В августе 79-го, или Back in the USSR Ахмаров Азат
– Не за что, сами заслужили – ваши песни уже вся страна поет!
– Тут нам приглашения пришли на участие в международных фестивалях и турне, – сказал я, решив прощупать ситуацию.
– А вот с этим спешить не будем. Сначала надо вам создать необходимые условия. а то вдруг вы решите, что вас здесь мало ценят, и захотите там остаться? – Севрюк пристально на меня посмотрел.
– А зачем, если мне здесь будет гораздо лучше – уважение и признание.
– И всенародная любовь, – улыбаясь, сказал Севрюк.
– Тем более, – согласился я и добавил: – И поддержка сверху.
– Будет, – кивнул Владимир Семенович и неожиданно сказал: – С деньгами, я слышал, у вас уже особых проблем нет – одна студия пару тысяч в месяц приносит?
– Даже больше, – честно признался я, смело глядя ему в глаза.
– Какая студия, какие тысячи? – всполошился генерал.
– Да ничего, Василий Иванович, он же не ворует, а своей головой зарабатывает, – успокоил его всезнающий партайгеноссе и строго на меня посмотрел. – Хотя, это, конечно, называется незаконным предпринимательством. Но мы же своих людей не обижаем по мелочам. И вас, Артур Керимович, в обиду никому не дадим. Кстати, у меня к вам личная просьба. Вы не могли бы написать парочку молодежных комсомольских песен в таких же современных ритмах, как вы умеете? Мы бы их включили в большой диск-гигант – и на «Мелодию». Это даст нужный толчок в патриотическом воспитании нашей молодежи. А то куда ни пойдешь, то «битлов» поют, то Высоцкого!..
– Без проблем, Владимир Семенович, конечно, напишу, – ответил я с готовностью, потому что не собирался ссориться с всесильным ЦК, и подумал: «Видимо, все-таки придется покопаться в папке «Старые советские песни» в компьютере».
– Ну вот и отлично… Кстати, я слышал, что некоторые наши сверхбдительные товарищи придираются к текстам некоторых ваших песен?
– Да, Владимир Семенович, замучили совсем своими придирками, – подтвердил я. Действительно, эта проблема стояла для меня очень остро – в каждой строчке моих совершенно безобидных текстов бюрократы и некоторые критики постоянно искали какой-то второй, тайный смысл.
– Ничего, мы их успокоим – вы же не антисоветчик какой-нибудь, а наш, советский композитор, сам из трудящихся, так ведь? Насчет этого не волнуйтесь! Да, Артур Керимович, почему вы еще не член партии, ведь членом Союза композиторов может стать только партийный?
– Владимир Семенович, во-первых, я не чувствую себя достойным, а во-вторых, мне кажется, что, будучи беспартийным, я буду вызывать больше доверия и смогу принести больше пользы. Вы меня понимаете?
– Да, пожалуй, понимаю, – ответил он, поверх очков взглянув на меня, и я подумал, что на таком уровне дураков действительно не держат. – Наверное, я смогу убедить товарищей, что для вас можно сделать исключение. И еще у меня к вам будет просьба от Олимпийского комитета. Олимпиада у нас на носу, нужна нам хорошая песня на закрытие.
– А вы знаете, есть у меня подходящая песня. – Я вспомнил, как плакали миллионы людей, слыша слова «До свидания, наш ласковый Миша, олимпийская сказка, прощай!».
– Отлично. Моя секретарша даст вам мой прямой телефон, – с хитрой улыбкой сказал Севрюк. – А вот вам от нас подарок.
Он протянул мне удостоверение с печатью ЦК, на которой значилось: «Пропуск в ГУМ, секция 100».
– Спасибо, а что это? – с недоумением спросил я.
– Василий Иванович объяснит… Ну что ж, очень рад был с вами познакомиться. Если что, звоните прямо мне лично. а мы будем следить за вашими успехами!
Мы душевно распрощались и уехали в ЦДСА. По дороге Василий Иванович объяснил мне, что я получил не просто постоянный пропуск в эксклюзивный, валютный отдел ГУМа, где по советским ценам можно было купить любой фирменный товар по зарубежным каталогам. Это был пропуск в высшую касту советского общества – в номенклатуру. Право отовариваться в спецсекции имели чиновники не ниже замминистра. Пропуск автоматически давал право на обслуживание в спецклинике, спецателье и спецкассе железнодорожных и авиабилетов.
Через два дня меня официально пригласили на заседание правления Союза композиторов, и после получасовой беседы, просмотра многочисленных отзывов и рецензий наших мэтров от эстрады было вынесено решение о принятии меня в члены этого почетного общества. Мне выдали удостоверение и взяли с меня членские взносы. Я снова съездил в московское отделение ВААП и снова зарегистрировал все «свои» песни, но теперь уже в статусе члена союза.
До этого момента я удивлялся, почему большинство взятых у меня интервью не появлялись в газетах, но, видимо, после нашей встречи с Севрюком сверху поступило соответствующее разрешение, и газеты запестрели заголовками: «Советская эстрада бьет рекорды популярности!», «Группа «Москва» – лидер европейских хит-парадов!», «Артур Башкирцев – 24 шлягера за два месяца!», «Миллионные контракты с молодым ВИА из Дома Советской армии!».
Только ехидная очкастая репортерша из «Советской культуры» попыталась немного поддеть меня в своем интервью.
– Артур Керимович, а почему тексты большинства ваших песен так бездуховны, малосодержательны?
– А вы ходите в театр в спортивном костюме? – ответил я вопросом на вопрос.
– Нет конечно, а почему вы спрашиваете? – растерялась репортерша.
– А на картошку вы не надеваете праздничное платье?
– Нет конечно, к чему такие вопросы?
– Так же и с музыкой. Есть музыка бардовская, и она предназначена для прослушивания и требует серьезных текстов. А есть музыка танцевальная, которая предназначена для дискотек, для танцев, и в ней главное – зажигательная мелодия и ритм.
– А еще я заметила, что вы пишете в разных стилях, из-за чего вас трудно узнать. Складывается впечатление, что ваши песни написаны разными людьми.
– Мои песни не трудно узнать, – не согласился я, немного испугавшись прозорливости журналистки. – Все они мелодичны и популярны. А музыкальный стиль – это только обрамление для красивой мелодии. И чем разнообразнее обрамления, тем интереснее слушателям.
– А правда, что у вас нет музыкального образования?
– Да, я воспитывался в детском доме и не имел возможности получить официальное музыкальное образование. Но я очень люблю музыку с детства, и в свое время я постоянно упражнялся в игре на стареньком пианино у нас в интернате. Хотите послушать? – Я сел за рояль и сыграл «Менуэт» Боккерини – единственную классическую вещь, которую я знал наизусть. После чего сказал: – Кстати, на первый же свой авторский гонорар я куплю для своего родного детского дома хороший рояль.
– А сами вы не пишете классику?
– Нет, только музыку для кино. В следующем году на экраны выходят два замечательных фильма – «Эскадрон гусар летучих» и «Вам и не снилось». Там будет звучать моя музыка. – Действительно, режиссеры Илья Фрэз и Станислав Ростоцкий, по совету Иосифа Давыдовича, обратились ко мне с просьбой написать музыку для их фильмов. Я легко согласился – музыка к этим фильмам уже была у меня в фонотеке.
Репортерша наконец утихомирилась и написала вполне достойную, умную статью.
Телефон в студии раскалялся, Игорь уже просто не подходил к нему: звонили певцы и певицы с просьбой о песнях, звонили клиенты в студию, звонили поклонники и поклонницы. Откуда все узнавали телефон, непонятно! Мне пришлось договориться с одной из женщин, работающих в фонотеке, чтобы она за дополнительную плату брала трубку и отвечала на звонки. Время от времени ведь звонили нужные люди, которые не могли застать меня дома – там я появлялся только поздно ночью. Как не хватало мне в этом мире сотовой связи!
Глава 13
Товарищ, пройдемте для выяснения наличности.
Я просто задыхался от нехватки времени: клуб, студия, группа, новая музыка, песни. А тут появились первые серьезные проблемы: на дискоклуб, который стал самым популярным местом в Москве и уже работал четыре дня в неделю – четверг, пятницу, субботу и в воскресенье, наехала братва.
Как выяснил всезнающий Мильман, в Кисловодске в этом году прошла всесоюзная сходка цеховиков и воров в законе. На ней постановили, что все цеховики и другие труженики незаконного бизнеса, валютчики, торгаши должны отчислять десять процентов прибыли в воровской общак. В ответ воры в законе обещали подпольным коммерсантам покровительство и защиту. В Москве в это время орудовал известный вор в законе Лакоба; ему приглянулся наш клуб, и начать он решил с распространителей билетов: пару раз его ребята ловили их и отбирали у них выручку и билеты, требуя встречи с хозяином. Я догадывался, что десятью процентами дело не ограничится. Лакоба не успокоится, пока не подгребет под себя клуб. Надо было срочно что-то решать. Обратиться в милицию я, конечно, не мог. Можно было обратиться в КГБ – я слышал, что они частенько используют братву в качестве информаторов, – но так бы я полностью попал в зависимость от органов.
Я решил идти другим путем и, собрав информацию о Лакобе, позвонил в Анапу – Жоре в спортклуб. Я объяснил ему ситуацию и, пообещав оплатить перелет и вечерний банкет в крутом кабаке, пригласил его с ребятами на день в Москву – прогуляться и заодно помочь мне решить мою проблему. Он пообещал прилететь с ребятами к субботе. Даже с учетом авиабилетов и банкета решение вопроса должно было обойтись всего в пару тысяч рублей. А клуб уже сейчас приносил мне около восемнадцати тысяч чистого дохода в месяц.
Я вызвал к себе Мильмана и обговорил с ним детали «стрелки»: он должен был договориться со сторожем заброшенного аэродрома на окраине Москвы, нанять пять или шесть машин – все должно выглядеть очень круто. В офицерском тире при ЦДСА работал смешной старичок Семеныч, прапорщик запаса, большой любитель заложить за воротник. За ящик «Экстры» Саша выпросил у него на день десяток списанных «калашей» и пару «макаровых» со спиленными бойками.
Мы приехали в Домодедово встречать ребят на шести машинах и наблюдали интересную картину: по аэропорту, раздвигая толпу, как ледокол, шли двадцать два коротко стриженных широкоплечих бугая, каждый весом не менее 100 кг. Народ безропотно уступал дорогу и уважительно шептался вслед: «Наша сборная со сборов возвращается».
– Мужики, «Динамо» бежит? – негромко окликнул я.
– Привет, Артур! – радостно откликнулся Жора, узнав меня, и полез обниматься. Я поручкался со всеми ребятами и познакомил их с Мильманом. Отойдя на привокзальной площади в сторонку, я вкратце объяснил ребятам их задачу. Мы расселись по машинам и двинули на место «стрелки». По дороге, в безлюдном месте, недалеко от аэродрома, мы остановились, и Саша раздал автоматы и обрезки металлических труб, заранее спрятанные в багажнике.
На припорошенном снежком старом аэродроме стояли две «Волги», «Жигули» и человек восемь рядом с ними. Жалко, я не разглядел выражение лиц бандитов, когда они увидели, что на бетон выезжают шесть машин, полных вооруженных людей. Сцена напоминала фрагменты послеперестроечных фильмов про бандитские разборки.
Конечно, я не собирался никого убивать или драться, мне нужно было всего лишь произвести сильное впечатление на бандитов, и я этого добился. Наши машины встали полукругом напротив уголовников, и из них, оставив только испуганных водителей, вылезли борцы, небрежно потряхивая в руках трубы и нежно поглаживая приклады автоматов. Зрелище было очень внушительное. Нужно заметить, что в это время в СССР еще не было крупных бандитских группировок, состоящих из многочисленных бывших спортсменов, и поэтому двадцать два здоровенных вооруженных человека представляли собой очень грозную силу.
Мы с Жорой были в расстегнутых кожаных пальто; сунув пистолеты за пояс, мы вышли из машины последними и неторопливо подошли к уркаганам. Лакобу я сразу вычислил по большому носу и командирским манерам. Он первым оправился от растерянности, вызванной нашим появлением, и недовольно проскрипел с кавказским акцентом:
– Кто такие? Назовитесь!
– Я Башкир. Это мои люди. Клуб «Звезда» под нашим присмотром.
– Какой еще Башкир? Не знаю такого. Где короновали?
– Я не вор в законе. Я сам по себе.
– А ты в курсе, что братва в Кисловодске перетерла?
– В курсе. А с чего вдруг ты в Москве стал общак держать? Кто тебя здесь смотрящим назначал? Монгол в курсе, что за беспредел ты творишь? Ты что, думаешь, гостиница «Советская» не может загореться, как «Россия»?
Здесь мне пригодилась сенсационная информация из документального фильма 2006 года о страшном пожаре в гостинице «Россия», во время которого погибли сорок два человека. Пожар произошел в 1977 году, и некоторые очевидцы склонялись к тому, что виновником пожара был абхазский вор в законе Юрий Лакоба, не поделивший «черные» ставки на бегах. Но выяснилось это гораздо позже, в конце 1980-х, а сейчас за информацию об исполнителях поджога любой офицер КГБ сразу же получил бы очередное звание. Вся Москва тогда стояла на ушах: гостиница была крупнейшей в Европе, на пять тысяч человек – целый город в городе, – и являлась символом и гордостью советской эпохи. Сведения же о том, что сейчас банда Лакобы базировалась в гостинице «Советская», недалеко от ипподрома, мне добыл Саша Мильман.
Судя по округлившимся глазам Лакобы, удар достиг цели. Важное выражение лица вора и его гонор сменились испугом, даже откровенным страхом.
– Какой пожар… Что за пургу ты мне метешь? – забормотал он и оглянулся по сторонам.
– Что, ставки не поделили? – продолжил давление я. – А сорок два трупа на кого повесил? В общем, так, клуб «Звезда» под моим контролем, и если хоть одна рожа из твоих корешей появится на нашей территории, мы приедем в «Советскую» и поставим всех на четыре точки! Веришь?
Для иллюстрации моих слов стодвадцатикилограммовый Валера легко согнул толстую чугунную трубу буквой «Г» и презрительно отбросил ее в сторону.
– Ладно, замяли. – Лакоба махнул рукой свите, и та с явным облегчением расселась по машинам и укатила восвояси вместе с вором.
Когда машины с бандитами скрылись за лесом, всех рассмешил расстроенный Валера.
– Слился Лакоба. Жалко, подраться не удалось. – Он с сожалением плюнул на снег. – Как в анекдоте. Подходят ночью ко мне двое с ножами и говорят: «Снимай шубу и шапку». Я так и сделал. Достал наган, с одного снял шубу, с другого – шапку…
Борцы расхохотались – все испытывали эйфорию после победы и чувство необыкновенной уверенности в себе.
– Отлично, всем спасибо, мужики! Вечером всех жду у себя в дискоклубе «Звезда». Машины в вашем распоряжении до вечера, катайтесь, кому куда хочется! Кто не захочет в кабак – подъезжайте прямо в Домодедово. Самолет в двенадцать ночи.
Ребятам понравилось приключение, и они, сложив оружие в один багажник, с веселым гомоном расселись по машинам и поехали в город. Вечером, присаживаясь за богато накрытый стол, каждый из парней с удивлением обнаружил на стуле подарок – красивую коробку. В коробке находилась суперновинка – первые в мире электронные часы Casiotron, производства Японии, с индикацией года, месяца и числа. Я купил их вчера лично в «Березке», предварительно поменяв рубли на купоны. А Жорику, кроме часов, подарил огромный золотой перстень-печатку, очень модную вещицу среди советских крутых пацанов. Все были очень довольны. Прощаясь в аэропорту, Жора отвел меня в сторону.
– Артур, – сказал он, – я вижу, ты тут круто устроился. Если надо будет, звони, я тебе семьдесят человек привезу, и мы всю Москву под себя подомнем!
– Нет, Жора, время еще не пришло, да и по тюрьмам я сидеть не собираюсь. Вот лет через двадцать, может быть, у тебя получится. А сейчас мне проще другим путем подняться.
Меня никогда не привлекала карьера в преступной среде, и с приблатненными ребятами я старался общаться только по необходимости. А в этом времени, где почти все крупные группировки находятся под колпаком КГБ, это было бы, по крайней мере, глупо.
Отправив анапских ребят домой, мы с Сашей завезли в тир оружие и вернулись в «Звезду», чтобы отметить удачное завершение дела. С долей иронии выпили за появление нового мафиози по кличке Башкир. Я подсчитал все расходы, связанные с мероприятием: как я и рассчитывал, получилось около двух тысяч рублей. Но результатом явилось то, что больше никогда на дискоклуб никто не наезжал – видимо, слухи по Москве расходились быстро.
Через месяц мне пришел первый перевод от ВААПа. Полученная сумма меня огорошила: только за один месяц всего одна песня «Паромщик» принесла мне две тысячи пятьсот рублей. Ее еще в сентябре Пугачева исполнила по ЦТ. Позже переводы шли регулярно, и к декабрю я уже вернул долг Алле Борисовне и даже купил себе новенькую «Волгу». Прятаться не было смысла – я уже был официальным композитором с официальными большими доходами.
Дела шли отлично: дискоклуб работал уже каждый день, кроме понедельника, известные исполнители стояли в очереди за песнями, и студия была полна заказами. Из-за границы постоянно шли приглашения для группы на участие в различных конкурсах и фестивалях, но за рубеж меня пока не пускали – видимо, по-прежнему боялись, что я там останусь. Песни с первого диска не спускались с верхних строчек европейских и американских хит-парадов. Фирма «Полидор» выпустила уже третий тираж моего альбома – на этот раз немцы напечатали полтора миллиона пластинок, и еще одна солидная сумма – более миллионов марок – прибавилась на моем заграничном счете, сделав меня реальным, но тайным долларовым миллионером.
Это странно, но жизнь в СССР мне стала нравиться. И это не удивительно, ведь главные «прелести» советского строя – всеобщий дефицит и лизоблюдство – меня почти не касались. Почти любую импортную вещь или продукт я мог купить в «Березке» или заказать по каталогу в спецотделе ГУМа. Сильное прикрытие сверху позволяло мне особо не пыжиться, прославляя советский строй и его «достижения». Несколько раз мне снова предлагали вступить в партию, но я твердо отказывался под предлогом, что не чувствую себя достойным, и от меня отстали. Мне не надо было сидеть на многочисленных собраниях и торжественных заседаниях. «Написав» несколько патриотических песен, я выполнил свой долг перед советской родиной и относился ко всем социалистическим загибам с тайной иронией.
«Москву» часто приглашали выступать на различных торжествах и юбилеях. Я принимал только самые выгодные предложения и давал согласие выступать только на самых престижных мероприятиях. Популярность у группы была такой, что солисты уже не могли спокойно выйти на улицу. Мне помогало только то, что меня почти никто не видел «в натуральном виде» – без усов, парика и темных очков.
С Женей мы почти не встречались: при моих деньгах и славе можно было спокойно хоть каждый вечер знакомиться в дискоклубе с разными девушками. Иногда приезжала Катя, но я не хотел портить ей жизнь и постепенно от нее отдалялся.
Меня часто приглашали в разные комиссии, на различные мероприятия, но я постоянно отказывался под различными предлогами – мне это все было неинтересно и не нужно, да и времени было мало.
Глава 14
Хорошая вещь одиночество…
Если есть кому сказать, что одиночество – хорошая вещь.
В общем, все было прекрасно, пока 20 декабря я, просматривая почту, не обнаружил обычное письмо с московским штемпелем и необычным обратным адресом: Москва, ул. Потешная, дом 3, психбольница номер 4, палата 12, Бабарыкин. Мне приходило много почты, но из психушки я еще писем не получал.
Я вскрыл конверт и обалдел: на листке из школьной тетрадки было написано неровным почерком всего пять слов: «Горбачев, перестройка, Ельцин, Путин. Помогите!»
От удивления я сел на стул и пару минут не двигался.
Выходит, этот самый Бабарыкин «прибыл», как и я, из путинского времени, но не смог сориентироваться или приспособиться. Вследствие чего попал в психушку. Помогать или нет, я не раздумывал – мне сильно не хватало родственной души, то есть человека из своего времени. Я вскочил в машину и быстро поехал в больницу. И совершенно зря, потому что к пациентам пускали только родственников и врачей. Пришлось ехать домой переодеваться: без парика, очков и усов меня в больнице не узнали.
К известному композитору отношение сразу же изменилось – меня тут же проводили к главному врачу. Он рассказал мне необычную историю, которая, тем не менее, полностью совпала с моими предположениями. На пляже Рублевского водохранилища к милиционеру обратился пострадавший: во время отдыха на пляже он прикорнул на песочке и уснул. Когда проснулся, не обнаружил ни одежды, ни документов, ни денег, ни машины – все украли. Сначала он назвал милиционеру несуществующий адрес, нес какую-то чушь про работу в каком-то несуществующем институте радиотехники и электроники. Потом замкнулся и замолчал.
В милиции проверили его данные: такой человек в Москве вообще не проживал, и в списках пропавших и разыскиваемых он также не числился. Пробовали его раскрутить по линии КГБ, но потом бросили, так как на вопросы он отвечал странно, даже после применения спецсредств. Очень похоже на случай частичной амнезии. На всякий случай оставили его в больнице; вел он себя тихо, только постоянно читал – особенно газеты и журналы.
– Вы его знаете, Артур Керимович?
– Он очень похож на моего старого друга… Мне можно с ним поговорить?
– Да, конечно, вдруг ваша встреча поможет ему избавиться от амнезии.
Главврач попросил привести больного Бабарыкина к себе в кабинет, а сам тактично вышел. Через пару минут в кабинет вошел симпатичный пухленький парень лет тридцати. Увидев меня, он протянул ко мне руки и с волнением заговорил:
– Это вы! Слава богу! Я уже начал сходить с ума! Вы действительно Артур Керимович Башкирцев?
– Не совсем Керимович.
– Я так и подумал. вы из нашего времени, но вам удалось ассимилироваться, достать документы и даже стать знаменитым!
– Да… А как получилось у вас? Как вас зовут, кстати?
– Сергей, Сергей Евгеньевич Бабарыкин, кандидат технических наук, работал в Московском институте радиотехники, электроники и автоматики. – Он рассказывал торопливо, видно было, что сильно переживал. – Тринадцатого августа две тысячи восьмого года поехал на своей «десятке» на пруды, искупаться, вещи в машине запер. Ополоснулся, решил на песочке полежать – и заснул. Просыпаюсь – ни машины, ни вещей! Я сначала разницу-то не понял – деревья и деревья вокруг! Сдуру сразу к милиционеру бросился, тот мимо проходил. Говорю, так и так, машину угнали, ВАЗ, «десятку». Это я потом понял, что «десятки» еще вообще не выпускают. Милиционер на меня странно так посмотрел и повез в отделение – на мотоцикле! Я еду, смотрю – что-то не то! Здания в городе не те, рекламы на улицах никакой! Что за хрень такая?! Пока доехали, сообразил, что попал в какое-то другое время. Но доказательств-то никаких! Ни вещей, ни документов – одни плавки! Стали меня допрашивать. Пробовал говорить правду хотя бы частично: адрес, там, место работы – фиг вам! Никто не верит! Дальше больше – шпиона во мне заподозрили. Ну, думаю, если я о своих технических знаниях заговорю, об электронике – точно за шпиона примут! Решил вообще молчать, изображать потерю памяти.
– Это правильно. А вы. ты правда в электронике рубишь?
– Конечно, у меня тема кандидатской – «Промышленное производство интегральных микросхем».
– Это здорово! А как про меня догадался?
– Услышал по радио песню «Как упоительны в России вечера» в исполнении Кобзона и вспомнил, что эту же песню пела группа «Белый орел» гораздо позже! Узнал, что написал эту песню некий Артур Башкирцев, и стал следить за его творчеством. Через некоторое время обо всем догадался, мне только было непонятно, как вы запомнили слова всех песен – я и по одному куплету не всегда помню. Вы, наверное, были музыкантом?
– Почти. – Я пока не стал говорить Бабарыкину, что очутился в 1979-м вместе с ноутбуком. – Лучше подумаем, как тебя вытащить отсюда.
– Я постоянно читаю нынешнюю периодику и более-менее готов к этому времени. Надо сделать вид, что вы меня узнали и у меня улучшение.
– Подожди, но надо же найти реального человека, которого ты будешь изображать, – иначе тебе не дадут документы. А имя надо придумать сейчас, я ведь главврачу должен сказать, что тебя узнал.
– Да я все продумал. Вы же, по легенде, анапский интернат заканчивали?
– Ну. недалеко от Анапы.
– Скажите, что мы вместе были в детском доме, но вы не помните мою фамилию, только имя – Сергей. Что вам надо съездить в анапский интернат и посмотреть документы на меня. А там уже по старым каналам достанете мне какую-нибудь справку.
– Хороший план, действительно, лучше не придумаешь. – Я был так рад, что встретил нормального человека из 2008 года, что даже не вспомнил о своих планах и делах – главное, что я теперь не один. И вдруг в моей голове мелькнула догадка.
– Послушай, – сказал я, – если мы оба оказались здесь в один день, почему бы не быть еще таким же «счастливчикам». А знаешь что? Надо найти всех наших, и мы этот мир на уши поставим!..
Через две недели я привез Сергея к себе домой. Используя старые связи в Анапе и новые знакомства в Москве, мне удалось выправить Сергею документы, и теперь он официально носил свою фамилию Бабарыкин.
Он осмотрелся в квартире и заметил:
– Ну что ж, для этого времени, наверное, неплохо.
– Уверяю тебя, для советского времени все это – очень хорошо! Во всей Москве не больше десятка кондиционеров в квартирах! Есть хочешь? – Я открыл холодильник. – Имеется борщ, котлеты с пюре, икорка, копченая колбаса. А может, хочешь водочки за свободу?
– Да, повод есть. полгода не употреблял алкоголя, да и кормили в больнице не икрой.
– Доставай рюмки, бери икру. и не стесняйся – чувствуй себя как дома. – Я открыл водку, налил и добавил сок. – Ну, давай, за начало новой жизни!..
– Ты на самом деле думаешь, что мы здесь до конца? – спросил Сергей после первой рюмки.
– Да, и нисколько об этом не сожалею, – ответил я, накладывая на хлеб икру. – Кто я был там? Ну, мелкий частный предприниматель в провинциальном городе. А здесь меня знает вся страна, у меня в немецком банке больше миллиона долларов. Правда, до них еще нужно добраться. но я и здесь не бедняк!
– А откуда у тебя валюта? Она ведь запрещена в СССР?
– Контракт с немецкой фирмой грампластинок – негласно продал им свой альбом.
– Понятно. А что делать мне?
– Надо подумать. слушай, а ты сможешь организовать производство компьютеров?
– Без станков, без оборудования и материалов?.. Нет конечно.
– А если будут станки и оборудование?
– Откуда взять такое оборудование? Говоря проще, чтобы делать чипы – нужны станки с чипами, технология должна быть соответствующего уровня. Здесь такой пока нет.
– А на Западе?
– Ну, я читал, что в США начали делать простенькие компьютеры – Apple-2. Но это же первый уровень, четвертый «Пентиум» по сравнению с ним – как велосипед рядом с «мерседесом». К тому же необходимо программное обеспечение. А так. смысла нет.
– А если есть программное обеспечение?
– Откуда? Даже Ай-би-эм пока уперлась в «бейсик».
– А если есть готовый образец?
– Образец чего? – с недоумением сказал Сергей.
– Компьютера 2008 года. Я оказался здесь вместе со своим ноутбуком, – сказал я и достал компьютер из сейфа.
