Тайный орден Лукьянов Тимур

В том году на Пасху в Труа съезжались жители разных мест. Представители всех

сословий со всех концов Франции наводнили город: купцы отовсюду спешили

доставить в срок товары на ярмарку; люди верующие непременно желали участвовать

в крестном ходе; нищие жаждали собрать побольше милостыни. Празднование

обещало пройти с особой пышностью и размахом, поскольку в ту пасхальную неделю

в столице Шампани гостили важные особы, и в их честь должен был состояться

рыцарский турнир. Устроители торжеств заранее разослали гонцов с этой благой

вестью по всей стране. Чтобы участвовать в предстоящем состязании прибывали в

Труа славные воители, а в весеннем воздухе витало предвкушение торжеств и пиров

по этому случаю.

И вот наступил светлый праздник. С первыми проблесками рассвета на

городскую площадь начал стекаться народ. Наконец, на деревянной колокольне

торжественно зазвонил колокол, и праздничное богослужение началось. Городской

собор в Труа не отличался большими размерами и, разумеется, все места в нем давно

были распроданы самым знатным местным семействам, а простой народ слушал

доносящиеся изнутри проповеди и молельные песнопения под открытым небом.

В этот раз пасхальная месса в столице Шампани действительно впечатляла:

архиепископ и два епископа возглавляли праздничное богослужение, а внимали им

несколько баронов, двое графов и герцог вместе со своими придворными. Служба

продолжалась весь день, а к полуночи, когда при свете многочисленных факелов

начался крестный ход вокруг собора, все население города собралось на площади и

скопилось на прилегающих к ней улочках. Пожалуй, только стражники на башнях и

стенах, отягощенные обязанностями несения службы, не покидали своих постов. Все

остальные стремились принять участие в празднике. Сотни свечей были зажжены под

открытым небом, а возгласы «Христос воскресе!» и «Смертью смерть поправ!»

раздавались отовсюду.

Когда крестный ход и богослужения все-таки завершились, народ еще долго, до

самого утра, продолжал горланить церковные гимны и расходился по домам очень

медленно. Знать отпировала во дворце и улеглась спать только с рассветом. Ворота

дворца наглухо закрыли, и никто не показывался из них до середины нового дня, а

вечером весь город продолжил начатый накануне пир разговения после поста.

И на следующее утро, через день после Пасхи, торжества должны были

продолжаться. Теперь главным праздничным событием планировался рыцарский

турнир, в начале которого, по замыслу графа Стефана де Блуа, предполагался

судебный поединок между Гуго де Пейном и Бертраном де Бовуар. Каково же было

разочарование графа, когда накануне он узнал о внезапной смерти Бертрана в одной

из башен Сторожевого замка! Граф был вне себя. Тотчас же приказал он провести

расследование всех обстоятельств кончины де Бовуара. Но людям графа Стефана не

удалось выяснить ничего интересного, кроме того, что уже и так было известно:

запертый в одной из башен Сторожевого замка узник был найден мертвым через

некоторое время после ужина, а на теле его никаких следов насильственной смерти

обнаружить не удалось.

После вечернего разговора с аббатом накануне Пасхи Гуго де Пейн поспал

совсем немного и поднялся с первыми проблесками рассвета. Но настроение у него

было хорошее. И, несмотря на отмену судебного поединка по причине смерти

Бертрана, де Пейн все же решил участвовать в предстоящем рыцарском турнире.

Многие славные рыцари из разных земель должны были показать свою доблесть на

ристалище, и не годилось настоящему воину упускать такую великолепную

возможность для пробы сил. К тому же, Гуго де Пейн уже пообещал двум знатным

дамам, жене и дочери дяди, принять участие в этом турнире.

Пасху де Пейн отпраздновал вместе со всеми постояльцами гостиницы. Весь день

Гуго наблюдал за праздничным действом. Благо, из окна его гостиничной комнатушки

было видно вполне достаточно: фасад собора, ворота дворца и кусок площади между

ними. Сначала из дворцовых ворот вышла процессия знати. Солдаты в начищенных до

блеска кольчугах и шлемах торопливо раздвигали своими щитами толпу перед

герцогом, обоими графами и их придворными. Народ расступался живым коридором и

приветствовал своих правителей неистовым шумом, по-видимому, означающим его,

народа, великую радость. Гуго, рискуя выпасть со второго этажа, чуть ли не весь

высовывался из окошка, желая разглядеть среди приближенных герцога своего дядю.

И это де Пейну удалось. Дядя в парадных одеждах шел в свите герцога Нижней

Лотарингии рядом с баронами Ремботом Кротонским и Бернаром да Сент-Вале.

