Мне хотелось бы побеседовать с ней на эту тему, но подобные вещи слишком интимны, чтобы выносить их на обсуждение. Моя бабушка любила говорить, что счастьем мы можем поделиться с другими, а горе переживаем в одиночку. Мадам Рудан наверняка добавила бы, что чужое горе не задевает утешающего. Это не всегда правда, но чаще всего каждый сам несет свою ношу.

Когда я в первый вечер захожу в квартиру Рика, меня охватывает странное чувство. Словно он здесь и наблюдает за мной. Не слышно ни звука. Я на цыпочках иду вперед, словно безбожница, попавшая в храм. Проверяю пол на кухне — сухой. Открываю шкафчик под раковиной. Несколько флаконов с моющими средствами стоят на месте инструментов, которые я заметила в наш незабываемый вечер. Куда он их дел? Видимо, взял с собой, чтобы осуществить то, к чему тайно готовился.

Осматриваюсь по сторонам. Все чисто, убрано, практично. Ни одной фотографии, ни лишней безделушки, которые могли бы рассказать о его вкусах или о его прошлом. Я так боюсь быть бестактной, что не решаюсь подробно разглядывать обстановку. А ведь у меня накопилось столько вопросов: о чем он умалчивает, кем на самом деле является… Ответы наверняка здесь, внутри шкафов, в ноутбуке, в этих тщательно сложенных папках. Мне так хочется в них заглянуть, но я не могу. Это будет сродни предательству, злоупотреблению доверием. Внезапно мне приходит в голову мысль: он дал мне свои ключи, потому что действительно боится протечки или просто хочет меня проверить? В последнем случае его квартира начинена микрофонами и видеокамерами, и в этот самый момент он за мной наблюдает. Господи, а я даже не причесана!

Я старательно таращусь на запорный вентиль и, как плохая актриса, тщательно выговаривая слова, констатирую:

— Замечательно, ничего не течет. Я очень рада за Рика.

И вылетаю из его квартиры. На лестничной площадке я перевожу дух, прислонившись спиной к стене, словно преступник в бегах, решивший немного передохнуть. Вдруг меня осеняет, что он, возможно, установил системы наблюдения для охраны квартиры на входных дверях. Я подскакиваю как ужаленная.

— Уф! Как же здесь жарко! — громко восклицаю я.

Куда же он спрятал камеры?

Я и так была ненормальной, а теперь и вовсе превратилась в параноика. Выгляжу, наверное, уморительно. Но в этот вечер я узнала нечто абсолютно новое для себя: я остро нуждаюсь не в чем-то, а в ком-то.

51

Я считаю дни. Уик-энд без него был самым сложным. Я видела Ксавье, он замечательно выглядит. Встречалась с Софи, о которой этого не скажешь. Рассказала немного больше маме по телефону, и она без ума от радости, что я наконец-то нашла кого-то приличного. Мимоходом она мне призналась, что, хоть и видела Дидье всего один раз, он ей совершенно не понравился. Интересно, что она скажет о Рике, если однажды с ним встретится? Папа начнет рыть бассейн в предвкушении внуков, которых мы не замедлим сделать, как только найдем темный уголок и десять минут времени. Мяу!

В приступе фетишизма я купила такой же стиральный порошок, какой видела у него под раковиной, и постирала его рубашку, чтобы она продолжала пахнуть, как он.

Меня беспокоит мадам Рудан. Доктор Жолио говорит, что ее состояние не стабилизируется, болезнь прогрессирует. Он дает понять, что надежды нет. Теперь, когда мы знаем друг друга лучше, мадам Рудан соглашается погулять со мной в кресле-каталке по больничному парку. Обычно это длится недолго, потому что она очень быстро устает. Мне кажется, что овощи с домашнего огорода интересуют ее все меньше. Единственное, что еще вызывает у нее улыбку, это истории, которые я ей рассказываю, — о Рике, о пересудах в булочной. В свое время мне недолго довелось общаться с моей родной бабушкой, и наши отношения с мадам Рудан заполняют эту пустоту. Но в прошлый раз она попросила меня об услуге, которую я тут же восприняла как скверный знак. Она захотела, чтобы я принесла ей пожелтевший снимок, стоящий у нее дома на ночном столике. Мне это совсем не нравится, поскольку говорит о ее настроении. Буду стараться навещать ее почаще, хотя это непросто: булочная закрывается, когда часы посещения уже заканчиваются.

