Прятки со смертью Мастерман Бекки

Глава 40

Если аризонцы и мексиканцы не хотят жить в своих краях, почему они дают всему и вся испанские имена? Ведь это сбивает людей с толку. «Палома виста» была скромным, но симпатичным двухэтажным строением с двускатной черепичной крышей, вытянувшимся по обеим сторонам длинной дорожки. В небольшой автобус с названием реабилитационного центра и словом «Веселитесь!», намалеванным на одном борту, садилась группа, бульшую часть которой составляли женщины.

Я остановилась за ним, вышла из машины и спросила у группы — у всех разом, — знает ли кто Бена и Эмили Коулмен. Знали все. Одна женщина сообщила, что они обедают в столовой, а затем покачала головой, словно мой вопрос расстроил ее. Может, маме Лауры в самом деле нездоровилось? Я прошла через автоматические двери, миновала стойку администратора, и молодая женщина за ней не поинтересовалась, кто я. Далее — через просторную зону отдыха, где обивка кресел не сочеталась ни с подушками, ни с ковриками, а если и сочеталась, то каким-то экзистенциальным образом, понятным одному декоратору, и наконец — к столовой. Своего рода метрдотель поприветствовал меня и поинтересовался, не явилась ли я повидаться с кем-то.

— Бен и Эмили Коулмен, — ответила я.

Он повел меня к столу на четверых, за которым сидели двое. Должна признаться, выглядели они ненамного старше меня. Оба высокие, как Лаура, — я заметила это, даже несмотря на то что они сидели, — длинноногие, с густыми седыми шевелюрами. Я осторожно подошла, представилась подругой их дочери и спросила, могу ли ненадолго присоединиться к ним, хотя видела, что они еще продолжают есть. За это я извинилась.

— Пожалуйста, все хорошо. Это всего лишь десерт, — сказал Бен Коулмен, показывая на стул рядом с супругой. Он просигналил жестом молодой женщине, суетившейся поблизости. — Вы позволите предложить вам пудинг?

Я поблагодарила его за гостеприимство — нет, спасибо, — и молодая женщина упорхнула прочь.

Пока мы с ним говорили, Эмили смотрела прямо перед собой с безмятежной улыбкой. Затем с царственным величием повернула голову и улыбнулась мне.

— Лаура? — спросила она.

— Нет, дорогая, — ответил Бен. — Это Бриджид Куинн, подруга Лауры.

Я начала сочинять, будто мои родители ищут себе достойный дом престарелых, а Лаура как-то говорила мне, что Бен и Эмили очень довольны «Палома вистой». И мне захотелось самой взглянуть и лично узнать их мнение о жилых помещениях, питании и других услугах, прежде чем официально договариваться с руководством.

— Здесь замечательно, — подтвердил Бен, а Эмили, потеряв интерес, когда поняла, что я не Лаура, с удовольствием вернулась к своему пудингу. — Не во всяком заведении захотели бы иметь дело с нуждами Эмили, так что нам, можно сказать, особенно повезло.

Нас прервал звонок моего мобильного, на звук которого в мою сторону посмотрели все находившиеся в столовой, словно они были пришельцами, а звонок — сигналом с другой планеты. Я запустила руку в сумку и проверила, кто звонит, прежде чем выключать телефон. Макс. Вместо того чтобы выяснить, какой новый способ давления вытянуть у меня признание он изобрел, я доверилась автоответчику.

Я еще немного поболтала с Беном, гадая, как бы перевести разговор к теме местопребывания Лауры, когда мужчина сделал это сам. Мне показалось, что он потерял часть своего имиджа Идеального Хозяина и немного занервничал.

— Вы позволите задать вам вопрос? — обратился он ко мне.

— Конечно.

— Может показаться немного странным спрашивать такое у человека, с которым только что познакомился… Дело в том, что наша дочь звонит каждый день справиться о маме. Но вот уже третий день от нее нет звонков, и я очень обеспокоен. Вчера я оставил сообщение на ее мобильном, но она не ответила. — Он еще больше разволновался. — Очень не люблю выглядеть родителем такого рода, но… Вы давно с ней говорили?

— С Лаурой? — Я легко рассмеялась. — Да все у нее хорошо. Просто отлично! Эти дни она занималась очень серьезным делом, готовила материалы к передаче в суд. Вы же знаете, какая она, наша Лаура, не пропустит ни одной мелочи. Она как-то упомянула, что вы всегда твердили ей: если уж делать что-то, то делать хорошо.

Бен показался мне человеком, способным учить детей благоразумию. Он тоже рассмеялся. Возможно пытаясь припомнить, когда говорил такое, но все же заметно успокоился. Я ретировалась из столовой настолько быстро, насколько это не могло бы вызвать у него подозрений.

Как только я вернулась в свою машину, то прослушала сообщение: Макс просил перезвонить ему, поскольку нашел то, что меня заинтересует. Кроме того, он хотел бы еще раз послушать меня — как я упала в старом русле и ударилась головой. И, «до кучи», эта тросточка для ходьбы, что смастерил мне Карло, с лезвием на конце… Она еще у меня? В голосе Макса я услышала угрожающие нотки, совсем для него нехарактерные. Я не стала перезванивать.

Вместо этого, выехав из дома престарелых и двигаясь незнамо куда, я позвонила Зигмунду. И была с ним так искренна, как могла.

— Я, похоже, здорово облажалась и думаю, агент Лаура Коулмен в беде, а меня никто не желает слушать, — начала я.

И рассказала, где мы побывали с нашим расследованием дела Линча, об исчезновении Коулмен, даже о стрельбе в парке. Но почувствовала, что о Песиле говорить не стоит. Я не считала это необходимым, учитывая обстоятельства другой попытки покушения на мою жизнь. Зиг поспрашивал меня о подробностях покушения, о повторных выстрелах со стороны стрелкового клуба «Пима». Потом замолчал.

Я подождала, пока он размышлял, и наконец не вытерпела:

— Что мне делать?

— Расскажи Моррисону.

— Моррисон слышать об этом не хочет. Я даже звонила Роялу Хьюзу, помнишь, что ты говорил о государственном защитнике и Коулмен?

— Я оказался прав?

— Прав-то прав, да только даже он считает, что волноваться не о чем.

— Тяжко тебе пришлось, наверное, — вдруг зашел он с абсолютно неожиданной стороны.

— Что?

— Я слышал, Захария Робертсон застрелился. Стингер, это, наверное, стало для тебя ударом.

— Понимаю, звучит ужасно, но у меня сейчас нет времени даже на то, чтобы переварить это. Я должна найти Коулмен.

— Стингер, почему ты осталась в Тусоне?

Зигмунд произносил совсем не то, что я ожидала, он словно вообще не слушал меня.

— Мы с тобой говорим об одном и том же? — спросила я.

— А мы ни разу это не обсуждали. Я всегда полагал, что ты осталась на Юго-Западе, чтобы быть ближе к делу, которое не смогла закрыть. Как тот убийца, который всегда возвращается к месту преступления. Тебе никогда не удавалось избавиться от своей одержимости.

— Зиг, не анализируй меня сейчас, у меня нет на это времени.

— Честно говоря, после нашей последней беседы я начал думать, что у тебя посттравматический стресс, сопряженный с мысленным возвращением к убийствам «Шоссе-66»: ты растревожила старую рану. А тем более сейчас, после самоубийства Зака Робертсона…

Будто что-то разладилось в работе моего мозга, и я ощутила легкое головокружение, почти как вертиго. Слишком потрясенная, чтобы разозлиться, я взмолилась:

— Но, Зиг, ты же согласился с нами обеими насчет Линча, ты посоветовал нам продолжить расследование.

— Я и сейчас не отказался бы от своих слов. Просто говорю, что все эти страхи насчет похищения Лауры… — Он умолк, будто решая, в какой момент сорвать бактерицидный пластырь. — Бриджид, Лаура Коулмен не Джессика Робертсон, — мягко закончил он.

— Думаешь, я брежу. — Мои щеки запылали.

— Я совсем не о том. Ты много лет терзаешь себя за смерть Джессики. Сейчас у тебя есть другой агент, того же пола и примерно тех же лет, сколько было бы сейчас Джессике. Только этот агент… скажем так, не вполне заслуживает доверия. Или, может, просто ты ей больше не нужна. Лишь потому, что Коулмен не отвечает на твои звонки, ты вламываешься в ее дом и решаешь, что ее похитили. Стингер, ты воспроизводишь Джессику.

— Ты хочешь сказать, что я нафантазировала все, вплоть до попытки покушения на мою жизнь.

— Я всего лишь говорю, что ты, похоже, единственный человек, кому до этого есть дело.

— То есть ты полагаешь, что у меня паранойя, — завелась я.

— Стингер, остановись. Я ничего не полагаю. Просто считаю, тебе нужна пауза, чтобы немного подумать. Я волнуюсь не насчет Лауры Коулмен, а за тебя. И очень жалею, что не остался и мы не поговорили о тебе.

— Мерзавец! — выпалила я и повесила трубку.

Статистика говорит, что при похищении след остывает спустя сорок восемь часов и шансы отыскать жертву живой значительно уменьшаются. Я взглянула на часы и вспомнила: последний уверенный контакт с Коулмен, ее письмо со словами «Кстати, вы были правы!» пришло около восьми утра, чуть более семидесяти двух часов назад.

Глава 41

Я чувствовала себя слепой мышью в лабиринте: добиваюсь небольшого продвижения — выяснила же, например, что Коулмен не ездила к больной матери, — затем втыкаюсь лбом в стену, не понимая, какое избрать направление. Вот как раз сейчас я и была у стены. Коулмен исчезла, и все имеющиеся у меня доказательства — это ее незапертая машина, факт, что она три дня не звонила маме и лгала Моррисону. Помимо этого, Лаура по-прежнему отправляла мейлы в офис. Все мои инстинкты вопили, что с ней беда, но если Зигмунд думает, будто я слетела с катушек, то Моррисон просто поднимет меня на смех прилюдно.

Иногда помогает, если мышь не нацеливается прямо на сыр. Перестав метаться во всех направлениях, я позвонила Гордо узнать, в безопасности ли Карло. Телефон не отвечал, и он мне не перезвонил в последующие десять минут, так что я решила сама проверить Карло и направилась к дому, остановившись по пути захватить кофе и сэндвич с ростбифом.

Вместо того чтобы свернуть на ближайшей улице, я поехала по кругу, через Боумен, приблизилась на малой скорости и остановилась как минимум в трех домах от нашего, не выключая двигатель и кондиционер, так что тепловой удар мне не грозил.

Закусывая сэндвичем и наблюдая за собственным домом, я сидела весь вечер, не расставаясь с чувством, что охраняю Карло. В то же время я обдумывала свой следующий шаг в поиске Коулмен. Так мы и сидели, призрак Джейн и я — две женщины, что прошли через жизнь Карло.

Свет рядом с креслом, в котором Карло обычно читал, зажегся, едва только окончательно потемнело небо. Мой же роман должен был лежать на столике, рядом с моим креслом. Как ни силилась, я не смогла вспомнить, что читала накануне: моя «оперативная память» оказалась переполнена.

Позже Карло проявился еще раз — вывел мопсов на вечернюю прогулку и зашагал в противоположном направлении от места, где я стояла: было слишком темно, чтобы он мог разглядеть мою машину. Сутулился ли он больше обычного? Показались ли мне собаки немного грустными? Я начинала ощущать себя призраком и гадала, тоскуют ли они по мне так же остро, как я по ним.

Задолго до того я заглушила двигатель, поскольку ясное небо позволяло разогретой земле остывать быстрее. Выпила третью из четырех бутылок воды, что прихватила с собой, — жидкость показалась мне на вкус как вода из водопровода. Я упорно продолжала уговаривать себя, что глупо вот так сидеть ночь напролет, но уехать не хватало духу. А что, если… Я задумалась. А что, если не так, то что тогда? Воображение подбросило кучу вариантов. Затем я подумала, может, если пройдусь, проверю участок по периметру, совесть мне позволит хоть немного вздремнуть. К тому же очень хотелось в туалет, и это удастся сделать в темном арройо позади нашего участка.

Из бардачка я взяла маленький фонарик и прошла короткий отрезок по улице. Повернула направо и прокралась вдоль высокой, из шлакобетонных блоков стены соседских владений, водя по земле перед собой лучом, чтобы озадачить случайных змей прежде, чем они озадачат меня. Змей не было, но, как только я подошла слишком близко к охотящемуся тарантулу, он сделал несколько угрожающих «отжиманий» на лапах, чтобы напугать меня. Ему это удалось.

Дворы отделяли друг от друга бетонные стены, но вдоль земельных участков тянулся сплошной забор из кованых железных прутьев. Пожалев, что у меня нет запасной трости для ходьбы, я держалась за забор, чтобы сохранять равновесие, когда пробиралась по неровной земле, и наконец дошла до собственного заднего двора. Пробежалась лучом по земле. На первый взгляд все как будто в порядке, никаких следов человеческой активности. Стена дома в двадцати метрах от того места, где я стояла, была темной, и мне едва удавалось разглядеть заднюю дверь, которую Карло порой забывал запирать. А окно спальни — неужели открыто? Сколько раз я распекала его за это. Понятие безопасности у гражданских в зачаточном состоянии.

Я убрала фонарик в карман. Постояла, привыкая к темноте, и шагнула на низкий парапет бетонной стены, который, по идее, должен был не давать рысям и койотам пролезать под забором. Я неграциозно вскарабкалась, больно шлепнулась на гравийный уклон и, скользнув вниз, жестко приземлилась на пятую точку. В этот момент я заметила, что здесь фонарик был лишним. Ясное небо и полная луна придавали двору монохромный колорит: деревья, стены, гравий, дом — все слабо светилось голубовато-серым. Я достаточно отчетливо видела, чтобы двигаться быстро мимо дворового искусства Джейн — статуи святого Франциска в полный рост и каменной птичьей ванночки, — не натыкаясь на них.

Беглый осмотр задней двери — заперта ли она — и отход через боковые ворота были бы делом секундным, не заметь меня один из мопсов. Я не видела, как из-за стеклянной задней двери он (или она) наблюдал за моим приближением и вдруг зашелся лаем, призывая в свидетели второго мопса, который тотчас присоединился. Затем я увидела, как в спальне зажегся свет.

Я пригнулась за статуей святого Франциска именно в тот момент, когда включилось освещение двора. Не осмеливаясь высунуть носа, я лишь напряженно вслушивалась, как Карло открыл дверь и велел мопсам оставаться внутри на случай, если в гости заскочил койот. Краешком глаза увидела его тень, когда он вышел на середину двора, делая себя легкой мишенью для того, кем я могла бы быть. Все это так напоминало сцену из одной из его любимых опер. Презирая саму себя, я выпрямилась и вышла из-за статуи, потому что безопасность Карло была важнее моей гордыни.

— Боже! — вскрикнул он и выронил фонарик, который держал в руке: такой же как мой, незажженный.

Обычно мы оба спали голыми, и я не могла не заметить, что он был того же цвета, как и весь двор: его тело в лунном свете — как холодный серый мрамор или как плоть мертвеца на столе в морге. Еще один образ, без которого я могла бы обойтись.

— Раз уж ты здесь, мне надо спросить тебя кое о чем, — сказала я, не здороваясь и не извиняясь.

Карло напряженно вглядывался в меня, опустив руки с крепко сжатыми кулаками, и как будто едва держался на ногах — как после сильного испуга. Все мое существо стремилось броситься к нему, обнять и успокоить, да только гордость не в состоянии была зайти так далеко. Он бы просто оттолкнул. Карло уже отрезал меня от себя, я чувствовала это.

Стараясь говорить как можно более ровным тоном, каким обычно дают инструкции автолюбителю, я сказала:

— Вечерние прогулки пока отмени. Держи окна и двери закрытыми. Если мопсы залают, не выходи из дома вот так. Оставайся внутри. Даже не поднимай жалюзи, чтобы посмотреть в окно. А если днем позвонит в дверь кто-то тебе незнакомый — не отвечай.

— Хватит мелодрамы! — Карло выбросил руки вверх, словно его терпение перешло все границы. — Это безумие! С самого начала, с того момента, как ты заявила, что упала, ты ведешь себя как какой-то персонаж из романа Майка Хаммера.

Мне было больно слышать это, особенно от человека, которого я любила, но гнев его был оправдан.

— Тебе может грозить опасность. Это не мелодрама, и опасность очень серьезная. Понятия не имею, как еще предостеречь тебя, и у меня сейчас нет времени заниматься этим.

— И как надолго? — спросил он.

— Не знаю. Мне нужно разыскать одного человека, которого, полагаю, похитили. Я единственная, кто верит в это, и если я прекращу поиск, она может погибнуть. Она исчезла три дня назад, так что если еще жива, то, думаю, у меня осталось меньше двадцати четырех часов. Это единственная правда, которая меня в данный момент волнует. А сейчас возвращайся в дом.

Он наклонился подобрать фонарик и поднял его так, словно хотел им меня ударить, но тотчас взял себя в руки.

— И больше тебе нечего добавить?

Теперь была моя очередь молча уставиться на него и ждать продолжения.

Карло старался говорить таким же ровным тоном, как и я, и это ему почти удалось.

— Ты думаешь, что можешь вот так запросто явиться сюда, выдать мне таинственное предупреждение и уйти? В реальном мире так не делается. Потому что вовлечены другие люди. Я, например… — Он помолчал, глубоко вздохнув. — Макс приходил.

Я услышала эхо Пола в его словах о том, как в реальном мире, таком отличном от моего, обстоят дела.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Чего хотел?

— Он задал мне очень много вопросов о тебе: где ты, что я знаю о том дне, когда убили человека в русле. А еще спросил, у тебя ли тросточка, которую я для тебя сделал. И был сам не свой.

— И что ты ему поведал? — Я не скрывала интереса.

Столько было напридумано историй об этом, что я не была уверена, какую из них Карло знал.

— Правду.

При звуке этого слова пульс мой ускорился.

— Какую правду?

— Все, что помнил. Что, по твоим словам, трость сломалась. Что ты очень странно вела себя с того самого дня, когда вернулась из старого русла и сказала, что упала.

«Сказала, что упала». Самым противным во всем этом мне показался непрямой способ обвинить меня во лжи. Он вынудил меня защищаться.

— А ведь ты вроде как ни черта не знаешь о реальном мире, верно? — спросила я.

Карло выглядел как будто не обиженным — просто грустнее, если такое было возможно.

— Вообще-то, я думал, что знаю, но, выходит, ошибался. Макс много рассказал мне. О том, например, как ты убила безоружного подозреваемого, когда работала агентом. Обстоятельства были двусмысленные, я думаю, в изложении Макса. — Карло помахал фонариком, словно отгоняя внезапную волну дыма. — Потрясающе было вдруг открыть для себя, как мало я о тебе знаю.

Глава 42

Не дожидаясь ответа и не прощаясь, Карло повернулся и пошел в дом, шикнув на мопсов, попытавшихся было выскочить ко мне. Я покинула двор через боковые ворота, чтобы не выглядеть дурой, снова перелезая через забор. Здесь все как будто в безопасности, и если Карло последует моим наставлениям, он останется в безопасности, под защитой Гордо или же без нее.

Я села в машину, прикинула. Казалось более логичным, если убийца пытается заставить меня молчать, но мужа трогать не собирается. Пока я ищу Коулмен и выясняю, кто пытался убить меня, мое отсутствие отведет беду от дома. Даже если все остальные думают, что я или сумасшедшая, или бандитка, я больше чем когда-либо уверена, что эти две вещи — покушения на мою жизнь и исчезновение Коулмен — связаны между собой.

Невидящим взглядом я смотрела на улицу, впервые не в силах отогнать мысль: нет причины предполагать, что Коулмен все еще жива. То есть если пытались убить меня, а почему не могли убить и ее? Мысли, бежавшие в этом направлении, уже были в финальной точке, как вдруг меня страшно напугало лицо в окне машины.

— Блин! — взвизгнула я, цапнула рукой по пассажирскому сиденью, где должен был лежать пистолет, но схватила фонарик.

Я щелкнула кнопкой и нацелила его на окно в надежде хотя бы ослепить нападавшего.

Там стоял Макс, часто-часто моргая.

— Это я, — долетел его приглушенный стеклом голос.

Я опустила окно и, не заботясь о соседях или Карло, заорала:

— Ты что, хочешь, чтоб тебя застрелили?

— Не думаю, что фонарик заряжен. — Пытаясь сохранять неизменное выражение лица крутого парня, но не в силах подавить едва заметную улыбку, Макс обошел машину спереди и попытался войти с пассажирской стороны, однако дверь была закрыта.

Он ждал. Выбора не было: я потянулась и отщелкнула замок.

— Почему ты следишь за собственным домом? — спросил он, когда устроился поудобнее.

То ли шок еще не прошел, то ли я начинала чувствовать, что сыта по горло. Ну а еще темнота что-то делает с нашей искренностью.

— А почему ты обсуждаешь мое прошлое с Карло?

— Я думал, он все знает, и был удивлен, что это не так. Такими вещами супруги делятся.

— Делись такими вещами со своей супругой. Макс, кто-то пытается убить меня, и я волнуюсь за безопасность Карло, потому что думаю, что Лауру Коулмен похитили.

— А, ну да… — протянул он.

Вот и вся искренность. Но в тот момент я словно услышала себя со стороны. Собственные слова показались мне дикостью, будто я все выдумываю, а моя ложь шита белыми нитками. И Макс не спросил, почему я сообщаю это только сейчас, но повторил так же буднично:

— Ты не ответила, зачем ты здесь.

— Приехала присмотреть за ним. Мы расходимся.

— Жаль. Он сказал, что ты вчера вдруг неожиданно сорвалась куда-то, но я не знал, что это… надолго. Почему ты ушла?

— Почему ты здесь?

— Ты не ответила на мой звонок. Я подъехал и увидел, что ты сидишь и наблюдаешь за домом, и решил понаблюдать за тобой, гадал, надолго ли ты останешься. За исключением того момента, когда ты выходила из машины, ты пробыла здесь долго.

— Чем могу помочь?

— Джеральд Песил.

— Кто? — Кое-как я все же соображала после шока.

— Не прикидывайся, что не знаешь, о ком речь. — Макс нетерпеливо дернул головой. — Пока я ждал результатов анализа ДНК, сравнил тем временем пальчики, которые там удалось найти, с твоими — из базы данных Бюро.

— И?

— Твои не совпали ни с одними.

— Кто бы сомневался! — Я с хрустом свернула пробку последней бутылки воды, выигрывая драгоценные секунды. — Будешь?

Он сделал большой глоток и поставил емкость в держатель между нами. Прямо как лев и газель у водопоя.

— В общем, съездили мы по адресу, где он обитал. Нашли доказательства сексуальных преступлений: несомненно — изнасилования, предположительно — убийства. Как минимум три. Туда отправят поисковых собак на случай, если он прятал тела поблизости, в карьерах шахтных отвалов или еще где. Мы нашли предметы одежды, так что у собак есть с чего брать след.

— Это хорошие новости?

— То, что он предположительно был серийным убийцей, или то, что он мертв?

— Скажи, — попросила я.

— Нет, это ты скажи. В голове у меня по-прежнему только одна причина, почему ты не доложила обо всем.

Я отпила из бутылки. От напряженности беседы у нас обоих пересохло во рту, а мы оба притворялись, что просто мучимы жаждой.

— Говорила уже. Собралась звонить тебе, и позвонила бы, но испугалась. — Я знала, что за этим последует, и думала, что мне делать.

— Испугалась. Ты. Бриджид, ты убила его?

Вот оно.

— Не я.

— Предположим, ты.

— Давай просто предположим.

— Ну а как бы…

— А, это из классики ведения допроса. Ты и впрямь думаешь, что я собираюсь отвечать на эти «что было бы, если бы»?

— Попытаться стоило.

Это была ночь нескончаемой откровенности.

— Макс, ты когда-нибудь работал по убийству на сексуальной почве?

— Да.

— Случайное, в состоянии аффекта или действительно зверское?

— Ты знаешь ответ. Кто-то выходит из себя, кто-то умирает. Кто-то душит, чтобы испытать оргазм…

Я кивнула в темноте:

— Но никогда не работал по серийным убийствам на сексуальной почве с расчленением. Большинство проходит через всю карьеру, так и не увидев этого. А увидев такое, будешь помнить всю жизнь.

— О, опять начинается. Великая Бриджид-Куинн-Которая-Видела-Все. А я просто ничтожный провинциальный помощник шерифа из глухомани, где не происходит ничего, кроме отдельных случаев угона скота. Хватит заливать.

— Что ж, я могу сказать тебе, что женские груди смотрятся намного более привлекательно, когда они не отделены от тела.

— Господи боже, Бриджид, у тебя шутки на все темы? — Макса передернуло.

— Да какие шутки! Извини, но иногда мне просто не видна разница. — Я сделала еще один глоток воды и протянула бутылку Максу, но он не обратил внимания. — Значит, теперь у вас есть Джеральд Песил. Настоящий серийный убийца… по твоим словам.

— И надо же, какое совпадение в этом маленьком городке, где за весь последний год всего-то тридцать пять убийств на двоих — Джеральда Песила и Флойда Линча, а?

— Да, совпадение довольно крупное.

— Можно и так. Но поскольку в нашем маленьком городе только за прошлый год произошло тридцать пять убийств, я стал задумываться кое о чем. Я стал размышлять об этих наших… точечках. — Макс протянул руку и пальцем-сосиской начал ставить точки в ряд на приборной панели в такт перечислениям. — Ты не сообщаешь о фургоне в старом русле. Джеральд Песил — серийный убийца. Флойд Линч — тоже серийный убийца. Потом я начал думать о тех волосах, что мы нашли в квартире Песила. Они сплетены в косичку, но, похоже, принадлежали трем женщинам: все с разными оттенками седины. Видишь, еще одна точка. Затем я подумал о цвете волос. Седых вокруг, конечно, много, но это, может, и не совпадение, что Песил нападал на пожилых женщин, и ты ведь тоже пожилая. Получается, что в одной местности как будто орудуют два серийных убийцы. И ты как-то с ними связана. — Он провел невидимую линию, соединяющую воображаемые точки. — Затем я вспомнил о том, как патологоанатом обнаружил, что артерия Песила была перерезана, а у тебя трость с лезвием на конце. Карло сказал, ты потеряла ее.

— Она сломалась.

— И что ты с ней сделала?

— Выбросила… — Я помедлила. Макс молчал. — На помойку.

Я повернулась и увидела, как в глазах Койота отразился лунный свет. Если умеешь держать себя в руках, как умел, например, мой отец, ты привыкаешь к грубостям и крику. Но ничто не выводит из себя так, как спокойствие выдержанных людей.

Макс не отвел взгляда. Я чувствовала, он смотрел на того, кого считал беспринципным, потерявшим контроль агентом, и бесполезно было сейчас пытаться изменить его мнение.

— Разумеется, на данный момент точек у меня хватает. Но я знаю о твоей связи с Линчем — дело «Шоссе-66». Дальше по плану — выяснить, как ты связана с Песилом. Может, Линч и ни при чем. Возможно, ты случайно пересеклась с Песилом. Или пыталась обезвредить его, но ситуация вышла из-под контроля. Ты не хотела резать ему артерию. Бриджид, вовсе нет нужды называть это убийством. Мы можем называть это самообороной.

Всячески стараясь показать, будто в глубине души он заботится только о моих интересах, Макс пытался выудить информацию. Но тут я кое-что сообразила: хоть Карло открыто дал понять, что больше не знает и не любит меня, но он не рассказал Максу о найденной в стиральной машине окровавленной одежде. Если б он это сделал, мы бы сейчас разговаривали в участке. Перспектива ареста меня уже больше не волновала, вот только Коулмен уже будет не спасти. И мысль о ней напомнила, что я теряю бесценное время. Пора выходить из этого разговора.

— Ты называешь это самообороной? Макс, мы оба знаем: нет у нас с тобой достаточно власти, чтобы договориться. Случись все так, как ты предлагаешь, окружной прокурор, если только обвиняемому повезет, будет трактовать это скорее как неумышленное убийство. Да к тому же с последующим сокрытием. Нет, уверена, прокурор будет настаивать по меньшей мере на убийстве второй степени. Вот только я этого не делала. — Я старалась, чтобы голос мой звучал ровно, мягко, неагрессивно.

Мне ни в коем случае нельзя было злить его. Просто выпроводить из машины.

— Если ты сейчас меня задержишь, единственное, чего добьешься, — перспективы строчить до утра очень длинный рапорт. У тебя ни свидетеля, ни данных судебной экспертизы. Нет даже орудия убийства.

Макс наклонился ко мне настолько близко, что я почувствовала влажное дыхание и запашок гамбургера, который он ел на обед. Я не вздрогнула и не отпрянула назад. Таким же ровным тоном, с каким он рассказал бы про облако в небе, он произнес:

— Карло — хороший человек. Вот почему я хочу быть уверенным на сто процентов, прежде чем сделаю что-либо, что разрушит его жизнь.

Глава 43

Макс не вылез из машины, пока не узнал, куда я переехала. Пришлось сказать, что остановилась в «Шератоне», номер 174.

Затем я вернулась в отель, собрала свои пожитки и уехала, не выписавшись.

Когда я грузила мусорный мешок с вещами в багажник, вспомнила об окровавленной одежде на складе. Как только Макс запустит механизм расследования на всю катушку, он, как положено, отследит счета моей кредитки и найдет ежемесячные удержания за хранение. Надо забрать одежду, вывезти в пустыню, облить бензином и сжечь — чем скорее, тем лучше.

Между тем дом Коулмен представлялся мне идеальным укрытием. И удобств в нем гораздо больше, чем в отеле. Никто туда не сунется — до Лауры никому нет дела. И если по какой-то случайности ей удастся вернуться домой, я узнаю об этом первой.

А еще в доме есть компьютер. Запароленный.

