Блудный сын Кунц Дин
В голове Карсон, частично из-за недостатка сна и избытка выпитого кофе, царил такой же хаос, что и в кабинете Роджерса.
– Тело Бобби Оллвайна исчезло? – переспросила она.
Джек кивнул.
– Само тело, образцы тканей, видеозапись вскрытия… исчезло все.
– Как насчет заключения о вскрытии и фотографий? – спросил Майкл. – Ты поместил их под именем «Герман Мюнстер», как я и предлагал?
– Да. Похитители их нашли и забрали с собой.
– Они додумались до того, чтобы заглянуть в папку с надписью «Герман Мюнстер»? – изумился Майкл. – С каких это пор могильные воры превратились в телепатов?
– Судя по тому, какой погром они учинили в хранилище документации, они копались во всех ящиках подряд, пока не нашли то, за чем пришли. Мы могли бы оставить заключение под псевдонимом Тинкер Белл[29], и они все равно бы его нашли. И потом, они не могильные воры. Они же не вырыли Оллвайна из земли. Забрали его из ячейки морга.
– Тогда они похитители тел, – поправился Майкл. – Точный термин не меняет того факта, что ты попал, Джек.
– Само собой, – кивнул Джек. – Потеря улик в деле об убийстве. Да, не иначе как отправят на пенсию.
– Город срезал тебе расходы на охрану или что? – Карсон попыталась прояснить ситуацию.
Джек покачал головой.
– С охраной у нас не хуже, чем в тюрьме. Помогал кто-то из своих.
Не сговариваясь, Карсон и Майкл посмотрели на Люка, который тихонько сидел в углу на табуретке.
– Эй, я в жизни не украл десятицентовика, не говоря уже о трупе, – отозвался Люк.
– Только не Люк, – заверил их Джек Роджерс. – Он бы не смог провернуть это дело. Обязательно бы все завалил.
Люк поморщился.
– Спасибо, босс.
– Мы с Люком оставались здесь после вашего ухода, но не на всю ночь. Устали донельзя, так что в конце концов поехали по домам.
– Ты забыл запереть дверь? – спросила Карсон.
Джек зыркнул на нее.
– Черта с два.
– Признаки взлома?
– Никаких. У них, похоже, были ключи.
– Кто-то знал, что ты найдешь в Оллвайне, потому что, возможно, он не уникален. Может, есть еще такие же, как он.
– Только не уходи снова в «Сумеречную зону»[30]. – В голосе Майкла слышались нотки мольбы.
– Один по крайней мере, – гнула свое Карсон. – Друг, с которым он ходил на похороны. Мистер Обыкновенный. Такой-же-как-все.
В дверь постучали, и тут же она открылась. Вошел Фрай, напарник Джонатана Харкера. Определенно удивился, увидев Майкла и Карсон.
– Чего все такие мрачные? – спросил он. – Кто-нибудь умер?
Усталость и кофеин не добавили Карсон терпимости.
– Слушай, если человеку говорят «отвали», что мешает ему это понять?
– Эй, я тут не по вашему делу. Мы расследуем стрельбу в винном магазине.
– Да? Неужели? Именно за этим ты приходил вчера в квартиру Оллвайна… искал того, кто стрелял в винном магазине?
Фрай изобразил неведение.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, О’Коннор. Больно ты сегодня нервная. Может, тебе с кем переспать, стравить напряжение.
Ей очень хотелось случайно пристрелить его.
Майкл словно прочитал ее мысли.
– Пистолет всегда может выстрелить случайно, но потом придется объяснять, а зачем ты вытащила его из кобуры.
Глава 45
Уютно завернувшись в халат, устроившись в большом кресле, Эрика провела ночь и утро в компании книг, даже позавтракала в библиотеке.
Читая с удовольствием, задумываясь над особо понравившимися ей отрывками, она тем не менее прочитывала по сотне страниц в час. Принадлежала, в конце концов, к Альфам Новой расы, то есть обладала превосходными языковыми способностями.
Читала она «Историю двух городов» Чарлза Диккенса, а закончив, сделала то, чего никогда не делала за все прожитые недели. Заплакала.
История эта была о силе любви, благородстве самопожертвования, ужасах революции во имя политической идеологии и о многом другом.
Эрика понимала концепцию любви и находила ее привлекательной, но не знала, способна ли она почувствовать любовь. Представителям Новой расы полагалось ценить интеллект, сторониться эмоций, отвергать суеверия.
Она слышала, как Виктор называл любовь суеверием. Единственный представитель Старой расы, шагнувший в Новую. Он заявлял, что идеальная чистота интеллекта куда выше всяческих сантиментов.
Тем не менее Эрику привлекала концепция любви, ей хотелось ощутить, что есть любовь.
И надежда, что она сможет полюбить, базировалась не на пустом месте, а на ее способности плакать. Встроенное в нее главенство интеллекта над эмоциями не мешало ей отождествлять себя с трагической фигурой адвоката, который в конце диккенсовского романа пошел к гильотине вместо другого человека.
Адвокат пожертвовал собой ради того, чтобы женщина, которую он любил, обрела счастье с мужчиной, которого любила она. Именем этого мужчины назвался адвокат, под этим именем его и казнили.
Даже если бы Эрика сумела полюбить, она не смогла бы пожертвовать собой, потому что программа строго-настрого запрещала представителям Новой расы самоубийство. Вот почему она испытывала благоговейный трепет перед этой способностью обычных человеческих существ.
Относительно революции… Наступит день, когда Виктор отдаст приказ, и Новая раса, живущая в гуще Старой, вырежет человечество с беспрецедентной в истории жестокостью.
Эрику создали не для того, чтобы сражаться на передовых рубежах той войны, а для выполнения одной задачи – быть Виктору идеальной женой. Но она полагала, когда придет час решающей битвы, она сможет стать такой же безжалостной, как и хотелось ее создателю.
Если бы обычные люди знали, кто она, то посчитали бы ее монстром. Члены Старой расы не были ей братьями и сестрами. Но при этом она ими восхищалась и, чего уж там, завидовала некоторым их способностям.
Она подозревала: признание Виктору, что ее интерес к искусству Старой расы перерос в восхищение, будет ошибкой. По его мнению, Старая раса заслуживала исключительно презрения. И ей, Эрике Четвертой, не оставалось ничего другого, как демонстрировать это самое презрение, иначе могла быть активирована Эрика Пятая.
По мере приближения полудня, когда уже не осталось сомнений в том, что прислуга прибралась в большой спальне, она поднялась наверх.
Если бы горничные нашли в спальне что-то необычное, если бы обнаружили даже несколько крысиных катышков, ей бы обязательно сказали об этом. Но то неведомое, что находилось в спальне ночью, теперь ее покинуло.
Эрика тем не менее тщательно все осмотрела, прислушиваясь к посторонним звукам, заглядывая за мебель.
Ночью, охваченная страхом перед неведомым, она отступила. Представителей Новой расы не полностью лишили страха, важнейшего механизма выживания.
С другой стороны, суеверие считалось неопровержимым доказательством слабости интеллекта. Виктор не терпел суеверий. Тех, кто выказывал слабость интеллекта, вызывали на ковер, уничтожали, заменяли.
Самое невинное суеверие, скажем, вера в то, что в пятницу, которая выпадает на тринадцатое, обязательно случится что-то дурное, перекидывало мостик к осмыслению более серьезных проблем сверхъестественного. Главная же цель революции Виктора состояла в том, чтобы завершить работу прогрессивных мыслителей и создать цивилизацию абсолютных материалистов.
Вот Эрика и обыскивала спальню и прилегающие к ней помещения, чтобы изгнать квазисуеверный страх, охвативший ее прошлой ночью, да так до конца и не исчезнувший. Когда она убедилась, что ничего и никого лишнего в спальне нет, к ней вернулась уверенность в себе.
Она встала под душ и долго наслаждалась струями горячей воды.
Представителям Новой расы, даже Альфам, настойчиво рекомендовали развивать в себе умение получать наслаждение от простых физических удовольствий, что могло послужить прививкой против эмоций. Сами эмоции могли быть как формой наслаждения, так и контрреволюционной силой.
Секс числился среди одобренных удовольствий, чисто животный секс, отделенный от привязанности, от любви. Секс между представителями Новой расы также отделили и от воспроизведения себе подобных; их всех создавали стерильными.
И мужчины, и женщины появлялись на свет по прямому указанию Виктора. Семья считалась контрреволюционным институтом. Семья поощряла эмоции.
Виктор никому не доверял и создавал жизнь по чисто интеллектуальным, исключительно рациональным причинам. Жизнь из лаборатории со временем должна была заменить жизнь из чресл.
Приняв душ, Эрика открыла дверцу кабинки, взяла полотенце с ближайшей вешалки, ступила на коврик и обнаружила, что ей нанесли визит. Плеск воды и облака пара маскировали движения незваного гостя.
На коврике лежал скальпель. Из нержавеющей стали. Блестящий.
Наверняка один из скальпелей Виктора. Он хранил у себя несколько комплектов хирургических инструментов, приобретенных за время его двухсотлетнего крестового похода.
Виктор, однако, не мог положить скальпель на коврик у душевой кабинки. Не мог и никто из слуг. Здесь побывал кто-то еще. Незнакомец.
Ее окутывал горячий пар. И тем не менее она дрожала.
Глава 46
На выходе из морга Майкл попытался завладеть ключами от автомобиля, но за руль, как обычно, села Карсон.
– Ты ездишь слишком медленно, – заявила она ему.
– А ты ведешь машину слишком сонно.
– Я в порядке. На все адекватно реагирую.
– Да, конечно, но ты не полностью проснулась.
– Даже без сознания я не стала бы ездить так медленно, как ездишь ты.
– Знаешь, вот этого мне бы проверять не хотелось.
– Тебя послушать, так твой отец – инженер по технике безопасности или что-то в этом роде.
– Ты знаешь, что он – инженер по технике безопасности, – напомнил Майкл.
– А чем занимаются инженеры по технике безопасности?
– Следят за тем, чтобы другим безопасно работалось.
– Жизнь по определению небезопасна.
– Вот почему нам и нужны инженеры по технике безопасности.
– Тебя послушать, так безопасные игрушки были навязчивой идеей твоей матери, когда ты был маленьким.
– Тебе прекрасно известно, что она – аналитик безопасности производственных товаров.
– Господи, какое же занудное у тебя, должно быть, было детство. Неудивительно, что ты захотел стать копом, чтобы стреляли в тебя, а ты стрелял в ответ.
Майкл вздохнул.
– Все это не имеет ни малейшего отношения к тому, можешь ты садиться за руль или нет.
– Я не просто могу сесть за руль. Я – подарок Божий луизианским автострадам.
– Мне ужасно не нравится, когда ты ведешь себя, как сейчас.
– Я такая, какая есть.
– Ты просто упрямица.
– Да вы посмотрите, кто это говорит… Мужчина, который никогда не смирится с тем, что женщина может вести машину лучше, чем он.
– Половая принадлежность тут ни при чем, и ты это знаешь.
– Я – женщина. Ты – мужчина. Типично половая проблема.
– Проблема чокнутости, – возразил Майкл. – Ты вот чокнутая, я – нет, поэтому я должен вести машину. Карсон, право слово, тебе нужно поспать.
– Я смогу выспаться, когда умру.
В этот день они собирались встретиться с несколькими подругами Элизабет Лавенцы, которую нашли плавающей в лагуне с отрезанными кистями. После второй из этих бесед, в книжном магазине, где Лавенца работала продавщицей, Карсон пришлось признать, что недостаток сна отражается на ее способности задавать вопросы и воспринимать ответы.
– Ладно, мне действительно нужно поспать, – признала она, когда они вернулись к седану. – Но что будешь делать ты?
– Поеду домой, посмотрю «Крепкий орешек».
– Ты же смотрел его раз пятьдесят.
– С каждым просмотром он становится лучше. Как «Гамлет». Давай ключи.
Она покачала головой.
– Я отвезу тебя домой.
– Ты привезешь меня в опору моста.
– Если только ты этого захочешь. – Она села за руль.
Ему пришлось довольствоваться пассажирским сиденьем.
– Знаешь, кто ты?
– Подарок Божий луизианским автострадам.
– Кроме этого, ты завернута на контроле.
– Так ленивцы называют тех, кто много работает и любит, чтобы все было правильно.
– Так я теперь и ленивец? – спросил он.
– Я этого не говорила. Просто указала, по-дружески, что ты пользуешься их лексиконом.
– Только не гони.
Карсон придавила педаль газа.
– Сколько раз мать говорила тебе не бегать с ножницами в руке?
– Семьсот тысяч, никак не меньше. Но это не означает, что ты можешь вести машину в полусонном состоянии.
– Боже, ну и упрямец же ты.
– Ты неисправима.
– Где ты взял это слово? Диалоги в «Крепком орешке» будут попроще.
Когда Карсон остановила седан у тротуара перед его домом, он не сразу вышел из машины.
– Как ты поедешь домой одна?
– Я – старая гужевая лошадь. Найду дорогу с закрытыми глазами.
– Если бы ты тащила на себе машину, я бы не волновался, но ты собираешься ехать на ней с большой скоростью.
– У меня еще и пистолет, но об этом ты не тревожишься.
– Хорошо, хорошо. Поезжай. Но если впереди окажется водитель, который ездит медленно, прошу тебя, не надо в него стрелять.
Отъезжая, она видела в зеркало заднего обзора, что он стоит на тротуаре, с тревогой глядя ей вслед.
Вопрос о том, влюбилась ли она в Майкла Мэддисона, не стоял. Оставалось лишь разобраться, насколько глубоко и насколько безнадежно.
Не то чтобы любовь не отличалась от трясины, из которой человек хотел бы выбраться. Она не считала влюбленного утопающим или подсевшим на иглу наркоманом. К любви она относилась исключительно положительно. Просто считала, что еще не готова к ней.
Ей следовало думать о карьере. Об Арни. У нее оставались вопросы, связанные со смертью родителей. В данный момент в ее жизни не было места для страсти.
Может быть, место для страсти найдется, когда ей исполнится тридцать пять. Или сорок. Или девяносто четыре. Но не сейчас.
А кроме того, если бы она и Майкл улеглись в одну постель, им обоим согласно действующим в полицейском управлении правилам пришлось бы искать новых напарников.
В отделе расследования убийств Карсон нравились далеко не все. Так что ей в напарники могли определить какого-нибудь козла. А сейчас у нее не было ни времени, ни терпения притираться к новому напарнику.
Не то чтобы она всегда следовала должностным инструкциям. Не относилась к тем, для кого написанное на бумаге – высший закон.
Но правило, запрещающее копам трахаться с копами, а потом работать вместе, Карсон полностью одобряла. Его авторы определенно руководствовались здравым смыслом.
Карсон не всегда соотносила свои действия со здравым смыслом. Иногда, если ты человек и доверяешь интуиции, приходилось решаться на безрассудные поступки.
Иначе тебе следовало уйти из полиции и подыскать себе работу инженера по технике безопасности.
Если же говорить о том, кто человек, а кто нет, то следовало помнить о наводящем ужас незнакомце в квартире Оллвайна, который прямо заявил, что он – нечеловек, веря, что лишен человеческого статуса, появившись на свет не обычным путем – папа брюхатит маму, – а благодаря удару молнии, оживившему тело, собранное из частей других тел, принадлежащих преступникам.
Или монстр (так он назвал себя сам, не нужно обвинять ее в недостатке политкорректности) ей почудился, а в этом случае она рехнулась, или был настоящим, то тогда, возможно, рехнулся весь мир.
Да по ходу этого утомительного и невероятного расследования она просто не может расстегнуть ширинку Майкла и сказать: «Я знаю, ты давно об этом мечтаешь». Романтика – штука деликатная. Ее нужно выращивать с нежной заботой, чтобы превратить во что-то прекрасное. На текущий момент у нее не было времени для оргазма, не говоря уже о романтике.
Если у нее и Майкла могло получиться что-то стоящее, она не хотела рушить будущее стремительным прыжком в постель, особенно сейчас, когда работа грозила раздавить ее, как асфальтовый каток.
Нет, такие мысли прямо указывали на то, что она глубоко и безнадежно влюблена. И волна любви накрыла ее с головой.
Ей удалось добраться до дома, не убив ни себя, ни кого-либо еще. Если б она действительно была такой бодрой, какой хотела казаться, наверное, не стала бы гордиться этим достижением.
