Увидеть Хозяина Мошков Кирилл
– Вы поймите, – сказал он наконец, – то, что я вам сейчас рассказываю – это величайший секрет. Доступ к этой информации в Двадцатом управлении имеют шесть человек, в Двадцать первом – трое, и я уверен, что если конфедератский Галактический Контрольный Отдел и имеет какие-то намеки на эту информацию, то именно что только намеки. Из тех, кто изучает Хозяина не по долгу службы, этой информацией сейчас владеет только Три Кляксы – мне нужно было отплатить ему открытостью за открытость… И вот теперь я рассказываю это вам, потому что вы, именно вы можете подвести меня к нему настолько близко, насколько я никогда в жизни не мог даже надеяться приблизиться.
– Я ценю ваше доверие, – нетерпеливо отозвался я. – Но что было дальше?
– Он сообщил, что позволяет Империи занять территории на Новой Голубой, поскольку благосклонно относится к Престолу. Он предложил Звездному Престолу союз на определенных условиях: он не трогает имперских поселенцев, они не занимают территории вокруг его Цитадели и не приближаются к ней.
– Почему он уничтожил Детей Властелина, а Империи позволил занять его территории?
– Никто не знает в точности. Абай Кунабай – создатель науки о Хозяине, на чьи труды в основном опирался отец Джирол Тартарианский – считал, что Детей Властелина он отбирал по какому-то определенному признаку, чем-то носители этого признака ему сильно мешали… вот только мы, к сожалению, не смогли выяснить, какой именно признак объединял этих несчастных. А двести лет назад Огар Тампор, единственный конфедератский исследователь Хозяина, которого я могу признать равным нашим специалистам, выдвинул предположение, что именно Дети Властелина послужили ему источником биологического материала для создания ангов и другой искусственной некробиотики… А насчет Империи – тут я могу понять его: испуганные демонстрацией его могущества, имперские министры и впрямь установили такой строгий режим охраны и обороны Новоземельской Цитадели, что за все восемь с лишним столетий интересы Империи и Хозяина на Новой Голубой и впрямь больше никак не соприкасались, ну – если не считать неформального сотрудничества охранных структур Цитадели и местной полиции.
– Что это была за демонстрация? Неужели их так напугали его воплощения и картинки из иных миров?
– Ну, во-первых, некоторые его воплощения действительно ужасны. Экскурсанты на Новой Голубой, если удостаиваются возможности увидеть его в Тронном Зале, видят всегда одно и то же воплощение – человека небольшого роста, крайне неприятной наружности. Но есть шесть других, и они поистине кошмарны. По немногим сохранившимся свидетельствам мы условно называем эти воплощения Анхро-Манью, Астарот, Бегемот, Велиал, Вельзевул и Шайтан…
Я содрогнулся.
– Он являлся на Хелауатауа в облике воина в красном плаще, с рогами буйвола и золотыми копытами, – пробормотал я. – Это… Вельзевул?
– Да. Все шесть этих воплощений настолько страшны, что самим своим присутствием, своими огромными размерами, проявляющимися в их присутствии необычайными физическими феноменами (молнии, сильный ветер, изменение цвета неба и т. п.) угнетающе действуют на человеческий рассудок. Но это только во-первых. Во-вторых же… Когда некоторые из сановников Империи стали, пытаясь превозмочь страх, отрицать очевидное – Хозяин немедленно доставил в зал заседаний Кабинета Министров, где он являлся, членов семей этих мужественных людей и некоторых из этих несчастных тут же показательно умертвил самыми странными и поражающими воображение способами. Например, супруга командующего Звездным Флотом была в доли секунды высушена, как будто в сублимационной камере, и превратилась в крохотную ужасную мумию…
Я покачал головой.
– Конечно, ему не пытались противостоять?
– Он убедительно продемонстрировал, что это невозможно. Охранявшие зал гвардейцы открыли по нему огонь из самого мощного на тот момент ручного лучевого оружия, а он, смеясь, глотал их залпы, будто купаясь в них… меняя обличья, вырастая в размерах… Очевидцы затруднялись даже подобрать адекватные слова тому ужасу, что они увидали.
– И Империя заключила с ним сделку.
– Империя… – МегаСан глянул вверх, как будто сквозь потолок, крышу и лучи Толимана мог разглядеть в ярком небе Телема далекий Космопорт. – Империя состоит всего лишь из людей, Майк. Сам Суверен – ну, тот, кого в народе зовут просто Пантократор – всего лишь человек, хотя и облеченный невиданной в истории личной властью. А тот, кто принудил их заключить соглашение – не человек, и его возможности невиданно превосходят возможности людей. Он… скажите, Майк, вы религиозны?
– Да. Правда, тайно.
– Как это – тайно?
– Там, откуда я, религиозность не особо в чести. Там нужно исповедовать научный атеизм и это, как его… материалистическое мировоззрение.
– Как интересно! Научный атеизм? Как же атеизм может быть научным? – На лице майора Мао написался явный интерес – не меньший, чем у меня, когда я выспрашивал у него подробности явления Хозяина. – Ну, то есть, атеизм и сейчас существует, это довольно широко распространенное мировоззрение… но ведь оно антинаучно!
Я подумал над этими словами.
– Вы хотите сказать, – осторожно проговорил я, – что наука доказала существование Бога?
Мао засмеялся.
– Вы сами знаете, что это это невозможно. Центральный вопрос человеческой истории потому и решается исключительно верой или неверием, что не может быть решён, так сказать, в рамках доступного нам мира доступными нам средствами.
– А…
Но я не успел задать следующий вопрос.
Майор вскочил. Виртуальные экраны над его запястьями бросали мигающие красные отблески на его кожу. Я не слышал сигналов тревоги, подававшихся его рид-сенсорами прямо на слуховой нерв, но не сомневался, что сам-то майор слышит их в полную силу.
– Идемте, Майк, – изменившимся голосом проговорил он. – Контакт! Наши зафиксировали некробиотику в Лиссе, и мы с вами под угрозой. Ходу отсюда!
Он прокатал через панельку заказа свой идентифик, оплачивая нашу трапезу, и бросился к дверям. Я хотя и поднялся, но стоял в нерешительности: я – не Фродо Таук и даже не Реостат, мне трудновато быстро перестраиваться и принимать моментальные решения.
– Быстрее, Майк! – нетерпеливо крикнул МегаСан, скрываясь за дверью.
Я побежал за ним. Майор уже открывал дверцу "мегана".
– В машину, быстро! Здесь сейчас будет целая орда ангов или еще какой-то нечисти, а наши специалисты не успевают так быстро выдвинуться!
– Как нас нашли? – спросил я, прыгая на сиденье.
– Как-как. Он же вездесущ. Если уж он следил за вами – лично или, скорее, через своих слуг… – Мао завел машину и резко тронул ее с места, разгоняя в направлении въезда на хайвэй, – то ему не составляет труда найти вас снова. Его видеокамеры видели вас, так что он теперь, скорее всего, должен просто представить вас себе, чтобы тут же обнаружить ваше местоположение.
Честно сказать, по спине у меня побежал не просто холодок, а ледяной озноб.
– Да кто же он? – пробормотал я. – Что за дьявольская сила?
Машина стремительно описала полукруг по восходящей рампе, и мы, выехав на хайвэй, встроились в поток транспорта, идущий в западном направлении.
– Сила действительно дьявольская, – кивнул МегаСан, поглядывая на свои приборы. – Ведь если в мире есть Бог, должен быть и сатана. И от того, что он – не трансцендентный черт в преисподней, а вполне реальный гуманоид, пусть и обладающий огромной энергетикой и колоссальными познаниями… от этого легче никак не становится.
– Это верно, – согласился я.
Куда уж легче. Сердце колотилось где-то в горле, пот лил с меня ручьями. Куда уж легче! Знать, что Хозяин не просто там где-то таинственно и непостижимо существует… но думает именно о тебе, ищет тебя, представляет тебя себе, всем своим семи кошмарным личностям? На секунду мне вспомнился мультфильм из детства, башка трехглавого змия, обращающаяся к двум другим огнедышащим головам: съедим? И ответное уверенное: съедим! Меня передернуло.
– Не бойтесь, Майк, – ободряюще сказал майор Мао. – Мне вот как раз сообщают, что санкции руководства на мои действия нет и не предвидится.
– И что это значит? – Трясясь, я повернулся к МегаСану. – Вы оставите меня? Или увезете обратно в тюрьму?
Майор Мао покачал головой, перестраиваясь в крайний левый ряд.
– Нет, Майк, – тихо сказал он наконец. – Я уже слишком далеко зашел. Я пойду с вами дальше – чтобы найти его.
– Но Империя, Збышек! Приказы, дисциплина… Вы же офицер!
На тонких губах МегаСана появилась загадочная восточная усмешка.
– Империя, Майк… Империя состоит всего лишь из людей. Я – прежде всего человек. Вы расскажете мне, где это место? Вы скажете, куда хотели попасть? Вы скажете, где он?
Я молча смотрел на дорогу.
– Майк…
– Хорошо, Збышек, – сказал я. – Я скажу вам.
Но тут на водительской панели "мегана" прогудел вызов. Вместо того, чтобы снять трубку, майор Мао тронул сенсор громкой связи.
– Збышек, это Карл, – услышал я в динамиках. – Уточнения по локации. Ты на Семерке, из Нью Саут Вэлли едешь к озеру, так?
– Верно, – отозвался майор Мао.
– В километре за тобой идет минивэн "Черри", на той же скорости, мы сейчас читаем его со спутника. Возьми картинку.
МегаСан тронул что-то на приборной панели, и перед нами, за лобовым стеклом, возникло полупрозрачное объемное изображение. Приглядевшись, я понял, что это изображение хайвэя, по которому шел в негустом потоке машин наш "меган": силуэт "мегана" был отмечен пульсирующим красным кружком, впереди медленно придвигалось поблескивающее изображение озера (и сквозь него я видел надвигающуюся реальную блестящую водную гладь и громады Римайн-Билдинга на противоположном берегу), а позади на нитке хайвэя один из силуэтов машин был отчетливо выделен пульсирующим зеленым.
– Да, вижу на картинке. – Збышек инстинктивно бросил взгляд в зеркало заднего вида, как будто ожидал увидеть вдалеке, над крышами машин, пульсирующий зеленый ореол.
– Косвенные данные по некробиотике внутри минивэна, – пояснил невидимый Карл.
– Ясно. – Майор перестроился, уходя в правый ряд. – Попробую соскочить на набережную и уйти назад по Джерри-второго. Следите, если он отреагирует и пойдет за мной. Картинку пока снимаю.
– Следим, – отозвался Карл. – Герцог разрешил держать тебя в курсе, но ты же знаешь, что санкции он не даст.
– Знаю.
Последовала некоторая пауза, в течение которой МегаСан увел "меган" с хайвэя, съехал на развязку у набережной и, прокрутившись по ней, на максимально возможной на оживленной улице Иеремии II скорости погнал машину назад, к центру.
– Ты миновал его, он над тобой, на хайвэе, – сказал Карл.
– Поворачивает?
– Нет, пошел дальше по хайвэю… стоп… он сворачивает на Даун-Банк!
– Ага… хочет перехватить меня на Силвер-Плаза… Карл, что городская полиция? Можете их навести на него?
– Нет санкции, – мрачно сказал Карл, – да ты сам посуди: разве они смогут – с некробиотикой-то?
– Понимаю… Так, Карл, я ухожу вправо на Силвер и сразу вправо на Даун-Банк, проскочу мимо него под мостом… следи, если он будет разворачиваться!
– Как он там развернется, там же разделитель?
– Там есть одно место, разделитель снят для какого-то ремонта… Я вчера там ездил…
Мы свернули в узкий старый проезд между мрачноватыми нежилыми зданиями – то ли складами, то ли заброшенными цехами; метров через двести пошли неприветливые кварталы жилых бетонных пятиэтажек, где по улицам носились оравы детей на велосипедах, вдоль тротуаров уныло стояли десятки старых, ржавых, зачастую полуразобранных машин, а редкие проезжающие автомобили – и наш в том числе – словно ежились под недобрыми взглядами кучек опасного вида юнцов, подпиравших стены близ сомнительных лавчонок и расписанных нелепыми граффити старых кинотеатров. Это место я знал: это был район Силвер-Плаза, самая мрачная трущоба в прибрежной части Центра. Мы с Юло и Манихеем еще в самый мой первый день на Телеме проезжали на "социальном" автобусе по узкой и мрачной площади, давшей название всему кварталу, и Манихей мрачно произнес что-то типа "а вот сюда я ногами даже за бабки не пойду, а то без ног остаться недолго".
Мы не поехали на площадь, хотя я уже видел впереди запомнившуюся мне странную древнюю вывеску над крышей ветхого, но красивого мрачной угасающей красотой высокого, в пятнадцать-семнадцать этажей желто-серого здания в глубине площади Силвер-Плаза: "ENTER DA PARADAIZ". МегаСан свернул в узкий проезд справа, ловко прокатился между переполненными мусорными баками и остовами древних машин, пожал плечами в ответ на возмущенные неприличные жесты, продемонстрированные компанией антиобщественных типов из подворотни, и мы выскочили на медленную, отделенную редкой цепочкой полузасохших старых, разлапистых деревьев бульварную часть обшарпанной и запущенной набережной Даун-Банк, покатившись обратно к высящейся впереди над крышами старых, но могучих многоквартирных домов вдоль улицы Иеремии II изящной эстакаде скоростной трассы. На подъезде к повороту на "Джерри-второго" майор Мао вынужден был слегка притормозить: здесь слева, со скоростной полосы набережной, нас прижал довольно плотный поток транспорта, и тут в динамиках снова раздался голос Карла:
– Майор Мао… с вами будет говорить Герцог.
МегаСан тут же снял с приборной панели трубку, отключив таким образом динамики, и я перестал слышать собеседников майора.
– Слушаю, господин полковник, – вежливо проговорил майор в трубку. Видимо, собеседник ответил ему длинной содержательной тирадой, потому что майор, сосредоточенно глядя на дорогу и проталкиваясь в медленно ползущем потоке на первой скорости, некоторое время ничего не говорил.
– Видите ли, господин полковник, – вдруг буквально прошипел вежливый и сдержанный майор, чем меня немало удивил, – все, что мне нужно было бы в этой ситуации – это сотрудничество. Ни вам, ни тем более мне конфронтация, да еще в рамках такого экстраординарного дела, совершенно не нужна, господин полковник! Но если вы предпочитаете конфронтацию, а не сотрудничество, господин полковник, то я с огромным, просто-таки колоссальным удовольствием представлю вас нашему объекту. И объект, я смею вас уверить, господин полковник, надерет вам задницу, да не просто надерет, а надерет вам ее в особо крупных размерах, господин полковник, надерет с особым цинизмом, а возможно, что как-нибудь еще устроит так, что надерет еще и по предварительному сговору, группой лиц и при отягчающих обстоятельствах, причем, смею вас уверить, господин полковник, при многочисленных отягчающих обстоятельствах. И все будут счастливы: вы, господин полковник – потому что получите конфронтации больше, чем можете себе представить, он будет счастлив потому, что он очень любит надирать задницу в особо крупных размерах и при отягчающих обстоятельствах, а я – потому что и он, и вы окажетесь наконец заняты!
И с этими словами майор Мао яростно грохнул коммуникатором о приборную панель, впечатывая трубку в гнездо.
– Есть только одна вещь в Империи, которая мне совершенно не нравится, – сказал он мне (тоном ниже, но все еще очень возмущенно). – Это аристократия! Видите ли, их предки входили в совет акционеров Корпорации Галактика, или в высшее менеджерское звено, да что там, копни какого имперского графа – в начале линии найдется какая-нибудь секретарша, которую Его Первое Осиянное Величество в славные деньки Перед Коронацией изволили пердолить в гардеробной за своим кабинетом после рабочего дня!
Он раздраженно газанул. "Меган" дернулся, ускоряя ход: над поворотом зажглись зеленые огни, и весь поток машин с набережной с гулом устремился вперед.
– Ваш начальник – аристократ? – полюбопытствовал я.
– Еще какой, – фыркнул Мао. – Я не могу назвать его имя, но он – имперский герцог. Тут я ничем не рискую, – пояснил он, – потому что в Империи тысячи аристократов, носящих герцогский титул.
На последних словах его тон изменился.
Он коснулся панели, и мы снова увидели подаваемую со спутника объемную картинку. Зеленый кружок вокруг минивэна почти касался красного пульсирующего кружка вокруг нашего "мегана".
– Когда же он проскочил? – риторически спросил майор Мао. – Вот же он! Я уже в заднем зеркале вижу "Черри"!
Я взглянул в зеркало заднего вида со своей стороны и, действительно, за четыре-пять машин от нас увидел крышу неприметного, коричневого с бежевым угловатого минивэна, который неторопливо, но настойчиво шел за нами. Я взглянул на хрустальный шар. Он отчетливо показывал лиловое и зеленое – исполненных враждебной воли людей и однозначную некробиотику, скорее всего – ангов. Лиловое и зеленое было сзади, метрах в тридцати.
– Вы хотели посмотреть, как на шаре выглядят анги? – спросил я МегаСана. – Смотрите.
Майор бросил на шар короткий, но очень внимательный взгляд.
– Интересно, как они нас вылавливают? – пробормотал он, пытаясь перестроиться в потоке, чтобы попасть в более скоростной левый ряд.
– А трудно ли поймать сигнал с вашего спутника? – спросил я.
Майор глянул на меня искоса.
– Что называется – свежая голова… – пробормотал он. Я не очень понял, что он имел в виду: сначала мне показалось, что он имеет в ввиду мое вчерашнее героическое выступление по телевизору. Потом я подумал, что, наверное, мысль о том, что враждебные силы могут пользоваться теми же технологиями, что и Служба, просто не приходила службистам в голову.
На панели снова прогудел вызов. МегаСан коснулся панели.
– Карл?
– Нет, это не Карл, – услышал я знакомый резкий голос Реостата. На панели высветился номер его мультикома: я узнал характерные три девятки в конце. – Меня зовут Реостат. С этого номера некоторое время назад звонил некто Майк Джервис…
– Да-да, Рыжий, это я, я тут, – торопливо встрял я. – Я еду с МегаСаном, спроси у нашего яркого, он объяснит. Збышек, не отключайте, это наши ребята!
– Ты уверен? – жестко спросил МегаСан. В зеркале заднего вида за нами неотступно тащилась крыша коричневого минивэна. – Ты можешь проверить? Голос нетрудно подделать.
– Рыжий, – воззвал я, – как подтвердить ему, что это ты? Ну, скажи, как в подвале наш сам знаешь кто отозвался, когда ты стал объяснять про сам знаешь какое противостояние? И кто это был, и в чьем подвале?
– Это был Святослав, в подвале у доктора Хана. Он сказал: чур, чур, чур меня, – ответил Реостат. – Молодец твой МегаСан, правильно, проверять надо обязательно. Ждите минуты две. Мне нужно связаться с нашим ярким, теперь пусть он мне кое-чего подтвердит про этого твоего МегаСана. А ты мне, Майк, пока вот чего скажи. Мне твоя Ени все рассказала, что знала… Ага, все, отставить две минуты, есть ответ от яркого. МегаСан, значит. Вы из Службы, МегаСан?