Прошло уже пять дней, как Рик уехал. Надеюсь, он вот-вот вернется. Или хотя бы пришлет мне сообщение. А может, он уже у нас дома — то есть я хотела сказать: в нашем доме.

Этим утром мадам Бержеро поручила мне особое задание. Мы с Дени должны доставить десять килограммов птифуров в мэрию — там будет проходить какое-то мероприятие. Я надела чистый халат. Грузовичок заполнен подносами с маленькими разноцветными пирожными, образующими безукоризненно ровные ряды.

Дени ведет машину. Он и правда очень обаятельный. Не понимаю, как такой славный парень до сих пор не женат. Он едет медленно, чтобы не повредить свои пирожные.

— Припаркуемся за мэрией, — говорит он. — Мэр — хороший мужик, увидишь.

— Я его видела, когда работала в банке. У его дочери там открыт счет.

— Ты не жалеешь, что сменила профессию?

— Это лучшее решение в моей жизни!

— Не знаю, говорила ли тебе хозяйка, но мы ничего не потеряли с уходом Ванессы.

— Спасибо, Дени.

Мы подъезжаем к мэрии. Он огибает парковку, уже заставленную машинами, многие из которых правительственные. Я спрашиваю:

— Что за мероприятие здесь будет?

— Без понятия. У них тут каждую неделю что-нибудь происходит. То инаугурация, то переговоры, то вручение наград.

Полицейский знаком показывает, чтобы мы припарковались возле запасного входа. Не успеваем мы остановиться, как оттуда выскакивает официант и кидается к нам:

— У нас запарка! Не поможете нам занести подносы?

— Нет проблем, — отвечает Дени.

Повсюду носятся люди. Техник проверяет микрофон, кто-то расставляет цветы в углах эстрады. Мы выкладываем птифуры на длинный стол. Внезапно появляется мэр, как обычно, с трехцветной лентой через плечо. Он приветствует всех с улыбкой перманентного кандидата. За ним шествует мадам Дебрей. Она никому не пожимает руку. Внимательно проверяет, все ли готово к началу шоу. На этот раз платье у нее голубое, такое же элегантное. Она держит в руках свою знаменитую сумочку, на ее груди переливается колье.

Мадам Дебрей стоит как раз в том месте, куда я должна поставить свой поднос с птифурами. Я никогда еще не видела ее так близко. Черты лица резкие, но внушают почтение. Ее взгляд скользит по мне, даже не споткнувшись. Я зачарованно смотрю на колье. Разумеется, бриллианты настоящие.

Она устремляется к мэру:

— Жерар, нельзя ли прибавить света? Мне кажется, здесь темновато.

Мэр поворачивается к муниципальным служащим:

— Ребятки, можете принести пару прожекторов?

Те тут же бросаются на поиски. Мадам Дебрей с видом императрицы продолжает:

— Эстраду тоже нужно осветить, она выглядит уныло.

Глядя на них, не сразу поймешь, кто тут народный избранник. Она не стесняется давать мэру указания, словно они одни, и он спешит их выполнить.

Дени возвращается с последним подносом. Он подходит поздороваться с мэром, затем с мадам Дебрей, которая словно не замечает его протянутой руки.

— Пойдем, Жюли, мы все сделали.

По возвращении в булочную меня ждала неприятность. Я пропустила визит месье Калана, но мадам Бержеро разнервничалась вовсе не из-за этого. Она слушает одну из покупательниц, которая говорит:

— Мне рассказала об этом дочка. Она лейтенант комиссариата. Вчера его допрашивали четыре часа. Ему грозят крупные неприятности.

Я испугалась, что речь идет о Ксавье. Кто-то узнал про его машину? Я сдамся властям и скажу, что именно я — мозг операции. А когда через двадцать лет выйду из тюрьмы, первым делом поймаю и эпилирую кота, поскольку уверена, что выдал нас он.

Мадам Бержеро возмущена как никогда. А ведь ей чего только не доводилось слышать…

— Представляешь, — обращается она ко мне, — тот менеджер с красной машиной, что живет по соседству, который ездил помогать несчастным африканцам…

Не закончив, она поворачивается к покупательнице:

— Расскажите лучше вы, мадам Мерк, у меня это вызывает отвращение.

— Ну так вот, он вовсе им не помогал. Судя по всему, он где-то вычитал, что один тип сделал себе состояние в Нигере, продавая разноцветные шоколадные драже, похожие на таблетки. И наш мерзавец подхватил идею. Он разъезжал по Сенегалу, представляясь врачом. Красные драже выдавал за таблетки от дизентерии, синие — для зачатия, зеленые — для роста детей. Он продавал эти «лекарства» по цене их двухмесячной зарплаты. Все служащие комиссариата хотели набить ему морду. Эту гнусную аферу раскрыли сотрудники Красного Креста и передали его властям.

Хоть я и девчонка, окажись он рядом, я бы показала ему где раки зимуют! А я еще старалась быть с ним приветливой! Всегда следует доверять своему первому впечатлению о людях. Он — подлый тип. И, надеюсь, получит по заслугам.

Мадам Бержеро разгневана еще и потому, что этот мелкий жулик повсюду раструбил о своей «гуманитарной» миссии. Внезапно до нее доходит:

— Так вот откуда у него новая машина! Вот увидите, он купил ее на деньги, украденные у этих бедняг!

Не скрою, что в последующие дни мы постарались сделать ему соответствующую рекламу. Но самое интересное случилось, когда он пришел к нам за хлебом…

52

Когда этот позор человечества останавливает свою яркую машину у тротуара, в булочной находятся всего три покупателя. Мадам Бержеро, реактивные двигатели которой уже загудели, заглядывает в подсобку и кричит:

— Жюльен, Дени, вы мне нужны!

Он заходит в своем дорогом костюме, который ему немного великоват. Сколько женщин в магазине! Он ведет себя, как петух в курятнике. Но, судя по убийственным взглядам двух покупательниц, информация о его подлинной сути уже распространилась. Однако его это, похоже, не смущает. Он доволен собой. Поразительно. Как этот, с позволения сказать, мужчина договаривается со своей совестью, чтобы иметь такой гордый вид, когда его вышвырнули из Африки, а теперь и вся система правосудия нацелена на него? Видимо, в этом и состоит сила подобных субъектов — быть глухими ко всему, кроме своих интересов.

Он останавливается перед мадам Бержеро, которая буквально кипит от негодования.

— Дайте мне два багета и четыре луковых пирога.

— Сожалею, но они закончились.

На его лице появляется неподдельное изумление:

— Шутите?

Он показывает на полки с хлебом и пирогами.

— А это тогда что?

— Оптическая иллюзия. Зато, если пожелаете, у нас есть пилюли от глупости и жадности, — добавляет хозяйка булочной, показывая на витрину с конфетами.

Появляются Жюльен и Дени. Наш главный пекарь даже прихватил с собой длинную лопату для печи.

Жалкий мошенник оценивает нашу маленькую гвардию и в очередной раз демонстрирует манию величия. Он грозит пальцем мадам Бержеро:

— Вы не имеете права… Это отказ в продаже. Я подам на вас в суд.

Мадам Бержеро сейчас взорвется. Жюльен ласково отстраняет ее, выходит из-за прилавка и встает перед негодяем:

— Слушай ты, дерьмо собачье, еще раз сунешься сюда — пожалеешь. Такие, как ты, — позор для нас.

— Думаешь, напугал меня? Я тебя не боюсь!

В качестве подкрепления подходит Дени: