Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов Копсова Наталья

– Кончай, Алена! Не цепляйся ко мне со всякими глупостями. Просто человек случайно заснул в ванне, разве не понятно? Который сейчас час?

– Да уже половина второго ночи! Я прихожу домой усталая, захожу умыться и вдруг тут вижу безжизненно лежащее в холодной воде тело. Чуть не умерла со страху!

– Ну, извини! Вовсе не имела цели так тебя напугать. Ладно, пойду лягу в кровать.

Мне так неумолимо хотелось спать, что в постель я рухнула, как подкошенная, где в ту ночь опять забылась в поистинне мертвецком сне, без всяких сновидений.

И снова та же Алена растолкала мое, наверное, и в самом деле почти неживое тело.

– Да что ты хочешь от меня, Алена? Дай поспать спокойно человеку!

– С тобой что-то неладное сегодня творится. Я уже почти выбегаю из дома, а ты не встала даже по звонку будильника. Ты что-то принимала вчера на ночь? Брала мой зеленый пузырек с самой верхней кухонной полки? Скажи правду!

Бросив два, сначала недоумевающих и сонливых, а затем уже беглых и встревоженных взгляда и на несколько озадаченную, с легкой примесью возмущения подругу, и на электронные часы-будильник, я вскрикнула и, подобно раненой птице, беспорядочно заметалась по трехкомнатному Алениному жилищу.

– Что ты все ко мне пристаешь, а? Какой еще зеленый пузырек? Я в глаза его никогда не видела! Разве не видно – человек смертельно опаздывает. Ведь у нас сегодня самое начало обменного сервера в активной директории, а в системной инженерии самое начало пропустишь – вообще потом ничего не поймешь. Еще ладно, что хоть ко второй паре успеваю!

Вновь аллертная и собранная, как всегда элегантно одетая и полностью приведенная в порядок и боевую форму Алена Анатольевна Политова-Ларсен уже вполне собралась на выход в сутолоку и суету обычного рабочего дня на своей относительно крупной интернациональной фирме.

– Бедная, бедная киска! – вдруг патетически воскликнула лучшая подружка, взирая из коридора на мои хаотически метательные передвижения из спальни в ванную, из ванной на кухню и обратно. При этом ее миндалевидные очи с легкой поволокой сочувственно заблестели. Была Алене присуща такая интересная черта: время от времени она проникалась сочувствием в отношении сирых, убогих, болезненных, престарелых инвалидов или наркоманов. С той поры, как я у нее поселилась, мне стало казаться, что глубоко и истинно подружка могла жалеть или даже любить человека, только если он пребывал в одном из вышеперечисленных состояний.

Раньше меня просто потрясало ее душевно-участливое отношение к тем, кого общество награждает званием «социальных отбросов», а люди часто презирают. Алена же казалась мне святой. Боже, как трогательно и милосердно она останавливается возле лежащих в полузабытьи и зачастую в грязной луже тел, грациозно возле них приседает, непременно кладет в непременно дырявую и засаленную шапку несколько блестящих новеньких крон и старается развлечь несчастных полуучастливой-полусветской беседой, тогда как остальные прохожие равнодушно спешат мимо по своим суетным делам. Наблюдая такое, поневоле задумаешься о тех редких в истории человечества людях, может быть, даже из числа первых христиан и последних гуманистов, кто, подобно Алене, обладал даром глубокого милосердия и деятельного сострадания к человеку. Становится просто стыдно, что себя-то к их числу ты отнести никак не можешь.

– А давай-ка, милый мой зайчик, сегодня вечерком сходим с тобой в наш бассейн. Поплаваем, в пузырях джакузи хорошенечко помассируемся, заодно в саунах попаримся: попеременно во влажной и в сухой – это так полезно для кожи, и хоть немножечко подзагорим в солярии. А то смотри – какие мы с тобой бледненькие, просто привидения из старого замка. Нет, смотреть больно!

В зеленовато-прозрачных, резко удлиняющихся к вискам и оттого напоминающих о посвященных в мистические древние верования преданных жрицах глазах Аленки разве что слезы не показались – до того ярко они вдруг заблестели. Тут я сразу же определила, что вот как раз сейчас подружка моя окончательно вошла в умилительную фазу оказания праведной помощи всем убогим и блаженным мира сего, а в данный момент именно я и являю собой в глазах окружающих, да, в общем-то, и по логике жизни, такое вот окончательно отчаявшееся, сирое и несчастное существо. Но вместо расстройства, как это ни странно, наоборот, сделалось даже смешно.

– Конечно же, Аленушка моя, я согласна. Отличная идея, а то в родном бассейне я не была целую вечность. Когда встречаемся? – бодренько-бодренько так отвечала подруге, на ходу пытаясь и говорить, и одеваться, и жевать дежурный бутерброд с индюшиным паштетом.

– Думаю, что где-то к половине седьмого точно освобожусь, но, может быть, и раньше. Ты ведь после курсов домой приедешь? Так я тебе позвоню в районе пяти. Целую мою киску! До встречи. Ох, до чего же я рада, что ты пришла в себя!

И послышался четкий и гулкий, как будто кто-то печатал на машинке, перестук проворных подружкиных каблучков. Мне же удалось экипироваться и выбежать из дома всего лишь минут на двенадцать позже Алены, установив таким образом персональный рекорд по сборам с совершенно небывалой для себя ранее скоростью песчаной бури. А вот бабушка, свекровь и Вадим несправедливо иногда в сердцах утверждали, будто бы я неисправимая копуша.

Однако транспорт работал из рук вон плохо из-за гололеда и снежных заносов, поэтому когда я добралась до своих учебных курсов под названием «Мастермаинд», что в переводе на русский означает «супермозг», там как раз наступило время ленча. За время переменки наши суперумненькие мальчики успели полностью раскурочить на детали пять неработающих компьютеров, собрать из них два новых, загрузить их оперативными системами и наинсталлировать кучу забавных мультимедийных программ. Я, с места в карьер, решила также внести добровольный вклад в общее дело: под надзором веселых молоденьких инструкторов вставила коробку с твердым диском, пластинку быстрой памяти РАМ и сетевую неткарту, которой потом скопировала подходящий драйвер из Интернета. Тем и поныне горжусь, хотя отлично понимаю, что в процессе наблюдения за моими действиями ребятам скорее всего было смешно на меня смотреть; то же самое они делали гораздо быстрее и увереннее меня. Ну и ладно – каждому свое!

Последующие лекции я, признаться, слушала не очень-то внимательно, что в принципе совсем не характерно для такой настойчивой в деле обучения особы. Сайт с интернетовскими заставками для экрана целиком овладел моим вниманием и сознанием, погрузив в совсем иную реальность.

Медленная смена безумной красоты пейзажей мировых национальных парков под старинные, так много говорящие сердцу трепетными своими полувоздушными переливами музыкальные баллады изливала на меня неизъяснимый, чарующий, прямо божественный покой. Это было то самое-самое, уже почти забытое состояние, к которому я так усердно и нетерпеливо стремилась в последние месяцы и почти потеряла надежду достичь.

Небесно-голубое, как глаза невинного ребенка, озеро в Канаде с отраженными вершинами вечно молчаливых гор в вуалях из розовато-дымчатых облачков; тонкой работы нефритовый мостик в ниспадающих роскошным каскадом зарослях медитативного японского садика; хрустальная пустыня ледяной Аляски в алых лучах заходящего солнца; огромный золотой диск луны и силуэт любящей оленьей пары. До чего же мир прекрасен, даже дыхание перехватывает.

Домой я пришла в неплохом настроении, которое не шло ни в какое сравнение со вчерашним. Готовить себе одной было лень, поэтому решила просто-напросто достать остатки позавчерашнего салата, хранящегося в объемистой стеклянной вазе и потому занимающего в холодильнике чересчур много места. Алена позвонила, когда я, успев собрать заранее сумку с купальником, полотенцем, шампунем и маленьким феном, сидела перед телевизором, уминала этот самый салат с оливковым маслом и следила по СNN за развитием последних мировых событий.

– Слушай, зайчик мой! Тут такое дело: начальник опять злой, как дьявол. Рычит зверем, что задерживаем проект, требует, чтобы закончили его прямо здесь и сейчас, представляешь? Да еще совещание по итогам прошлого года грозится организовать прямо на ночь глядя. Но делать нечего: придется сегодня задержаться и показать ему трудовой энтузиазм. Жаль, что так получается… Мне бы очень хотелось пойти с тобой поплескаться. Эх, действительно жаль, что вечно ничего не получается! А ты что собираешься делать вечером?

Болезненный укол разочарования, конечно же, где-то в глубине души меня кольнул, но теперь вовсе не так сильно, как раньше. За прошедший год я разочаровывалась так много раз и так смертельно остро, что поход или не поход в бассейн на общем жизненном фоне стал казаться мало что значащим пустяком.

– Еще не знаю, но, наверное, немного почитаю учебник и лягу пораньше спать. Чувствую, мне опять необходимо выспаться, но нормально, мирно и спокойно.

– Ну тогда ладно, киска. Увидимся завтра, ты только пообещай мне не впадать в уныние хотя бы нынешним вечером.

– Торжественно клянусь и обещаю: не впаду ни в уныние, ни в Каспийское море, – как можно бодрее отвечала я своей заботливой подружке, все-таки кто знает, что она действительно думает после того, как обнаружила меня уснувшей в ванне.

Интересно, а отчего в жизни почти всегда случается так… Вот настраиваешь себя, настраиваешь, но едва только на что-нибудь хорошее себя действительно сподвигнешь, так все планы сразу же летят кувырком. Наверное, это все следствие второго закона термодинамики – энтропия (то есть хаос) обязательно проверяет любую систему на прочность и устойчивость. Но как раз сегодня я ей и не поддамся. Баста, хватит, надоело – решила быть в бассейне, так буду в бассейне! И тут же виноватая совесть яркой молнией четкой мысли озарила сумерки моего подсознания: я решительно стала набирать телефонный номер.

– Да ведь я стала не мать, а ехидна! Как же я смогла позабыть о том, что это с родным сыном хотя бы раз в неделю мы обязательно ходили в бассейн. Совсем расплавились мои мозги – думаю лишь о своих проблемах и переживаниях, то есть исключительно о самой себе, как последний эгоист.

Обычно сынок мой, придя из школы и пообедав, чаще всего бросался к компьютеру, а потом проводил несколько часов кряду за какими-нибудь полоумными, ломающими зрение играми. А здесь как раз позвонила родная мама и предложила поехать с ней поплавать и с вышки попрыгать – всегда весьма заманчивое занятие. Сыночек мой охотно согласился; вышло удачно, что в тот вечер у него не было никаких спортивных и музыкальных занятий.

С Игоречком мы встретились на Беккестуе у газетного киоска, и впервые с момента своего рождения сыночек мой со словами: «Ладно, мама, ладно тебе. Не время для объятий, ведь люди смотрят. Я ведь взрослый», – слегка насупленно уклонился от моих горячих и нежных поцелуев. За последнее время он как-то сильно вытянулся, похудел, побледнел, посуровел и стал много молчаливее, чем раньше. В раздевалке Игорь пожелал занять отдельную, соседнюю со мной кабинку, несмотря на то что большие и просторные кабины для инвалидов были свободны, и я по привычке позвала сына в одну из них. Да, здесь ничего не поделаешь: дети растут – родители старятся. Закон природы!

Запирая дверь, специально предназначенную по ширине для въезда инвалидной коляски, я тяжко завздыхала: все-таки правда – женщина молода, пока у нее есть маленькие детки-конфетки.

Сынуля сразу же отправился совершать прыжки с шестиметровой вышки. Даже его походка изменилась – стала степенно-размеренной, как у отца, и перестала быть резвой припрыжкой молодого козленка. Надо же, а вроде бы прошло не так много времени!

Слегка качая бедрами и чуть-чуть поигрывая еще достаточно подтянутыми ягодицами, я, огибая по касательной сам бассейн, прямиком устремилась в джакузи. Мой бирюзовый в золотых розах купальник каждый раз напоминал уму и телу, что когда-то было времечко: загорелая, юная, стройная и совершенно беззаботная Ника именно так шла по пляжу, а головы всех мальчиков и мужчин неизбежно поворачивались вслед ее легким телодвижениям – совсем как подсолнухи следуют небесной траектории солнечного светила.

В струях, брызгах и пузырях несколько напыщенно соблюдая дистанцию между телами друг друга, сидели трое молчаливых мужчин с суровым выражением лиц. Я улыбнулась про себя и нарочито медленно направилась к массажной ванне. По-моему, им сделалось немножечко дурно, когда я быстро запрыгнула четвертой в голубой шестиугольник. Подставив резвым, удовлетворенно мурлыкающим потокам воды плоский живот и пышную грудь, я гордо развернулась к джентльменам еще с лета держащей золотистый загар спинкой и грациозно склонила белокурую голову с высоко подколотыми локонами на полноватые руки. Смешными показались тщательно замаскированные под подводные струи мимолетные щекотания и легко поглаживающие касания мужских пальцев по моим ногам, хотя еще несколько месяцев назад не потерпела бы подобного нахальства. Теперь все нипочем и без всякой разницы. Еще больше забавляли как бы случайные, полулунатичные следования за мной всей озадаченной троицы мужчин из джакузи в сауну, из сауны в душ, из душа в солярий, а затем обратно в сверкающую ангельской голубизной призывно булькающую ванну. Так я и пробаловалась, пока наконец сынок за мной не зашел.

Ребенок заявил, что очень кушать хочется и еще ему уроки предстоит дома делать, а мама обещала купить в «Макдоналдсе» меню с большим бургером. Я удивилась, как быстро и незаметно пролетели полтора часа; ведь планировала нормально, как все люди, поплавать по скоростным водным дорожкам. Сопровождаемые шумными мужскими вздохами и их же грустными взглядами, мы с сыном гордо удалились прочь.

Довольный ребятенок быстренько умял двойной бургер с жареной картошкой и смеясь заявил, что вот теперь-то окончательно согласен идти к автобусной станции. А за околицей крепчал морозец, и оттого вокруг стало здорово и сказочно красиво: уютно сверкали россыпи огоньков на близлежащих холмах, романтические снежные шали серебристо-лиловых тонов укутывали окрестности, певуче скрипел под ногами снег-чародей. Мы с сыном, по-прежнему «русские душой», впрочем, как и сами норвежцы – потомки северных викингов, очень любили такую хрустящую, как леденец, здоровую и ядреную зимушку-зиму. Мой смелый и сильный мальчик решил домой возращаться пешком. Я вспомнила, что до моего бывшего дома отсюда будет минут тридцать ходу или пять остановок на автобусе и восемь минут езды. Тогда, быстренько чмокнув сына в щечку, я побежала по обледенелым ступенькам вниз к открытой станции метро, потому что красные огоньки приближающегося поезда призывно замелькали вдали.

– Я с моста помахаю тебе, мама. Спасибо за «Макдоналдс»! – уже в мою спину прокричал Игорек.

До нужного места удалось добежать даже резвее, чем требовалось: когда наступают холода, поезда начинают ходить медленно и как бы нехотя, часто опаздывают, а иногда и вовсе не появляются, хотя Норвегия, казалось бы, считается высокоразвитой страной.

Чуть отдышавшись густым морозным воздухом, я посмотрела вверх. Вытянувшаяся, худенькая фигурка цвета маренго на фоне лучистого бледно-желтого сияния уличного фонаря стояла как-то покинуто, одиноко, неподвижно-оледенело, Эх, теперь мой сын – сиротинушка при живой матери! Но лишь только внутренне я приготовилась горевать и виниться, как вдруг та же фигура запрыгала по мосту резвым козликом, попутно демонстрируя какие-то весьма затейливые па. Затем Игорь послал мне свой прощальный привет смешным жестом – чем-то среднегеометрическим между воздушным поцелуем и стилизованным намеком на ветвистые оленьи рога. Зачаровавшись прыжками сына, я не заметила, как поезд подкатил прямо к самому перрону и сравнительно давно открыл передо мной гостеприимную дверь в свет и тепло.

Глава 32

Нескончаемый поток пассажиров, так неохотно покидающих насиженные места, почти иссяк. Я тут же было юркнула в вагонный, с мороза, уют, как внезапно возникшая на моем пути высокая и плотная мужская фигура в светло-бежевой замше явственно преградила мне дальнейший путь. Потеряв от удивления и холода дар речи, я даже возмутиться не успела: двери с легким шуршанием затворились перед самым моим носом, и поезд тронулся с места. Одной рукой мужчина крепко удерживал меня за плечо, другой прижимал к уху мобильный телефон, а на плече его висела знакомая мне спортивная сумка. Конечно же, это был Коля-Николай собственной персоной! Интересно, а зачем он оказался в нашем Бэруме таким весьма прохладным зимним вечером? Я даже и не подозревала, что Коле иногда тоже приходится сюда приезжать, потому так растерялась.

– Да, да, конечно. От всей души желаю всего самого хорошего!

«Наверное, с дамой разговаривал! Пять минут стоим, и это первая фраза, которую Коля произнес за все время. Это он-то – такой известный любитель высказаться по поводу и без оного», – мигом пролетело в моей голове.

Николай завершил свой приятный телефонный разговор и с поистине обворожительной, по-американски белозубой улыбкой (А прилично ли, кстати, выяснить у хорошо знакомого человека информацию о специальном лакировании зубов? Нет, наверное, все же не стоит!) обратился ко мне:

– Как все-таки здорово, что тебя встретили. Ты куда и откуда? Если своим временем располагаешь, то давай пойдем с нами в бассейн. Мы потом обязательно заглянем в какой-нибудь милый ресторанчик. Есть на Беккестуе что-нибудь стоящее? Я ведь в этих местах в самый первый раз.

Я сильно призадумалась, успев в сознании удивленно отметить, что Коля начал о себе самом говорить во множественном числе.

Дипломат тем временем стал с озабоченным выражением лица озираться по сторонам, казалось, он что-то потерял и теперь пытается найти. Повинуясь общему настрою, я машинально оглянулась назад и только сейчас увидела Алену. Она одиноко стояла и зябко ежилась несколько метров поодаль, а лицо ее сильно затенял широкий черный капюшон. Нет, эта женщина точно была ею, хотя на три четверти отвернула лицо в противоположном от нас с Николаем направлении. Видимо, Алена Ларсен вышла в последнюю дверь последнего вагона, и потому-то я ее не приметила. Только когда народ со станции схлынул, растворился без остатка в зимних густых сумерках, Аленин обреченный силуэт беззащитно зачернел на фоне белых сугробов и серых стен, так отчетливо подсвеченный сиреневым свечением обычного городского освещения.

– Аленка, так иди же сюда. Я нашу Никулю встретил!

Большими, как ветряные мельницы, руками замахал Николай с явным облегчением. Однако Алена к нам не заспешила. Она только эстетично повела плечами и как бы не расслышала обращенных к ней слов, принявшись по многолетней бессознательной привычке разглаживать пальцами кожу на лбу, чтобы предотвратить появление морщин. Я хорошо знала это специфическое движение ее рук.

– А, черт, не слышит и, наверное, тебя просто не узнала. Давай сами к ней подойдем. Если гора не идет к Магомету, то тому ничего не остается другого…

– Коль, ты знаешь… Я ведь только что из бассейна, мокрая еще. Мы с сыном ходили… укупались совсем, как бы теперь не заболеть… Мне многое сегодня вечером надо успеть сделать: уроки и все такое прочее. Вам же всего самого счастливого и хорошо провести время. Ой, вот там вдали мой поезд идет!

Голос предательски дрогнул, а на глаза начала набегать непрошеная соленая мокрота. Пришлось немедленно отвернуть голову и слегка отвернуться, благо было время сумерек.

Тут-то со мной приключилось нечто непостижимое. Острая, кривая, как турецкий ятаган, но ослепительно-белая молния рассекла беспросветную бездну черных глубин подсознания, и на несколько долгих, как сама вечность, минут я обрела мистическую способность читать мысли других людей, видя их не просто со стороны, но как бы еще и в разных пространственно-временных координатах. Такое трудно объяснить, разве что представить себе спираль, заключенную в некий куб, или четвертое измерение, когда ты воплощаешься в точку на кольце Мебиуса, то есть одновременно стоишь и внутри некоего пространства, и снаружи и имеешь возможность обозрения сразу по всем направлениям.

«Вот женщины, у них никогда ничего не поймешь! То были неразлейвода, а теперь не желают друг с другом разговаривать. Наверное, утром повздорили на кухне из-за какой-нибудь чепухи. Однако задумываться о том – пустая трата собственного времени. Надо махнуть рукой и забыть; наверняка эти капризули перед сном помирятся, поцелуются и мирно заснут в объятиях друг друга. Вот две ревнивые примадонны на одной сцене. Чем так дуться, лучше эти глупые девушки пригласили бы меня к себе в постель третьим. Да где там, ведь они обе так гордятся своей нравственностью. Даже смешно в их возрасте!» – застучал в мои виски низкий, густой, как сливки, а сейчас слегка раздраженный голос Николая.

«Боже мой, Ника здесь! Встретила нас вдвоем с Колей, как же неудачно вышло. Надо же, а сама определенно сказала, что будет сидеть дома! Что теперь делать-то? Ну ладно, где наша не пропадала. Скажу, что совещание в последний момент отменилось, а когда стала звонить домой, то никто не ответил. Тогда решила ей на мобильный… А с мобильным что? Нет, тогда не годится. Так ведь она сама сказала, что ляжет поспать – я решила ее не будить и, естественно, больше перезванивать не стала» – звонкими бусинами посыпались с моей макушки в горло и ниже слова той, которую я так легкомысленно посчитала своей доброй подругой. Какой же надо быть неисправимой, слепой идиоткой! Внезапно я явственно ощутила, как сильно лихорадит Алену, бросает то в жар, то в холод, и на мгновение ее стало жалко. Нет, она не гордилась собой и не презирала мою глупую наивность – мне показалось. Просто мелкое вранье сделалось ее натурой и совсем перестало ею замечаться, однако быть в нем уличенной девушка терпеть не могла и лишь оттого растеряла на несколько минут свою обычную самоуверенность. Затем выяснилось, что я теперь могла не только чужие мысли читать, не только видеть затылком. Сосредоточенно вглядываясь в детали рельсов, тем не менее я отчетливо видела, что происходит за спиной. Видела, как мрачновато-неулыбчивый, совсем не такой, как обычно, Николай неспешно подошел к недвижимой, озябшей и бледной Алене и бросил короткую рубленую фразу: «Ну что, идем?!» Она в ответ неуверенно, подобно осинке на ветру, заколебалась всем телом, несколько помедлив, взяла его под руку, при этом уронив в снег перчатку. Они оба почти сразу нагнулись, но мужчина чуть помедлил, и женщина успела подхватить свою принадлежность первой. После чего эта неулыбчивая пара медленно и как бы нехотя начала свое восхождение по ледяным ступенькам, а будучи на самом верху, они еще раз дружно, но не сговариваясь, обернулись и посмотрели вниз на теперь такую от них далекую меня.

Что произойдет далее, я знала так же твердо. В бассейне Алена откажется плавать и поспешит исчезнуть за дверью в сауну. Когда же туда придет Николай, сразу сообщит ему о забытой в офисе нужной и важной папке, извинится и быстро удалится в раздевалку. Из бассейна она уйдет одна. Мысль, что ее видели столь растерянной, такой женщине покажется невыносимой. Любыми путями она постарается как можно быстрее восстановить свой прежний горделивый статус-кво.

Николай же буквально и фигурально на все махнет рукой, время на размышления об особенностях женской логики тратить зря не станет, еще вволю успеет и в джакузи полежать, и искупаться в бассейне, и попарится в обеих саунах. В конце концов, весьма удовлетворенный проведенным вечером, он закончит его в тихом баре напротив «Макдоналдса», где два раза закажет себе «кровавую Мэри». А все же до чего велика разница в психологии полов!

Вагон мерно покачивал мое так и не согревшееся тело, а разукрашенное кое-где витиеватыми морозными узорами темное стекло отражало фрагменты моей белой шубки, белого носа, белого берета и глаз непонятно какого цвета.

А куда же пойдет Алена? Не в офис же свой в самом деле, но и не сразу домой, куда я сейчас еду… Наверное, она примется звонить Киссу или Джеймсу, или Хансу, или Владлену, или еще кому-нибудь, и донельзя осчастливленный англичанин или норвежец или американец или черт с рогами прилетит за ней на крыльях любви… Да мое-то какое дело в конце концов! Даже думать о такой особе, как она, я строго-настрого должна себе запретить. Девушка наша врет как сивый мерин.

И внезапный горячий гнев, как хорошей выдержки красное вино или первоклассное шампанское со змеиным шипением, с силой торнадо ударил в голову. В глазах аж потемнело.

«Отдать самого захудалого поклонника без борьбы – поступить совершенно не по-женски. До глубины души я презираю этаких клушек! В таких существах нет даже намека на истинную женскую суть. Мне вообще непонятно, зачем они рождаются на белый свет в женском обличье; но, может быть, годятся в кухарки, посудомойки и прочие уборщицы… Нет, настоящая женщина должна быть настоящей пантерой: хищной, своенравной, своевольной, безукоризненной и безжалостной. Такая любого заставит себя уважать!»

В воздухе явственно послышался насмешливый, серебряным колокольчиком звенящий Аленин голосок. Именно так не далее чем три дня назад она утверждала вслух на кухне это свое жизненное кредо. А что в тот момент делала я сама? Пила чай и мило улыбалась, потом попросила помассировать мне шею. Где же до сих пор были мои собственные глаза и уши? Или так было проще, удобнее и выгоднее: ничего не видеть, не слышать, не замечать? Теперь же, кроме себя, винить некого.

Нет, не из-за Николая (хотя, по правде сказать, чуточку из-за него тоже) была я так рассержена на бывшую подругу, и не мои собственные «женские амбиции» всколыхнули глубокую на нее обиду. Не помню, где точно, но скорее всего в одной из философских книг Вадима я как-то прочитала, что если некоторым людям не удается поднять себя до совести, то они начинают усердно опускать ее до себя. Все вокруг начинает перетолковываться ими в «нужном» им направлении, постепенно приближаясь к повседневным соображениям о жизненной целесообразности и житейской выгоде. И вот совсем незаметно то, что когда-то было совестью и добротой, превращается в некое личное консультационное бюро, дающее полезные практические советы; во что-то наподобие расписания жизненных поездов, в котором всегда указано много разных возможностей во всевозможных направлениях, так что человек всегда может выбрать себе самые удобные, подходящие и выгодные пересадки во всех затруднительных случаях. Студенистая сырость такого характера не просто «раздваивает» человеческую личность, но уничтожает в нем основу всего человеческого подобно тому, как разорванная пополам денежная купюра становится не двумя новыми ценными бумагами, а вообще перестает быть годной к использованию.

Постоянно приспособляющийся компромисс, личная утилитарная удобность, хотя бы и одноминутная, становится постоянной доминантой и жизненным уделом подобного человека. Целая жизнь обращается в прах, одномерный и малоценный.

Да как же вроде бы интеллигентной, утонченной Алене не душно и не тоскливо в слепой суете чисто субъективных мелочей; глухой пыли своекорыстной, эгоистической, прагматичной жизни? А я? В моем возрасте так не разбираться в людях! Разве не видно тех, кто отвечает на щедрость – черствостью, на сердечный дар – пренебрежением; кто легко злоупотребляет чужой любовью к себе или чужим доверием? Да все я поняла про Алену достаточно быстро, но признаваться самой себе было не комфортно; там же массаж, чай, задушевные беседы, посиделки в кафе, походы в кино, других подруг вокруг нет… Настоящий же человек, до которого мне далеко, делает лишь то, что является истинным, несмотря на цену выбора. Да, именно несмотря на цену!

В состоянии крайней горячности, подставив незащищенное лицо наотмашь теперь секущему ветру со снегом, напрямик через крутые сугробы, проваливаясь в них и выбираясь с сапогами, полными льдинок, но даже не стараясь следовать протоптанными дорогами, добралась я до Алениного, в сущности, совершенно чужого мне дома. Надо было что-то решать, причем немедленно, прямо здесь и сейчас. Но что же следует делать в моих обстоятельствах? А что делать надо?

Продолжать жить в квартире Алены, зависимо-преданным взглядом смотреть в ее жесткие зеленые глаза и раболепно, как ни в чем не бывало, улыбаться, глядя, как она высказывает снисходительное, полупрезрительное отношение к слабому зависимому человеку; организовать такой вульгарный скандал со стервозными высказываниями, чтобы она его потом всю жизнь вспоминала с дрожью в коленях, или же поступить так, как душа просит, то есть просто собрать вещи и уйти без всяких объяснений. Но куда уйти-то, просто в никуда? Раствориться в зимней черноте и морозном вихре? Весьма романтично и гордо, но выдюжу ли я подобное испытание еще один раз… О, Боже, да за что же? Ведь жить мне действительно негде и особо не на что. Может, вернуться к Вадиму? А вот это чистый бред! Да он меня таким презрением обольет, потом мало не покажется…

Неизвестно почему вдруг вспомнился «Дядюшкин сон» Достоевского. Как бы в сложившей ситуации поступила бы его кристально честная, цельная, гордая и твердая характером красавица Зина? Да, да, именно так! Вот и я сделаю то же самое.

Вроде говорят, что когда окончательно запутываешься и совсем не знаешь, как правильно поступить, то надо положиться на Бога, ангела и гения. Ангелов и Бога не пришло время беспокоить, обращение за чудесами прибережем как будущую возможность… Хотя интересно, почему когда плохо, то люди сразу же вспоминают о Боге, а когда хорошо – просто гордятся самими собой? Поскольку Федор Михайлович как раз являлся одним из самых величайших гениев человечества и ошибаться не мог, по нему и поступлю!

Наверное, и мне, и всем другим лишь своя собственная, никакому контролю не поддающаяся глупость мешает жить хорошо, спокойно и достойно. Эх, глупость-жестянка, как бы от тебя избавиться!

Тут, совсем невзначай, я отметила на своих губах проблеск, конечно же, кривой и ущербной, но все же улыбки. И сразу же все вокруг сделалось чуточку теплее и светлее.

По-прежнему полная решимости подражать лучшим героям классической русской литературы Вероника Олеговна Малышева отперла входную дверь и сразу же невероятно криво отразилась в большом зеркале в прихожей. Вид моей физиономии с явно инквизиторским на ней выражением, как видно, насмерть перепугал бедное стекло, вот оно в момент и окривело. Нет, правда, здорово зеркало перекосилось, хотя когда я отсюда уходила четыре часа назад, вроде бы висело нормально. Наверное, какая-то недобрая примета – судьбоносное предупреждение, но с ходу не вспомнить! Теперь Алена наверняка подумает, что я специально ей в укоризну так косо-криво расположила зеркальную раму. Так пусть думает, что хочет – поправлять не стану!

Лихорадочно, пока решимость и воля не изменили и неуправляемый страх перед будущим, представляющимся сейчас в сознании подобным глубокому и темному колодцу с неопределимой густой и липкой жидкостью на дне, еще не полностью овладел моим дрожащим, слабым по сути, ни в чем больше не уверенным существом, бросилась я в спальню собирать свои вещички в свою большую спортивную сумку. Еще слава Богу, что моих личных вещей в Аленином доме оказалось не так уж и много, хотя больше, чем хотелось бы.

Я понятия не имела, когда Алена надумает вернуться домой, но случайно с ней столкнуться лицом к лицу стало бы выше всяких моих сил, и потому я очень спешила. Уложившись примерно в полчаса, на несколько самых последних минуточек присела на дорожку, чтобы успокоиться, по сторонам оглядеться и постараться не забыть чего-нибудть важного, ведь возвратиться сюда снова будет совершенно невозможно. Паспорт, банковская карточка, набор моих французских духов, две литровые «Столичные»… Нет, их брать не стану – лишняя тяжесть, хотя водку, конечно, жалко. Вот что забыла: на кухне в одном из ящиков хранятся старые номера журналов «Инженер» с моими закладками-липучками на информации о фирмах-работодателях, надо бы их вырвать и взять с собой – пригодятся в поиске работы.

С последним решительным вздохом снявшись с похоронно-торжественного дивана в гостиной, я быстро проследовала в кухню, открыла дверцу тумбочки и начала рыться в стопках газет, журналов и прочей макулатуре. Извлекая на свет божий нужные страницы с закладками, я вдруг увидела… Я увидела… То, что я увидела, оказалось для моей бедной нервной системы пострашнее клубка извивающихся гадюк или разбитой банки со скорпионами. Среди ненужного Алене, забытого бумажного хлама валялись жалкие помятые листочки моего стандартного прошения о работе и рабочее жизнеописание «CV» – все отданные ей лично в руки экземпляры, а также три мои диска с этими текстами. Оба языковых варианта – как норвежский, так и английский – оказались исправленными. Некоторые из бумаг содержали карандашные пометки, очень, кстати, дельные и разумные; другие же были кем-то заново и абсолютно правильно перепечатаны. Работа для меня была выполнена, так почему же она о том смолчала и бумаги не передала? И давно ли они здесь валяются отредактированным мертвым грузом, может, совсем недавно?

Тогда же мое обострившееся на несколько порядков внимание привлекла красненькая конторская папочка, и, повинуясь некоему бессознательному инстинкту, я решила пролистать также и ее.

Тут пришлось мне опять удивляться, хотя на этот раз как-то по иному, чем пять минут назад, – более собранно, аналитично и рационально; выразившись примерно так, будем достаточно близки к истине.

В папке, в прозрачных пластиковых вклейках хранилась подборка заметок о Вадиме, вернее, о его рабочей деятельности, а еще точнее – о российско-норвежском совместном проекте в Мурманске, которым он занимался по работе последние полтора – два года.

Персонально Вадим упоминался в двух аккуратно вырезанных газетных статьях. Также, оказывается, с бывшим мужем корреспондент журнала «Инженеры» провел целое отдельное интервью на предмет, что Вадим думает и как оценивает деятельность норвежской «Рейерсон инженеринг» в России. Надо же, а, как мне-то любопытно? Я быстренько отыскала дату данной публикации и интервью – восьмое января нынешнего года. Как, оказывается, активно и продуктивно живет камрад Малышев без супруги! И для чего же подруга моя все это собирала и хранила? Почему в макулатуре, почти в мусоре? Если для меня, то отчего никогда не упоминала и не показывала? Опасалась меня расстроить славными трудовыми успехами бывшего? Аленина фирма АББ участвует в том же самом проекте, и сама Алена имеет какие-то рабочие контакты с Вадимом? Да разве что поймешь у такой женщины! Неужели же весь сыр-бор только из-за внимания Николая?

  • Я подошел, и вдруг мгновенный,
  • Как зверь, в меня вцепился страх:
  • Я встретил голову гиены
  • На стройных девичьих плечах.

Нет, так не разбираться в людях я не могла! Или могла?

В чем, ну в чем состоит моя главная жизненная ошибка? О, это совершенно невыносимо. Я не смогу выдерживать удары судьбы в полном одиночестве. Теперь я действительно осталась одна, и негде преклонить бедовую мою головушку…

Откуда-то сверху закапал теплый дождь на смятые бумажки в моих дрожащих пальцах. Я посмотрела вверх на потолок – совершенно обычный, белый… Надо же так глобально разучиться контролировать себя: даже когда твердо знала, что не плачу, по моим щекам, оказывается, вовсю текли слезы.

Миллионы нервных окончаний на всем теле будто бы враз обнажились и стали слегка выступать из кожи наподобие незаземленных проводов. От этого все ощущения словно бы обострились в тысячи раз и сделалось так больно, как при ожоге любой степени. Раньше я даже вообразить себе не могла, что такой виртуальный по сути ожог самим человеком воспринимается совсем по-настоящему. В жилах гулко запульсировала кровь, сердце-поршень принялось отдавать настолько сильные удары в виски, что едва голову не разрывало. Веки же сделались совсем прозрачными и невыносимо яркий теперь свет ослеплял мозг без всякого препятствия. Мышцы тела, в особенности в затылочной области и шейные, стали чудиться противными, жирными, копошащимися под кожей червями. Если бы всего только год назад мне кто-нибудь рассказал, что существуют подобные, совершенно ужасные и контролю не поддающиеся человеческие состояния, ни за что бы не поверила! Теперь же сама не в состоянии справиться со своим же собственным, внезапно наступившим безумием. Видимо, близка самая последняя агония: попеременно бросает то в адский жар, то в дикий холод. Нет, что-то надо срочно с собой делать – потом будет уже поздно!

Открыв дверцу холодильника, я быстро вынула ледяную бутылку своей собственной водки и, торопясь, прямо из горлышка отпила сколько смогла – примерно сто грамм. Заметки о Вадимовых трудовых буднях-подвигах и, заодно, все прочие бумаженции о Мурманском проекте без дальнейшего разбора я изодрала на мелкие-мелкие кусочки и с шумом спустила в унитаз. Саму папку запихнула под стопку гостевых полотенец в ванной комнате, которыми сама хозяйка никогда не пользовалась. Вот так!

После этого в туалете меня вывернуло чуть ли не наизнанку, но полегчало – внутри как будто что-то взорвалось и ослабло. Я даже смогла заставить себя подняться с колен, одеться, забрать сумки и гордо удалиться отсюда навсегда. Прощай, кривое зеркало, передавай привет хозяйке!

Продолжая слизывать с губ опять потекшие слезы, я резким взмахом руки забросила в почтовый ящик чужие ключи и под жесткий скрежет их падения вышла из подъезда в безразличную ко всему живому, холодную и мрачную темень. И куда же теперь мне, бедной, податься? Так до смерти и замерзнуть где-нибудь под забором? Теперь я прямо как несчастная замерзающая девочка со спичками из рассказа Ганса Христиана Андерсена. Да нет, ерунда, какие еще спички и какая из меня девочка! Сын должен встречать свою мать здоровой, веселой и благополучной. В конце концов, я же не совсем еще инвалид!

Вагон метро, очень неуверенно вздрагивая на каждом повороте и жалобно при этом дребезжа, довез меня до центра города, а ничего толкового насчет дальнейшего места проживания все так и не придумывалось. Я вышла из вагона на станции «Национальный театр»; здесь, в тепле, села на лавочку и продолжала сосредоточнное размышление. Так я просидела, наверное, очень долго, потому что служитель метрополитена мягко и ласково проинформировал меня о закрытии метро на ночь. К этому времени почти животный первоначальный ужас перед будущей неочевидностью успел перемениться на неизвестно откуда взявшийся шапкозакидательский оптимизм.

Сама себе я честно призналась в том, что кроме как опять на пляж в Сандвике, больше податься в общем-то некуда. Никакой горечи в подобном выводе вовсе не оказалось и даже наоборот – наступило что-то вроде сильного облегчения. В чем конкретно оно заключалось, осмысливалось пока туманно, пришлось просто оставить эти бесплодные попытки. Подсчитать остатки личных финансов на предмет ночевки в гостинице мне даже в голову не пришло, хотя уж на одну-то ночь мне бы хватило, а может быть, даже на две.

С самым последним автобусом я приехала к так хорошо знакомому месту с мистической надеждой на его помощь. Кружил-обжигал лицо острый и колкий снег; вместо хорошо знакомого пляжа лишь ледяная, безмолвная пустыня вязко расплывалась в глазах из-за плохой видимости – только кое-где проблескивали и сразу же гасли слабые огоньки; чернота стылого леса покорно вливалась в тягучую и густую черноту нынешней недоброй ночи; сами же белокаменные строения своей неотчетливой размытостью и размазанностью стали напоминать легендарные средневековые города-призраки.

В жизни я не попадала в столь переменчивые и странные погодные условия. Обычно, если трескучий мороз, то бодро, ясно, слегка весело и светит замечательная золотистая луна; если стеной валит снег, то ветра, как правило, нет совсем; а если вьюжит-пуржит, то тогда сама по себе температура не слишком низкая. Сейчас же как черти с цепи сорвались: холод, ветер, снег – такая редкая и противная комбинация! Да еще, как говорится, «не видно ни зги» и холодно, как во время смерти. Становилось слишком очевидно, что до утра на таком ветру и морозе печальным скитальцам, вроде меня, никак на пляже не выдюжить. Ни Нансен, ни Амундсен, ни прочие полярные исследователи не приняли бы таких в члены своих экспедиций. Меж тем мех белого полярного волка перестал оправдывать всякие надежды и сама себя я начала воспринимать обнаженной на скамеечке. Вспомнились безмолвные белые скульптуры в городских парках, по кондиции мои члены как раз быстро приближались к их белизне и неподвижности. Пальцы рук и ног не слушались, уши щипало, даже губы начали каменеть. Конечно, приятно воображать себя гордой героиней, но в этот раз действительно надлежит что-то срочно предпринять для собственного спасения. Я вспомнила, что на автобусной станции вроде существует комната для переодевания грудничков.