Пока шла от автомобиля к дому, солнечный свет едва не ослепил ее. Даже в спальне солнечные лучи иголками кололи ее налившиеся кровью глаза.
Она опустила жалюзи. Задернула шторы. Подумала, а не выкрасить ли стены в черный цвет, но решила, что это уже будет перебор.
Не раздеваясь, упала на кровать и заснула еще до того, как подушка закончила продавливаться под головой.
Глава 47
В четвертый раз Рой Прибо открыл второй морозильник, чтобы посмотреть, по-прежнему ли там лежит труп Кэндейс. Труп лежал, и Рой решил вычеркнуть вероятность того, что тело ему причудилось.
Прошлым вечером автомобиль он не брал. Потому что жил недалеко от Французского квартала. И весь вечер они только ходили.
При этом он не мог принести Кэндейс с дамбы на чердак. Хотя парнем он был сильным и с каждым днем становился сильнее, она весила очень уж много.
Опять же не мог он пронести безглазый труп через сердце Нового Орлеана, не вызвав комментариев и подозрений. Даже в Новом Орлеане такое бы не сошло с рук.
Тележки у него тоже не было. Да и везти труп в тележке не так уж практично.
Он налил себе еще один стакан яблочного сока, чтобы запить очередной пирожок.
Для удивительного появления трупа Кэндейс в его доме он мог найти только одно более-менее приемлемое объяснение: кто-то еще принес труп с дамбы и засунул в пищевой морозильник. Как кто-то поставил три пластиковых контейнера с вырезанными человеческими внутренними органами в другой морозильник, «шкафчик любви».
Сие означало: этот кто-то знал, что Рой убил Кэндейс.
Следовательно, этот кто-то наблюдал за тем, как он убивал ее.
– Кошмар, – прошептал он.
Рой не подозревал, что за ним следили. Если кто-то не выпускал его из виду, когда он обхаживал Кэндейс, значит, этот «кто-то» был виртуозом сыска, эфемерным, как призрак.
И не просто кто-то. Вполне конкретный человек. Учитывая человеческие органы в трех липких контейнерах с уродливыми зелеными крышками, следил за ним и проник в его дом не кто иной, как имитатор-убийца.
Работа Роя вдохновила имитатора. Притащив в дом Роя три контейнера и труп, имитатор как бы говорил: «Привет? Можем мы подружиться? Почему бы нам не объединить наши коллекции?»
И хотя Рою было приятно такое внимание, само собой, один творческий человек с благодарностью принимает похвалы другого творческого человека, подобное развитие событий ему не нравилось. Совершенно не нравилось.
Во-первых, эта одержимость внутренними органами. Рой находил такие мясницкие замашки отвратительными. Нет, имитатор был ему не чета.
Кроме того, Рой не нуждался ни в похвалах, ни в восхищении кого бы то ни было. Его интересовал только он сам… до того момента, как в его жизнь войдет совершенная женщина его мечты.
Он задался вопросом, а когда же приходил имитатор? Кэндейс подарила свои глаза для его коллекции лишь прошлым вечером, а по прошествии двенадцати с небольшим часов он нашел ее труп в своем морозильнике. И у незваного гостя имелись лишь две возможности для того, чтобы принести тело на чердак.
У Роя, довольного своей жизнью, безмерно довольного собой, не было повода мучиться от бессонницы. Каждую ночь он крепко спал.
Имитатор, однако, не мог незаметно принести такую тушу, как Кэндейс, на чердак и положить в морозильник. Кухня плавно переходила в столовую, столовая – в гостиную, последнюю отделяла от спальни тонкая раздвижная стенка. Ничто не мешало звукам путешествовать между кухней и спальней, так что Рой обязательно бы проснулся.
Он прошел в ванную, расположенную в дальнем от кухни конце чердака. Закрыл дверь. Включил воду в душе. Включил вентилятор.
Да. Возможно. Более чем. Имитатор мог принести Кэндейс на чердак, когда Рой наслаждался предрассветным душем.
