Один неверный шаг Кобен Харлан
– Что же она хотела?
– Ничего. Она была не такой.
– И вы поверили, что она будет молчать?
– Да, – произнес Артур, – я ей поверил.
– Вы ей не угрожали?
– Никогда.
– Мне трудно в это поверить.
– Она осталась у нас еще на полгода. Это же о многом говорит.
Все тот же аргумент, который Майрон никак не мог осмыслить. Он услышал шум. Это вскочил Чанс и ринулся к ним. Ни Майрон, ни Артур не обратили на него внимания.
– Ты ему сказал? – воскликнул Чанс.
– Да, – ответил брат.
Чанс круто повернулся к Майрону.
– Если ты хоть слово шепнешь кому-нибудь, я убью…
– Ш-ш-ш!
И тут Майрон вспомнил.
Вот же. Прямо перед глазами. Рассказ был частично правдив, так всегда бывает, когда хочешь половчее соврать, но кое-чего не хватало. Он взглянул на Артура.
– Вы упустили одну деталь, – сказал Майрон.
– Какую именно? – Артур нахмурил брови.
Майрон показал на Чанса, потом снова повернулся к Артуру.
– Кто из вас избил Аниту Слотер?
Гробовое молчание.
– За несколько недель до самоубийства Элизабет кто-то напал на Аниту Слотер. Ее отвезли в больницу, и когда ваша жена спрыгнула с балкона, у Аниты на лице все еще были следы побоев. Хотите мне об этом рассказать?
В этот момент Артур Брэдфорд еле заметно кивнул Сэму. Тот отложил журнал и встал.
– Он слишком много знает! – неистово завопил Чанс.
Артур задумался.
– Нам надо от него избавиться! – продолжал орать Чанс.
Артур Брэдфорд продолжал размышлять. Сэм медленно приближался к ним.
– Чанс? – тихо произнес Майрон.
– Что?
– У тебя ширинка расстегнута.
Чанс взглянул вниз. Майрон, выхватив свой пистолет тридцать восьмого калибра, и приставил его к паху Чанса. Тот отпрыгнул назад, но дуло пистолета последовало за ним. Сэм достал свою пушку и направил ее на Майрона.
– Скажи Сэму, чтобы опустил пистолет, – велел Майрон, – или у тебя никогда больше не будет трудностей с катетером.
Все замерли. Сэм продолжал целиться в Майрона. Майрон – держать свой пистолет прижатым к паху Чанса. Артур – думать. Чанса начало трясти.
– Не написай на мою пушку, Чанс. – Можно говорить круто. Но Майрону не нравилась ситуация. Такие, как Сэм, вполне могут рискнуть и выстрелить.
– Вы зря вытащили оружие, – проговорил Артур. – Никто не собирался вас убивать.
– Вы меня успокоили.
– Проще говоря, вы мне полезнее живой, чем мертвый. В противном случае Сэм бы уже давно отстрелил вам голову. Вы понимаете?
Майрон промолчал.
– Наша сделка остается в силе. Вы находите Аниту, я спасаю Бренду от тюрьмы. А мою жену оставим в покое. Я ясно выражаюсь?
Сэм продолжал целиться ему в глаз и улыбаться.
Майрон качнул головой в его сторону.
– Как насчет проявления доброй воли?
– Сэм, – коротко бросил Артур.
Сэм убрал пушку. Вернулся на место и снова углубился в журнал.
Майрон нажал на пистолет посильнее, так, что Чанс завопил. Потом сунул пистолет в карман.
Автобус довез его до того места, где он оставил машину. Когда Майрон выходил, Сэм отсалютовал ему. Майрон кивнул в ответ. Автобус поехал дальше по улице и свернул за угол. Майрон внезапно сообразил, что не дышит. Он попытался расслабиться и рассуждать здраво.
– Трудности с катетером, – сказал он вслух. – Кошмар, да и только.
Глава 27
Офис отца все еще находился в помещении склада бывшей фабрике в Ньюарке.
Когда-то давно там шили нижнее белье. Теперь они ввозили готовые изделия из Индонезии или Малайзии или еще откуда-нибудь, где эксплуатировали детский труд. Все об этом знали и, тем не менее, пользовались. Покупатели брали товары, потому что могли сэкономить на них пару баксов, да и ясности в этом вопросе, честно говоря, не было. Легко возражать против детского труда на фабриках; легко возмущаться, что двенадцатилетним детям платят двенадцать центов в час; легко осуждать родителей и выступать против эксплуатации. Труднее становится, когда приходится выбирать между двенадцатью центами и голодом, между эксплуатацией и смертью.
А еще проще вообще об этом не думать.
Тридцать лет назад, когда на фабрике еще шили белье, отец нанимал на работу большое число чернокожих. Он считал, что обращается с рабочими справедливо. Полагал, что они смотрят на него, как на благодетеля. Когда в 1968-ом начались бунты, эти самые рабочие сожгли четыре здания его фабрики. Отец никогда уже не смог относиться к ним, как прежде.
Элоиз Уильямс начала работать на отца еще до бунтов.
– Пока я жив, – любил говорить отец, – Элоиз без работы не останется. – Она была для него кем-то вроде второй жены. Заботилась о нем в течение рабочего дня. Они ссорились, ругались, обижались друг на друга. Но между ними существовала прочная и глубокая симпатия. Мать это знала.
– Слава Богу, – говаривала она, – что Элоиз страшнее, чем корова из-под Чернобыля. А то бы я беспокоилась.
Когда-то фабрика отца состояла из пяти зданий. Теперь остался лишь этот склад. Отец использовал его для хранения грузов, поступающих из-за рубежа. Офис находился в самом центре почти под потолком. Все четыре стены стеклянные, так что отец мог надзирать над своим товаром, словно часовой на главной тюремной башне.
Майрон поднялся по металлическим ступенькам. Элоиз широко улыбнулась и ущипнула его за щеку. Ему даже показалось, что она откроет ящик стола и достанет оттуда игрушку. Когда он был мальчишкой, у нее всегда было что-нибудь припасено для него: водяной пистолет, модель самолета, которую надо склеить, или книжка комиксов. Но на этот раз Элоиз ограничилась объятием, и Майрон не слишком расстроился.
– Заходи, – сказала она. Никаких предварительных звонков. Никаких предварительных проверок, не занят ли отец.
Через стекло Майрон видел, что отец оживленно говорит по телефону. Как обычно. Майрон вошел. Отец поднял руку.
– Ирв, я сказал – завтра. Никаких извинений. Завтра, ты слышишь? – Он повесил трубку. Взглянул на Майрона и просиял.
Майрон обошел стол и поцеловал отца в щеку. Как обычно, на ощупь кожа казалось шершавой и слегка пахла одеколоном «Олд Спайс». Так и должно было быть.
Манерой одеваться отец напоминал члена израильского Кнессета: черные-пречерные брюки, расстегнутая у шеи белая рубашка, под ней футболка. Из-за ворота футболки выбивались седые волосы. Отец был натуральным семитом – темнооливковая кожа и нос, которые вежливый человек назвал бы выдающимся.
– Помнишь ресторан «У Дона Рико»? – спросил отец.
– То португальское заведение, куда мы частенько заходили?
– Да. Так вот, оно закрылось. В прошлом месяце. Мануэль прекрасно там управлялся тридцать шесть лет. Но теперь пришлось сдаться.
– Мне очень жаль.
Отец презрительно фыркнул и отмахнулся.
– Кому какое дело, черт побери? Я болтаю, потому что немного волнуюсь. Элоиз сказала, что ты как-то странно говорил по телефону. – Он смягчил тон. – Все в порядке?
– Нормально.
– Тебе нужны деньги или что?
– Нет, папа, мне не нужны деньги.
– Но что-то случилось, да?
Майрон решил идти напролом.
– Ты знаешь Артура Брэдфорда?
Отец побледнел, не постепенно, а разом. Начал что-то искать на столе. Передвинул на другое место семейную фотографию, поправил другую, где был запечатлен Майрон с кубком, выигранным в соревнованиях. Потом взял пустую коробку из-под орехов и швырнул ее в мусорную корзину.
– Зачем тебе это знать? – спросил он наконец.
– Я тут кое во что влез.
– И там замешан Артур Брэдфорд?
– Да, – признался Майрон.
– Тогда вылезай. И побыстрее. – Отец взял кофейную чашку со стола и поднел к губам. Чашка оказалось пустой.
– Брэдфорд посоветовал мне спросить тебя о нем, – сказал Майрон. – Он и тот парень, что на него работает.
Отец резко повернулся.
– Сэм Ричардс? – Голос тихий, полный благоговейного страха. – Он все еще жив?
– Да.
– Бог ты мой!
Молчание. Потом Майрон спросил:
– Откуда ты его знаешь?
Отец открыл ящик стола и начал там копаться. Потом крикнул Элоиз. Она подошла к двери.
– Где «Тайленол»? – спросил он. – Голова раскалывается.
– Нижний ящик справа. Ближе к задней стенке. Под коробкой со скрепками. – Элоиз повернулась к Майрону. – Хочешь «Йо-хо»?
– Да, пожалуйста. – Они держат его любимый напиток. Майрон не был в офисе отца больше десяти лет, а они все равно покупают его.
Отец нашел лекарство и принялся возиться с крышкой. Элоиз вышла и прикрыла дверь.
– Я никогда тебе не врал, – сказала отец.
– Знаю.
– Я пытался тебя защитить. Все родители так делают. Когда они видят опасность, то загораживают детей своим телом и принимают удар на себя.
– Этот удар ты не сможешь принять, – произнес Майрон.
– От этого не легче.
– Со мной все будет в порядке, – уверил его Майрон. – Мне лишь надо знать, с чем я столкнулся.
– Ты столкнулся со злом в чистом виде. – Он вынул две таблетки и проглотил их, не запивая водой. – Ты столкнулся с обнаженной жестокостью, с людьми без совести.
Вернулась Элоиз и протянула Майрону банку. Посмотрев на их лица, поспешно вышла. Раздалось отдаленное бибиканье погрузчика, прокладывающего себе дорогу.
– Это случилось через год или два после бунтов, – начал отец. – Ты, по молодости, скорее всего не помнишь, но эти бунты разодрали город на части. Эти раны до сих пор не зажили. Скорее наоборот. Подобно моим товарам. – Он показал на коробки внизу. – Вещь начинает рваться по шву, никто ничего не делает, и она в конце концов разваливается на части. Так и Ньюарк. Разорван на части.
– Так или иначе, мои рабочие вернулись, но они стали уже другими людьми. Они стали злыми. Я был уже не работодателем, а эксплуататором. Они смотрели на меня так, будто это я тащил их предков в цепях через океан. Разные смутьяны начали их подзуживать. К тому времени все уже стало ясно, Майрон. Производство катилось в тартарары. Труд стоил слишком дорого. В городе начались беспорядки. И тогда эти смутьяны начали агитировать рабочих за профсоюз. Требовали, чтобы он был создан. Я, разумеется, выступал против. – Он посмотрел сквозь стеклянную стену на длинный ряд коробок.
Майрон прикинул, сколько раз отец смотрел сквозь эту стену и видел всегда одно и же. Интересно, что он при этом думал, о чем мечтал все годы на этом пыльном складе. Майрон потряс банку и открыл.
При этом звуке отец слегка вздрогнул. Он повернулся к сыну и через силу улыбнулся.
– Старик Брэдфорд был связан с бандитами, которые хотели организовать профсоюз. Ведь кто здесь был замешан? Бандиты, хулиганье, панки, которые занимались всем, от проституции до букмекерства. И все они внезапно стали великими специалистами по рабочей силе. Но я боролся с ними. И брал верх. Так вот однажды старик Брэдфорд прислал своего сыночка Артура сюда, в это здание. Чтобы поболтать со мной. С ним был Сэм Ричардс, сукин сын, который стоял, прислонившись к стене и молчал. Артур сел и задрал ноги на мой стол. Я должен согласиться на профсоюз, заявил он. Более того, поддержать с финансовой точки зрения. Щедрыми пожертвованиями. Я сказал маленькому паршивцу, что это называется вымогательством. И велел ему убираться из моего офиса к чертям собачьим.
На лбу отца выступили капельки пота. Он достал платок и несколько раз промокнул лоб. В углу офиса стоял вентилятор. Он лениво вращался, поворачиваясь из стороны в сторону, дразня их моментами относительной прохлады, тут же сменявшимися духотой. Майрон взглянул на семейные фотографии, задержавшись на снимке, сделанном во время поездки на Карибское море. Лет десять назад. На родителях были яркие рубашки, они выглядели загорелыми, здоровыми и значительно моложе. Это его испугало.
– И что случилось? – спросил Майрон.
Отец проглотил какую-то таблетку и снова заговорил.
– Тут вмешался Сэм. Он подошел в столу и посмотрел на фотографии. Улыбнулся так, будто он старый друг нашей семьи. Потом бросил на мой стол секатор.
Майрон внезапно похолодел.
Отец продолжал говорить, бессмысленно глядя в пространство.
– И Сэм тогда сказал: «Представь себе, что он может сделать с человеком. Представь себе, как отрезаешь по кусочку. Подумай не о том, сколько времени надо, чтобы умереть, а о том, как долго можно жить и мучиться». Вот так. А потом Артур Брэдфорд заржал, и они ушли.
Отец снова схватился за чашку, но она как была пустой, так пустой и осталась. Майрон предложил ему свою банку, но отец отрицательно покачал головой.
– Ну я пошел домой и сделал вид, что все прекрасно и удивительно. Я пытался есть. Пытался улыбаться. Я играл с тобой во дворе. Но я не мог перестать думать о словах Сэма. Твоя мать чувствовала: что-то случилось, но не стала на этот раз лезть мне в душу. Потом я пошел спать. Сначала я не мог заснуть.
Точно как сказал Сэм: я представлял себе разные картины. Как отрезать по кусочку от человека. Медленно. И с каждым кусочком новый вопль боли. И тут зазвонил телефон. Я подскочил и посмотрел на часы. Три утра. Я снял трубку, но никто не ответил. Я слышал лишь дыхание. Тогда я повесил трубку и вылез из постели.
Отец дышал быстро и неровно. На глаза набежали слезы. Майрон было поднялся, но отец остановил его, подняв руку.
– Давай сначала закончим, хорошо?
Майрон сел.
– Я пошел в твою комнату. – Голос был монотонным, тусклым, безжизненным. – Ты, верно, знаешь, я часто так поступал. Иногда просто сидел и смотрел, как ты спишь. – По его лицу потекли слезы. – Я вошел в комнату. Услышал твое глубокое дыхание и сразу успокоился. Улыбнулся. Потом подошел, чтобы накрыть тебя получше. И тут я его заметил. – Отец приложил кулак ко рту, будто пытаясь сдержать кашель. Грудь его вздымалась, он начал заикаться. – На твоей постели. На одеяле. Секатор. Кто-то пролез в твою комнату и оставил его на кровати.
Стальная рука сжала внутренности Майрона.
Отец посмотрел на него покрасневшими глазами.
– С такими людьми нельзя бороться, Майрон. Потому что нельзя победить. Дело не в смелости. Тут дело в любви. У тебя есть люди, которых ты любишь, которые зависят от тебя. Эти бандиты такого не понимают. А как можно достать человека, который не способен чувствовать?
Майрон не знал, что ответить.
– Отступись, – попросил отец. – Здесь нет ничего стыдного.
Майрон встал. Поднялся и отец. Они крепко обнялись. Майрон закрыл глаза. Отец положил ему ладонь на затылок и пригладил волосы. Майрон прижался к нему. Он вдыхал знакомый запах одеколона, уносясь в воспоминаниях в тот день, когда отец прижал к себе его голову после удара Джо Девито.
Все еще помогает, подумал он. После стольких лет это по-прежнему самое безопасное место.
Глава 28
Секатор.
Это не могло быть совпадением. Он схватил сотовый телефон и набрал номер спортзала. Через пару минут подошла Бренда.
– Привет, – сказала она.
– Привет.
Оба замолчали.
– Люблю говорливых, – заметила она голосом, трогающим за сердце.
– Как ты там? – спросил он.
– Хорошо, – ответила она. – Игра помогает. И я много думала о тебе. Это тоже помогает.
– Взаимно, – признался Майрон. – Просто убийственные фразы, что одна, что другая.
– Ты придешь сегодня на открытие? – поинтересовалась Бренда.
– Обязательно. Заехать за тобой?
– Нет. Поеду в автобусе, вместе с командой.
– У меня есть один вопрос, – сказал Майрон.
– Валяй.
– Как звали тех парней, которым перерезали ахиллесово сухожилие?
– Клей Джексон и Артур Харрис.
– Это было сделано секатором, верно?
– Верно.
– И живут они в Уэст-Орэндже?
– Да, а в чем дело?
– Не думаю, чтобы это сделал Хорас.
– А кто?
– Длинная история. Позже расскажу.
– После игры, – предложила Бренда. – Мне придется немного пообщаться с прессой, а потом мы можем где-нибудь перекусить и поехать к Уину.
– Хорошо придумано, – согласился Майрон.
Молчание.
– Я слишком навязываюсь, так? – промолвила Бренда.
– Ничего подобного.
– Мне следовало бы изображать недоступность.
– Ничуть.
– Просто… – Она замолчала, потом начала снова: – Мне кажется, что так и надо.
Майрон кивнул в трубку. Он знал. Подумал об Эсперанце, которая сказала, что он никогда не был полностью защищенным, никогда не заботился, что может схлопотать по голове.
– Увидимся на игре, – пообещал он.
И отключился.
Он долго сидел, закрыв глаза и думая о Бренде. Майрон не пытался прогнать эти мысли. Позволил им завладеть собой. Тело мгновенно отреагировало. Он начал улыбаться.
Бренда.
Майрон открыл глаза и встряхнулся. Снова включил телефон и набрал номер Уина.
– Излагай.
– Мне нужна поддержка, – сказал Майрон.
Он почти видел, как Уин улыбается.
– Сукин ты сын, – проговорил Майрон.
Они встретились у большого магазина в Уэст-Орэндже.
– Далеко ехать? – спросил Уин.
– Десять минут.
– Поганый район?
– Да.
Уин взглянул на свой драгоценный «ягуар».
– Тогда поедем на твоей машине.
Они залезли в «форд». Позднее летнее солнце все еще отбрасывало длинные тонкие тени. Жар кружил над мостовой. Воздух был таким плотным, что упади яблоко с дерева, оно бы шлепнулось на землю лишь через несколько минут.
– Я поинтересовался той странной стипендией, – сообщил Уин. – Тот, кто организовал этот фонд, обладал большой финансовой сообразительностью. Деньги переводились из иностранного источника, с Каймановых островов.
– Значит, проследить невозможно?
– Почти невозможно, – поправил Уин. – Но даже на тех островах есть люди, которых можно подмазать.
– И кого же мы будем подмазывать?
– Уже сделано. К сожалению, счет был на подставное лицо и четыре года назад закрыт.
– Четыре года, – повторил Майрон. – Как раз тогда Бренда в последний раз получила стипендию и поступила в медицинский институт.
– Логично, – произнес Уин. (Еще один доктор Спок.)
– Значит, тупик.
– Временно да. Можно порыться в старых документах, но на это нужно время.
– Что-нибудь еще?
– Стипендиат должен был выбираться определенными адвокатами, а не образовательными учреждениями. Критерии довольно расплывчатые: академические успехи, добропорядочное поведение и тому подобное.
– Иными словами, все было подстроено так, чтобы адвокаты выбрали Бренду. Как мы уже догадались, это был способ передать ей деньги.
– Логично, – повторил Уин.
Они проехали Уэст-Орэндж и теперь двигались по улицам Ист-Орэнджа. Постепенно стали заметны перемены. Хорошие загородные дома уступили место огромным кондоминиумам. Потом снова частные дома, только поменьше и поплоше. Участки маленькие. Стали попадаться брошенные фабрики. Как будто яркая бабочка превращалась в неприглядного мотылька.
– Мне звонил Хал, – сказал Уин. Хал был специалистом по электронике, с которым они когда-то вместе работали на правительство. Именно его Майрон попросил проверить телефоны.
– И что?
– Во всех помещениях установлены жучки на телефонах – у Мейбел Эдвардс, у Хораса Слотера и в общежитии у Бренды.
– Ничего удивительного, – заметил Майрон.
– Кроме одного, – поправил его Уин. – Приспособления в домах Мейбел и Хораса – старые. Хал прикинул, что они были установлены по меньшей мере три года назад.
У Майрона снова голова пошла кругом.
– Три года?
– Да. Примерно так. Местами они даже разрушились от грязи.
– А как насчет Бренды?
– Здесь жучок установили позднее. Но ведь она живет всего несколько месяцев. Хал также нашел подслушивающие устройства под столом в спальне. И еще одно – за диваном в общей комнате.