Кто посеял ветер Нойхаус Неле
— И я не вполне понимаю, каким образом фирма «ВиндПро» получила разрешение на осуществление проекта, если до сих пор нет определенности с местом, где будут возводиться ветротурбины, и подъездными путями к этому месту.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что кто-то из вашего министерства явно недоглядел, когда предоставлялось это разрешение. И это вызывает у меня удивление, ибо мне хорошо известно, с какой скрупулезностью обычно проводятся процедуры предоставления подобных разрешений. Это серьезная ошибка. Есть разрешение или нет, этот парк ветрогенераторов не может быть создан.
— Существовали два варианта данного проекта, которые были одобрены. — Похоже, Вальдхаузен вдруг вспомнил детали. — По варианту А фирма «ВиндПро» заключила предварительное соглашение с владельцами земельного участка. Вариант В был сравнительно дороже, но не требовал дополнительных инвестиций, поскольку участок принадлежит земле Гессен и общине. Однако у нас возникли сомнения относительно сохранности окружающей среды, и в результате мы остановились на варианте А.
Пия вспомнила о полевых хомяках.
— Почему эти участки вдруг лишились статуса заповедников? — осведомилась Пия.
— Мне неизвестно, как осуществляется эта процедура, — отрезал Вальдхаузен. — Все формальности были выполнены. У нас не было никаких оснований отказывать в разрешении на строительство.
Все это попахивало местничеством в худшем его проявлении, и замешано здесь было, по всей видимости, не только министерство охраны окружающей среды, но также город Эпштайн и, возможно, даже округ и земля. Тейссен наверняка дал, кому следовало, взятку, и Теодоракис знал об этом. Пия вдруг осознала, что этот человек ступил на очень тонкий лед, возглавив протестное движение. Он сделал достоянием общественности тайны фирмы, на которую раньше работал. Пия вспомнила о нападении Тейссена на Теодоракиса в среду вечером. Вне всякого сомнения, «ВиндПро» понесет огромные убытки, если проект создания парка ветрогенераторов в Эльхальтене не будет реализован, а Тейссен явно не тот человек, который так просто смирится с этим. Пия сомневалась в том, что глава фирмы мог быть непосредственно причастен к убийству Хиртрайтера, но во время его схватки с Теодоракисом Пия появилась очень некстати для него. Теодоракису грозила опасность, но он был слишком высокомерен, чтобы замечать это.
Пия поблагодарила Вальдхаузена и покинула здание министерства. Спускаясь по лестнице, она проверила свой мобильный телефон, который выключила перед беседой. За это время ей звонили дважды. Она ответила на звонок Кая. Ему удалось получить санкцию на проведение обыска в жилищах и офисах братьев Хиртрайтер. На час было назначено оперативное совещание, после чего начиналась операция.
— А как дела у тебя? — поинтересовался Кай. — Что говорит этот тип?
— Он ничего не дал бы Теодоракису. Его неприязнь к бывшему коллеге очевидна.
Пия подошла к своему автомобилю, который она оставила в паре сотен метров дальше по улице, поленившись пробираться сложным извилистым путем к парковочной площадке министерства. Это удобство стоило ей уведомления о штрафе.
— Тейссен мог получить разрешение на проведение строительных работ только за взятку, в этом нет никаких сомнений. — Она сорвала синий листок бумаги с ветрового стекла и сунула его в карман брюк. — У меня такое ощущение, будто я попала в осиное гнездо.
— Но ведь осы охотятся не на тебя, — возразил Кай.
— Это так. — Пия села за руль. — Но они охотятся за моим любимым подозреваемым.
Боденштайн оставил свой автомобиль на парковочной площадке на Георг-Пинглерштрассе и, проигнорировав автомат платы за парковку, пошел в сторону пешеходной зоны. Напротив, чуть по диагонали от «Чибо», где он вчера пил кофе с Никой, находилось кафе «Крейнер». Под потертым навесом за столиком сидел его отец, бледный и осунувшийся. Перед ним лежал нетронутый кусок клубничного пирога.
— Так что случилось? — озабоченно спросил Боденштайн. — У тебя такой вид, будто ты повстречался с привидением.
Он сел за столик и заказал чашку кофе без молока и сахара.
— У меня… у меня все перемешалось в голове, — ответил отец.
Он взял чашку с кофе, но его рука так дрожала, что ему пришлось поставить ее обратно. Как много у нас общего, подумал Оливер. Со вчерашнего вечера у него совершенно отсутствовал аппетит. Даже клубничный пирог, которым пренебрегал отец, нисколько не соблазнял его. Официантка принесла ему кофе.
— Ну, — сказал он, — рассказывай, в чем дело.
Генрих фон Боденштайн глубоко вздохнул.
— Я только что от нотариуса, — заговорил он. — Он позвонил мне сегодня утром и попросил меня явиться к нему.
— Понятно, в конверте находилось завещание Людвига.
— Да. Правда, это еще не было официальное оглашение, нотариусу пришлось, под давлением со стороны Грегора и Маттиаса, зачитать завещание.
Оливер с любопытством смотрел на отца.
— И что? Он тебе что-нибудь завещал?
— Да, — произнес граф Боденштайн загробным голосом. — Все свои земельные участки. Без исключения.
— И… этот луг? — с изумлением спросил Оливер.
— К сожалению, — кивнул его отец со скорбным видом. — И этот несчастный луг тоже.
— Боже милостивый! — воскликнул главный комиссар, когда осознал, что это значит. Его отцу принадлежит луг, за который руководство «ВиндПро» готово выложить три миллиона!
— Это невероятно, — сказал он. — Ты рассказал матери?
— Я узнал об этом всего час назад.
— И как отреагировали дети Хиртрайтера? Фрауке присутствовала?
— Нет. Кстати, меня это удивило. Людвиг оставил ей усадьбу. Естественно, Грегор и Маттиас были вне себя от ярости, поскольку они получили только деньги и родительский дом Эльфи неподалеку от Бад-Тёльца. Они собираются оспорить завещание, но нотариус полагает, что шансов у них мало.
Боденштайн-младший беспокойно ерзал на стуле.
— Тебе следовало бы поговорить с ними. — Генрих вздохнул. — С какой ненавистью они на меня смотрели! Как будто я сам составил это завещание.
— Не расстраивайся из-за этого, — сказал Оливер. — Ты продашь луг «ВиндПро»?
— Ты с ума сошел? — Отец ошарашенно смотрел на него. — Людвиг хотел воспрепятствовать созданию парка ветрогенераторов! Он завещал мне этот луг, поскольку знал: я никогда не сделаю то, что не понравилось бы ему. Я еще подумаю, принимать ли мне вообще это наследство.
— Конечно, принимай! — произнес Оливер шепотом, так как за соседний столик села пожилая пара. — Людвиг хотел, чтобы этот луг достался тебе, но не диктовал, что ты должен с ним делать, иначе это непременно значилось бы в завещании.
Три миллиона евро! Какие могли быть сомнения? Нельзя было колебаться ни секунды!
— Оливер! Неужели ты не понимаешь? — Отец нервно огляделся и наклонился вперед. В его глазах отчетливо читалось то, чего Боденштайн никогда в них прежде не видел: неприкрытый страх. — Всего полтора месяца назад Людвиг изменил завещание — словно предвидел, что произойдет! Скорее всего, его убили из-за этого луга, а теперь он принадлежит мне… Что, если я стану следующим?
— Зачем эти идиоты потребовали вскрыть завещание? — Доктор Штефан Тейссен едва сдерживал себя, чтобы не сорваться на крик, так он был взбешен. — Мы же договорились, что они подождут с этим!
— Алчность не знает границ. — Энно Радемахер пожал плечами.
Это было непостижимо. Только вчера вечером братья Хиртрайтеры явились в здание фирмы и подписали предварительное соглашение о продаже луга. По этому поводу даже была распита бутылка шампанского. А сейчас выяснилось, что отец завещал проклятый луг не детям, а другу, который является таким же противником парка ветрогенераторов, каким был он сам.
— А как насчет определения суда по обеспечению иска?
Тейссен отвернулся от окна. Мысли роились у него в голове. Собственно говоря, сейчас у него не было времени, чтобы думать еще и об этом, поскольку нужно было срочно ехать в Фалькенштайн. Айзенхут уже прибыл туда. Он хотел пообедать с ним и обсудить крайне неприятную ситуацию с результатами экспертиз.
— Да, хорошего мало. — Сидевший за письменным столом Радемахер покачал головой. Его лицо выражало озабоченность. В стоявшей перед ним пепельнице дымилась сигарета. — Что будем делать? Владелец мертв, запись о наследстве еще не внесена в земельный кадастр — следовательно, и владельца пока нет. Такое положение дел может сохраняться некоторое время.
Действительно, до вступления завещания в законную силу оставалось время, и если к тому же Хиртрайтеры оспорят его, пройдут месяцы, если не годы, прежде чем будет окончательно установлено право собственности.
— Проклятье, — выругался Тейссен, приглаживая рукой волосы. — Попытайся заключить с ним предварительное соглашение. Предложи ему деньги, надави на него, ты это умеешь! Любого человека можно купить. Мы не можем больше терять время. Если не начать до первого июня, истечет срок разрешения на производство строительных работ.
— Мне это известно, — сказал Радемахер и закашлялся. — Но существует еще одна проблема.
— Я уже ненавижу само это слово!
— Хиртрайтер завещал свои земли графу Боденштайну, а его сын — бывают же совпадения! — служит в уголовной полиции и расследует смерть Гроссмана.
— Этого только не хватало…
Тейссен глубоко вздохнул и погрузился в размышления. Они вложили в этот проект слишком большие средства, чтобы просто так взять и отказаться от его осуществления. Если парк ветрогенераторов не будет создан, «ВиндПро» ожидает крах. А паразит Теодоракис, заваривший всю эту кашу, будет торжествовать. Этому не бывать ни при каких обстоятельствах!
И вдруг его осенило. Он повернулся к Радемахеру.
— То, что однажды сработало, может сработать еще раз, — сказал он. — Мы поговорим сначала со стариком, а если он заартачится, то с его сыном. Полицейские — государственные служащие, а те, как правило, считают, что им мало платят.
— Ты хочешь подкупить полицейского? — Очередной приступ кашля сотряс тело Радемахера, и он затушил сигарету.
— Почему бы и нет? — Тейссен наморщил лоб. — Две трети наших друзей — государственные служащие. И ни одного из них нам не пришлось долго уговаривать.
Радемахер взглянул на него с сомнением.
— Слушай, поезжай к старику, — сказал Тейссен. — Сделай ему предложение, от которого он не сможет отказаться[25].
Он ухмыльнулся, осознав, кого только что процитировал, и взглянул на часы. Самое время ехать, дабы не сердить Айзенхута.
Поскольку отец еще у нотариуса от страха выпил две стопки бренди «Уильямс Крайст», а затем в «Кренер» присовокупил к ним двойной коньяк, Боденштайн сам сел за руль дряхлого зеленого джипа. Они двинулись по Висбаденерштрассе. У выезда на Шнайдхайн их обогнал «Порше» с ревущим двигателем, пролетев мимо, словно черная стрела. Боденштайн поймал себя на мысли, что с тремя миллионами на банковском счете он вряд ли ездил бы на этой дребезжащей колымаге.
Внезапно ему пришло в голову, что у него имеется немало желаний, осуществлению которых деньги совсем не помешали бы. Например, новый автомобиль. После того как в ноябре прошлого года его «БМВ» превратился в результате аварии в груду металлолома, он пользовался служебным автомобилем. Это не могло продолжаться долго, точно так же, как и его проживание в кучерском домике в родительском поместье, где он квартировал уже пять месяцев. Но хорошая квартира стоит… денег. Денег, которых у него никогда не было и не будет. Он мог бы уговорить отца отбросить в сторону соображения морали и принять предложение «ВиндПро». В конце концов, в этом нет ничего оскорбительного, ничего такого, что задевало бы честь. Это обычная коммерческая сделка. Удача, выпадающая только раз в жизни.
Три миллиона! Новый автомобиль, собственная квартира с шикарной кухней, «крестовый поход» на какой-нибудь посудине по Балтийскому морю в Санкт-Петербург, загородный коттедж в Тессине… На все это может и не хватить, тем более что ему придется поделиться с Терезой и Квентином. Хотя, собственно, с какой стати? Тереза не нуждается в деньгах, у нее достаточно своих. И Квентину досталось поместье с замком. Они оба отказались от наследства в его пользу. Обладай его младший брат чуть более практическим умом, он давно превратил бы свою собственность в золотую жилу.
Свернув на улицу, где располагалось родительское поместье, Оливер со страхом осознал, что уже собрался обмануть брата и сестру, присвоив себе отцовское наследство. С детства приученный к бережливости, он всегда считал себя человеком, для которого роскошь не имеет большого значения. Его теща была весьма состоятельной женщиной, и благодаря ее деликатной поддержке они с Козимой могли вести вполне беззаботную жизнь, но он никогда не позволял Габриеле покупать им спортивные автомобили или оплачивать путешествия.
Оливер мельком взглянул на сидевшего рядом с ним отца, явно уставшего от всего пережитого. Он, брат и сестра смогут воспользоваться деньгами родителей только тогда, когда те уйдут из жизни. Ему стало стыдно за свои эгоизм и алчность. Как только ему могли прийти в голову подобные мысли!
За минуту до того, как они подъехали к парковочной площадке поместья, отец нарушил молчание.
— Во вторник вечером, после ссоры с Янисом, Людвиг рассказал мне, что в тот день утром к нему в усадьбу явились Тейссен и его коллега Радемахер, — сказал он и откашлялся. — Они привезли с собой проект договора и чек и долго уговаривали его поставить подпись.
— Чек? — Боденштайн не стал сердиться на отца за то, что тот не рассказал ему раньше о столь важном эпизоде. Это было вполне объяснимо с учетом того, что ему довелось пережить.
— Да, представь себе, чек на три миллиона евро.
— И как поступил Людвиг?
— Порвал чек и натравил на них Телля. — По бледному лицу отца пробежала улыбка и тут же исчезла. — Тейссен едва успел добежать до автомобиля. Радемахер — тоже; правда, в разодранных брюках…
Доктор Тейссен на работе отсутствовал, но Энно Радемахер был на месте. Он категорически отрицал факт визита к Хиртрайтеру во вторник утром.
— Мы надеялись на его благоразумие и думали, что сможем уговорить его, — поведал он Боденштайну. — Ведь два года назад, когда появились первые планы создания парка ветрогенераторов, он был готов продать луг или сдать его в долгосрочную аренду. И вдруг, по какой-то непонятной причине, его начали мучить угрызения совести, и он больше ничего не хотел об этом слышать.
Радемахер сел за свой письменный стол. Его кабинет был меньше и темнее кабинета Тейссена. Из-за заставленных книгами полок, громоздившихся до самого потолка, он напоминал пещеру.
— Вы не будете возражать, если я закурю?
— Нет. — Оливер покачал головой. — Что было дальше?
— Мы пытались объяснить ему, что будет всего лишь проложена дорога, и это не причинит ему никакого вреда. — Радемахер сделал глубокую затяжку, словно хотел сразу докурить сигарету до фильтра, и положил ее в пепельницу. — Не автобан, а узкая полоска асфальта, которая будет интенсивно использоваться только во время фазы строительства. После ее завершения по этой дороге ездили бы изредка только автомобили технических служб и больше никто. Ветротурбины будут стоять далеко, на гребне холма, и со двора своей усадьбы он их не будет видеть. Но Хиртрайтер уперся.
— Вы были готовы заплатить ему три миллиона евро, — сказал Боденштайн. — Не проще ли было найти более дешевый участок в другом месте? Какой-нибудь другой луг неподалеку от этого?
— Поверьте мне, мы рассмотрели все возможности. Мы не те люди, которые стали бы просто так платить кому-то такие деньги. Но оказалось, что все подходящие участки принадлежали Хиртрайтеру. А против других вариантов выступали экологические организации и ведомства охраны окружающей среды. Нам предлагали расположить парк дальше, среди леса, но это потребовало бы дополнительных расходов.
— Таким образом, смерть Хиртрайтера пришлась вам как нельзя более кстати.
— Что вы хотите этим сказать? — Радемахер смотрел на него, сощурив глаза.
— С его детьми у вас будет гораздо меньше проблем, — ответил Боденштайн.
— В общем, да. Они сразу согласились бы продать этот луг.
— Согласились бы? — переспросил Оливер.
Энно Радемахер еще раз затянулся, затушил окурок в пепельнице и поднялся со стула.
— Господин фон Боденштайн, — сказал он, сунув руки в карманы брюк, — перестаньте играть со мной в эти игры. Ситуация с правами собственности коренным образом изменилась. Мне это хорошо известно, как и вам.
Оливер ничем не выдал своего удивления. С момента оглашения завещания минуло всего два часа.
— Да, действительно, — подтвердил он после недолгих колебаний.
— Тем лучше. — Радемахер обошел свой стол и оперся о его край. — В таком случае продолжать разговор на эту тему не имеет смысла. Нас поджимает время. К сожалению, имя вашего отца будет внесено в поземельный кадастр в качестве нового владельца еще не скоро, поэтому мы еще сегодня предложим ему продать луг на тех же условиях, на каких предлагали господину Хиртрайтеру.
— Вы этого не сделаете, — резко возразил Боденштайн.
— Вы хотите запретить нам? Почему? — Дружелюбное выражение моментально исчезло с лица Радемахера, в его глазах зажглись недобрые огоньки. — Ваш отец…
— Мой отец пожилой человек, которого глубоко потрясла смерть друга, — перебил его Оливер. — Представьте себе, это неожиданное наследство легло на его плечи тяжким моральным грузом.
— Да, я могу это себе представить и очень ему сочувствую. — Радемахер изобразил понимание. — Но для нас высшим приоритетом является парк ветрогенераторов. Речь идет о больших деньгах и рабочих местах… — Он сделал вид, будто задумался, а сам тем временем изучал лицо Боденштайна. — А знаете что, — сказал он наконец, словно именно в эту секунду на него снизошло озарение, — может быть, вам удастся повлиять на вашего отца. С вас же от этого не убудет.
В голове Боденштайна зазвенели сигнальные колокола. Этот человек в плохо сидящем костюме и безвкусном галстуке казался совершенно безобидным и напоминал продавца пылесосов. Но за его любезностью и предупредительностью таилась какая-то опасность.
— Осторожно, — предостерег он Радемахера. — Обдумайте хорошенько слова, которые собираетесь произнести.
— О, я все хорошо обдумал. Сегодня я вообще чрезвычайно осмотрителен. — Радемахер радушно улыбнулся. Он скрестил руки на груди и склонил голову набок. — Поместье, которое ваш брат получил от вашего отца, после строительства манежа обременено большими долгами, конюшня и ферма нерентабельны. Доходы, действительно немалые, приносит только ресторан в замке, на котором все и держится.
Боденштайн смотрел на собеседника с растущим беспокойством. К чему он клонит?
— Теперь представьте, — продолжал Радемахер непринужденным тоном, — доходы, приносимые рестораном, снизятся. Небольшой скандал, связанный с качеством пищи, который наверняка с воодушевлением раздует пресса, или увольнение шеф-повара… Хорошая репутация теряется гораздо быстрее, нежели создается. Думаете, вы со своей зарплатой сможете спасти заведение?
Боденштайн несколько секунд растерянно молчал, не находя что сказать. Он чувствовал, как кровь отливает от его лица.
— Это откровенный шантаж, — хрипло прошептал он.
— О нет, уважаемый господин фон Боденштайн, я не стал бы это так называть. — Энно Радемахер вновь улыбнулся, но его взгляд оставался холодным. — Это безрадостная, но отнюдь не совершенно невероятная перспектива. А с тремя миллионами ваша семья будет избавлена от всех забот. И мы тоже. Эта сделка выгодна обеим сторонам. Поразмыслите над этим в спокойной обстановке и позвоните мне.
Когда ближе к вечеру Марк поднялся с постели, в доме никого не было. После двух таблеток головная боль ослабла и сделалась более или менее терпимой. Теперь ему уже не становилось дурно, как только он открывал глаза.
Хотя он твердо решил не ездить к Рики, желание видеть ее было непреодолимым. Спустя десять минут он уже ставил свой мотороллер на собачьей площадке у конюшни. Справа и слева от проселочной дороги неподалеку от дома Рики стояли многочисленные автомобили. Занятия по обучению щенков шли полным ходом. Его сердце подпрыгнуло в груди, когда он увидел Рики. Как всегда, она с улыбкой махнула ему рукой.
Прислонившись к изгороди, Марк наблюдал за тем, как она беседует с владельцами щенков и терпеливо объясняет им, каким образом можно добиться внимания со стороны своей собаки. Он испытал облегчение, смешанное с разочарованием, увидев ее целой и невредимой. Ему почему-то представлялось, что события прошлого вечера должны были оставить следы на ее теле, вроде мешков под глазами, царапин или синяков, но ничего подобного не было. Взгляд Марка скользнул по ее губам, и его передернуло.
Сегодня на ней опять был этот слишком откровенный, тесно облегающий тело топик, глубокий вырез которого гораздо больше, чем следовало бы, открывал ее загорелую грудь. Пожилой мужчина с щенком боксера беззастенчиво флиртовал с ней. Рики весело смеялась его комплиментам, кокетливо склонив голову набок. Марком тут же овладела ревность. Неужели она не догадывалась, какие мысли бродят в голове у этого похотливого дедушки? Он просто пожирал глазами выпуклости ее тела! Если бы Рики была его подругой, он строго-настрого запретил бы ей носить подобные топики! Пальцы Марка вцепились в доски изгороди. Он едва сдержался, когда этот сатир осмелился положить ей руку на плечо. Что ему нужно от нее?
Внезапно он ощутил удар по спине и испуганно обернулся.
— Привет, старик.
Перед ним стоял Линус, предводитель самой дерзкой группировки в школе, который раньше с ним никогда не разговаривал.
— Ты что здесь делаешь?
— Отрабатываю штраф, — солгал Марк, не раздумывая, и тут же разозлился на себя за это.
— Все еще отрабатываешь? — Линус прислонился к изгороди рядом с ним. — А я здесь с дедом. Вон он, со щенком матери. Она совершенно не умеет обращаться с животными. — Линус кивнул головой в сторону дедушки с боксером и захихикал. — Только, я думаю, он притащился сюда скорее из-за этой классной телки, — доверительно поведал он Марку, понизив голос. — Он от нее без ума.
Марка бросало то в жар, то в холод.
— Кого ты имеешь в виду? — спросил он, притворившись, будто не понимая, о ком идет речь. — Рики?
— Ну да. Она и впрямь ничего. Не находишь? Грудь так и торчит наружу. Но мой дед уже далеко не первой свежести.
Марк никогда не любил Линуса, теперь же он начинал его ненавидеть. Он почувствовал, как у него от ярости по желудку пробежала судорога. Как только Линус посмел так неуважительно говорить о Рики? Он с большим удовольствием заехал бы по физиономии сначала ему, а потом его мерзкому деду.
— Тебе повезло, что ты можешь здесь работать, старик. Это все равно как отпуск, — продолжал Линус, ни о чем не подозревая. — Меня тогда засунули на кухню в детский сад — полное дерьмо, можешь мне поверить… Эй, да ты, похоже, тоже запал на эту старушку, а?
— Ерунда! — Марк поспешно отвел взгляд от Рики. — С чего ты взял? Она слишком старая. У меня и в мыслях не было.
Ему стало стыдно. Он оказался самым настоящим трусом!
Занятия закончились. Владельцы собак предоставили своим питомцам свободу, и те носились по площадке как угорелые. Дед Линуса продолжал болтать с Рики, и она, казалось, проявляла интерес к тому, что он говорил ей, — смеялась и покачивала бедрами. Марк был вне себя от ревности и отвращения к себе. Ему так и хотелось сказать Линусу: «Да, Рики — супер! Для меня она — лучшая женщина на свете. Я от нее без ума!» Но вместо этого он молчал, боясь, что Линус поднимет его на смех.
— Пойдем уже, дед! Мне пора на тренировку, — крикнул наконец Линус и хлопнул Марка по плечу. — Увидимся, старик. Чао!
— Чао, — отозвался Марк, подумав: надеюсь, мы с тобой больше никогда не увидимся, тупой засранец.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Марк! — крикнула в этот момент Рики. — Марк, подожди!
Линус, не успевший отойти далеко, обернулся и вытаращил на него глаза, и поэтому Марк повернулся подчеркнуто не спеша.
— Что такое? — спросил он.
Рики подошла к изгороди.
— Мне нужно срочно ехать в приют. Представляешь, нашлась хозяйка нашего старого джек-рассела. Она лежала в больнице, а теперь места себе не находит из-за того, что пропала собака. Он сбежал из собачьего пансиона, куда она его отдала. — Ее синие глаза светились радостью.
— Здорово. Может быть, я поеду с тобой и помогу раздать корм? — предложил Марк.
— Нет-нет, я все сделаю сама. Но мои собаки сегодня мало двигались. Тебе не трудно будет погулять с ними еще немного, а потом привести к нам?
Он кивнул, с трудом скрыв разочарование.
— Не волнуйся.
— Ты настоящее сокровище. — Рики слегка коснулась рукой его плеча. — Пока!
Было душно. После вчерашнего дождя резко потеплело, и теперь надвигалась гроза. Обе створки окна, выходившего из кухни на террасу, были широко распахнуты, но воздух оставался совершенно неподвижным. Ни малейшего ветерка. Погрузившаяся в размышления Ника стояла у плиты и переворачивала куски телячьей голяшки в кастрюле, которые на сильном огне постепенно приобретали коричневый цвет. Вытяжка работала на полную мощность, и поэтому она не услышала, как закрылась дверь. Она вздрогнула, когда Янис неожиданно обнял ее сзади.
— Прекрати! — прошипела она и попыталась освободиться. — Ты что, с ума сошел?
— В доме никого нет, кроме нас, — возразил Янис и хотел поцеловать ее, но Ника вырвалась из его объятий.
— Не сейчас, — сказала она. — А то мясо подгорит.
— Хм. Пахнет аппетитно. Что это будет? — Янис с любопытством заглянул в кастрюлю.
— Оссобуко[26]. — Ника убрала с лица прядь волос.
Янис достал из холодильника бутылку воды и отвинтил крышку. Из горлышка с шипением вырвался углекислый газ.
— Вчера я видел, как ты беседовала на парковочной площадке у «Реве» с этим типом из уголовной полиции, — заметил он как бы между прочим. — Что ему было от тебя нужно?
Это было настолько неожиданно, что Нику охватил страх. Она принялась лихорадочно соображать, что ей следует ответить. После посещения супермаркета они с Боденштайном сели в автомобиль и разговаривали. А когда дождь наконец прекратился, они немного прогулялись. Но рассказать об этом Янису она не могла.
— Я случайно столкнулась с ним в супермаркете. Он спросил, когда я в последний раз видела Фрауке, — ответила она, сказав, таким образом, почти правду. В конце концов, Боденштайн пришел к ней в магазин именно с этим вопросом.
— А почему его это интересовало?
— Она пропала. — Пожав плечами, Ника повернулась к нему. — И сегодня я ее целый день не видела.
— Фрауке смертельно ненавидела своего старика. Возможно, она его и пристрелила. — Янис отпил из бутылки несколько глотков воды. У него была отвратительная привычка ставить бутылку после этого обратно в холодильник. — Да-да, — сказал он небрежным тоном. — У каждого имеются свои тайны.
И в первую очередь у тебя, подумала Ника, вспомнив пятна крови на его одежде. Сразу после перепалки с Людвигом Янис уехал на своем автомобиле и вернулся домой только ночью. Он был настолько разъярен, что вполне мог совершить убийство.
Разумеется, она ничего не сказала и принялась резать тонкими ломтиками лук, помидоры и красную паприку.
— Что касается тайн… — Янис подавил приступ отрыжки и сел на стул. — Когда ты недавно испугалась, прочитав что-то в газете, мне стало ужасно любопытно, что могло вызвать у тебя такой страх.
Она ощущала спиной его острый, словно бурав, взгляд. У нее вспотели ладони.
— Я внимательно просмотрел газету, страницу за страницей, — продолжил он. Ника повернулась к нему лицом. Янис сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки за головой, и самодовольно улыбался, не сводя с нее глаз. — И наткнулся на объявление о лекции профессора Айзенхута. Тебе известно, что если в «Гугле» набрать ваши имена вместе, выскакивает пара сотен сайтов?
— Ничего удивительного. Ведь Айзенхут был моим шефом в течение нескольких лет. — Ника попыталась придать своему лицу как можно более безразличное выражение, хотя в ее голове неистовствовал целый рой мыслей. Едва ли Янису удалось узнать что-нибудь. А что, если все-таки?.. — Я работала у него ассистенткой.
Почему он не сказал ей об этом позапрошлой ночью, если уже все знал? Интересно, что он замышляет?
— Мне немного обидно, что ты ничего не рассказывала об этом, — сказал он. — В течение нескольких месяцев ты слушала, как я говорю на темы твоей профессиональной сферы, и делала вид, будто ничего в этом не смыслишь. Почему?
Внезапно его лицо приняло странное, необычное выражение. Холодный страх сжал сердце Ники так сильно, что она почти утратила способность мыслить. Ей ни в коем случае нельзя было сейчас допустить ошибку. Янис не могничего знать. Он лишь выяснил ее настоящее имя и узнал, что она была ассистенткой Дирка. Улыбка сползла с лица Яниса, его темные глаза гипнотизировали ее.
— Почему бы вам не посетить сегодня вечером его лекцию, госпожа доктор Зоммерфельд? — сказал он с невинной улыбкой. — Только представь, как обрадуется твой шеф, увидев тебя.
Было около половины седьмого, когда Боденштайн поднялся по лестнице и свернул в коридор, в котором располагались кабинеты К-2. Из открытой двери одного из них доносился гул голосов. В совещательной комнате собрался коллектив регионального управления уголовной полиции в Хофхайме почти в полном составе. Он с удовольствием проследовал бы дальше в свой кабинет, но Пия, заметив его, бросила на него свирепый взгляд.
— Где ты был целый день? — спросила она с упреком в голосе. — Я раз двадцать пыталась дозвониться до тебя. Почему ты не позвонил мне?
Оливер не решился рассказать ей о Радемахере и роковом завещании Хиртрайтера вот так, мимоходом — слишком серьезное это было дело.
— Извини, — сказал он. — Я…
В этот момент в конце коридора открылась дверь кабинета. Из нее вышла советник уголовной полиции доктор Энгель и направилась к ним, стуча каблуками, с недовольной миной на лице.
— У нее на тебя зуб, — шепнула ему Пия. — Автомобиль Фрауке Хиртрайтер… я хотела тебе сказать, но ты не брал трубку.
— А-а, главный комиссар почтил нас наконец своим присутствием, — пробурчала доктор Энгель. Она пребывала явно не в лучшем настроении. — Мы начинаем. Так что прошу…
Боденштайн и Пия вошли в переполненную совещательную комнату. Здесь стояли и сидели за большим столом восемнадцать сотрудников из других отделов, прибывшие на помощь своим коллегам из К-2.
При появлении советника уголовной полиции разговор стих, и в комнате воцарилась тишина. Похоже, все, включая Боденштайна, догадывались, что сейчас последует.
Доктор Энгель села во главе стола. Боденштайн занял место сбоку, рядом с Пией.
— Я вне себя от гнева, — начала советник уголовной полиции холодным тоном. — Коллега Кирххоф только что сообщила мне о серьезной неудаче, и я здесь для того, чтобы узнать, как такое могло случиться. Почему никто не смог выяснить, что подозреваемое лицо скрылось вовсе не на автомобиле, на поиски которого было потрачено столько времени и усилий?
Боденштайн ничего не понимал. Он сидел с неподвижным лицом и надеялся, что дальнейшие слова госпожи Энгель прояснят ситуацию.
— Я согласилась на то, чтобы восемнадцать человек оставили свои текущие дела и пришли на помощь сотрудникам К-2, и что в результате получилось? Создание крупной оперативной группы имеет смысл только в том случае, если в ее состав входит человек, способный координировать действия остальных. В вашей группе, судя по всему, такой человек отсутствует.
Она окинула присутствующих своим пронзительным взглядом. Большинство опустили глаза или украдкой взглянули на Боденштайна. В их взглядах читался упрек.
— Это форменное безобразие! — Она указала пальцем на две папки, лежавшие перед ней на столе. — Ничего, кроме набора смутных предположений. Ни одной прочной улики. И ко всему прочему, этот сегодняшний позор! В расследовании убийств Гроссмана и Хиртрайтера мы топчемся на месте — и я намеренно говорю «мы», поскольку такая небрежная работа бросает тень на руководство управления!
Воцарилась напряженная тишина. Ни единого звука. Казалось, все затаили дыхание.
— Коллега Крёгер, может быть, вы сможете объяснить мне, почему никто из ваших людей не удосужился заглянуть в гараж? — нарушила молчание доктор Энгель.
И тут вмешался Боденштайн.
— Если и была допущена ошибка, — сказал он, все еще пребывая в неведении относительно того, что именно так рассердило его начальницу, — то вся ответственность за нее лежит на мне, поскольку я руковожу расследованием.
Доктор Энгель повернулась к нему.
— Итак, значит, вы руководите расследованием. Я этого не заметила — сегодня, во всяком случае. Где вы находились весь день?
В ее голосе отчетливо прозвучал сарказм.
— Я ездил по служебным делам. — Боденштайн выдержал ее взгляд. Дело неуклонно шло к открытому конфликту, и он не собирался ни извиняться, ни оправдываться. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— Мы это еще проверим. — Советник уголовной полиции бросила на него испепеляющий взгляд, и Боденштайну показалось, что он слышит ее зубовный скрежет, когда она первой была вынуждена отвести глаза, чтобы не потерять лица. — Госпожа Кирххоф, пожалуйста, начинайте, — обратилась она к Пии.
Ее глаза продолжали метать молнии. В ответ Оливер лишь поднимал брови. Он старался следить за выступлением Пии, но уже спустя несколько минут его мысли обрели независимость от его воли.
За двадцать с лишним лет службы в полиции ему не раз предлагали взятки, но материальные соблазны мало его прельщали. Понятие «честь» имело для него большое значение. Почему же предложение Радемахера не вызвало у него подлинного возмущения? Было ли это предложение действительно предложением взятки, или он что-то неправильно понял? По сути дела, Радемахер всего лишь сказал, что Оливеру совсем не повредит, если он уговорит отца продать луг. Даже самый придирчивый, самый злонамеренный следователь не усмотрел бы в этом коррупционных мотивов.
Но что ему посоветовать отцу сегодня вечером? Он обязательно должен рассказать Квентину и Марии-Луизе о завуалированных угрозах Радемахера, хотя после этого они наверняка потребуют от отца продать луг, чтобы застраховаться от подобных опасностей.
Что, если отец поддастся на уговоры детей и решит продать луг «ВиндПро», вопреки своим убеждениям, — не подвергнутся ли шантажу они сами? А если даже и подвергнутся, имеет ли это значение при наличии трех миллионов евро?