Времени в душе он проводил много. Сначала в ход шло мыло, вызывающее отшелушивание омертвевших клеток кожи, потом увлажняющее мыло, два превосходных шампуня, сливочный кондиционер…
Точный выбор времени визита показывал, что гость знаком с домашним распорядком Роя. И у него, похоже, был ключ.
Рой не снимал чердак у хозяина дома. Весь дом принадлежал ему. И ключи от чердака были только у него.
Стоя в ванной, в шуме льющейся воды и вращающихся лопастей вентилятора, он вдруг подумал, что имитатор и сейчас в его квартире, готовит новый сюрприз.
Рой выключил душ, потом вентилятор. Выскочил из ванной и обыскал чердак. Никого.
И хотя в квартире Рой был один, он наконец-то встревожился.
Глава 48
Она мчалась на черной лошади по пустынной равнине под низкими, черными облаками.
Мощные вспышки молний разрывали небеса. И всякий раз, когда яркий меч молнии вонзался в землю, из нее поднимался гигант, с лицом наполовину прекрасным, наполовину деформированным, татуированным.
Каждый гигант пытался ее схватить, сдернуть с лошади. Каждый пытался схватить и лошадь – за гриву, за сверкающие копыта, за ноги.
Насмерть перепуганная лошадь ржала, лягалась, металась из стороны в сторону. Пыталась освободиться от всадницы.
Седла не было, так что ей не оставалось ничего другого, как сжимать ногами бока лошади да крепко держаться за гриву. И пока она продолжала скакать. Но из земли поднимались все новые гиганты, лошадь никак не могла убежать от них. Молния, раскат грома – и очередной голем поднимается перед ней, гигантская рука охватывает ее запястье…
Карсон проснулась в полной темноте, не вырванная из сна кошмаром, а разбуженная посторонним звуком.
Сквозь мягкое гудение кондиционера прорвался скрип половицы. Тут же застонала другая. Кто-то осторожно ходил по ее спальне.
Проснулась она на спине, в поту, полностью одетая, в том самом положении, в каком упала на кровать. Почувствовала, как кто-то наклонился над ней.
Поначалу она не могла вспомнить, где оставила пистолет. Потом поняла, что на ней уличная одежда, туфли, даже плечевая кобура. Впервые в жизни она заснула вооруженная. Она сунула руку под пиджак, вытащила пистолет.
Хотя Арни никогда раньше не заходил в ее спальню в темноте, хотя его поведение всегда было предсказуемым, это мог быть он.
Когда она медленно села и потянулась рукой к столику у кровати, чтобы включить лампу, пружины мягко запели.
Скрипнули половицы, возможно, незваный гость отреагировал на шум, вызванный ее телодвижениями, скрипнули вновь.
Ее пальцы нащупали лампу, выключатель. Зажегся свет.
В первой вспышке она никого не увидела. Но уловила какое-то движение краем глаза.
Повернула голову, подняла пистолет, никого не увидела. У одного окна штора прогибалась внутрь. Она подумала, что от воздуха, который гнал кондиционер. Потом штора опала и застыла. Словно кто-то, уходя, случайно ее задел.
Карсон соскочила с кровати, пересекла комнату. Отодвинув штору, увидела, что окно закрыто и заперто на шпингалет.
Может быть, она не проснулась так резко, как ей показалось. Может, сон еще облеплял ее, и она путала его и реальность. Может быть, почему нет.
Карсон приняла душ, переоделась, почувствовала себя посвежевшей, но чуть дезориентированной. Она проспала вторую половину дня, вот внутренние часы и сбились с привычного режима.
На кухне положила себе в тарелку салат с тушеной курицей. С тарелкой и вилкой, закусывая на ходу, зашла в комнату Арни.
Замок, достойный короля Артура, теперь мог похвастаться более высокими башнями.
Впервые за несколько последних недель Арни не строил замок. Вместо этого сидел, глядя на цент, который балансировал на ногте большого пальца правой руки, поддерживаемый указательным пальцем.
– Чем занят, дорогой? – спросила она, не ожидая ответа.
Арни и не ответил, подбросил цент в воздух. Медная монетка сверкала на свету, переворачиваясь.
Демонстрируя несвойственную прежде быстроту реакции, мальчик поймал монетку в воздухе, крепко зажал в правом кулаке.
Читать бесплатно другие книги:
