Влюбленные Браун Сандра
Доусон пожал плечами.
— Они всего-навсего дети, — сказал он с философским видом. — Для них даже два дня — довольно большой срок. К тому же они отвлеклись…
— Намекаешь на свое присутствие?
— Кто-то ведь должен был заполнить пустое место.
— Ну, дело не только в этом…
Она включила электрический чайник, исподтишка поглядывая на него. Доусон чувствовал себя довольно-таки неловко в ее уютной семейной кухне, и это бросалось в глаза. Глиняная вазочка для печенья в форме медведя, детские рисунки, прилепленные к холодильнику магнитами с диснеевскими персонажами, потрепанные кулинарные книги на полке (сразу было видно, что они здесь не для красоты, что ими пользуются) — все это было ему не то что чуждо — дико и непривычно. Ничего подобного в его собственной квартире не было, да и быть не могло.
Амелия жестом пригласила его к столу:
— Садись. К сожалению, перед вашим приездом я повыбрасывала все, что могло испортиться, так что могу предложить только чай в пакетиках или какао.
— Не извиняйся. В моей квартире в Александрии не найдется и этого. «На свете старушка спокойно жила» и тому подобная дребедень из собрания Матушки Гусыни, — процитировал он. — Так вот, это не про меня.
— Ты знаешь детские стишки?
— Мама мне часто их читала. Этот я запомнил.
— Твои родители тоже живут в Виргинии?
— Нет. — Доусон в нескольких словах рассказал ей об автомобильной аварии, унесшей жизни его матери и отца. — Знаешь, многие родители постоянно твердят своим детям, чтобы они были осторожнее за рулем. Мои отец с матерью ужасно боялись, что я попаду в аварию. Это был их навязчивый кошмар, но вышло как раз наоборот: они погибли, а я жив… И получилось все как-то глупо. Они возвращались в воскресенье вечером из кино — по улице, по которой до этого проезжали, наверное, миллион раз. Водитель встречной машины вильнул в сторону, чтобы разминуться с выбежавшей на дорогу кошкой, потерял управление и вылетел на встречную полосу… Вот так все и случилось.
— Сочувствую, — тихо проговорила Амелия.
— Виновник аварии не получил ни царапины. Во всяком случае, тот водитель остался жив. Кошка тоже не пострадала, а вот мои родители… Знаешь, Хедли воспринял их гибель почти так же тяжело, как я. Мой отец и он дружили еще со школы.
— То есть Хедли действительно твой крестный? Это не… не фигура речи?
— Действительно. Когда меня крестили, он держал меня на руках. Правда, Хедли утверждает, что крещение не достигло цели, — я нисколечко не стал лучше.
Амелия негромко рассмеялась.
— Я заметила, что вы действительно очень близки.
— Но иногда он бывает довольно занудлив. Совсем как настоящие родители.
— Мне с моим отцом порой тоже бывало нелегко, но его советы в большинстве случаев оказывались правильными.
При этих словах она заметно погрустнела, и Доусон, развернувшись на стуле, полез в карман висевшей на спинке куртки.
— Эй, смотри-ка, что у меня есть! — сказал он, выуживая из кармана шоколадный батончик. — Сегодня утром я взял его в мини-баре в своем номере и совершенно про него забыл. Хочешь?..
— Нет, спасибо. Я не голодна.
— Не голодна? Когда ты ела в последний раз?
Амелия задумалась, и Доусон кивнул:
— Я так и думал. Ладно, давай поделим пополам. От него не потолстеешь, зато он даст тебе силы…
Засвистел вскипевший чайник, и Доусон сказал, что предпочитает какао. Амелия приготовила ему большую кружку горячего напитка и села напротив.
— Извини, но ничего более крепкого у меня нет. Даже вина.
— Это не важно. Я теперь не пью. Из-за тебя.
— Из-за меня?
Он слегка наклонил голову и посмотрел ей в глаза.
— Ты сказала, что ни алкоголь, ни лекарства не решат мою проблему. И после этого виски и таблетки перестали на меня действовать.
