Один неверный шаг Кобен Харлан

Майрон обратился к Эсперанце:

– Что-нибудь новенькое по поводу Лестера?

– Нет.

– Соедини меня с Роном Диксоном. Попробуй домашний номер.

За дело взялась Синди.

– Одну секунду, мистер Болитар.

Эсперанца пожала плечами. Большая Синди набрала номер и заговорила с английским акцентом. Напоминала она Мэгги Смит из пьесы Ноэла Коуарда. Майрон и Эсперанца прошли в офис. Синди переключила туда телефон.

– Рон? Это Майрон Болитар. Как поживаешь?

– Да я знаю, кто это, урод. Твоя секретарша сообщила. Сегодня же воскресенье, Майрон. У меня выходной. Я посвящаю его семье. Это мое личное время. Шанс поближе узнать детей. Почему ты звонишь в воскресенье?

– Ты продаешь Лестера Эллиса?

– И ради этого ты звонишь мне домой в выходной день?

– Это правда?

– Без комментариев.

– Ты же говорил мне, что не станешь его продавать.

– Неверно. Если припоминаешь, мистер суперагент, ты хотел включить в контракт статью о необходимости его согласия на перепродажу. Я отказался, в противном случае он получал бы на пятьдесят кусков меньше. Ты на это не согласился. Теперь это тебе как гвоздь в задницу, верно, выскочка?

Майрон поерзал в кресле. Видно, больная задница беспокоит.

– Кого ты для него подобрал?

– Без комментариев.

– Не делай этого, Рон. Он очень талантливый.

– Ага. Жаль только, что плохой баскетболист.

– Ты поставишь себя в глупое положение. Вспомни Нолана Райана или Бейб Рут. – Майрон забыл, кому их продали.

– Не будешь же ты сравнивать Лестера с Бейб Рут?

– Давай все обсудим.

– Нечего обсуждать, Майрон. И теперь, извиняй, меня жена зовет. Все-таки странно…

– Ты о чем?

– Да обо всем. Этот контакт с детьми. Ты знаешь, что я выяснил, Майрон?

– Что?

– Я ненавижу своих детей.

Щелчок.

Майрон взглянул на Эсперанцу.

– Соедини меня с Элом Тони из «Чикаго Трибюн».

– Его продают в Сиэтл.

– Доверься мне.

– Не проси меня. – Эсперанца показала на телефон. – Обращайся к Большой Синди.

Майрон нажал кнопку интеркома.

– Большая Синди, пожалуйста, соедини меня с Элом Тони. Он должен быть в офисе.

– Слушаюсь, мистер Болитар.

Через минуту раздался сигнал.

– Эл Тони на первой линии, – сообщила Большая Синди.

– Эл? Это Майрон Болитар.

– Привет, Майрон, что случилось?

– Я у тебя в долгу, верно?

– И основательно.

– Так у меня для тебя сенсационная новость.

– Пока мы беседуем, у меня соски твердеют. Говори мне непристойности, детка.

– Лестера Эллиса знаешь? Его завтра продадут Сиэтлу. Лестер в восторге. Он весь год приставал к «Янки», чтобы его продали. Мы все счастливы.

– И это твоя сенсация?

– Слушай, может, получится интересный репортаж.

– В Нью-Йорке или Сиэтле. Но ведь я в Чикаго, Майрон.

– Все равно. Мне казалось, тебе интересно будет узнать.

– Не пойдет. Ты все еще у меня в долгу.

– А по поводу сосков не желаешь проконсультироваться?

– Подожди. – Пауза. – Уже напоминают перезревшие виноградины. Но если хочешь, я могу еще через пару минут пощупать.

– Спасибо, я пас, Эл. Честно, я не думал, что с тобой это пройдет, но все же решил попробовать. Между нами, «Янки» сильно заинтересованы в этой сделке. Мне подумалось, тебе стоит узнать.

– Почему? На кого они его меняют?

– Не знаю.

– Лестер довольно приличный игрок. Молод еще, но хорош. Почему «Янки» так стараются от него избавиться?

– А ты не напечатаешь, если я скажу?

Пауза. Майрону казалось, что он почти слышит, как трудятся мозги Эла.

– Если ты не разрешишь.

– Он травмирован. Дома упал и повредил колено. Они стараются держать это в тайне, но после окончания сезона Лестеру придется прооперироваться.

Молчание.

– Ты этого не печатай, Эл.

– Без проблем. Слушай, мне пора.

Майрон улыбнулся.

– До встречи, Эл. – И положил трубку.

Эсперанца взглянула на него.

– Я правильно догадалась?