– Я курирую там тему, связанную с неким нашим общим знакомым, – сдержанно отозвался майор Мао. – Сложность в том, что нас с Майком сейчас ведут. Ведут наши общие знакомые, которые…
– Которые светятся зеленым, – встрял я.
– Где едете? – собранно и жестко спросил Реостат.
– Проехал поворот с Даун-Банк на Джерри-второго, выезжаю на рампу Седьмого хайвэя в сторону Римайн-Сэндз, – быстро сказал МегаСан.
– Это удача, – ответил Реостат, – дуйте быстро к Римайн-билдингу и становитесь на южную парковку, лучше – на нижний ее этаж, мы вас прямо там будем ждать. Слежка близко?
– Метров тридцать. Один фургончик.
– Не оторветесь – ничего. Впереди посильнее проблемы. Майк, как только они тебя будут видеть – заморочь им голову, отведи глаза, что хочешь делай. Ты нам нужен, старина. Мы ведь как раз к сегодня все подготовили, все узнали. Мы сегодня туда собрались, внутрь.
Как ни был я напуган к этому моменту, но этот леденящий ужас, что брызнул по моей спине при этих словах Реостата, сравнить оказалось пока что не с чем.
– Уже? – невольно проблеял я.
– Уже, – серьезно отозвался Реостат. – Все наши здесь, вся надежда на тебя, Майк. Мы там, в здании, много раз уже были, все выяснили, все разведали, но вниз – как вы с Ени – не попадали, потому что некому было им глаза отводить, как один ты умеешь.
– Так он все-таки там, – пробормотал я.
– Там – вход к нему, – объяснил Реостат. – Давайте, ждем вас. Если что– перезванивайте по этому номеру.
– О чем вы говорите? О каком здании? Вы о нем говорите? – МегаСан снова выкатился на хайвэй, с которого мы съехали минут десять назад, и теперь гнал «меган», перестраиваясь все левее и левее. Сзади – уже не в тридцати метрах, но все еще в прямой видимости – настойчиво мелькал коричневый фургон.
Я вздохнул.
– Да, Збышек, мы говорим о Хозяине, – тихо, осипшим от испуга голосом проговорил я. – Мы знаем, где он и где он держит похищенных. Это – там.
Я показал вперед. Перед нами громоздились башни Римайн-Билдинга.
– Я так и знал. – МегаСан, опасно обогнав несколько машин, под возмущенные гудки перестроился правее, чтобы свернуть на Кула-Эмбаркмент и выехать к парковкам телецентра. – Почему-то я так и знал. Я уже три недели в Лиссе, и все время я чувствую какое-то давление в этом районе… какую-то угрозу… Мрачное место. Строили его неприятные люди, Коммерческая служба колониальной администрации еще при Берти Восьмом, в неприятной местности, можно сказать – на костях: здесь в Телемскую войну после капитуляции были лагеря для солдат республиканской армии… да еще и на неприятные деньги – потом половина администрации оказалась в ссылке, когда выяснилось, что они отмывали на этом строительстве деньги от незаконной продажи на Стагол списанных судов планетарного флота…
Машина на секунду притормозила у автомата, набрызгавшего на капот аэрозольный чип-метку со временем въезда, и съехала в нижний, подземный ярус парковки для посетителей Римайн-Билдинга.
– Выходите, – сказал мне МегаСан. – Пока я найду место… Прикройте меня. Ведь они вас не увидят, если…
Он не договорил.
Что-то ударило в заднее стекло машины. Я как-то сразу понял, что это не случайность, не неполадки, не…
В общем, в нас выстрелили сзади, от входа. Заднее сиденье осыпали хрусткие кубики рассыпавшегося в крошки стекла.
МегаСан, пригнувшись, рванул из-под сиденья какую-то серьезного вида пушку – я не успел разглядеть, что именно.
Я давненько, еще, пожалуй, с Хелауатауа, не испытывал ощущения фильма, идущего без моего участия. Наверное, хорошо отдохнул за последние дни, пока снова не началась нервотрепка. И вот фильм пошел опять.
– Прикройте меня! – прошипел мне МегаСан, распахивая дверцу со своей стороны. Я автоматически толкнул свою дверцу. Я тоже пригибался. Сверху что-то посыпалось. Видимо, в нас стреляли опять, но я ничего не слышал. У меня почему-то отказал слух. Я не знал, от кого прикрывать майора Мао. Его выстрел я тоже не услышал, я его почувствовал – выстрел из плазменного оружия отдается в груди, как толчок, как шлепок сразу со всех сторон. Позади, у въезда, откуда в нас стреляли, что-то полыхнуло. Я видел, как разбегаются люди, прячась за машинами и за бетонными опорами, но не слышал, кричат ли они. Я изо всех сил думал то же самое, что спасло меня – и весь отряд – в подвале Цитадели:
"Вы никого не видите, и вам страшно, очень страшно!".
Только потом я понял, что никого – вообще никого! – не видели в этот момент все люди в подземном уровне парковки, а было здесь человек тридцать, тех, кто забирал свои машины с парковки или ставил их туда. И всем им было страшно, очень страшно. Они метались вокруг нас, как ошпаренные. Это не просто речевой штамп: я хорошо помнил, как тогда, в армии, страшно метался дурак Бабенко, опрокинувший на себя целый чайник горячего армейского чая.
Меня тоже не видели. Я отползал от машины, в которой не осталось уже ни одного целого стекла. Теперь я видел майора Мао. Он лежал с водительской стороны, я хорошо видел его руки, сжимавшие тяжелый толстоствольный плазмоган. Руки я видел потому, что у майора Мао больше не было головы. Потом я понял, что в него попал заряд из такого же тяжелого плазмогана, как тот, что все еще сжимало в руках его тело. В тот момент я еще ничего не понимал. Я просто бежал. Я вскочил и побежал, не подумав взять оружие несчастного МегаСана, не подумав вообще ни о чем. Нет, впрочем, подумав, конечно: я подумал, что не успел прикрыть его, я понял, что его убили, пока я открывал дверцу.
Ну и, конечно, я думал еще: "Вы никого не видите, и вам страшно, очень страшно!".
Я остановился только тогда, когда наткнулся на что-то непреодолимое.
"Силовое поле", всплыли в голове слова из читанных в детстве книг.
Я пытался выбежать из основного пространства гаража в лифтовый холл, откуда посетители поднимаются в здания телецентра. Сейчас в этом холле прижимались к стенам люди, выбежавшие туда из гаража при начале стрельбы.