В лучах весеннего солнца сверкало золото, искрились драгоценные камни,

отливали перламутром жемчуга. Медленно процессия знати пересекла площадь и

скрылась в храме. Затем, под беспрерывные молитвенные песнопения из ворот дворца

появилась другая процессия, возглавляемая епископом Лютехским, и несущая в дар

городской церкви частицу мощей святого Августина. На широком крыльце собора под

восторженный рев горожан ковчежец с мощами торжественно приняли архиепископ

Шартра и епископ Труа. Когда стало темнеть, на площади зажглись тысячи свечей и

сотни факелов, а потом, опять же со свечами и факелами, состоялся крестный ход

вокруг собора, и это выглядело очень красиво. Тогда Гуго спустился вниз и принял

участие в крестном ходе, а потом пировал за общим столом, устроенным бесплатно

для постояльцев хозяином гостиницы по случаю праздника.

В первое утро после Пасхи де Пейн наскоро позавтракал в гостиничном трактире

остатками праздничной трапезы и направился в Сторожевой замок, где все это время

на конюшне дожидалась его верная пегая лошадь. Несмотря на ранний рассветный

час, в городе чувствовалось необычное оживление. Всюду сновали люди, а вдоль

главной улицы, предвкушая бойкую торговлю, одну за другой открывали свои лавки

купцы. Наиболее верующий люд уже толпился у ворот храма, а нищие заранее

занимали места на ступенях собора в предвкушении обильного подаяния, ибо

праздник продолжался.

Даже со стороны города вход в Сторожевой замок на ночь закрывали, и

подъемный мост был все еще поднят, когда де Пейн приблизился к нему. Не он один

желал попасть в этот замок как можно раньше. Внутри крепости размещался основной

городской арсенал и оружейные мастерские, а многие сеньоры, готовясь к турниру,

желали подправить что-нибудь в своем вооружении. Они посылали в замок своих

людей, и Гуго, единственному здесь опоясанному рыцарю без прислуги, пришлось

некоторое время ждать в довольно большой компании чужих слуг и оруженосцев.

Наконец, пропел рожок, и с ужасным скрежетом мост опустили. Все ожидающие,

по очереди называя себя стражникам, прошли под арочным сводом ворот и оказались

во дворе, где недавно проснувшиеся солдаты и обслуга гарнизона приводили в

порядок себя, свое оружие и лошадей. Отовсюду слышались окрики сержантов и

ругань невыспавшихся конюших. Посреди двора Гуго де Пейн заметил группу

командиров и узнал среди них Андре де Монбара.

Гуго подошел ближе. Андре отдавал распоряжения, глаза его были красными, и

под ними залегли полукруглые тени. Похоже, друг де Пейна был на ногах всю

прошедшую ночь. Выждав, когда командиры караулов, получив указания, разошлись

по своим постам, Гуго приблизился к де Монбару.

— Доброе утро, дружище! Что это вид у тебя сегодня какой-то осоловелый?

Наверное, весело провел ночку? — Шутливо поприветствовал де Пейн друга.

— У меня неприятности, Гуго, — не обращая внимания на шутку, серьезным

тоном произнес де Монбар.

— Что случилось?

— Скверная история. Тот рыжий парень, разбойник Бертран, прямо на Пасху

помер у меня в башне.

— Ну, так и что же? Одним негодяем стало меньше. Я слышал, что его хватил

удар.

— Кто тебе сказал?

— Аббат Мори. Я беседовал с ним накануне праздника.

— Странно. Я-то считал, что никто точно не знает, что на самом деле

случилось с Бертраном. Его нашли мертвым вскоре после ужина. Повреждений на

теле не было, но граф Стефан убежден, что Бертрана отравили, хотя явных

доказательств у графа и нет. Но как он взбешен! Он вызывал меня, и целый час

распекал, не стесняясь в выражениях. Ведь это я отвечаю за всю городскую и

тюремную стражу. А еще он подозревает, что Бертрана отравил, если и не ты сам, то

уж точно кто-то из твоих друзей, чтобы помочь тебе избежать судебного поединка.

Поэтому лучше не попадайся этому графу Стефану на глаза. А еще лучше, уезжай из

города, пока все не уляжется.

— Но я должен выступать на турнире. Я пообещал двум дамам и своему

двоюродному дяде, Гуго де Сент-Омеру, виночерпию герцога Готфрида Бульонского.

— Так твой дядя служит у лотарингского герцога виночерпием?

— Ну, да.

— И ты разговаривал с ним о судебном поединке с Бертраном?

— Да, а что тут такого?

— Видимо, твой дядя очень влиятельный человек при дворе герцога. И это

объясняет, почему, ужиная с графами после крестного хода, когда разговор коснулся

предстоящего турнира, герцог Бульонский ни с того ни с сего высказал странное

пожелание, чтобы судебных поединков на турнире не было. А ведь герцог не мог

знать о намерениях Стефана, и Стефан сразу насторожился, а потом, когда доложили,

что Бертран найден в башне мертвым, Стефан просто взбесился. Он покраснел от

злости, не стесняясь лотарингских гостей, сыпал отборной бранью, стучал по столу и

разбил драгоценный стеклянный византийский кубок своего брата. Я присутствовал

там, и видел все это своими глазами. Скверно, дружище, очень скверно. Получается,

что ты еще и нажаловался герцогу через голову своего сюзерена. Но не думаю, что

даже герцог сможет заступиться за тебя, если граф Стефан окончательно разгневается

и захочет тебя проучить.

