Запретный район Маршалл Майкл
Вернуться назад – вот что мне следовало сделать как можно скорее. Когда имеешь дело с Джимлендом, надо всегда помнить: в первый раз, когда ты туда направляешься, надо идти через равнину, надо все делать соответствующим образом. После этого, если тебе случилось проснуться, ты можешь лишь возвратиться к тому положению, в котором находился, когда заснул и начал видеть сон. Проблема, конечно же, в том, что чем больше ты хочешь спать, тем труднее тебе заснуть. Снотворными для этого пользоваться нельзя, потому что они искажают твои сны, что может закончиться тем, что ты окажешься в захватывающе скверном положении.
Я закрыл глаза и погрузился в созерцательное состояние. Некоторое время я не стал сосредотачиваться ни на чем конкретном, просто отпустил мысли на свободу, чтобы они все прошли передо мной. Но это явно не срабатывало. Засыпать я точно не собирался.
Так что можно было вполне сделать что-то конструктивное. Я быстро принял душ – я в этом здорово нуждался, и даже обнаружил, что чуть улыбаюсь, вспомнив, что Элкленд, должно быть, занимается сейчас тем же самым и ему прислуживают БуфПуффы. Мне стало жалко, что я пропустил такое зрелище. Чем больше я об этом думал, тем мысль о том, чтобы завлечь кого-то к себе в душевую кабинку, пусть с чисто платоническими намерениями, казалась все более привлекательной. Принимать душ после первых тысячи или около того раз становится скучно, вам не кажется? Только представьте себе: вы там один-одинешенек, стараетесь не заледенеть или, наоборот, не обжечься, намыливаетесь… и, в общем-то, все. Ничего возбуждающего, интересного или завлекательного. Может, они там совсем и не такие уж недоумки, в конце-то концов…
Все шмотки, что были на мне, я прогнал через «ДомСлуга»™, но эта машина, кажется, на сей раз снова работала исправно, так что ничто не поменяло своего цвета и вообще ничего ненужного не произошло.
После этого я некоторое время конструктивно вышагивал взад-вперед по гостиной, все еще продолжая кипеть, но уже не так активно, и пытался определить, что мне делать дальше. Потом мне показалось, что в коридоре послышался какой-то звук, и я занял позицию за дверью, приготовив пистолет, но это оказался кто-то из соседей. Это была Зоэ, та женщина, что живет через пару квартир от меня. Она являет собой двухмерную фигурку, мечту любого мужика. Я вовсе не сексист. Просто работа у нее такая. У нее это в паспорте записано. Я внезапно вспомнил, что одна из супруг короля была довольно здорово на нее похожа; на секунду этот отрывок из сна мелькнул у меня в памяти, но потом пропал.
В случае, если вы удивились, должен сообщить, что наставлять пистолет на монстра Элкленда было бы пустой тратой времени, к тому же опасной. Опять-таки, я это знаю, я уже пытался такое проделать. И тогда все обернулось совсем скверно. Мозг человека подобен возмутившейся общине, в которой представители разных рас и религий борются и сталкиваются друг с другом, иногда переходя к кулачной драке. Если попробовать атаковать с целью разобраться с этим делом, все кончится всеобщими беспорядками. Ментальный же беспорядок еще хуже: он не производит особого шума, но, черт меня побери, какое гнусное месиво он после себя оставляет!
Я проверил входящую почту и обнаружил записку от Джи, в которой мне предлагалось связаться с ним. Я позвонил в его бар, но его не было на месте, так что я оставил сообщение, что пока что нахожусь здесь. Мелькнула мысль позвонить Зенде, но я знал, что этого делать не следует. Ее номер наверняка прослушивается, а мне не хотелось связывать ее с собой больше, чем она уже успела связаться.
Я раздраженно пометался по квартире еще немного, потом заставил себя сесть к письменному столу и пустить в дело очередной скромный метод работы. Задача заключалась в том, чтобы превратить проблему в преимущество, использовать это время для проверки того, что произошло, и поглядеть, есть ли там хоть что-то, о чем стоит поразмыслить. Таким образом я могу лучше подготовиться к тому, что меня ждет, когда мне в конце концов удастся вернуться в Джимленд. Глянув на часы, я увидел, что пробыл здесь всего полчаса. За это время с Элклендом, как я надеялся, ничего особого случиться не могло, так что я сел и сосредоточился.
Он видел этих плачущих младенцев. Первое, на что он там наткнулся, были эти младенцы. И это было плохо. И именно тогда я понял, что он гораздо глубже увяз в своих бедах и неприятностях, чем я рассчитывал. Младенцы – это очень скверный знак, более того, они вовсе не являются естественной принадлежностью Джимленда.
С другой стороны, тот факт, что у него начали возникать ассоциации в стиле книжек Мег Финды, немного утешал и ободрял. Те, кто читал в детстве книжки подобного рода, те, чья психика формировалась под воздействием этих уютных и приятных историй, в которых все всегда заканчивается благополучно, обычно переносят Джимленд гораздо лучше. Но в нынешние времена такие книжки читает все меньше и меньше детей, вот им и приходится туго. Нынче все полагают, что реализм лучше для детей, чем сказки, что их не следует обманывать насчет того, как на самом деле функционирует этот мир. Я вполне понимаю их точку зрения, но на самом деле это полное дерьмо. Когда ваш ум полностью открыт, как у ребенка, реализм – самое последнее, что вам нужно. Мир в определенной мере функционирует именно так, как вы думаете, но в Джимленде все совсем не так. Я однажды сопровождал туда одного малого, выросшего в самом страшном и диком закоулке Района Ширнись. Бог ты мой, что это был за мерзкий, просто отвратительный поход!
Самое значительное и страшное там – это монстры. Я-то помню, какого страха я сам тогда натерпелся, но не имею никакой возможности рассказать, насколько это было близко к тому, что видел и ощущал Элкленд, что это значило для него. Но одно было совершенно ясно: в тихих водах, в душе этого Действующего Деятеля таится нечто жутко гнусное. И то, что за ним гонялось, прекрасно об этом знало. Я решил, что нужно поскорее выяснить, что это такое.
Мои воспоминания об этой гонке преследования оказались весьма фрагментарными. Можете мне поверить, когда за вами гонится нечто в этом роде, все ваши умственные способности, все хранилища памяти, все умение мыслить рационально, все это катится ко всем чертям. Вся их энергия уходит в те центры мозга, которые вопят: «Быстрее-сматывайся-отсюда-к-чертовой-бабушке!», вот пускай эти центры и справляются с ситуацией. Все, что я сумел вспомнить, – это как Элкленд повторял, что он в чем-то не виноват, и повторял это бесконечно.
Что-то очень плохое с ним когда-то произошло, что-то такое, что потом долгое время ему не встречалось. Возможно, он даже сам этого теперь не помнит. Но вышло так, что сейчас его не было рядом, так что спросить было не у кого, и от этого возникало какое-то странное ощущение. Когда проведешь семьдесят два часа подряд, куда-то кого-то сопровождая, довольно странно себя чувствуешь, снова оказавшись один, когда уже не нужно ни о ком заботиться.
Я включил свой настольный терминал и прошелся по мэйнфрейму «Данные о Гостях Центра». У меня имеется парочка фальшивых логинов – спасибо моему дружку Брайану Диоду-4, – но я тем не менее действовал очень быстро на тот случай, если тот, которым я сейчас пользовался, уже раскрыт. ДГЦ, этот мэйнфрейм Центра, содержит информацию об этом Районе, к которой могут иметь доступ любые посторонние лица. Это всего лишь небольшая часть сведений в их основной сети, но в ней содержится огромное количество информации о самих Действующих Деятелях. В основном похвальба.
Я нашел генеалогическое древо Элкленда и прошелся по нему на одно поколение в прошлое. Оба его родителя уже умерли. Они умерли от инфаркта более двадцати лет назад. Так случается с большинством Деятелей: либо инфаркт, либо язва желудка. Эти сведения ничего мне не дали, но я обнаружил кое-что интересное. У Элкленда имеется сестра.
Вернее, когда-то раньше имелась. Ее зовут – или звали – Сюзанна, она родилась через два года после самого Элкленда, стало быть, сейчас ей шестьдесят. Когда же я попробовал вызвать ее самое последнее фото, имевшееся в памяти ДГЦ, то, что появилось на экране, выглядело довольно странно. Это было изображение трехлетней девчушки. Очень милая, симпатичная, смеющаяся маленькая девочка, светло-соломенные волосы бросило ветром на лицо, и было это давным-давно и уже кануло в вечность. Она стояла в каком-то парке перед детской игровой площадкой, крепко сжимая в руках игрушечного медвежонка, а позади нее присела на корточки ее мать, одетая по моде шестидесятилетней давности, она гордо улыбалась, глядя на дочь. Что-то странное было в этой фотографии, хотя что именно, я так и не понял. Что-то в ней вызывало грусть.
Но Сюзанна – это, конечно, тупик. Кроме этого фото, там о ней не было больше никаких сведений. Как всегда осторожный, я аккуратно вышел из этой системы, а затем, пользуясь уже другим фальшивым логином, вернулся к генеалогическому древу Элкленда, но уже совсем другим маршрутом. Кузенов и кузин у него вроде бы не было, никаких других членов семьи тоже.
Я отодвинулся от экрана, прикрыл глаза и попытался вспомнить как можно больше из того стихотворения, которое однажды выучил еще в детстве. Это заняло некоторое время, и мне стало грустно, когда я осознал, как мало мне удалось припомнить. Но это упражнение свое дело сделало.
Когда мозги прояснились, я снова обратился к Элкленду и попытался вспомнить все, что мне о нем известно. Я знал, что он работал в Департаменте Реального Понимания Сути Вещей. Вполне возможно, что кто-то из этого Департамента может что-то о нем знать, но я не видел способа выйти с ними на связь. Если попытаться, можно нарваться совсем не на того, кто мне нужен, и РАЦД тут же свалится мне на голову подобно тонне тяжеленных камней. Я не могу отправиться в Центр и попробовать найти каждого по отдельности. Если попытаться воспользоваться моим Пропуском, я вообще никуда не попаду. Нет, попаду, конечно, но совсем не туда, куда мне нужно. Пока что Центр для меня закрыт.
И тут меня осенило. Я вернулся обратно к самому Элкленду и просмотрел данные за более ранние годы, когда он учился в начальной школе. Кроме небольшой, неизвестно откуда взявшейся икоты, которая поразила его в возрасте шести лет, все было нормально, как и следовало ожидать, но я искал совсем не это. Период школьного обучения детей в Центре Действий делится на две части. Сначала, до десяти лет, они учатся в классах по шестнадцать человек в каждом. Потом каждый такой класс разбивают на четыре группы по четыре человека, и в них они учатся до того момента, когда обучение переходит в работу – в шестнадцать лет. На практике они до восемнадцати лет все еще считаются учащимися, но поскольку большая их часть в это время уже прогрызает себе дорогу вверх по служебной лестнице какого-нибудь Департамента, это почти ничего не значит.
Я нашел имена всех, кто учился вместе с Элклендом в первом классе. Существовала определенная вероятность, что человек, которого я разыскиваю, мог оказаться в дальнейшем и в одной с ним группе, но просеивание шестнадцати человек вряд ли займет намного больше времени, нежели изучение четверых, а лучше все-таки просмотреть все возможные варианты.
Выведя на экран все имена, я переключил компьютер на поиск по основным биоданным, дав ему команду выдать мне сводную информацию по всем именам. К тому моменту, когда я вернулся к столу с новой кружкой кофе, комп уже закончил эту работу.
Из первых одноклассников Элкленда трое уже умерли: двое от старости, а еще одного убило упавшей на него собакой, что звучало весьма интригующе. Из оставшихся тринадцати все, кроме двоих, по-прежнему находились в Центре. А те двое были переведены в Натши. Я сверил этот список с членами более поздней группы Элкленда и увидел, что только один из переведенных оставался в этой группе вместе с ним. Его звали Спок Беллрип, и, должно быть, это и был человек, которого я искал.
Я схватил свой пиджак. У меня возникла догадка, что этот Беллрип и был тем человеком, который устроил Элкленду проникновение в Стабильный, запрятав его в нутро прекрасного компьютера последней модели. Чтобы он решился такое проделать, нужно было, чтобы они оставались в очень хороших, дружеских отношениях. Так что если кто-то способен помочь мне выяснить побольше насчет Элкленда, это, видимо, и будет этот малый.
Мне потребовалось пять часов, чтобы добраться до въездного портала Натши. Не буду затруднять вас подробностями: поскольку я не мог рисковать нарваться на кого-то из РАЦД при выезде из Цветного, мне пришлось сойти с моно на одну остановку раньше и сперва попасть в Район Жирный, но другими средствами. Я даже принял дополнительную меру предосторожности – покинул свою квартиру через крышу, после чего храбро перебрался поверху еще через два здания, прежде чем незаметно спуститься по пожарной лестнице и смешаться с утренней уличной толпой. Район Жирный – это один из новых Районов, куда люди бегут, чтобы избежать шейпинг-кондиционирования. Те, кто не соответствует принятым в данной культуре требованиям и стереотипам, определяющим, насколько стройным и привлекательным вам следует быть, должны ехать туда и потом ошиваться только там, живя свободно и независимо, не подвергаясь никакому давлению и не испытывая никаких отрицательных эмоций насчет своего внешнего облика. Это отличная идея, но судя по тому, что все, кто там проживает, сидят на диете, похоже, что она не очень-то работает. Работа монопоезда в этом Районе, как обычно, оставляла желать много лучшего – как я подозреваю, они твердо уверены в том, что его починка и приведение в должный вид могут представлять собой насильственное принуждение к соответствию культурным стереотипам, принятым для обычных средств транспорта.
Пробраться в Район Натши относительно нетрудно, это чистая формальность. Свободный вход туда, правда, отнюдь не для всех, как у нас в Цветном или иных Районах с менее жесткими установлениями, но все равно попасть туда нетрудно. Следует лишь назвать имена пяти знаменитых компьютерных программистов и названия четырех субатомных частиц, а также продемонстрировать хотя бы небольшой интерес к проблеме корректировки расписания движения монорельсового транспорта. К последнему у меня никогда не возникало никакого интереса, но я знал, что нужно сказать по этому поводу. Так что я вполне мог вписаться в тамошний антураж.
Мне выдали электронную карту Района и выразили надежду, что мне очень здесь понравится. Как только я вышел из портала, то сразу включил карту и отыскал местожительство Беллрипа. Оно оказалось всего в полумиле, так что я решил пройтись пешком. Самое любимое времяпрепровождение у Натшистов – это стоять возле монорельса и отмечать номера проходящих мимо вагонов монопоездов. Не говоря уж о чудовищной тупости и монотонности подобного занятия, лично я нахожу это несколько нервирующим обстоятельством – видеть эти бесконечные группки мужчин и женщин в белых плащах, которые пялятся на твой вагон и лихорадочно делают пометки в своих блокнотах, записывая номера.
Здешние электронные карты – отличная штука. Уверен, что их следует ввести в обиход повсеместно. Что они из себя представляют? Это небольшая коробочка размером в шесть квадратных дюймов и с экраном. Вы идете своим путем, а она показывает вам разворачивающуюся оцифрованную карту участка, в котором вы находитесь, рассказывает, что продается в том или ином магазине, который вы минуете, кто живет в данном квартале, то есть выдает всю подробную информацию, меняя содержание экрана на каждом перекрестке. Если ткнуть пальцем в определенное место на экране, обозначить, куда вам нужно попасть, там появляется красная линия, указывающая ваш дальнейший маршрут, а коробочка шепотом сообщает вам, когда и куда следует свернуть. Я определил маршрут к дому Беллрипа и двинулся вперед по безукоризненно чистой улице. Натши очень чистый и аккуратный Район. У них полно всяких маленьких дроидов, которые все время торопливо снуют повсюду и все убирают и подметают.
Принимая как данность, что ничего плохого еще случиться не успело, думаю, что Элкленд к этому времени уже спал, если, конечно, не сидел, гадая, куда к черту я мог запропаститься. Я сказал ему, что скоро вернусь, а он, думаю, вполне мне доверяет, чтобы оставаться в уверенности, что так оно и будет. С другой стороны, однако, я сказал, что вернусь к ужину, но не вернулся.
С момента, когда я покинул квартиру, я все пытался успокоиться, расслабиться, как-то отделаться от напряжения, потому что оно не даст мне снова заснуть. Но никакие мои усилия не давали результата, я по-прежнему чувствовал себя напряженным, настороженным, и это дико меня раздражало. То, что я не мог связаться с Зендой и убедиться, что у нее все в порядке, также здорово действовало мне на нервы. Жаль, что мне не пришло в голову заглянуть в ее биоданные и убедиться, что она по-прежнему числится Младшим Супервайзером Департамента Действительно Срочного Проталкивания Работ. Но это мне в голову не пришло.
В общем и целом я представлял собой сущий комок нервов, пока топал через паутину улиц к одному из жилых кварталов Района, направляемый тихими командами электронной карты. По пути я остановился у газетного киоска, чтобы купить сигарет и просмотреть экземпляр «Центр Ньюз» – хотел увидеть, нет ли там сообщения об исчезновении Элкленда. Его не было – вся эта история явно оставалась засекреченной. Идя дальше, я небрежно отбросил пустую сигаретную пачку, и случившийся поблизости ловец-дроид произвел поражающий воображение прыжок и успел подхватить пачку в трех дюймах от земли.
– Отлично проделано, – похвалил я его.
– Еще есть? – с энтузиазмом спросила машина, подъезжая к моей ноге. Это был небольшой металлический цилиндр с мигающим красным огоньком сверху, и у него имелась тонкая и длинная металлическая рука с маленькими пальчиками на конце.
Я пошарил по карманам.
– Нет, кажется, нету.
– Фу-ты, пустой!
– Брысь отсюда, дроид, – раздраженно сказала электронная карта.
Я нашел спичечный коробок и вытащил его.
– Отлично! Давай, кидай посильнее! – сказал робот, уже готовый к действию.
Я швырнул коробок вдоль улицы, и дроид рванул за ним. Дело требовало молниеносного броска, но он справился – метнулся за коробком и сцапал его своей ручонкой. Потом помахал нам и быстро понесся дальше по улице к листику, падавшему с дерева в сотне ярдов от нас. Два других робота примчались туда одновременно с ним, и до нас донесся звучный звон, когда они вступили в контакт, потом один схватил листок и, покачиваясь, рванул дальше по улице, триумфально размахивая своей добычей.
Десять минут спустя я свернул в квартал Рез-205-М и нашел дом Беллрипа. Мне повезло – от необходимости вскрывать кодовый замок входной двери меня избавила небольшая толпа мужчин в белах халатах, радостно трепавшихся о каких-то машинных кодах: выходя, они придержали для меня дверь открытой. По каким-то причинам натшисты живут в однополых домах, сильно напоминающих огромные общаги. Они, конечно, женятся и все такое прочее, но и после этого дело ограничивается тем, что они ходят спать друг к другу, как в гости, из женской общаги в мужскую или наоборот. Мне такое житье представляется крайне странным, но сами они явно вполне этим довольны. В холле на стене висела доска объявлений, вся заляпанная листовками всяких обществ и клубов. А еще там имелась табличка с указателем на столовую. Я к этому времени уже здорово проголодался, но решил с этим подождать: может, придется пригласить Беллрипа на ланч.
К вящему моему сожалению, лифта в этом доме не было, пришлось карабкаться пешком через шесть лестничных пролетов, чтобы попасть на этаж, где обитал Беллрип. Подойдя к его двери, я нажал на кнопку звонка и довольно долго держал ее нажатой, но никакого ответа так и не дождался. Этого урода не было дома.
Тяжко вздохнув, я попытался придумать, что делать дальше. Достал из кармана листок бумаги и написал Беллрипу записку, прося его связаться со мной. Оставил свой адрес, номер домашнего видифона, номер портативного видифона, номер факса. Сообщил ему даже свой знак Зодиака. Мне действительно очень нужно было поговорить с этим парнем, и поскорее: я хотел как можно скорее заснуть, а с такими стрессами я наверняка буду бодрствовать несколько дней.
Я сложил записку и сунул ее под дверь. Но когда я ее туда запихивал, произошло нечто неожиданное. Дверь приотворилась.
Я быстро поднялся на ноги, неотрывно глядя на дверь, которая медленно отворилась еще на пару дюймов.
– Э-э-э… Мистер Беллрип?
Ответа не последовало. Да я его и не ждал, правда не ждал. Если бы он хотел ответить, он бы это уже проделал, я ведь секунд сорок держал нажатой кнопку звонка. Его явно не было дома.
Бросив взгляд назад, я распахнул дверь пошире и просунулся внутрь, закрыв дверь за собой. Из короткого коридора, в котором я оказался, квартира выглядела весьма похожей на апартаменты моего приятеля Брайана Диода. Компактная, иного слова не подобрать. Я громко кашлянул, не получил опять никакого ответа, сделал парочку неслышных шагов к двери в гостиную. Она была чуть приоткрыта, и я постоял перед нею пару секунд, прислушиваясь, но ничего не услышал. Заранее приготовив нужные извинения по самому высокому классу, если хозяин окажется глухим, я толчком распахнул дверь.
Качество освещения в комнате было крайней низким и очень странным, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять почему. Беллрип сидел в кресле в центре комнаты, и его волосы торчали вбок под странным углом.
Как оказалось, он и впрямь был глух. Он был глух, потому что он был мертв. Он был также слеп, потому что его глаза были выжжены. Одна его нога валялась в паре ярдов от кресла. Обе руки все еще были при теле, но только суставами. Мышцы были содраны полосами, и эти полосы свисали с локтей подобно усохшим, вялым щупальцам. Зона между шеей и тазом практически отсутствовала. Выглядело это так, словно его тело взорвалось изнутри, и стены и окна были забрызганы кровью, это она приглушала свет, проникавший в комнату. На полу перед ним лежала часть его внутренностей длиной с фут, похожая на усталую змею, а сама комната была буквально залита кровью, закидана маленькими ошметками внутренностей, фрагментами костей и кусочками наполовину переваренной пищи. Воняло здесь прямо как в самом заброшенном углу бойни, который никто никогда толком не убирал; больше это было похоже на то, что кто-то забрел сюда и от души тут наблевал, да еще и в жаркий день.
Я даже не почесался, чтобы достать пистолет. Кровь на стенах и окнах давно высохла, а то, что осталось от отделенной от тела ноги Беллрипа, находилось на продвинутой стадии прогрессирующего разложения. Даже при здешней жаре все это означало, что мертв он уже пять или шесть часов.
Осторожно выбирая дорогу сквозь разбросанные потроха, я зашел трупу за спину. Волосы Беллрипа торчали под таким странным углом, потому что части черепа, к которым они ранее крепились, отсутствовали. Задняя часть его черепа смотрелась так, словно внутри него взорвался трехдюймовый снаряд, разнеся все вокруг в мелкие дребезги.
Это, конечно, был никакой не снаряд, а чья-то умелая рука, и я в конце концов должен был признать нечто, что мне следовало осознать давным-давно. Нечто, что все время было рядом. И тут, совершенно внезапно, словно чудовищное откровение, меня осенило. Кусочки пазла начали складываться в четкую картину. Это было как в фильме, пущенном задом наперед, когда разбитое стекло снова становится целым. Теперь я знал, чья рука все это проделала, я знал, кто преследует Элкленда. Это уже невозможно было отрицать, каким бы невозможным оно ни казалось.
Элкленда преследовал Рейф.
Часть 3
Реквием
Глава 16
В бар Джи я явился после четырех. Я старался перемещаться как можно быстрее, но дорога была чертовски длинной, добираться пришлось кружным путем, потому что мне нельзя было ехать через Центр, а в Красном монопоезд накрылся медным тазом. Я быстренько шагал пешком по пораженным несчастьем улицам, радуясь, что одет в черное. Уличная жизнь превратилась в сплошной бедлам, и это было хорошо. Если бы не этот бардак, мне пришлось бы стрелять, чтобы расчистить себе дорогу.
Эмблемы Джи на стенах домов я начал замечать на четверть мили раньше, чем в прошлый раз, когда я был в Красном. Братья явно перестарались, давая понять другим здешним бандам, кто тут есть кто. Да прочим гангстерам с ними было и не справиться. Большая часть вновь завоеванной ими территории была здорово повреждена и разрушена, по улицам в некоторых местах было вообще не пробраться – повсюду виднелись воронки от снарядов, а уличное освещение сохранилось лишь в отдельных редких местах.
Как только я оказался точно на территории Джи, я достал свой пистолет и дальше нес его открыто, чтобы всем была видна эмблема Джи на рукоятке. Здесь на улицах народу было побольше, здесь было более шумно: отовсюду доносились звуки перестрелки, а иногда случайные выстрелы – просто для развлечения и отдохновения. Проститутки выстроились по обоим тротуарам так густо, что мне пришлось тащиться по проезжей части. Весь район выглядел как извращенный вариант города, переживающего экономический бум, каким он, надо полагать, теперь и стал, превратившись в укрепленную цитадель, в твердыню самой опасной банды в самом опасном Районе.
«БарДжи» кипел и бурлил жизнью, из него на всю округу, на сотни ярдов разносился оглушительный рок. Улица перед ним была еще гуще запружена народом, так что мне пришлось прокладывать себе путь плечом, раздвигая толпу и размахивая пистолетом перед носом любого, кто проявлял раздражение или чрезмерно наглел. Это сочетание плюс выражение моей физиономии, которое, вероятно, было крайне мрачным, помогли мне прорваться сквозь них.
Я ввалился в бар и огляделся по сторонам, высматривая Джи или Снедда. Сначала я их не увидел, потому что бар был забит битком, народ толпился от стены до стены, плотная толпа потеющих наркош, торчков, нажравшихся «допаза», раскачивалась в оранжевом свете, хрипло выкрикивая непристойности, стимулируя таким образом кривляющихся на эстраде исполнительниц. Кто-то швырнул на эстраду разбитую бутылку, и она угодила прямо в лицо одной из девиц. Как обычно, у девицы были длинные черные волосы, длинные и черные, как наводнение. Она пошатнулась и упала, но тут же вскочила на ноги. Из пореза на лбу текла кровь. Толпа заорала от восторга.
Потом я наконец увидел их – они сидели за столиком в дальнем конце зала. Фыд и еще один телохранитель примостились за другим столиком, позади братьев. Они внимательно отслеживали все происходящее в зале, держа под рукой крунтометы – на всякий случай, если события начнут развиваться и выходить за рамки дальше, чем нужно. Какой-то торчок обложил меня, когда я перекрыл ему вид на эстраду, и сильно оттолкнул меня к стене, но я с силой ткнул его дулом пистолета в шею, уже нажимая на спуск, и он тут же все правильно понял.
– Старк, эй, Старк, за каким хреном тебя сюда принесло? – радостно завопил Снедд.
– Что стряслось? – спросил Джи, немедленно оценив ситуацию.
– Можем подняться наверх?
Джи махнул рукой Фыду, велев ему оставаться на месте, и я последовал за Джи и Снеддом в заднюю часть зала. Братья прорезали толпу, как цепная пила, режущая масло.
Наверху было несколько тише, но не слишком. Музыка просачивалась сквозь пол, а ее громкость заглушалась и перекрывалась лишь регулярными вскриками и визгами наркашей, принявших дозу разбодяженного «допаза» и балдеющих в соседних комнатах дальше по коридору. Потом один из этих торчков начал орать все громче и громче, звук достиг верхнего предела, потом раздался выстрел и вопли перешли в глухое бульканье. Минуту спустя один из служащих Джи вышел из этой комнаты, волоча безжизненное тело, которое он спустил в люк мусоропровода, выходившего на улицу позади бара. Из комнаты, откуда он вышел, продолжали доноситься выкрики и вопли, и служащий снова пошел туда, чуть приподняв брови, когда проходил мимо нас.
Снедд затворил за нами дверь, а Джи вручил мне кувшин спиртного. Я сделал длинный-предлинный глоток и вернул кувшин.
– Итак, – сказал Джи самым серьезным тоном, – что стряслось?
– До того, как я вляпался в это дело, что ты хотел мне сказать?
– Хотел тебя предупредить. Тебя кое-кто разыскивает.
– Кто?
– Мы не знаем, – сказал Снедд. – Девочка, на которую ты работаешь, через пару дней после того, как ты вытащил Элкленда, связалась с Джи.
– Откуда она звонила?
– Из Центра.
– Голос звучал нормально?
– Да, вполне в стиле «я-все-могу». Сказала, что вы, парни, вроде как здорово развлеклись в Цветном.
– Так и было. – Я улыбнулся, мне было радостно услышать, что Зенда добралась до дому благополучно.
– Еще она сказала, что это дело с Элклендом… скверное дело.
– Ага.
– Он где сейчас?
– Погоди! Что там насчет того, кто меня разыскивает?
– Так оно и есть. Разыскивает. Когда мы прихватили территорию Шена Крыса, мы его самого притащили сюда на случай, если у него имеется какая-нибудь случайная информация, которая и нам не помешает.
– Имелась?
– Не-а. Только то, что некто старается выяснить, где ты обретаешься.
– И еще кое-что, Старк, – добавил Снедд. – Помнишь, когда мы виделись в последний раз, я сказал, что кто-то пытается выяснить, каким образом можно попасть в Стабильный?
– Ага.
– Может, это был Элкленд, а?
– Нет, – ответил я. Сам-то я это уже давно понял. Имея в рукаве этот шулерский трюк с компьютером, Элкленду не нужно было болтаться в Красном, пытаясь пробраться в Стабильный.
– Стало быть, этот кто-то еще разыскивает вас обоих.
– Ага.
– Ты знаешь, кто?
– Ага. Именно поэтому я здесь.
– Так какого хрена! Кто это?! – нетерпеливо рявкнул Джи.
– Рейф.
Джи недоверчиво уставился на меня:
– Не валяй дурака, Старк! Рейф мертв!
– Я знаю, – сказал я.
По крайней мере минуту в комнате стояла полная тишина. Музыка по-прежнему просачивалась снизу, но теперь казалась очень далекой, какой-то выдохшейся, вылинявшей, высохшей. Воспользовавшись этой паузой, я закурил сигарету и глубоко затянулся, чувствуя, как дым жжет то, что осталось от моих легких. Слишком много я курю. Но вовсе не виню себя за это.
Джи и Снедд просто продолжали таращиться на меня широко распахнутыми глазами, оба неосознанно потирая верхнюю губу – совершенно одинаковым жестом. Было бы очень здорово, если бы вся эта штука не оказалась столь ужасной. Но все это отнюдь не было здорово, совсем не было.
Джи первым нарушил молчание.
– Давай рассказывай, – потребовал он.
– Элкленд сейчас в Джимленде, – сообщил я. – И знаете, что произошло? Я проснулся.
Джи вытаращил глаза.
– Ты что сделал?!
– Проснулся. Я был в замке. Мы собирались передохнуть после того, как нам здорово досталось по пути туда, и тут я и проснулся. У меня вдруг возник синдром – «я что-то забыл и оставил» и «я скоро вернусь». Надо было, конечно, сразу догадаться… Черт побери, мне давным-давно следовало бы это знать. И мне даже казалось, что я знаю, правда, но я все время отметал эту мысль.
– Знаешь что? – Джи взял у меня сигарету и рассеянно прикурил.
– Я потащил Элкленда туда, потому что ему снились кошмары. Жуткие кошмары. Спервоначалу я просто зафиксировал этот факт, решил, что это просто случайность, что это самое Нечто просто шатается по всему Джимленду, ища, кого бы прихватить и пожрать, и наткнулось на него.
А когда я выяснил, что Элкленда никто не выкрадывал и не похищал, что он сам оттуда смылся, выяснил, почему он это сделал, тогда я отнесся к этому более серьезно. Он к тому времени был совсем больной, и ему быстро становилось все хуже и хуже. И еще до меня дошло, что это очень странное совпадение – что ему пришлось бежать из Центра и одновременно его начало преследовать это самое Нечто.
Ну, вот, я и потащил его туда, в Джимленд. По дороге нам пришлось очень несладко. Мне снился Рейф, а Элкленду снились младенцы.
– Вот дерьмо!
– Точно. Это должно было послужить мне указанием. Однако, с другой стороны, какого черта, такое ведь нередко случается. Как бы то ни было, сперва все было нормально. Нас накормили, мы поспали, мы добрались до того места, куда направлялись, – это были джунгли. К тому времени Элкленд уже выглядел как полная дерьмовая развалина, а я уже начал гадать, что это такое происходит на самом деле. Уже создавалось такое впечатление, что кто-то специально нацелил на него это Нечто. Но ведь кроме меня кто еще мог такое проделать? Да никто. А потом мы встретили тигра.
– Мы одного такого однажды видели, помнишь? – спросил Джи тоскливым голосом.
– Да, – сказал я, припоминая. Давненько это было.
– Это было круто. А потом он превратился в котенка.
– А вот этот не превратился, – сказал я. – Он взорвался. А потом обратился в чудовище, в монстра.
– Чьего монстра?
– В монстра Элкленда.
– Скверно было?
– Я видал штучки и посквернее. Но не так часто и не в последнее время. По сути, уже восемь лет их не встречал. – Я поглядел на Джи. Он в ответ поглядел на меня. Взгляд у него был очень напряженный. В этом мире Джи мало что может напугать. Но мы сейчас говорили о Джимленде, а там все совсем иначе. И он хорошо помнил об этом.
– Потом мы добрались до замка. Стандартный сюжет: все одеты в шелка, толкуют про ведьм, мертвых королев и о прочем таком же дерьме. Мы как раз собирались принять душ, когда это произошло. Я не имел ни малейшего понятия, зачем мне нужно вернуться назад и вообще куда меня несет. Но я пошел – и в итоге проснулся. Проснулся в Цветном. Бог ты мой, как же я озлился!
Я сделал паузу и закурил еще одну сигарету. Сейчас мы все трое смотрелись как элитная группа сигнальщиков, подающих дымами знаки своим сотоварищам, выполняя очень важное задание. Снедд передал мне кувшин с алкоголем, и я сделал еще один большой, длинный глоток. Меня совсем не удивило, что руки у меня трясутся.
– Теперь-то я понимаю, что должен был еще тогда все осознать. Я что хочу сказать? Проснулся я? Да, но для чего? Но тогда я еще ничего не осознал.
Я кое-что разузнал про Элкленда, покопался в его прошлом. Хотел выяснить, что может из себя представлять этот его монстр. Ничего особенного мне обнаружить не удалось, но я нашел зацепку, данные о человеке, который может что-то знать. Вот я и отправился в Натши, чтоб с ним потолковать.
– Кто он такой?
– Его имя – Спок Беллрип. Он учился в школе вместе с Элклендом, в одном классе. Он умер. Поэтому я и пришел сюда, к вам.
– Умер? Ну и что? – Снедд пожал плечами. Как вы уже, наверное, поняли, смерть как таковая не имеет для него особого значения.
– Он умер, его разорвало на части. И размазало по стенам. И в затылке у него здоровенная дырища.
– Ох, вот дерьмо! – сказал Джи, поднимаясь с места. – Ну и хрень! Самая дерьмовая хрень!
Снедд с удивленным видом воззрился на братца, потом обернулся ко мне.
– Что такое? – спросил он.
Здесь мне следует сделать небольшое отступление в прошлое. Давно пора это сделать, как я подозреваю.
Мы с Джи знакомы друг с другом уже достаточно долгое время. Он тоже бывал в Джимленде. Я брал его туда с собой, чтобы его выручить, так сказать, вытащить занозу у него из задницы. В ответ он тоже мне помог в одном очень крупном деле. Он лучше многих других понимает, чем я занимаюсь, даже лучше, чем Зенда. Он знает про этих плачущих младенцев, он знает про все эти Нечто, он и о монстрах знает тоже. Еще бы ему не знать!
А Снедд никогда там не был. Я познакомился с ним сразу после того, как мы с Джи побывали в Джимленде, но он не участвовал в основном действе, да мы и не стали сообщать ему все подробности того, что там произошло в действительности. Об этом знают только трое – Джи, Зенда и я. Так что хотя то, о чем я рассказывал, кое-что для него и значило, все же он не понимал истинного смысла происшедшего и его результатов. Он не понимал, как это мысль о человеке со здоровенной дырищей в затылке может заставить его братца – заставить самого Джи! – волчком крутиться по комнате, ругаясь последними словами и дрожа от ужаса.
Как я уже говорил, Джимленд таков, каким вы сами его сделаете, а Джи вырос в самом гнусном, самом темном уголке Района Ширнись Еще Разок. Джи теперь крутой малый, очень опасный, глава гангстерской шайки, способный до поноса напугать других гангстерских вожаков. Но, как и все мы, грешные, Джи когда-то тоже был ребенком. Прежде чем стать хорошим или плохим, святым или психопатом, до того, как человек становится таким, каким, как он полагает, он стал, все мы были детьми.
Возьмите, к примеру, меня. Я принимаю вещи и явления такими, какие они есть на самом деле. Я стараюсь всегда сохранять спокойствие, я занимаюсь делами, сути которых, вполне вероятно, сам до конца не понимаю. Но прежде чем стать таким, до того, как я стал говорить так, как сейчас говорю, до того, как я заполучил все эти шрамы, я тоже был ребенком. Трудно в это поверить, но это так.
Вы помните это время? Помните, как вы сами были ребенком?
Ответ один – нет. Боюсь, что не помните. Вам, конечно, может казаться, что это не так, что вы все можете вспомнить. Но вы не можете. Все, что вы способны вспомнить об этих закрытых туманом днях, – это лишь обрывки и кусочки, которые тогда помогли вам стать таким, какой вы теперь. Вы можете вспомнить времена, когда ощущали себя живым, сильным и на многое способным, но это лишь моментальные снимки особо значительных дней вашей прошлой жизни, случайные впечатления; но они и без того являются неотъемлемой частью вас самого. А вот все остальное вы вспомнить не можете. Вы не можете вспомнить, как это было тогда, когда вы были ребенком, не можете вновь ощутить себя в этом состоянии, когда это было все, что вам вообще известно.
Но только не в Джимленде.
А вот в Джимленде вы можете вспомнить, как это было тогда, когда вы еще были глупо, бездумно счастливы, когда счастье было не чем-то таким, за чем нужно гоняться, когда оно само знало, где и как вас найти. Там вы можете вспомнить, как любой предмет может стать талисманом, который вам необходимо всегда держать при себе, как любую новую игрушку непременно нужно всегда класть на прикроватную тумбочку, чтобы она непременно была там, когда вы проснетесь. Вы можете вспомнить, как мама вас ласкала и обнимала – просто потому, что любила вас, а вы тогда еще недостаточно повзрослели, чтобы это вас смущало. Вы можете вспомнить, как вы носились сломя голову просто потому, что хотелось носиться сломя голову; какое это было замечательное ощущение – чувствовать в себе всю энергию мира; как это было – знать, что завтра вы сможете делать все то же самое, и послезавтра – тоже; что ничто никогда не изменится, разве что к лучшему, и нет на свете никаких проблем, которые нельзя было бы уладить. И в подобный краткий момент вы вдруг почувствуете себя единым целым, самим собой, почувствуете все прожитые годы одновременно, почувствуете в себе и ребенка, и взрослого, ощутите, как они вдруг сплетаются в тесном объятии и прижимаются друг к другу так тесно, что сливаются в одно целое.
И это замечательное, совершенно потрясающее ощущение, потому что этот ребенок всегда внутри вас, вот только он закрыт в какой-то глубокой и темной клеточке, где он не видит никакого света, где ему совсем нечего делать и не с кем поговорить. Это вовсе не тот «внутренний ребенок», которого всуе поминают эти болтуны-психологи, я говорю совсем не о таком. Это буквально так, как есть на самом деле. Ребенок сидит там, он там совершенно один, ему там сыро и холодно, он в глубокой глубине, в тысяче миль внутри вас, но он по-прежнему надеется, что однажды вы придете за ним, возьмете его за ручку и выведете на свет, к какому-нибудь ручейку, где вы сможете вместе играть. А вы все не приходите и не приходите.
Что, по вашему мнению, было самое важное в вашей жизни, что это было такое, от чего вы чувствовали себя счастливым? Например, любовь к кому-то, любовь такая сильная, что вы могли протянуть руки и обнять и быть обнятым. Например, вкусная еда, когда вы наслаждались каждым кусочком, каждым глотком. Это вовсе не биологические императивы. Вам вовсе не нужно любить, чтобы совокупляться, вы можете есть что угодно, лишь бы оно не было сделано из металла. Биологические императивы – это полузабытые стрекала для скота[10], они устарели и стали ненужными уже тогда, когда вы перестали забираться на деревья и научились вместо этого манипулировать законами гравитации. Природа-мать знает, что вы уже вышли из ее подчинения, и предоставляет вас полностью самим себе. Она болтается и толкается где-то поблизости со всеми своими клопами, жучками и колючками, вполне довольная тем, что время от времени насылает на вас какой-нибудь вирус, просто чтобы напомнить о своем существовании.
Вы любите, потому что вам хочется в ком-то нуждаться, как вам этого хотелось, когда вы были ребенком, и чтобы и в вас тоже кто-то нуждался. Вы едите, потому что интенсивность вкусовых ощущений напоминает вам о голоде и жажде и о том, что их нужно удовлетворить, как нужно унять боль. Самые великолепные картины – это не более чем милый расцветший бутон, склонившийся при дуновении ветерка – вам тогда было два годика; самый завлекательный фильм – это просто то, как все было тогда, в те давние дни, когда вы выпученными глазами смотрели на крутящийся хаос вокруг вас. Все, что с вами делают эти вещи и явления, – это заставляют взрослого в вас на некоторое время заткнуться и всего лишь на мгновение приоткрыть микроскопическое окошко в засунутой в глубокую глубину клетке внутри вас, позволив бледному до синевы ребенку жадно выглянуть наружу и впитать, влить в себя этот мир, прежде чем над ним снова сомкнется тьма.
Джимленд держит это окошко всегда открытым, широко открытым. И дает ребенку возможность вырваться наружу, бежать. Вот отсюда и происходит его название. Представьте себе, что вам четыре года и вы пытаетесь произнести слово «Дримленд». И что у вас получилось?
Но это не все, что вы можете там вспомнить. Быть ребенком отнюдь не всегда прекрасно, детство вовсе не всегда сплошные свет и радость. В нем бывают и темные пятна: некоторые вообще ставят в тупик, а иногда просто ужасают.
Например, вы проснулись ночью и почувствовали, что над вами кто-то склонился. И вы знаете, что он сейчас сделает. Может, вы, подобно моему приятелю Джи, выросли в кошмарном мире, где ваша психически больная мамаша убила вашего папашу прямо у вас на глазах, а тело держала в комнате до тех пор, пока от него не осталось одно только странное пятно на полу. Может, все, что вы нынче делаете, все, что вы чувствуете, носит отпечаток чего-то ужасного, что вам совсем не хочется вспоминать. Из всего того, что было сказано или не сказано, из событий, которые случились или не случились, из всех этих мельчайших обрывков и фрагментов в конечном итоге возникает, вырастает Нечто, во что вливает жизнь Что-то Плохое, само Зло. Вот что такое эти монстры и вот почему они никогда не могут умереть совсем. Это потому, что они являют собой конкретную, определенную часть вас самих, это мрачные тени за вашими глазами, которые делают вас отличными от других людей.
Когда вы рождаетесь, включается свет, тот свет, который потом светит вам всю жизнь. По мере того как вы взрослеете, этот свет по-прежнему виден вам, он сверкает и сияет, пробиваясь сквозь ваши воспоминания. И если вам везет, когда вы продвигаетесь вперед через время, вы несете вместе с собой всего себя, подобрав юбки и ничего не оставляя позади, ничего, что могло бы затмить этот свет. Но если в дело вступает Зло, если случается Что-то Плохое, часть вас в этот самый момент буквально прижигается к тому месту, куда вы сейчас попали, оказывается зажатой в ловушке. Остальные части вас продолжают двигаться дальше, разбираются со всеми сегодня и завтра, но что-то, какая-то часть вас осталась позади. Эта часть вас перекрывает свет, она бросает тень на оставшуюся часть вашей жизни, но что хуже всего, она живет. Попавшая в тот момент в ловушку и зажатая в ней, одинокая во тьме, эта часть вас все еще живет.
В Джимленде вы можете все помнить, и все может никогда не стать снова таким же, как прежде. Вы можете встретиться с этим ребенком, с этим более юным собой, осознать, как он гневается на вас за то, что вы его покинули, оставили позади, понять, как он вас теперь ненавидит. Нет смысла убеждать его, что это вовсе не ваша вина. Это очень больно – слышать его слова.
Ребенком мне всегда очень везло. Большая часть гадостей и неприятностей поджидала меня в будущем. Может, с вами было так же. Но, возможно, вам встретилось нечто совсем иное. Может быть, когда вы были маленьким, вам встретилось нечто, о чем вы никому не могли потом рассказать, потому что никто вам не поверил бы. Нечто совершенно невозможное. Нечто, что вы потом никогда не вспомните, когда вырастете, просто потому, что это никак не вписывается в окружающий мир, но, тем не менее, нечто такое, что навсегда останется частью вас самого.
С вами такое случалось? Да вы и сами этого не знаете, потому что никогда не сумеете вспомнить. Большая часть людей и не вспоминает.
А вот я помню.
Джи потихоньку успокаивался и приходил в себя, он уже перестал так сильно дрожать. Он взмахнул рукой, и дверь почти немедленно отворилась. Вошел Фыд, он притащил еще чего-то алкогольного. Я подумал, что это нечто невероятное, почти магическое, но потом понял, что комната наверняка находится под видеонаблюдением.
– Лады, – сказал Снедд, когда разобрался со всем. – Только что это за дела с дыркой в черепе? С чего бы поднимать такой шум по этому поводу?
– А с того, – ответил я, – что нам известно, кто имеет привычку убивать именно таким образом, не так ли, Джи?
Джи молча кивнул, говорить он явно не был расположен.
– Джимленд имеет свою историю, – продолжал я. – И этот человек – часть этой истории. Этот человек может причинить больше зла, чем тысяча всяких Нечто, вместе взятых.
– И это Рейф?
– Это был Рейф, – поправил его я. – Рейф мертв.
– Откуда ты знаешь?
Джи посмотрел на меня, и мы уставились друг другу в глаза. Он сам ответил брату:
– Потому что мы его убили.
– И что мы теперь станем делать?
Я поглядел на Джи и с минуту подумал.
– Ну, я еще не знаю, – сказал я. Возникла новая пауза, пока я пытался придумать, что нам нужно сделать, как со всем этим справиться. Братья сидели и молча ждали. Снедд понимал, что на сей раз он не владеет ситуацией, а Джи всегда по всем вопросам, касающимся Джимленда, полагался на мое мнение. Да ему ничего другого просто не оставалось.
– Первое, Джи, я хочу, чтобы ты связался с Зендой. Сам я не могу, потому что Центр меня разыскивает. Они же знают, что это я выкрал Элкленда. Ну, типа того, – уныло добавил я. – Так что в данный момент я пребываю в первых строчках этого их факаного списка разыскиваемых.
– А эта штука, прилеж, это и впрямь дерьмовая штука?
– Ага, – сказал я.
Так оно и было. Эта дрянь, надо отметить, с самого начала показалась мне фантастически дерьмовой, а принимая во внимание то, что мне вроде как стало известно теперь, она представлялась еще более дерьмовой. Кусочки мозаики начинали складываться в единую картинку, а точнее, укладывались на один и тот же квадратный ярд.
Самому Центру это дерьмо не нужно. Я что хочу сказать: всегда ведь могут отыскаться люди, которым приходится обходить законы и установления, люди, которые стараются добиться преимуществ всякими разными неприемлемыми способами. Но в Центре таких людей нет. Суть дела заключается в том, что в Центре ты все делаешь сам. Это не обязательно всегда высокоморальные дела и поступки, никто даже в Центре не станет воздерживаться от удара ножом в спину и прочих подобных махинаций и лжи, если желает ускорить свое продвижение по карьерной лестнице, но охота за человеческими мозгами и даже их выращивание на продажу – это все-таки довольно странное и гнусное занятие. И если дело дошло до таких отчаянных мер ради преуспеяния, чтобы подмять под себя все процессы принятия решений в столь крупном Районе, то это пахнет безумным сценарием типа «хочу-владеть-всем-миром», а подобных задумок, вообще-то, давно уже больше не существует.
Люди давно обратились внутрь самих себя, устроили себе собственные маленькие убежища, где они могут быть такими, какими им хочется. В наше время, когда едва ли найдется такой, кто захочет посещать Районы, отстоящие дальше, чем на десяток миль от его дома, эмоционального порыва к власти надо всем миром более не существует. Во всем подобном сценарии есть что-то атавистическое, да и сам он выглядит совершенно нереалистичным.
– И что мне сказать Зенде?
– Не надо ей ничего говорить. Просто вытащи ее оттуда. Там она в опасности, да и вы оба тоже.
– Так ты действительно считаешь, что все именно так, как оно выглядит?
Я вздохнул и попытался ему улыбнуться. По выражению его глаз было видно, что улыбка вышла не слишком удачная, так что я убрал ее.
Джи медленно кивнул, медленно и мрачно.
– Дерьмо, – сказал он.
– После этого вам троим нужно будет найти местечко, чтобы спрятаться. Безопасное местечко.
Тут страх Джи вылился в самый разнузданный взрыв ярости:
– Слушай, Старк, ты ж сам знаешь, что это невозможно! Если… если… – он все пытался заставить себя произнести это имя, и Снедд снова удивленно вылупился на братца. Воздействие, которое произвела на Джи моя информация, более чем что-либо другое заставило Снедда осознать, что происходит нечто по-настоящему скверное. – Если за всем этим стоит Рейф, безопасных местечек не отыскать нигде, мать твою так!
– Да знаю я! – резко ответил я. – Но что еще я могу посоветовать? Вы и Зенда сидите по уши в дерьме, ты сам это прекрасно знаешь. Я же просто стараюсь понять, кто стоит за всем этим, потому что тот ответ, который мне известен, попросту невозможен.
– Да перестань ты! Это же Рейф! Больше просто некому. Господи Иисусе! – Джи встал и прошелся по комнате, вздрагивая и трясясь.
– Стало быть, вам нужно спрятаться. Утащить свои задницы отсюда и засунуть куда-нибудь, где поглубже. Он ведь знает, где вы живете.
– Да куда мы смоемся? В Идилл нам нельзя.
– Нельзя, – быстро подтвердил я. – Туда не суйтесь, только не сейчас.
– Тогда куда? Давай, Старк, это твой Департамент. Это твой факаный кошмар – что нам теперь делать, черт побери?!
Внезапно у меня возникло дурное предчувствие. И Джи заметил это по моему лицу. Я встал, и Снедд поднялся с места вместе со мной. На его лице было очень странное выражение.
– Что? Что это такое?
– Я не могу сказать, куда вам идти! – заорал я.
– Да почему?
– Просто не могу. А если скажу, он узнает. Услышит. – Снедд и Джи уставились на меня, и по их лицам было видно, что происходит нечто странное. Они вдруг начали пятиться, отступать от меня, и Снедд отлетел и упал на свой стул. – Просто бегите отсюда. Куда угодно, в любое безопасное место, туда, где вас никто не увидит. В любое место, которое на вашей стороне. Давайте же! Сваливайте отсюда к факаной матери! ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА!!!
Снедд к этому моменту уже оказался возле двери и рывком отворил ее. Он поглядел назад, секунду смотрел на меня, и я понял, почему выражение его лица кажется мне странным: это было в первый раз, когда я заметил на нем страх. Я знал, что видит он сам, и меня вовсе не удивляло, что у него такое выражение лица. Он видел человека, которого, как он считал, он хорошо знает, но сейчас он видел его в совершенно другом свете. Я отлично понимал, что сейчас в его глазах я выгляжу как человек, резко выделяющийся на фоне того, что находится позади меня, с исключительной резкостью и интенсивностью, как деревья на фоне грозовых облаков.
Джи подскочил к двери и вытолкнул брата наружу. Прежде чем исчезнуть самому, он обернулся и поглядел на меня, и его лицо на мгновение заставило меня почувствовать себя хоть чуть-чуть лучше. Но сразу за этим я ощутил позади себя мощный порыв ветра и понял, что сейчас начну светиться бледным светом, как видение какого-нибудь евангелиста. Но Джи все еще был рядом. Он был перепуган, но он был рядом. Джи – это кремень, и под покровом внешнего испуга в нем уже зрели первобытный гнев и злость. Он кивнул мне.
– Я вытащу ее оттуда, – сказал он. – И мы будем тебя ждать. Удачи!
И он выскочил следом за братом. А я остался стоять, дожидаясь дальнейшего. И оно не заставило себя долго ждать.
Я перевернулся на живот и сунул руку под подушку, наслаждаясь прохладой простыни под нею. Я слышал щебетанье птиц за окном и знал, что уже давно пора вставать. Я еще с минуту наслаждался ощущением тепла и комфорта великолепного постельного белья, защищающего меня от утренней прохлады, а потом все же открыл глаза. Грубо и небрежно раскатанное стекло в арочном окне, врезанном в противоположную стену, странным образом, как призма, искажало утренний свет, бросая разноцветные лучики на плиты каменного пола. Откуда-то снизу, с нижних этажей замка донесся звук трубы и веселые выкрики солдат, выходящих во внутренний дворик.
Тут я все понял. Я снова был в Джимленде. И я опоздал.
Глава 17
Много лет назад, когда я был юн, когда еще надеялся, что стану музыкантом, я проснулся однажды утром в номере гостиницы. Я сонно смотрел на часы, стоящие на ночном столике, смотрел на них сквозь пелену болезненной усталости и терзающего башку похмелья и в конце концов понял, что уже одиннадцатый час. Я поставил будильник на семь утра и, как смутно припомнилось, попросил портье позвонить мне в это время и разбудить.
Внезапно полностью проснувшись, я громко застонал от отчаяния и как можно быстрее вытряхнулся из постели. Голова кружилась, в висках дико стучало, я, пошатываясь, добрался до ванной, очень напоминая при этом раненого жирафа. С молниеносной быстротой принял душ – голова при этом раскалывалась, словно захваченная грозовой тучей отчаяния, – свалил в кучу свои вещи, потом сцапал трубку телефона и позвонил на автобусную станцию.