Я не мог двигаться: что-то невидимое, но непреодолимое не подпускало меня к широким бетонным колоннам, отделявшим гараж от холла.
По спине брызнул холод. Я почувствовал, что у меня шевелятся от страха волосы.
Воля Хозяина, вот что это было.
Он не пускал меня. Его прислужники – те, что стреляли в майора Мао – не видели меня, но он-то наверняка видел. Как там сказал МегаСан – пять тысяч чего? Вуалей? Чего бы у меня там ни было пять тысяч, это же наверняка несопоставимо с мощью Хозяина, раз я не умею всего того, что так страшно и убедительно демонстрировал Хозяин тем несчастным в Космопорте…
Я так долго рвался, ополоумев со страху, в это невидимое, но непреодолимое ничто – наверное, секунд десять – что обернулся, только когда меня схватили за руки.
Два очень высоких человека… полно, да человека ли? Впрочем, я не мог увидеть ни их ушей, ни их глаз – того, что сразу подсказало бы мне, гоблины они или нет. Их лица были полностью закрыты черными эластичными масками и огромными черными очками, головы спрятаны под гладкими черными шлемами вроде мотоциклетных, могучие плечи плотно обтянуты черными синтетическими куртками, и даже рук их я не видел – вроде бы были на них какие-то перчатки, но я толком не мог разглядеть, потому что они жестко и неотвязно держали меня за обе руки – каждый одной рукой за предплечье, другой за запястье, так что я не мог шевельнуться.
Я понял, что перестал повторять про себя свою мантру, и меня увидели.
Вы не видите меня, подумал я.
Меня нет здесь. Вы держите за руки друг друга. Вы ошиблись, отпустите.
Бесполезно.
Они не отпускали. Их движения были странно неловки, но меня они держали несокрушимо крепко.
Только потом я понял, что они были под воздействием какого-то мощного психоблокиратора, и что я пытался в эти секунды взять под контроль только их, забыв об окружающих, и меня теперь видели все, от кого я пытался скрыться – и, пока я молча, весь сконцентрировавшись на паническом повторении своей мантры про себя, рвался из рук двух заторможенных силачей, ко мне подбежали другие – еще двое, трое, четверо – и мне в лицо брызнули каким-то бесцветным аэрозолем со странно знакомым запахом. Ну конечно же, так пахнет конфета "Снежок", понял я.
Теперь я уже не мог двигаться совсем. Ни руки, ни ноги не действовали. Меня обездвижили.
Этих людей – или не людей? – совсем не сдерживало то, что секунды назад не пускало меня в лифтовый холл. Меня быстро внесли в этот холл. Один из этих, в масках, шел впереди и неприятным, но сильным голосом объявлял:
– Вы в безопасности, господа. Вы в безопасности. Служба безопасности телецентра просит вас пропустить сотрудников в лифт. Злоумышленники обезврежены, господа. Вы в безопасности. Пропустите сотрудников.
Открылись двери лифта. Странно, я все осознавал, все видел, обоняние и слух даже обострились, запахи буквально душили меня – конфета "Снежок", и какой-то механический, угарный запах от тех, кто держал меня. Я только не мог шевелить руками и ногами и, кажется, именно от этого воспринимал все фрагментарно, обрывочно. Вот лифт опускается, вот меня несут по коридору, вот я удивляюсь, как люди в лифтовом холле могли принимать этих громил в черном за службу безопасности телецентра, которая ведь одета (и вообще выглядит) совершенно иначе, но тут же понимаю, что испуганные стрельбой и непонятным для них ментальным давлением люди ни за что не вспомнят потом, как именно были одеты громилы, главное – что стрельба прекратилась, и люди в боевой униформе протащили куда-то злоумышленника, в униформу не одетого, а значит – все в порядке, славные органы имперского правопорядка защитили подданных Великого Престола… или нет, здесь же республиканский Телем – славные органы правопорядка, даром, что имперские, все ж таки не зря едят телемский хлеб – вон как ловко и быстро они защитили вольных телемитов… Да, пожалуй, так оно и было —…
И тут я увидел знакомый мощный шлюз, две двери с пуленепробиваемыми окошками по сторонам, камеры наблюдения под потолком…
Студия "Канала Отрешенных"! И даже охранник тот же самый – рослый, широкоплечий, толстопузый, в щегольском белом кепи с черной окантовкой. Не знаю, узнал ли он меня: здоровяки в черном оттеснили его к одной из боковых дверей, он стоял там, почтительно вытянувшись, а могучая стальная плита, закрывавшая вход в студию, невыносимо медленно поднималась, я даже ощущал легкую дрожь в перекрытиях – поднимающие плиту двигатели натужно гудели где-то вверху, и тут я понял, что действие пахнущего конфетами аэрозоля заканчивается, у меня уже начинали рефлекторно подрагивать руки и ноги, я уже ощущал свои пальцы, и к тому же я наконец придумал, что именно я должен внушить тем, кто захватил меня.
И когда я начал внушать им это, те четверо, что окружали меня, зашатались, а лицо толстопузого охранника в белом кепи нехорошо исказилось, и он даже успел прохрипеть грязное ругательство, прежде чем повалиться на пол бесчувственным кулем, и эти четверо начали опускаться на пол, еще пытаясь что-то понять, один даже успел расстегнуть ворот своей куртки и стащить шлем, так что я увидел, что он все-таки не человек, у него длинные, почему-то быстро вздрагивающие темные уши.
Те двое, что держали меня, тоже шатались, но, наверное, не из-за того, что я внушил им. Много позже я узнал, что ни один химический психоблокиратор не может противостоять той мощности психодавления, что развивал я – разве что в летальной дозе. Видимо, полученная этими двумя силачами доза была слишком велика. Но руки и особенно ноги меня до сих пор очень плохо слушались. Я пытался вырваться, но пока что без особого успеха.
С каким невероятным облегчением услышал я сзади – из коридора, со стороны, противоположной той, откуда меня притащили – чей-то хриплый мужественный голос:
– Полиция! Бросить оружие!
Бросили, правда, меня. Я неловко упал на четвереньки, чувствуя, как по сторонам глухо шлепают разрядники, услышал глухой звериный вопль над своей головой, и один из здоровяков рухнул возле меня, разбросав ноги, а второй покатился в другую сторону и замер там, натолкнувшись на скрюченные ноги толстопузого охранника, которому я внушил, что в воздухе этого коридора внезапно кончился кислород. Шлем соскочил с головы того, что упал рядом со мной. У него были коротко остриженные светлые волосы, заметный шрам на виске и обычные человеческие уши.
– Их надо сталью, острой холодной сталью!
Этот голос я узнал.
Ланселот схватил меня за руку и рывком поставил на ноги.
– Цел?
Позади гулко хлопнуло, потом еще и еще. Потянуло серной вонью.
– Вроде цел, – просипел я.
Реостат – это он кричал "полиция, бросить оружие" – ухватил меня жесткими пальцами за подбородок, повернул мою голову влево, вправо, втянул хищным крупным носом воздух.
– Ренцимаром брызгали? – деловито осведомился он.
– Не знаю… – просипел я. – Аэрозоль… конфетами пахнет…
– Ренцимар, – уверенно кивнул шкипер. Только тут я сообразил, что он выглядит совершенно необычно для себя: встреть я его сейчас на улице – принял бы за завсегдатая "Атавистик Шато". На нем были кожаные брюки и потертая коричневая кожанка на голое тело; на распахнутой груди, покрытой рыжей растительностью – крупный темный металлический крест, волосы повязаны темно-красной банданой с белым узором.
– Здорово, брат, – кивнул мне Святослав.
– Ходу, ребята, закрывают, – крикнул Ланселот.
Реостат потащил меня к шлюзу. Шлюз опускался страшно медленно, мы успевали с гарантией. Правда, из правой двери выскочил было еще один рослый охранник с разрядником, но два или три шлепка парализующих зарядов отбросили его недвижимой тушей в угол помещения. Мы пробегали под опускающейся плитой, меня тащили в середине, мне еще трудно было передвигать ногами, и у меня не было оружия. Я пригнул голову, потому что плита опускалась, и в прорези ладанки я увидел яркий свет шара.
На нем были наши следы, оранжевые блики, но впереди, перед нами, все было залито неприятным зеленым, а за мрачной зеленью таилась грозная черная тень.
Рядом был Ланселот, и Реостат, и Святослав, был Като все в той же студенческой курточке, но при обоих самурайских мечах, был Стивен Сатклифф в такой же красно-белой бандане, как у Реостата, был Дик Лестер, мрачный, заросший бородой по самые глаза и вооруженный здоровенной старинной секирой. И я. Нас было семеро. И я уже знал, что делать: хотя ноги обретали нормальную подвижность довольно медленно, я заставлял себя идти ровно, и мы, проскочив под закрывающейся плитой, двигались теперь по широкому коридору, и навстречу нам сначала выбегали люди, но всем им теперь, под моим неослабевающим нажимом, было совершенно невозможно поднять оружие, сонная пелена затягивала их сознание, и ни один из них не был защищен психоблокираторами, они выпускали оружие из рук и валились на пол, и я приказывал им спать полчаса, а потом все забыть; а потом были анги, много, десятки, и я не всех их успевал заморачивать – мне не удавалось их усыпить, я не знал, как работает их психология и есть ли она у них вообще, так что я, как и тогда, в Цитадели, просто внушал им непреодолимый ужас, но некоторые не разбегались, и тогда в дело шла холодная, острая сталь Святослава и Като, которые шли впереди, и вот перед нами открылось обширное, мрачное помещение – наверное, та самая студия "Канала Отрешенных", трудно сказать, здесь сейчас не было света – но мы не пошли в глубину студии, откуда в нас стреляли: я просто стоял, вглядываясь в темноту, и отводил глаза тем, кто пытался попасть в нас, и пытался усыпить их или напугать, но не мог повторить тот трюк, что проделал в коридоре – потому что меня сейчас видели не только враги, но и друзья, и я боялся даже представить, что может случиться, если мое воздействие случайно повлияет и на друзей, и их сознание тоже уверится в том, что из окружающего воздуха пропал весь кислород. Я морочил врагам голову, отводил глаза, скрывал видимое и внушал то, чего на самом деле нет, а Святослав и Като стояли рядом со мной в боевых стойках, каждый в своей, с занесенными для удара мечами, и Дик Лестер прикрывал мою спину, поигрывая своей блестящей секирой, а Реостат, Ланселот и Сатклифф пытались справиться с хитрым механизмом, приводившим в действие некий лифт, читая при свете Ланселотова фонарика какую-то инструкцию, которую, как я понимал, составил для них Фродо Таук, и то и дело поправляя друг друга, потому что все надо было сделать сразу, с первого раза, и ошибиться при наборе каких-то там кодов было никак нельзя. По нам стреляли, но ни один выстрел не попал в цель – ни шлепки разрядников, ни беззвучные толчки плазмоганов, ни длинные, медленно летящие красные огненные плевки неведомого оружия ангов (существующие теории не сходились в вопросе природы этого оружия, и ближе всего к истине мне теперь казалась точка зрения отца Джирола, высказанная им в "Последнем из бессмертных" – что эти красные плевки действительно представляют собой горючую слюну ангов, воспламеняющуюся в момент выброса ее в воздух). Я уже совсем уверенно стоял на ногах, и даже руки, которые я непрерывно растирал, уже совсем отошли, хотя их теперь нестерпимо кололо. В нас теперь не могли попасть, потому что я прикрывал своих.
Я прикрывал своих – делал то самое, чего не успел сделать там, наверху, в гараже, и таким образом старался хоть немного загладить свою вину перед славным Збигневом Мао, храбрым майором, который так искренне болел душой за огромную, равнодушную и вечную Империю и который так хотел быть сейчас вместе с нами, но уже никогда не сможет, потому что его убили.
Эпилог. Из лифта в лифт
Лифт опускался очень долго. Временами его трясло и раскачивало, временами он шел ровно, и неослабевающая легкость в животе напоминала, что он опускается с очень большой скоростью.
Я вспомнил, как необычно долго спускался в лифте в то далекое утро в Белграде, открывшееся для меня сырым вечером на Новой Голубой Земле. Я вспомнил наш сокрушительно тяжелый подъем в лифте, устремившимся с вершины Цитадели прямо в Космопорт. Я вспомнил, как какой-то томительно глубоко опускающийся лифт преследовал меня в детских кошмарах там, далеко, давно – там, где я родился.
Я узнал этот лифт из ночных кошмаров: я ехал в нем сейчас.
Мы переговаривались вполголоса. Мы знали, что самое главное случится, когда лифт остановится, но мы не говорили об этом. Мы рассказывали друг другу, как прошли последние две недели.
