Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки Бонд Алма

Она зарыдала.

— Он сказал: «Может быть, ты права». — И, свернувшись калачиком, еще сильнее вжался в дверь автомобиля. Когда я посмотрела на него, то увидела слезы, бежавшие по его щекам. Я ужасно чувствовала себя из-за того, что причинила ему боль, и попыталась его успокоить:

— Ах, Артур, мне так жаль! Прости меня, пожалуйста. Ты же знаешь, на самом деле я так не думаю. Я считаю тебя величайшим драматургом в мире. Просто я хотела разозлить тебя, чтобы ты поговорил со мной. Даже ссориться с тобой лучше, чем жить в этом ужасном молчании.

Он не ответил мне и не произнес ни единого слова за всю оставшуюся часть поездки. На самом деле он больше никогда не разговаривал со мной, даже для того, чтобы сказать: «Передай, пожалуйста, соль». Я боюсь, доктор. Как вы думаете, он собирается оставить меня? Я не вынесу этого.

На самом деле я тоже опасалась, что их брак обречен, но не могла признаться ей в этом, так как меня пугала мысль, что она может убить себя. Но и лгать я не могла, так как понимала, что их брак в большой беде. Не решаясь открыть ей правду, я сказала:

— Все супружеские пары ссорятся, Мэрилин. Будем надеяться, что вы справитесь с этим.

30 ноября 1959 г

— Мне снилось, что я упала в глубокий темный колодец, в пропасть глубокой депрессии, — так начала Мэрилин наш следующий сеанс. — Я протягивала к вам руки, умоляя о помощи. Вы подошли к колодцу и опустились на колени. Я не видела вас, но чувствовала, что вы там. Я вцепилась в вас изо всех сил. Внезапно вы встали и заявили, что вам нужно идти, но что моя мама будет ждать меня внизу.

— О, Мэрилин, — сказала я, — как страшно! Вы думаете, что я такая же, как ваша мать, стояла бы и смотрела, как вы тонете?!.

1 декабря 1959 г

Один ужасный сеанс непрерывно следовал за другим. Почти все время в эти дни Мэрилин, повернувшись ко мне спиной, апатично продолжала свой рассказ. Я почувствовала ее мучительную боль и попыталась успокоить ее.

— Прекратите! — закричала она, — Прекратите! Вы убьете меня своей добротой! Я хочу умереть… умереть… умереть! Каждое утро я просыпаюсь и плачу из-за того, что я все еще жива.

Я оцепенела от нахлынувшего на меня глубокого отчаяния. «Что я могу сделать?» — задавала я себе вопросы. «В какое положение я себя поставила? Она не позволит мне помочь ей. Она не обратится в больницу, в которой зарегистрирована. Если все будет продолжаться, как сейчас, она, вероятно, убьет себя. Но если я прекращу сеансы, она, безусловно, убьет себя. В такой ситуации не может быть выигравших».

Всякий раз, когда я чувствую себя особенно беспомощной, как в данный момент, я сажусь в свое потрепанное кресло аналитика из мягкой коричневой кожи, с мягкими подлокотниками, откидной спинкой и подставкой для ног. Оно служит мне верой и правдой уже двадцать лет, и я ни за что не поменяю его.

В тот вечер я устроилась, откинувшись на спинку и подняв ноги на подставку, в своем любимом кресле, как делала много раз за прошедшие годы. Я размышляла: в этом самом кабинете я помогла многим людям наладить их жизни. Некоторые были удручены не меньше, чем Мэрилин. Возможно, те мастерство и квалификация, которые помогли мне в работе с ними, выведут меня из затруднения и на этот раз.

Неожиданно, мне на память пришел случай с Шейлой Скотт, склонной к суициду пациенткой, с которой мне довелось работать на заре моей карьеры психоаналитика. Лечащий доктор направил ко мне Шейлу с запиской: «Ее жизнь не имеет значения ни для нее, ни для кого-либо еще на этом свете. Терапия — единственная возможность удержать ее от рокового шага. Если вы добьетесь успеха, это будет победа. Если ничего не получится, это не станет большой потерей для Шейлы».

Проницательный врач подготовил меня так, чтобы я не чувствовала себя виноватой, если Шейла все же убьет себя. Мне стало легче, когда я вспомнила ту записку. Мне стало понятно, что если Мэрилин действительно покончит с собой, то не по моей вине. А кроме того, я вспомнила, что, несмотря на все трудности, Шейла справилась со своими проблемами. Если я смогла помочь такому жалкому существу, какой была Шейла при первой нашей встрече, то я могу помочь и Мэрилин, у которой гораздо больше причин продолжать жить, чем у Шейлы.

Я почувствовала себя лучше, по крайней мере на тот момент.

Депрессивное настроение Мэрилин не изменилось.

— Нет никакой надежды, — повторяла она, — я хочу умереть.

Я слушала ее молча. По непонятной причине в тот день мое отношение к ней изменились. Можно предположить, что человек должен сочувствовать столь несчастной душе, но только не я сегодня. Я сидела и изо всех сил пыталась сдержатся.

«После всех моих усилий и безграничного терпения, это — моя награда?» — Мое возмущение нарастало. Я кипела, я искрилась, я дымилась.

— Что вы делаете? — спросила Мэрилин.

— Вы меня так разозлили, что мне хочется вас убить.

— Вы хотите удушить меня?

— Задушить вас, заколоть кинжалом и разрезать на кусочки — такие мелкие, чтобы можно было превратить их в пыль. Тогда бы Мэрилин больше ничего не беспокоило.

— Это именно то, чего я хочу, — просто заявила она. — Я хочу так рассердить вас, чтобы вы меня прикончили. Я не хочу жить. По крайней мере, я должна попытаться это сделать однажды, — сказала она, выходя в дверь. — Увидимся на следующей неделе… если я буду еще жива.

7 декабря 1959 г

И до сих пор ее печаль не иссякла.

— Я так несчастна, доктор. Ничто в моей жизни не радует меня. Я — ничто, абсолютное ничто. И знаете, что я скажу? Может, вы — врач и все такое, но вы — тоже ничто. Ничто, ничто, ничто! Вы — ничто, так же как и я. — Ее глаза наполнились слезами.

— Вы правы, Мэрилин. Я — ничто, — согласилась я. — По большому счету в этом бесконечном мире все мы — не значительнее крошечной блохи.

Она посмотрела на меня удивленно.

— Почему мне так трудно принять этот факт? — спросила она.

— Вам пришлось учить этот урок слишком рано, — пояснила я, — когда ваша мать лишь изредка осознавала ваше существование. Маленькому ребенку слишком трудно было справляться с этим. Возможно, когда мы достаточно зрелы, нам легче принимать правду в небольших дозах.

— Ну, — сказала она, — я просто одержима этим. Я хочу объяснить людям, как они ничтожны на самом деле — каждый из них, все без исключения, будь они лауреаты Пулитцеровской премии, кинозвезды, режиссеры или именитые продюсеры. Пройдут тысячелетия, и никто из них не будет иметь ни малейшего значения, и ни один из них не может отрицать этого.

Ни семья, или образование, или успех никогда не изменят этого. Чем более не заслуживающим внимания чувствует себя человек, тем больше он делает, чтобы доказать обратное. Мне кажется, именно это мне всего труднее вынести. Из ничего мы приходим и в ничто возвращаемся.

Мои глаза наполнились слезами.

Мэрилин права. Правду, как и смерть, принять слишком трудно.

12 декабря 1959 г

Следующие четыре дня после этого разговора с Мэрилин все мои мысли были сосредоточены только на ней. Меня терзал страх, что она покончит жизнь самоубийством. Я не могла ни есть, ни спать. Груз ответственности и чрезмерность задачи, которую мне предстояло решить, приводили меня в смятение.

«Достаточно ли я подготовлена, чтобы помочь ей? — спрашивала я себя. — Всю свою сознательную жизнь я посвятила этой работе, включая многие годы, посвященные персональному психоанализу. И тем не менее у меня немало ограничений, недостатков и неисследованных проблем. Эта такая трудная задача. Ужас, отчаяние и уныние, слитые воедино, несмотря на всю их гламурную упаковку. Хватит ли у меня сил и знаний, чтобы поддержать ее?

Возможно, я просто слишком близко приняла все это к сердцу. Может, другой терапевт был бы полезнее для нее? Я так не думаю. Пусть у меня слишком большое самомнение, но если я не смогу ей помочь, то никто не сможет.

Вот что я об этом думаю: если Мэрилин все же покончит с собой, это случится потому, что она не хочет больше жить. Баланс сил играет самую важную роль. Мы не можем знать заранее, что в конечном итоге окажется сильнее: инстинкт жизни или инстинкт смерти. Не существует никакой возможности предсказать, какая сила возобладает над другой, до тех пор, пока мы не попробуем что-то изменить. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ей преодолеть депрессию. Большего для нее не сможет сделать никто».

«Но что делать, если все от меня зависящее окажется недостаточно эффективным? — тихо спросил меня внутренний голос. — Что делать, если все твои усилия не увенчаются успехом, и она убьет себя? Каково тебе тогда будет?»

Я погрузилась в размышления. Из глубины сознания возник ответ: «Я смогу пережить ее самоубийство».

Теперь я должна работать и сделать все, что могу, чтобы не допустить катастрофы.

21 декабря 1959 г

Я решила позвонить великому психоаналитику, доктору Теодору Рейку, и попросить его о встрече, чтобы обсудить дело Мэрилин.

Он встретил меня у двери, и мне было неприятно увидеть, что знаменитый доктор стал толстым и лысым с тех пор, когда он был моим руководителем много лет назад. Хотя я пыталась не показать своего разочарования, тонко чувствующий аналитик легко разглядел мои уловки.

— Мы стареем слишком быстро, а умнеем слишком поздно, — сказал он.

После теплых объятий он поинтересовался, почему возникла необходимость в его консультации. Ему было известно о моей работе, и он считал меня прекрасным аналитиком.

— Спасибо за то, что приняли меня, доктор Рейк, — начала я. — Мне необходимо посоветоваться с вами, потому что я очень беспокоюсь об одной суицидальной пациентке. — И я рассказала ему свой сон, в котором я держала Мэрилин за юбку, чтобы удержать ее от прыжка с обрыва.

Он сказал:

— Я бы очень беспокоился за вас, если бы вы не волновались за нее.

Я обсудила с ним дело Мэрилин и состояние моей пациентки к настоящему моменту. Его обоснованное мнение? Я делала все возможное, чтобы предотвратить ее самоубийство.

— Теперь ей решать, — сделал он заключение.

— Спасибо, доктор, — поблагодарила я, хотя, по правде говоря, он не многим мне помог.

Но его слова навели меня на некоторые новые соображения о возможном суициде Мэрилин. У меня возник вопрос: с точки зрения морали правильно ли заставлять такого несчастного человека продолжать жить? Я знаю, что многие в наши дни сказали бы, что это не мое дело. Что только она имеет право решать — жить ей или умереть. Это ее и только ее выбор. Сама Мэрилин говорила мне те же самые слова. Она сказала, что, когда несколько месяцев назад она пыталась убить себя, ее очень рассердило, что ее опять спасли.

— Это слишком больно — жить дальше, — пояснила она. — Люди не имеют права настаивать на том, чтобы вы оставались в живых, если вы этого не хотите.

Но до тех пор, пока она приходит на мои сеансы, по крайней мере небольшая ее частичка хочет жить, я буду делать все, что в моих силах, чтобы поддержать это желание.

22 декабря 1959 г

Мэрилин долгое время сидела, не произнося ни слова. Я тоже молчала.

Наконец я сказала:

— Разве вы ничего не хотите сказать мне сегодня, Мэрилин?

— Вы всегда следите за мной, — сердито парировала она и встала, чтобы уйти с сеанса.

Когда она подошла к двери, она обернулась и добавила:

— Пойдите и проверьте свою голову, доктор! Возможно, вам будет это полезно!

23 декабря 1959 г

Она вошла в кабинет с довольно враждебным видом, сдвинутыми бровями и угрюмым выражением лица.

— Что с вами сегодня, Мэрилин? — спросила я. — Вы кажетесь злой, как шершень. Я сказала или сделала что-то такое, что вас рассердило?

Она не отвечала несколько минут, а потом сказала неуверенно:

— Это, вероятно, как-то связано с тем, что вы мне приснились.

— Да? И как именно?

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что вы выглядите з-з-зловеще? В вас есть ч-ч-что-то — я не знаю, что именно, — из-за чего вы кажетесь особенно пугающей и злой.

— Многие люди чувствуют нечто подобное на определенных этапах их психоанализа, — сказала я, хотя я не считаю слишком удачным мой несколько самодовольный ответ.

— Может быть, и так, но мне хотелось бы выяснить, насколько это реально.

— Я совершенно согласна с вами. Что именно придает мне этот зловещий вид?

— Вы напоминаете мне старшую медсестру из приюта, которую я ненавидела. В моем сне вы выглядели точно так же, как она. Эта медсестра однажды пыталась сделать мне ректальное исследование. Она стащила мои трусы и приблизилась к моей заднице с термометром. Ее темно-красное лицо было искажено такой гримасой, какой я не видела никогда раньше. Она ужасно напугала меня. Я не понимала, почему она собирается мерить температуру в моей попе, хотя врач всегда вставлял градусник в рот. Я закричала:

— Нет! Нет! Отстань! — И лягнула ее так сильно, что она сказала с отвращением:

— Хорошо. Просто пропустим это. Следи за своим кишечником!

В моем сне вы подошли ко мне, так же как она, чтобы измерить температуру, и я подумала: «Боже, если она попытается сделать это таким же образом, ей конец!»

— Вам кажется, что я хочу сделать вам ректальное исследование?

— Я нисколько бы не удивилась! — ответила она.

24 декабря 1959 г

— У меня были две фантазии о вас, — сказала Мэрилин, когда на следующем сеансе наконец продолжила рассказ. — Вы вывели меня из себя в обеих. В первой я была в такой ярости, что разнесла весь ваш кабинет. Я порвала шторы, располосовала подушки и разбила ваши коллекционные китайские статуэтки на тысячу кусочков. Во второй фантазии я вышла на улицу и убивала всех, кого встречала, чтобы отомстить членам моей так называемой семьи и всем тем, кто когда-либо оскорблял меня.

— Я предпочитаю первую фантазию, Мэрилин, — сказала я. — Это хорошо, что вы можете злиться на меня и выражать свои чувства посредством действия. И, Мэрилин, я знаю, как ужасна ваша депрессия, но мне хотелось бы пожелать вам счастливого Рождества, и надеюсь, что следующий год станет гораздо более счастливым периодом вашей жизни.

— Ха! — сказала она. — Я даже не знала, что было Рождество. — И вышла, не добавив ни слова.

4 января 1960 г

Однажды среди ночи я внезапно проснулась. Мне снилось, что Мэрилин истошно кричала: «Помогите мне! Помогите мне, помогите мне! Помоги мне, помогите мне! Я не хочу себя убивать!»

Когда она пришла в назначенный час следующего дня, я спросила:

— Мэрилин, что вы делали вчера около полуночи?

— Почему вы спрашиваете?

Я решила рассказать ей о своем сне.

— Это забавно, — ответила она. — Я спала, и мне тоже снился сон, в котором я не переставая кричала. Но во сне ни один звук не срывался с моих губ. Как будто меня заперли в барокамере и никто не мог слышать моего крика, как я ни старалась. Это было ужасно.

— Все происходило так же, как в вашем детстве, Мэрилин. Вы кричали и кричали, но никто не приходил. Но теперь вам не нужно больше кричать. Сейчас я вас слышу.

6 января 1960 г

Процесс психоанализа начал входить в свою колею, после того как Мэрилин поняла, что это нормально — испытывать негативные чувства ко мне и выражать их. Сыграло свою роль, в частности, осознание того, что я не планирую ректальное исследование Мэрилин, в отличие от медсестры в сиротском приюте. Постепенно Мэрилин пришла к выводу, что я действительно беспокоюсь о ней, и она начала говорить чаще и больше о своем теплом отношении ко мне.

Мне это очень нравилось, и я держала пальцы скрещенными, чтобы прогресс продолжался и дальше и что даже если время от времени будут проявляться регрессивные элементы, которых следовало ожидать, у нее будет безопасное место для возвращения. Прошло несколько месяцев, в течение которых она продолжала посещать мои сеансы и заниматься в актерской студии, где, по ее словам, она значительно усовершенствовала свое актерское мастерство и заслужила практически единогласное уважение коллег-студентов.

Что касается меня, я могла перестать волноваться ежеминутно о том, что она может покончить с собой, расслабиться в ее присутствии и наслаждаться остроумием, чувством юмора и проницательностью этой удивительной и такой ранимой женщины.

24 февраля 1960 г

Более года мы вели плодотворную работу, которая помогла Мэрилин лучше понять себя, но однажды она пришла на сеанс с удрученным видом.

— Мне неприятно говорить вам об этом, доктор, но у нас проблема, — начала она.

— Да? А что такое?

— Я планирую наконец развестись с Артуром, и, я думаю, надо сменить декорации с Нью-Йорка на Лос-Анджелес. Западное побережье будет меньше напоминать мне о моем очередном неудачном браке. Кроме того, все кинокомпании расположены в Голливуде, и там я окажусь в центре событий. Думаю, что перееду туда навсегда, так что я не смогу больше приходить к вам.

Она заплакала и сказала:

— Я не хочу уезжать!

— Что? Не могу поверить, что вы это серьезно, — сказала я твердо. — Полагаю, вы просто проверяете меня, чтобы увидеть, отпущу ли я вас. — Она молчала. — Сядьте, Мэрилин! Да, поднимитесь с кушетки и повернитесь ко мне. Нам нужно поговорить!

Она села, как маленький ребенок, наказанный своей матерью, и посмотрела на меня широко открытыми прекрасными голубыми глазами.

— Сейчас вы чувствуете себя значительно лучше, Мэрилин. Вы хорошо поработали и в этом кабинете, и над актерским мастерством, и, похоже, теперь ваша жизнь доставляет вам больше удовольствия, чем раньше. Если вы отправитесь в Голливуд, у вас будет больше шансов получить те колоритные драматические роли, о которых вы так мечтали, ради которых вы столько лет упорно работали, иногда до полного изнеможения, и теперь вы собираетесь отказаться от этого? Почему? Я не позволю вам так поступить.

— Вы мой союзник, мой друг, мое альтер эго, вы заменили мне м-м-мать, — запинаясь, сказала Мэрилин. — Вы всегда так внимательно слушаете меня. Вы никогда не проявляете нетерпения, и мне легко разговаривать с вами. Я никогда не смогу так довериться кому-то еще. Я слишком застенчива. И я никогда не чувствовала, чтобы другие люди по-настоящему интересовались мной. Их беспокоят только собственные проблемы. Я не з-з-знаю, смогу ли я обходиться без вас.

— Это неправда, Мэрилин. Вам так только кажется. Маленькая девочка не может оставить свою мать, но вы больше не маленькая девочка, и я не ваша мать. Я — только ваш аналитик. Вы можете найти нового вместо меня в Лос-Анджелесе, кто будет слушать вас точно так же.

— Нет, я не могу! — закричала Мэрилин. — Вы понимаете меня, как никто другой. Впервые в моей жизни я нашла того, кому могу доверять, кто действительно заботится обо мне как о личности и не ищет выгоды для себя. И вы хотите, чтобы я уехала ради каких-то призрачных возможностей, которые я, скорее всего, не смогу использовать? Нет, сударыня, я знаю, когда мне хорошо. Я остаюсь здесь.

— Ну, Мэрилин, — начала я, вставая, — я польщена тем, что вы так высоко цените меня. Но ваш психоанализ в действительности бесполезен, если вы остаетесь маленьким ребенком. Я не собираюсь наблюдать, как вы саботируете свою карьеру по такой инфантильной причине. Будь что будет, вы собираетесь переехать назад в Калифорнию. И вы возьмете меня с собой. Как мой учитель, доктор Теодор Рейк, однажды сказал: «Людям, которые любят друг друга, не обязательно оставаться вместе, чтобы быть вместе».

Я шагнула к моему столу, взяла адресную книгу и открыла ее. Затем я написала имя и телефонный номер на листке бумаги и передала его Мэрилин.

— Доктор Ральф Гринсон, — прочитала она и поморщилась.

— Позвоните ему сегодня вечером, Мэрилин и запишитесь на прием на следующей неделе. Скажите, что я направила вас и это срочно. В свою очередь я тоже свяжусь с ним и предупрежу, что вы позвоните. Я очень сожалею, что у нас больше не будет времени для завершения дел должным образом, но остались еще несколько сеансов, чтобы все обсудить и подготовить вас к отъезду настолько, насколько это возможно.

— Вот как, я всегда подозревала, что в действительности не нравлюсь вам, — сказала она со слезами на глазах, — иначе вы не позволили бы мне уехать.

Я обняла ее и заплакала вместе с ней.

Конечно, она отправилась в Калифорнию.

Но на одном из наших заключительных сеансов в качестве личной терапии я предложила ей регулярно писать мне из Лос-Анджелеса, даже если у нее не будет острой необходимости в помощи, и дала слово отвечать ей, если она этого хочет.

Она согласилась. Я также пообещала сообщить об этом доктору Гринсону, чтобы убедиться, что он не имеет возражений против нашей переписки.

Между тем я надеялась, что направление к доктору Гринсону, очень талантливому аналитику, будет ей полезно.

Часть 2

Письма от Мэрилин

2 июля 1960 г

Уважаемая доктор,

Начиная с апреля этого года я начала сниматься в фильме под названием «Давай займемся любовью», и во время работы над ним у меня завязался роман с моим партнером Ивом Монтаном. Вы не поверите! Хотя, возможно, зная меня и мою историю неудач в любви, вам это не составит труда. Мы с Артуром остановились в Лос-Анджелесе в бунгало номер двадцать один шикарного отеля Беверли-Хиллз. И так случилось, что как раз напротив нашего бунгало живут Монтан и его жена, известная актриса Симона Синьоре.

Когда я услышала об этом, мне в голову пришла мысль, что, может, мне повезет, Артур и Симона уедут, и мы с Ивом сможем заняться любовью. Вы знаете, как говорят мудрецы: «Будьте осторожны в своих желаниях, ведь они могут исполниться». Ну, в данном случае эти слова справедливы как никогда. Мое желание сбылось, и о, как бы мне хотелось, чтобы этого не случалось!

Я не испытываю ни малейшего чувства вины, доктор, потому что судьба моего брака с Артуром уже решена, так что я не сильно обеспокоена своей неверностью. Что касается брака Ива, если мужчина доступен — это не моя проблема. Я не верю, что кто-то может разрушить хороший брак, и если он плохой, то какая разница?

Я была полна решимости сделать все от меня зависящее, чтобы этот фильм имел большой успех. Честно говоря, я не считаю, что он мог провалиться. Ив недавно довольно удачно выступил во французской экранизации пьесы Артура «Суровое испытание». Ее поставил известный режиссер Джордж Кьюкор. А сценарий был написан прекрасным сценаристом Норманом Красна.

Но несмотря на великолепный состав участников, меня не устраивал сценарий, и я сожалела, что подписала контракт на роль. Так получилось, что в это же время началась забастовка писателей, поэтому вносить исправления в текст было некому. Я была в восторге и надеялась, что из-за отсутствия сценаристов им придется отменить съемки фильма. Но, к сожалению, Джерри Уолд, продюсер, попросил Артура пересмотреть сценарий.

К моему ужасу, Артур согласился. Я считала его величайшим либералом, потому что он всегда был на стороне слабых, но на этот раз он перешел все границы. Сначала я просто отказывалась в это верить, а потом утратила те остатки уважения, которые еще чувствовала к нему.

То, что я всегда больше всего ценила в Артуре, — это его честность, а он предал свои и мои идеалы. Вместо чувства любви к нему я испытывала лишь стыд и не могла больше смотреть ему в глаза не вздрагивая.

В каком-то смысле я понимаю, почему Артур взялся за этот сценарий. Он совсем не зарабатывал денег, и фактически я содержала его. Откровенно говоря, я согласилась на участие в этом фильме, который мне никогда не нравился, исключительно ради гонорара. Конечно, его это не могло не смущать.

Я подозреваю, что он взялся переписывать сценарий, чтобы заработать, и даже больше — чтобы «поставить меня на место». В конце концов, он отвечал за написание слов, которые я должна была произносить перед камерами. Это был его мерзкий способ стать хозяином положения и свести со мной счеты, и это вызывало у меня еще большую неприязнь.

В фильме я исполняю роль актрисы музыкальной комедии Аманды Делл, которая играла в театральной пьесе, высмеивающей любовные похождения Жана Марка Клемента, миллиардера-промышленника, которого играл Ив. По сценарию, Клемент пришел на репетицию спектакля и мгновенно влюбился в меня. Но он боялся, что я буду любить его богатство, а не его самого, поэтому он разработал план, чтобы добиться моего расположения, не раскрывая, кто он на самом деле.

У нас было несколько эмоциональных любовных сцен, которые возбудили мою страсть к Иву. Я не знаю, как другие актрисы могут играть пылкие любовные сцены и не чувствовать желания. Но тогда они не показывают правду на сцене, и это должно быть очевидно зрителям. Я уверена, что часть моего дара — по-настоящему заводиться в любовных сценах, иначе я просто откажусь играть. Конечно, Клемент довел до конца план завоевания сердца Аманды. Прискорбно, что реальная жизнь не всегда похожа на историю на кинопленке.

Из-за моего разочарования в муже, вероятно, я была особенно склонна найти утешение в объятиях другого мужчины. Случилось так, что Артуру пришлось уехать в Неваду с Джоном Хьюстоном, чтобы разведать места для съемок фильма «Неприкаянные» (подробнее об этом позже). В это же время Симона вернулась во Францию для работы над ролью в кино. Ив и я стали близкими друзьями — очень близкими.

Однажды я чувствовала себя слишком измученной, чтобы присутствовать на репетиции. Ив волновался обо мне и пришел в мое бунгало, чтобы узнать, не нужна ли мне помощь. Ну вы знаете, как это бывает, доктор. Слово за слово. Он обнял меня, чтобы утешить, а затем наклонился и страстно поцеловал меня. Он сказал, что он не мог удержаться. И тогда мы занялись любовью. Это было прекрасно — именно то, в чем я нуждалась, чтобы прийти в себя после постоянного безразличия Артура и его вечного стремления утвердиться в собственном превосходстве.

Ив был таким нежным, теплым и деликатным любовником, что я влюбилась в него по уши. Его пенис был лучшим из всех, какие я видела, а вы знаете, что видела я много! Уверена, люди не просто так говорят, что французы — самые невероятные любовники. По моему мнению, в жизни женщины не было настоящей любви, если ее не любил француз.

Я также слышала, что чем более сходные по силе чувства испытывают два человека друг к другу, тем счастливее будет их союз. Ну, мне казалось, Ив любил меня так же страстно, как я его, и у меня не было сомнений, что мы оба разведемся как можно скорее с нашими супругами и поженимся.

Мы горячо и страстно занимались любовью два месяца, с апреля по июнь, самые прекрасные два месяца в моей жизни. Но как обычно, мой отпуск в раю длился недолго. Вам когда-нибудь казалось, что вы попали на небеса, доктор, только для того, чтобы этот «мыльный пузырь» внезапно лопнул перед вашим носом? Ну, именно это произошло со мной.

Когда фильм был закончен, я был поражена и неописуемо шокирована, узнав, что Ив не намерен жениться на мне и немедленно возвращается к своей жене. Но все кончилось именно так. Чета Монтанов начала старательно работать над восстановлением своего брака, и я обнаружила, что в его жизни для меня не было места.

Им было так же нелегко, как и мне, потому что, когда у Мэрилин Монро появляется новый любовник, у средств массовой информации праздник и все первые полосы пестрят пикантными подробностями, так что весь мир знал, что у нас с Ивом был роман. Но Симона Синьоре — замечательная женщина, которой я восхищаюсь, несмотря на тот факт, что из-за нее мое сердце было разбито. Она сказала газетам, что, конечно же, у Ива был роман с Мэрилин Монро. Какой мужчина мог бы устоять перед ней? Но Ив никогда не относился к Мэрилин так серьезно, объяснила она, как я к нему. «Мне очень жаль, что вся эта история причинила Мэрилин боль, но наш брак жив и сможет преодолеть осложнения, вызванные внебрачной связью», — сказала она.

Еще более унизительно, что Ив подтвердил мнение своей жены. Он заявил газетам, что «Мэрилин — простая девушка, а не коварная хищница. Я прошу прощения, если дал ей повод думать, что наши отношения имеют серьезный характер. Я полагал, что великая актриса кино — более искушенная натура, но я ошибался. Мэрилин — очень простой человек, и в глубине ее души все еще живет ребенок, верящий в сказки. Она не знает, что вся эта история была скорее простым увлечением школьницы и никоим образом не угрожала моему надежному браку, основанному на глубокой любви».

Вы можете поверить в это, доктор? Простое школьное увлечение? Он имел наглость сказать всему миру, что я его не любила! Доктор Дейл, меня отвергали много раз, начиная с моего отца. Но никогда я не чувствовала такой невыносимой душевной боли. Или, возможно, дело в том, что это было настолько же сильное унижение, насколько внезапное крушение моей любви.

Боль была такой пронзительной, что мне казалось, я не смогу ее пережить. Фактически я надеялась, что умру. Я легла в кровать и рыдала больше двух недель. В голове крутилась мысль, что сейчас я засну и больше никогда не проснусь, а потом я то впадала в ступор, то выходила из оцепенения, по крайней мере еще неделю. Когда я пришла в себя, я обнаружила, что сжимаю в руке телефонный шнур, как будто пыталась сохранить хотя бы возможность поговорить с Ивом. Я прекратила попытки связаться с ним только тогда, когда он не стал отвечать на мои звонки. Я окончательно осознала, что наши с ним отношения закончились.

Я размышляла, что мне теперь делать? Что мне поможет успокоиться и прийти в себя? Я чувствую себя такой одинокой в этом мире. Я абсолютно одинока. Моим друзьям осточертело слушать о моих болезненных, несчастливых любовных историях. Во всяком случае, все они сами страдают от неразделенной любви. Фрэнки Синатра еще более несчастен из-за Авы Гарднер, чем я из-за Ива, если это возможно. Артур? Забудьте! А моя сестра Бернис счастлива в браке и ей не понять мою боль.

Мэрилин.

В ответ я написала ей следующее:

О, Мэрилин. Мне так жаль! Я не могу выразить, насколько мне жаль. Это было так недостойно со стороны Ива использовать вас и затем бросить. Он не тот человек, которого вы себе вообразили, и не достоин, чтобы вы горевали о нем. Вы грустите об утраченных иллюзиях, а не о реальном человеке.

Я понимаю, вам трудно сейчас согласиться со мной, но поверьте, старая поговорка, что время лечит все раны, очень верна. Поверьте мне, я знаю, что вы справитесь с этим, как пережили все другие романтические неудачи в прошлом и когда-нибудь встретите настоящую любовь.

К моему удивлению, она написала ответ:

Уважаемая Психоаналитик,

У меня такое чувство, как будто вы поцеловали рану на моем сердце, и она начала закрываться. Вы сказали: «Время лечит все раны». Мне бы хотелось надеяться, что «время наказывает всех проходимцев» и что Ив получит то, чего он заслуживает!

Мэрилин.

Молодец, Мэрилин. Если вы можете шутить об этом, процесс выздоровления действительно начался.

И так оно и было.

20 июля 1960 г
(С извинениями к Кристине Россетти)
  • О, обещай мне, Джек, когда-нибудь
  • Любви объятья снова распахнуть,
  • Чтоб мы, сгорая страстью, позабыли
  • О всех проблемах, что нас разлучили.
  • И вспомнить наших весен те мгновенья,
  • Недолгого союза вдохновенье.
  • Случится наша встреча невзначай.
  • О, обещай мне, Джек! О, обещай!

Уважаемая Психоаналитик,

Ночью 13 июля 1960 года я лежала на массажном столе, а мой друг и массажист, Ральф Робертс, проводил процедуру, когда мы услышали сообщение исторической важности из Мемориального Колизея Лос-Анджелеса, в котором губернатор Эдлай Стивенсон сказал: «Уважаемые дамы и господа, я имею честь объявить, что кандидатом демократической партии на пост президента Соединенных Штатов Америки будет сенатор Джон Фицджеральд Кеннеди».

Две ночи спустя Джек произнес речь с выражением согласия баллотироваться в президенты, в которой он сказал: «Я принимаю всем сердцем, без оговорок, единственное обязательство — обязательство посвятить все усилия тела, разума и духа, чтобы привести нашу партию к победе, а наш народ к былому величию… Права человека — гражданская и экономическая законодательная основа для утверждения человеческого достоинства всех людей — действительно являются нашей целью и нашими главными принципами».

Услышав это, я спрыгнула со стола и закричала:

— Ура, Ральф! Джек Кеннеди будет следующим президентом! И когда-нибудь я могу стать Первой Леди!

Ральф ответил:

— Ложись и дай мне закончить, Мэрилин. Он никуда не денется за полчаса.

Люблю,

Мэрилин.

24 октября 1960 г

Дорогая доктор Дарси,

Пока съемки моего следующего фильма «Неприкаянные» близились к завершению, напряженность отношений между Артуром и мной, режиссером Джоном Хьюстоном и мной, и Хьюстоном и Паулой Страсберг нарастала так неудержимо, что стала просто невыносимой. Я боялась, что мы не выдержим этой накаленной обстановки и фильм не будет закончен из-за наших склок.

Невероятно, но фильм, если верить отзывам в газетах, которые я видела, получился очень хорошим. Критики заявили даже, что это самая лучшая из моих актерских работ. Чудеса никогда не заканчиваются?

В то же время Артур, написавший сценарий, сказал журналистам, что этот опыт был для него грустным и волнующим одновременно.

— Печально то, — пояснил он, — что я написал сценарий, чтобы сделать счастливой Мэрилин, но вместо этого работа над фильмом привела ее к полному изнеможению. В то же время, — добавил он, — я счастлив, что сделал это для нее, потому что она всегда мечтала о серьезной роли.

И да, Вирджиния, Санта-Клаус существует![7]

Мэрилин.

2 ноября 1960 г

Уважаемая доктор Дарси,

О том полном изнеможении, которое было упомянуто в моем последнем письме: когда Генри Вайнштейн, продюсер фильма «Неприкаянные», позвонил мне, я разговаривала с ним путано и бессвязно, напугав его до смерти. Он вызвал врача, и тот в очередной раз промыл мой желудок.

Это становится привычным для меня и даже не кажется больше таким отвратительным — просто неприятная процедура. К сожалению, я опять выжила. И в очередной раз я была раздражена этим. Потребовалось немало времени, пока наступил тот момент, когда я почувствовала себя счастливой оттого, что живу на этой земле.

Однажды мне было необходимо поговорить с Артуром о фильме «Неприкаянные», сюжет которого мне совсем не нравился. Я ненавидела мою героиню, которая, на мой взгляд, была написана карикатурно. Конечно, предполагалось, что я должна послужить прототипом для Розлин, но Артур имел наглость украсть большую часть диалогов из наших реальных разговоров — разве у этого мужчины нет никакого воображения? — он сделал Розлин абсолютно пассивной женщиной. Он заставил ее говорить банальности, которых я обычно пытаюсь избегать, и он описал ее не столько истинным человеческим существом, сколько персонажем из комиксов.

Мне предстояло сыграть самую трудную роль в моей карьере, искаженную пародию на саму себя. Интересно, дает ли это основания подать на него в суд за вторжение в частную жизнь или что-нибудь в этом роде? Можно ли затевать судебное разбирательство с мужем, с которым вы собираетесь развестись? Мне нужно посоветоваться по этому поводу с моим адвокатом.

Так или иначе, Артур сделал Розлин недавно разведенной, слабой, во всем зависимой от мужчин женщиной. И этот характер списан с меня, той, кого никогда не поддерживал ни один мужчина! Нигде ни разу не упоминается, что я, женщина, содержала его, «героя», по крайней мере пару лет.

Реплики в сценарии, которые он переписал точно из наших разговоров, смущали меня ужасно. Может быть, я все-таки подам на него в суд!

Еще хуже то, что он постоянно менял их после того, как я их выучила, и непосредственно перед съемками тоже. Он, казалось, решил продемонстрировать миру все недостатки моего характера. Если бы Пулитцеровской премией награждали за то, что человек постоянно кого-то выводит из себя, Артур Миллер был бы в верхней части списка кандидатов. Возможно, сценарий был не так уж плох. В отношении того, что он писал или чего не писал, следует заметить, что больше Пулитцеровских премий он никогда не получал.

По сценарию, Розлин Табер — я — приезжает в Рено для того, чтобы развестись с мужем. Угадайте, кто прототип?

В баре она встречает Гвидо, которого играет Элай Уоллак, и Гэя в исполнении Кларка Гейбла, красивого, бывшего ковбоя, сильно за пятьдесят. Розлин и Гэй влюбляются друг в друга и начинают жить вместе в доме, который строит Гвидо. Последний, как и Гэй, влюбляется в Розлин. Кажется, каждый мужчина, которого она встречает на своем пути, влюбляется в нее. Мне очень хотелось бы, чтобы так происходило в моей жизни!

Находчивый Гвидо придумывает план поимки диких мустангов, которые называются «неприкаянными» из-за слишком маленького роста и не подходят для верховой езды по солончакам Невады, собираясь продать их на корм для собак. Мой близкий друг Монти Клифт играет Пирса, потрепанного неудачника, наездника родео. Монти очень приятный человек, как друг и как член команды. Он — самый профессиональный актер из ныне живущих, несмотря на его пристрастия и неврозы. Надо будет спросить, как ему это удается.

Так или иначе, мы четверо отправляемся в солончаки искать лошадей. Но до тех пор, пока они не добрались до места, Розлин не знает о кровавой бойне, которую собираются устроить мужчины. Когда ей становятся известными их планы, она приходит в ужас, как и я, когда становлюсь свидетелем грубого обращения с животными.

Розлин кричит — от этих криков для нескольких дублей я заработала ларингит — и умоляет Гэя не доводить начатое до конца. Сначала он сопротивляется ее просьбам, но затем, тронутый добротой ее сердца, он перерезает канаты и отпускает животных на волю. Еще раз замечу, если бы реальная жизнь была похожа на историю на кинопленке.

Вернусь к тому мерзавцу, за которым я замужем. Как бы я ни хотела поговорить с ним, этот человек, который утверждал, что все еще любит меня, закрылся в своем кабинете, не желая ничего слушать. У меня довольно плохой характер, когда я раздражена, и поверьте мне, я была раздражена! Я вихрем пересекла гостиную и начала барабанить в дверь.

Он отказался выйти. Я закричала:

— «Неприкаянные» — это не твой фильм, Артур! Это наш фильм. Ты говорил, что писал его для меня. Но ты, конечно, обманул меня! Все, чего ты хотел, — это использовать меня для возвращения своего былого авторитета. Ты меняешь сценарий за секунду до съемок. Розлин мне абсолютно не нравится. Я ее ненавижу! Все, о чем ты заботишься, — это мужские персонажи!

Ответа не последовало. Я пинала столы, стучала по клавишам моего белого фортепиано и, схватив на кухне бутылку шампанского, била ею по зеркалу за моей кроватью до тех пор, пока она вся не покрылась осколками стекла. (Позже, когда я легла на кровать, я порезалась в самых неудобных местах. Я все еще извлекаю мелкие кусочки из моей задницы.)

В любом случае я продолжала биться всем телом о дверь до тех пор, пока вся не покрылась черными и синими пятнами. Когда он и на этот раз не ответил, я упала на пол, рыдая, и заснула прямо там. Когда я проснулась, его не было. Ему пришлось перешагнуть прямо через меня. Он больше никогда не спал в этой квартире.

Что привело к этому скандалу? За день до этого Артур пришел в мою спальню с таким же видом, как врач, который ищет вену, в которую собирается сделать укол со снотворным Амитал. Я крикнула:

— Выйди из моей спальни, Артур Миллер! Вон из моей жизни! Мне не нужен предатель!

Он съежился и отступил назад со словами, что он продолжает работу над сценарием «Неприкаянные». Он вносил небольшие изменения, которые возмущали меня бесконечно, потому что, как я уже говорила, он переписывал сцены накануне съемок, после того, как я уже выучила новые реплики, написанные за день до этого.

Хуже всего было то, что он постоянно переделывал окончание. В первоначальном варианте оно выражало его надуманное желание, что пропасть между нами может исчезнуть, он не мог заставить себя закончить фильм таким образом, что неприкаянные человеческие существа идут дальше по жизни разными путями. К сожалению, то, что он считал правильным, в реальной жизни не произошло, и в 1961 году мы решили подать на развод.

Я играю роль под названием Мэрилин Монро всю мою жизнь, половину из которой я лишь имитирую себя. Мне осточертело притворяться кем-то другим, не похожим на меня. Я просто хочу быть сама собой, даже если это только маленькая сиротка Норма Джин. По крайней мере, она знала, кто она.

Вот одна из причин, почему я влюбилась в Артура. Я думала, что рядом с великим драматургом я смогу найти себя. Это не помогло. С ним мне пришлось играть Мэрилин Монро более, чем когда-либо, так как я боялась, что иначе он не будет меня любить. Я не могу больше выносить это, и самое лучшее для меня было бы убить эту великую кино-звезду, которую я на самом деле не знаю, — Мэрилин Монро.

Все, чего действительно хочет девушка, доктор, это быть единственной в мире для одного парня. К сожалению, Артур научил меня, что какого бы мужчину ни выбрала женщина, в итоге он оказывается таким же, как все. Они все сделаны по одной мерке и видят только мою внешность, вместо того, что находится внутри.

Я не могу представить, что может быть хуже. Мой брак с Артуром потерпел фиаско. У меня никого нет. Я не понимаю, что делать дальше.

Мэрилин.

В короткой ответной записке я успокоила Мэрилин, что она часто думает и говорит подобные вещи, но когда мне начинает казаться все безнадежным для нее, ей всегда удается собраться и вернуться к тому лучшему, что в ней есть.

Ах, как я надеялась, что так же случится и в этот раз! Но в глубине души я не была в этом уверена.

Уважаемая доктор Дейл,

Мне нужно рассказать вам подробнее о фильме «Неприкаянные». Несмотря на мои проблемы с Артуром как мужем и сценаристом, поначалу я чувствовала прилив энтузиазма, потому что мне казалось, что фильм имеет большие возможности. Во-первых, режиссером был назначен Джон Хьюстон, с которым я работала в «Асфальтовых джунглях», и с нетерпением ждала, когда встречусь с ним на съемочной площадке снова.

В отличие от других режиссеров Хьюстон не сомневался во мне. Он сказал:

— Мэрилин, с тобой могут быть проблемы, но, видит Бог, ты этого стоишь!

Остальная часть актерского состава — Кларк Гейбл, Монтгомери Клифт, Эли Уоллак и Телма Риттер — это самое лучшее в работе над этим фильмом. Кларк был отзывчивым и приветливым, а его полный любви взгляд был исполнением моей детской фантазии. У меня не было сомнений, что он действительно любил меня. Ради одного этого стоило сниматься в «Неприкаянных».

Несмотря на все мои проблемы, иногда мне улыбается удача, как никому в этом мире. Вы знаете кого-нибудь, чье самое заветное детское желание сбылось? Кларк Гейбл любит меня! Первый раз, когда мы с ним танцевали, я не могла поверить, что это происходит со мной на самом деле, и залилась краской под цвет моего шифонового платья. Мне все время казалось, что я сплю, а когда проснусь, буду той же одинокой Нормой Джин, обнимающей свою подушку в сиротском приюте!

Всем было интересно, спала ли я с ним. Я сохранила интригу, но вам, доктор, я скажу. Нет. У меня было бы чувство, что это инцест! К тому же его жена Кей была беременна первым ребенком Кларка, и я не могла так поступить с ребенком, который еще не родился. Дело не в том, что мне не хотелось бы! Однажды Кларк случайно коснулся рукой моей груди, и по моей коже пробежала дрожь с ног до головы.

Элай Уоллак также был совершенно замечательным в фильме. Он — великий актер, хотя раньше я не знала, насколько он хорош. Его следовало бы поставить в один ряд с великими звездами кинематографа. Очень жаль, что он никогда не получал признания, которого заслуживает. Он был мне хорошим другом и помогал перенести тяготы работы в ужасном пустынном зное.

Мой дорогой Монтгомери Клифт был в своей обычной превосходной актерской форме. Я нежно люблю Монти, и было так здорово общаться с ним, хотя его болезненность пугает меня. Из всех людей, кого я знаю, он — единственный, кому еще хуже, чем мне.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Автор этой книги Станислав Белковский – самый популярный российский политолог, учредитель и директор...
Два клинка, рождённые древним мастером ещё в начале времени и давно утерянные, могут вернуться в мир...
Сегодня многие говорят о кризисе британской монархии, о том, что монархия себя изжила и сохранила ли...
Артефакты, сколько их разбросано по земле, сколько их найдено, а сколько ещё скрывается от людей. Не...
Они пришли из других вселенных – и теперь Москва в их власти. Варханы: раса воителей, раса захватчик...
Дослужившись, к своим тридцати семи годам до звания полковника, пройдя все мыслимые и немыслимые гор...