– Эл Тони – мастер обходных маневров, – пояснил Майрон. – Он пообещал, что ничего не напечатает, значит, так и будет. Но он существует за счет обмена одолжениями. В этом деле Тони непревзойденный мастер.

– И что?

– Он позвонит приятелю в «Сиэтл таймс» и поменяется с ним информацией. Пойдут слухи о травме. Если об этом напишут в прессе до продажи, сделка у них сорвется.

– В высшей степени неэтично, – заметила Эсперанца.

– Давай назовем это вынужденной хитростью.

– Мне нравится.

– Никогда не забывай главного принципа нашего заведения: клиент всегда на первом месте.

– Даже в сексуальных связях, – уточнила Эсперанца.

– Ну, мы ведь разностороннее агентство. – Майрон внимательно посмотрел на нее. – Могу я тебя кое о чем спросить?

Она склонила голову набок.

– Не знаю. А ты как считаешь?

– Почему ты так ненавидишь Джессику?

Эсперанца помрачнела и пожала плечами.

– Наверное, по привычке.

– Я серьезно.

Она скрестила ноги, потом положила одну на другую.

– Давай я ограничусь простой критикой, хорошо?

– Ты – мой лучший друг, – сказал Майрон. – Я хочу знать, почему ты ее не любишь.

Эсперанца вздохнула и заправила выбившуюся прядь за ухо.

– Джессика умница, с чувством юмора, хорошая писательница, и я бы не вышвырнула ее из постели, даже если бы она принялась грызть там крекеры.

Ох, уж эти бисексуалы.

– Но она причинила тебе боль.

– Ну и что? Она не первая женщина, совершившая неблагоразумный поступок.

– Тоже верно, – согласилась Эсперанца. Она хлопнула ладонями по коленям и встала. – Наверное, я не права. Я могу идти?

– Но почему ты до сих пор на нее злишься?

– Мне нравится злиться, – призналась она. – Это легче, чем прощать.

Майрон покачал головой и жестом попросил ее сесть.

– Что ты хочешь от меня услышать, Майрон?

– Я хочу понять, почему ты ее не любишь.

– Такой уж у меня поганый характер. Не бери в голову. – Эсперанца приложила руку к щеке. Отвернулась на мгновение. – Ты недостаточно крут, понял?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Для такой душевной травмы. Большинство могут пережить. Я могу. Джессика может. Тем более Уин. Только не ты. Ты недостаточно крут. Ты по-другому скроен.

– Тогда, возможно, это моя вина.

– Да, это твоя вина, – согласилась Эсперанца, – по крайней мере, частично. Во-первых, ты слишком идеализируешь отношения. И излишне чувствителен. Чересчур обнажаешься. Ты был очень открыт.

– Разве это плохо?

– Нет. – Она секунду поколебалась. – Наоборот, скорее хорошо. Немножко наивно, но это куда лучше, чем те засранцы, которые все держат в себе. Можем мы прекратить этот разговор?

– Мне кажется, ты так и не ответила на мой вопрос.

Эсперанца подняла руки.

– Лучше не умею.

Майрон внезапно вспомнил Малую лигу, бросок Джо Давито, удар в лицо, потерю всякого интереса к игре. Он кивнул. Был слишком открытым, сказала Эсперанца. Был. Странный выбор слов.

Эсперанца воспользовалась его молчанием и сменила тему.

– Я просмотрела, что возможно, об Элизабет Брэдфорд.

– И?

– Никакой информации, которая могла бы навести на мысль, что ее смерть не была несчастным случаем. Ты можешь еще потрясти ее брата, если хочешь. Он живет в Уестпорте. И тесно связан с мужем своей покойной сестры. Так что вряд ли чего-нибудь добьешься.

Только время потеряешь.

– А еще кто есть в семье?

– Сестра, тоже живет в Уестпорте. Но она на лето подалась на Лазурный берег.

Еще один пустой номер.

– Что-нибудь еще?

– Есть одна вещь, которая меня слегка беспокоит, – произнесла Эсперанца. – Вне сомнения, Элизабет Брэдфорд обожала общество, была там первой дамой. Не проходило недели, чтобы ее имя не появлялось в какой-нибудь светской хронике. Но примерно за полгода до ее гибели всякие упоминания о ней прекратились.

– Ты сказала «прекратились»…

– Я имею в виду полностью. Ее имени нет нигде, даже в городской газете.

Майрон задумался.

– Возможно, она тоже подалась на Лазурный берег?

– Возможно. Но только не с мужем. Об Артуре в газетах не забывали.

Майрон откинулся назад и крутанул кресло. Взглянул на бродвейские плакаты на стене. Да, определенно их следует убрать.

– Ты говоришь, раньше о ней было много статей?

– Не статей, упоминаний, – поправила Эсперанца. – Перед ее именем всегда стояла фраза вроде «Хозяйкой вечера была…» или «Среди присутствующих была…», или «На фотографии слева…»

– Где это встречалось, в статьях или просто колонках?

– В «Джерси леджер» есть колонка светской хроники.

– Ясно. – Майрон смутно помнил про такую колонку еще с детства. Мать обычно ее просматривала, разыскивая знакомые имена. Она даже сама разок в нее попала в качестве «известной местной адвокатессы Эллен Болитар». Потом неделю мать требовала, чтобы ее величали именно так. Майрон орал: «Эй, мам!», а она отвечала: «Ты должен звать меня Известной местной адвокатессой Эллен Болитар, умник».

– Кто делал колонку?

Эсперанца протянула ему листок бумаги. Там был напечатан портрет хорошенькой женщины с огромной копной волос а-ля леди Берд Джонсон. Звали ее Дебора Уиттейкер.

– Думаешь, мы сможем найти ее адрес?

– Много времени не займет, – заверила его Эсперанца.

Они долго смотрели друг на друга. Срок, установленный Эсперанцей, висел над ними, как меч.

– Не могу представить себе жизни без тебя, – сказал Майрон.

– Такого не произойдет, – уверила его Диаз. – Что бы ты ни решил, всегда останешься моим лучшим другом.

– Партнерство губит дружбу.

– Это ты говоришь.

– Я знаю. – Майрон слишком долго уходил от этого разговора. Если воспользоваться баскетбольной терминологией, передержал мяч, двадцать четыре секунды истекли. Он не мог больше откладывать в надежде, что неизбежное как-то рассосется и исчезнет словно дым.

– Мой отец и дядя пытались. Уже четыре года не разговаривают друг с другом.

– Я знаю.

– Даже сейчас наши отношения изменились. И никогда не будут такими, как прежде. Я знаю десятки семей и друзей, Эсперанца, кто пробовал стать партнерами. И не знаю ни одного случая, когда бы из этого вышло что-то путное. Ни одного. Брат пошел на брата. Дочь на отца. Лучший друг на лучшего друга. Деньги творят с людьми странные вещи.

Эсперанца кивнула.

– Наша дружба может пережить все, – продолжил Майрон, – но я не уверен, что она переживет партнерство.

Эсперанца снова встала.

– Я найду тебе адрес Деборы Уиттейкер, – сказала она. – Это легко.

– Спасибо.

– И я даю тебе три недели, чтобы все устроить. Хватит?

Майрон утвердительно покачал головой. В горле пересохло. Ему хотелось что-нибудь добавить, но все, что приходило на ум, было еще более беспомощное, чем уже сказанное.

Заверещал интерком. Эсперанца вышла. Майрон нажал кнопку.

– Слушаю.

– На первой линии «Сиэтл таймс», – сообщила Большая Синди.

Глава 25

Дом для престарелых в Инглмуре был выкрашен в яркий желтый цвет, содержался в прекрасном состоянии и располагался в весьма живописном уголке. И все равно он выглядел как место, куда ты приходишь умирать.

В холле на одной стене была изображена радуга. Красивая, удобная мебель. Не слишком мягкая. Иначе пациентам трудно было бы выбираться из этих кресел. На столе в центре – огромный букет свежесрезанных роз. Но и эти ярко-красные великолепные розы через пару дней засохнут.

Майрон глубоко вздохнул. Успокойся, парень, успокойся.

В воздухе чувствовался тяжелый фруктовый запах, как от туалетного дезодоранта. Его приветствовала женщина в брюках и блузке – простенько, но со вкусом. Ей было слегка за тридцать. Она тепло улыбнулась ему.

– Я хотел бы повидать Дебору Уиттейкер.

– Ну конечно, – сказала она. – Мне кажется, Дебора в комнате отдыха. Меня зовут Гейл. Я вас провожу.

Дебора. Гейл. Всех называют по именам. Наверняка где-нибудь найдется и доктор Боб. Они пошли по коридору, украшенному веселой фресковой живописью. Полы сверкали, но Майрон заметил на них свежие царапины от инвалидных колясок. На лицах персонала – одна и та же искусственная улыбка. Майрон решил, что их специально обучали этой улыбке. Санитары, сестры и все без исключения одеты в обычную одежду. Он не заметил ни болтающихся на шее стетоскопов, ни табличек на груди, ни биперов, вообще ничего, связанного с медициной. Здесь все друзья-приятели.

