Блудный сын Кунц Дин

Глава 81

Уставшая донельзя, Карсон провалилась в сон без кошмаров, лишь один раз оказалась на борту черного корабля, который плывет под черным небом по черной воде.

Рассвет ее не разбудил. Проснулась она в половине третьего дня, приняла душ, позавтракала в комнате Арни, наблюдая, как мальчик строит замок.

У подножия моста, который переброшен через ров, перед воротами башни, обороняющей подъемный мост, у входа в наружный и во внутренний дворики, наконец, у ворот самого замка, Арни положил по одной из блестящих монеток, которые дал ему Дукалион.

Она предположила, что центы эти, по мнению Арни, талисманы, которым передана сила изуродованного гиганта. И сила эта может остановить любого врага, пытающегося войти в замок.

Вероятно, Арни верил Дукалиону.

Верила ему и Карсон.

В контексте событий двух последних дней заявление Дукалиона о том, что он – чудовище Франкенштейна, нисколько не противоречило действительности. А кроме того, он обладал качеством, которое еще не встречалось ей в других людях и, нужно отметить, не очень-то поддавалось словесному описанию. Его спокойствие глубиной не уступало океану, его взгляд был настолько прямым, что иногда ей приходилось отводить глаза. Не потому, что ее тревожило иной раз вспыхивающее в глазах Дукалиона пульсирующее сияние. Нет, она боялась, что он слишком уж глубоко заглянет в ее душу, пробив все барьеры.

Если Дукалион был тем самым созданием Виктора Франкенштейна, которое упоминалось в книге, то за два прошедших столетия, пока человек-доктор превращался в монстра, монстр, наоборот, становился человеком, причем человеком незаурядным и необычайно проницательным.

Ей требовался день отдыха. Месяц. Расследованием теперь занимались и другие, разыскивая Харкера. Ей не было необходимости горбатиться семь дней в неделю.

Тем не менее в половине четвертого согласно предварительной договоренности Карсон стояла на тротуаре перед своим домом.

В тридцать три минуты четвертого у тротуара остановился седан. Прошлой ночью Карсон проявила слабость: когда они отъезжали от дома Харкера, за рулем сидел Майкл.

И теперь, когда Карсон заняла пассажирское сиденье, Майкл доложил: «По пути сюда я ни разу не превысил разрешенную скорость».

– Поэтому и опоздал на три минуты.

– На целых три минуты? Да, наверное, теперь у нас нет ни единого шанса найти Харкера.

– Единственное, что мы не можем купить, – это время.

– И дронтов. Этих птичек мы тоже не можем купить. Потому что они вымерли. И динозавров.

– Я позвонила Дукалиону в «Люкс». Он ждет нас в четыре часа.

– Мне просто не терпится встретиться с ним… когда еще представится возможностью обсудить ход расследования с чудовищем Франкенштейна.

Она вздохнула.

– Я думала, концентрация внимания, необходимая водителю, свяжет тебе язык.

– Как раз наоборот. Вождение стимулирует работу мозга и, соответственно, языка. Это круто, вести машину.

– Не привыкай к этому.

Когда они прибыли к кинотеатру «Люкс», уже в пятом часу, небо над городом почернело.

Майкл припарковался в запретной зоне, где бордюрный камень выкрасили в красный цвет, повесил на зеркало заднего обзора карточку с надписью «ПОЛИЦИЯ».

– Живет в кинотеатре, значит? Небось дружит с призраком оперы?

– Увидишь сам. – И Карсон вышла на тротуар.

Захлопнув дверцу, он посмотрел на напарницу поверх крыши.

– В полнолунье его ладони становятся волосатыми?

– Нет. Он их бреет, так же, как ты.

Глава 82

После долгой ночи и еще более долгого дня в «Руках милосердия» Виктор заехал на поздний ленч или на ранний обед в каджуновский[47] ресторан во Французском квартале. Остановил свой выбор на рыбопродуктах. Такой экзотики, как в китайском ресторане, там не подавали, но готовили хорошо.

Потом, впервые почти за тридцать часов, он вернулся домой.

Значительно улучшив свои физиологические системы, он мог практически не спать, а потому больше времени проводить в лаборатории, но иногда задавался вопросом, а не слишком ли много он работает. Возможно, если бы он не сводил досуг к минимуму, голова бы работала лучше, и ему бы удавалось добиваться большего.

Дискуссии на эту тему за прошедшие десятилетия, даже столетия, он вел сам с собой многократно. И всякий раз делал выбор в пользу работы.

Нравилось ему это или нет, но он поставил перед собой великую цель. Совершенно бескорыстно, не ища для себя выгод, создавал мир, в котором правило бы здравомыслие, мир, освобожденный от жадности и населенный людьми, объединенными одной и единственной целью.

В итоге, зайдя в особняк в Садовом районе, он вновь поставил работу выше отдыха. Прямиком направился в секретную лабораторию за кладовой.

Карлофф умер. Системы жизнеобеспечения не работали.

Потрясенный, он обошел рабочий стол, установленный в центре лаборатории, не понимая, как такое могло произойти, пока не увидел лежащую на полу кисть руки. Над ней находились переключатели. Более того, пальцы сжимали штепсель, который кисть выдернула из розетки.

Хотя такой исход разочаровал Виктора, тот факт, что Карлофф сумел покончить с собой, произвел на него сильное впечатление.

Во-первых, заложенная в существо программа запрещала самоуничтожение. И обойти этот запрет какими-либо логическими ухищрениями не представлялось возможным.

А во-вторых, и вот это Виктор полагал куда более важным, рука не могла функционировать без своей собственной системы жизнеобеспечения. В тот самый момент, когда она отрывалась от магистралей подачи питательных веществ и дренажных линий, прекращалось действие тока низкого напряжения, который стимулировал нервы и мускулатуру. Кисть должна была застыть, обмякнуть, умереть… начать разлагаться.

Виктор мог найти только одно объяснение происшедшему. Вероятно, Карлофф излучал достаточно мощную телекинетическую энергию, чтобы кисть действовала, как живая.

Контролируя руку на расстоянии, Карлофф показал, что может не только сгибать пальцы, но и имитировать арпеджио на воображаемой арфе четырьмя пальцами. Легкие, простенькие упражнения.

Чтобы заставить кисть оборвать все трубки и провода, подсоединенные к ней, заставить упасть на пол, потом подняться на три фута по поверхности машин, щелкнуть переключателями, выдернуть штепсели из розеток… для этого требовались более мощная телекинетическая энергия и более точный контроль, чем продемонстрированные Карлоффом ранее.

Блестящее научное достижение.

Хотя Карлофф ушел, заменить его новым Карлоффом не составляло труда. Заминка получалась небольшая.

Довольный собой, Виктор сел за стол, включил компьютер, открыл папку с материалами эксперимента. Кликнул иконку-кинокамеру, чтобы просмотреть видеозапись, которая велась в лаборатории круглосуточно.

Уходя все дальше в прошлое, удивился, когда на экране внезапно появилась Эрика.

Глава 83

Как и прошлым вечером, когда Карсон приезжала в «Люкс» в первый раз, она нашла, что одна из дверей не заперта. Правда, в фойе их никто не ждал.

Зато они увидели открытую двойную дверь между фойе и зрительным залом.

Оглядев буфетную стойку, мимо которой они проходили, Майкл не преминул съязвить: «Когда здесь покупаешь попкорн, нужно ли предупреждать: «Без тараканов»?»

Зал оказался огромным, с балконом и мезонином. Годы, грязь, отколовшаяся лепнина, конечно, сделали свое дело, но полностью победить великолепие «арт-деко» не сумели.

Толстяк в белых слаксах, белой рубашке и белой панаме стоял перед темно-красным бархатным занавесом, который скрывал гигантский экран. Выглядел он точь-в-точь как Сидни Гринстрит в «Касабланке».

Этот Сидни смотрел на потолок, и поначалу Карсон не поняла, что именно его так заинтересовало.

Дукалион стоял в центральном проходе, на полпути между сценой и дальней стеной, запрокинув голову. Тоже изучал потолок.

Непонятность ситуации разъяснилась, когда тишину в зале разорвало хлопанье крыльев. Какая-то птица перелетела в вышине с одного лепного карниза на другой.

