Четыре сестры-королевы Джонс Шерри

Беатриса

Женщина тоже может править

Экс-ан-Прованс, 1245 год

Возраст – 14 лет

Роскошная, прекрасно расписанная гробница из розового мрамора, с высеченными драконами, которых любил папа, и одним из плачей Сорделя. В ней есть окошко для солнца, которое любил папа, и скамеечка, на которой Беатриса с дрожью молится о спасении.

Эту гробницу заказала и оплатила Маргарита как подарок в связи с похоронами отца, но, конечно же, он не может оставаться там, раз она сговаривается с сестрами против Беатрисы и угрожает Провансу войной. «Мы хотим получить лишь то, что принадлежит нам по праву», – написала сестра. Мама прочла это громко, словно вколачивая слова молотком, и каждое слово поражало Беатрису в сердце. «Прованс должен Франции десять тысяч марок или замок и прилегающие земли в Тарасконе, обещанные как приданое за наш брак с королем. Мы требуем полной выплаты или возьмем ваше графство силой».

Элеонора тоже заявила, что папа задолжал Англии, и Санча выдвинула свои требования. Но почему? Что такое десять тысяч марок для богатой и могущественной Франции? Или четыре тысячи для Англии? А все деньги прованской казны подобны муравейнику рядом с золотой горой Ричарда Корнуоллского. «Почему, папа?» – кричит она вслух здесь, в усыпальнице, где может отдаться своей печали, вдали от сурового взгляда своей mre, которая не проронила ни слезинки после смерти отца, и вдали от улыбающегося Ромео, который увивается за ней, похоже, в страхе, что у нее могут быть собственные мысли.

Папа не мог знать, что сестры ответят на завещание с такой жестокостью.

– Все мои дочери, кроме тебя одной, возвысились за счет удачного замужества, – говорил он, умирая, месяц назад. (Неужели прошло так мало времени с его смерти?)

Ромео улыбался даже тогда, вспоминает она, как пес с оскаленными клыками, он всегда улыбается, гордясь, что устроил замужества ее сестер.

– С таким наследством я бы без труда нашел короля и для нее, – сказал он ее отцу.

Тогда из глаз Беатрисы потекли искренние слезы, потому что ей был нужен только папа – единственный мужчина, которого она могла когда-либо полюбить.

Он тоже любил ее больше всех.

– Моя любимая Беа, я люблю тебя сильнее, чем всех твоих сестер, – сказал он в тот день.

– Они ревнуют, – произносит она вслух теперь, и ее глаза высыхают – как раз вовремя, чтобы mre нашла ее совершенно спокойной, с легкой улыбкой на лице, когда она обдумывает свое первое официальное действие в качестве графини Прованса: нужно будет написать Бланке Кастильской возмущенное письмо, отвергающее Маргаритины угрозы. Все знают, что настоящая королева Франции – Бланка, у которой хватит силы усмирить Маргариту.

– Опять здесь, Беатриса? – Мама никогда не звала ее Беа, хотя до сих пор говорит «Марго» вместо «Маргарита» и «Нора» вместо «Элеонора». Мать, скрестив руки на груди, внимательно рассматривает ее, как всегда, не одобряя, что она так много времени проводит рядом с отцом.

– Ты должна отпустить отца. Он бы хотел этого.

Беатриса спрашивает себя: мама, погруженная в дела Франции и Англии, – что она может знать о желаниях папы?

– Как бы то ни было, ты должна сейчас пойти со мной. Принц Арагонский здесь и хочет тебя видеть.

Через час в белом траурном платье она сидит на возвышении в кресле отца, рядом мама, а принц Альфонсо низко кланяется, прежде чем поцеловать ее перстень. Мурашки бегут по ее руке, когда она представляет, как сейчас вмажет ему этой рукой по носу. Он как-то по-особенному склоняется до пола – сын Хайме Завоевателя преклоняет перед ней колено! – и то ли мягкость его рук, то ли робость в глазах вызывают желание его ударить.