Боденштайн вздохнул. Это было бы самое простое решение — и вдобавок к этому весьма прибыльное, — но едва ли стоило рассчитывать на то, что отец передумает. В упрямстве он не уступал Хиртрайтеру. По всей очевидности, эти соображения не беспокоили Энно Радемахера ни в малейшей степени. Боденштайн ни секунды не сомневался в его решительности и беспощадности.
— Итак? — Янис взглянул на нее. — Почему ты делаешь тайну из своего прошлого?
Они сидели за кухонным столом, друг против друга. Оссобуко тушилось в духовке, в стоявшей на плите кастрюле варился картофель. Ника оправилась от первоначального испуга и теперь раздумывала, не сказать ли Янису правду, дабы он осознал всю серьезность положения. Он твердо намеревался пойти сегодня вечером на лекцию Дирка Айзенхута, чтобы подразнить Тейссена. Но ограничится ли он этим? Янис был и без того чрезвычайно вспыльчив, а сейчас его ослепляла жажда мести и терзало уязвленное самолюбие.
— Пятнадцать лет я проработала без отпуска, когда-нибудь это должно было кончиться. — Ника решилась на ложь. Она не доверяла ему. — У меня наступило нервное истощение. Я утратила всякий интерес к жизни. Мой шеф не проявлял в отношении меня никакого понимания. Поэтому незадолго до Рождества я все бросила и уволилась.
Янис пристально смотрел на нее. Она увидела в его глазах сомнение.
— Послушай, Ника, — сказал он вдруг, перегнувшись через стол и положив ладонь на ее руку. — Мы с тобой вдвоем могли бы кое-чего достигнуть. Ты была ассистенткой климатологического папы Германии, ты… ты настоящий инсайдер! Я тоже работал успешно, пока мой шеф не выставил меня за дверь. И теперь я плохо ориентируюсь в этой сфере, поскольку у меня нет источников информации.
Он отпустил ее руку и встал со стула.
— Тейссен — алчный засранец. Его нисколько не интересует вся эта экологическая чушь. Тебе известно, что он раньше занимал высокий пост в RWE[27]и отвечал за атомную энергетику? Ему и еще нескольким лоббистам атомной энергии в 1980-х годах пришла в голову блестящая идея изобретения «климатологии», чтобы обосновать необходимость строительства новых атомных электростанций. Атомная энергия как альтернатива выбросам СО 2.
Янис сунул руки в карманы джинсов и принялся расхаживать по кухне взад и вперед. Ника наблюдала за ним с беспокойством.
— Политики по всему миру с радостью подхватили эту идею, — продолжил он. — После того как они не смогли запугать общественность — с целью взимания дополнительных налогов — угрозой гибели лесов и образования дыр в озоновом слое, ответственность за которые они возлагали на хозяйственную деятельность человека, им очень кстати пришлась мифическая перспектива климатической катастрофы. Сегодня так называемой защитой окружающей среды можно легко обосновать любой запрет, любое повышение налогов. Сильные мира сего опять нашли могущественного врага, угрожающего всему человечеству, и на сей раз это не Советский Союз и не атомная энергетика, а диоксид углерода.
Ника молча слушала его. Ей были хорошо известны аргументы тех, кто считал, что значение климатологии чрезмерно преувеличивается, и уже в течение восьми месяцев она знала, что эти люди правы. Все громче звучали голоса скептиков. Известные ученые уже давно признали, что вселенская рукотворная климатическая катастрофа является мистификацией, и подкрепили свои сомнения цифрами и фактами. Однако, несмотря на все более усиливавшиеся протесты против законодательно предписанных мер борьбы с СО 2, политики и даже ООН упорно продолжали следовать намеченным курсом. Ника тоже была уверена в правильности их действий, пока не встретилась тогда в Довиле с Сьераном О’Салливаном.
Янис перегнулся к ней через стол.
— Наш хитроумный друг Тейссен одним из первых занялся регенеративными энергиями, — сказал он. — По иронии судьбы, его фирму и осуществляемые ею проекты финансируют именно те, кто качает нефть и добывает уголь по всему миру. Но люди этого не замечают. Как не замечают и того, что на повсеместно муссируемой климатологической лжи обогащаются климатологи, владельцы средств массовой информации, промышленники и политики. Вот против чего я борюсь! Против всемирной экологической диктатуры, которая основывается на лжи и процветает благодаря таким людям, как Тейссен и твой бывший шеф. Мне действительно наплевать на этот дурацкий парк ветрогенераторов, но, препятствуя его созданию, я смогу предать гласности методы, с помощью которых действует экологическая мафия.
Искры фанатизма, сверкавшие в его глазах, внушали Нике страх. Несмотря на изнуряющую жару, ее слегка познабливало. Последняя фраза Яниса была откровенной ложью. В отличие от Сьерана О’Салливана, он боролся с неправым делом отнюдь не в силу своих убеждений, ибо его мало заботило здоровье мира природы. Он жаждал мести за поражение, которое ему нанес Тейссен, и ради удовлетворения этой жажды использовал общественный инициативный комитет. Теперь же, чтобы досадить своему врагу, он хотел использовать ее имя. Этому не бывать. Ни в коем случае!
— Янис, — сказала Ника, пытаясь убедить его, — ты не представляешь, с какой опасностью связано то, о чем ты говоришь.