Для начала я ввела слово «password» и, когда это не сработало, комбинации ее имени и фамилии. Когда и это не подошло, попыталась припомнить кличку ее собаки. Восемьдесят процентов людей используют клички своих питомцев как пароли в домашних компьютерах, а тогда в баре Коулмен называла ее. Вспомнила: миниатюрный шнауцер. Дункан.

Однако и это не сработало. Я снова перерыла ящик и на этот раз нашла список, приклеенный к его внутренней стороне. В нем было около дюжины различных учетных записей, каждая — со своим паролем, состоящим из случайных на первый взгляд цифр. Коулмен же имеет опыт работы в подразделении по борьбе с мошенничеством и кражами персональных данных. Как же это я не сообразила!

В самом верху был пароль на запуск компьютера — 4597358. Пока компьютер загружался, я пробежала взглядом по предметам на письменном столе и в ящиках, которые пропустила, когда искала ее записную книжку. Нашла листок с наклейками: логотип и обратный адрес Исследовательского фонда Альцгеймера; коробку с открытками геометрического дизайна и достаточно многозначными, чтобы служить как поздравительными и как соболезнующими; поставка под пивную кружку — сувенир из ее поездки в Канкун. Для Коулмен это было, наверное, большим событием.

Я зашла в ее почту посмотреть, какие сообщения там появились за последние три дня и открывалось ли хоть одно. Среди реклам апартаментов от Энн Тейлор и ежедневного бюллетеня новостей из Бюро я обнаружила в папке «Отправленные» два личных сообщения. Первым было то, что пришло мне от нее рано утром. В нем она писала, что я была права. И второе, отправленное позже днем, в котором она написала Мейси, что сидит с приболевшей мамой. Если сообщение отправила не Лаура, то что же сделали с ней, чтобы заполучить пароль и воспользоваться ее учетной записью?

Входящая почта показала мне еще одно личное письмо — от меня, вопрошающее Лауру, где ее черти носят.

Мое сообщение оказалось открыто и прочитано.

А ознакомиться с ним мог тот, кто использовал учетную запись Коулмен, чтобы отослать письмо от ее имени в офис.

Будь я еще на службе в Бюро, пользуясь всеобщим доверием, я бы легко выяснила IP-адрес того, кто отправлял сообщение Мейси и читал мое.

Я мысленно прокрутила в голове возможные сценарии. Вероятно, тот, кто забрал Коулмен, сначала обездвижил ее и воспользовался ее компьютером. Или увез ее в другое место, откуда было безопаснее использовать ее учетную запись на своем компьютере. Без специалиста мне в этом не разобраться.

Расстроенная, я вновь повернулась к столу и заметила аккуратную стопку из трех черных папок, которые пропустила, потому что не их искала. В них содержались материалы дела Линча, не та урезанная копия, что она давала мне, но оригинал, в полном комплекте, включая его дневники и все фотографии с места преступления. Коулмен не сказала, что у нее на руках все материалы дела; она пошла на грубое нарушение инструкций, вынося все это из офиса.

Но если Коулмен в большой беде, инструкции — наименьшая из ее проблем. Что такого было известно ей и мне, что могло представлять такую угрозу? Я должна выяснить и встретиться лицом к лицу с Линчем: любая сообщенная им мелочь может привести меня к ней.

Блокнот, в котором я вела все записи, остался дома на столе. Но я продублировала их Коулмен, отправив электронной почтой, и сейчас восстановила это сообщение из корзины с удаленными файлами. Я просмотрела записи. Это словно письмо из давнего прошлого, когда я еще была совсем другим человеком. Сравнила их с соответствующими выдержками из разных папок дела, с материалами осмотра места преступления, перечнями улик, личных вещей. Только на этот раз у меня на руках были еще и фотографии. Много фотографий жертв: на месте преступления и на столе патологоанатома, включая снимки, сделанные недавно в брошенной машине.

Если бы следствие не закончили, если бы Линч не успел так быстро выторговать себе срок, а Моррисон не спешил бы так получить общественное признание, материалов сейчас было бы гораздо больше трех папок: они лежали бы в нескольких коробках.

Ну, что есть, то есть. Я раскрыла вторую папку и быстро пробежалась по страницам сводного анализа свидетельских показаний Линча. Ничего заслуживающего внимания о женщине, которую Линч мумифицировал, кроме его заявления о том, что она нелегальная иммигрантка из Мексики. Как сказал Манрикес, у него столько неопознанных в авторефрижераторе на заднем дворе прозекторской, что можно сбиться со счета.