– Мой отец за время своего правления многократно расширил наши владения, – говорит принц, его безукоризненная улыбка напоминает ей Ромео. – Арагон теперь имеет большую силу, и ему суждено стать одной из мировых держав. Если будет на то воля Бога, я когда-нибудь стану его королем.

Беатриса закатывает глаза:

– Избавьте меня от урока истории. Лучше расскажите, зачем приехали.

– Я… Я… Извините, моя госпожа. Не хотел вас обидеть.

– Я не обижена. Просто меня одолела скука. – Для пущего эффекта она зевает.

Он стоит, молча рассматривая свои ноги. В его глазах, когда он снова смотрит на нее, мольба.

– Я приехал просить вашей руки. У нас общий дед, который правил и Провансом, и Арагоном, – как вы, конечно, знаете, – поспешно добавляет он.

– Руки? – Заметив краску на его лице, она смеется чуть громче. – С чего бы это мне выходить за вас и отдавать вам власть?

Беатриса смотрит, как он борется со смущением.

– Простите, seorita, не понимаю.

– В Провансе может править женщина. После смерти моего деда семь лет Провансом правила моя бабка Гарсенда – ваша двоюродная бабка. Почему бы и мне не сделать так же?

– Но вы еще ребенок! – Он хмурится, и на мгновение ей кажется, что сейчас топнет ногой.

– Чтобы выйти замуж – как раз? А править – мала? Невольно призадумаешься, monsieur, какую роль вы мне отводите как вашей графине. Судя по всему, не соответствующую моим возможностям.

Лицо Альфонсо темнеет. Его глаза сужаются:

– Если вы думаете, что можете править этим графством единолично, то ошибаетесь. – Сам император посылает за вами корабли, чтобы привезти для своего сына.

– Сын отлученного от церкви – упаси нас Бог от такого жребия! – выпаливает мама.

– Ваше положение тяжелее, чем вы себе представляете. – Альфонсо хлопает по ладони перчаткой. – Мой отец хочет объединить Прованс и Арагон. Если госпожа Беатриса мне откажет, он вместо меня пришлет войско. И как знать, кто еще вздумает поспорить за лакомый кусочек? Ваша прекрасная дочь и богатство Прованса создают неодолимое сочетание.

Он выходит из зала, с ним его рыцари в доспехах, а Беатриса пускает ему в спину воображаемые стрелы. Отец умер, сестры настроены враждебно, Маргарита угрожает войной – а теперь еще и это? Неужели весь мир против нее? Но она сильная. Если они хотят взять ее измором, то ошибаются. Она будет править Провансом.

– Ромео! Где Ромео? – зовет мама. Ее руки сжимают локоть Беатрисы, словно она боится потерять ее. – Что за чушь ты несешь? – шипит она, когда они поднимаются по винтовой лестнице в мамины покои. – Не выйдешь замуж? И кто вдолбил это в твою дурацкую башку?

– Папа. – Разве не научил он ее всему, что касается Пованса? Разве не говорил много раз: «Ты могла бы сама управлять этим графством»?

– Он хотел выдать тебя замуж, и поудачнее. Иначе почему он оставил Прованс тебе, а не Марго? Она была его любимицей.

Беатриса кусает губы. Папа действительно души не чаял в Маргарите, такой умной и изысканной, такой острой на язык. «Бог благословил меня четырьмя дочками, и две из них похожи на меня». Но они с Маргаритой отнюдь не как две капли воды. В отличие от старшей сестры, она не стала бы оспаривать папину волю, даже не получив по завещанию ничего.

К ним присоединяется Ромео – с улыбкой на лице:

– Вы действительно прогнали принца Арагонского, моя госпожа? Я полагал, вы хотите стать королевой.

– Альфонсо никогда не станет никем выше графа, – отрезает Беатриса. Папа римский десять лет назад аннулировал брак его родителей, а новая жена Хайме родила королю двух сыновей. Ромео это известно. С какой стати он заговорил с ней о возможности стать королевой?

– Беатриса намеревается править Провансом сама, без мужа, – говорит мама.

– Неужели? – изгибает брови Ромео.

– Мне не нужен никакой мужчина, который бы мной командовал, – отвечает она. – А жеманный дурень вроде Альфонсо и подавно. – Который, думает она, наверняка щедро заплатил Ромео за сегодняшнюю встречу.

– Ваш независимый нрав всегда приводил графа Раймунда в восхищение. – Подбородок Ромео и губы, растянутые улыбкой, сияют, как намазанные маслом.

– И потому мы должны благодарить графа за обрушившиеся на нас беды? – замечает мама. Она рассказывает ему о готовом напасть арагонском войске и императорских кораблях, пересекающих Средиземное море, и его улыбка гаснет. Беатриса поражена этим преображением: из хитрой гиены в обеспокоенного старика.

– Печальные новости, – говорит он. – Фридрих истощит наше графство, солдатам которого придется вести нескончаемую войну с римским папой.

– Может быть, папа римский нам поможет? – предполагает Беатриса.

– Папа за свою помощь запросит еще дороже, моя госпожа. Он возьмет пожертвования и налоги для церкви, солдат для войны против Фридриха и еще больше – для своих походов в Утремер.

– Мы должны остановить императорские корабли, – говорит мама. – Если они причалят в Марселе, мы пропали.

– Ромео что-нибудь придумает, – успокаивает ее Беатриса. Теперь улыбается она: – У тебя ведь есть друзья в Марселе, а, Ромео?

Вольный город Марсель не является вассалом Прованса – благодаря Ромео, который убедил Раймунда Беренгера даровать такую свободу. «Марсельцы слишком независимы и никогда не станут вашей поддержкой, даже если вам удастся их подчинить, – доказывал он папе Беатрисы. – Подружиться с ними куда выгоднее, чем воевать». А еще прибыльнее это для самого Ромео, которому купцы наверняка платят за услуги.

– Фридрих могуществен, но я имею некоторое влияние в марсельских портах. Я мог бы убедить их не пускать его корабли. – К нему возвращается улыбка. – И, конечно, чем больше серебра я принесу, тем сильнее будет мое влияние.

Маргарита

Святейший человек в королевстве

Париж, 1245 год

Возраст – 24 года

После долгой езды в карете Маргарите больше всего хочется пройтись пешком. Рядом с ней Жизель ежится и жалуется на погоду («Сейчас будто снег пойдет, вам не кажется, госпожа?»), но Маргарита поглощена своими перескакивающими с одного на другое мыслями, словно ее голова – ложе из горячих угольев и мыслям негде успокоиться.

– Теперь можешь не волноваться о своем приданом, – сказала ей в поездке Бланка. Получив от папы римского позволение взять то, что хочет, она считает себя вправе диктовать Маргарите, о чем волноваться, а о чем нет. Возможно, точно вправе, так как с Маргаритиных губ не последовало едкого ответа. Возражения – для умных, а сегодня, получив от папы отказ на свою петицию, Маргарита не чувствует себя умной и не ощущает никакого желания говорить, тем более со свекровью.

Даже Людовик ничем не утешил, высказавшись в пользу Бланки, а не Маргариты. Но когда он занимал ее сторону против своей матери?

– Разве вам не холодно, госпожа? Разве не хочется зайти внутрь и посидеть у огня? – Лицо Жизели словно ободрано, губы посинели, но ответ Маргариты – «нет», ей не хочется сидеть. Кровь в ней бежит слишком быстро, чтобы чувствовать холод. Представить только: Карл Анжуйский со своей самодовольной заносчивостью и отвратительным характером занял место отца, стал графом Прованса. Маргарита не может до конца осознать это. И как Беатриса могла выйти за такого: с носом, как клюв, и кожей бледной, как у мертвеца. Правда, у нее не было выбора. Бланка жаждет получить Прованс для своего сына, а папа Иннокентий ищет поддержки со стороны Бланки, и, похоже, никому нет дела, чего хотят Маргарита или Беатриса. Ах, если бы ей нашли кого-нибудь другого – только не Карла! Тогда Маргарита могла бы убедить сестру отдать ей хотя бы Тараскон. Тогда у нее был бы свой chteau в Провансе, на берегах прекрасной Роны, место покоя и уединения. Личное убежище, ее собственность.

Порывы ветра несут снег, который колет щеки, слепит глаза.

– Госпожа, поищем убежища в конюшнях? Я вижу, из труб поднимается дым.

Едва слышно выразив согласие, Маргарита идет за своей фрейлиной; она слишком погрузилась в собственные мысли, чтобы обращать внимание на холод или огонь. О чем думала мама, посылая папе в Рим прошение о помощи? Император Фридрих – известный негодяй, но, какие бы сплетни о нем ни ходили, он не вышвырнет женщину из ее дома ради насильственного брака. Бедная Беатриса – продана, как рабыня на торгах, самому титулованному покупателю! И бедный Прованс, потому что с Карлом в роли графа местным жителям придется работать не покладая рук.

Они входят в конюшни при постоялом дворе, где лошади, тащившие сегодня ее карету, едят зерно, кучами наваленное у них под носом, и машут хвостами, нервничая от криков из дальнего угла.

Маргарита идет на голоса, ее негодование возрастает, она готовится дать нагоняй конюху за то, что обижают королевских лошадей. Тот возражает, что бить лошадей необходимо, иначе из них не сделать хороших боевых коней, но Маргарита хорошо во всем разбирается и знает, как люди оправдывают свою жестокость.

– Куда вы, госпожа? Подождите меня! – кричит Жизель и чуть не натыкается на нее, когда Маргарита вдруг останавливается, закрыв лицо руками и раскрыв рот: перед ней на привязанной к стропилам веревке висит ее муж, голый и окровавленный; рыдая, он умоляет отпустить его, а конюх хлещет его кнутом.

От крика Жизели занесенная для очередного удара рука конюха замирает; теперь поражен он. Маргарита подбегает к нему, выхватывает кнут и начинает хлестать его по голове.

– Сейчас же освободи короля и приготовься к виселице! – рычит она.

Он достает из-за пояса длинный нож и одной рукой обрезает веревку, а другой поддерживает Людовика, пачкая свой камзол королевской кровью, затем укладывает короля лицом вниз на солому.

– Теперь уксусу, – бормочет Людовик, прежде чем лишиться чувств.

– Обычно он переносит это легче, – оправдывается конюх. – Вы пришли в неудачный день, госпожа.

Маргарита велит прикрыть наготу короля и требует от краснолицего конюха объяснений. Что тут происходит?

Он удивленно смотрит на нее:

– Вы не знали?

Не знала – чего? Он отводит глаза, проводит красной от крови рукой по своим длинным волосам.

– О бичевании короля.

«Бичевании короля»? Маргарита велит повторить эти слова, потом еще раз, словно он говорит на иностранном языке. Чтобы удостовериться, что этого языка она не знает.

– По чьему приказу? – спрашивает она, думая о Бланке.

– По чьему? По королевскому, – отвечает конюх.

Поняв, что королева ничего не знает, он приходит в себя. Качает головой и не может до конца поверить, что она правда оставалась в неведении. Он думал, всем при дворе известно о ежедневном бичевании короля.

– Иногда его духовник орудует кнутом, иногда я – с одобрения королевы-матери. Она говорит, что это очищает Его Милость от грехов.

Из-под одеяла Людовик слабым голосом зовет онюха и просит:

– Уксусу…

Конюх достает из кошеля на поясе пузырек, мочит уксусом губку и подходит к королю.

– Нет! – кричит Маргарита.

Он протягивает губку ей:

– Моя госпожа желает сделать это сама?

– Смочить раны уксусом? Боже, какая мука! У тебя нет сострадания?

– Уксус не для ран, а для губ, моя госпожа.

Маргарита выхватывает у него губку и пузырек и швыряет на пол, перед глазами у нее все плывет.

– Одень его, – велит она конюху, – и отведи в его покои.

Жизель снова кричит, прося подождать ее, но Маргарита, с хрустом топча замерзшую траву, бежит через зимний мертвый сад в замок, прямиком в детскую. Там она обнаруживает Бланку. Та сидит в кресле с маленьким Людовиком на коленях и читает ему из детской Псалтыри, хотя он еще толком не начал говорить.

– Отдайте моего сына, – требует Маргарита.

Она хватает его с коленей Бланки и обеими руками прижимает к себе. От Лулу пахнет медовым пирогом и молоком, а его толстые щечки мягки, как подушечки.

– Мама! – весело кричит Изабелла и бежит обхватить ее за ноги. Маргарита садится на стул и позволяет ей влезть на колени, вдыхая детскую пудру и примочки – запах невинности.

Бланка встает:

– Что с тобой? С ума сошла?

– Не я! – Маргаритин смех действительно звучит маниакально, даже для ее собственных ушей. Лулу плачет.

За дверью слышатся стоны Людовика и тихие увещевания конюха:

– Ну, еще несколько шагов, Ваша Милость. Нет, сегодня не будет уксуса. Ваша супруга запретила.

Маргарита испепеляет взглядом Бланку, а та, поняв, что случилось, сверкает глазами:

– Людовик – самый благочестивый человек в королевстве. Когда-нибудь его признают святым.

Маргарита зовет няню.

– Мы с Лулу закончили наше чтение, – говорит Бланка, и Дениза забирает ребенка. Когда она уходит, Маргарита поворачивается к свекрови:

– Королева-мать, пришла пора вам уехать.

Бланка изгибает нарисованную бровь:

– Теперь во дворце ты приказываешь мне?

– Нет, я велю вам его покинуть.

– Вот как! – презрительно смеется она. – Ты здесь самая главная и могущественная?

– Вы достаточно навредили моей семье. Более чем достаточно.

– Когда учила моих детей благочестию? Тебе оно тоже бы не помешало. Я все жду свидетельства твоей «приятной веры».

– А что приятного в этих ваших постах, муках и самоистязании? – повышает голос Маргарита.

– Конечно, даже сторонники катаров чувствуют сострадание к мукам Господа.

– А у вас есть сострадание к собственному сыну? Впрочем, вы не проявили сострадания и к его отцу.

Рука Бланки взметнулась к горлу. Смех, безумный и визгливый, как сигнал тревоги, прозвенел только для Маргариты. Что она наделала? Такое чувство, будто она копила деньги для особой покупки, а потом проиграла их в кости. Только это не игра в кости. Да, это игра, но другого рода: не кости, а скорее шахматы, и она не проиграла, и не проиграет. Бланка не испортит ее детей, как испортила своих.

– Не знаю, о чем это ты, – говорит Бланка, вновь обретя голос.

– Вы убили своего мужа, – отвечает Маргарита. – Вы, с королем Наваррским, чтобы править Францией.

– Это смехотворно, – отмахивается королева-мать, но ее неуверенный голос дрожит.

– Я тоже так думала, пока своими ушами не услышала.

– Полагаю, лучше бы тебе узнать, что было на самом деле, а не верить всякой болтовне. Я опровергла этот слух много лет назад.

– Скажите это королю Наваррскому, а то он, похоже, до сих пор винит себя в смерти короля Людовика, и все из любви к вам.

– Ты лжешь!

Маргарита предвидела страх на лице Бланки, но не восхитительный гул крови в своих жилах. Это – власть.

– Тибо не мог сказать тебе такого!

– Он сказал это не мне, а вам – на торжествах Альфонса в Пуату. Я подслушала, как он домогался вас и получил отказ. – С каждым ее словом Бланка дышит все тяжелее. – Он сказал, что дал вам трон, а взамен получил только обещания, которых вы не сдержали.

– Я никогда ничего ему не обещала. Я была в ужасе от поражения мужа в Англии и его отказа вернуться домой даже после того, как убедила короля Филиппа Августа послать за ним корабли. Да, я пожаловалась своему кузену и сказала, что отдам все за власть, так как понимала, что лучше подхожу для этой роли. Спустя годы Тибо послал убийцу отравить Людовика, но без моего ведома и согласия.

– Как же вам не повезло! – улыбается Маргарита. – Но не мне.

– Ты не посмеешь открыть мою тайну. Никто тебе не поверит.

– У меня есть свидетели, – блефует она. – Две служанки слышали ваш разговор. Бедняжки пришли ко мне, заламывая руки, чувствуя себя виноватыми. Они считали своим долгом рассказать королю, но я удержала их. До поры до времени.

– Ты не скажешь моему сыну. Это убьет его.

– Нет, это убьет вас – к моей безмерной радости. Лишь одно порадует меня больше: если вы тотчас покинете двор и никогда не вернетесь.

За дверью слышится крик, потом какая-то возня и новые крики.

– Король! Король! На помощь!

Обе женщины бросаются к двери. Маргарита локтями отпихивает свекровь:

– Вы уже натворили всего достаточно.

В покоях Людовика облаком стоит смрад, воняет мертвечиной, а смертельно бледный король, весь дрожа, обвис в крепких руках конюха. С того градом катится пот.

– Не подходите, госпожа, а то наступите! – Конюх указывает на темную лужу у своих ног.

Вбегают слуги – один с тазиком, другой с тряпкой, третьего Маргарита посылает за лекарем. Камердинер снимает с Людовика окровавленные тряпки и одевает на него свежую одежду, а Маргарита держит горячую обмякшую руку мужа и заставляет себя шептать слова утешения. Она теперь королева и должна вести себя соответственно, какой бы пожар ни полыхал за ее глазами, как бы ни захватывало чувство, что земля под ногами сейчас разверзнется и она навеки провалится в тартарары. Кто здесь протянет ей руку? Разве что Жуанвиль – но он отправился в Шампань производить наследников со своей молодой женой.

Входит Бланка, но Маргарита отводит глаза, не в состоянии видеть это белое лицо с голым лбом – образ самой смерти. К постели подходит лекарь, щупает пульс Людовика, велит положить на лоб мокрую тряпку. Король стонет и дрожит, обливаясь потом. Лежать на спине, на свежих горящих рубцах, должно быть, невыносимо. Маргарита, однако, помалкивает, так как пришлось бы рассказать об увиденном, а она не может об этом говорить даже сама с собой.

Когда он впадает в забытье, Маргарита направляется обратно в детскую и видит у дверей конюха с искаженным тревогой лицом.

– Раньше он никогда не терял сознания, госпожа, – говорит он.

– Он приходит к тебе каждый день?

– Каждый день, когда этим не занимается с ним священник. Почти каждый день. – Его лицо красно, как и волосы. – Я никогда этого не хотел, госпожа, но королева…

– Когда это началось? Как давно?

Конюх скребет подбородок:

– Как раз перед женитьбой. Королева сказала, что его нужно пороть. Когда он был маленьким, обычно этим занимался его воспитатель, но воспитатель помер, и сначала она заставляла меня. А теперь король приходит ко мне и требует сам. Всего десять ударов в день, госпожа, не так страшно, разве что в последнее время он просил бить со всей силы, отчего текла кровь.

Маргарите становится плохо, и она отворачивается. Этот человек завтра же исчезнет отсюда, дает она себе клятву. Пусть Бланка заберет его с собой.

В детской малышки вцепляются в нее и теребят.

– Папа заболел? – спрашивает Изабелла.

Качая на руках младенца, Маргарита вспоминает безобразную хлопковую шапку короля, власяницу из козьей шерсти, что он носил под одеждой, невзирая на кровавую мокрую сыпь на шее и спине – или наслаждаясь ею; о том, как он засыпал за ужином, во время встреч, выслушивая тяжбы в суде – после ночи, проведенной на коленях, в молитвах, и один Бог знает, о чем были те молитвы. Она думает о ежедневном бичевании и пропитанных уксусом губках.

– Да, – отвечает она Изабелле, – ваш папа тяжело болен.

– И ты тоже заболеешь?

– Я выгляжу больной? – Она смеется и щекочет дочу, чтобы та тоже засмеялась. – Не беспокойся, Иза-белла, папа не заразит меня.

– А меня? Я не подхвачу его болезнь?

– Никогда.

Маргарита гладит тонкие темные волосы девочки и думает о Бланке. Она заразила своим безумием сына, но этих детей не тронет.

– Не бойся, дорогая. – Маргарита целует дочку в щеки и прижимает заснувшего сына чуть крепче. – Ничего с вами не случится. Мама обо всем позаботится.

Ее будит чья-то рука на плече. Жизель в ночной рубашке парит, как призрак; в одной руке свеча, в другой Маргаритино платье.

– Вас вызывают в покои короля, госпожа. Поспе-шите!

И вот она выбегает из своей спальни, надев платье, но не зашнуровав, шлепая босыми ногами по полу наперегонки со смертью. Однако высокая тень священника на стене, приглушенные икающие всхлипы служанки и покрывало на лице мужа говорят, что она опоздала, что проиграла гонку. Маргарита стоит над постелью Людовика, глядя на его тело, которое больше не может искупать его грехи. Душа высвободилась из него.

«Слава Богу, я дала ему наследника!» С сыном, которого нужно готовить к трону, она остается королевой Франции и может даже править, как прежде Бланка, пока молодой Людовик не достигнет совершеннолетия. Иначе бы ее отослали домой с пустыми руками. Муж не передал ей ни единого замка, а ее приданое так и не было выплачено. Кроме детей, у нее не осталось ничего, что она могла бы назвать своим.

Когда в комнату врывается Бланка и, отпихнув Маргариту, бросается на постель Людовика, ее плач звучит, как треск, словно у дерева отломили сук.

– Любовь моя! – вопит королева-мать. – Мой дорогой, не покидай меня. Вернись ко мне, Людовик. Всех мужчин, кого я любила, отбирают у меня! О, почему Господь так жесток!

Она рыдает, распростершись на его теле, и как бы ненароком стягивает с его лица покрывало. Его глаза открыты! Жизель ахает и хватает Маргариту за локоть. Бланка продолжает рыдать, прижав лицо к его животу. Его губы двигаются.

– Крест, – хрипит король.

– Святая Мария, Матерь Божья! – Слезы текут по лицу Жизели. – Это чудо.

– Крест! – повторяет он, громче.

Бланка садится, глядя на него, и без чувств падает на пол.

– Отче, дайте мне крест!

Маргарита зачарованно смотрит на почтенного духовника, Жоффрея Больёского – еще одного истязате-ля Людовика! – а тот снимает со стены грубый деревянный крест и протягивает королю. Людовик подносит его к губам, пока рядом фрейлины приводят в чувство Бланку.

– Я ухожу, отче, – говорит он, – в Святую землю сражаться за Иерусалим. Вознесите хвалу Господу за то, что позвал меня обратно.

Бланка еле стоит на ногах. Ее лицо побелело, словно она успела покрыть его белилами. Мать глядит на Людовика такими красными от слез глазами, что в мерцании свечи они кажутся горящими.

– Никуда ты не уйдешь, – говорит она. – Ты бредишь.

– Бог дал мне сегодня новую жизнь, мама. – Он садится на кровати, его голос звенит властно, чего Маргарита никогда прежде не слышала. – И я хочу потратить ее для Его славы.

– Ты должен править королевством, – умоляет Бланка. – Сам не понимаешь, что говоришь. Ты не можешь никуда уйти!

– Собери баронов, мама. Пошли за Жуанвилем.

Взгляд Маргариты мечется, как перепуганная птица, ударяясь об окна.

– Мы должны уведомить папу в Риме и начать приготовления, – продолжает король.

Зал гудит от возгласов. Жизель шикает на двух пререкающихся горничных, одна обвиняет другую в том, что та накрыла лицо короля, когда он еще не умер. Людовик посылает гонца объявить о своем решении начать крестовый поход. Бланка умоляет его передумать. А тем временем священник на латыни возносит благодарность Господу. Стоя среди всего этого, Маргарита уже не наде-ется, что Людовик узнает ее, и начинает ждать чего-нибудь – кого-нибудь – совсем другого.

– Позови портного Антуана, – говорит она Жизели по пути в свои покои. – Я собираюсь в церковь вознести благодарность за чудо, а потом хочу отпраздновать это в новом платье.

Беатриса

Правила игры

Экс-ан-Прованс, 1245 год