— Но в чем же я виноват? –– Спросил Гуго.

— Я то знаю, что ни в чем. Только вот как это объяснить графу Стефану,

который имеет право карать и миловать любого в зависимости от своего настроения?

–– Сказал де Монбар.

— Но, что бы он ни думал, у него же нет против меня никаких доказательств!

К тому же, он все-таки находится здесь в гостях у своего брата. –– Произнес де Пейн,

возмущенным тоном.

— Ха! На это ты не смотри. Да, Труа стоит на землях Шампани, но сам Труа

принадлежит Стефану, как законному барону Труа. А посему, кто у кого в гостях, это

еще вопрос. Скорее, наш юный граф постоянно живет в гостях у своего старшего

брата, и я еще не помню ни одного случая, когда бы граф Гуго де Блуа изменял

решения Стефана. Поэтому говорю тебе: лучше не попадайся Стефану под горячую

руку. –– Еще раз предупредил Андре своего друга детства.

— Наплевать. Чему быть, тому и быть. Все равно я буду драться на турнире.

— Упорствовал де Пейн.

— Ну, как знаешь. Я тебя предостерег. Что ж, иди, готовься. Я внесу твое имя

в реестр участников. Турнир начнется завтра перед полуднем на ристалище напротив

Северных ворот города.

Преисполненный тревожных предчувствий, Гуго зашагал к конюшне. Босеан

стояла в своем стойле здоровая и накормленная. Веселым ржанием она

приветствовала хозяина и подставила ему для почесывания левое ухо. Рыцарь

потрепал лошадь за ухом, расчесал ей гриву и хвост, накрыл ее новенькой, тут же

только что купленной им у одного из конюхов, зеленой попоной, оседлал и вывел во

двор. У красильщика Гуго забрал щит покойного Арчи де Веро. Теперь этот щит из

зеленого с красной косой полосой сделался желтым. На фоне равномерной желтизны

на поле щита были нарисованы три черные мавританские головы.

Герб де Пейнов происходил еще со времени битвы при Пуатье, когда франки,

предводительствуемые храбрейшим Карлом Мартеллом[37], наголову разгромили

огромное мусульманское войско и навсегда отбросили мавров с французских земель,

прогнав неприятеля за Пиренеи. По преданию, давным-давно рассказанному Гуго его

отцом, их предок сражался в той битве один с тремя знаменитыми мавританскими

витязями, победил их всех, отрубил им головы и преподнес Карлу на захваченном

золотом блюде, за что и был пожалован роду Пейнов такой вот герб: три отрубленные

черные головы на золотом поле. Кроме всего прочего, этот герб означал, что владелец

его не отступает перед врагом, пока противостоящая ему сила не будет более чем

втрое превышать его собственную.

Гуго выехал из замка и направился через весь город к Северным воротам,

намереваясь заранее осмотреть турнирное поле. По дороге он заехал в гостиницу. И

его лошади пришлось медленно протискиваться сквозь праздничную пасхальную

толчею в центре города.

В гостинице он переоделся в боевое облачение. Под длинную трофейную

кольчугу двойного плетения он надел толстый войлочный гамбизон[38], а под свой

простой шлем, представляющий собой прочный стальной шишак хорошей выделки

без каких либо украшений, но усиленный защитными пластинами по бокам и

переносьем спереди, — мягкий, набитый шерстью, подшлемник.

За Северными воротами по другую сторону рва, прямо напротив двухбашенного

барбакана[39], начиналось ровное место, свободное от какой-либо застройки. Эта

площадка, огороженная с одной стороны городским рвом, с другой — дорогой, с

третьей — рекой, а с четвертой — начинающимся лесом, и была тем самым полем для

турниров. Справа от дороги стояли многочисленные палатки. Здесь раскинулся лагерь

блуасцев графа Стефана. Тут же остановились и некоторые другие участники

предстоящего турнира. Гуго увидел два флажка нормандцев, три вымпела фландрцев,

королевские флажки с лилиями и даже один провансальский и один испанский значки.

Напротив лагеря, слева от дороги, возвышался открытый деревянный настил. Это

место предусматривалось для участников предстоящего действа. Чуть поодаль под

навесом из сшитых вместе кусков парусины стоял настил повыше со скамьями для

устроителей турнира и их гостей. Несмотря на праздничный день, здесь кипела

работа. Плотники, стуча молотками, доделывали перила. Перед этими двумя

«фортами» и начиналось турнирное поле, представляющее собой большую,

удлиненную, ровную площадку. По периметру поля на концах, воткнутых в землю,

копий развивались разноцветные флажки цветов Блуа, Шампани и Нижней

Лотарингии: голубой, синий и черный с белым.

Около ристалищной площадки уже собрался какой-то народ. Как оказалось, еще

не все рыцари отправились в город на пасхальную службу. Несколько богатых

сеньоров при оружии и без оного, кто верхом, а кто нет, наблюдали, как по самому