Амелия покачала головой:
— Не думаю, что дело действительно может быть в чем-то, что я сказала или не сказала. Просто ты снова ведешь расследование, и новая цель держит тебя в тонусе. Ты пришел в себя.
— Может быть. Или меня изменила проведенная в тюрьме ночь… Только не проси меня послать Такеру благодарственную открытку.
— Почему вы так друг друга невзлюбили?
Доусон пожал плечами:
— Он возненавидел меня с первого взгляда. Понятия не имею почему.
— Зато я знаю. Ты выше его на полторы головы.
— Думаешь, дело в этом? — Он ухмыльнулся, но сразу же посерьезнел. — Когда Такер… подверг сомнению твою порядочность, я хотел его ударить. Чуть было не вмазал.
— Теперь это совершенно не важно. Думаю, каждый сотрудник Шерифской службы уже знает, что в то утро, когда Такер с напарником приехали сообщить мне о гибели Стеф, я была с тобой… В смысле у тебя в доме, — поправилась она и, поднявшись, взяла с кухонной стойки свой чай, а затем снова вернулась на прежнее место напротив него. Доусон же развернул шоколадный батончик, разломил пополам и протянул ей половину.
Амелия откусила кусочек, сделала глоток чаю и окинула его внимательным взглядом.
— Скажи, Доусон… что ты здесь делаешь?
— Пью какао, — тут же ответил он.
— Я имела в виду — зачем ты здесь.
Не зная, что ответить, он довольно долго молчал, потом спросил негромко:
— Хочешь, чтобы я ушел?
Амелия несколько раз окунула в кипяток пакетик с заваркой — и оставила плавать.
— Мы знаем друг друга всего несколько дней, — сказала она. — К тому же у меня сейчас чертовски трудное время. И я никак не могу понять, почему ты до сих пор здесь и почему…
— Я и сам дорого бы дал, чтобы это узнать, — произнес Доусон. — Можешь мне поверить: сам я ничего подобного и в мыслях не держал. — Несмотря на шутливый тон, он говорил вполне серьезно, и Амелия невольно удивилась его словам.
— Чего именно ты не предполагал?
Он пожал плечами.
— Ты, дети, сказки на ночь… Все это свалилось на меня как-то… неожиданно. — Он бросил взгляд на смешную медвежью морду на вазочке для печенья. — Само собой, это не война, но… Для такого человека, как я, лучше оказаться под обстрелом на передовой, чем в подобной домашней обстановке.
— Тогда почему ты здесь? — повторила она.
Потому, мог бы ответить Доусон, что уйти сейчас означало бы предать ее и детей, бросить их одних без всякой помощи. Да, он понимал, что поступает совершенно нелогично и неправильно. Точнее сказать — непрофессионально. Ему с самого начала следовало держать дистанцию с субъектами журналистского расследования, но он этого не сделал. Вместо этого он позволил себе сочувствовать, сопереживать этой женщине и ее детям, и в итоге сам оказался участником репортажа, который собирался писать. А теперь обратный путь был отрезан: Доусон просто не мог бросить их. Как бы он выглядел в своих собственных глазах? Циничный и жестокий авантюрист, охотник за жареными фактами. Да он и не хотел их бросать! Но не только потому, что боялся мук совести и новых бессонных ночей. Впрочем, настоящую причину, которая удерживала его подле Амелии, он затруднился бы назвать даже самому себе. Разве только одно… Он хотел эту женщину так сильно, как не хотел никого и никогда. Да, это вполне могло стать достаточно веской причиной.
Да, подумал Доусон, должно быть, в этом все дело. Увы, по иронии судьбы именно сейчас ни ему, ни ей не следовало поддаваться романтическим устремлениям и чувствам. И без того жизнь Амелии в одночасье перевернулась с ног на голову, да и со своей собственной жизнью он обошелся не лучшим образом. Любая близость могла только ухудшить положение, причем для обоих. Нет, даже мечтать о том, чтобы заняться с ней любовью, было неразумно, опасно и… непорядочно.
Но Доусон все равно мечтал.
Постоянно.
Днем и ночью.
Слегка откашлявшись, он сказал:
— Мне кажется, сейчас тебе очень нужен друг — близкий друг, на которого ты могла бы положиться. Думаю, я мог бы им стать, если не возражаешь. — Доусон усмехнулся. — Именно поэтому я до сих пор здесь.
Но он лгал — лгал, потому что все было совсем не так просто, как он утверждал. И Амелия, похоже, тоже это понимала, поскольку посмотрела на него так пристально, словно пыталась проникнуть в его самые сокровенные мысли и чувства. Наконец она отвела взгляд.
— Мне нужен друг, а тебе? Тебе нужен материал для статьи.
— Я здесь не поэтому.
— Нет?
— Черт побери, конечно нет! — Он сказал это с такой горячностью, что Амелия снова подняла голову, но в ее глазах все еще читались сомнение и подозрительность. — Вся моя журналистская объективность улетела ко всем чертям в тот день, когда я увидел тебя. И ты это отлично знаешь.
Еще несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор, потом Амелия снова занялась своим чайным пакетиком. Краем глаза она заметила, как Доусон съел свою половину шоколадного батончика и запил какао.
— Ты ешь так много шоколада? — удивилась она. — А ты не боишься, что не сможешь заснуть?
— Хорошо бы, если так, — ответил он. — Ты и сама знаешь, что со мной бывает, когда я сплю.
Это напоминание о его ночных кошмарах заставило Амелию вспомнить то, что было потом. Поцелуй. Его соблазнительный вкус витал между ними такой же реальный, как пар, поднимавшийся над их горячими кружками. Атмосфера в кухне стала заметно плотнее, ее словно пронизывали невидимые, но ясно ощутимые силы взаимного притяжения. Но ни он, ни она не двигались с места и только продолжали пристально смотреть друг на друга. В конце концов Доусон прервал затянувшуюся паузу:
— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты оказалась рядом, когда я проснулся от… после очередного кошмара.
Амелия небрежно отмахнулась — чуть заметно, одними пальцами, так что любой другой человек мог этого движения просто не различить. Любой, но не Доусон, который буквально пожирал ее взглядом. Он мог бы рассказать ей, сколько раз за прошедшие дни он вспоминал этот поцелуй и как сильно ему хотелось повторить его именно сейчас. Прикасаться к ней, прижимать к себе, гладить ее кожу, ощущать ее трепет и тепло, податливую упругость ее обнаженного тела — за это он был готов не колеблясь отдать жизнь и полцарства в придачу. Знай она, о чем он думает, а главное, каких усилий ему стоило не поддаваться своему жгучему желанию, она бы вряд ли так спокойно пила чай. И в его заверения, что он хочет быть ей только другом и защитником, она ни за что бы не поверила. А Доусон просто не мог не думать обо всем этом. Он пытался справиться с собой, со своим наваждением, но оно упорно возвращалось, и тогда Доусон решил, что было бы честнее сказать ей об этом.
Но как сказать — вот вопрос.
— Знаешь, — проговорил он с кривоватой усмешкой, — если бы ты будила меня после каждого кошмара, я бы нисколько не возражал, чтобы они мне снились. Хоть десять за ночь!
Они все еще смотрели друг на друга, когда неожиданно засигналил его мобильный. Весьма кстати, поскольку его решимость ни в коем случае к ней не прикасаться уже почти растаяла.
— Это ты, Хедли? — Доусон намеренно переключил телефон на громкую связь.
— Я, я… — раздался в динамике голос старого агента. — Я сейчас приеду, не стреляйте.
Не отвечая, Доусон выключил телефон.
— Кстати, — сказал он, — я тут подумал… По нынешним временам тебе следовало бы постоянно носить с собой твой знаменитый перцовый баллончик. И мобильник тоже.
— Насчет мобильника я согласна. Это была моя ошибка. Я не слышала ваших звонков. — Она чуть заметно улыбнулась. — Телефон и перцовый аэрозоль были в сумочке, которую я бросила на лестнице, когда поднялась наверх. Если бы баллончик был со мной, ты бы получил хорошую порцию жгучей жидкости прямо в лицо. Почему ты не назвался, как только вошел в кухню?
