Однокурсники Боборыкин Петр

*****

— Идите поплавайте, — обратился Ричард Никсон к Джорджу Келлеру. — Разомнитесь немного.

Дело было жарким августовским днем 1973 года в западной резиденции президента США в Сан-Клементе, штат Калифорния. Президент обсуждал что-то с Киссинджером, сидя в мелкой части бассейна по пояс в воде. Джордж Келлер, расположившись поблизости, записывал все, что диктовал ему Киссинджер. («Проследи, чтобы я не забыл позвонить Помпиду в семь утра по Гринвичу».)

Никсон снова повторил свое приглашение Джорджу.

— Боюсь, я не смогу, господин президент, благодарю вас, — ответил Джордж довольно неуклюже. — Правду говоря, у меня с собой нет плавок.

Никсон повернулся к Киссинджеру и пошутил:

— Генри, только не говори мне, будто этот твой парень не умеет плавать.

— О, он очень даже умеет, господин президент. Ему бы не дали диплом об окончании университета, если бы он не сдал зачет по плаванию — пятьдесят ярдов.

Доктор К. всегда старательно избегал произносить слово «Гарвард» без особой на то необходимости. Никсон испытывал некоторую фобию к этому заведению с тех самых времен, когда он входил в комиссию по расследованиям, которую возглавлял Джо Маккарти (а по сути, ректор университета Дерек Бок и сейчас входит в «список недругов» Белого дома).

— Ладно, — сказал президент. — Но, Джордж, обещайте мне, что обязательно проплывете несколько кругов перед ужином. Хочу, чтобы мои люди были в хорошей форме.

— Да, сэр, господин президент, — ответил он. — А теперь, прошу прощения, если позволите, я пойду к себе в комнату и отпечатаю некоторые из этих писем.

Джордж аккуратно собрал все бумаги, сложил их в свой портфель-«дипломат» и зашагал в сторону гостевого коттеджа, где находились помещения, предназначенные для некоторых помощников, работающих в резиденции президента.

Он просидел за своим письменным столом не больше пяти минут, как к нему без стука вошел Киссинджер в махровом купальном халате.

— Джордж, — сказал он взволнованно, — ты не поверишь, что сделал сейчас президент.

— Хорошее или плохое?

— Ну, это зависит от того, с какой точки зрения смотреть, мой мальчик, — произнес он, и лицо его расплылось в улыбке. — Он только что попросил меня стать госсекретарем.

— Господи, Генри, поздравляю.

— Слушай, можно, я воспользуюсь твоим телефоном? Мне бы хотелось позвонить родителям и сообщить им.

22 сентября, в 11.06, в Восточном зале Белого дома доктор Генри А. Киссинджер принял должностную присягу и стал исполнять обязанности государственного секретаря Америки, пятьдесят шестого по счету.

Джордж Келлер, один из немногих людей не из числа представителей прессы, получил право присутствовать на торжественной церемонии. Причем в качестве специального помощника нового госсекретаря.

Киссинджер произнес свою краткую благодарственную речь от чистого сердца. «Ни в одной другой стране мира невозможно представить себе, чтобы человек моего происхождения достиг такого высокого положения, как я, который стоит теперь здесь, рядом с самим президентом Соединенных Штатов…»

Джордж в душе надеялся, что человеку, имеющему такое происхождение, как у него самого, Америка тоже предоставит неограниченные возможности.

— Генри, могу я занять пару секунд вашего времени?

Недавно назначенный госсекретарь оторвал взгляд от письменного стола и приветливо ответил:

— Разумеется, Джордж. Какую неразрешимую мировую проблему ты желаешь предложить моему вниманию?

— Это скорее не проблема и больше походит на загадку. Как вы знаете, я поддерживаю отношения с Андреевым из русского посольства…

— Конечно. Наш лучший друг, хоть и враг.

— Так вот, он приглашает меня пообедать в «Сан-Суси».

— Хорошо. — Киссинджер улыбнулся. — Обед из нескольких блюд — это все, что осталось от политики разрядки.

— Я серьезно, Генри, — ответил Джордж. — Он хочет познакомить меня с их новым атташе по культуре.

— А, да, — вспомнил Киссинджер, обладающий феноменальной памятью. — Один тип по фамилии Якушкин.

Джордж утвердительно кивнул.

— Как вы думаете, что ему надо?

— А я бы, мой мальчик, как раз хотел, чтобы именно это ты и выяснил. Однако хочешь услышать совет своего старого профессора?

— Определенно.

— Попробуй заказать утиное филе. Его готовят в ликере из черной смородины.

Это и есть парадокс по-вашингтонски. В любых других обстоятельствах подобные действия вызвали бы осуждение: как же так, вы оказываете помощь и поддержку — в данном случае в виде угощения изысканной кухней — своему врагу. Но в американской столице это называется «гастрономической дипломатией».

Некоторые из приближенных людей президента, как, например, Холдеман и Эрлихман, были завсегдатаями «Сан-Суси» — по всеобщему признанию, лучшего ресторана в районе Белого дома, до которого можно дойти пешком. И все уже привыкли к тому, что правительственные чиновники (и даже сотрудники среднего звена, такие как Джордж) сидят за одним столиком и едят вместе с представителями государства, считавшегося их смертельным врагом.

За время работы в аппарате правительства Джордж Келлер уже приобрел опыт подобных застолий. Впрочем, он так и не смог выяснить, за что русское посольство оказывает ему такие знаки внимания. Вначале он думал, будто им нравится, что он бегло разговаривает на их языке. Однако все их беседы проходили на английском. И никто при этом даже не понижал голоса.

Тем не менее согласно процедуре он представлял в ФБР специальную докладную записку, в которой содержался подробный отчет о том, какие темы затрагивались в каждом из имевших место разговоров.

То уважительное отношение, с которым относились к нему сотрудники советского посольства, не только не вызывало подозрений у компетентных органов, но даже повышало его статус в их глазах. Специалисты в Госдепартаменте и в ЦРУ считали эти контакты полезными, поскольку Джордж таким образом смог бы помочь когда-нибудь выйти на потенциального перебежчика.

Погода стояла хорошая, и Джордж пошел к ресторану пешком — через Пенсильвания-авеню и по 17-й улице.

Андреев, лысый мужчина средних лет, в бесформенном сером костюме, что сразу выдавало в нем русского, помахал ему рукой, приглашая к столику, где какой-то мужчина помоложе, одетый в синий пиджак и полосатый галстук, поднялся с места, чтобы поздороваться с ним за руку.

— Дмитрий Якушкин, Джордж Келлер, — представил их друг другу Андреев. И весело добавил: — Будь с ним повежливей. Он знает о Восточной Европе больше нашего.

— Постараюсь не ударить в грязь лицом, — сказал дипломат на безупречном английском языке.

Джордж сразу подумал: «Ну надо же: произношение у него почти как у меня».

— Что желаете выпить? — спросил Андреев. — «Кровавую Мэри» или коктейль с шампанским?

— У них здесь отличная русская водка, поэтому я буду «Кровавую Мэри».

Андреев показал три пальца метрдотелю, тот просто кивнул в ответ — объяснять ничего не понадобилось.

Разговор был чрезвычайно задушевным и исключительно поверхностным. Джордж сидел, выжидая, когда же его собеседники чем-нибудь выдадут себя.

Между тем, когда принесли creme brulie[66], Якушкин стал расспрашивать его, не собирается ли он съездить в Венгрию, ведь теперь, после принятия им гражданства США, это вполне осуществимо. И еще о каких-то несерьезных вещах.

Джордж с небрежным видом стал рассуждать — но без особого напора — о прелестях жизни в капиталистическом обществе и о том, как ему нравится вести светскую жизнь в Вашингтоне, где повсюду вас окружают красивые женщины. И Дмитрий вскоре сам в этом сможет убедиться.

Он заметил, как при этих словах у молодого человека сверкнули искорки в глазах. Может, перед ним — кандидат, размышлял Джордж. И возможно, он хочет выяснить окольными путями, насколько хорошо приживется здесь бывший коммунист, если станет перебежчиком.

Во всяком случае, это было его единственное заключение в докладной записке, которую он продиктовал своей секретарше, вернувшись после обеда.

Примерно около трех часов госсекретарь заглянул к нему в кабинет, сунув голову в дверь, и спросил:

— Ну, как?

— Вы оказались правы, Генри. Утиные грудки там просто великолепны.

Через пять дней Якушкин позвонил Джорджу в кабинет, «просто так», и снова заверил его в том, что был рад познакомиться. А вообще-то он хотел пригласить Джорджа вместе поужинать.

Они условились о дате и месте встречи — в любимом ресторане всех русских, с весьма подходящим названием «Ля рив гош»[67] на Висконсин-авеню. В коридорах Госдепа шутили, что это место единственное в своем роде. Почти все постоянные посетители ресторана — это агенты ЦРУ и КГБ, которые следят друг за другом и за тем, как одни следят за другими.

И снова они болтали ни о чем. Вот только напиток на этот раз заказали другой — марочное вино «Бордо», и довольно много. Оба сидели с беспечным видом, каждый старался казаться более пьяным, чем был на самом деле.

— Джордж, — словно между прочим, признался Дмитрий, — в этом городе все так дорого. А вам в департаменте хорошо платят?

— Неплохо, — сказал Джордж и потом добавил, вспомнив: — Тридцать шесть тысяч в год.

— А сколько это будет в рублях, вы знаете? — поинтересовался молодой русский.

— Вообще-то не знаю, — улыбнулся Джордж.

— Если честно, — засмеялся дипломат, — я и сам точно не знаю. Но сколько бы это ни было, — только между нами, — я бы предпочел, чтобы мне платили в долларах, согласны?

— А в Америке других денег и нет, — ответил Джордж, чувствуя, что они приблизились к теме, имеющей некоторое значение.

Джордж словно невзначай подал мяч на корт русскому:

— Скажите, Дмитрий, а вам с вашей зарплатой удается сводить концы с концами?

Последовало молчание. Два шахматиста смотрели друг на друга не отрываясь, а затем русский сказал со всей прямотой:

— Откровенно говоря, я как раз собирался спросить вас о том же.

И Джордж подумал про себя: вот козел. Он, оказывается, пытается завербовать меня. Неужели русские считают меня таким простаком?

И все же он не должен терять спокойствия.

— У меня с деньгами все в порядке, Дмитрий, — небрежно ответил он. — И запросы у меня скромные.

— Ну да, — согласился с ним его советский собеседник немного загадочно, — похоже, у вас все есть. И все-таки, может, мы могли бы вам в чем-то… помочь?

Джордж знал, что должен поддерживать игру.

— Это очень любезно, — сказал он почти шутя. — Но с какой стати ваше посольство хочет помогать такому человеку, как я?

— Потому что вы воспитывались в духе марксизма и, может быть, иногда испытываете ностальгию…

— Никогда.

— Я имею в виду не систему, а страну. Неужели вы не ощущаете, что в каком-то смысле лишились корней?

— Я — американец, — твердо заявил Джордж Келлер. Дмитрий оценивал его реакцию. Не спеша с ответом, он полез во внутренний карман и достал два тонких серебристых футляра.

— Сигару? — предложил он. — Гаванские. Нам присылают с дипломатической почтой. Готов поспорить, вы ни разу не пробовали таких, да?

— Нет, благодарю, — вежливо отказался Джордж. — Я не курю.

Ему хотелось, чтобы наблюдатели из ФБР заметили, что он даже не дотронулся до коммунистической сигары.

Якушкин закурил и стал пускать колечки дыма.

— Доктор Келлер, — заговорил он с нарочитой неторопливостью, — у меня есть кое-какая информация, которая может представлять для вас интерес.

От внезапной перемены в интонации русского Джорджу стало неуютно.

— Я всегда рад получить информацию от русского посольства, — ответил он, нервно посмеиваясь.

— Это связано с положением дел у вашего отца, — сказал дипломат. — Я подумал, вам бы хотелось знать, что…

— Я и так знаю, что мой отец — партийный функционер, — перебил его Джордж раздраженно.

— Я имею в виду состояние его здоровья.

— Он болен?

— У него рак легких.

— О-о. — Джордж помрачнел. — Жаль услышать такое.

— Это будет очень мучительно, сомнений нет, — прибавил русский.

— Что значит «мучительно»?

— Послушайте, — по-братски стал его утешать Дмитрий, — вы же являетесь специалистом по Восточной Европе, и вам хорошо известно, каков уровень медицинского обслуживания в Венгрии. У нас нет таких широких возможностей для лечения больных, как на Западе. И поэтому неизвестно, сколько времени он протянет. Может быть, один год. А может, и несколько месяцев…

Якушкин вздохнул, как уставший от жизни врач.

— Джордж, иногда из-за этой проклятой гонки вооружений проблемы людей отодвигаются на второй план. Если бы ваш отец в таком состоянии находился в Америке, ему было бы намного легче. Вы так далеко ушли от нас вперед в производстве… забыл это слово… анальгетиков.

— Уверен, у партийного руководства нет недостатка в западных лекарствах, Дмитрий.

— Правильно, — согласился русский. — Но мы-то с вами знаем, что должность, занимаемая вашим отцом, не настолько высока…

Он замолчал и выпустил еще одно кольцо дыма от кубинской сигары.

— Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, — негромко возразил Джордж.

— Ну как же, — произнес Дмитрий, слегка улыбнувшись, — отец есть отец. Я хочу сказать — будь я на вашем месте, мне бы захотелось помочь ему. Хотя бы спокойно умереть. Это возможно, я бы мог это устроить.

— Вот и устройте.

И снова наступило молчание, словно передышка между раундами в схватке.

Якушкин ответил без обиняков:

— Так просто не получится.

— На что это вы намекаете, интересно?

Дмитрий снова наполнил бокал Джорджа вином, а затем стал убеждать его дружелюбным голосом:

— Прошу вас, Келлер, если вы думаете, будто я собираюсь просить вас о шпионаже, то вы жестоко ошибаетесь.

— Но вам ведь действительно от меня что-то надо, — упорствовал Джордж.

— Да. Но это абсолютно в рамках закона. Речь идет о том, чтобы просто немного разобрать завал, возникший по вине бюрократии в органах управления. Вот уже несколько месяцев мы все пытаемся заполучить кое-какое оборудование…

— Которое я, по-вашему, для вас украду, — перебил его Джордж.

— Нет-нет. Это небольшое приспособление мы собираемся купить. Слышите меня? Купить. Это всего лишь устройство для увеличения фотоизображений, сделанных с метеорологических спутников. Здесь абсолютно нет никакого надувательства, но ваше Министерство торговли чинит нам препятствия.

— И вы хотите, чтобы я их заставил?

— Ну, «заставил», пожалуй, слишком сильное слово, — произнес дипломат. — Мне больше нравится «слегка подтолкнул». Слушайте, мне от вас нужно всего лишь одно — чтобы вы сами убедились в том, что «Тэйлор RX-80» не имеет ценности для военных. Не спешите и звякните мне, когда все выясните. В любом случае, приятно было провести с вами вечер.

— Да, — ответил Джордж, стараясь не терять равновесия. — Большое спасибо.

В докладной записке для ФБР, содержавшей отчет о второй встрече с Дмитрием Якушкиным, атташе по культуре советского посольства, Джордж Келлер коротко изложил:

Я пытался завербовать его. Он пытался завербовать меня. Матч закончился с ничейным счетом.

Дж. К.

Но на самом деле в последующие дни Джорджа постоянно преследовали мысли об отце, которого он ненавидел. И мысли о том, что отец сейчас умирает в одной из больниц Будапешта. И еще о том, что он может перестать его ненавидеть.

Прошло три дня и три ночи, а он по-прежнему не знал, что делать. Ему вдруг в голову пришла мысль, что русские, наверное, блефуют. Пользуются его неосведомленностью, а на самом деле отец, скорее всего, полон бодрости и сил и находится сейчас в одном из санаториев для партийных чинуш. Откуда ему знать?

Дмитрий Якушкин это предвидел. На четвертый день, когда Джордж спустился утром за почтой, он обнаружил в почтовом ящике большой желто-коричневый конверт. В конверте находились два рентгеновских снимка грудной клетки и короткая записка от дипломата:

Дорогой Джордж, думаю, это вас заинтересует.

Д.

Из дневника Эндрю Элиота

30 сентября 1973 года

Боюсь, с Джорджем Келлером случилось что-то очень нехорошее. Он позвонил мне сегодня днем и поинтересовался, имея в виду мои активные связи с Ассоциацией выпускников, знаком ли я с кем-нибудь из хороших врачей-специалистов в Вашингтоне.

Я был озадачен по нескольким причинам. Почему он спрашивает меня, дилетанта? И почему не спросит у тех из друзей, кто живет с ним в одном городе?

Он объяснил, что дело это серьезное и нужно сохранить все в тайне. Разумеется, я сказал, что постараюсь ему помочь, но мне нужны подробности, хотя бы знать — врача какой специальности он ищет.

Сначала он ответил как-то странно. Ему нужен надежный врач, которому «действительно можно доверять».

Из этих слов я заключил, что у Джорджа, по-видимому, какое-то нервное заболевание. Уж я-то знаю, каким огромным нагрузкам подвергается нервная система у этих строго засекреченных ребят.

Однако нет. Оказалось, ему нужно выяснить фамилию лучшего онколога в Вашингтоне или в его окрестностях.

Это меня очень огорчило. Зачем ему понадобился специалист по раковым заболеваниям? Но задать этот вопрос я не решился.

Просто сказал, что поспрашиваю у своих знакомых медиков из числа друзей и сразу же ему позвоню. Он тут же настоял, что сам будет звонить.

В эту минуту раздался голос телефонистки, которая предупредила, что три минуты его разговора истекли. Он сунул в телефон еще несколько монет, чтобы успеть сказать, что перезвонит мне завтра, в это же самое время.

Естественно, я немедленно связался с офисом Ассоциации выпускников и попросил одного из своих приятелей, который работает там, посмотреть банк данных и найти нужного Джорджу человека (разумеется, не называя никаких имен). Вскоре я выяснил, что один из наших однокурсников, Питер Райдер, теперь профессор онкологии, работает в медицинском центре имени Джонса Хопкинса, который находится рядом с Балтимором.

И хотя я был очень встревожен состоянием здоровья Джорджа, что-то еще не давало мне покоя.

Почему он звонил мне из переговорного пункта?

*****

Питер Райдер, профессор онкологии медицинской профессиональной школы имени Джонса Хопкинса, заставил Джорджа вздрогнуть, когда поприветствовал его.

— Как поживаешь? — спросил он по-русски.

— Не понял. Почему вы заговорили со мной по-русски?

— Господи, — сказал высокий лысоватый врач, едва скрывая свое разочарование, — ты что, не помнишь меня? Мы же сидели с тобой за одной партой на занятиях по славистике. Думаю, в те времена ты был слишком увлечен лекциями и ничего вокруг не замечал, да?

— Наверное, — растерянно произнес Джордж. — Как по-твоему, мы сможем пойти куда-нибудь в укромное место и поговорить?

— Да, конечно. Ты сказал, у тебя с собой есть снимки. Мы можем посмотреть их у меня в кабинете.

Джордж сжимал в руках желто-коричневый конверт, пока шел по коридору за специалистом в белом халате. И даже когда дверь кабинета Райдера закрылась, он не выпустил снимков из рук.

— Доктор, — сказал он доверительным голосом, — для начала мне нужно кое-что объяснить.

— Пожалуйста, зови меня Питом, — настоял врач.

— Ладно, Пит, как ты знаешь, я работаю в Госдепартаменте. И эти снимки носят секретный характер.

— Не понимаю, о чем ты, Джордж.

— Они принадлежат одному высокопоставленному коммунистическому лидеру и были добыты под большим секретом. Я должен быть уверен, что никаких письменных свидетельств об этом разговоре не останется. И не смогу тебе объяснить, для чего мне нужна эта информация.

293— Хорошо, как скажешь, — ответил Райдер. — Мне хватает смекалки догадаться, насколько важно для вас, ребята, знать о состоянии здоровья важных шишек за бугром. Можешь рассчитывать на мое благоразумие.

Он прикрепил рентгеновские снимки к светящемуся шкафчику. И тут же заметил:

— Не понимаю, зачем тебе понадобился специалист-онколог.

— Что ты имеешь в виду?

— Да любой студент-медик сразу поймет, в чем дело. Видишь это черное пятно на верхней доле левого легкого? Это очень большая злокачественная опухоль. Пациенту осталось жить совсем недолго, в лучшем случае несколько месяцев. — Он повернулся к Джорджу и спросил: — Ты это хотел узнать?

Джордж помешкал, а затем спросил:

— А ты можешь сказать, этот пациент… испытывает физическую боль?

— Я могу лишь сделать осторожное предположение, — ответил Райдер и снова вернулся к снимку. — Карцинома, по всей вероятности, поражает нерв плечевого сплетения. Это может вызывать в верхней части грудной клетки, вот в этом месте, жестокую боль, которая распространяется на всю руку.

Джордж на мгновение растерялся, не зная, о чем спросить.

— Может, я могу еще что-нибудь рассказать? — поинтересовался врач.

— Мм, да. Просто, сугубо теоретически, если не возражаете… не возражаешь, Пит. Если бы этот человек был твоим пациентом, как бы ты его лечил?

— Вообще-то шансы на полное излечение у такого больного равны нулю, но, вероятно, можно было бы продлить ему жизнь, проведя курс рентгенотерапии, а также назначив новые лекарства, такие как адриамицин, цисплатин и цитоксан. Их можно было бы принимать по отдельности или в сочетании.

— А они облегчают боль? — допытывался Джордж.

— Во многих случаях — да. Если же нет, то у нас есть целая фармакопея лекарственных средств, включая наркотические и обезболивающие.

— Значит, это возможно, чтобы даже с такой болезнью человек мог… умереть спокойно? — спросил Джордж.

— Мне бы хотелось думать, что это очень важная часть моей работы, — мягко произнес Райдер.

— Спасибо тебе большое, Пит, — пробормотал Джордж, помня о том, что ему еще надо удалиться с беспечным видом.

— Не за что, — ответил его однокурсник. — А можно, я все же задам один вопрос? Но ты можешь рассчитывать на мое полное понимание.

— Какой вопрос?

— Это Брежнев?

— Извини, — тихо сказал Джордж. — Не могу тебе сказать.

Джордж попросил свою секретаршу соединить его по телефону со Стивеном Уэбстером из Министерства торговли. Этот парень, только что окончивший Массачусетский технологический институт, работал в министерстве техническим экспертом и на одном из приемов, не так давно, сам подошел к Джорджу, чтобы познакомиться. И как все молодые люди, приехавшие в Вашингтон делать карьеру, он был бы рад выслужиться перед начальством.

— Вот это да, доктор Келлер, — весело приветствовал он. — Какая приятная неожиданность — услышать ваш голос. Чем могу быть вам полезен?

— Стив, — непринужденно произнес Джордж, — мне надо выяснить один пустяк. Тебе известно что-нибудь об RX-80?

— Вы имеете в виду фотографический фильтр Тейлора? — уточнил ученый, явно желая продемонстрировать свою осведомленность в этом деле.

— Да. Ты можешь объяснить дилетанту вроде меня, для чего нужна эта штуковина?