Сергей пару минут переваривал новость, затем, включив ноутбук в сеть, стал быстро просматривать имеющиеся программы, бормоча себе под нос:
– ЖК-монитор пока не обязательно, сойдет и ЭЛТ. лазерный накопитель можно пока заменить стриммером. главное, что есть «материнка», «оперативка» и контроллеры. И готовая «Винда» с основными программами. только один «Офис» принесет миллиарды…
Наконец он оторвался от компьютера и повернулся ко мне.
– Ты хоть представляешь, что у тебя есть?
– А что?
– Мы, имея деньги, можем через полгода наладить массовое производство компьютеров двадцатого века, перескочив через тридцать лет научных поисков и изобретений! Мы будем первыми в самой перспективной и доходной области официального бизнеса! Ведь сейчас даже в США считают, что компьютеры – это только игрушки для длинноволосых «ботаников»!
– Только где мы будем это делать, здесь, в СССР, или на Западе? – спросил я, сам уже зная ответ.
– На фига нам поддерживать этот загнивающий строй – здесь все наши разработки выдадут за достижения социализма, а нам дадут премию или в крайнем случае звезду Героя Соцтруда! Едем за бугор, в Силиконовую долину, – там и технологии, и мешать никто не будет!
Я задумался: по большому счету, Сергей, конечно, прав, но если мы эмигрируем из СССР, то дорога на родину нам будет отрезана двадцать лет! Без друзей, без родственников, без знаний законов организовывать производство в чужой стране?..
– Ты английский в каком объеме знаешь? – спросил я.
– Свободно, даже технический, – уверенно ответил Сергей.
– Хорошо тебе – а я очень слабо!
– Время есть, поднатаскаю. Мы же не завтра уезжать будем.
– Хорошо. Давай сейчас подумаем, как нам найти наших «коллег».
– Без телевидения ничего не получится – они могут быть в любой точке страны.
– На ЦТ не пропускают ничего, кроме отредактированного текста. – Я задумался. – Слушай, а если вставить пароль в текст песни?
– Точно! – воскликнул Сергей. – Чтобы любой сразу догадался позвонить тебе… А какой пароль? Про Путина или Горбачева?
– Нет, они же реальные люди, Горбачев уже в ЦК – не пропустят редакторы.
– А что тогда?
– Что-нибудь из две тысячи восьмого года, например: «Олимпиада-2014 в Сочи».
– Точно, сейчас спортивная тема вообще хорошо пойдет – в следующем году Олимпиада в Москве!
– Слушай, надо взять песню из кинофильма «Карнавал», там слова уже подходящие: «Позвони мне, позвони. через время протяни.» Текст переделать немного и добавить про Олимпиаду в Сочи в две тысячи четырнадцатом году.
– И про Володю из Питера.
– Из Ленинграда, – поправил я.
Через два дня я принес переделанную песню в студию и записал ее вместе с группой. Через месяц должен был выйти наш первый диск-гигант на «Мелодии», и я ее вставил в программу вместо другой песни и поменял название альбома. Теперь он назывался «Артур Башкирцев и группа «Москва». Протяни мне через время руку!». Тиражная комиссия легко приняла альбом с новой песней – тема спорта сейчас всячески поощрялась. Вообще, сравнивая свое продвижение к славе с путем советских артистов, я видел, как трудно приходилось пробиваться даже нашим действительно талантливым звездам, например Антонову! Мне, скорее всего, помогала моя удача и несоветская самоуверенность, скорее даже наглость. И конечно, поддержка сильных мира сего.
Ближе к Новому году произошло несколько значительных событий.
Во-первых, наши войска вошли в Афганистан. Советский народ в преддверии праздника практически не обратил внимания на это историческое событие.
Во-вторых, вышел мой второй диск на Западе, составленный в основном с помощью «итальянцев». В альбом вошли самые известные песни Тото Кутуньо, Пупо, Аль Бано, «Рикки и Повери», Риккардо Фольи и Челентано. Правда, эти уважаемые люди об этом не догадывались. Солисты моей группы итальянские тексты учили на слух. И если успех моего первого диска многие музыкальные критики на Западе называли случайным, то вторая пластинка все расставила по своим местам – все поняли, что бренд «группа «Москва» и Артур Башкирцев» – это новое, многогранное и серьезное явление в мире эстрады. Диск сразу же разошелся миллионными тиражами с помощью моих старых немецких друзей, правда, на несколько других условиях. Генерал Шевцов тоже был очень доволен значительным валютным приливом.
В-третьих, вышла моя первая советская пластинка, и сразу же нашелся третий путешественник во времени. Он позвонил мне из Волгограда и произнес приятным женским голосом: «Две тысячи восьмой год, Олимпиада в Сочи. Путин».
У Ирины история была не хуже наших. Ей было 27 лет, она училась в Санкт-Петербурге, после окончания госуниверситета работала в Перми. Ирина с мамой решила отдохнуть на пароходе «Федор Гладков» – маму премировали путевкой на двоих от Перми до Астрахани. Они плыли в двухместной каюте на трехпалубном стареньком пароходе производства 1961 года. Сервис был так себе, молодежи было мало, она уже скучала и жалела о затраченном на путешествие времени, как вдруг получила полноценное «приключение».
Где-то около Волгограда она прикорнула с книжкой в шезлонге на палубе после обеда. Проснувшись, решила вернуться в свою каюту. Она даже не поняла сразу, что попала в другое время: пароход был тот же самый, только новее.
В их каюте находились совершенно незнакомые люди. Они очень удивились: оказывается, они плывут в этой каюте уже 7 дней и ни Ирины, ни ее мамы никогда не видели. Была вызвана начальник маршрута, которая сделала вывод: Ирину раньше на пароходе никто не видел – значит, она тайком пробралась на судно в Саратове и ее надо высадить на ближайшей остановке, то есть в Волгограде.
На пароходе были уже другие пассажиры и гораздо больше молодых парней и девчонок, которые за неделю уже успели перезнакомиться, и все с удивлением смотрели на новенькую симпатичную пассажирку. Но той было не до знакомств – она волновалась за пропавшую маму, которую никто нигде не видел.
В результате через два часа ее выставили на берег в Волгограде в одних тапочках и халате. Ирина в этом городе не была ни разу и поэтому сразу тоже не поняла, что на дворе 1979 год. Она пошла в отделение милиции на речном вокзале и сказала, что отстала от парохода. Молодой лейтенант, увидев красивую девушку, проникся к ней сочувствием, но никак не мог понять, от какого же парохода она отстала. Ошарашенная непонятными событиями, Ирина долго сама не сознавала, что же с ней произошло. Она только повторяла, что отстала от парохода и что там осталась ее мама. Милиционер понял, что у нее временный психологический шок, и, чтобы успокоить Ирину, повел ее в столовую обедать.
Ирина была девушкой неглупой и по дороге в столовую начала понимать, что попала куда-то не туда. Увидев советские плакаты с наглядной агитацией, она неожиданно повернулась к лейтенанту и спросила:
– А какой сейчас год?
– Как какой? – растерянно проговорил лейтенант. – Семьдесят девятый, конечно.
– Ну да, конечно. – Девушка наконец поняла ситуацию и немного успокоилась – по крайней мере, ей стало ясно, что она не сошла с ума и с мамой, наверное, тоже все нормально. Та, скорее всего, плывет на пароходе в своем 2008 году. Она представила, какая суматоха царит на пароходе: шутка ли – пассажирка пропала! И лишь после этого стала думать, что делать. Ей даже в Пермь нет смысла ехать, никто ее там не знает – она ведь еще и не родилась!
Решилось все на удивление легко – ей помог тот самый лейтенант, влюбившийся в нее по уши и охотно выполнявший все ее просьбы. Ирина легко убедила его, что потеряла документы, и он помог ей сделать новые и устроиться на работу. Она жила у него и уже согласилась выйти за него замуж, когда услышала по телевизору песню об Олимпиаде-2014 в Сочи.
Ирина сильно обрадовалась, узнав, что не единственная путешественница во времени, и, позвонив мне, сразу же приехала в Москву. Мы с Сережей встретили ее на вокзале и привезли домой. У нее оказалась потрясающая внешность и твердый характер – не удивительно, что она легко вила из жениха веревки. По междугороднему телефону много не поговоришь, и поэтому мы услышали подробности ее приключений уже в Москве.
Ирина, узнав, что мы тоже не знаем причину «временного пробоя» в 1979 год, расстроилась – у нее была надежда, что мы сможем помочь ей вернуться.
В принципе, ее устраивала уже налаженная жизнь в Волгограде, и хотя мы, честно рассказав ей о наших планах насчет эмиграции, предложили отправиться туда с нами, она отказалась. Будучи почти замужем, Ирина пока боялась менять только-только налаженную спокойную жизнь на неизвестность за границей.
– Ребята, вы решайте свои дела без меня, – сказала она. – Я пока не готова уезжать из России, да и в семейных делах надо разобраться. Я вам честно скажу: боюсь! Боюсь, и все! Ну СССР, ну социализм, но все свои, родные. А там непонятно что. вдруг у вас с бизнесом не получится что-нибудь? Я и так перемен натерпелась, а здесь хоть какая-то определенность! Через месяц-два я разберусь со своими чувствами, а вы определитесь с бизнесом – тогда и решим, хорошо?
– Хорошо, договорились, – ответил я. Мы не стали настаивать, тем более сами были еще не в курсе, как там, на Западе, все получится.
Мы проводили Ирину на самолет, а сами сели за столик в кафе аэропорта – слишком много надо было срочно обсудить. Взяли водки, задумались. Особенно крепко надо было мне подумать: здесь вроде все наладилось, я – звезда, любимец публики, а там – перебежчик, предатель Родины. Известно, как даже там к таким относятся! Вспомнилась история композитора Зацепина, который с трудом уехал на Запад, а потом подрабатывал в Париже в кабаке игрой на аккордеоне. Начинать все с нуля мне было страшно! Но тут в голове у меня зашевелилась пара извилин.
– Слушай, Серега, у меня же в США есть отличные знакомые. – Я вспомнил американского профессора и его жену Ольгу. – Она миллионерша из семьи киномагнатов Майеров и не откажет в помощи первое время. У меня ее визитка есть! Кстати, у меня же в «компе» отличный фильм есть – «Ван Хельсинг». Если его снять хорошей камерой прямо с экрана, качество будет не хуже, чем у современных советских картин! Там такие спецэффекты, мама не горюй! Голливуд отдыхает!
– Для видеокассет качество действительно отличное, но для больших экранов в кинотеатрах не потянет – разрешение маленькое!
– Ну и что? Мы и с кассет получим отличные деньги. Это же по всему миру пойдет! Все, завтра звоним Ольге!
Но позвонить Ольге так просто, естественно, не получилось. Мы же были в СССР! Помогло всемогущее удостоверение – пропуск в ГУМ, в секцию 100. Оказывается, на Центральном телеграфе, если предъявить этот пропуск, можно было заказать международный разговор. Он наверняка прослушивался, но я ничего крамольного говорить и не собирался. В карточке был указан, видимо, домашний телефон. У человека, взявшего трубку, я по-английски попросил позвать к телефону мисс Ольгу. Тот важно сообщил, что мисс Ольга сейчас находится в Москве, проживает в отеле «Россия» в номере 1011. Я радостно поблагодарил его – все складывалось как нельзя лучше.
Я тут же позвонил в «Россию» и попросил номер мисс Майер. Трубку взял Леопольд и сразу меня узнал. Он обрадовался и предложил встретиться в нейтральном месте – на Новом Арбате, у их хороших знакомых-москвичей. Те охотно предоставляли им свою квартиру для встреч, справедливо подозревая, что все номера в «России» регулярно прослушивались. Леопольд не стал по телефону говорить точный адрес, и мы договорились, что он встретит нас возле книжного магазина завтра вечером. Такая таинственность меня сначала насторожила, но потом, вспомнив, сколько иностранцев сидело по нашим тюрьмам совсем ни за что, успокоился.
Перед этим мы попытались узнать у знакомых, связанных с кино, о том, возможно ли в условиях СССР переписать фильм с жесткого диска на видеокассету VHS. Оказалось, невозможно. Качественные импортные кинокамеры на «Мосфильме», конечно, были, и на кинопленку прямо с экрана монитора ноутбука фильм записать было можно. Но не было в СССР пока устройства перезаписи с кинопленки на видеокассету. Поэтому нам пришлось рискнуть и принести к американцам сам ноутбук, правда, замаскированный под видеомагнитофон.
Мы спрятали ноутбук в чемодане под японским видеомагнитофоном JVC. Видео– и аудиопровода нужно было подключить к телевизору и ноутбуку, у которого были внешние кнопки управления видеоплеером. Должно создаться полное впечатление, что воспроизведение идет с видеокассеты видеомагнитофона. Титры в начале и конце фильма мы вырезали с помощью программы Vegas, вместо них вставили поддельные: придумали киностудию «Луч», режиссером для прикола назначили Серегу Бабарыкина, продюсером – меня, а для актеров придумали русские имена и фамилии.
Леопольд встретил меня и Сергея очень дружелюбно, но выглядел немного озадаченно.
– Здравствуйте, здравствуйте, молодые люди! – радостно сказал профессор и посмотрел на меня. – Следим за вашими успехами, Артур! Честно говоря, мы думали, что вы, став известным, про нас уже забыли. Пойдемте, квартира наших друзей здесь рядом, за углом. Ольга с нетерпением ждет встречи!
– Добрый день. – Ольга встретила нас тихим голосом со своим мягким приятным акцентом. – Проходите. Вы, Артур, теперь звезда международного масштаба, на Западе вы и ваша группа – сенсация номер один! Мы вас сразу узнали по телевизору, несмотря на вашу маскировку. Про вас почти никто ничего не знает, но на всех дискотеках и радиостанциях звучит только ваша музыка. В СССР даже не подозревают, насколько вы популярны на Западе! Я хоть завтра готова организовать ваше международное турне. хотя вам, наверное, это сотни раз уже предлагали.
– Проходите, садитесь, – вежливо предложил профессор. – Это ваш друг?
– Да, это мой друг, – кивнул я, – талантливый кинорежиссер и профессор в электронике Сергей Евгеньевич Бабарыкин!
– Очень приятно. Очень талантливый, но пока еще малоизвестный?.. – Ольга улыбнулась. – Я вашу фамилию раньше не слышала. Хотя близко знакома со всеми крупными советскими кинодеятелями.
– К счастью, наш гений уже перерос советское киноискусство, – с апломбом сказал я. – Через два часа вы в этом убедитесь! Мы принесли вам его первую работу!
– Ах вот в чем дело, – с недоверчивой улыбкой произнес Леопольд. – А мы ломаем себе голову, зачем скромные американцы понадобились суперзвезде.
– На самом деле мне действительно приятно вас видеть, – честно признался я, искоса взглянув на Ольгу. – Вы единственные мои знакомые-иностранцы, и я надеюсь, что мы станем друзьями.
– Для начала, как у вас положено, нужно угостить дорогих гостей. – Леопольд подошел к холодильнику и по-хозяйски открыл дверцу. – Мы немного помогаем друзьям со спиртными напитками и еще кое-чем. Вам что? Виски? Водку? Коньяк?
– А текилы, случайно, нет? – подал голос Сергей. – Сто лет не пил текилы.
– Нет, – ответил профессор.
– Тогда, если есть, Jameson или Johnny Walker со льдом, – попросил Сергей.
– А мне Martini Bianco с тоником, – сказал я.
– Ничего себе, советские граждане! Да вы эстетствующие английские лорды! – сказал профессор, доставая из холодильника бутылки, после чего взглянул на меня. – Тоника нет, минеральная вода подойдет?
– Да, спасибо. – Я кивнул и добавил: – Что ж, во Франции на должность сомелье меня точно не возьмут – терпеть не могу сухие вина… Кстати, вспомнил старый французский анекдот. Париж, вечер, небольшой ресторанчик. За столом сидит женщина. К ней подсаживается мужчина. «Мадам торопится?» – спрашивает он. «Мадам не торопится», – отвечает женщина. «Мадам выпьет бокал «Шато»?» – «Мадам выпьет бокал «Шато»». – «Мадам замужем?» – «Мадам замужем». – «А мадам может позвонить мужу и сказать, что ее изнасиловал неизвестный мужчина?» – «Мадам может позвонить мужу и сказать, что ее изнасиловал неизвестный мужчина шестнадцать раз!» – «Шестнадцать раз?!» – «А что, мсье торопится?..»
Мы посмеялись и расселись в кресла за журнальным столиком, который профессор живописно сервировал бутылками, закусками и вазой с фруктами.
– Как видите, Артур, мои предсказания исполнились, – после нескольких глотков и коротких общих фраз сказала Ольга. – Вы очень быстро поднялись, как говорят русские!