Блудный сын Кунц Дин

Глава 59

Двадцатипятилетняя Дженна Паркер обожала потусоваться. Похоже, ее каждый вечер куда-то да приглашали.

Вот и в этот день, собираясь на какое-то позднее мероприятие, она начала готовиться к нему заранее, определенно что-то выкурила или чем-то закинулась, потому что вышла из квартиры уже покачиваясь и напевая себе под нос.

С наркотиками или без, Дженна всегда была счастлива, шагала, залитая солнечным светом, даже в дождливый день.

Но в этот вечер, не обещавший ни капли дождя, она, когда пыталась запереть дверь, казалось, плавала в четверти дюйма от пола. При этом никак не могла понять, какими должны быть отношения ключа и замочной скважины, и захихикала, трижды кряду не сумев вставить ключ в положенное ему место.

Возможно, что на этот раз она перебрала с «травкой» или «колесами».

Но четвертая попытка завершилась успешно, ключ вошел в скважину, повернулся, и Дженна заперла-таки дверь на надежный врезной замок.

– Шерил Крау[33], – подал голос Джонатан Харкер, стоявший в дверях своей квартиры по другую сторону холла.

Она повернулась, только сейчас увидела его и одарила ослепительной улыбкой.

– Джонни!

– Когда ты поешь, голос у тебя – словно у Шерил Крау.

– Правда?

– С чего мне лгать?

– Зависит от того, чего ты хочешь, – игриво ответила она.

– Да перестань, Джен, разве я к тебе подкатывался?

– Нет. Но подкатишься.

– Когда?

– Позже. Раньше. Может, сейчас.

Она пару раз приходила к нему на обед: он готовил спагетти. Он бывал у нее. Правда, обед приобретался в китайском ресторане, потому что она не могла приготовить даже спагетти. Но их отношения не выходили за рамки чисто соседских.

Он не хотел заниматься сексом с Дженни Паркер. Он хотел лишь узнать от нее секрет счастья.

– Я же говорил тебе… ты очень уж напоминаешь мне мою сестру.

– Сестру. Да, точно.

– И потом, я достаточно стар и мог бы быть твоим отцом.

– Когда это возраст имел значение для мужчины?

– Не все мы свиньи.

– Ой, извини, Джонни. Слушай, я не хотела тебе грубить. Просто сейчас я лечу так высоко, что не всегда опускаюсь туда, откуда выходят слова.

– Я заметил. Зачем тебе наркотики? Ты счастлива и без них. Ты всегда счастлива.

Она улыбнулась, подошла к нему, нежно погладила по щеке.

– Ты прав. Я люблю жизнь. Я всегда счастлива. Но это же не преступление, изредка быть еще более счастливой.

– Знаешь, если бы я служил не в полиции, а в агентстве по борьбе с распространением наркотиков, может, я счел бы это преступлением.

– Но ты бы никогда не арестовал меня, Джонни. Наверное, не арестовал бы, даже если бы я кого-нибудь била.

– Пожалуй, что нет, – согласился он и прыснул ей в рот и нос хлороформом.

Ее удивленный вскрик подействовал так же, как резкий удар под колени, – бросил на пол. Она начала отплевываться, чихнула и отключилась.

Пластиковую бутылочку с хлороформом он взял в квартире Роя Прибо. Одну из трех, которые там нашел.

Потом он намеревался оставить бутылочку рядом с телом… Останки Дженны нашли бы лишь через несколько месяцев, и эксперты не смогли бы установить, что она умерла позже Прибо. А бутылочка стала бы одним из вещественных доказательств, по которым Дженну идентифицировали бы как последнюю жертву этого маньяка.

Джонатан поднял девушку без малейших усилий, занес в свою квартиру, ногой пнул дверь, закрывая ее.

Одна из четырех квартир на четвертом этаже пустовала. Пол Миллер, из квартиры 4С, уехал на какую-то конференцию в Даллас. Так что в тот момент на этаже находились только Джонатан и Дженна. Никто не смог бы стать свидетелем нападения и похищения.

Дженну не хватились бы день-другой. За это время он успел бы досконально исследовать ее внутренности, найти то, что имелось у нее и отсутствовало у него, а потом избавиться от останков.

Все эти меры предосторожности он предпринимал не потому, что боялся сесть в тюрьму. Нет, боялся он другого: как бы Отец не выяснил, что ренегат – это он.

В спальне Джонатан заранее отодвинул кровать в угол. Поставил на нее другую мебель, чтобы освободить место для стола, на котором он намеревался произвести вскрытие.

Пол он застелил пластиковой пленкой. На столе стояли две лампы, достаточно яркие для того, чтобы выявить источник счастья, будет ли он прятаться среди внутренностей или окажется в мозгу.

Положив Дженну на стол, он заметил, что из одной ноздри у нее течет кровь. При падении она ударилась носом об пол. Кровь текла несильно. Травма носа убить ее не могла.

Джонатан пощупал пульс. Ровный, устойчивый.

У него отлегло от сердца. Он опасался, что она вдохнула слишком много хлороформа, а это могло привести к химическому удушению или анафилактическому шоку.

Харкер хотел, чтобы во время процедуры она оставалась живой. А на каких-то этапах пребывала в сознании и реагировала на его действия.

Глава 60

В подвале «Рук милосердия», прячась между рядами шкафов с документацией, Рэндол Шестой слышит шум, который доносится из-за стен его мира: сначала он различает глухой звук захлопнувшейся двери в другой комнате.

Согласно тому, что подслушал Рэндол, вроде бы отгородившийся от окружающего мира стеной аутизма, только Отец входит и выходит через внешнюю дверь той комнаты. И теперь, после позднего обеда, как это часто бывало. Отец, должно быть, возвращается в «Руки милосердия», чтобы проработать всю ночь.

Съежившись в дальнем конце прохода между двумя рядами шкафов, Рэндол приподнимает голову и прислушивается. Через какое-то время слышит электронные тональные сигналы: кнопки с соответствующими цифрами нажимаются на панели электронного замка с другой стороны наружной двери, через которую можно выйти из хранилища.

Десять разных тонов, которые представляют цифры, от нуля до девяти, универсальны для всех наборных панелей, установлены ли они на телефонном аппарате, электронном замке или где-то еще. Они неизменны, какая бы фирма ни производила оборудование, в котором используются эти панели.

Рэндол почерпнул эту информацию на образовательном сайте, который поддерживался одной из крупнейших национальных коммуникационных компаний. Загрузив эти тоновые сигналы в свой компьютер, готовясь к своей одиссее, он прослушал их сотни раз и теперь безошибочно определяет, какой цифре соответствует тот или иной сигнал.

Дверь хранилища глушит звуки. И если бы не обостренный слух, свойственный представителям Новой расы, Рэндол не смог бы идентифицировать код: 368284.

Мягкое гудение подсказывает, что блокировка снята, и электрический привод открывает замок.

С того места, где прячется Рэндол, дверь не видна, но по скрипу петель он определяет, что Отец открывает ее. Шаги по винилу указывают на то, что Отец уже в хранилище.

Невидимый из главного прохода, Рэндол задается вопросом: а до какой степени могут быть обострены органы чувств Отца? И на всякий случай задерживает дыхание. Опасаясь, что даже самый тихий выдох может быть услышан.

Но Отец без задержки пересекает хранилище.

Наружная дверь за ним захлопывается, мягкое гудение электропривода обрывается, слышится громкий щелчок: дверь вновь заперта, замок заблокирован.

Внутренняя дверь хранилища открывается, и Отец уже в коридоре подвала, там, где груды разбитого бетона и искореженного железа напоминают ему о неприятных событиях, которые произошли в прошлом.

Терпение – один из козырей Рэндола. Он не шевелится несколько минут. За это время Отец наверняка успевает подняться на другой этаж и уже не сможет услышать его.

Переступая с одного винилового квадрата на другой, Рэндол добирается до наружной двери. Здесь, со стороны хранилища, установлена точно такая же панель управления. Он набирает код: 368284.

Электрический замок открывается. Рэндол берется за ручку двери, но ему недостает мужества открыть ее.

За дверью нет «Милосердия». Там лежит новый мир, где каждый шаг связан с выбором.

Он тянет так долго, что электронный замок вновь защелкивается.

Рэндол опять набирает код. Мягкое гудение свидетельствует о том, что путь свободен.

Он приказывает себе открыть дверь. Не может.

Замок опять защелкивается.

Дрожа всем телом, Рэндол стоит перед дверью. Его ужасает перспектива переступить порог. Его ужасает перспектива остаться в «Милосердии».

Перед мысленным взором возникает фотоснимок из газеты: Арни О’Коннор, такой же аутист, как и он, улыбается. Арни определенно счастливее, чем был или даже будет Рэндол, если останется здесь.

Горькое чувство несправедливости захлестывает Рэндола. Интенсивность его столь велика, что он опасается, как бы это чувство не разорвало его изнутри, если он не попытается добраться до Арни и вызнать у того секрет счастья.

Маленький сопляк. Отвратительный червяк, эгоист, прикарманивший секрет счастья. Какое право имеет он быть счастливым, когда ребенок Отца, превосходящий его во всех смыслах, глубоко несчастен?

В третий раз Рэндол набирает код. Мягкое гудение электрического привода.

Рэндол толкает дверь. Она открывается.

Рэндол Шестой переступает через порог, уходит из «Милосердия», делает первый шаг в неведомое.

Глава 61

Через дверь до Карсон доносится музыка какого-то фильма-триллера. Она нажала на кнопку звонка, потом во второй раз, еще до того, как за дверью окончательно смолкла первая трель.

Майкл открыл дверь в джинсах, футболке и носках. Спутанные волосы. Опухшее лицо. Едва разлепившиеся веки. Он наверняка крепко заснул, сидя в большом, обитом зеленой кожей кресле.

Выглядел Майкл восхитительно.

Карсон хотелось, чтобы он был более уродливым. Неопрятным. Отталкивающим. Чего ей сейчас только и не хватало, так это физического влечения к напарнику.

Вместо этого он выглядел таким же милым, как плюшевый медвежонок. От одного его вида по ее телу растеклось приятное тепло, причиной которого, помимо привязанности к напарнику, было и плотское желание.

Дерьмо.

– Еще только начало одиннадцатого, а ты уже дрыхнешь перед телевизором. – Она протиснулась мимо него в квартиру. – А что это за оранжевые крошки у тебя на футболке? «Чиз дудлс»?

– Именно. – Он последовал за ней в гостиную. – Чипсы «Чиз дудлс». Ты – настоящий детектив.

– Могу я предположить, что ты трезв?

– Нет. Я выпил две бутылки рутбира[34] с пониженным содержанием сахара.

Он зевнул, потянулся, потер глаза. Его хотелось съесть.

Карсон изо всех сил пыталась прогнать от себя эти мысли. Она указала на массивное зеленое кресло.

– Самое отвратительное кресло из всех, какие мне доводилось видеть. Выглядит как гриб, растущий в сортире в аду.

– Да, но это мой адский гриб, и я его люблю.

Она указала на телевизор.

– «Вторжение похитителей тел»?

– Первый ремейк[35].

– Ты его смотрел… сколько раз? Десять?

– Наверное, двенадцать.

– Сколько же можно смотреть одно и то же?

Майкл широко улыбнулся ей. И она знала, почему. Ее грубоватость не могла его обмануть. Он чувствовал, какое производит на нее впечатление.

Отвернувшись, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец, Карсон взяла пульт дистанционного управления, выключила телевизор.

– Расследование завершается. Нам нужно ехать.

– Завершается – как?

– Парень спрыгнул с крыши, разбился о брусчатку мостовой, оставив полный морозильник частей женских тел. Они говорят, что он – Хирург. Может, так и есть, только он убил не всех.

Сидя на краю кресла, надевая туфли, Майкл спросил: «Так он кто, сам убийца или имитатор?»

– Да. Первый или второй. Мы слишком рано вычеркнули эту версию.

– Я только возьму чистую рубашку и пиджак.

– Может, снимешь и футболку с крошками «Чиз дудл», раз уже есть такая возможность?

– Конечно. Просто не хотел тебя смущать, – и, выходя из комнаты, снял футболку.

Он точно знал, что делал: давал ей возможность полюбоваться его телом. Крепкие плечи, накачанные бицепсы.

Глава 62

Эрика бродила по особняку, часто останавливаясь перед экспонатами коллекции европейского и азиатского антиквариата, которую Виктор собирал не одно десятилетие.

Как и происходило каждый вечер, девять членов прислуги: дворецкий, домоправительницы, повар, уборщики, садовники – удалились в свои комнаты, которые располагались над гаражом на десять автомобилей в глубине участка.

Они жили там как в общежитии, все вместе, мужчины и женщины. С минимумом удобств.

После десяти вечера слуги Виктору требовались редко, даже если он проводил вечер дома, но он хотел, чтобы прислуга, пусть все они принадлежали к Новой расе, постоянно находилась в особняке или в непосредственной близости от него. Чтобы он мог вызвать их в любое время дня и ночи. Чтобы не было у них других забот, кроме обеспечения для него максимального комфорта.

Эрику огорчали условия, в которых находились слуги. Они словно висели на стенных крючках, как инструменты, и хозяин брал их, когда возникала такая необходимость.

Ей приходила в голову мысль, что она сама находится в точно таком же положении. Но обладает большей свободой действий и может дни и ночи заниматься тем, что ее заинтересовало.

По мере того, как крепли ее отношения с Виктором, она надеялась, что сможет оказывать на него влияние. И прежде всего ей хотелось убедить его улучшить условия жизни прислуги.

Мысли о том, что другие нуждаются в ее поддержке, приводили к тому, что приступы отчаяния накатывали на нее все реже и реже. Заниматься тем, что тебя интересует, – это хорошо, но иметь какую-то цель, пусть и маленькую, куда приятнее.

В большой гостиной она остановилась, чтобы полюбоваться двумя инкрустированными комодами из черного дерева периода Людовика Пятнадцатого.

Старая раса создала произведения захватывающей дух красоты, так отличающиеся от всего того, что выходило из-под рук Новой расы. Эрику это ставило в тупик. Вроде бы никак не согласовывалось с уверенностью Виктора в том, что Новая раса превосходит Старую.

Виктор сам был большим ценителем искусства Старой расы. Вот и за два этих комода он заплатил более двух миллионов долларов.

Он говорил, что некоторые из представителей Старой расы достигали невероятных высот в искусстве, потому что их вдохновляла душевная боль. Глубокое чувство потери. Поиск смысла жизни.

Красота, однако, шла в ущерб эффективности. Создание прекрасного произведения искусства, говорил Виктор, не лучший способ расходования энергии, потому что не способствовало покорению природы и мобилизации человечества на достижение этой цели.

Раса, лишенная боли, раса, которой ее создатель указал предназначение и поставил перед ней цель, не нуждалась в красоте, потому что ей предстояло решить множество великих задач. Работая в одной команде, как пчелы в улье, все члены Новой расы направляли бы свои силы на обуздание природы, на решение проблем, с которыми не смогло справиться человечество, а потом, покорив Землю, Новая раса двинулась бы дальше, на другие планеты, к звездам.

Перед ними пали бы все барьеры.

Они сокрушили бы всех соперников.

Новые мужчины и Новые женщины не нуждались в красоте, потому что у них была сила. Те, кто чувствовал себя беспомощным, создавали искусство; красота становилась заменителем силы, которой они не могли обладать. Новой расе такой заменитель не требовался.

И, однако, Виктор коллекционировал произведения искусства и антиквариат Старой расы. Эрика задавалась вопросом: почему? Спрашивала себя, а знает ли сам Виктор ответ на этот вопрос?

Она прочитала достаточно книг, чтобы не сомневаться в том, что писатели Старой расы назвали бы его жестоким человеком. Но коллекция произведений искусства, собранная Виктором, давала Эрике надежду, что в нем, глубоко внутри, оставалась сердцевина жалости и нежности, которая при должном подходе еще могла проявить себя.

Не покидая большую гостиную, Эрика подошла к полотну Яна ван Гейсума[36], датированному 1732 годом. И за это застывшее мгновение жизни Виктор заплатил миллионы.

На картине белые и пурпурные ягоды винограда могли брызнуть соком от самого легкого прикосновения. Спелые персики и сливы, казалось, светящиеся изнутри, раскатились по столу, ласкаемые солнечным светом.

Художник реалистично выразил красоту созревших плодов, но одновременно и очень тонко дал почувствовать, как эфемерна, сиюминутна красота даров природы.

Зачарованная гением Гейсума, Эрика, однако, подсознательно слышала какое-то поскребывание. Звук этот становился все громче и наконец отвлек ее от картины.

Повернувшись, чтобы оглядеть гостиную, она сразу увидела источник звука. Как пятиногий краб, лишенный глаз, по старинному персидскому ковру кралась отрубленная кисть.

Глава 63

Детектив Дуайт Фрай жил в бунгало, так заросшем плющом, что под зеленью скрылись крыши и самого дома, и крыльца. На каждом окне стояли ящики с цветами, всю северную стену занимала решетка с виноградными лозами.

Лужайку перед бунгало не выкашивали многие недели, половицы крыльца ходили под ногами. Бунгало в последний раз красили лет десять назад.

Если Фрай арендовал дом, владелец ему попался очень прижимистый. Если дом принадлежал Фраю, он слишком пренебрежительно относился к своей собственности.

Входная дверь была распахнута.

Сквозь сетчатую дверь Карсон видела грязно-желтый свет, просачивающийся из кухни. Кнопки звонка не нашла, поэтому постучала, потом постучала громче, крикнула: «Детектив Фрай? Эй, Дуайт, это О’Коннор и Мэддисон!» Появился Фрай, подсвеченный сзади, из кухни. По коридору шел, сильно покачиваясь, как моряк во время шторма.

Добравшись до сетчатой двери, включил свет на крыльце, моргнул.

– Что вам, говнюкам, нужно?

– А где же хваленое южное гостеприимство? – спросил Майкл.

– Я родился в Иллинойсе, – ответил Фрай. – И не следовало мне уезжать оттуда.

На нем были мешковатые брюки с подтяжками. Майка с пятнами пота открывала заросшие волосами дряблые груди, и Карсон знала, что они обязательно приснятся ей в кошмарах.

– Хирурга нашли, – сообщила она Фраю, – но нам нужно кое-что выяснить.

– Я же сказал вам в библиотеке… меня Хирург больше не интересует.

Волосы и лицо Фрая блестели, словно он опускал голову в бочку с оливковым маслом.

Принюхавшись к его дыханию, Карсон отступила на шаг.

– Мне нужно знать, когда ты и Харкер побывали в квартире Бобби Оллвайна.

Фрай покачал головой.

– Чем старше я становлюсь, тем меньше мне нравится вся эта кровища. Нынче никто никого не душит. Все только рубят и режут. Вот оно, чертово влияние Голливуда.

– Квартира Оллвайна, – напомнила ему Карсон. – Когда вы там побывали?

– Ты слушаешь меня или нет?! – рявкнул Фрай. – Я там никогда не был. Может, вы кончаете от вырванных сердец и кровоточащих внутренностей, а я в среднем возрасте стал брезглив. Это ваше дело, вот и занимайтесь им.

– Никогда не был? – переспросил Майкл. – Но тогда откуда Харкер знает о черных стенах, о лезвиях для бритв?

Фрай скривил лицо, словно хотел плюнуть, но потом спросил:

– Каких лезвий? Что это вы, девочки, несете?

– Ты чуешь правду? – спросила Карсон Майкла.

– От него ею так и разит, – ответил напарник.

– Разит? – повторил Фрай. – Это что, шутка?

– Должен сознаться, да.

– Я еще не настолько пьян, чтобы не пообщаться с вами, – пробурчал Фрай. – Сейчас открою сетчатую дверь и спущу вас с крыльца.

– Я буду тебе очень признателен, если ты не станешь с этим спешить, – ответил Майкл.

– Издеваешься, что ли?

– Похоже на то.

Карсон отвернулась от двери, направилась к ступеням.

– Пошли, нет времени.

– Но мы так мило беседуем с Болотным жителем, – запротестовал Майкл.

– Опять шутка, а? – пожелал узнать Фрай.

– Именно так. – И Майкл последовал за Карсон.

Перебрав в памяти свои встречи с Харкером за последние пару дней, Карсон пулей бросилась к автомобилю.

Глава 64

Привязав запястья и лодыжки Дженны к самодельному столу для вскрытий, Джонатан Харкер воспользовался ножницами, чтобы избавить ее от одежды.

Влажным ватным шариком мягко стер кровь с лица около левой ноздри. Кровотечение уже прекратилось.