Когда Карсон и Майкл подходили к Дукалиону, она услышала, как он сказал: «Лети ко мне, малыш. Не бойся».

Птица сорвалась с карниза, закружила под потолком, начала спускаться, спускаться… и опустилась на выставленную вперед руку Дукалиона. Когда она сложила крылья, стало ясно, что это голубь.

Радостно засмеявшись, толстяк спустился со сцены и направился к Дукалиону.

– Будь я проклят. Думаю, ты приручил бы льва, если б он случайно забежал к нам.

Нежно поглаживая птицу, Дукалион повернулся к Карсон и Майклу.

– Я думала, только святой Френсис и доктор Дулитл разговаривали с животными, – сказала она.

– Всего лишь маленький фокус.

– У вас, я вижу, много фокусов, больших и маленьких.

У толстяка оказался на диво мелодичный голос.

– Бедняжка залетел сюда пару дней назад, жил только на попкорне, который находил под креслами. Не мог вылететь через двери, когда я их открывал.

Птица буквально скрылась в огромном кулаке Дукалиона, но не выказывала ни малейшего страха, словно впала в транс.

Двумя пухлыми ручками толстяк взял голубя у Дукалиона и направился к фойе.

– Выпущу его на свободу.

– Это мой напарник. Детектив Мэддисон, – представила Карсон Майкла. – Майкл Мэддисон.

Они кивнули друг другу, и Майкл, прикидываясь, будто габариты и внешность Дукалиона не произвели на него впечатления, сказал: «Буду с вами откровенен. Я готов первым признать, что мы столкнулись непонятно с чем, но я еще не готов поверить в эту трансильванскую историю».

– Трансильвания – это кино, – поправил его Дукалион. – В реальной жизни все произошло в Австрии.

– Нам нужна ваша помощь, – сказала ему Карсон. – Как выяснилось, убийц было двое.

– Да. Я смотрел новости.

– Понятно. Но только один был из тех, о ком вы меня предупреждали.

– И он – детектив.

– Точно. А сейчас в бегах. Но мы нашли его… игровую комнату. Если он – один из людей Виктора, вы сможете лучше нас разобраться с тем, что мы там увидели.

Майкл покачал головой.

– Карсон, он не психиатр. Психологические портреты – не по его части.

Будничным тоном, словно показывая, что в его словах нет ничего особенного, Дукалион возразил: «Я понимаю убийц. Сам такой».

При этих словах из глаз гиганта вырвалось пульсирующее сияние, отчего Майкл на какое-то время потерял дар речи.

– В мои ранние дни я был зверем. Нецивилизованным. Распираемым яростью. Я убил двух мужчин… и женщину. Эта женщина была женой моего создателя. В день их свадьбы.

Майкл, похоже, уже начал понимать, почему Карсон поверила Дукалиону.

– Я знаю эту историю, – сказал он.

– Но я это пережил. – Дукалион повернулся к Карсон. – Я предпочитаю не выходить из дому при свете дня.

– Мы вас отвезем. У нас автомобиль без опознавательных знаков полиции. Никто ничего не заподозритит.

– Я знаю этот дом. Его показывали в выпусках новостей. Я бы предпочел встретиться с вами там.

– Когда? – спросила она.

– Поезжайте, – ответил он. – Я буду там, когда вы доберетесь туда.

– Она так гоняет, что вам первым не успеть, – предупредил Майкл.

– Я буду там.

Толстяк плечом открыл дверь запасного выхода. Небо стало таким черным, что вторая половина дня больше напоминала сумерки. Он выпустил голубя, и птица полетела к предгрозовому небу.

Глава 84

Виктор нашел Эрику в библиотеке. Она уютно устроилась в кресле, подобрав под себя ноги, читала роман.

Теперь-то он понимал, что должен был запретить ей тратить так много времени на поэзию и беллетристику. Эмили Дикинсон, к примеру.

Авторы таких произведений воображают, что они обращаются не к разуму, а к сердцу, даже душе. По своей природе беллетристика и поэзия стимулируют эмоциональный отклик.

Ему следовало настоять, чтобы Эрика большую часть времени, выделяемого на чтение, посвящала науке. Математике. Экономике. Психологии. Истории. Впрочем, некоторые исторические книги тоже таили в себе опасность. Но, так или иначе, читая такие книги, она не стала бы жертвой разлагающей сентиментальности.

Но он упустил это из виду и опоздал с корректировкой.

Зараженная жалостью, она более не могла принести ему никакой пользы. Вообразила себе, что у нее есть совесть и способность заботиться о других.

Довольная тем, что раскрыла в себе эти чувства, она предала своего господина. И предавала бы снова и снова.

Более того, опьяненная почерпнутым из книг состраданием, она могла посметь по той или иной причине пожалеть его самого. Он бы не потерпел ее идиотского сочувствия.

Мудрые люди давным-давно предупреждали, что книги разлагают. Сейчас он видел перед собой неопровержимое тому доказательство.

Услышав его шаги, она оторвалась от романа, чертова отравляющего романа, и улыбнулась.

Он ударил ее так сильно, что сломал ей нос. Хлынула кровь, вид которой сразу же возбудил его.

Она выдержала три удара. А могла выдержать их сколько угодно, если бы он пожелать осыпать ее градом ударов.

Но одних лишь ударов Виктору было мало. Он вырвал книгу из ее рук, отшвырнул прочь, схватил за густые, цвета бронзы, волосы, стащил с кресла, бросил на пол.

Лишенная возможности отключить боль, она страдала. И он знал, как довести эти страдания до максимума. Пинал и пинал ее.

Хотя он и изменил к лучшему собственное тело, по физическим кондициям он не мог соперничать с Новой расой. Скоро устал и застыл, обливаясь потом, жадно хватая ртом воздух.

Все травмы, которые он ей нанес, конечно же, зажили бы, не оставив ни единого шрама. Собственно, раны на коже уже затягивались, сломанные кости начинали срастаться.

Если бы он хотел оставить Эрику в живых, через день-другой она стала бы как новенькая. Улыбалась бы ему, как прежде. Служила бы, как прежде.

Но такого желания у него не было.

Виктор поставил стул с высокой спинкой перед столом для чтения.

– Поднимайся. Сядь сюда.

Отделал он ее жестоко, но каким-то образом ей удалось подняться на колени, а потом взобраться на стул. Несколько мгновений она сидела, наклонив голову. Потом подняла ее, распрямила спину.

Он создал удивительных людей. Крепких. Быстро восстанавливающихся, по-своему гордых.

Оставив ее на стуле, он прошел к бару, налил себе стопку коньяка.

Ему хотелось успокоиться перед тем, как прикончить ее. Нервное возбуждение не позволило бы ему в полной мере насладиться процессом.

Стоя у окна, спиной к ней, Виктор маленькими глотками пил коньяк и наблюдал, как небо становится все чернее и чернее. Чувствовалось, что к концу дня хлынет ливень, может, и раньше.

Говорили, что Бог создал мир за шесть дней, а на седьмой отдыхал. Ложь, конечно.

Во-первых, не было никакого Бога. Только необузданная природа.

Во-вторых, Виктор знал по собственному опыту, что создание нового мира – процесс длительный, иногда очень скучный, отнимающий массу времени.

В конце концов, успокоившийся и готовый реализовать задуманное, он вернулся к Эрике. Она сидела на стуле, как он ее и оставил.

Он снял пиджак спортивного покроя, бросил на кресло.

– Со временем этот город станет идеальным. Наступит день, когда идеальным станет весь мир. Обычные люди… они не принимают совершенство. Наступит день, когда они будут… заменены. Все до единого.

Она молчала, сидела с поднятой головой, не глядя на него, упершись взглядом в полки с книгами.

Он развязал галстук.

– Мир будет очищен от недостойного его человечества, Эрика. Я, конечно, хотел, чтобы и ты увидела этот день.

Создавая жену для себя, он модифицировал по мелочам стандартную физиологию Новой расы.

Прежде всего задушить любого из них было невероятно трудно. Даже если объект не сопротивлялся, на это ушло бы много времени и усилий. Более того, все эти затраты могли не привести к желаемому результату.

Вот почему у всех Эрик шея была (трахея, вены, артерии) точно такая же, как у людей Старой расы. Он мог убить ее и другими способами, но хотел сделать казнь максимально интимной. Удушение подходило для этого как нельзя лучше.

Встав позади стула, он наклонился, что поцеловать ее в шею.

– Для меня это очень трудное решение, Эрика.

Ответа не услышал, выпрямился, взялся за галстук обеими руками. Шелковый. Элегантный. Прочный.

– Я – создатель и разрушитель, но предпочитаю создавать.

Галстук петлей обхватил ее шею.

– Моя величайшая слабость – сострадание, и я должен избавиться от него, если хочу построить лучший мир, основанный на рационализме и здравомыслии.

Виктор выдерживал театральную паузу, прежде чем растянуть концы галстука, и удивился, услышав ее голос: «За это я тебя прощаю».

Беспримерная отвага, прозвучавшая в ее голосе, настолько поразила Виктора, что на мгновение у него даже перехватило дыхание.

А когда он смог заговорить, слова хлынули потоком.

– Прощаешь меня? Я – не тот, кто нуждается в прощении, а ты – не та, кто вправе его даровать. Разве человек, который ест стейк, должен просить прощения у бычка, из которого вырезали кусок мяса для этого стейка? Глупая сучка. Хуже, чем сучка, потому что ни одно отродье не вышло бы из твоего чрева, даже если бы ты прожила тысячу лет.

Ровным голосом, спокойно, даже с нежностью, она добавила: «Но я никогда не прощу тебя за то, что ты создал меня».

Ее отвага переросла в наглость, в бесстыдство, столь шокирующее, что от предвкушения удовольствия, которое он рассчитывал получить, не осталось и следа.

Для Виктора создание и разрушение являлись проявлениями власти, ни одному из которых он не отдавал предпочтения. Власть, и только власть он полагал для себя побудительным мотивом: покорять природу и подчинять ее своей воле, контролировать других людей, вершить судьбы Старой и Новой рас, перебарывать собственные слабости.

Он ее задушил, перекрыв поток крови, поступающей в мозг, разорвав трахею, задушил ее, задушил, но с такой злостью, в такой слепой ярости, что к тому моменту, когда Эрика умерла, из человека, облеченного властью, превратился в хрипящего зверя, неспособного контролировать себя, лишившегося и рационализма, и здравомыслия.

Умирая, Эрика не только отвергла его, но и победила, унизила, чего не случалось с ним более чем двести лет.

Задыхаясь от гнева, он сбрасывал книги на пол, десятки книг, сотни, рвал, топтал ногами. Рвал и топтал. Сбрасывал новые и рвал.

Потом пошел в спальню. Принял душ. Не мог найти себе места, переполненный энергией, даже не думал о том, чтобы как-нибудь расслабиться. Оделся, намереваясь выйти из дома, хотя еще не знал, куда пойдет и с какой целью.

В другом баре, уже в спальне, вновь налил себе коньяка.

По внутреннему телефону поговорил с Уильямом, дворецким, который дежурил в комнате для обслуживающего персонала.

– Вильям, в библиотеке труп.

– Да, сэр.

– Свяжись с моими людьми в департаменте вывоза городских отходов. Я хочу, чтобы это никому не нужное мясо похоронили на свалке, и немедленно.

Стоя у окна, он вглядывался в почерневшее небо. Оно низко припало к земле, накрыв город ранними сумерками.

Глава 85

На этот раз, войдя в дом Харкера, Карсон и Майкл поднялись на четвертый этаж на лифте. Вновь нюхать лестничную вонь ни у одного из них желания не возникло.

Полиция, технические эксперты, зеваки давно уже отбыли. Дом казался брошенным.

Выйдя из кабины лифта на четвертом этаже, они увидели Дукалиона, который дожидался их в холле, рядом с дверью квартиры Харкера.

– Я не видел «бэтмобиля», припаркованного у подъезда, – шепнул Майкл Карсон.

– Тебе не хочется этого признавать, но ты принял его за реальность, – ответила она.

К ее изумлению, спорить он не стал: «Почти».

Вероятно, Дукалион услышал шепот Майкла.

– Я воспользовался «бэткоптером»[48]. Он на крыше.

– Послушайте, эта шпилька ничего не значит. – Майкл определенно извинялся. – Такой уж у меня характер. Если есть возможность сострить, я не могу ее упустить.

– Потому что вы видите в жизни слишком много такого, что тревожит вас: жестокости, ненависти, – пояснил Дукалион. – Вот и закрываетесь броней юмора.

Второй раз за последний час Майкл не нашелся с ответом.

Карсон и представить себе не могла, что доживет до такого дня. «Может быть, – подумала она, – это один из семи знаков Апокалипсиса».

Она сорвала с двери полоску с полицейской печатью, с помощью «Локэйда» открыла замок, первой вошла в квартиру.

– Минимальный минимализм. – Дукалион оглядел гостиную. – Никаких книг.

– Какие-то книги он держал на чердаке.

– Никаких сувениров, – продолжил Дукалион, – никаких красивых вещичек, никаких фотографий, никаких произведений искусства. Он так и не научился жить. Это келья монаха… у которого нет веры.

Майкл попытался восстановить свое реноме.

– Карсон, в этом он просто маг и волшебник.

Дукалион посмотрел в сторону кухни, но не пошел туда.

– Он иногда сидит там за столом, пьет. Но виски не помогает ему избавиться от внутренней пустоты, лишь иногда приносит забвение.

Ранее, по время обыска, они нашли на кухне ящик бурбона.

Дукалион повернулся к спальне.

– Там, думаю, вы почти наверняка найдете порнографию. Одну видеокассету.

– Именно так, – подтвердила она. – Мы ее нашли.

Когда во время обыска они обнаружили эту кассету, Майкл дал ей несколько названий: «Трансвеститсильвания», «Тварь с двумя штучками», но теперь промолчал, лишенный дара речи проницательностью Дукалиона.

– Он не находил удовольствия в образах совокупления, – заметил Дукалион. – Образы эти только усиливали ощущение, что он – чужак. Приводили к еще большей изоляции.

Глава 86

Опасаясь ясного дня со всем его ослепительным многообразием, Рэндол Шестой еще до рассвета успел укрыться в большущем мусорном контейнере, который стоял в проулке.

К счастью, контейнер примерно наполовину заполнен бумагой: газетами, картоном, рекламными листовками, буклетами, постерами. В нем нет ресторанных отходов или испорченных продуктов с рынка или из супермаркета. Нет ни вони, ни слизи.

Первую половину дня, пока небо не затянули грозовые облака, солнце опаляет Рэндола своими лучами. Это первое солнце в его жизни, яркое и горячее, поначалу он его боится, потом страх уходит.

Он сидит спиной к углу, привалившись к бумажному мусору, его мир уменьшился до приемлемых размеров, и заполняет один кроссворд за другим в книге, которую захватил с собой, уходя из своей комнаты в «Руках милосердия».

Часто по проулку проезжают автомобили. Мимо контейнера проходят и люди. Поначалу он прерывает работу над кроссвордами, опасаясь возможной встречи с незнакомцами, но со временем понимает, что они, скорее всего, не потревожат его.

Если подъедет мусоровоз, чтобы забрать содержимое контейнера, он не очень-то знает, как поступит в этом случае. О таком варианте развития событий он подумал уже после того, как спрятался в контейнере. Он лишь надеется, что контейнер разгружают не каждый день.

Он пропустил завтрак и ленч, так что ему, само собой, хочется есть. Но, учитывая его достижения на этот час, голод можно и перетерпеть.

В «Милосердии» наверняка заметят, что он не просит принести ему еду, не берет поставленный у двери поднос, но тревогу поднимут не сразу. Иногда, слишком уж глубоко уйдя в себя, он часами не брал поднос с едой. Случалось, съедал завтрак и ленч за час до обеда, а потом не прикасался к подносу с обедом до полуночи.

Прежде чем покинуть свою комнату в «Милосердии», он закрыл дверь ванной. Они могут подумать, что он там.

Время от времени люди бросают пакеты с мусором и отдельные предметы в контейнер. Верхняя кромка находится чуть выше их голов, так что им непросто заглянуть в контейнер и увидеть его.