Странная внутренняя убежденность, что именно в Сандвике меня непременно озарит видение правильного выбора будущего пути, укрепилась с новой силой.

Ветер порывисто сбивал с ног, снег наотмашь хлестал по лицу, мороз, видимо, вознамерился живьем сдирать кожу со случайно зазевавшихся прохожих. В самом городке в такую пургу мне не встретилось ни души; столь грозной ночью даже вездесущие таксисты бесследно растворились во мгле. Очень белыми, уже болезненными кончиками пальцев я еле-еле извлекла из кошелька пять крон и долго не могла попасть дрожащей монеткой в щель. В конце концов сезам тепла и относительного уюта растворил свои двери для озябшей, заблудившейся, от всех отбившейся и предельно сейчас одинокой человеческой овцы.

В комнатке матери и младенца было до того мирно, покойно и уютно, что, честное слово, она показалась мне милее любых дворцовых покоев. Неяркий, удивительно мягкий свет неторопливо и ненавязчиво лился на совсем простой, минималистский, однако невероятно приятный глазам интерьер в теплых розоватых тонах. Нежно-голубой в белую крапинку диванчик зазывно приглашал на нем притулиться, вспоминая сладкие мечты невинного детства. Над диваном висела картинка в белой рамочке, изображавшая похожего на ангелочка, прелестного кудрявого малыша и его милую матушку. Дитя кормило чем-то вкусным доверчивую белую голубку, а прелестная женственная красавица наблюдала за сыном с легкой улыбкой, молитвенно сложив на груди руки. Может, просто так казалось из-за всего сегодня пережитого или же здесь находился маленький кусочек некогда потерянного человеческого рая. Я тщательно умылась теплой, показавшейся несравненной и божественной водой и окончательно умиротворилась. Закрывая усталые глаза, успела сладко подумать: «Завтра с утра отправлюсь на прием к Свену Свенсону. Социальный куратор наверняка добрый человек – у него такие изумительные синие глаза. Он наверняка поможет», после чего начала плавно вплывать в глубокий и невероятно спокойный сон. «Заря величайшего момента в жизни человека наступает тихо, без оглашения ее миру. Безмолвие его, Вероника, превосходит тишину появления на травах вечерней росы, ибо владычество над мирами было предоставлено безмолвным силам спокойствия», – ласково нашептывал и меня баюкал полный неизъяснимой прелести женский голос.

Глава 33

Веселое верещание неугомонного сверчка пробудило от приятной ночной дремы. Вначале он зазывно стрекотал в моем сне, в котором пятилетней яркоглазой девчушкой я носилась по ярко-зеленому лужку и голубым прозрачным сачком ловила огромных размеров разноцветных бабочек. Экзотические эти бабочки тут же выпускались мной на волю, потом ловились вновь – было невероятно забавно и совсем не хотелось прекращать. Однако в итоге все же пришлось открыть глаза, потому, как то звенела вовсе не лесная цикада, радостно воспевающая летнюю благодать, но мой собственный мобильный телефон.

«Как странно, – совсем нехотя где-то глубоко во мне пошевелились полусонные ленивые мысли. – Сейчас звонит даже без подзарядки, а вчера вообще отключился с концами. А какие сегодня день и число? Ну да, конечно же, Татьянин праздник, 25 января – самый счастливый день во времена юношества и подростковости. Самое начало зимних каникул! Хотя сама я давно не отрок, но в такой день непременно случается что-нибудь веселенькое.

Пока я неверояно тупо и долго соображала, где нахожусь, и рассеянно всматривалась в циферблат серебристых своих часиков, уверенно показывающих восемь часов то ли утра, то ли вечера (в комнатке не было ни единого окна), потом неистово рылась в дамской сумочке в поисках иногда попадавшего в иные измерения темно-голубого телефонного корпуса, звоночек устало прервался. Я сразу же оставила всякие поисковые попытки и повалилась спать обратно, глаза слипались, как намазанные клеем. Через минуту-другую телефон заверещал еще требовательней и настойчивее, кому-то, видно, сильно до меня приспичило. Наконец удалось удачно извлечь средство связи на свет Божий и заглянуть в зеленый глаз экранчика. Ни за что не стану отвечать Алене! Не желаю ни объясняться, ни выслушивать очередное вранье!

Телефон высветил имя звонящего; то был Николай.

– Вероника, ну наконец-то! Я с тобой вчера аж до двенадцати ночи пытался связаться. В начале десятого позвонила Алена, вся такая насмерть перепуганная; сказала, что ты пропала неизвестно куда. Мы и так пытались тебя разыскать, и эдак, не знали, что и думать! Аленка даже звонила – бывшего твоего пытала, но он также о тебе ничего не знал. Ну, ты всех нас здорово напугала! А где ты находишься сейчас?

– А я нигде – между небом и землей, но ничего страшного со мной абсолютно не случилось и не случится. Просто у Алены я больше жить не хочу, пусть она что хочет кому угодно плетет про мое депрессивное душевное состояние и неадекватное поведение. Найду себе какое-нибудь другое прибежище!

– Никочка! Уверяю тебя, ты совершенно напрасно на нее взъелась. О женщины! Просто-напросто у Алениного шефа, как всегда, неожиданно поменялось настроение и планы; тогда она сразу же попыталась связаться с тобой насчет бассейна. Ни по домашнему, ни по мобильному ты уже не отвечала; тогда Алена послала СМС-текст мне. Я согласился составить ей компанию, вот и все. Ник, я сам лично еще до встречи с твоей подругой несколько раз пытался поймать тебя по телефону, да все напрасно – никто нигде не откликался. Мне-то ты веришь, горячая женщина? То чистая правда! Да, непросто жить с таким характером, как твой! Ведь мы с Аленой почти всю дорогу до Беккестуи проговорили о тебе и действительно сожалели, что тебя с нами нет.

По голосу Николай был искренне взволнован, но очевидное довольство мужчины также сквозило в его тоне. Темпераментная вспышка ревнивой женщины – так лично он, Коленька, расценивал мой поступок. Да, наверное, любому покажется неслабым комплиментом столь экстравагантная из-за него выходка. Наши человеческие суждения любят с нами остроумно пошутить. Прав был Будда: лучше научиться вообще не думать и жизнь станет гораздо проще.

– Я больше не хочу это обсуждать, Коля. Все решено – как решено, пусть так и остается! Хорошо, она ничего особенного не сделала, но жить там больше не стану в любом случае.

Собственный мой голос неожиданно легко и звонко парил по гостеприимной комнате матери и ребенка, отталкивался от стен цвета топленого молока, заполнял пространство яркими, стремительными и решительными звуками. Мной он слышался как бы со стороны и, оказывается, был действительно идентичен с голосом моей мамы. Будто бы она сейчас здесь говорит.

– Хорошо, но ты можешь хотя бы сказать, где находишься и где собираешься жить? Как называется твоя гостиница?.. Почему ты молчишь? Пожалуйста, пожалуйста, Ника, не клади трубку! Не отключайся!

Нет, Коленька явно за меня волновался. В столь дурацкой ситуации живое человеческое участие здорово ободряло и дорогого стоило. Надо же, кто-то пытался меня искать, кого-то еще волнует моя покалеченная судьба. Приятное, расслабляющее тепло ласковой светлой волной разлилось в животе и мерно потекло в ноги. Я смахнула со щеки одинокую жгучую слезинку.

– В данный конкретный момент времени я нахожусь на автобусной станции в Сандвике. Куда я пойду дальше и что стану делать – еще не решила. Курсы свои сегодня прогуляю, учителям позвоню чуть позже и договорюсь об отсутствии. Такой ярой отличнице все разрешат без проблем, – дерзким, но веселым тоном, слегка рисуясь собственной крутостью, отвечала я заботливому мужчине.

– О’кей и полный порядок! – с большим шумным облегчением выпустил он воздух на другом конце связи. – Тогда все просто очень замечательно, узнаю прежнюю Нику – своенравную, как внезапный обвал в горах. Минут через пятнадцать-двадцать за тобой на эту автобусную станцию приедет черный «Мерседес», садись без капризов, и шофер отвезет тебя на хитту одного моего хорошего друга. Дом стоит в лесу, но не волнуйся. На самом деле это совсем недалеко от Осло, всего-то минут двадцать пять на электричке от центра. Даже ближе, чем этот ваш Аскер или как его там. Я отпрошусь с работы и тоже туда вскоре приеду. На месте и решим, как разрешить сложившуюся ситуацию и жить дальше.

Что-то неуместное, какая-то мимолетная мужская игривость тона мигом меня насторожила. Мускулы живота резко напряглись и окаменели.

– Да зачем мне надо тащиться на дачу какого-то друга? Что я там забыла? Нет, не поеду; не хочу да и незачем!

– Слушай, Ника, меня внимательно. Я в данный момент разговаривать больше с тобой не могу. Придет машина – садись в нее, и все дела. Остальное обсудим позже. До встречи, все, пока!

Как-то совсем внезапно Николай совершенно изменил тональность разговора, видимо, в его кабинет вошла серьезная «шишка». Я закусила губу и крепко задумалась: русская девочка, проведшая все детство и часть юности с авторитарной советской бабушкой, легко выполняла указания, отданные по-комиссарски железным тоном; но в качестве взрослой женщины безуспешно рефлексировала по поводу так и не изжитых внутренних покорности и раболепия. Мне смертельно не хватало той благородной пленительной легкости, которая, помимо хорошего всестороннего образования, прививается человеку в спокойной и гармоничной семье. Целая жизнь могла бы сделаться гораздо проще, а так меня носит из крайности в крайность, как щепку по воле капризных волн. И не к добру обернется эта поездка на чужую дачу, сердцем чую!

Сама же уже наряжалась в облегающий белый костюм из пушистой, как персидская кошка, ангоры, вдевала в уши бриллиантовые «капельки», повязывала на шею прозрачно-призрачный, тоньше паутинки шарфик нежно-салатового оттенка, тщательно «наводила марафет». Даже ноготки подкрасила моментально сохнущим лаком. Злосчастный этот лак намедни был сильно снижен в цене и приобретен именно по этой причине – банальная проза моей, не слишком обеспеченной жизни. В пузырьке он выглядел вполне прилично, но на самих пальчиках вдруг приобрел вид превульгарнейший. Именно в такой безобразный матово-алюминиевый оттенок обычно красят кресты на деревенских кладбищах в российских глубинках. Видно, покойники его любят.

Перекрасить сии «руки вампира» не удалось; показалось, что кто-то предпринял неудачную попытку войти в двери. Естественно, что утром комнатка понадобилась для своего прямого назначения – пеленания малышей.

Подхватив сумки, я вихрем вылетела прочь из приютившего помещения.

«Лак, конечно, уродлив до невозможного, но какая кому разница, в конце концов! Ладно, зато по дороге поговорю с умным человеком Владленом Давыдовичем. Он добрый и трезвомыслящий мужчина, к тому же хозяйственный и практичный – в любой ситуации наверняка сможет присоветовать много разумного. Попрошу Николая оставить завхоза к обеду. Какой он все-таки молодчина: достал Алене в подарок суперумывальник и суперунитаз, как обещал, сам лично установил. Нет, про конфликт с ней распространяться не стоит; может, человек лелеет романтические надежды…» – первое, что подумалось на свежем воздухе. Смешно, но мысль о скорой встрече с героико-романтическим завхозом волшебным образом успокоила и укрепила расшатанную черной жизненной полосой нервную систему.

Оказалось, что до примерного появления посольского «мерса» в запасе еще полно времени, которое я с несомненной пользой для себя и своего норвежского языка решила провести в станционном магазинчике «Нарвесен».

«Надо же, какой бывает кошмарный маникюр. Совсем как у дьявола в последнем сериале!» – не удержался от восклицания вслух своего изумления симпатичный кудрявый мальчик-продавец, которому я скромно протянула десять крон за шоколадку-завтрак. Я бы влюбилась в него не раздумывая за эти правдивые слова, если бы сейчас не ехала на свидание к другому. Обворожительно улыбнувшись молодому продавцу, быстро отошла к полкам, где принялась вникать в курс последних новостей, дебатов, реклам и сплетен трех центральных норвежских газет «Афтенпостен», «Дагблад» и «ВГ» – довольно похожим аналогам СССРовских «Правды», «Известий» и «Труда». С таким же туповатым интересом пролистала несколько журналов выпендрежных международных мод и дизайна. Душевная суета приятно затихла: в мозговых полушариях воцарился беспорядочный каледойскоп газетно-журнальной лексики, в ушах лесным костром потрескивал легкий фоновый шум современной жизни и раздавались далекие паровозные гудки. На все стало изумительно наплевать – самое истинное и блаженное состояние на свете, вожделенный венец любой человеческой мечты.

Когда же я закончила примерно получасовое вникание в новейшие события мировой общественной жизни и кротко выглянула из-за раздвижных стеклянных дверей, нужная черная машина уже ждала. К немалому моему разочарованию шофером оказался незнакомый застенчивый паренек, а вовсе не умудренный разнообразным жизненным опытом старый посольский «волк» Владлен Давыдович.

Ни слова не сказав, парнишка вышел из автомобиля мне навстречу, вежливо открыл дверцу и почтительным жестом, как какому-нибудь чрезвычайному и полномочному лицу, предложил садиться на заднее сиденье. Я молчаливо села, и «Мерседес» сразу тронулся с места. Мне в моем растерзанном состоянии и нынешнем блаженном отупении разговаривать с посторонними людьми не больно-то хотелось; посольскому пареньку, скорее всего, неразговорчивому от природы, похоже тоже. Так и промолчали всю дорогу до лесной хитты некоего Колиного друга.

Я не осознавала, в каком именно направлении мы движемся, но за стеклом великое безмолвие и абсолютное, прямо божественное спокойствие скоро стали неотъемлемой частью лаконичного зимнего пейзажа. Если сравнивать со вчерашним днем и особенно промозглым вечером, то погода значительно улучшилась и продолжала улучшаться прямо на глазах. Веселенькие синеокие окошечки на небе множились и увеличивались; скромное зимнее солнышко отчаянно пыталось пробить светом серо-голубые тучи. Когда же большой сосновый дом замаячил за заснеженными пушистыми елями, туман рассеялся окончательно и торжественная космическая тишина пригласила меня в свои могучие лесные объятия. В душе, как в готическом соборе, невольно зазвучали высокие чистые хоралы. Под эту безмолвную, свободную от земных оков музыку я прошла через колоннаду геометрически четких стволов, держащих, казалось, на себе весь вес небесной полусферы, и чуть робко вступила на порог чьей-то очень богатой дачи.

На первом этаже центром интерьера являлся большой камин из белого камня, а далекую заднюю стену заменяло панорамное стекло, за которым хрустальные во льду деревья являлись абсолютно логическим продолжением как бы уводящей в бесконечность залы. В обитой деревом красноватого оттенка прихожей висело прямо королевское зеркало в красивой золоченой раме. По неисправимой привычке я первым же делом в него заглянула и увидела в зазеркалье бледное, худощавое и озабоченное лицо интеллигентной молодой женщины в пушистой беленькой шубейке. Несмотря на очевидную белизну и пушистость, глаза ее были несказанно печальны, как если бы она недавно лишилась любимого брата, губы плотно сжаты, и чертежными зигзагами из-под кокетливой белой шапочки вились по плечам беспокойные локоны.

«Хорошо бы сейчас чуточку выпить! А то прямо снегурочка в конце сезона таяния снегов. Николай-то где?»

Подумала и сразу же спросила вслух задумчивого юношу, неподвижно стоящего в двух шагах от меня:

– А когда Николай Иванович приедет?

– Вот вас доставил и сейчас поеду за ним. Вы тут пока располагайтесь.

Резко вздрогнул, видно, замечтавшийся молодой человек, опустил на пол мою сумку и вышел вон на свежий воздух с заметным облегчением. Надо же, какие реликтовые скромники еще встречаются в наше сумасшедшее время!

В необычайной тишине, совсем одна я стояла посреди гостиной чужого просторного дома. Меня окружал достаточно типичный интерьер роскошной норвежской избы с лосино-оленьими рогатыми мордами по стенам, там же несколькими парами ружей; прибитыми к дверному косяку полуистлевшими лыжами древней, может быть, даже викингов, эпохи; огромным тканым гобеленом с изображением сурово-бородатой группы норвежских рыбаков за работой и несколькими полотнами меньших размеров. На картинах высились гордые скалы, зеленели прозрачные фьорды и летали могучие орлы. Традиционность сей обстановки под охотничью нарушала прямо дворцовая, широкая и сверкающая полировкой лестница с резными перилами, ведущая на верхние этажи, длинный волнообразный диван умопомрачительной белизны, стоящий примерно посредине главной стуи – гостиной, и стеклянный журнальный стол овальной формы на массивной гранитной подставке в виде лежащей обнаженной фигуры женщины – интересного сочетания стилей соцреализма с абстрактным футуризмом. Хороший дизайнер с серьезными намерениями тут явно потрудился. Мне в первый раз повезло увидеть в реальности модную в Норвегии архитектурную концепцию «изб-дворцов», и, признаться, понравилось, хотя раньше совершенно была уверена, что «неможно впрячь в одну упряжку коня и трепетную лань». Ах, если бы такой дом был моим! Да куда там; даже шалаша своего и то нет.

Закончив инспекционный обзор незнакомого жилища, я отыскала в затейливо плетенной корзине у камина прошлогодние номера «Playboy», пристроилась с ними на краешек модного дивана и принялась со смирением ожидать дальнейших виражей иногда любящей крепко пошутить судьбы.

Совсем скоро в коридоре послышалась живая веселая суета, и в гостиной возник румяный с морозца, как обычно, сверкающий благодушием и искрящийся отличным настроением Николай. Он втащил вместительную сумку, наполненную всевозможнейшими деликатесами.

  • – Влюбленным помоги, о Боже!
  • Как помогаешь жить слепцам,
  • Успокоенье дай сердцам,
  • Прозренье же – как можно позже!
  • Позволь почувствовать всей кожей
  • Им теплоту Твоей любви.
  • Всех грешных нас благослови
  • И помоги влюбленным, Боже!
  • Никто Тобой не будет брошен
  • На произвол судьбы из нас.
  • Услышь мой вопиющий глас:
  • Влюбленным помоги, о Боже! —

вместо приветствия с редкой пылкостью продекламировал он. Затем со словами: «Привет, моя красавица! Сейчас же обратно к тебе, только продукты выложу и приготовлю нам чего-нибудь на предмет перекусить», – он удалился в кухню. Вместительная кухня здесь занимала полуотсек в левом, примыкающем к прихожей углу, так что я имела превосходную возможность увидеть Колины хозяйственные активности. Ловко управившись с разнообразной хозяйской утварью, этот блестящий специалист на все руки вернулся с подносом и галантно поставил передо мной конфеты, фрукты, коньяки и водку.

– Так, этим сможем закусить, пока там готовится баранина в апельсиново-чесночном соусе и баклажаны с чесноком – мои фирменные блюда. Начать предлагаю с коньячка, так разыграем аппетит. Ты что любишь больше – «Камю» или «Мартель»?

– Коленька, если совсем честно, то в коньяках я смыслю не больше, чем поросенок в марокканских апельсинах, но постараюсь изобразить тонкого ценителя. Так что реши сам, хотя не ты ли когда-то говорил, что эти напитки с их специфическим набором вкусовых качеств предназначены чисто мужским языкам…

– Именно, как и губки прекрасных дам! Ладно, начнем с «Мартеля», потом смешаю нам водочки с томатным соком, сам посолю, поперчу и специй добавлю в нужных пропорциях. Там главное – правильно угадать с лимонным соком. Ну что, за встречу?!

– За встречу, Коля.

С глухим стуком встретились в воздухе наши массивные, как доисторические мастодонты, фужеры толстого стекла.

– Ну у тебя и характер, Ника, если сказать честно!

– Что, Коленька, плохой?

– Да нет, да нет – что ты! Наверное, даже наоборот; не мне судить и не в этом дело. Просто он у тебя есть, а обычно женщины состоят лишь из капризов, претензий, неисполнимых желаний и чудовищных ожиданий.

– Говори, да говори погромче: жить не могу без комплиментов! Обожаю!

– Хочу следующий тост предложить за твой характер и за его хозяйку! Виват! Ах да, ты же просила водочки. Принести?

По-королевски величественным кивком головы я разрешила принести водочки, надкусила румяное яблочко и, пока кавалер еще не успел удалиться из комнаты, кокетливо облизнулась и кинула в ротик свою любимую конфетку с ликером. Вот надо же, как природа устроила – в такой «луже» женщина, а глазки строить продолжает и еще какие глазки…

Николай появился из кухни, неся два высоких стакана «кровавой Мэри» собственного изготовления и распевно декламируя свои любимейшие поэтические строчки:

  • – Стакан на опохмелку
  • Мы пьем, не загордясь;
  • Потом лицом – в тарелку,
  • Но все же ведь – не в грязь!
  • Пусть жизнь идет коряво
  • И бьет не в бровь, а в глаз,
  • Зато ведь на халяву
  • Она нам всем далась.

Не грусти, чудесная моя Вероника. Еще все у тебя устроится, ведь ты дивно какая красивая!

– Уже прошло, Коленька. Не волнуйся!

– Знаешь ли ты, прекрасная дама, о чем сейчас себя ругаю. Планировал по дороге сюда остановиться на какой-нибудь автозаправке и там в магазинчике купить разноцветных тюльпанов – большую-пребольшую охапку; но разговорился с Володей о служебных делах и вылетело из головы. А так весь бы дом благоухал нежными, трепетными ароматами нашей с тобой, в первый раз по-настоящему романтической встречи. Ты, кстати, какие цветы больше любишь: тюльпаны, гиацинты или орхидеи?

– Я-то? О-о-о, естественно, орхидеи цвета белой ночи, черные тюльпаны и оранжевые гиацинты – все вместе они чудесно смотрятся. А ты, Коленька, по всему видно, истинный поэт. Делаю за тебя отдельный большой глоток!! По-моему, пора браться за большую поэму, коротенькие стихотворения ты давным-давно перерос. Начнем прямо сейчас: представь, что я – твоя Муза. Сюда прилетела на крылатом Пегасе, который пасется за окном вон там. Видишь его? Тогда поехали!

– Хорошо, попробую.

Николай согласно сверкнул белками повлажневших в самой своей глубине темных глаз, быстро принес откуда-то бумагу и карандаш, с ходу размашисто застрочил. Я же, развернув корпус и подперев подбородок, в позиции полулежа принялась медитировать на белое безмолвие спящего зимнего леса за прозрачной, самой дальней стеной дома. Бархатистая мягкость дивана коснулась моих полуобнаженных, чуть холодных локтей. Согласно научным рекомендациям, я принялась рисовать в воображении теплый, сияющий светом грибной дождик, несущий миру покой и радость крупными своими каплями.

– В один из самых последних дней ты видишь перед собой лицо… Вглядись внимательно, совсем скоро оно исчезнет из твоей жизни… Постарайся подарить себе и ему приятный памятный вечер, зажги свечи… Пусть музыка, поэзия и пламя сольются… Сольются в танце… Лицо станет жалеть о тебе… Жалеть о танце… Некто обречен плакать… Плакать… Вечно…

Зашелестел в моих ушах чей-то странный шепот – мимолетные бархатные звуки, но не успела узнать голос. Или успела? В крайнем удивлении я повернулась и вперила в Николая слегка испуганный взор.

– Кончаю, уже кончаю. Как и обещал, был полон вдохновения. Вот, послушай-ка, что начало вырисовываться!

  • – Я растворен в тебе – как кофе в кипятке,
  • Как соль морская – в Тихом океане.
  • Ты цель – и ты итог моих исканий,
  • В тебе я растворен – как кофе в кипятке.
  • В тебе, как серебро в старинном пятаке,
  • Расту в цене, инфляции не зная.
  • Покоя же мне нет: не знаю сна я,
  • В тебе я растворен – как кофе в кипятке.

Красота и совершенство поэтических строк в сочетании со скоростью их написания, ведь прошло не больше пятнадцати минут, странно ошеломили меня. Коля был и талантлив, и скор на поэтическую руку, и человек приятный, так почему же я должна видеть его в самый последний раз? Мы сегодня поссоримся, я начну плакать… Вечно плакать! Что за глупости! А может быть, то звучал голос Колиной смерти? И я стану вечно жалеть о нем… Или, быть может, он станет жалеть и плакать обо мне? Нет-нет, действительно было сказано именно так. Но кого я могла услышать, обыкновенный бред! Боже, я действительно заболела.

– Коля, просто нет слов. По-моему, не хуже Пастернака, помнишь стихи доктора Живаго? Нет, это не комплимент – я честно так думаю.

Сказала вслух и ощутила, как глаза заполняются многограммовыми крупными слезинками. Как же мне мечталось об успокоенности, о кратковременной душевной передышке, о хоть однодневном избавлении от нынешней Вероники с ее расколотостью, ущербностью, израненностью, зажатостью и пессимизмом. Как хотелось наяву воплотиться в ту дивную картинку, которая прямо так и сияет из Колиных глаз; тоже почувствовать те самые чувства, какие он питает к этой картинке. Так нет же, именно Колин голос предвестил мне последний в жизни вечер, а может быть, и скорую гибель. Я нисколько не ошиблась, я не умею ошибаться в таких вещах – то было предсказание! Красивая вилла – вовсе не филиал земного рая, то обманчивый мираж желанного спасения от пропасти, в которую уже лечу…

Николай притянул к своей слегка колючей щеке мою окаменелую хладную ладонь, раздвинул мои ледяные пальцы и медленно принялся смаковать каждый из них горячими, подобно жаровне в хорошей бане, губами. Я же так и продолжала сидеть, неподвижна, тиха и задумчива, и все вокруг казалось мне глубоко-синим. Неужели же то мой последний вечер?!

– Какая у тебя прохладная маленькая рука! И каждый пальчик – законченное произведение искусства! Надо же, какие изумительные ноготки. В жизни ничего подобного не видел! Какая же ты женственная, Вероника! Моя Вероника…

Правду говорят: действия мужчины в располагающей обстановке легко предсказуемы, ибо они думают всегда об одном… Стоило мне слегка забыться в мистическом синем тумане, как проблемы начали пухнуть прямо на глазах – куда там хорошему дрожжевому тесту. Да какая мне сейчас еще любовь?! Как выражаются чопорные англичане «last thing what I need (это самое последнее из того, в чем я нуждаюсь). Так чего же я ожидала, когда сюда направлялась? Душевного понимания? Резонанса исключительно астральных субстанций?

– Коленька, что-то стало невероятно холодно. Может быть, можно разжечь камин? Есть ли свечи в этом доме? Отлично. Пусть они все горят. Нет-нет, это не потом, это очень важно. А про еду ты не забыл? Жалко, если такая вкуснотища бездарно погибнет. Я голодна, как волк.

Сим мягким восклицанием удалось хоть временно приостановить энтузиазм пылкого армянина, уже добравшегося со страстными поцелуями до ямочки на моем локотке и до аналогичной впадинки на яблочно-округлой коленке. (Ах, неверную деву лобзал армянин!) Как только он успевал управляться и там, и тут… Большой поклонник моих, сильно притомленных событиями последних месяцев, прелестей крайне неохотно предоставил их самим себе и весьма натужно поднялся с девственно белого, белее любого подвенечного платья, дивана.

  • – Да, правды нет в ногах.
  • Но нет ее и выше!

Выспренно продекламировал он, сверкнув напоследок пламенным взором испанских танцоров. Я несколько нервно и натужно рассмеялась его шутке, поправила чересчур тонкие колготки и одернула пушистую, слегка помятую юбку. Не так-то уж и просто оказалось справиться с охватившими смятением и растерянностью. Как же следует вести себя дальше, чтобы зря не обидеть хорошего человека, не испортить с ним отношений и не изранить всегда такое сверххрупкое мужское самолюбие?

Однако выпитое меня здорово расслабило и обленило, а потому, махнув рукой на смятение чувств и трепет мыслей, я лишь поудобнее откинулась на волнообразную спинку модернового дивана и, в ожидании вкусного обеда, легкомысленно пустила на самотек течение своей дальнейшей судьбы. Пусть оно получится, как получится, – где наша не пропадала! К тому же чудесные запахи из кухни приятно щекотали ноздри и мирили с положением дел хотя бы в эти конкретные минуты.

Стоит человеку выпить немножечко водки, сразу забавная способность наблюдать самое себя как бы со стороны умудряется резво всплыть на поверхность человеческого существа.

Так я с немалым удивлением за собой заметила, что несмотря на все обиды, унижения, злоключения и прочие малоприятные эмоции, каждый раз машинально принимаю весьма завлекательные, если не сказать большего, позы. Вот сейчас, например, до меня было бы далеко даже хваленым Венерам Рубенса и Тициана. Ничего поделать с этим невозможно, да, видно, и не надо. Скорее всего неосознанная фемина во мне во сто крат сильнее, чем я сама привыкла думать – в современном мире сложно осмысленно ощущать женственное в себе.

– Тебе, моя царица, от верного вассала!

Николай, сам чуть ли не искрясь бенгальскими огнями, гордо внес и поставил передо мной дымящийся поднос с аппетитными кусками мяса на косточке, эстетично уложенными вперемежку с баклажанами и томатами по-особому армянскому рецепту. Вся эта красотища была щедро посыпана чем-то зелененьким: то ли петрушкой, то ли сельдереем, а может, еще чем-то не столь известным, и испускала райские ароматы.

– Специально для тебя принес бутылочку португальского «Сандемана» и бутылочку отличного испанского хереса. Я знаю твои вкусы, ты любишь вина с богатым оттенком красных ягод и с послевкусием вишневого цуката. Сейчас схожу принесу.

Коля вернулся с бутылками темного стекла, разлил темно-красную, почти коричневую жидкость в бокалы цветного, очень в Норвегии популярного стекла, искусно разложил еду собственного приготовления по тарелкам из того же цветного стекла и опять сел как можно ко мне теснее. Из-за этого сидеть и кушать спокойно он был совершенно не в состоянии и после дюжины поцелуев в мою шейку, так кстати украшенную кокетливым зеленым шарфиком, опять стал контролировать себя с трудом.

– Коль, а камин зажечь забыл? Как интерьеру дачи сейчас не хватает живого огня! – с до отказа набитым ртом напомнила я мужчине весьма вовремя.

– Да, да. Конечно, конечно!

Поэт-дипломат резво поднялся с места и, изрядно повозившись с дровами, наконец-то затопил дворцово-аристократичный, чудесного белого камня каминчик. Сама тоже не поленилась: вскоре по всему первому этажу пылали свечи в посеребренных и стеклянных хозяйских подсвечниках. Ах, до чего же в доме сделалось уютно, красиво и покойно! Теперь осталось только Коленькин мавританский темперамент аккуратно и изящно чем-нибудь остудить…

Правильная литературно-аналитическая беседа способна пригасить любую пылкость, трудно же в самом деле критически оценивать какое-нибудь глубокое, полное общественного и тайного значения литературное произведение и в то же время тискать пышности даже самой желанной из прелестниц. Одно мешает сосредоточиться на другом – никакой герой не справится, а там посмотрим…

– Коль, вот ты мне как-то рассказывал, что взялся за перевод двух детективных норвежских романов, а о чем там и почему именно эти?

Николай в качестве профессионального языковеда-морфолога время от времени брался за подработку: переводил на русский современных скандинавских поэтов и прозаиков.

– Да я почти закончил. То были две истории местного детективщика Бьорна Бутулса – будущей норвежской Агаты Кристи. Первый роман назывался «Лед». Некто неизвестный принимается шантажировать полицейского инспектора. Последнему серьезно угрожают похитить ребенка, если он не придет к абсолютно очевидному выводу по весьма пустяковому делу. Так ничего, интересный сюжет. Но зато другой роман «Хильдра» («Колдунья») переводил с безумным восторгом и знаешь почему? Героиня прямо как с тебя списана, один в один. Едва только я начинаю с ним работать, так ты сразу материализуешься перед глазами. Только о прекрасной Веронике и думал все это время. Обязательно принесу и оригинал, и свой перевод тебе почитать.

– Ну, вот так всегда, Коленька. Заинтригуешь и бросишь… Если книга почти обо мне, то прямо сейчас горю желанием узнать подробности. Там что случается?

– В «Хильдре» бесследно, один за другим, пропадают мужчины, и тот же самый следователь подозревает, что он имеет дело с коварным и жестоким серийным убийцей-женщиной.

– Ничего себе! Ну, спасибо тебе за «доброе» словцо в мой адрес. Да какой же из меня серийный убийца, да еще в комбинации с коварной колдуньей? И именно в таком жутком образе я часто материализуюсь перед твоими глазами?

– Конечно же, нет, Вероника! Ты меня просто не совсем поняла. Ты вся такая дивная, такая прелесть! Мне на тебя даже смотреть опасно.

– Вот это я как раз заметила! Ты тоже скоро пропадешь, и не просто так, а бесследно. Мне твой собственный голос то провещал минут двадцать назад…

– Не сердись, моя Ника. От тебя готов даже смерть принять! Пропаду – так пропаду, туда мне и дорога… Ты ведь немного знакома с норвежским народным фольклором, не так ли? Хильдра в старинных норвежских преданиях примерно соответствует нашей «Хозяйке Медной горы». Это такие же красивые, нежные и пышногрудые блондинки, как ты, родные дочери лесных и горных троллей, живущих в пещерных лабиринтах безмолвных норвежских скал, в самых глубинах могучих норвежских лесов. Естественно, их основное хобби – завлекать в свои пещеры молодых симпатичных мужчин, а от обычных блондинок хильдр можно отличить лишь по наличию весьма изящного коровьего хвостика.

Во все времена скандинавские мужчины и до смерти боялись, и до смерти мечтали, чтобы какая-нибудь очаровательная хильдрочка ими бы заинтересовалась и решила бы соблазнить. Эти своенравные девушки выбирали мужчин только по собственному вкусу, и повлиять на их свободный выбор не существовало никакой возможности, а держать такую в объятиях и есть самое наивысшее из всех земных наслаждений. Ко всему тому хозяйками они были отменными, а женами – добрыми и внимательными. В награду от Хильдры хороший норвежский парень получал бессмертие, но зато полностью лишался памяти и напрочь забывал о своей деревне и родных. От лесных колдуний мужчины не возвращались уже никогда – они как бы пропадали без вести.

– Ах, то вовсе не мой случай. У меня еще никто никуда не пропал, скорее уж я сама…

– У тебя определенно все подвиги впереди. Слушай, что случилось дальше. Безутешные родственники нескольких таких бесследно и безвозвратно исчезнувших молодых мужчин независимо друг от друга обратились к адвокатам с просьбой унаследовать имущество пропавших. По закону что-либо унаследовать можно только после ушедших в мир иной, и следователю на стол одновременно попали несколько несложных дел, где он должен был просто-напросто официально признать людей умершими. Тел или каких-либо останков пропавших никогда найдено не было, однако эти люди в течение трех и более лет никому, никогда и никак не давали о себе знать. Инспектор тщательно проверил: жертвы не снимали по своим карточкам деньги и не пользовались банковскими счетами; все вещи в их домах оставались нетронутыми на своих прежних местах; их имена никогда больше не всплывали ни в банках, ни в аэропортах, ни в гостиницах, ни где-либо еще. Так вот, пока этот норвежский следопыт раздумывал, совершенно идентичные мужские исчезновения множились, а следов никаких не обнаруживалось вовсе. Просто без вести пропадали бедные мужики, как на войне.

Все эти молодые люди жили в разных местах, общих знакомых не имели и ничем не были связаны между собой. В конце концов следователь пришел к выводу, что здесь, возможно, действует умелый маньяк-убийца. В качестве такового он заподозрил одну милую женщину – архитектора по имени Мария.

– Что ты говоришь?! Как потрясающе! А ее-то, бедняжку, с какой стати?

Я оказалась права и даже про себя улыбнулась: Коля действительно настолько увлекся своим собственным рассказом, что напрочь забыл как об обеде, так и о моих роскошных бедрах, пленительных коленках и божественных плечах.

– В деле-то была единственная зацепка. Красавица блондинка, хоть и весьма косвенно, но все же хоть теоретически могла знать всех без исключения пропавших. К примеру, одной из жертв был коллега Марии с ее прежней работы, другой – случайный попутчик в самолете, третий – когда-то посещал тот же спортивно-тренировочный центр, что и красотка, четвертый работал менеджером в ближайшем к ее дому универмаге, пятый чинил водопровод в ее и соседних домах и так далее.

Естественно, что при таком раскладе собрать компромат или доказать даже малейшую причастность прекрасной дамы к исчезнувшим мужчинам не представлялось возможным. Вообще задушевные беседы следователя и ведьмочки – самые чудесные и поэтичные описания в книге. Норвежский литературный язык тоже может удивительно меняться, обязательно обрати на это внимание, когда будешь читать роман самостоятельно.

В итоге, когда в один прекрасный день девушка упомянула ненароком, что в выходной собирается в лес покататься на лыжах, абсолютно убежденный в ее страшной двойной натуре инспектор полиции решил следовать за нею, чтобы предотвратить в лесу убийство очередного несчастного.

Всю солнечную, но довольно морозную субботу бедный полицейский, профессионально маскируясь под снежный сугроб, проползал-проболтался по лесу за невинно наслаждающейся окружающей природой и чистым воздухом девушкой. Каждую минуту проклинающий все на свете детектив ожидал ее встречи с мужчиной и следующей за этим кровавой развязки, однако ровным счетом ничего не случилось. Румяная, веселая и загорелая Мария ни к кем так и не встретилась, вволю в лесу нагулялась, нарезвилась, а как стемнело – просто села в свою машину и уехала в город.

Зато незадачливый, основательно продрогший на морозе полицейский совершенно забыл, под какой сосной-елью он припарковал свой автомобиль, и принялся блуждать по лесу в потемках. Свой фонарик он, к несчастью, выронил и отыскать не смог. Вдруг ни с того ни с сего разразилась необычайно свирепая снежная буря, вообще стало не видно ни зги. Бедняга окончательно сбился с пути, заплутал между бесконечных деревьев, сломал лыжи, потерял один ботинок и замерз смертельно. Провалившись по плечи в снежную топь, он уже решил окончательно прощаться с жизнью. Ты теперь улавливаешь идею, Вероника?

Ни с того ни с сего рассказчик резко выдернул меня из блаженной расслабленности бытия, аж в голове зазвенело.

– Честно говоря, не совсем! – безмерно удивилась я вопросу.

Сам он, что ли, боится провалиться куда-нибудь в окружающем нас чудесном ландшафте? Опасается, что заведу его вскорости в лес и брошу в сугроб? Сама даже засмеялась от столь «удачной» идеи, как раз первой пришедшей в голову. Она же оказалась последней и окончательной. Просто, наверное, Коля лишнего выпил.

– По-прежнему не вижу ни малейшего сходства между собой и героиней романа. Я даже на лыжах не катаюсь.

– Ладно, слушай, что случилось с ними дальше. Когда пурга закончилась, то по счастливому стечению обстоятельств детектива обнаружил и откопал местный фермер. Так что герой не погиб, а всего лишь попал в госпиталь с легким обморожением. Через несколько недель врачи восстановили его работоспособность, и он смог вернуться к выполнению своих обычных служебных обязанностей. Теперь, после тяжелой болезни, мировоззрение полицейского начало меняться в сторону мистики. Все больше и больше стало ему казаться, что милая архитектор Мария на самом деле не обычная земная женщина, но самая настоящая хильдра, описанная в народных скандинавских легендах. Ему становилось нехорошо от мысли, что всего лишь месяцем раньше он видел в нежной, ласковой, человеколюбивой красавице холодного, жестокого и психопатичного садиста-убийцу. Днем и ночью опытный детектив обдумывал, каким бы образом ощупать круглый пышный задик свидетельницы по делу, где ему по всему чувствовалось наличие изящного припрятанного хвостика.

– Вот бы ему потом за это врезал норвежский Комитет по защите женского равноправия – кстати говоря, влиятельная организация! Он бы точно с работы полетел!

– Так вот постепенно все беседы детектива со свидетельницей стали сводиться к вопросам, что она думает о хильдрах из древних сказаний, как видит развитие взаимоотношений между мужчинами и женщинами, о какой любви мечтает и все прочее в этом духе.

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

В монографии изучается социальное посредством биографий и биографическое как социальный конструкт. О...
Учебник «Что такое антропология?» основан на курсе лекций, которые профессор Томас Хилланд Эриксен ч...
Книга написана в жанре библиотренинга и содержит материалы, которые помогут 14—18–летним подросткам ...
В этой книге профессиональный психолог-консультант понятно и интересно объясняет причины и скрытые м...
Линда Бразерс, личный помощник президента компании «Безопасный дом», страстно влюбилась в менеджера ...
Рита Уинтер и Винс Сэвидж во время выполнения рискованной операции по спасению похищенной дочери шеф...