Однокурсники Боборыкин Петр
За ужином они почти не разговаривали. Сара думала, что после всех этих эмоциональных потрясений мужу необходима передышка. И удивилась, когда он встал из-за стола и надел куртку.
— Куда ты собрался? — спросила она.
— Хочу прогуляться до Кентербери-холла. Там так хорошо, когда никого нет. Хочу сегодня выставить оценки за экзамен — чтобы выкинуть все из головы.
— Хорошая идея, — ответила она, чувствуя, что он на что-то решился. — А я посижу и законспектирую пару глав из «Wege zu Euripides».
Он поцеловал ее в лоб.
— Сара, ты — десятая муза.
— Спасибо, дружище, но я вполне счастлива быть просто миссис Ламброс. А теперь иди, делай свои уроки и возвращайся в мои любящие объятия.
Он сидел в своем крошечном кабинете и смотрел в окно на Виндзор-грин. Выпал первый снег, запорошив все вокруг, он нежно переливался при лунном свете. Воздух даже звенел от неподвижности, порой откуда-то издалека доносился смех — где-то гуляли студенты.
Часы пробили десять, напоминая о том, что пора заканчивать работу. Он вернулся к стопке синих тетрадей на своем письменном столе и начал переписывать результаты экзамена в ведомость для деканата. Они были вполне приличные. Несколько «пятерок», две «тройки», остальные все же ближе к «четверкам». В общем и целом их учителю есть чем гордиться.
Конечно, здесь не оказалось экзаменационной тетради одного футболиста. Но это уже совсем другая история.
Ему хватило двух минут, чтобы внести в ведомость оценки. И лишь одна строка напротив фамилии Кристофера Джастроу, выпуск 1969 года, осталась пустой — чистой, белой, нетронутой, как свежий снег за окном.
Что поставить ему: «двойку», «неуд.» или «н/б» (то есть не явился на экзамен)? Любая из этих записей означает конец футбольной карьеры маленького паршивца.
Он все сидел, упершись взглядом в лист бумаги, и ничего не писал.
Вначале он не имел ни малейшего представления о том, что собирается делать. Но постепенно ему открылось, что он покинул дом и направился в свою пустую и холодную каморку, называемую кабинетом, по совершенно определенной причине. Чтобы побыть отдельно от Сары. Подальше от сигнального огня ее совести.
Сара не способна понять, что за страх им владеет сейчас. Она выросла в благополучной семье состоятельных родителей, занимающих высокое положение в обществе. А он все еще чувствует себя иммигрантом, которому жизненно необходимо закрепиться в своей новой стране. Может, ее далеким предкам когда-то и приходилось идти на компромиссы. Но все это осталось в далеком прошлом и никак не влияет на незыблемость фундамента ее нынешней респектабельности.
От него же требуется такая малость. Пройдет время, и он сам будет негодовать, что пошел на поводу своей сомнительной бравады. Ведь это не древние Афины. А он и вовсе не Сократ. Так чего ради ему пить смертельный яд из-за какого-то заурядного футболиста? Каким высоким принципам послужит то, что он завалит Джастроу?
«Нет, — сказал он себе. — Наше будущее сейчас под угрозой. И я сделаю это из самосохранения».
Он взял ручку и напротив фамилии Джастроу поспешно вписал «уд.».
А по пути домой он занес ведомости в Барнс-холл.
Войдя в дом, он услышал, как Сара в спальне разговаривает с кем-то по телефону. В такой час?
Он подошел к открытой двери. Она была так поглощена разговором, что не заметила его.
— Я просто не знаю, что еще можно сделать, — жалобно говорила она. — Это такой удар для Теда, а я ничем не могу ему помочь…
Она замолчала, слушая в трубке ответ. Он по-прежнему никак не выдавал своего присутствия.
— Ты и вправду сделаешь это? — с готовностью произнесла она. — Думаю, это действительно поможет.
С кем она разговаривает? И с кем она делится их самыми сокровенными секретами?
— Я дома, Сара, — сказал он спокойно.
Она посмотрела на него, улыбнулась и тут же окончила телефонный разговор:
— О, хозяин дома вернулся. Спасибо за все. Я утром позвоню.
Она быстро повесила трубку и поспешила к нему, чтобы поцеловать.
— Как ты, дорогой? Может, перекусишь что-нибудь?
— От пива бы не отказался, — ответил Тед немногословно.
Когда они пошли на кухню, он спросил ее негромко, но с явным неодобрением:
— С кем это из соседей ты делилась нашими небольшими нравственными проблемами?
— О, Тед, как хорошо, что я могу сразу тебе все сказать. У меня только что был долгий разговор с папой.
Она открыла холодильник, достала две бутылки пива и одну вручила мужу.
— Зачем ему знать об этом? — спросил Тед.
— Я просто подумала, что он сможет помочь, и он действительно может. Он знаком с Уитни Вандербильтом — очень влиятельным выпускником Кентербери, круче не бывает. Папа уверен, он сможет убедить его вмешаться в это дело и выручить нас. Это же здорово, правда?
Тед почувствовал, как его захлестывает гнев.
— Значит, ты побежала к папочке с нашей проблемой. С моей проблемой, если точнее. По-моему, это, мягко выражаясь, похоже на измену.
Она была потрясена.
— Измену? Бога ради, Тед, да на тебе лица не было, когда ты выходил из дому. Я же должна была как-то помочь тебе — хоть придушить Тони Тэтчера голыми руками. Не понимаю, почему тебя не радует тот факт, что мой отец имеет возможность нам помочь…
Голос ее постепенно стих, когда она начала понимать, насколько Тед взбешен.
— Сара, тебе не следовало так поступать, не посоветовавшись со мной. Я хочу знать, кто в нашей семье мужчина — я или нет?
— Какое это имеет отношение к вопросам пола? Или ты хочешь утонуть, к чертям, лишь бы сохранить свое мужское самолюбие?
Тед взорвался.
— Черт бы тебя побрал, Сара!
И с такой силой швырнул пивной бутылкой о кухонный стол, что она разлетелась вдребезги.
Никто из них еще не успел ничего сказать, как из детской комнаты, где спал маленький Тед, послышался плач и крик «Мама!».
Они еще некоторое время постояли так, глядя друг на друга. Наконец Сара прошептала:
— Наверное, мне лучше пойти к нему.
Минут двадцать Сара пыталась успокоить напуганного шестилетнего сына и убаюкать его, чтобы он уснул. Вернувшись на кухню, она обнаружила, что Тед убрал разбитое стекло и все вытер. Она вошла в гостиную. Он сидел перед камином со стаканом виски в руке. Услышав, что она вошла, он не повернул головы.
— Хочешь, поговорим? — спросила она невозмутимо.
Все еще сидя к ней спиной, он коротко бросил:
— Я поставил Джастроу «тройку».
Ей давно следовало догадаться. И она понимала, что сейчас ей нужно сдержать или, по крайней мере, отложить на время свой гнев.
— Тед, — ласково начала она, — конечно, это ты должен был принимать решение. Мне всего лишь хотелось, чтобы ты больше доверял мне и позволил разделить с собой неприятные ощущения из-за того, что пришлось уступить.
Он сидел как статуя, неподвижно и безмолвно.
— Слушай, я же сказала, что буду с тобой. И если для тебя остаться в Кентербери так много значит — заплатим эту цену. И вообще будем счастливы с тобой везде — до тех пор, пока мы вместе.
— Ты считаешь, я струсил, ведь так? — тихо произнес он.
— Нет, Тед, — ответила она. — Я тоже была напугана не меньше тебя. И мне не следовало требовать от тебя подвигов, как от героев Софокла. Жизнь полна компромиссов и уступок, и то, что ты сделал, — такая мелочь по сравнению с тем, что творится вокруг.
Он по-прежнему не поворачивался к ней. Она подошла к нему сзади и нежно прижала ладони к его затылку. От этого прикосновения ему вдруг стало гораздо легче.
— Сара, — зашептал он, — я сидел там весь вечер и думал, как быть. И потом что-то подсказало мне: бодаться с этой системой так же бессмысленно, как злиться на ветер, — я же не король Лир. Это значило бы поставить под угрозу все, ради чего мы с тобой работали, все, что хотели сделать…
— Все позади, Тед, — тихо сказала она, — просто забудь, и все.
— Ты же знаешь, я не смогу забыть. И не забуду. — Он помолчал и затем добавил: — И ты тоже.
В душе она знала, что он прав.
*****
Совет национальной безопасности существовал, хотя бы номинально, с 1947 года. Но именно с 1969 года, после того как Ричард Никсон назначил Генри А. Киссинджера руководить этим консультационным органом, Совет начал вмешиваться в вопросы, находившиеся в компетенции Министерства иностранных дел, и постепенно прибирать полномочия государственного департамента к своим рукам.
Все это по большей части приписывали блестящему уму и изобретательности Киссинджера. Но он, помимо прочего, умело пользовался своими возможностями, говоря геополитическим языком, «действовать на опережение» при получении доступа к президенту.
Штаб-квартира госсекретаря находилась в величественном здании на углу Двадцать первой улицы и Вирджиния-авеню, тогда как глава СНБ трудился в каморке без окон и дверей, но зато внутри самого Белого дома. Таким образом, хотя Уильям Роджерс и имел в своем распоряжении пост министра и видимость кабинета с целым штатом сотрудников, у Генри Киссинджера было всего одно преимущество — благожелательное к нему отношение самого президента.
Для работы в аппарате Совета национальной безопасности Генри привлек нескольких преданных ему людей — своих бывших студентов со времен Гарварда, многих из которых он довольно долго готовил для этих целей. Наиболее одаренным из всех был, безусловно, Джордж Келлер. И как ни парадоксально, именно ему пришлось труднее всего при получении в органах безопасности доступа к этой работе.
Ни одного из персонажей Кафки не допрашивали с таким пристрастием и непреклонностью, как Джорджа в ФБР. Конечно, вопросы задавались в очень вежливой форме. Но, как постоянно подчеркивали сами сотрудники Федерального бюро, когда проверяешь кого-то для работы на высшем уровне, от подобной скрупулезности зависит судьба страны.
Вначале он утомился заполнять в письменной форме длинную анкету, в которой нужно было указать свое настоящее имя, все прежние имена и все адреса, по которым он когда-либо жил с момента своего рождения. А также указать все источники доходов, которые он когда-либо получал. Более того, в анкете требовалось назвать как можно большее число граждан Америки, которые могли бы подтвердить его лояльность стране. Джордж вписал имена Киссинджера, профессора Финли и Эндрю Элиота. Позднее он узнал, что каждого из этих людей агенты ФБР посетили лично.
Но во время устного собеседования, когда два сотрудника спецслужб без конца повторяли одни и те же вопросы, он начал сердиться.
— Джентльмены, говорю вам, наверное, уже в десятый раз: я не помню точно, жил ли я в том месте или где-то еще, когда мне было всего два года. Надеюсь, вы примете это во внимание.
— Разумеется, сэр, — произнес старший из фэбээровцев невыразительным голосом. — Но я надеюсь, что и вы принимаете во внимание то, что оказались в весьма щекотливой ситуации. Когда у кандидата на такую должность кое-где остались родственники, то существует вероятность шантажа с той стороны, которую мы не вправе игнорировать. А у вас там остались… кто, доктор Келлер? Отец и…
— И сестра, — в тысячный раз повторил Джордж. — И как я уже говорил вам, джентльмены, я не видел их с октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
— Но все же вы знаете о том, что ваш отец занимает высокий пост в правительстве Народной Венгрии? Да или нет?
— Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — ответил Джордж. — И это, джентльмены, часть моих обязанностей в качестве эксперта по Восточной Европе. Да, действительно, Иштвана Колошди… — у него язык не повернулся сказать «моего отца», — повысили для проформы, если можно так выразиться. Но должности, которые он занимал, совершенно незначительные.
— И все же, как бы там ни было, его сделали заместителем помощника секретаря партии, — возразил старший из сотрудников.
Джордж не сдержал иронического смеха.
— Вас бы тоже им сделали, сэр. В Венгрии подобные звания раздают как конфеты.
— Значит, вы говорите, будто ваш отец не такая уж важная птица. Это так, доктор Келлер?
— Именно так. Его вполне можно назвать благополучным неудачником.
Некоторые вопросы не стали для него неожиданностью.
— Что вы думаете о коммунизме?
Отвечая на этот вопрос, Джордж не преминул разразиться красноречивой тирадой против различных марксистских режимов в Восточной Европе. Он почувствовал, что эта речь произвела сильное впечатление на тех, кто его допрашивал.
И все же после целого дня собеседования один вопрос застиг его врасплох.
— Вы любите своего отца, доктор Келлер?
Джордж внезапно весь напрягся. По необъяснимой причине он не нашелся что сказать.
— Вы любите своего отца? — повторил агент ФБР.
Джордж попытался нащупать подходящий ответ:
— Он поддерживает политическую систему, основанную на подавлении личности, а я посвятил свою жизнь борьбе с этой системой. И не могу испытывать к такому человеку ничего, кроме ненависти.
Фэбээровцы нетерпеливо заерзали на стульях. Затем старший офицер заметил:
— Доктор Келлер, мы задали вам личный вопрос, а вы предложили нам политический ответ. Я понимаю, уже поздно и мы с вами уже долго здесь сидим. И все же, если не возражаете, сэр, мне бы хотелось, чтобы вы еще раз обдумали этот вопрос. Вы любите своего отца?
Почему же он мучается и не может ответить просто «нет»?
— Знаете, — обратился он к ним доверительным тоном, — можно, я скажу кое-что не для протокола?
— Пожалуйста, сэр, не стесняйтесь.
— Правда заключается в том, что я ненавижу этого человека. Он с самого моего рождения относился ко мне как к собаке. И я испытываю отвращение к существу по имени Иштван Колошди. А теперь, если это нужно для протокола, — пишите. Я не питаю никаких теплых чувств к отцу. Этого достаточно для вас, джентльмены?
— Да, доктор Келлер. Думаю, на этом мы закруглимся. Спасибо за ваше терпение.
После их ухода Джордж внезапно впал в угнетенное состояние духа. Но не потому, что беспокоился о получении допуска к государственным секретам. Киссинджер заранее предупредил его, что в ФБР очень строго проверяют тех, кто родился за границей.
Нет, это волновало его в последнюю очередь. Он-то считал, будто у него давно уже не осталось никаких чувств к отцу. Но ведь никто же не заставлял его из-под палки официально заявлять: «Клянусь, я не люблю своего отца».
Неужели это правда?
Вдруг в памяти всплыло давно забытое воспоминание из детства — возникшее непонятно откуда, оно обожгло его.
«Почему ты плачешь, папа? Это из-за мамы?»
«Да, парень. Любить кого-то ужасно. Это так больно».
«Но, папа, я люблю тебя».
«Значит, ты маленький глупец. Уйди, оставь меня в покое».
Основная часть сотрудников аппарата Совета национальной безопасности была размещена в светлых и просторных залах в колониальном стиле, которые располагались на третьем этаже здания Исполнительного управления президента — исторического сооружения внутри территории, занимаемой Белым домом. («Мы словно опять в кампусе», — заметил Джордж одному из своих помощников.)
В небольших кабинетах по обеим сторонам коридора СНБ сидели умные молодые люди, специализирующиеся по вопросам международных отношений и обороны в различных регионах мира. Они долгими часами упорно трудились на благо своей страны и для собственного продвижения по служебной лестнице.
Но Джорджа с самого начала отделили от всех. Ему дали отдельный офис — хотя и небольшой — прямо в подвале Белого дома, откуда босс мог вытащить его для совещаний в любое время дня. И даже ночи.
А еще он пребывал буквально в нескольких шагах от тех двух помещений, где решаются судьбы страны, — Овального кабинета и Ситуационной комнаты, поэтому иногда его душную каморку можно было рассматривать в качестве «сауны для мировых кризисов».
Несмотря на то что нынешняя его зарплата в двадцать пять тысяч долларов немного уступала той, которую он получал в Нью-Йорке, он все же имел возможность снимать небольшую квартиру в Таун-сквер-тауэрс. Отсюда дорога до Белого дома занимала всего несколько минут на автомобиле, особенно в семь утра, когда он обычно приезжал на работу.
Увы, влияние Киссинджера не распространялось на тех, от кого зависело решение о предоставлении парковочного места. Поэтому Джорджу, как рядовому сотруднику, приходилось оставлять свою машину на стоянке для госслужащих неподалеку от мемориала Джорджа Вашингтона, после чего он шел на север, пересекал проспект Конституции и оказывался у ворот Белого дома.
По сути дела, в течение долгого и заполненного делами рабочего дня он редко имел возможность видеться с другими сотрудниками Совета национальной безопасности, которые трудились в здании Исполнительного управления президента, через дорогу. Генри проявлял огромную требовательность к своей команде. Он испытывал такую ненасытную страсть к информации любого рода, что его работникам редко удавалось отлучиться от своего письменного стола, даже для того, чтобы просто спуститься в кафе и пообедать.
Никто не задерживался на работе позже, чем сам Киссинджер. А Джордж старался никогда не уходить из своего офиса, пока Генри не заглянет к нему в кабинет по пути домой и не пожелает спокойной ночи.
Сам Джордж никуда не ходил и ни с кем не общался. По сути, все те, кто сидел в здании ИУП, работали до полного изнеможения, у них едва хватало сил доехать на машине до собственного дома. В свои двадцать с небольшим лет большинство из этих юных дарований были уже настоящими трудоголиками.
Одно из заданий Джорджа заключалось в том, чтобы помогать Киссинджеру вербовать умные свежие лица — которые очень скоро становились бледными и уставшими — для работы в аппарате Совета национальной безопасности.
Как-то ранней весной он провел собеседование с молодой выпускницей Джорджтаунского университета на должность в отделе Латинской Америки. Она была великолепно подготовлена: имела отличные оценки по испанскому и португальскому языкам, а также несколько писем от официальных представителей Республиканской партии, напоминавших ребятам из Белого дома, что отец девушки является влиятельным адвокатом в Вашингтоне.
Джордж тем не менее настроился на то, чтобы устроить ей суровую проверку. Он был слишком предан Киссинджеру, чтобы позволить партийным политикам вмешиваться в их работу, которую он считал чрезвычайно важным делом. И если эта девица окажется взбалмошной любительницей вечеринок, они просто спровадят ее в офис к какому-нибудь сенатору.
То обстоятельство, что Кэтрин Фицджеральд оказалась очаровательной блондинкой, лишь подкрепило его предварительное суждение, что им пытаются навязать пустоголовую дебютантку из высшего света. Однако эта девушка совершенно озадачила его и поставила в тупик. И не только своими дипломами об образовании и совершенно очевидным интеллектом, но и тем, что у нее к тому же имелся опыт работы. Она провела два года в Латинской Америке с Корпусом мира и, еще будучи студенткой, каждое лето в течение трех лет работала в одном из банков Сан-Пауло, чтобы совершенствоваться в португальском языке.
Джордж дал Кэтрин Фицджеральд положительную оценку, и девушку приняли на работу в аппарат Совета национальной безопасности.
После этого он иногда сталкивался с ней в коридорах, когда по поручению Генри проверял работу сотрудников, сидящих в управлении. Но кроме этих случаев он о ней и не вспоминал. Все его мысли были заняты тем, чтобы помогать Киссинджеру — складывать части головоломки под названием «мировая политика».
Так и продолжалось до тех пор, пока однажды в поздний час, холодным зимним вечером, он не вышел из западного крыла Белого дома и не направился к воротам. Бросив взгляд в сторону здания управления, чтобы проверить, в чьих кабинетах еще горит свет, он вдруг увидел, как из дверей центрального входа появляется знакомая девушка.
— Мисс Фицджеральд, — шутливо произнес он, — вы уже домой собрались, так рано?
— О, здравствуйте, мистер Келлер. — Она устало вздохнула. — Вы знаете, на самом деле это даже не шутка. Я впервые за все время покидаю кабинет до полуночи.
— Обязательно расскажу об этом боссу, — обещал Джордж.
— Не стоит. Я не гонюсь за продвижением, — ответила она. — У меня единственное желание: чтобы он взял еще одного, а лучше двух помощников для моего отдела. А то некоторые люди здесь считают, будто вся Южная Америка размещается в пригородах Мехико.
Джордж улыбнулся.
— Где припаркована ваша машина, у Мемориала?
Они кивнула.
— Моя там же. Я провожу вас. Мы сможем защитить друг друга от грабителей.
Когда они переходили через проспект Конституции, Джордж взглянул на Кэти и ему в голову пришла удивительная мысль.
Вот перед ним девушка. И выглядит неплохо. Нет, в самом деле, очень даже симпатичная. А он за все время в Вашингтоне еще ни разу ни с кем не разговаривал просто так, по-дружески. Джордж всегда так много и упорно работал, что его чистая совесть не стала возражать, когда он предложил девушке зайти куда-нибудь и выпить.
— Чудесно, — ответила она, — но только кофе.
Тогда Джордж стал перечислять заведения в фешенебельном районе Джорджтауна, о которых он был так много наслышан.
— О нет, — весело ответила она, — мне совсем не хочется лицезреть золотую молодежь Вашингтона. Может, просто поедем ко мне домой и там выпьем кофе?
— Ладно, — согласился Джордж. — Поезжайте впереди, а я следом.
Она жила одна на Саут-роял-стрит, в красивой трехкомнатной квартире в небольшом доме без лифта.
Пока она возилась с кофеваркой-эспрессо, Джордж изучал постеры на стенах. В основном это были цветные фотографии — на память о путешествиях по Латинской Америке. За исключением одного объекта, который возбудил его любопытство.
— Скажите, Кэти, — обратился он к ней, указывая на большой бело-голубой плакат, который гордо красовался над диваном, — это у вас что-то вроде шутки?
— А, вы о моем противоатомном произведении искусства? — радостно откликнулась она. — Нет, я действительно довольно активно участвовала в антивоенном движении, когда была студенткой. Даже в парочке крупных маршей принимала участие.
— Тогда я не понимаю…
— Что? Как я получила работу в Совете? Или почему я захотела там работать?
— Полагаю, и то и другое.
— Ну, — сказала Кэтрин, присаживаясь рядом с ним и передавая ему чашку, — для начала, это свободная страна, и мне не стыдно признаться, что я считаю наше присутствие во Вьетнаме ошибкой. А с другой стороны, я совершенно не поддерживаю идею насильственного свержения правительства, иначе меня бы не допустили к работе с секретными документами. Следовательно, вы можете назвать меня идеалисткой, которая ради перемен готова работать внутри системы.
— Очень благородно, — отметил Джордж. — И много еще таких, как вы, в коридорах Совета?
— Один или двое. — Кэтрин улыбнулась. — Ноя, конечно же, не стану разоблачать этих людей перед «тенью Киссинджера».
Она внезапно замолчала, смутившись.
— Значит, так меня называют — «тенью Киссинджера»?
— Видите ли, вы же двое почти неразлучны. Думаю, все дело в том, что те из нас, кто работает в другом здании, просто немного завидуют. А вообще кто-то мне сказал, что вы самый молодой из всех парней, у кого есть свой кабинет в Белом доме.
— А что еще обо мне говорят? — стал вытягивать из нее Джордж.
— Не надо меня подставлять. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
— Да, но только если вы позволите мне самому догадаться, что обо мне думают остальные сотрудники аппарата. Моя интуиция подсказывает, они считают меня самодовольным, заносчивым и жестоким.
Он посмотрел на нее, ожидая ответа.
— Без комментариев, — попросила она.
— Вам и не придется, ибо это правда. Все вышеперечисленное мне присуще.
— Я вам не верю, — улыбнулась Кэти. — Думаю, где-то внутри вас, под этой напускной напыщенностью, бьется доброе сердце Санта-Клауса.
— Спасибо, что так резко поменяли свои взгляды на мой счет, — сказал Джордж.
— Вообще-то мне кажется, наш босс тоже такой же, как вы. Генри только для виду любит пошуметь. Вот почему вы оба так ладите между собой. Наверное, все дело в вашем европейском происхождении.
— А что вам известно о моем происхождении?
— То же, что и всем, полагаю. Я хочу сказать, мы ведь все давали присягу о неразглашении государственных секретов, так о чем же еще нам сплетничать, как не о частной жизни наших коллег?
— Но у меня нет частной жизни, — резко возразил Джордж.
— Вот и плохо. Вы вполне могли бы сделать какую-нибудь девушку очень счастливой.
— Сомневаюсь. В плане романтики я, наверное, самый безнадежный человек во всем Вашингтоне.
— Но зато вы, вероятно, самый умный. Я читала ваши статьи в «Форин афферс», и, хотя некоторые из ваших заключений меня не убедили, статьи ваши на удивление дальновидные.
— Я польщен.
Он легко коснулся ее плеча и задал свой вопрос:
— А у вас есть кто-то, кто делает вас счастливой?
— Сейчас — нет.
— А можно мне подать заявление о занятии этой должности?
— Можно. — Она улыбнулась. — Но в этом случае мне придется провести с вами собеседование.
— Как насчет ужина в пятницу вечером?
Она кивнула.
— Прекрасно. Постараюсь к девяти освободиться. Устраивает?
— Великолепно, — сказал Джордж. — Рановато немного, но все равно я буду с нетерпением ждать.
*****
— Kala Christouyina!
— Счастливого Рождества!
Семейству Ламброс было что отмечать в декабре 1968 года, когда они собрались все вместе за праздничным столом в родительском доме в Кембридже.
За неделю до этого Тед был официально извещен, что он получает штатную должность с первого июля следующего года. Невероятно, но это решение было принято единогласно.
Более того, преподавательские достижения Теда были настолько очевидны, что количество желающих посещать его занятия в зимнем семестре не поддавалось учету. Если дело пойдет так и дальше, ректорат сможет выделить дополнительные средства, чтобы их отделение расширялось.
Маленький Тед, похоже, окончательно привык к новой школе и даже начал делать успехи в детской команде по хоккею. В довершение всего Сара уговорила Эвелин Унгар, директора издательства Гарвардского университета, взять ее на работу внештатным редактором в отдел классической филологии, используя для пересылки рукописей почту.
Размеры пожертвований бывших студентов университета достигли новых высот, в немалой степени благодаря великолепным достижениям непобедимой футбольной команды Кентербери. В финальном матче сезона ребята разгромили Дартмут, своих извечных соперников, со счетом 33:0. Криса Джастроу, названного лучшим полузащитником Лиги, скорее всего, возьмут в профессиональный спорт. А Тони Тэтчера назначили ректором университета. Теперь у Теда были друзья и в самых высоких кругах.
В тиши ночной дар неземной спустился к нам с высот.
Людским сердцам Господь всегда дары дает.
Вернувшись в Виндзор, Тед и Сара стали присматривать для себя жилище. И брать уроки лыжного спорта. Вездесущая белизна придавала всему кампусу атмосферу волшебства.
После нескольких недель поисков они нашли старый, но крепкий дом на Баррингтон-роуд, из окон которого открывался великолепный вид на горы. Дом нуждался в косметическом ремонте, но, по замыслу Теда, подобный вид деятельности мог дать некоторый выход неуемной творческой энергии его супруги.
Хотя она никогда не жаловалась, но скользить и скатываться вниз по ледяным дорожкам зимней сказки — это не совсем то, что Сара Ламброс считала для себя summa felicitas[61]. Она уже подумывала о поступлении в магистратуру, внимательно читала учебный план Гарварда, чтобы выбрать предметы, которые она могла бы втиснуть в те сорок восемь часов в неделю, когда она будет находиться в Кембридже.
Тед не стал ее отговаривать. Но не стал и скрывать своей озабоченности по поводу того, что отсутствие матери, хотя бы даже на такой короткий период, может отрицательно сказаться на маленьком Тедди.
Вскоре Сара с головой увлеклась наведением блеска в доме.
И совершенно естественно, пока супруги устраивали свое гнездышко, обживали его, зимуя среди снегов, им захотелось расти и умножаться. («Тедди был бы рад маленькой сестренке, как ты считаешь?») Но тем не менее каждый месяц приносил им лишь разочарование.
— Проклятье, — обычно восклицала Сара. — Тед, мне так жаль.
— Да брось, ты, — обычно говорил он в ответ. — Может, мы просто с расчетами что-то напутали. Не переживай. И наберись терпения, дорогая.
— Так и сделаю, — бывало, отвечала она, слабо улыбаясь. — Только обещай, что и ты будешь терпелив со мной.
Он заключал ее в свои объятия.
— Знаешь, ради ребенка, похожего на Тедди, я с радостью подожду еще хоть десять лет.
Его слова утешали, но с каждым наступившим лунным циклом ей казалось, будто произносятся они с все меньшей долей уверенности.
После того как Тед написал Камерону Уайли, сообщив ему, что он получил постоянную должность, ответное письмо королевского профессора содержало еще более настоятельное приглашение посетить Оксфорд.
И хотя его избрали достаточно недавно, Тед набрался смелости, чтобы просить университет о творческом отпуске. В заявлении он привел следующие доводы: перерыв в преподавательской деятельности позволит ему завершить исследование творчества Еврипида. А это, тонко намекал он, принесет еще большую славу всему университету. Решение, которое вынесла административная комиссия после рассмотрения его ходатайства, оказалось совершенно неожиданным.
— Ламброс, — сказал проректор, когда Теда пригласили ответить на вопросы при закрытых дверях, — мы готовы удовлетворить ваше немного преждевременное ходатайство, если вы, в свою очередь, согласитесь на кое-какие условия.
Читать бесплатно другие книги:
