Кровь королей Цормудян Сурен

– Лев распугал стадо овец. Юноша смог прогнать льва…

– Прогнать льва? – усмехнулся Нордвуд. – Ну-ну.

– Знаете, мой господин, не так давно я видел, как один юноша поверг тиранодракона. А лев по сравнению с этим чудищем лишь большой кот, которого тиранодракон без труда съест на закуску.

– Ладно. И что там дальше? Дорога судьбы повела его искать овец?

– Совершенно верно. Бродил он долго и наткнулся на сказочную рощу посреди пустынных, иссушенных земель. Роща благоухала, ее растения сияли изумрудом и золотом. И посреди всего этого великолепия он увидел розу. Самую прекрасную розу в мире. Он долго созерцал ее с восхищением. И, не совладав с соблазном, решил ее сорвать. Но розу окружали шипы густого куста. Пастух изранил руку, но до цветка так и не дотянулся. С досады он стал бить посохом по кусту, желая освободить себе путь к цветку.

– И что же?

– Неосторожным движением он погубил розу. Но не заметил и продолжал бить. И над ним сгущались тучи. Ибо сад принадлежал богине Миразмии.

– Миразмии? – поднял брови Нордвуд.

– Совершенно верно. В вашей стране, если не ошибаюсь, эту богиню зовут Мией.

– Ага. Ну и в чем посыл сей книги?

– Его каждый читатель должен отыскать сам, мой господин. Золото ведь не валяется у нас под ногами. Мы ищем золотую жилу, а отыскав, усердным трудом добываем драгоценный металл. Так и с книгами. Смысл таится где-то между бесчисленных строк. И нужно потрудиться, дабы его отыскать. Но думается мне, что смысл может заключаться в следующем: не следует зариться на то, что принадлежит сильным мира сего. Быть может, так, а быть может, совсем иначе.

– Ну а чем закончилось-то?

– Если вы заметили, господин, я достиг лишь середины книги.

– Долго он, видно, палкой махал. Книга-то толстая.

Фатис в ответ лишь улыбнулся.

Сир Нордвуд отправил в рот виноградину и махнул рукой.

– Скукотища.

– Вы о книге?

– Да. Вообще о книгах.

– С вашего позволения, я придерживаюсь строго противоположного мнения. Но спорить с вами не буду.

– Хорошо, что ты умный, – покачал головой рыцарь.

– По-видимому, оттого, что читаю книги.

Еще одна улыбка. На сей раз с ехидцей.

– Те, кто их пишет, похоже, большие зануды. К чему изводить столько пергамента и чернил, если главный смысл можно уместить в пару слов?

– Вот тогда и будет скучно, мой господин. Если бы все в жизни можно было выразить в двух словах, она бы стала скучна. А те, кто пишет книги, иной раз делают это по зову, исходящему извне. И порой писатель сам должен искать в написанном золото…

– Вот где глупость-то. Что будет, если замок построить по наитию, без чертежей?

– Скорее всего, замок рухнет, – снова расплылся в улыбке евнух.

– Вот видишь.

– И строитель станет искать свою ошибку. Это все те же поиски золота. Вся наша жизнь из таких поисков и состоит.

– Я не ищу никакого золота.

– Вы ведь искусный воин. Так не в этом ли ваш золотой самородок? И вы продолжаете учиться и познавать.

– И что, если я найду самородок и овладею всеми тонкостями рыцарского боя?

– Тогда вы захотите удостовериться, что нет более искусного воина. И это будет поиск еще одного самородка.

– О боги, ты меня утомил, – вздохнул Нордвуд.

– Испейте вина, мой господин, а я умолкаю.

– Да уж, лучше бы ты и не начинал.

К радости сира Нордвуда, в их сторону шел Леон. Вид у него был, однако, какой-то потерянный. Походка его не блистала твердостью. Он постоянно вертел головой, словно силился найти что-то и никак не мог.

– Доброго вам дня, ваше высочество.

Евнух поднялся и поклонился. Принц что-то буркнул в ответ. Фатис бросил взгляд на Харольда. Тому тоже следовало встретить наследника престола поклоном. Но рыцарь продолжал сидеть и смаковать инжир, с какой-то насмешливой жалостью глядя на господина.

– Неважный у тебя вид, укротитель пеших драконов. Неужто юная Шатиса так заездила молодого льва, что он лишился сил?

– Что? – Леон как-то странно дернулся, его блуждающий взгляд наконец остановился на охранителе. – Не было ее. – Леон перевел взор на Кергелена. – Почему вчера Шатиса не явилась в мои покои?

Фатис пожал плечами.

– Простите, мой господин, но мне это неведомо. Я полагал, что она провела с вами первую ночь после нашего возвращения. Хотя и слышал, что ей нездоровится.

– Ее не было, – недовольно сказал Леон. – Выясни почему. И пусть сегодня она явится.

– Ты же слышал, – удивился сир Нордвуд, – ей нездоровится. Зачем девчонку мучить?

– Не собираюсь я ее мучить, – огрызнулся принц. – И возлежать с ней тоже. Просто пусть придет и безобидной беседой развеет мою скуку.

– Как угодно, мой господин, я все сделаю, – поклонился Фатис.

– Ступай сейчас же, – резко велел гринвельдский наследник.

– Как прикажете…

Еще один поклон, и раб удалился.

Не успел Леон присесть на скамейку, как тут же приложился к бутыли с вином, сделал несколько больших и жадных глотков. Сир Нордвуд пристально посмотрел на него.

– Ты что издерганный такой, принц? Случилось что?

Леон невидяще смотрел на гравий у себя под ногами и медлил с ответом. Ему словно не хотелось говорить. Но в то же время раздирающая изнутри тревога искала слушателя.

– Вторые сутки, как мы вернулись. А ее так и не увидел. Вижу какую-нибудь придворную девицу – и сердце проваливается в бездну. Первое мгновение мне кажется, что это Инара. Она мерещится мне всюду, и все-таки я ее не нахожу… Целую ночь провел на башне. Но она не вышла… Обиделась на что-то и наказывает? Но в чем я провинился? Это из-за тех висельников на охоте? Или из-за чего?

– О боги, – закрыл ладонью лицо сир Нордвуд. – Я же говорил, выкинь ее из головы. Надеялся, что хоть во время похода ее забудешь. А ты опять за свое, болван высокородный…

– Ничего ты не понимаешь! Я люблю ее!

– Тебе сколько лет, мальчик? Восемнадцать всего…

– Скоро девятнадцать!

– Тогда другое дело… – усмехнулся Харольд. – Кровь у тебя мальчишеская кипит. Мне лет немного, тридцать два только исполнилось. Но в мои годы тебе уже будет ясно, что любовь – она, как и юношеские прыщи, возрастной недуг. Но сейчас ради увлечения ты готов поставить под удар и себя, и наложницу эту, и все королевство в придачу.

– Это не увлечение, а настоящая любовь!

– И в чем же разница? Суть в том, что она, наложница твоя, недоступна. Недосягаема. У тебя была куча девиц в Гринвельде. Одна краше другой. Но ты получал их с легкостью. А к этой даже приблизиться не можешь. В этом все и дело. Стоит тебе повалить ее на ложе, и утром она тебе уже наскучит. Но ради этого ты совершишь преступление перед их империей и перед нашим королевством. Однако ты никак не желаешь этого понимать.

– Другого я от тебя ждал, благородный рыцарь. – Леон выделил слово «благородный».

– И чего же? Сочувствия? Ты его не получишь. А будь на моем месте твой отец или десница, всыпали бы они тебе как следует, и поделом.

– Ты что же, никогда не любил?

– В юном возрасте посещал сей недуг.

– И что?

– Теперь мне смешно вспоминать молодого Харри Нордвуда.

– Тебе меня не понять, – фыркнул Леон.

– Отчего же. Я даже понимаю, чего не понимаешь в себе ты. Оттого-то мне и смешно.

– Замолчи уже…

Леон не заметил, когда подошел Кристан Брекенридж. Он стоял какое-то время молча, слушая концовку странной беседы. Поняв, что его наконец заметили, сквайр вздохнул и заговорил с упреком:

– Руки Никки заживают. Спасибо, Леон, что спросил об этом…

– Чего? – Принц непонимающе уставился на оруженосца.

– Я говорю, мог бы справиться о здоровье девушки, которой исполосовал мечом руки.

Нордвуд подвинулся, и Брекенридж присел.

– Ну а что ты недовольный такой, раз дела идут на поправку? – спросил охранитель.

– Да не знаю. – Кристан пожал плечами. – Руки, конечно, заживают. Но вот с самой Никки творится что-то неладное. В глазах слезы стоят. Скорбь на лице. И вроде бы она рада моему возвращению, но, чувствую, таится в ее сердце какая-то необъятная боль. Но ничего не говорит. Скрывает. Да и в глазах девиц, что за ней ухаживают, тоже что-то… Не то испуг, не то печаль…

– Женские дела, – махнул рукой сир Нордвуд.

– Не понял.

– Ну что тут не понять? У женщин же бывают особые дни, когда они сами не свои.

– Регулы, – задумчиво кивнул Леон. – Но не у всех же разом.

– У женщин, которые долго живут вместе, так бывает. Странно, что завсегдатай борделей Артогно не знает об этом.

«Может, все дело в этом? – подумал Леон. – Инара не появляется из-за регул? Кергелен сказал, что Шатисе тоже нездоровится. Может, зря я беспокоюсь?»

Размышления Леона прервал вернувшийся Фатис Кергелен.

– Ваше высочество, Шатиса явится в ваши покои сегодня вечером.

– Ей нездоровится?

– Не настолько, чтобы она не могла выполнять свои обязанности, мой господин.

– Давай уже поупражняемся. – Сир Нордвуд толкнул локтем принца.

– Начнем, – вздохнул Леон, поднимаясь.

Харольд и принц взялись за мечи, а раб уселся поудобнее на освободившееся место, распахнул книгу и продолжил чтение.

Они упражнялись почти весь день, и Леон не мог похвастать успехами. Раз за разом он проигрывал Нордвуду. И даже не замечал этого. Мысли его витали где-то далеко. Руки запаздывали. Принц не видел выпадов или ошибок соперника. Они меняли оружие, но это Леону не помогало. Ни гринвельдский меч, ни тассирийский бирган в его руках не превращались в грозное оружие. Охранитель бранился на Леона, но в искусстве ругать ученика он сильно уступал Вэйлорду. Только когда у обоих иссякли силы, Леон вдруг с ужасом осознал, что стал походить на влюбленного неженку Кристана.

А Фатис Кергелен продолжал читать книгу, и не было ему до всего этого никакого дела.

На исходе дня, когда солнечный диск уже на треть скрылся за далекий горизонт, гринвельдский наследник сидел на подоконнике и размышлял о сегодняшних схватках. Сир Нордвуд был искусным воином и не раз побеждал на рыцарских турнирах. Но Леон, несмотря на разницу в возрасте, не считался более слабым бойцом. Все-таки принца натаскивал сам волчий лорд.

Говорят, у потомков разумных волков умение владеть мечом в крови, как у соколов умение летать. Трудно было знать наверняка, насколько искусен Нэйрос, ведь он никогда не участвовал в турнирах и не сходился там с лучшими воинами королевства. Наверное, неблагородный лорд не хотел дразнить своим присутствием знать. Но то, что свирепый король Дэсмонд Эверрет сделал когда-то простолюдина сквайром своего младшего сына Хлодвига, уже говорило о многом. Видимо, легенды о мужчинах Волчьего мыса не врали.

Провожая солнце, Леон не заметил, как в опочивальню вошла Шатиса.

– Мой принц, – тихо произнесла она.

Молодой Эверрет обернулся и встал с подоконника.

– Здравствуй, Шати. Почему ты не пришла вчера?

– Простите, мой принц, я… Мне нездоровилось…

Ее взгляд был опущен к сложенным впереди ладоням. Наложница казалась еще более робкой, чем в ночь их знакомства. Словно не знала она никакого принца Гринвельда. Словно не было их безумных ночей. Словно она не соблазняла Леона в купальне, играя перед ним прелестным телом.

Он неторопливо подошел и указательным пальцем поднял ее подбородок. Глаза Шатисы были полны скорби, они, казалось, покраснели от долгого и горького плача.

– Что с тобой? Тебе еще плохо? Наверное, я напрасно заставил тебя прийти?

– Все хорошо, Леон… – отозвалась Шатиса. – Я ведь могу еще так тебя называть?

– Конечно.

– Все хорошо, Леон, – повторила она и одной рукой принялась медленно стягивать с себя одежду.

Другую руку она все еще держала перед собой, словно что-то в ней держала. Пальцем, которым поддерживал подбородок Шатисы, Леон почувствовал дрожь. Глаза наложницы увлажнились.

– Перестань. Я не за тем тебя позвал.

Она вдруг мотнула головой и расплакалась.

– Прости, Леон…

Принц не мог взять в толк, что происходит, и просто обнял Шатису, поглаживая мягкие волосы.

– Успокойся. Что с тобой? Поведай. Мне больно видеть тебя такой.

– Тогда позволь мне уйти, – прошептала она сквозь плач. – Я рабыня… Но у тебя доброе сердце…

– Боги, да что с тобой? Обидел кто? Скажи мне, прежде чем уйти. Только… перед этим ответь еще на один вопрос.

– Какой вопрос, Леон? – Она вздрогнула.

– Я, как вернулся, не видел Инару, и мне…

Внезапно Шатиса вырвалась, упала на пол и заплакала навзрыд.

– Леон, прошу тебя! Нет, пожалуйста, о боги, Леон! Нет!

Принцу надоели недомолвки. В нем пробудилась злость. Леон схватил Шатису за плечи и встряхнул.

– В чем дело! Говори! Я приказываю!