Я узнал, как Дик купил свой топор – это оказалась никакая не секира, а топор тоскалузских дровосеков. Отводя глаза Любителям, следившим за Диком, он ездил на ярмарку традиционных ремесел Тоскалузы. Лес на Тоскалузе валят и сейчас, потому что прославленная тоскалузская мебель из настоящего органического дерева пользуется устойчивым спросом по всей ближней части Галактики, вплоть до Внешнего Ядра; правда, нынешние лесорубы пользуются плазменными резаками, но топоры с длинными ручками изготавливают до сих пор, хотя бы как сувениры для туристов. И этот топор, похожий на боевую секиру, был сувенирный, но ручной ковки, специальной закалки, способный противостоять легендарной крепости тоскалузского "бронзового дерева".
Я рассказал, что записал целый альбом с Тетрой, и выяснилось, что Реостат был на том моем памятном первом выступлении в "Шато" и потом – на ее концерте в "Ящерице", видел и меня за барабанами, но подходить из конспирации не стал, хотя теперь понимает, что и меня, и его все равно пасли, если не в клубе, то снаружи; выяснилось также, что он хорошо знаком с Тетрой через каких-то общих друзей, едва ли не родственников, кто-то там из этих друзей на ком-то был когда-то женат, и что записку для меня в тот первый день он передал напрямую, увидев меня в "Атавистик Шато" перед началом и затем через бар пробравшись в артистическую к Тетре с просьбой выложить на барабаны комплект палочек и затем передать от него, Реостата, записку тому, кто выйдет на этих барабанах играть. Выяснилось также, что Тетра сначала была категорически против, потому что не верила, что кто-то из современных барабанщиков сможет без продолжительных репетиций войти в ее музыку, основанную на седой древности.
Стивен рассказал, что взял полагающийся ему ежегодный отпуск и по всем документам должен сейчас находиться на уютных субтропических пляжах северного побережья Сибири. Чтобы не привлекать внимания, он тоже покупал оружие здесь, на Телеме, потому что из ближайших к Компу миров только на Телеме можно купить что-то из холодного оружия – ну, оружия серьезнее десантного ножа. Он прилетел не в Лисс, а – из конспирации – в Грейтер-Сидней, откуда потом три дня добирался на взятой у знакомых за непомерные деньги машине, чтобы не оставлять свое имя в регистрационных файлах авиакомпаний или автопрокатных контор. Там, в Грейтер-Сиднее, он купил в антикварном магазине скимитар – ритуальный ятаган со Стагола. Сопроводительные документы этого оружия прослеживают его историю на глубину четырех столетий, так что, если приведется выжить, Стивен собирается подарить его какому-нибудь музею.
А Като и Святослав не успели ничего рассказать, потому что лифт начал тормозить и остановился.
Я понятия не имел, каков наш боевой план. Об этом мы почему-то не говорили. Я только знал, что у Хозяина семь воплощений, одно ужаснее другого.
Ужаснее – если дать им испугать себя.
Мы выходили из лифта по одному.
Като выпрыгнул первым, как кошка, описывая сверкающей сталью своих мечей круги в клубящейся полутьме.
Тот огромный, наполняющий пространство, раздувающийся, трясясь и чавкая, бесформенной массой, грозящей немедленно раздавить наглеца или заглотать его целиком – уже и исполинская пасть распахивается, обдавая нас серной вонью – это был, конечно, Бегемот. Сын самурая Куниэда Като крест-накрест рубанул ледяной гибкой сталью своих мечей эту чудовищную пасть и, когда трясущиеся челюсти распались, снизу вверх вонзил оба лезвия в крохотные, масляно блестящие глазки Бегемота; тварь слепо мотнула огромной головой, и Като ударил снова, рассекая заплывшую складками шею, и чудовищная туша с чавканьем и плеском втянулась в породившее ее небытие, не успев даже полностью выбраться из клубящегося мрака той комнаты, куда открылись двери лифта.
Като отскочил, и к двери шагнул князь Святослав Ингварьевич, поудобнее перехватывая длинную, оплетенную кожаным шнуром рукоять своего меча, и навстречу ему, наполняя воздух стуком своих противных длинных суставчатых конечностей, протягивая к маленькой человеческой фигурке в проеме двери многочисленные тонкие цепкие пальцы, встал Велиал, и Святослав с тяжким выдохом разрубил его одним славным ударом, от плеча к бедру, и меч его звонко ударил в пол, потому что Велиала не было больше.
На моей груди шар сверкал все сильнее. Я вытряхнул его из ладанки на ладонь, внезапно догадавшись о его истинном предназначении. В нем еще были наши оранжевые блики, и зелень врага, и грозная тень, но из самой своей сердцевины он все сильнее наливался чистым, нарастающим, уже почти слепящим белым сиянием.
А в двери беззвучно, выпрямляясь во весь свой исполинский рост, гладкая, черная, будто выточенная из блестящего камня, поднималась фигура Вельзевула, увенчанная рогами буйвола, и алый плащ спадал с ее могучих плеч, и навстречу ей, скользнув слабо видимой тенью, бросился Робин Худ Локсли по прозвищу Ланселот, и только теперь я увидел то его оружие, которое он постоянно носил с собой, но никогда не показывал его нам: из ножен, вделанных в его грубую кожаную куртку за спиной, под капюшоном, он выдернул широкий, длинный черный тесак с ослепительно сверкающим тончайшей заточкой лезвием, и, пока огромные черные руки Вельзевула вздымались над его головой, разведчик ударил тесаком в гладкую, блестящую грудь, в самое средоточие мощи, оттуда брызнул противно пахнущий пар. Белые страшные глаза рогатого дьявола выпучились в безмолвном удивлении, а Ланселот мгновенно сделал ещё один рубящий выпад чёрная голова с чмоканьем оторвалась от тела и вдруг сдулась, как проткнутый воздушный шарик, и противный пар отбросил стремительно уменьшающуюся фигуру без головы в клубящуюся тьму, где она заметалась, гонимая стремительно истекающей вонючей струей, и пропала.
К двери шагнул художник Стивен Сатклифф, шепча имя того, кто сейчас лежал в грубом мешке, скованный неведомой силой Хозяина, где-то там, впереди, во тьме, и навстречу Стивену уже гремел стальными шагами колоннообразный Астарот, извергнутый, казалось, самим мраком, и над скрытой цилиндрическим черным шлемом головой Астарота могучие руки уже вздымали смертоносный меч, но Стивен, пригнувшись, махнул своим старинным ятаганом горизонтально, очень низко, подрубая тонкие жилистые ноги Астарота, и когда тот стал заваливаться назад – ударил снизу вверх, поворачиваясь, и сверкающее древнее лезвие снесло голову Четвертого воплощения от плеча до плеча, и доспехи Астарота с громом рухнули на каменный пол, плавясь и исчезая в холодном смрадном голубом пламени.
А над гаснущим пламенем уже просовывалась сквозь клубящуюся тьму нелепая, огромная, нестерпимо вонючая верблюжья голова Шайтана, и ее гадкая длинная шея все тянулась и тянулась, заставляя угадывать за ней отвратительное тело, но мы так и не увидели этого тела, потому что к Шайтану, не страшась разинутой слюнявой пасти с неровными желтыми зубами, шагнул бывалый камерамен Ричард Лестер, наш старина Дик в своей мерцающей туристской штормовке, и, как его далекие предки в лесах Америки, со звучным могучим выдохом обрушил на мерзкую голову тяжеленный топор, и тут же снова вскинул тяжелое лезвие, потому что сочащаяся зеленой кровью в месте первого удара голова проворно повернулась боком, чтобы с размаху ударить Дика, и тут же топор со свистом рухнул на шею Шайтана позади трепещущих осклизлых ушей, и обезглавленная шея коротко мотнулась в клубящейся тьме, навечно исчезая в породившем ее небытии.
Шар в моей руке оставался прохладным, но сверкал теперь так нестерпимо ярко, что я видел его светящееся тело алым лучом, проникающим сквозь ладонь, отвернув стеклянную каплю от себя, а пол под моими ногами освещался так ярко, что я едва не пропустил момент, когда из тьмы к нам вышел черный, как смоль, тонкий и страшный Анхро-Манью, повелитель зла, я успел увидеть на его ужасном лице торжествующую ухмылку, и рот его, наполненный змеиными зубами, уже раскрывался, и змеиный раздвоенный язык ощупывал воздух, и какое-нибудь страшное уничтожающее заклинание уже было готово сорваться с его сухих черных уст, но тут навстречу ему бросился рыжий шкипер Роби Кригер по прозвищу Реостат, в руках которого были два меча с Хелауатауа – в правой тот, что он купил в лавке возле Колонии, в левой – тот, что он взял у заколотого наемными убийцами-демонами бородатого возницы, и, обманно махнув перед лицом черного Анхро-Манью левым мечом – желтые змеиные глаза демона успели проследить движение лезвия, и повелитель зла отшатнулся – правым Реостат ударил Шестое воплощение поперек горла, там, где мощные выпуклые ключицы сходились под черной гибкой шеей, и Анхро-Манью рассыпался удушливой пылью во мгновенной зеленой вспышке.
На шаре больше не было зеленых бликов, я точно знал это, хотя и не мог посмотреть на шар – так ярко он светился. Я поднял его, освещая себе дорогу, раздвигая пронизанный угрожающими лиловыми молниями клубящийся мрак, и вышел из лифта.
Так вот где вершина Трона! Сколько миров пронизала она, чтобы вынырнуть здесь? Или, быть может, это мы пронизали бесчисленные миры, чтобы увидеть ее? Я был совершенно спокоен теперь, спокоен – потому что знал. Я знал, что должен был сделать, и хотел только одного – увидеть его, увидеть Седьмое воплощение, самое главное, самое древнее, подлинное, не виданное вблизи почти никем, кто мог бы рассказать об этом – только издали, от полного экскурсантами лифта, почтительно останавливающегося перед Тронным залом. Я хотел увидеть того, кто был Сатаной для рода человеческого, того, кто был Врагом, кто стремился ослабить, подчинить, остановить, проредить людскую породу и поработить оставшихся – короче говоря, разве не любопытно было увидеть Хозяина собственной персоной, особенно когда больше месяца только и слышишь о нем, только и думаешь о нем, только и представляешь себе, что будет там, в конце пути, когда неизбежно придется столкнуться с ним?
Да, он действительно здесь, на вершине Трона, чуть выше меня. У подножия, на черном каменном полу, лежат четыре продолговатых мешка. Внутри – судя по очертаниям – неподвижные человеческие тела. Те самые, кого он выдернул из прошлого. Те самые, кого чуть больше, чем через неделю, он собирался убить – чтобы человечество, опустошенное внезапной потерей миллионов людей, покорно склонилось к его ногам.
А ведь он, пожалуй, даже смешон, а не страшен. Я, наклонив голову набок, внимательно рассматриваю его. Ну, то есть, конечно, я знаю, что именно такая порода людей может быть особенно страшна. Да-да, людей. Не черные великаны с рогами, не мерзкие слюнявые верблюды с невероятно длинными шеями, не паукообразные страшилы, не жирные мешки с прожорливыми пастями. Все это – лишь порождения его воображения. Воображения, надо признать, довольно убогого, потому что как может быть богатым и творческим воображение такого существа?
Хозяин Цитадели! Великий Враг рода человеческого! Черный Князь, или как там еще зовут его Любители? Сатана!
Маленький плюгавый человечишка. На нем засаленная, поношенная, давно не стиранная одежда. Он испуган. Он хочет понравиться или – еще лучше – напугать, но ему больше нечем пугать. Он приглаживает длинные редкие волосы, прикрывающие его плешь, он неуверенно ухмыляется, показывая редкие желтоватые зубы, заметно порченные кариесом. Один из его зубов – стальной, и это почему-то смешит меня больше всего. Я смеюсь, стоя перед ним; я смеюсь, показывая ему сверкающий хрустальный шар, разгоняющий последние остатки клубящейся мглы и лиловых молний по углам. Я смеюсь, пока мои товарищи встают рядом со мной, в изумлении глядя на страшного, могущественного, наводящего ужас Хозяина.
– Я… – произносит Хозяин низким, неприятным голосом, странно контрастирующим с его плохими зубами и сальными волосами, и умолкает, неотрывно глядя на хрустальный шар. В его черных, как две дырки в ничто, ничего не выражающих глазенках тускло отражается ослепительное, кипенно-белое сияние шара.
Я снова смеюсь, потому что даже сейчас он может говорить только о себе, даже сейчас.
Он пытается снова стать грозным, вновь явить буйволовые рога и красный плащ, но глазки его неотрывно смотрят на шар.
Он пытается обрушить на нас те же чудеса, которыми он сокрушил волю Империи много веков назад – но тщетно: Жилы Силы, видно, требуют сосредоточения, а он может сейчас смотреть только на хрустальный шар.
И тогда я, даже не особенно сильно размахиваясь, обыденным движением бросаю хрустальный шар Хозяину в лицо.
Шар вспыхивает. Слепящая, белая, непередаваемо чистая вспышка.
И все.
Читать бесплатно другие книги:
