Железная скорлупа Игнатушин Алексей

Глава восьмая

Босые ноги холодила изумрудная трава, а обнаженный торс ласкал теплый ветерок. Из одежды на рыцаре было только брэ, остальные ненужные тряпки лежали в спальне Элейны. В их спальне.

Рыцарь, оглянувшись на стены главной башни, улыбнулся, затем пальцами погладил нитки залеченных шрамов, рядом проступали свежие отметины от укусов Элейны – такими ранами можно гордиться, как и следами от мечей и копий.

Гингалин прогулялся по цветущему саду, жадно вдыхая ароматный воздух, затем вернулся к фонтану, послушал журчание воды. И вот здесь, у фонтана, утомленный приятными ощущениями, Гингалин наконец позволил сформироваться мысли, которую до поры тщательно гнал: ему скучно.

Да, скучно, несмотря на присутствие Элейны, волшебного сада и вечной весны с ее редкими теплыми дождями. Ему не с кем перемолвиться задушевным словом. Удовольствия приелись, вошли в привычку. Вечная радость уже в тягость.

Гингалин плеснул водой из фонтана себе на лицо, растер капли. Накопилась какая-то необъяснимая усталость. Хм, неужели от отдыха можно устать?

Вспомнились объятия волшебницы, изможденная бессонной ночью плоть нашла силы шевельнуться. По телу пробежала приятная дрожь.

«Глупости лезут в голову, – подумал со смешком. – Никогда я не был столь счастлив. Здесь хорошо, здесь прекрасно: вкусная еда, свежий воздух, я хозяин замка, пустого правда, но все-таки. Рядом изумительная женщина, мы предаемся с ней страстным безумствам. Я должен быть доволен, как… как житель деревни Тилуиф Тедж».

Настроение испортилось, вспомнилось презрение к Гарету, отринувшему рыцарское служение ради наслаждений.

Глядя на резьбу мраморных чаш фонтана, рыцарь произнес с горькой иронией:

– Так и есть. Нечего на зеркало пенять, если лицо кривое. Я так же, как Гарет, попался на крючок, забыв о рыцарстве. Боже, сколько времени я здесь?

Его охватил страх, он вспомнил истории о том, как незадачливые смертные попадали в страну Дивного народа – им казалось, что они провели там день-другой, а на деле проходили столетия. А вдруг?..

Неприятная мысль заставила походить туда-сюда. Гингалин отдышался, с тоской оглядел цветущий сад. Пение птиц вызвало теперь раздражение.

«Я всего лишь хотел залечить раны и отдохнуть, – подумал горько. – И вот я здоров, свеж, что еще надо? Неужели я готов остаться здесь навсегда? Нет, просто невозможно!»

Гингалин сдавленно простонал: да, он потихоньку превращается в животное, не может мыслить ни о чем, кроме еды и соития. Рыцарь торопливо зашагал в замок, раздраженно пиная головки дивных цветов.

«Отец бы был мной очень недоволен. Черт, чуть не забыл, в чем состоит смысл жизни – в служении благородному воинскому братству. Там нет торгашей в броне, коих презираю, там я буду счастлив. Не хочу жить пустоцветом, хочу приносить пользу людям».

Дверь, громко стукнувшись о стену, отскочила, испуганно дрожа. Гингалин встретил сердитый взгляд карих глаз, коротко кивнул, глухо щелкнув пряжкой застегнутого пояса.

– Что это значит? – спросила волшебница гневно.

Карие глаза нервно бегали, отмечая каждую деталь рыцарской одежды. Гингалин пожал плечами, котт-де-май глухо звякнул.

– Леди, мое пребывание в вашем замке закончилось, – сказал вежливо.

Из глаз волшебницы посыпались злые искры, в комнате повеяло холодом, и рыцарь невольно поежился.

– Это же наш замок! Почему вы бросаете наши владения?!

– Леди, это не так, – сказал рыцарь мягко. – Я не могу управлять замком так, как вы, это неоспоримо.

Элейна скривилась.

– Если проблема в этом, ее легко исправить. Что за глупости? – спросила капризно.

– Леди, я томлюсь, – сказал Гингалин печально. – Мне здесь тягостно. Мне нужно покинуть замок. Я хочу видеть смену времен года, снег, зацветающие деревья, пламя листопада.

Элейна презрительно фыркнула:

– Уходите в неумеренную жару и сырость? В холодные дни и ночи?

– Пусть так, – согласился рыцарь смиренно. – Но на холоде я смогу увидеть облачко своего дыхания.

– Зачем? – спросила волшебница язвительно.

– Хоть так пойму, что я жив.

Элейна поморщилась, будто услышала звуки расстроенного инструмента.

– Вы уходите из вечной весны и лета, разве это не дурость? Многие променяли бы трон на жизнь в моем замке.

– Леди, вы не понимаете, но вечное лето – это скучно, – сказал рыцарь терпеливо. – К тому же я ухожу не навсегда. Устану от ратных подвигов и вернусь.

– А я должна покорно ждать вас у окна высокой башни? – спросила волшебница зло. – Нет уж, сэр, решайте: уходите, так навсегда.

– Хорошо, леди, – сказал рыцарь холодно. – Придется нам расстаться.

Губы колдуньи побелели, ледяной порыв ветра взметнул черные волосы.

– И куда же вы, сэр, направляетесь? – спросила она со злой иронией. – К той девке?

Гингалин посмотрел на нее с жалостью: красота куда-то подевалась, злое, сморщенное личико.

– Я вернусь ко двору короля, леди, – ответил спокойно. – В круг единственно достойных рыцарей.

Элейна поморщилась, ответ рыцаря показался ей исполненным дешевого пафоса. Гингалин вышел из комнаты, осторожно оттеснив женщину плечом. Услышал яростный вопль:

– Предрекаю: если вернетесь в Кэрлеон, погибнете от руки того, кого больше всех почитаете средь рыцарей, погибнете, заступаясь за честь распутной девы!

Гингалин вздрогнул. От страха выступил пот, в глазах потемнело. На негнущихся ногах продолжал идти к выходу из замка.

«Она врет, врет!»

Солнце показалось ему куском льда, а цветущий сад – выгребной ямой. Гингалин тряхнул головой, сбрасывая морок, зашагал к конюшне.

Белый жеребец приветил его ласковым ржанием, едва не сбил с ног. Рыцарь прижался к мускулистой шее, потрепал гриву.

– Ну, какой ты стал толстый, – сказал еще дрожащим голосом. – Застоялся, малыш. Прости, я виноват, но скоро ветер странствий будет бить нам в лицо.

Конь фыркнул, тряхнул гривой, копытом выворотил кусок земли. Рыцарь сноровисто его оседлал, взял немного съестных припасов. На спину пристроил щит с двуглавым орлом, меч привычно прицепил к бедру, шлем повесил на седельный крюк.

Повел коня к воротам, а сердце глодала легкая печаль.

У ворот стояла Элейна: великолепную фигуру плотно облегало красное платье, бриллиант в серебряном венце сверкал нестерпимо. Гингалин остановился, смущенный.

– Леди, простите, что причиняю вам боль, – сказал виновато.

Ее прекрасное лицо исказилось, в глазах заблестели слезы.

– Прошу, останьтесь! – воскликнула отчаянно. – Вы погибнете, если вернетесь к рыцарям! Я не могу отменить проклятье, останьтесь – и будете жить.

Гингалин вспомнил сытое, бездумное существование, губы тронула горькая улыбка.

– Это не жизнь. Человек должен жить подвигами, свершениями, мечтами, на худой конец. Здесь мечтать не о чем.

Ее лицо ожесточилось.

– Думаете, у Артура – жизнь?

– Да, – ответил рыцарь просто.

– Послушайте, а потом решайте: уезжать или нет, – сказала волшебница загадочно. – Стоит ли возвращаться, если рыцарство Артура в скором времени будет уничтожено?

Гингалин смерил волшебницу холодным взглядом:

– Леди, всему есть предел.

– Думаете – лгу? – усмехнулась Элейна. – Нет, оружие уже выковано, проходит закалку. Артур падет, его честь и имя будут втоптаны в грязь, а его творение – рыцарство – перестанет существовать.

Гингалин прошептал помертвевшими губами:

– Чья это месть, леди?

Элейна поправила прядь волос, заговорила покровительственно:

– Доводилось вам слышать о «славном» походе Артура на Аннуфн?

Гингалин вспомнил песню Талиесина, кивнул.

– Артур напрасно думает, что воровство окажется безнаказанным, – процедила колдунья.

– Леди! – вскипел рыцарь. – Будьте осторожны в словах, никто не смеет называть короля вором.

– Да? – спросила Элейна презрительно. – Как же иначе можно назвать человека, тайно вошедшего в чужой дом, взявшего чужую вещь, убившего множество защитников крепости? Полноте, сэр, неужели королю можно воровать?

– Он не вор, – проговорил рыцарь неуверенно.

Элейна усмехнулась, продолжила жестко:

– Вор! А вор должен быть наказан. О, мудрые и терпеливые владыки Аннуфна, они умеют мстить. Восхищаюсь их планом!

– Каким? – пролепетал Гингалин.

– Артура сразит его сын, рожденный от сестры. Оцените иронию судьбы, сэр рыцарь.

Земля закачалась под ногами Гингалина.

– Я должен предупредить короля, – прошептал он. – Должен его спасти.

– А стоит ли? Король уже все знает, более того, он смирился со своей участью и ждет ее, как баран.

– Что?! Он знает?! Но почему?..

Элейна пожала плечами.

– Мерлин, старый мудрый Мерлин предупредил короля о грозящей гибели, – сказала свистящим шепотом. – Сказал, что его любовница-сестра избрана вместилищем смертельного оружия.

«Какого оружия?» – спросил король.

«Твой ребенок погубит тебя и твои достижения».

Король если и поверил, то отмолчался. Но настал день, когда Мерлин пришел к нему и сказал, что первого мая родился роковой ребенок, но где его найти, никто не знает.

И тогда доблестный и благородный Артур, – усмехнулась Элейна, – приказал всех рожденных первого мая мальчиков отдать ему. Люди выполнили приказ, власти Верховного короля никто не смел перечить. С теми, кто отказывался выдать детей, расправлялись безжалостно.

Что же стало с невинными детьми? – засмеялась Элейна демонически. – Добрый и славный король приказал положить их нагими в лодку и столкнуть в бушующее море.

Мир вдруг почернел, Гингалин схватился за сердце.

– Нет!!!

Конь обеспокоенно всхрапнул. Элейна зло усмехнулась, в глазах ее вспыхнул мстительный огонек:

– Да, рыцарь Артура, да!

– Ты лжешь!!! – закричал Гингалин.

Элейна визгливо засмеялась:

– Прислушайтесь к моим словам, сэр рыцарь, вам от матушки передалась способность чувствовать ложь.

Гингалин упал, уткнувшись лицом в землю. Жестокие судороги рвали мышцы, тяжкий вопль застрял в горле.

– По счастью, дитя уцелело, – продолжила волшебница, холодно взирая на терзания рыцаря. – След его потерялся, но ясно одно – он среди рыцарей Артура. Кстати, убийство майских младенцев обернулось гибелью вашего деда Лота Лотианского и Оркнейского, возмущенного чудовищным преступлением. Конечно, приспешники короля называют его бунтовщиком, справедливо убитым сэром Пеллинором, верным соратником Артура.

Но, успокойтесь, первый шаг к отмщению сделан: Мерлин попался в ловушку прекрасной колдуньи, и теперь некому дать Артуру дельный совет, отвратить от гибели.

Гингалин поднялся. Элейна, вздрогнув от его ненавидящего взгляда, отступила на шаг. Рыцарь трясся, рвал на себе волосы, напрасно пытаясь заглушить душевную боль телесной.

– Что теперь, доблестный сэр? – спросила волшебница участливо. – Уйдете к подлецу, вору, убийце, будете по-прежнему прославлять надуманные идеалы? Или останетесь?

Гингалин поймал повод коня. Его душили слезы.

– Прощайте, леди Элейна, – сказал он сдавленным голосом.

– Как, даже зная столь горькую правду, отправитесь к королю? Что ж, поступайте, как считаете нужным. Прощайте, сэр рыцарь, и не вздумайте возвращаться!

По резкому взмаху руки ворота дрогнули, открывая взору каменный мост, скалы и холодное голубое небо. Гингалин отвесил колдунье прощальный поклон, тронул коня. В лицо подул холодный ветер.

Рыцарь трясся в седле, корчи рвали мышцы, выворачивали его наизнанку. Когда каменный мост остался позади, в спину ударил злорадный смех. Гингалин резко обернулся: на мосту, утыканном пиками с человечьими черепами, потрясал мечом громадный воин в красном супервесте, хохотал издевательски, а между сходящихся створок ворот рыцарь успел заметить злое лицо Элейны. Затем створки со стуком закрылись, и драконы злобно уставились друг на друга.

Гингалин с трудом держался в седле. Конь осторожно шагал по каменистой тропе, втягивая ноздрями холодный воздух ранней весны. Солнце сияло тускло – маленькое, будто ненастоящее. Рыцарь с грустью вспомнил ласковое светило в волшебном саду, не удержался и всхлипнул.

Темная роща полнилась робкими птичьими трелями, голые ветви были покрыты ледяной коркой. Звенела капель, воздух понемногу густел от живых ароматов земли и тепла.

Копыта увязали в грязи, жеребец натужно храпел, озвучивая шаги сочным чваканьем. Сгорбленный Гингалин пусто взирал на землю с грязными комками снега.

У ручья конь устало фыркнул, и рыцарь очнулся, уставился на водную преграду недоуменным взглядом. Спешился, стреножил коня, скормил ему остатки овса. В животе противно урчало, требуя еды, но пищи не было вот уже второй день. Рыцарь, вздохнув, подошел к ручью, хрустя подошвами по тонкой корочке полупрозрачного льда.

Гингалин присел на корточки. Из ручья устало смотрел бледный двойник.

Вокруг простирался огромный мир, чуждый, и утомленной душе было в нем тяжко. Под ногами пустота, не на что опереться, жизнь оказалась ложью и вымыслом. При воспоминании о былом поклонении убийце детей возникало чувство омерзения, гадливости.

Да, оказывается, жизнь была наполнена миражами, но теперь их нет. Скорлупа ложных принципов разлетелась. Стало так неуютно, тоскливо. В сердце воцарилось смятение.

Для чего жить?

«Что теперь делать? – думал рыцарь грустно, в глазах противно щипало. – Я служил обману. Ведь на самом деле ничего нет: ни любви, ни рыцарской доблести, ни бескорыстия, ни уважения. Зато есть алчность, жажда прославиться, самолюбие, тщеславие, презрение к низшим!»

Гингалин запрокинул голову, и солнце ударило в глаза, выдавив на щеки обжигающие капли.

«Я удивлялся, почему прославленные рыцари не спешат предложить мне помощь, их чванливости и алчности? Глупый ребенок во взрослом мире, воспитанный на сказках лживых бардов, стыдящихся реальности. Ложь и грубая сила правят миром, а никакая не любовь и не благородство. Натиск жажды власти и богатства легко сметет хрупкие мечты, созданные для утешения, чтоб жилось не так тошно. А я верил, Боже милосердный, верил как дурак!»

Разочарование исторгло изо рта желчь. Рыцарь пал на колени – двойник в воде корчился, глупо разевая рот.

Двойник.

Рыцарь.

Олицетворение выдуманных убийцей детей идеалов.

С диким криком Гингалин отвесил отражению пощечину, гладь, оскорбленно охнув, ответила брызгами. Гингалин хрипло застонал, снова ударил дрожащее отражение, вымещая на нем горечь обиды.

– Получай! Получай, дурак! – кричал Гингалин. – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!!!

От ледяной воды руки свело судорогой. Рыцарь схватил себя за волосы, безжалостно вырвал пряди, и золотые нити неспешно поплыли по воде.

Гингалин прерывисто дышал, грудь разламывала чудовищная боль. Сердце остановилось на нестерпимо долгий миг, затем будто прорвало плотину, горло разорвали хриплые рыдания. От его жутких воплей и стенаний конь испуганно заржал.

Сорвав ножны, рыцарь забросил меч в грязь, затем утопил кулаки в стылой каше прибрежного песка.

– Проклинаю! Проклинаю! – вопил Гингалин. Звенящие трели птиц смолкли. – Проклинаю!

Дымный костер неохотно лизал сырую кору. Гингалин протер глаза, развеял ладонью чадную струю. Огонь отбрасывал на бледное лицо багровые блики. Рядом с костром валялись грязные щит и ножны. Конь сонно сопел в сторонке, изредка бил копытом.

«Как дальше жить? – думал рыцарь устало. На душе было пусто, сильные эмоции выжгли все чувства. – Продолжать строить из себя благородного воина, блюсти мифические принципы, коим никто не следует? Или жить как торгаш в броне? Ведь уходить к вилланам не хочется».

Рыцарь поморщился, словно от приступа зубной боли, поворошил костер. Ветки зло зашипели, кора пузырилась.

«Нет, после того, что я о них думал… нет. Хотя они честнее артуровских лицемеров. Не строят из себя святош, в общем, торгаши в броне. А эти… трещат о чести, долге, отваге, а Верховный король предпочел купить себе жизнь избиением невинных младенцев. Тьфу!»

Выходит, и Гевейн…

Гингалин застонал, ладонями стиснул череп.

«Нет, нет, отец ослеплен, он хороший!»

Ночь была холодна, рыцарь, зябко ежась, подышал на ладони.

«В деревню? – спросил себя меланхолично. – Там скучно, хоть и весело, но там я буду никем. В Сноудон?»

Против воли усмехнулся, подбросил веток.

«К кому, к Хелии или королеве? С Хелией вместе столько пережили, к тому же чертов супервест, отразивший огнешар, что-то да значит… А королева? Хм, у нее земля, замки, слуги, преданные рыцари – женщина симпатичная».

«Я спас их, они мне обязаны жизнью. Разве не следует получить награду за доброе дело? Конечно, следует. Добро должно вознаграждаться добром – Господь так велел, а кто мы такие, чтобы спорить? И торгашом в броне я вовсе не стану. Те подонки ничего не сделали в жизни хорошего, а я, несмотря на юный возраст, сделал много хорошего. И должен быть награжден. Все правильно. Я буду хорошим правителем, у меня будет красивая жена, может, возьму Хелию в любовницы, раз ей хочется. Что еще надо для счастья?»

Сомнения разрешились, стало легко и спокойно. Рыцарь вновь обрел почву под ногами, жизнь наполнилась смыслом. Гингалин смотрел на пламя с мечтательной улыбкой.

Глава девятая

Земля оттаивала после холодной зимы, снег покрывался коростой, на ветвях набухали почки. Солнце светило ярче с каждым днем, горячими лучами поднимало над землей зыбкий пар.

По деревням несся возбужденный говор: «Идет! Идет!» Слухи стекались в главный замок Сноудона, вызывая там боязливую веру. Сотни слуг метались в торжественных приготовлениях.

Замок украсили цветными лентами, сухими цветами, люди оделись нарядно. В поварне стояла толкотня, вереница блюд плыла в пиршественный зал, ножки столов жалобно трещали. Десятки музыкантов разминали пальцы, смачивали глотки. Двор гудел в радостном возбуждении.

Опущенный подъемный мост чуть ли не прогибался под тяжестью встречающих. Королевская свита была одета вызывающе ярко – солнце отражалось слепящими бликами в золотых украшениях, бляшках, драгоценных камнях. Королева напряженно всматривалась вдаль. Хелия с улыбкой сжала ее запястье, королева ответила благодарным взглядом.

Громом средь ясного неба прозвучал крик дозорного:

– Едет, едет! Клянусь Христом, едет!

Сотни глоток подхватили с ликованием:

– Едет! Едет! Едет!

Хелия вздрогнула, сощурилась, сердце забилось учащенно, в груди болезненно закололо. Королева подобралась, лицо задышало достоинством и величием, лишь глаза выдавали пугливую дрожь.

На горизонте появился всадник.

Сердце Хелии замерло. До рези в глазах она вгляделась в маленькую фигурку, ища знакомые черты.

– Это он, – произнесла королева негромко. – Мой суженый вернулся.

Хелия нашла в себе силы продолжать улыбаться.

Гингалин оглядывал разноцветное столпотворение. Неизведанное ранее чувство наполняло его сладкой дрожью. Конь тряхнул гривой, быстрее замесил копытами весеннюю грязь.

Слух рыцаря ласкал возбужденный гомон. Лица становились видны отчетливей: вот королева, Акколон и Борс, придворные, фрейлины, любопытные рожи зевак за спиной нарядной свиты.

Рыцарь остановил коня на подъемном мосту. Люди замерли. Ветерок вяло трепетал полотнища. Начищенные шлемы стражей на стенах солнце превратило в блестящие яйца. Гингалин посмотрел на королеву с сомнением, правительница ослепительно улыбнулась, звонким голосом произнесла:

– Приветствуем доблестного рыцаря сэра Гингалина Оркнейского, освободителя Сноудона!

Люд взорвался одобрительным ревом. Гингалин от удовольствия прикрыл глаза, вслушиваясь в слова:

– Слава освободителю!

– Спаситель, спаситель!

– Благословенный!

– Наихрабрейший и отважнейший!!!

Рыцарь вскинул руку, толпа ответила довольными воплями.

– Долгий путь завершился! – крикнул рыцарь зычно. – Я вернулся домой!

Глаза королевы заблестели, сноудонцы восторженно завопили, а стражи на стенах потрясали копьями и дробно стучали в щиты. Грянула торжественная музыка.

Королева подошла рыцарю, сказала нежно:

– Я счастлива вашему возвращению.

Гингалин ответил:

– Моя королева, я видел этот миг в сладких снах. Теперь ничто нас не разлучит.