Курортное убийство Банналек Жан-Люк

– Да, это надо сделать как можно скорее, – отозвался Дюпен, признавая правоту Регласа. От этого зависело многое.

– Надо спешить, пока дождь не смыл следы, если они были неглубокими. Сейчас прибудет моя команда.

Реглас повернулся и принялся проворно, но соблюдая понятную осторожность, карабкаться вверх по склону скалы. Дождь и морские брызги сделали камни опасно скользкими. Риваль, Кадег и Дюпен остались возле трупа. Все молчали – просто стояли и смотрели, словно выполняя странное религиозное таинство.

Первым нарушил молчание Кадег. Он заговорил, изо всех сил стараясь говорить коротко и по-деловому:

– Вам надо немедленно оповестить мадам Пеннек о смерти ее мужа, господин комиссар. Это сейчас самое важное.

Он нерешительно посмотрел наверх, где исчез Реглас.

– Надо оцепить всю прилегающую территорию.

– Да, какая чертовская неприятность.

Дюпен сказал это сам себе, но очень громко. Он с силой провел рукой по мокрым волосам, которые неприятно липли к голове. Он должен побыть в одиночестве и поразмыслить. Дело приняло крайне отвратительный оборот. Не то чтобы оно и раньше было заурядным, но теперь оно из сугубо провинциальной истории, в основании которой мог быть спор за наследство или какие-то личные обиды, выросло в страшное насильственное преступление. Возможно, речь здесь идет об астрономической сумме в сорок миллионов евро. Появился еще один убитый. Последние два дня Дюпена не оставляло странное чувство нереальности происходящего – страшное убийство в этом идиллическом городке, но второе убийство с беспощадной ясностью подтвердило эту жуткую реальность.

– Мне надо позвонить в несколько мест. Вы оба оставайтесь на месте преступления. Немедленно сообщите мне, если узнаете что-нибудь новое.

Даже Кадег не стал протестовать. Дюпен не имел ни малейшего представления, куда он сейчас пойдет, но первым делом надо было где-то спрятаться от дождя. Он взобрался на невысокие камни, тянувшиеся вдоль берега, что было не слишком разумно. Сохранять равновесие на скользких камнях было нелегко, но у него не было никакого желания сразу подняться на дорогу, чтобы там снова столкнуться с коллегами. Только у следующего выступа он забрался наверх и вышел на тропу контрабандистов. Пройдя по ней до развилки, откуда вправо вел путь к стоянке, он свернул налево, на дорожку, идущую к безлюдному пляжу.

Противоположный край пляжа, как и живописные островки в море, был почти не виден за дождем и брызгами. Куртка, футболка и джинсы промокли насквозь, вода набралась в ботинки. Это был косой, секущий дождь с сильным, дувшим с моря ветром, неразличимо смешанный с мелкими морскими брызгами. Мощные волны высотой три-четыре метра беспрепятственно накатывались на пляж и с оглушительным грохотом обрушивались на песок. Вода докатывалась до ботинок Дюпена – так близко от кромки пляжа он шел. Он перевел дух и медленно пошел вдоль берега.

Что это было – убийство или самоубийство? Луак Пеннек мертв. Два дня назад был убит его отец. Теперь настала очередь сына? Надо привести мысли в порядок, надо сосредоточиться, полностью сосредоточиться. Продвигаться к истине не торопясь, мелкими шажками, чтобы не заблудиться, не сбиться с дороги. Не поддаться возбуждению, связанному со вторым убийством. Не реагировать на ажиотаж, который теперь поднимется. Не важно, убийство это или самоубийство, – сейчас начнется дикий скандал. Дюпен не мог себе даже представить, что начнется после того, как новость распространится по округе. Надо понять первопричину. Какие события запустили эту страшную цепь? Медлить тоже нельзя. Действительно ли в ресторане висел подлинный Гоген? Это был главный вопрос. Он должен узнать ответ, узнать во что бы то ни стало. Узнать точный ответ. Неизвестно, правда, как он сможет это сделать. Но если это действительно так и речь идет о неизвестной картине Гогена, то кто мог о ней знать? Сорок миллионов евро – цена вопроса. Кому рассказал Пеннек об этой картине? Когда? В последние дни, когда он знал, что скоро умрет? Или это было много лет назад? Много десятилетий назад? Да и вообще рассказывал ли он об этом кому бы то ни было? Об этом должен был знать его сын. Значит, и Катрин Пеннек. Но кто знает, может быть, и сын ничего не знал? Было очевидно, что у старика Пеннека не имелось с сыном близких, доверительных отношений, хотя Луак пытался представить их отношения в более выгодном для себя свете. Что можно сказать о мадам Лажу, возлюбленной – в этом Дюпен был твердо убежден – Пеннека. Не знал ли о картине Фраган Делон? Бовуа, который консультировал Пеннека по всем вопросам, связанным с живописью? Все могло стать еще сложнее. Какое отношение ко всему этому мог иметь Андре Пеннек? Или о подлиннике знал кто-то со стороны? Что сейчас пошло не так? Что необычного случилось за последние дни? Только то, что Пьер-Луи Пеннек узнал о своей скорой и неминуемой смерти.

Дюпен уже почти дошел до противоположного края пляжа, где узкая дорожка буквально упиралась в море. Здесь обычно стояли оставленные у берега лодки. Справа, в невысоких дюнах, находился лучший, по мнению Дюпена, ресторан побережья – «Черный камень» (по-бретонски «Ар Мен Дю»). Кроме ресторана, в этом же доме располагался маленький уютный отель. Место это было особенное. Здесь, в департаменте Финистер, была всего пара мест, где на самом деле можно было почувствовать, что находишься на краю земли. Да, за этим расколотым глубокими ущельями и трещинами скалистым мысом заканчивался мир, заканчивалась земля. Дальше простиралось бескрайнее, безбрежное море, не подвластный взору простор, воспринимаемый только внутренним, но безошибочным чувством. Тысячи километров воды первобытного океана – и ни единого клочка суши.

Дюпену надо было срочно позвонить, позвонить так, чтобы никто и ничто ему не мешало. На улице это было невозможно. В такую погоду в «Черном камне» никого нет, так как у постояльцев гостиницы отдельная столовая. Он посидит в баре, выпьет кофе и поговорит по телефону.

Ресторан принадлежал Алену Трифену. Он купил это место несколько лет назад, когда в нем был грязный притон. Но Ален знал, чего хочет, и сумел сделать из третьесортного кабака замечательный ресторан. Дюпену нравился этот человек, его манеры, стиль поведения, нравились разговоры с ним – недолгие, но всегда искренние. Дюпен редко бывал в «Черном камне», но каждый раз, когда ему случалось там оказаться, он говорил себе, что приходить туда следовало бы чаще.

Трифен радушно улыбнулся, увидев входившего в ресторан промокшего с головы до ног Дюпена, с которого на пол струями стекала вода. Не говоря ни слова, Трифен вышел в кухню и через несколько секунд вернулся оттуда с большим полотенцем. Трифен был рослый мужчина с густыми, коротко подстриженными волосами, грубоватым, но запоминающимся, открытым и честным лицом.

– Для начала посушитесь, господин Дюпен. Кофе?

– Непременно, спасибо.

– Я так полагаю, вы хотите побыть один?

Трифен указал на стоявший в углу, у большого окна, стол.

– Да, мне надо поговорить по телефону. Я…

– Здесь вам никто не помешает.

Он выразительно взглянул на окно, за которым бушевал дождь и ветер.

Дюпен вытер голову, лицо, снял куртку, протер полотенцем и ее, повесил на спинку стула и только после этого сел сам. На том месте, где Дюпен только что стоял, образовалась маленькая лужица. Трифен сделал знак одному из двух официантов.

Через мгновение Трифен уже колдовал возле большой кофе-машины. Юный официант принес кофе. Мальчик так старался быть незаметным, словно для него было делом чести подать кофе так, чтобы его вообще не было видно.

Дюпен набрал номер Риваля. Тот долго не отвечал, но потом наконец откликнулся. В трубке стоял невообразимый шум. Понять, что говорит Риваль, было практически невозможно, хотя Дюпен слышал, что инспектор кричит изо всех сил.

– Подождите, господин комиссар, подождите.

Прошло две секунды, и Риваль снова заговорил:

– Господин комиссар, я отошел к скалам, но это не помогло, потому что ветер дует с моря. Я сейчас пойду в машину. – Без лишних слов Риваль отключился.

Дюпен посмотрел в окно. Если бы погода была хорошая, то он, пожалуй, смог бы отсюда разглядеть Риваля. На улице стало еще темнее, по морю катились огромные пенные валы.

Кофе был просто отменным. Если бы не страшная трагедия, не все это ужасное дело, то комиссар чувствовал бы себя необыкновенно уютно в этом ресторанчике – в тепле, с чашкой горячего вкусного кофе. Но сейчас Дюпену было не до уюта. Ему казалось, что Ривалю потребовалась целая вечность для того, чтобы добраться до автомобиля. Но наконец раздался звонок. На этот раз голос Риваля звучал отчетливо и достаточно громко:

– Я сижу в машине. Только что я говорил с Регласом. Он тщательно осмотрел место, на которое упал Луак Пеннек. Реглас думает, что он был не один.

– Он был не один?

– Реглас нашел следы второго человека. Реглас говорит, что очень трудно определить, чьи это следы, так как дождь уже сильно их повредил.

– Эта информация уже доступна?

– Нет.

– Реглас должен немедленно дать заключение, если он в нем уверен.

– Как раз сейчас он этим и занимается.

– Риваль, мне надо знать, кто делал копии, висящие в «Сентрале», и прежде всего копию, которая висит ближе всего к входной двери. Имя копииста нам нужно немедленно. Надо сосредоточиться на этом.

– Что вы имеете в виду?

– Именно то, что я сейчас сказал.

– Вы хотите знать, кто делал копии, висящие в ресторане?

– Да, и самое главное, одну из этих копий.

– Вы хотите сказать, что это надо сделать сейчас?

– Сейчас.

– А как быть с новым мертвецом? За три дня кто-то убивает Пьера-Луи Пеннека, а затем – вероятно, тот же человек – и его сына. Речь идет об истреблении семьи. Следы…

– Мне нужен художник, делавший копию.

– Мне надо покинуть место преступления?

– Да, вот еще что: мы должны немедленно связаться с сотрудником музея Орсэ, с которым разговаривал господин Пеннек.

– Он в отпуске до конца следующей недели. Кадег вчера говорил с его секретаршей, которая сама не смогла дозвониться до своего шефа. Пеннек говорил с секретаршей, когда на прошлой неделе звонил в музей Орсэ. Она не знает, о чем шла речь, потому что всего лишь соединила Пеннека с шефом.

– Нам непременно надо его найти. Как его зовут?

– Это знает Кадег.

– Собственно, сейчас это и не важно. Важно как можно скорее его найти. И еще одно: мне надо поговорить с мадам Кассель.

Риваль, кажется, окончательно растерялся.

– С мадам Кассель, сейчас?

– Мне нужен номер ее телефона. Пока этого достаточно. Я забыл его записать.

– Кто сообщит мадам Пеннек ужасную новость? Это должны сделать вы, господин комиссар.

– Пусть это сделает Кадег. Пусть немедленно едет к мадам Пеннек. Я заеду к ней позже. Пусть Кадег свяжется со мной.

– Вы же понимаете, что он будет недоволен.

– Пусть едет. По крайней мере она узнает эту новость не от посторонних. Но наша задача – как можно больше узнать об этой прогулке Луака Пеннека: когда он ушел, куда, с кем?

– Я передам это Кадегу. Но мне думается, что после такого сообщения ему будет трудно…

– Позвоните мне, когда у вас будет что-то новое. Но самое главное – человек из музея и копиисты.

Дюпен отключился. Дождь между тем начал утихать. На западе, далеко над морем, где из-под воды торчали черные камни (ar men du), давшие название ресторану и местной деревушке, в тучах образовался просвет, и проникший сквозь него солнечный луч обозначил ослепительно синее пятно посреди океана черноты. Это было поистине фантастическое зрелище.

Данные о втором человеке были пока весьма смутными, тем не менее Дюпен не верил в случайность. Гибель Луака Пеннека укладывалась в зловещую закономерность. Дюпен пощупал блокнот. Он лежал в нагрудном кармане и не очень сильно намок. Однако комиссар для верности протер блокнот салфеткой и принялся писать.

Зазвонил мобильный телефон. Это снова был Риваль.

– Да, слушаю.

– Этого человека из музея Орсэ зовут Шарль Соре. Он смотритель коллекции. Я только что разговаривал с его секретаршей. Она дала нам его стационарный домашний телефон. У господина Соре есть дом в Финистере – в Карантеке.

– В Бретани? У него есть летний дом в Бретани?

– Да.

– Разве это не чудесное совпадение?

– Не знаю, господин комиссар. В Бретани недвижимость есть у многих парижан, особенно у интеллектуалов.

– Да, это так. И что, он сейчас находится там?

– Секретарша, во всяком случае, на это надеется.

Дюпен бывал в Карантеке. Очень красивое местечко на северном побережье. Правда, там, пожалуй, слишком много суеты. Но там приятно, нет надоедливого парижского шика. В Карантеке Дюпен был дважды, последний раз перед прошлой Пасхой, вместе с Аделью. В Карантеке жила ее бабушка.

– У вас есть его номер?

– Это стационарный домашний телефон.

– Вы не пытались ему дозвониться?

– Нет.

– Дайте мне номер.

– 02 98 67 45 87.

Дюпен записал номер в блокнот.

– Что значит «смотритель коллекции»?

– Не имею понятия.

– Мне надо поговорить с мадам Кассель.

– 06 27 86 75 62.

– Привезите ее в «Черный камень».

– Вы в «Черном камне»? Это ресторан на берегу?

– Да.

– И вы хотите, чтобы мадам Кассель приехала к вам?

– Именно так.

– Хорошо, я это сделаю.

– Я жду здесь. Да, вот еще что. Во второй половине дня мне надо встретиться в отеле с мадам Лажу, со стариком Делоном и Андре Пеннеком. Мне будут нужны несколько полицейских на случай, если придется произвести обыск. Поищите способных на это людей.

– На обыск?

– Да, возможно.

– Господин комиссар.

– Что?

– Вы должны нам все объяснить.

Дюпен помедлил с ответом.

– Вы правы. Я непременно это сделаю, как только представится случай. Кадег уже у мадам Пеннек?

– Должно быть, да. Он сильно протестовал и не хотел ехать.

– Я понимаю. Я очень хорошо его понимаю. – Подумав Дюпен добавил: – Я сегодня сам навещу мадам Пеннек.

Дюпен отключился.

Оглянувшись, он сделал официанту знак принести еще чашку кофе. Официант все понял без слов. Так, теперь надо поговорить с Шарлем Соре, это очень важно. Пара капель с волос Дюпена упала на страницу блокнота, и несколько строчек расплылись. Комиссар старательно подправил их шариковой ручкой. Он с большим трудом смог прочесть цифры номера. Собственно, любой блокнот приходил в негодность уже через несколько дней употребления – даже без дождя.

Дюпен набрал номер. Ответил женский голос.

– Здравствуйте, мадам. Вам звонит комиссар полиции Конкарно Жорж Дюпен.

Возникла короткая пауза. От волнения у женщины сел голос.

– О Господи. Что-то случилось?

Дюпен прекрасно понимал, что звонок из полиции всегда внушает непроизвольный страх, особенно если полицейский не объясняет сразу цель звонка.

– Прошу прощения, мадам, что я так неловко представился. Уверяю вас, ничего не произошло. Абсолютно ничего. Вам совершенно не о чем беспокоиться. Мне надо лишь задать несколько вопросов господину Шарлю Соре. Речь идет не о нем, но, вероятно, он может помочь мне в одном деле своими знаниями.

– Я поняла, – ответила женщина. В голосе ее явственно послышалось облегчение. – Меня зовут Анна Соре. Шарль Соре – мой муж. Сейчас его нет дома, но он скоро придет. Думаю, не позже двенадцати.

– Вы не знаете, где он сейчас находится?

– В Морле, у него там несколько дел.

– У вашего мужа есть мобильный телефон?

– Вы не могли бы все же мне объяснить, в чем дело?

– Понимаете, мне сложно объяснить это в двух словах. Речь идет о музее, о деле, связанном с музеем. Мне нужна информация.

– Нет, у него нет мобильного телефона, он их просто ненавидит.

– Гм, понятно.

– Перезвоните еще раз в двенадцать, а еще лучше – в половине первого. К этому времени он непременно вернется.

– Огромное вам спасибо, мадам, и еще раз простите за столь бесцеремонный звонок.

– До свидания, господин комиссар.

– До свидания, мадам.

Между тем просвет в тучах над морем давно затянулся, и дождь снова начал набирать силу.

Дюпен сделал знак официанту.

– Еще один кофе, пожалуйста.

Это была уже шестая чашка за сегодняшний день. Но дело оказалось таким трудным и запутанным, что было не время подсчитывать количество чашек (несмотря на то что Дюпен уже много лет собирался это делать, а доктор Гаррег настоятельно рекомендовал).

– И круассан. – Дюпен вовремя вспомнил о своем желудке.

Мокрая одежда противно липла к телу. Пройдет несколько часов, прежде чем она высохнет. Почему он до сих пор не купил себе одну из тех безобразных курток, какие здесь есть у каждого местного жителя? «Это не по-бретонски», – постоянно укоряла его Нольвенн. Дюпен невидящим взглядом вперился в дождь. На дорожке, ведущей к парковке отеля, показался темный автомобиль, остановившийся прямо перед входом. За рулем сидел знакомый Дюпену полицейский. Наверное, приехала мадам Кассель. Он не ожидал, что она приедет так быстро.

Мари Морган Кассель вышла из машины, огляделась, увидела в окне комиссара и быстро направилась к входу. Стряхивая капли воды с плаща, она остановилась у стола, за которым сидел комиссар.

– Что случилось?

– Сын Пьера-Луи Пеннека упал со скалы – или его оттуда сбросили. Вон там, недалеко отсюда.

Дюпен протянул руку в сторону пляжа «Таити».

Мадам Кассель побледнела и прижала ладонь к виску.

– Это и в самом деле очень серьезное дело? Я вам не завидую.

– Спасибо за сочувствие, это действительно очень неприятное дело. К тому же оно вызовет страшный резонанс.

– Могу себе представить. Вы хотите поговорить о картине и поэтому решили со мной встретиться?

– Я хотел спросить, не найдете ли вы время поучаствовать в одном важном разговоре? Мне надо поехать в Карантек и встретиться там со смотрителем коллекции из музея Орсэ.

– Со смотрителем коллекции музея Орсэ? С Шарлем Соре?

– Да. Дело в том, что с ним незадолго до смерти разговаривал Пьер-Луи Пеннек. До сих пор у нас не было возможности с ним связаться, но нам надо доподлинно знать, о чем он говорил с Пеннеком. Я хочу лично выяснить это у господина Соре.

– Но чем я могу вам помочь?

– Что делает смотритель коллекции музея?

– Он отвечает за искусствоведческое обеспечение коллекции – занимается вопросами формирования коллекции, покупками, продажами – разумеется, с санкции директора музея.

– Должен ли был Пеннек обратиться именно к нему, если речь шла о картине? Я имею в виду, если бы речь шла о подлинном Гогене.

– Зачем ему было обращаться к смотрителю коллекции, если он точно знал, что речь идет о подлиннике? Я хочу сказать, что в таком случае ему не нужно было подтверждения.

– Именно.

– То есть вы хотите это выяснить?

– Да, и при этом мне, возможно, потребуется ваша помощь. Все эти искусствоведческие тонкости…

Мари Морган Кассель задумалась.

– Не могу себе представить, чем именно я смогу быть вам полезной. Кроме того, в пять часов мне надо вернуться в Брест. В выходные дни там состоится конференция по истории искусств. Все это не очень меня касается, но дело в том, что сегодня мне надо сделать на конференции доклад.

– Я буду очень вам обязан. Шарль Соре будет рассказывать мне о вещах, в которых я ничего не понимаю, но мне надо знать, идет ли речь о подлиннике. Это в данный момент самое важное. Нам нужна надежная опора. Я гарантирую вам, что к пяти вы будете в университете. Мы это организуем.

Мадам Кассель направилась к двери.

– Мы поедем на вашей машине?

Дюпен, как вчера в отеле, невольно улыбнулся:

– Да, мы поедем на моей машине.

Это было тяжелое, изматывающее путешествие. Путешествие из тех, которые Дюпен ненавидел всеми фибрами своей души. В непогоду отпускники, естественно, не гуляли по пляжам, нет, они преисполнялись решимости совершать «вылазки» – осмотр городских достопримечательностей, закупка еды и поиски сувениров. В результате трасса № 165, легендарная «Национальная Дорога» – единственная, ведущая на изрезанный ущельями полуостров, – была забита машинами. Начиная с Ренна, в Бретани не было ни одной автострады. Ее роль с грехом пополам играла «Национальная Дорога» – четырехполосная, но с ограничением скорости до 110 км/час. Движение было «затруднено, местами возникали пробки» – об этом сообщало радио «107,7», на которое можно было положиться в любом месте – на берегу Ла-Манша, в Шампани, на Лазурном берегу или в Бретани. Пробки тянулись до Кемпера, от Кемпера до Бреста и Морле. Короче, движение было затруднено везде.

В обычной ситуации (то есть десять месяцев и двадцать дней в году) дорога заняла бы не больше часа, но сегодня она отняла два с половиной часа. На месте они были около часа дня. По дороге Мари Морган Кассель молчала. Дюпену пришлось несколько раз говорить по телефону. Дважды с Ривалем, один раз с Нольвенн, которая, как всегда, была в курсе происходящего (что не переставало поражать Дюпена). Потом звонили Кадег и Локмарьякер (это было ужасно, и Дюпен на второй минуте разговора начал жаловаться на плохую связь: «Я вас совсем не слышу, вы меня слышите?» – а затем попросту отключился). Кадег звонил от мадам Пеннек. Разговор получился удручающим, как и предупреждал Риваль. Кадег был первым, кто сообщил мадам Пеннек страшную новость, чем едва не убил ее. Кадег вызвал домашнего врача, и он сделал ей успокаивающий укол. В этой ситуации было бессмысленно вести разговор о том, куда шел Луак Пеннек, один ли выходил из дома и кого мог встретить по дороге. Единственным лучом света в этом темном царстве был звонок Нольвенн, которая дала Дюпену адрес Шарля Соре. Дюпен решил нанести ему визит без предварительного звонка.

Северное побережье Бретани никогда не нравилось Дюпену. Погода здесь была почти всегда дождливая и не шла ни в какое сравнение с погодой на юге, куда всегда долетали ветры с Азорских островов. Нольвенн – как и всякая южанка – постоянно кормила его бесстрастными цифрами: в южном Финистере за год набиралось две тысячи двести солнечных часов, а в северном – всего тысяча пятьсот. Кроме того, побережье севера было скалистым и неприветливым. Пляжи, при том, что их было мало, были узкими и во время приливов затапливались до скал, поросших фукусом. Отступая, прилив оставлял на пляжах толстый слой водорослей. К морю было не подобраться, купаться в нем было практически невозможно. Карантек в этом смысле являлся исключением – здесь был изумительный пляж, недоступный для прилива. Живописную бухту обрамляли десятки островков. Это место дышало подлинностью, подчеркнутой старой крепостью на длинном мысе, выдававшемся в море, узкими извилистыми улочками, упиравшимися в море, хотя иногда это казалось просто немыслимым. Дом Соре находился в самом центре Карантека, рядом с маленькой пристанью и несколькими простыми ресторанчиками. Дюпен с удовольствием вспоминал антрекоты одного из этих ресторанов. Машину он остановил на центральной площади, откуда до дома Шарля Сореля было буквально два шага. Здесь тоже дул шквалистый ветер и хлестал дождь. Сегодня погода нигде не радовала. У Дюпена снова насквозь промокла одежда. Он знал, что вообще не очень похож на комиссара полиции, но сегодня это несходство было больше обычного.

Он дважды нажал кнопку звонка. Дверь открылась практически сразу. На пороге стоял худощавый невысокий человек в линялой голубой рубашке и джинсах.

– Добрый день. Господин Соре?

Было видно, что хозяин не ждал гостей.

– Простите, с кем имею честь?

– Комиссар Жорж Дюпен, комиссариат полиции Конкарно. Это – профессор Кассель из Бреста.

Выражение лица Соре немного смягчилось.

– Ах да, комиссар. Жена говорила мне, что вы звонили. Вы решили не перезванивать? Жена сказала, что вы собирались это сделать – где-то полчаса назад.

У Дюпена не было ни одной свободной минуты, чтобы перезвонить Соре и договориться о встрече, но он не стал это объяснять, а сразу перешел к делу:

– Речь идет о нескольких важных вещах, и вы можете мне помочь своими знаниями. Как нам удалось узнать, во вторник вы говорили по телефону с Пьером-Луи Пеннеком. Вы наверняка слышали о его убийстве.

– Да, это ужасная история. Я читал о ней в газетах. Прошу вас, заходите, мы продолжим этот разговор в доме.

Господин Соре посторонился, дав дорогу мадам Кассель и комиссару Дюпену, а потом бесшумно закрыл дверь.

– Сюда, пожалуйста, проходите в гостиную.

Внутри дом оказался больше, чем можно было подумать, глядя на него со стороны. Обставлен он был со вкусом и очень дорого, современно, но без холодности. Старое и новое сочеталось в нем традиционными бретонскими тонами – темно-синим, светло-зеленым и ослепительно белым. Короче, дом был выдержан в традиционных атлантических цветах и смотрелся очень уютно.

– Извините, что не могу принять вас более гостеприимно. Я не рассчитывал принимать гостей, и к тому же, как я уже говорил, жена предупредила меня, что вы предварительно позвоните. Она ушла в «Леклерк», у нас сегодня вечером будут гости, но скоро вернется. А пока могу предложить вам кофе или воду.

– Большое спасибо. Я с удовольствием выпью кофе. – Мадам Кассель ответила раньше, чем Дюпен успел открыть рот.

– А вы, господин комиссар?

– Я тоже, пожалуй, выпью кофе.

Дюпен вспомнил, что не пил кофе уже несколько часов.

– Прошу вас, присаживайтесь. Я сейчас вернусь.

Соре жестом указал на диван и два стоявших рядом с ним кресла. Диван и кресла стояли так, что, сидя на них, можно было любоваться умопомрачительным видом из окна – пейзаж был удивительным даже в такую мерзкую погоду.

Мадам Кассель села в кресло, Дюпен устроился в другом, на приличном расстоянии от мадам Кассель.

– Какой живописный вид. Никогда не думал, что море может быть так близко.

Взгляд Дюпена скользнул вдаль к черному горизонту, где море сливалось со свинцовым небом. Они сидели молча, зачарованно глядя в окно.

Вернулся Соре с маленьким деревянным подносом.

– Мадам Кассель – профессор Брестского университета, историк искусства. Специализируется по Гогену. Она…

– Я прекрасно знаю, кто такая мадам Кассель, господин комиссар.

В голосе Соре явственно прозвучала обида. Он повернулся к женщине.

– Само собой разумеется, я читал некоторые ваши публикации, мадам Кассель. Блестяще. В Париже вы пользуетесь большим авторитетом. Для меня большая радость и честь лично познакомиться с вами.

– Мне тоже очень приятно, господин Соре.

Соре уселся на диван, точно посередине, оказавшись на одинаковом расстоянии от Дюпена и мадам Кассель.

Дюпен решил сразу приступить к делу:

– Что вы подумали, когда услышали о возможном существовании неизвестного варианта «Видения»?

Вопрос был задан совершенно непринужденным тоном, однако Мари Морган Кассель стремительно повернула голову в сторону комиссара. Шарль Соре посмотрел Дюпену в глаза и ответил точно таким же непринужденным тоном:

– Вы же знаете эту картину. Ну разумеется, знаете. Так вот, это поразительно. Это просто невероятное событие. Это просто сенсация – второе «Видение».

Теперь мадам Кассель в упор смотрела на Соре. Было видно, что она ошеломлена.

– Существует еще одна версия «Видения после проповеди»?

– Да.

– Вторая картина? Большая картина, подлинный, до сих пор никому не известный Гоген?

Было видно, что руки мадам Кассель покрылись гусиной кожей.

– Я видел эту картину. На мой взгляд, это еще больший шедевр, чем известная его версия. Она смелее, откровеннее, мужественнее, радикальнее. Оранжевый цвет – это же настоящая глыба. Нет, это просто невероятно. Все, что Гоген хотел выразить, все, что он мог выразить, он выразил здесь. Мы видим борьбу более отчетливо, мы видим реальное событие – такое же реальное, как монашки на переднем плане.

Дюпен не сразу понял, о чем говорил Соре.

– Вы говорите… Вы говорите, что видели эту картину своими глазами?

– Да, я ее видел. Я был в Понт-Авене. В среду. Мы с Пьером-Луи Пеннеком встречались в среду днем в отеле.