Кокон Посняков Андрей

– А где ты их поставил-то?

– Да на ручье… чуть ниже, с километр пройти…

– Так утром проверишь.

– Думаю, как бы утром кто чужой наш улов не снял – в деревне, знаешь, ухарей хватит.

Вскочив с оттоманки, Тихомиров живо натянул джинсы:

– Я быстро!

– Подожди… Я с тобой прогуляюсь. Погода загляденье!

Действительно, вечер стоял на удивление светлый и тихий – солнце еще не зашло, и сквозь золотисто-желтую вуаль проглядывал яркий сверкающий мячик. Ветра не было, деревья вокруг – липы, березы, ивы – стояли умиротворенно-задумчивые, спокойные. Где-то в ближних кусточках вдруг засвистала малиновка, ей тут же отозвался жаворонок, потом в лесу закуковала кукушка, застучал по стволу дятел.

Оставив любимую на склоне, у малиновых зарослей, Максим закатал джинсы и, взяв прихваченную корзинку, босиком спустился к ручью…

– Ай… холодно, однако!

– Рыба-то есть?

– Спрашиваешь! – Тихомиров показал полную окуней корзину.

– Ха, окунье одно, – скривилась в притворной брезгливости девушка.

– Да не только… Ты вот глаза закрой, покажу…

Олеся прижалась спиной к стволу березы, облизала губы:

– Ну… закрыла…

Осторожно поставив корзину с уловом, молодой человек неслышно подкрался ближе и быстро расстегнул пуговицу на Олесиной рубашке, погладил девушку по животику, поцеловал в грудь…

– Это что, и есть твой улов?

– Не только…

Полетели в стороны джинсы, и вот уже влюбленные повалились в траву, мягкую и высокую, пахнущую сладким клевером и мятой…

А когда вернулись домой, калитка оказалась распахнутой.

– Кто-то приходил… – пожал плечами Максим. – Но я ее закрывал, точно…

Он осторожно отворил дверь, проскользнул в комнату…

Никого!

Напрасные страхи…

– Ну и ну! – покачала головой Олеся. – На ровном месте ему кто-то мерещится.

– Знаешь что, ма шери… – Тихомиров нервно поежился. – У меня почему-то такое чувство, будто за нами кто-то следит.

– Вечно тебе все кажется! Смотри, стемнело уже совсем… кто тут нас увидит-то?

И в самом деле, стемнело. Мало того, в небе вдруг громыхнул гром!

– Ну вот… грозы только не хватало. Вовремя мы с тобой крючки сняли!

И снова гром… И сверкнула молния…

Как-то уж очень ярко, словно вспышка фотоаппарата.

***

История со вспышкой почему-то не давала покоя Максу дня три. За это время он успел несколько раз прогуляться к Светлому озеру, к неприметной полянке с цветиками-семицветиками, которую летом отыскать да и просто заметить было куда труднее, нежели зимой. Одно помогало – рядом с поляной росла старая береза с вырезанной в какие-то незапамятные времена классической надписью – «Витя + Маша = Любовь». У этой березы, в растущих рядом кустах, Тихомиров устроил схрон: натаскал туда лепешек, консервов, которыми щедро снабдил его Петренко, с десяток пластиковых бутылок для воды – озеро было рядом. В общем, приготовил убежище, в котором можно было бы в случае чего отсидеться. Не под березой, конечно же, а там, куда выводила полянка, цветики-семицветики – в зазеркалье. Запасец, конечно, накопился отнюдь не изрядный, но дня на три хватило бы, а потом… потом можно было бы просто осторожно наведаться на ту же полянку, проникнуть обратно в свой мир, набрать воды из озера… Эх, побольше бы консервов да супа в пакетиках – совсем бы идеальное убежище вышло! Тем более Максим, здраво рассудив, все же склонялся к мысли, что трехглазые оказались в зазеркалье случайно.

Впрочем, пока все было тихо… Однако на исходе третьего дня с той самой ночной грозы, уже ближе к вечеру, на станцию заявился Игорь.

– Уходить вам надо. – Отдышавшись, он вытер выступивший на лбу пот. – Димка прибегал, сказал: кто-то из пацанов всех чужаков фотографирует!

У Макса все екнуло – ну вот оно! Не зря схрон готовил.

– Камеру цифровую Мишка Хмыреныш дал, а сам в город отправился, завтра к обеду обещался прийти.

