Блудный сын Кунц Дин

Глава 87

Благодаря идеально отлаженному обмену веществ опьянеть членам Новой расы очень непросто.

Для этого выпить им нужно очень много, а если уж они и напиваются, то трезвеют гораздо быстрее, чем Старая раса.

Весь день отец Дюшен и Харкер открывали бутылку за бутылкой церковного вина. Использование церковных запасов не по назначению тревожило священника. Во-первых, его могли спросить, куда подевалось вино, во-вторых, освященное, оно становилось кровью Христа.

Будучи бездушным существом, сотворенным человеком, выполняя религиозные обязанности, отец Дюшен долгие месяцы и годы все сильнее и сильнее мучился: его буквально разрывало надвое: он не хотел оставаться каким был и не мог стать каким хотел.

Помимо моральной проблемы, возникающей в связи с использованием церковного вина не по назначению, их не устраивала и крепость напитка. Поэтому во второй половине дня, ближе к вечеру, они начали добавлять в вино водку отца Дюшена.

Сидя в креслах в кабинете дома священника, Дюшен и Харкер пытались в десятый, а то и в двадцатый раз вытащить шипы, впившиеся в их психику.

– Отец скоро меня найдет, – предсказывал Харкер. – Он меня остановит.

– И меня, – сухо добавил священник.

– Но я не чувствую вины за содеянное.

– Ты не должен был убивать.

– Даже если есть Бог, его заповеди к нам неприменимы, – напомнил Харкер. – Мы – не его дети.

– Наш создатель также запретил нам убивать… без его прямого указания.

– Но наш создатель – не Бог. Он скорее… хозяин плантации. Убийство – не грех… всего лишь неповиновение.

– Это все равно преступление. – Отца Дюшена тревожили попытки самооправдания Харкера, хотя аналогия с хозяином плантации ему определенно понравилась.

Сидя на краешке кресла, наклонившись вперед, держа обеими руками стакан вина с водкой, Харкер спросил: «Ты веришь в зло?»

– Люди творят ужасное, – ответил священник. – Я говорю про настоящих людей, Старую расу. Для детей Божьих они творят ужасное, ужасное.

– Но зло? – настаивал Харкер. – Чистое, целенаправленное зло. Оно реально присутствует в этом мире?

Священник отпил вина с водкой.

– Церковь разрешает экзорцизм. Я, правда, ни разу не проводил этого обряда.

– Он – зло? – Серьезность, с какой произносился этот вопрос, обусловливалась как страхом, так и количеством выпитого.

– Виктор? – Отец Дюшен понимал, что идет по тонкому льду. – Он – сложный человек, полюбить его непросто. И шутки у него несмешные.

Харкер поднялся с кресла, подошел к окну, посмотрел на темное, низкое небо, благодаря которому город еще до наступления вечера окутали сумерки.

– Если он – зло… тогда кто мы? В последнее время я… совершенно запутался. Но я не ощущаю себя злым. Как, скажем, Гитлер или Лекс Лутор[50]. Просто… неполным.

Дюшен сдвинулся на край кресла.

– Ты думаешь… если жить правильно, нам удастся со временем создать в себе души, которые не мог дать нам Виктор?

Вернувшись от окна, Харкер добавил в стакан водки.

– Вырастить душу? Как… камни в почках? Никогда об этом не думал.

– Ты видел «Пиноккио»?

– Терпеть не могу их фильмы.

– Это деревянная кукла, которая хочет стать настоящим мальчиком, – пояснил отец Дюшен.

Харкер кивнул, одним глотком ополовинил стакан.

– Как Винни Пух хочет стать настоящим медвежонком.

– Нет. Пух живет в иллюзии. Он уже считает себя настоящим медвежонком. Ест мед. Боится пчел.

– Пиноккио становится настоящим мальчиком?

– Приложив немало усилий и пройдя множество испытаний, да.

– Это вдохновляет, – решил Харкер.

– Да. Действительно вдохновляет.

Харкер, задумавшись, пожевал нижнюю губу.

– Ты умеешь хранить секреты?

– Да. Я – священник.

– Это страшноватый секрет.

– Вся жизнь страшноватая.

– Чистая правда.

– Если уж на то пошло, это была тема моей последней проповеди.

Харкер поставил стакан на стол, поднялся, встал перед Дюшеном.

– Но я скорее взволнован, чем испуган. Это началось два дня назад, и процесс набирает силу.

Поднялся и Патрик, ожидая продолжения.

– Подобно Пиноккио, я изменяюсь.

– Изменяешься… как?

– Виктор лишил нас способности продолжения рода. Но я… я собираюсь кого-то родить.

Когда Харкер задирал широкую футболку, на его лице отражалась скорее гордость, чем страх.

Из-под кожи и слоев поверхностного жира на животе Харкера проступало лицо. Оно напоминало посмертную маску, но двигалось: слепые глаза перекатывались под веками, рот открывался в молчаливом крике.

Отпрянув в ужасе, отец Дюшен перекрестился, прежде чем понял, что делает.

В дверь позвонили.

– Родить? – возбужденно переспросил он. – Почему ты думаешь, что это будут роды, а не биологический хаос?

Лицо Харкера заблестело от пробившего его пота. Он опустил футболку, явно раздосадованный такой реакцией.

– Я не боюсь. С чего мне бояться? – Но в том, что он боится, сомнений не было. – Я убивал. Теперь вот создаю. И благодаря этому все более становлюсь человеком.

В дверь позвонили вновь.

– Нарушение клеточной структуры, метастазы, – гнул свое отец Дюшен. – Какая-то фатальная ошибка Виктора.

– Ты завидуешь. Вот ты какой… завидуешь. Завидуешь в своей девственности.

– Ты должен пойти к нему. Получить его помощь. Он найдет выход.

– Он найдет, в этом можно не сомневаться, – кивнул Харкер. – На свалке мне уже приготовлено место.

В дверь позвонили в третий раз, более настойчиво.

– Подожди здесь, – сказал отец Дюшен. – Я сейчас вернусь. Мы что-нибудь придумаем… Подожди.

Он закрыл дверь, выходя из кабинета, пересек гостиную, направляясь к прихожей.

Открыв входную дверь, оказался лицом к лицу с Виктором.

– Добрый вечер, Патрик.

– Сэр. Да. Добрый вечер, – ответил отец Дюшен, изо всех сил стараясь не выдать охватившую его тревогу.

– Просто «добрый вечер»?

– Извините. Что? – Когда Виктор нахмурился, Дюшен все понял. – О, да. Конечно. Заходите, сэр. Пожалуйста, заходите.

Глава 88

Тени мотыльков проносились по лицам Христа, Будды, Амен-Ра.

На чердаке над квартирой Харкера Карсон, Майкл и Дукалион стояли у коллажа изображений богов, занимающего всю стену, перед которым Харкер, должно быть, проводил десятки часов.

– Этот коллаж передает такую тоску, – сказала Карсон. – Он источает сердечную боль, которая мучила Харкера.

– Не стоит так уж ему сочувствовать, – посоветовал Дукалион. – Харкер соглашался на любую философию, лишь бы она заполнила пустоту внутри.

Он сорвал изображение Христа в Гефсиманских садах, изображение Будды, и под ними открылись другие лица, поначалу загадочные.

– Бог был у него лишь самой последней навязчивой идеей, – объяснил Дукалион.

По мере того, как сдирались изображения богов, из-под них проступал новый коллаж, нацистских образов и символов: свастика, Гитлер, шеренги марширующих солдат.

– Под лицами традиционных богов – другой бог, который его подвел, – объяснял Дукалион. – Бог насильственного изменения общества и расовой чистоты. Таких так много.

Возможно, наконец-то полностью убежденный в том, что Дукалион – тот самый, за кого себя выдает, Майкл спросил: «Как вы узнали, что будет второй слой?»

– Не только второй, – ответил Дукалион. – И третий.

Когда Гитлера со всеми атрибутами его рейха сорвали со стены, им открылись дьявол, демоны, сатанинские символы.

– Отчаяние существа без души со временем ведет к полной безысходности, а безысходность рождает навязчивую идею. Если такое произошло с Харкером, мы видим только начало.

Срывая рогатую морду дьявола с торчащими клыками, Карсон спросила: «Вы хотите сказать… будут и другие слои?»

– Стена на ощупь мягкая, – заметил Майкл.

Дукалион кивнул.

– Ее обклеивали раз двадцать, а то и больше. Вы, возможно, снова найдете богов и богинь. Когда новые надежды рушатся, старые возвращаются в бесконечном цикле отчаяния.

Но вместо богов в четвертом слое Карсон открыла Зигмунда Фрейда. И изображения других, не менее серьезных мужчин.

– Фрейд, Юнг, Скиннер[51], Уотсон[52], – Дукалион идентифицировал каждое открываемое лицо. – Роршах[53]. Психиатры, психологи. Самые бесполезные боги из всех.

Глава 89

Отец Дюшен отступил от порога, и Виктор вошел в прихожую дома священника.

Владыка Новой расы с любопытством огляделся.

– Уютно. Красиво. Обет бедности не лишает некоторых удобств. – Он прикоснулся к воротнику отца Дюшена. – Ты серьезно относишься к своим обетам, Патрик?

– Разумеется, нет, сэр. Как можно? Я же не учился в семинарии. И никогда не принимал обетов. Вы привели меня в эту жизнь с уже готовым прошлым.

– И тебе не следует забывать об этом. – В голосе Виктора слышалась легкая угроза.

А потом Виктор, словно имел на то полное право, проследовал в дом. Священник поплелся за ним. Уже в гостиной спросил: «Чему я обязан вашим визитом, сэр?»

Виктор оглядел комнату.

– Власти еще не нашли детектива Харкера. Нам всем грозит опасность, пока он не окажется в моих руках.

– Вы хотите, чтобы я мобилизовал наших людей на поиски?

– Ты действительно думаешь, от этого будет прок, Патрик? У меня такой уверенности нет.

Когда Виктор направился к закрытой двери в кабинет, отец Дюшен спросил:

– Могу я предложить вам кофе, сэр? Бренди?

– Именно этот запах я улавливаю в твоем дыхании, Патрик? Бренди?

– Нет. Нет, сэр. Это… это водка.

– Сейчас я хочу только одного, Патрик. Прогуляться по твоему красивому дому.

И Виктор открыл дверь в кабинет. Переступил порог.

Затаив дыхание отец Дюшен последовал за своим создателем в кабинет. Как выяснилось, Харкер сбежал.

Виктор покружил по комнате.

– Я дал тебе прекрасное теологическое образование. Гораздо лучше того, которое ты мог бы получить в университете или семинарии.

Он остановился, чтобы взглянуть на бутылку вина и бутылку водки, которые бок о бок стояли на кофейном столике. Вместе с одним стаканом.

В тревоге отец Дюшен заметил влажное пятно, оставшееся на том месте, где стоял стакан Харкера.

– Учитывая твое прекрасное образование, Патрик, возможно, ты сумеешь сказать мне… существует ли хоть одна религия, которая учит, что Бога можно обмануть?

– Обмануть? Нет. Разумеется, нет.

Второе пятно могло остаться от стакана отца Дюшена. Священник мог переставить стакан на то место, где стакан сейчас и стоял. Дюшен надеялся, что Виктор примет в расчет такую возможность.

– Мне любопытно. – Виктор все кружил по кабинету. – Ты провел со своими прихожанами не один год. Как ты думаешь, они лгут своему богу?

– Нет. – Священник чувствовал, что идет по струне, натянутой высоко над землей. – Нет, они хотят сдержать обещания, которые дают Ему. Но они слабы.

– Потому что они – люди. Люди слабы, те, кто принадлежит к Старой расе. Эта одна из причин, по которой мои люди, когда придет время, уничтожат их, заменят собой.

Хотя Харкер выскользнул из кабинета, он мог спрятаться где угодно.

Они оба вернулись в гостиную. Но вместо прихожей Виктор направился в столовую, и отцу Дюшену не осталось ничего другого, как идти за ним.

В столовой никого не увидели.

Виктор через вращающуюся дверь прошел на кухню. Отец Дюшен не отставал, словно собака, опасающаяся, что строгий хозяин найдет причину наказать его.

Харкер покинул дом. Дверь на заднее крыльцо осталась открытой. Легкий ветерок, которым тянуло со двора, пах надвигающимся дождем.

– Не следует тебе оставлять двери открытыми, – предупредил Виктор. – У слишком многих божьих людей криминальные наклонности. Они не остановятся перед тем, чтобы ограбить дом священника.

– Перед тем, как вы позвонили, – отец Дюшен удивлялся тому, с какой легкостью давалась ему ложь, – я как раз вышел на заднее крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом.

– Свежий воздух не имеет никакой ценности для тех, кого создал я. Вы спроектированы так, что будете прекрасно себя чувствовать без физических упражнений, с любым питанием, на свежем воздухе или в грязном. – Он похлопал ладонью по груди Дюшена. – Ты – исключительно эффективная органическая машина.

– Я благодарен вам, сэр, за то, что вы меня создали.

Из кухни Виктор вернулся в столовую, потом в гостиную, в прихожую.

– Патрик, ты понимаешь, почему проникновение в религиозные организации для моих людей столь же важно, что и проникновение в другие сферы человеческого общества?

Отцу Дюшену не пришлось раздумывать над ответом: он был заложен в программе.

– Много лет спустя, когда придет время ликвидировать ту часть Старой расы, которая еще останется, они нигде не должны найти ни убежища, ни поддержки.

– Они не смогут обратиться к государству, – согласился Виктор, – потому что государством станем мы. Не смогут обратиться ни в полицию, ни к армии… ни к церкви.

– Мы должны избежать разрушительной гражданской войны, – цитировал отец Дюшен программу.

– Именно. Вместо гражданской войны… очень гражданское уничтожение. – Виктор открыл входную дверь. – Патрик, если ты когда-нибудь почувствуешь себя… в каком-то смысле… ущербным… полагаю, ты придешь ко мне.

– Ущербным? – осторожно спросил священник. – О чем вы?

– Оторвешься от реальности. У тебя появятся сомнения в осмысленности своего существования. Тебе покажется, что твоя жизнь лишена цели.

– О, нет, сэр. Я знаю свою цель, и я ей предан.

Виктор долго вглядывался в глаза отца Дюшена, прежде чем сказать: «Хорошо. Это хорошо. Потому что те из вас, кто служит мне в церкви, подвергаются особому риску. Религия может соблазнить».

– Соблазнить? Не понимаю, как. Это же такая ерунда. Иррациональное.

– Иррациональное и даже хуже, – кивнул Виктор. – Если была бы жизнь после жизни и был бог, он бы ненавидел тебя за то, что ты такой. Он бы нашел тебя и отправил в ад. – Виктор вышел на крыльцо. – Спокойной ночи, Патрик.

– Спокойной ночи, сэр.

Закрыв дверь, отец Дюшен стоял в прихожей, пока его ноги не перестали держать тело.

Он понял, что ему нужно сесть, шагнул к лестнице, опустился на одну из ступеней. Сцепил пальцы рук и держал вместе, пока в них не утихла дрожь.

Тут до него дошло, что он не запер дверь. Прежде чем его создатель смог открыть ее и уличить его в предательстве, он расцепил руки, сжал пальцы в кулаки и забарабанил ими по бедрам.

Глава 90

Стоя у складного стола, который служил Харкеру и рабочим, и письменным, Дукалион просматривал лежащие на нем книги.

– Анатомия. Биология клетки. Молекулярная биология. Морфология. Вот это психотерапия. Но все остальные… человеческая биология.

– А чего ради он построил вот это? – Карсон указала на огромный экран, подсвеченный сзади, где висели рентгеновские снимки черепов, позвоночников, грудных клеток и конечностей.

– Он чувствует, что в нем чего-то не хватает, – ответил Дукалион. – И давно уже пытается понять, чего именно.

– Вот он и изучает картинки в биологических книгах, сравнивает рентгеновские снимки других людей со своими…

– А когда это ему ничего не дало, – вмешался Майкл, – он начал вскрывать настоящих людей и копаться в их внутренностях.

– За исключением Оллвайна Харкер выбирал людей, которые казались ему цельными, у которых, по его мнению, было что-то, отсутствующее у него.

– По словам Дженны, – добавил Майкл, – Харкер сказал ей, что хочет найти у нее внутри нечто такое, благодаря чему она счастливее, чем он.

– Вы хотите сказать, что Харкер, если исключить жертвы Прибо, убивал не случайных людей? – спросила Карсон. – Только тех, кого знал?

– Именно так, – кивнул Дукалион. – Людей, которых считал счастливыми, цельными, уверенными в себе.

– Бармен. Владелец химчистки. – В голосе Майкла слышалось сомнение.

– Харкер, скорее всего, время от времени выпивал в том баре. И, думаю, вы найдете фамилию владельца химчистки в его чековой книжке. Он знал этих людей точно так же, как знал Дженну Паркер.

– А это зеркало Алисы? – Майкл указал на трехстворчатое зеркало в углу чердака.

– Он стоял перед ним голый, – ответил Дукалион. – Изучал свое тело в надежде найти какое-нибудь отличие, нехватку чего-либо… что угодно, позволяющее понять, почему он чувствует себя неполным, ущербным. Но это было до того, как он начал… заглядывать в чужие внутренности.

Карсон вернулась к книгам, лежащим на столе, начала открывать их одну за другой на страницах с закладками в надежде узнать, что именно заинтересовало Харкера.

– И что он теперь будет делать? – спросил Майкл.

– Что он и делал, – ответил Дукалион.

– Но он в бегах, скрывается. У него нет времени готовить свои… вскрытия.

Дукалион ответил ему в тот самый момент, когда Карсон взяла книгу по психотерапии: «Сейчас он особенно остро чувствует безысходность. А безысходность усиливает навязчивость идеи…»

В этой книге закладкой служила визитная карточка Кэтлин Берк с датой ее третьей беседы с Харкером, на которую он так и не пришел.

Карсон повернулась, посмотрела на коллаж.

Они содрали первые три слоя, так что на нее смотрели лица Фрейда, Юнга… Психиатров и психологов.

Карсон вспомнила слова Кэти, произнесенные прошлой ночью перед этим самым зданием: «Но у нас с Харкером установилось… полное взаимопонимание».

Майкл, как всегда, видел ее насквозь.

– Есть что-нибудь?

– Кэти. Она следующая.

– Как ты узнала?

Она показала ему визитную карточку.

Майкл взял ее, повернулся с карточкой к Дукалиону, но гигант исчез.

Глава 91

Толика дневного света еще оставалась, но она быстро растворялась в черных, как сажа, облаках, так что тени наступали, грозя окончательно поглотить серые остатки света.

Долгие часы тележка из супермаркета, наполненная пакетами с жестяными банками, стеклянными бутылками и прочим мусором, за который можно было выручить какие-то деньги, стояла там, где и оставил ее бродяга. Никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

Рэндол Шестой, который уже вылез из контейнера, хочет откатить тележку в менее подозрительное место. Может, благодаря этому труп в контейнере обнаружат позже.

Он берется обеими руками за ручку, закрывает глаза, представляет себе, что на мостовой нарисована полоска из кроссворда с девятью клеточками, и начинает произносить по буквам слово шопоголик. Но произнести слово до конца ему не удается, потому что происходит удивительное.

Тележка начинает катиться, колеса стучат по неровной мостовой, но движение тележки на удивление плавное и непрерывное. Такое плавное и непрерывное, что Рэндол понимает: ему сложно отмерять шаги буквами, которые он помещает в воображаемые клетки, одну за другой.

Хотя такое изменение пугает его, движение колес через клетки, а не от одной клетки к другой не заставляет его остановиться. Он набрал… скорость.

Добравшись до второго «о» в слове шопоголик, он перестает произносить его по буквам, потому что уже не может точно определить, в какой он клетке.

Он открывает глаза, предположив, что теперь, когда он более не представляет перед мысленным взором клетки кроссворда, должен мгновенно остановиться. Но продолжает двигаться.

Поначалу ему кажется, что движущая сила в тележке, что она тащит его за собой. И пусть мотора на ней нет, ее катит что-то магическое.

Это пугает Рэндола, потому что указывает на потерю контроля. Он во власти тележки. Должен идти, куда она его ведет.