– Я боялась твоего вопроса! – рыдала Шатиса. – Я надеялась, что ты позабыл про нее!

– Про кого?! Да поимей тебя тринадцатый, о чем ты говоришь, дура?!

Шатиса упала на колени.

– Инара мертва!

Все стрелы из страны вечного холода пронзили его тело. Ноги сделались будто из войлока и совсем не желали держать тело. Широко распахнутыми глазами он смотрел на Шатису и пытался осознать, что же она сейчас сказала… Кто мертв? О ком она? Он ведь спросил про Инару… Почему эта дрянная девчонка ничего не говорит ему про Инару?!

– Что… ты… сказала… – выдавил он и сам не узнал свой голос; словно говорил древний старик, запертый в бочке. – Что ты сказала?

– В ночь инициации она отдала императору тело. Но не душу. Дух ее и сердце были твоими, Леон. Император знал о вас. Он все знал. Когда Инара вышла на террасу, он столкнул ее…

Наложница разжала ладонь.

– Ты, наверное, не заметил, что плиты под башней в одном месте заменили… Под ее окном… Они убрали камни, перепачканные кровью нашей милой Инары. Но один обломок я сохранила…

В ладони лежал кусок плоского камня, с одной стороны побуревший от крови.

– Это все, что от нее осталось…

Каждое слово Шатисы ударяло Леона по вискам кузнечными молотами.

– Я любила ее. Все мы ее любили. Мир не знал более доброго, нежного и чистого создания…

Леону стоило немалых сил заговорить.

– Что… – хриплый вдох, – ты, – снова вдох, – несешь… сука…

– Леон, я…

Неожиданно для самого себя принц схватил Шатису за горло. Руки будто жили своей жизнью и теперь желали придушить наложницу.

– Что ты несешь! – взревел он. – Что ты несешь!!!

В ответ девушка могла лишь хрипеть. Она протянула к его лицу ладонь с окровавленным камнем. Была ли это немая мольба или жест отчаяния, но Леон взял камень – так, словно это был горячий уголь.

– Это неправда. Ты лжешь мне…

За несколько мгновений черные виски Леона побелели.

– Как… За что… За что ее…

Камень дрожал в руках, а слова дрожали в горле.

– Мы даже не касались друг друга. Мы лишь смотрели на звезды… Между нами была пропасть…

– Она наложница императора, Леон. Я же говорила… Нельзя было! Нельзя было тебе… Леон… Нельзя было желать ее!

Раскрытая в нескольких футах от его лица пасть свирепого тиранодракона была ничто перед той бездной, что разверзлась перед ним сейчас. Леона мутило. Казалось, что кровь хлынет из носа, ушей и глаз разом. Тело то пронизывал ледяной холод, то жег адский пламень. Леон не хотел верить. Не могли боги быть столь жестоки к ним с Инарой. Ведь они ничем не прогневили высшие силы.

– Скажи, что все это ложь…

– Это правда.

Беспощадная память подбросила доказательство: Кристан Брекенридж говорил, что у Никки с подругами скорбный вид, словно они оплакивают кого-то.

Какие странные имена. Кристан, Никки, Шатиса… Леон с трудом вспоминал, кого они обозначают. В голове билось только имя Инары.

– Вон.

– Мой принц, позволь хоть как-то тебя…

– Вон!!!

Он швырнул в наложницу окровавленным осколком. Наложница подобрала камень и выскользнула из покоев иноземного гостя.

Время остановилось. Он смотрел в никуда и не видел ничего. Где-то далеко, за пределами его горя, проходили часы, а Леон сидел на полу, обхватив руками голову. Сидел и тихо звал Инару. Но она не отзывалась.

Он закрыл глаза и увидел себя пешим драконом на арене. Вокруг шумели люди, а он смотрел на них ненавидящими глазами, желая разорвать сотни вопящих ничтожеств в клочья.

Леон поднялся и уставился на кинжал, что преподнес ему прафеций. Неверными шагами подошел к тумбе, на которой лежал дар Гибры. Дрожащей рукой взялся за роскошную рукоять. Другой стянул ножны. Велик был соблазн вонзить клинок себе в глотку и отправиться в мир мертвых, к возлюбленной. Но краткое видение, где он был драконом, пробудило в нем другую страсть. И она сейчас была сильнее желания умереть. Жажда убивать. Леон бросился к дверям.

Ночь давно поглотила столицу Тассирии. Она была столь темна и тиха, что казалось, спят все люди и сами боги. Все, кроме одного человека, который шел обретшим твердость шагом. И вел его вселившийся в душу невиданный по кровожадности зверь. Наследный принц Гринвельда видел цель так, словно изначально был рожден для нее. Он шел к вратам императорского дворца.