– Та-а-ак…

– Можно, конечно, камеру у пацана того отобрать или стереть все, но… Иван Лукич говорит: мало ли, не один такой фотоаппаратик имеется?

– Все правильно. – Тихомиров кивнул и замолк, размышляя – а кто его может узнать? О трехглазых тут речь не шла, кто-то из людей… Микол? Жердяй? Кто-то еще из той шайки? Вполне, вполне, они ведь не только его, они и Олесю прекрасно знают. К тому же у Хмыреныша этого наверняка снимки беглецов есть – для сравнения. Значит, дожидаться нечего…

– Иван Лукич с Жекой чуть позже придут. Сказали – покумекают.

Максим невесело хохотнул:

– Да я уж и сам покумекал. Ты вот что – беги-ка сейчас обратно, спроси, если Лукич чем из еды помочь может… ну, которая долго хранится – консервы, там, и прочее, то… если не жаль, пусть захватит что-нибудь.

– Хорошо, – напившись из принесенной Олесей чашки воды, серьезно кивнул подросток. – Скажу.

Идея Максима особого доверия у Петренко и Жеки не вызвала – ну не воспринимали они всерьез рассказы о зазеркалье, даже над Петровичем посмеивались, мол, показалось все. Однако консервов и пакетных супов принесли, а про полянку у Светлого, про березу старую обещали рассказать Марине с Лешкой.

– Они на охоту частенько ходят, подозрений не вызовут. Заодно и вам чего подкинут, свежатинки… ну, и новости сообщат – запиской или при встрече.

А вот это было здорово – постоянная связь! Максим улыбнулся и от всей души поблагодарил:

– Спасибо! Не знаю, что бы без вас делали.

– После спасибо скажешь, – поправив очки, отмахнулся Иван Лукич. – Когда срастется все.

***

Макс и Олеся отправились в путь, как только гости ушли. Заблудиться не опасались – ночи стояли светлые да и дорогу знали. Шли, конечно, не медленно, но и не сказать, чтоб особо быстро, не торопились, надоело бегать. Уж если скрываться, то вот так, заранее все тщательно подготовив.

Луны и звезд, конечно же, не было – над головами светился желтый туман, освещая дорогу, замерший в таинственной тиши лес, показавшееся впереди шоссе.

– Придем скоро, – улыбнулся Максим. – Не устала?

– Да нет. Мы ж, слава богу, не торопимся. Как будто на прогулку вышли.

– Да уж. Как будто…

Миновав шоссе, пошли по лесной дорожке, потом свернули на тропу, к озеру…

– А вот и наша береза!

Решив пока не трогать спрятанные в схроне продукты, – хватало и тех, что были взяты с собой, – Тихомиров набрал в озере водички, сунул бутылки в рюкзак и, взяв Олесю за руку, повел на поляну:

– А вот и они, родные наши цветики-семицветики.

– Макс, а куда мы идем-то?

– Да никуда. Просто идем… вот по этой тропке.

– А как мы узнаем, что…

– А посмотри-ка! Во-он туда, за деревья… Видишь?

– А что я там должна… Ой!!!

За деревьями, над озером, разгоняя молочный утренний туман, медленно и величаво вставало желтое солнце.

– Солнышко! И небо какое… голубое-голубое…

– Ну, вот – пришли. Сейчас вот потихоньку…

Оп!

Тихомиров осекся, увидев расставленные на полянке правильные ряды палаток. Брезентовые, военного образца, они маячили у тропы, словно мрачные часовые. Впрочем, были и обычные часовые, живые – двое молодых парей в шортах цвета хаки и таких же рубашках, сидя на корточках, лениво помешивали в догоравшем костре угли, время от времени бросая взгляды на спокойную гладь озера.

– Ой… – Олеся зябко поежилась. – Как они на меня смотрят… неприятно как-то.

– Они никак не могут на тебя смотреть, милая, – улыбнулся Макс. – Забыла? Здесь никто нас не увидит и не услышит, если мы сами того не захотим! Ну, смотри же!

Молодой человек с размаху ударил кулаком дерево… и едва не упал, легко пронзив ствол насквозь.

– Так что мы можем с тобой и любовью заняться… хотя бы в самом людном месте!

– Да ну тебя! – Девушка рассерженно фыркнула. – И все же мне кажется, что они на нас смотрят. Вот чувствую я на себе взгляды – и все тут.

– Экая ты у меня мнительная! Ладно, пошли скорее в деревню.

– Пошли…

Они зашагали прямо мимо сидевших у костра парней, полные надежд и задумок. Дул легкий ветерок, поднимающееся над лесом солнышко быстро набирало жаркую летнюю силу, над углями костерка стелился дым…

Проходя мимо парней, – они, конечно, не видели беглецов, смотрели куда-то в сторону, – Максим оглянулся… И увидел, как шедшая чуть позади Олеся вдруг споткнулась и едва не полетела в костер…

Тут же вскочившие на ноги парни подхватили ее на руки…

– Макси-и-им! – удивленно воскликнула девушка. – А он мне подножку подставил!

– Да не может он тебе…

В руках одного из парней вдруг сверкнул нож, упершийся Олесе в горло! Девушка закричала, дернулась…

А из палаток уже выбегали люди – все, как на подбор, рослые молодые парни.

Один из них наставил на Тихомирова автомат и криво улыбнулся:

– Добро пожаловать в добрый мир! А ну, руки в гору!

Глава 16

Встречи

  • Желаю нынче я, чтоб ликом светозарным
  • Во мрак моей ночи мне ясность пролилась…
Поль Верлен

– Работайте, работайте, свиньи! Не ленитесь! – Взмахнув бичом, звероподобный надсмотрщик проворно хлестнул по спине толкающего тачку парня. – А ну, быстрей!

Застонав, несчастный дернулся и, закрывая от плетки голову, выпустил из рук тачку… Та перевернулась, песок высыпался…

Надсмотрщик совсем озверел, обрушив на парня целый ряд ударов:

– Получай, бездельник! Получай! Получай! Получай!

Тихомиров поспешно опустил голову и быстро покатил тачку к отвалу. Еще неделю назад он бы точно, наплевав на все, вступился бы, но… но за эти две недели всю охоту к подобным действиям быстро выбили из головы – система оказалась отлаженной.

Наполовину выкопанный котлован – под фундамент будущей станции – был полон песка и камней: все это необходимо было выгрести, вывести, аккуратно высыпав по краям огромной ямы, чтоб затем, по мере надобности, добавлять в цемент. Таким вот рабским способом и строили. Бульдозеры и экскаваторы не работали по причине отсутствия топлива, имелся, правда, электрический козловый кран, но тот копать не мог – лишь поднимал тяжеленные бетонные блоки.

Обед… Когда же будет обед?

Не обращая внимания на застилавший глаза пот, Тихомиров тупо толкал тачку по положенным по дну котлована доскам. Самое трудное было – закатить ее наверх, на край ямы. Высыпать под строгим взглядом учетчика и, на ходу отдыхая, быстро спуститься вниз – за очередной порцией песка и гравия. Сколько таких рейсов он делал в сутки, Максим давно уже не считал – тяжелая отупляющая работа отнимала все силы, в том числе и силы разума. А не работать было нельзя – за отказ одного казнили каждого пятого из отряда, прямо при всех отдавая на растерзания трехглазым. Эти монстры исполняли обязанности охраны, ходили с копьями в руках, рычали, плотоядно поглядывая на работников… на рабов – этих изможденных, потерявших всякое человеческое достоинство и веру людей вернее было бы именовать именно так.

Максим с каждым днем чувствовал, как, постепенно опускаясь, превращается в животное. Правда, из последних сил заставлял себя держаться – умывался по утрам, вечером же, перед отбоем, чтобы окончательно не отупеть, вспоминал французские фразы… Мысленно, про себя, чтобы, не дай бог, не услышал надсмотрщик.

Чу!!!

Звон! Господи, кажется, звон… Да не кажется – точно! Кто-то из учетчиков, взглянув на часы, ударил ломом в подвешенный рельс.

– Строиться на обед, твари!

Осторожно поставив тачку – повезло, как раз сейчас он был наверху, у отвала, – Тихомиров поспешно стал в быстро образовавшуюся шеренгу.

– По порядку… рассчитайсь! – взмахнув хлыстом, рявкнула какая-то гнусная морда в сером плаще.

– Первый, второй… двадцать пятый…

– На ле-во! Шагом марш!

Хорошо еще песни не заставляли петь, сволочи!

***

Не в ногу, конечно, но довольно организованно отряд зашел под навес, в столовую, расселся по команде за столами…

– Бачковые – встать! Приступить к раздаче пищи!

Здесь кричали все. Надсмотрщики, охранники, десятники, повара. Кричали, чтоб не давать размышлять, чтоб унизить…

– Закончили прием пищи!

Тихомиров уже с неделю как успевал все доесть, а раньше-то опаздывал, выходил из-за стола голодным, хотя, казалось бы, что тут есть-то? Миска дурно пахнущей кислой капусты пополам с горохом и картофельной шелухой. И все же это была еда.

Наскоро перекусив, рабы вновь приступили к труду. Песок – тачка – отвал, песок – тачка – отвал, песок – тачка… И так с утра до вечера, каждый божий день.

– Поторапливайтесь, поторапливайтесь, твари! Ишь разленились. Здесь вам не Куршавель!

Надсмотрщики были набраны почти сплошь из люмпенов или людей крайне левых взглядов, пусть даже неосознаваемых как левые и, уж тем паче, несформулированных. Однако все эти люди, в старые добрые времена предпочитавшие сидеть на пособии по безработице (как они говорили, «стоять на бирже») и выпрашивать у государства подачки, утробно ненавидели всех более-менее успешных людей… Теперь настало их время! Ох и куражились…

Тихомиров уже начал потихоньку привыкать, уже и руки, и спина меньше болели, и норму кое-как выполнял, за что и получал меньше ударов – били здесь всех, всегда и по любому поводу.

И вот уже снова долгожданный звон. Последняя тачка – на этот раз Максим оказался внизу, пришлось поторопиться.

Ужин. Скудный – какая-то сильно подгоревшая каша… пшенка что ли…

Барак… точнее сказать, бывший склад, именно отсюда Тихомиров некогда вызволял Петровича… грубо сколоченные из неструганых досок нары. Все правильно – не Куршевель здесь и даже не Турция.

Растянувшись на нарах, молодой человек изо всех сил старался не смежить глаза, повторяя:

– Je suis, tu es, il, elle est, nous sommes…

– Слышь, чего ты там шепчешь-то? Молишься что ли?

Максим повернул голову, встретившись взглядом с молодым изможденным парнем с узким лицом. Кажется, новенький. Потому еще и разговаривает.

– Я тоже много молитв знаю. Раньше в молитвенный дом ходил, к баптистам… потом, правда, разонравилось…

Тихомиров молчал. И не потому, что неохота было говорить, – парень вполне мог оказаться подсадной уткой, бывали случаи… Впрочем, этот быстро отстал, отвернулся. Зашелестел чем-то… Неужели газету пронес? Или даже книгу?

Точно – книга. Маленькая такая брошюрка – оглянувшись, парень поспешно спрятал ее в карман. Ну конечно, в бараке сейчас читать не будешь – темно.

Интересно, как он ее пронес? Или уже здесь подобрал, на стройке? Какое-нибудь никому не нужное руководство по технике безопасности труда.

А парень уже шептал что-то, тихо-тихо. Но Тихомиров услышал…

  • Les hauts talons luttaient avec les longues jupes,
  • En sorte que, selon le terrain et le vent,
  • Parfois luisaient des bas de jambs, trop souvent
  • Interceptes! – et nous aimions ce jeu de dupes, —

тихим шепотом нараспев читал парень.

Поль Верлен!

Максим улыбнулся – эти стихи они когда то учили в обществе дружбы.

  • Их юбки длинные боролись с каблуками,
  • А нам дорогою сам ветер помогал:
  • Мы ножки девочек буравили глазами,
  • Нам страшно нравился дурной игры накал, —

тут же перевел незнакомец. И, чуть помолчав, спросил:

– Вы меня не помните, Максим Андреевич?

Тихомиров вздрогнул:

– Нет.

– А я вас – очень хорошо. Вы еще в совете общества были, ну, русско-французского. А я приходил… от пятой школы. Как раз тогда в десятом учился. Юрий меня зовут.

Максим покачал головой – кажется, он вспомнил этого юношу. Такая вот неожиданная вышла встреча. Впрочем, почему ж неожиданная? Город-то маленький, и странно, что здесь, в этом гнусном мини-гулаге, Тихомиров не видел знакомых. Может, потому и не видел, что не хотел смотреть?

– Глафиру Матвеевну помните? Библиотекаря?

– Помню… Она, кстати, где?

– Где-то в деревне, у родственников, кажется, Софья Евграфовна ее пригласила… говорят, так вдвоем там и живут.

– Кто говорит?

– Говорят…

– А вы как сюда попали? И что у вас за книжка?