Майрон и Гейл вошли в комнату отдыха. Столы для пинг-понга, на которых никто не играл. Такая же судьба постигла бильярдные и карточные столы. Зато телевизор, похоже, практически не выключался.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила Гейл. – Бекки и Дебора сейчас придут.

– Бекки? – удивился Майрон.

Снова та же улыбка.

– Подруга Деборы.

– Понятно.

Она оставила Майрона в комнате, где находились еще шесть человек. Пять из них – женщины. Они были чистенько одеты, единственный мужчина носил даже галстук. Все сидели в инвалидных колясках. Двое тряслись, еще двое что-то бормотали себе под нос. Кожа у всех была неестественного серого цвета. Одна из женщин помахала Майрону костлявой рукой с синими прожилками. Майрон улыбнулся и тоже помахал.

На стене висел плакат с основным девизом заведения:

ИНГЛМУР – РАДУЙСЯ СЕГОДНЯШНЕМУ ДНЮ.

Мило, подумал Майрон, но не мог сразу же не придумать более подходящего девиза:

ИНГЛМУР – ЛУЧШЕ, ЧЕМ ПО ТУ СТОРОНУ.

Гм. Надо будет на обратном пути бросить листочек в ящик для предложений.

– Мистер Болитар?

Шаркая ногами, в комнату вошла Дебора Уиттейкер. Копна волос все такая же, как на фотографии в газете – черная, словно сапожная вакса, и за счет обильного лака походившая на стекловолокно. Но общий эффект напомнил ему Дориана Грея – как будто Дебора мгновенно постарела на миллион лет. Но глаза все еще проницательные. Голова немного тряслась, как у Кэтрин Хэпберн. Возможно, болезнь Паркинсона, но тут он не специалист.

Ее «подруге» Бекки было лет тридцать. Она тоже предпочла белому халату обычную одежду, и хотя ничто в ее внешности не говорило о медицинской профессии, Майрон почему-то немедленно вспомнил Луизу Флетчер из «Пролетая над гнездом кукушки».

Он поднялся.

– Меня зовут Бекки, – произнесла медсестра.

– Майрон Болитар.

Бекки пожала протянутую руку и снисходительно улыбнулась. Вероятно, не удержалась. Наверняка не может отделаться от дежурной улыбки по меньшей мере час после ухода с работы.

– Вы не возражаете, если я побуду с вами?

Тут впервые заговорила Дебора Уиттейкер.

– Уходи, – прохрипела она. Голос напоминал скрип изношенной покрышки.

– Но, Дебора…

– Отстань. Ко мне пришел симпатичный молодой мужчина, и я не желаю им делиться. Так что уматывай.

Снисходительная улыбка Бекки сменилась выражением неуверенности.

– Дебора, – произнесла она с виду дружелюбным, но на самом деле оскорбительным тоном, – ты знаешь, где мы сейчас?

– Конечно, – огрызнулась Дебора. – Союзники только что отбомбили Мюнхен. Немцы сдались. Я, девушка из Организации по обслуживанию вооруженных сил, стою на южном пирсе в Манхэттене. В лицо мне дует ветер с океана. Жду, когда на берег сойдут моряки, чтобы смачно поцеловать самого первого.

Дебора подмигнула Майрону.

– Дебора, сейчас не 45-й год. Сейчас…

– Я знаю, черт побери. Не будь такой доверчивой дурой, ради Бога. – Она села и наклонилась к Майрону. – По правде говоря, я то здесь, то там. Иногда здесь. А порой путешествую во времени. Когда такое случилось с дедушкой, они называли это склерозом. Когда мама стала забываться, сказали – старческое слабоумие. У меня же они находят болезни Паркинсона и Альцгеймера. – Дебора взглянула на сестру. Все ее лицо ходило ходуном. – Пожалуйста, Бекки, пока я еще в своем уме, убирайся к чертям собачьим.

Бекки секунду помедлила в нерешительности. Майрон кивнул ей, и она отошла.

Дебора наклонилась еще ближе.

– Обожаю орать на нее, – прошептала она. – Единственное сомнительное преимущество старости. – Она сложила руки на коленях и улыбнулась дрожащей улыбкой. – Я знаю, вы себя назвали, но я уже забыла.

– Майрон.

Она удивилась.

– Нет, не то. Может быть, Андре? Ты больше похож на Андре. Он меня причесывал.

Бекки внимательно следила за ними из дальнего угла. Всегда на страже.

Майрон решил идти напролом.

– Миссис Уиттейкер, я хотел расспросить вас насчет Элизабет Брэдфорд.

– Лиззи? – Глаза старушки загорелись. – Она здесь?

Страницы: «« « ... 1415161718192021 » »»