– Меня просто схватили, как многих здесь. Как вас. А книжка – Верлен. Почему-то забыли обыскать. Вот, сохранил. Не посоветуете, куда спрятать? Не хотелось бы, чтоб отобрали.

Макс ухмыльнулся:

– Подумаем. Ты наизусть, что ли, шпаришь?

– Да нет… Здесь вон, в щелочку, свет. Ой… что-то живот схватило… – Парнишка вдруг скрючился.

– Ничего удивительного, после такой-то пищи, – шепнул Максим. – Вы попроситесь в сортир. Только тихо – спят все.

– А пустят?

– Куда денутся.

– Хорошо… сил уж нет терпеть.

Парень спрыгнул с нар и неожиданно протянул Тихомирову книжку:

– Подержите пока…

И тихонько пробрался к двери, постучал, стараясь не разбудить спящих, что-то зашептал. Послышался скрип… Луч висящего над входом в склад фонаря на миг упал на пол… И снова тьма…

И опять скрип… И чья-то тень. Вернулся Юрий? Что-то быстро…

И вдруг – яркий лучи фонарей – по глазам!

– Этот?

– Да, он… Посмотрите внимательней.

Юрий!

Именно он стоял сейчас вместе с надсмотрщиками, стоял и ухмылялся.

Вот уже сильные руки сдернули Макса с нар, скрутили, выволокли на двор, не забыв прихватить книжку…

– Эта, что ль, хрень?

– Да-да, она…

Эх, Юра, Юра… Иудой тебе надо зваться!

– Да тут не по-нашему!

– Это французский поэт Поль Верлен.

– Поэт? Или ты! Этот черт, значит, антиллегент?! Умней всех быть хочет? Ну, тля!

Гнусный глухой хохот. И удар… По почкам…

– Спасибо тебе, Юра!

– Не за что, Максим Андреевич! Просто я очень хочу жить… А здесь, в котловане, сдох бы. Теперь-то нет – обещали перевести в цеха. Так что не обижайтесь, Максим Андреевич, – ничего личного. Не вам бы – так кому другому подбросил. Но сподручнее получилось – вам.

– Ладно, хватит болтать! Обоих пока в карцеры!

– Господи… А меня-то за что?!

– Утром управляющий разберется, а мы люди маленькие.

И Макса, и незадачливого провокатора Юру, выкрутив руки, потащили к дальнему складу – там располагались небольшие чуланы-карцеры.

– Спокойной ночки, хренцузы!

Хлопок двери. Щеколда. Каменный холодный мешок.

Да тут и не ляжешь, не вытянешь ноги…

Вот гад – подставил!

Тихомиров уселся на пол и привалился спиной к стене.

***

Нет, Максима больше не били, вообще не сказали и грубого слова. Просто утром сотник объявил приговор: в молодежку!

Узник поник головой. Он прекрасно знал, что это такое – это была смерть!

Молодежкой называли отдельный отряд, состоящий из подростков от пятнадцати до двадцати. Самый злобный возраст. Впрочем, дети все злые. Если б не воспитание, малыши не творили бы зла лишь в силу своей физической немощи, а не по каким-то нравственным принципам. Дети вовсе не безвинны, беспомощны – да! Их склонность к злу уравновешивает или даже совсем сводит на нет воспитание, социум. И чем больше воспитание, тем больше нравственности, морали, добра. Все это – от Бога, природные же задатки – от Дьявола. Оставьте любой детский коллектив на необитаемом острове, без взрослых – и вы увидите, что будет. Ничего хорошего. Подростки – те же дети, только лишь слегка подросшие, в основном в физическом плане. Что в них вложишь, то и получишь… В социальном смысле еще дети, они еще не способны ощутить, представить чужую боль, неважно какую, физическую или моральную, а потому – жестоки. И любят, очень любят иерархию, свое место в стае, внешние знаки отличия, показывающие это место, все эти кантики, рантики, звездочки – казалось бы, чушь собачья, а для подростка значит очень многое, куда больше, чем порядочность, доброта, совесть. Идеальные солдаты! Жестокие, податливые, словно воск… потому-то господа военные так не склонны поднимать призывной возраст. Управлять на все готовыми подростками куда проще и выгодней, нежели взрослыми, состоявшимися людьми. Впрочем, последних тоже можно низвести до подросткового уровня… и не только в Гулаге. Посредством глянцево-гламурного оболванивания получится ничуть не хуже – все эти блестящие машинки, модные дорогие трусишки, пиджачки со стразами, секс… В результате вылупляется на свет Божий этакое инфантильное чудище, озабоченное лишь «личным успехом», а по сути – придаток к собственному желудку и гениталиям. Тем лишь, что «круто», что «модно», – как ему, дурачку, внушили – он и будет заниматься по жизни. Нет, конечно, никто не спорит, неплохо ездить не хорошей машине, да и в лохмотьях тоже не стоит ходить, но, как говорил Остап Бендер, «не делайте из еды культа». Хорошая красивая машина – вещь замечательная! Все ваши хвастливые разговоры о ней – полная инфантильная чушь!

А ведь есть еще и целые нации-подростки! Не будем говорить – кто… Особенно о жизни своей не задумывающиеся, живущие одним днем – сейчас хорошо, и ладно, привыкшие не зарабатывать, а «получать», рассуждающие: «А все равно мы тут ничего не изменим». Господи, как же здорово такими управлять!

***

В общем, молодежка – это была смерть. Изначально, конечно, в этом подростковом отряде имелся какой-то смысл – назначили и выдрессировали главных, их помощников, внедрили стукачей, ну а потом предоставили молодежи вариться в собственном соку. Требовали только соблюдения норм выработки, во внутренние дела не лезли… И оттого стало так жутко, что… В общем, совестливые, добрые, слабые там долго не выживали. А уж что касается присланных «на исправление» взрослых, какими бы крутыми они ни казались, – это особая песня! Мало кто продержался больше пары недель.

«Повоспитывать», «замочить» мужиков – вот славно-то! Ну как тут не поглумиться? Тем более, с полного одобрения и даже при поддержке хозяев!

***

Заложив руки за спину, Тихомиров уныло шагал за надсмотрщиком к соседнему, «молодежному» складу. То есть это только со стороны так казалось, что уныло – на самом-то деле Максим не просто опустил голову: прятал глаза – думал.

Что больше всего ценится в неформальных подростковых компаниях, кроме верности клану и готовности, не рассуждая, эту верность выказывать и укреплять? Правильно – сила и наглость!

Вот таким – сильным и наглым – Тихомиров и собирался сейчас быть. По крайней мере – какое-то время.

Пока то, пока се – молодежный отряд уже отправился на работу, в бараке – складе – «шуршал» только дневальный…

Вот с него-то Максим и начал! Почти по канонам классического советского фильма.

Сразу, с ходу, бросив куртку на лучшие – у окна – нары, пнул истово натиравшего тряпкой пол паренька:

– Ты кто?

– Я-то? Дневальный…

– Вижу, что дневальный… В морду хочешь?

Парень округлил глаза:

– За что, дяденька?

– Было бы за что – вообще б убил, – грозно ухмыльнулся Тихомиров. – Брось тряпку!

Дневальный поспешно выполнил требуемое и угодливо изогнулся: чего, мол, изволите? Не такой уж он и был юный, явно не меньше семнадцати, но задерганный, точней говоря, затюканный, забитый. Бегающий, затравленный взгляд, бритая наголо голова на тонкой шее, смешные оттопыренные уши.

– Садись! – Максим кивнул на соседние нары. – Рассказывай.

Парнишка развел руками:

– Про что рассказывать-то, дяденька?

– Про все! Вернее, про всех. Ну? Кто у вас тут самый главный?

– Главный… это… Мафон. Он зарезать кого хошь может.

– Так-так. – Заложив руки за голову, Тихомиров с видом бывалого зэка развалился на нарах. – Зарезать, говоришь… Ну, зарезать и я кого хочешь могу – не веришь? Еще кто, кроме Мафона этого, в главных?

Страницы: «« ... 1819202122232425 »»

Читать бесплатно другие книги:

Даже в наши дни, когда любая информация по анатомии человека и медицине доступна практически всем и ...
В ходе спецоперации по уничтожению боевиков тяжелое ранение получает один из бойцов спецназа ГРУ. Ко...
«Дневник одного тела» – книга-провокация, книга-вызов. Герой Даниэля Пеннака ведет дневник своего те...
Без прошлого нет будущего. Лиза пытается разгадать тайну, связанную с ее рождением. Одновременно у н...
Когда жизнь внезапно рушится, главное – продолжать заниматься тем, что приносит радость, ведь только...
«Отважный юноша на летящей трапеции» – первый сборник Уильяма Сарояна, изданный в 1934 году. Рассказ...