— Я боялся, что Джереми… что он может быть с тобой, в доме. А Хедли не хотел, чтобы он догадался о нашем присутствии.
Амелия вздохнула.
— Знаешь, я почти хотела бы, чтобы так и было… Чтобы он наконец появился и чтобы вы… вы его…
— Нет! — с нажимом возразил Доусон. — Нет! Это слишком опасно.
— Зато сейчас се было бы уже позади.
— Ну да, — мрачно кивнул он. — Все было бы позади, вот только ты, скорее всего, лежала бы здесь — мертвая.
ДНЕВНИК ФЛОРЫ ШТИММЕЛЬ
16 апреля 1984 г.
Вчера мы убили трех человек. А вечером устроили праздник, чтобы как следует отметить наш успех. Праздник получился такой, что все, кроме меня, еще спят.
Вчера действительно был большой день! И не только потому, что налет оказался успешным (мы взяли больше 60 тысяч долларов), но и потому, что он состоялся в день уплаты подоходного налога. Это очень символично (так говорит Карл). Мы дали правительству понять, что далеко не всем нравится, когда у них отнимают честно заработанные деньги.
Двух парней, которые охраняли бронированный автомобиль, мне почти не жалко. Во-первых, они были беспечны и за это поплатились. А кроме того, если подумать как следует, они здорово подвели тех, на кого работали. Как сказал Карл, если бы эти двое делали свою работу как положено, сейчас они были бы живы, денежки лежали бы в броневике, а мы валялись бы на мостовой убитыми. Но получилось наоборот. Никто из наших даже не был ранен, только я сломала ноготь, когда заталкивала заложницу в отделение для перевозки денег.
Нет, я не знаю, как ее звали. Она не представилась (да мы и не спрашивали), а по телику сказали, что ее имя не будет обнародовано до тех пор, пока не отыщут ее родню. Единственное, что мне известно, это то, что она была мексиканкой или пуэрториканкой и у нее были черные с проседью волосы. В ушах у нее болтались золотые сережки в виде маленьких крестиков. Думаю, в молодости она была красива. Она, наверное, до смерти напугалась; когда мы уже мчались прочь, она все время плакала и что-то бормотала по-испански. Я-то испанского не знаю, но думаю, что она молилась, а может, просто просила ее не убивать.
Карл очень нервничал и все время кричал на Мела, чтобы он ехал быстрее. Мы не планировали брать заложников, а Карл очень не любит, когда что-то идет не по плану. Наверное, водитель броневика все-таки успел нажать кнопку тревоги до того, как Мел его пристрелил, потому что полицейская машина появилась очень быстро. Она словно с неба свалилась и застала нас врасплох.
Эта мексиканка не имела никакого отношения ни к броневику, ни к перевозке денег. Она просто случайно проходила по улице — так сказал диктор в новостях.
Карл опомнился первым; он схватил ее за руку, толкнул ко мне и велел затолкать в фургон, пока он разберется с легавыми. После этого он несколько раз выстрелил в полицейских, а они, увидев, что мы взяли заложника, не стали нам отвечать. Одного Карл все-таки ранил — сейчас он в больнице, в критическом состоянии. По телику показывали целую толпу легавых, которые явились навестить раненого товарища. Когда Карл это увидел, он захохотал и сказал, мол, жаль, мы не можем устроить налет на больницу и положить их всех разом, чтобы в будущем у нас было меньше проблем с копами.
Так вот, насчет мексиканки… Карл велел ей заткнуться, но она продолжала плакать и что-то бормотать на своем языке. Вскоре у нее началась самая настоящая истерика — во всяком случае, я так думаю, потому что она больше не произносила отдельные слова, а просто выла. Слушать это было просто ужасно! Но еще страшнее оказался звук выстрела. Он показался мне совершенно оглушительным, потому что мы все были внутри броневика, а в замкнутом пространстве звуки кажутся намного громче. После того, как Карл застрелил эту женщину, у меня еще долго звенело в ушах. Наверное, у Карла и Мела — тоже, потому что мы трое довольно долго молчали и не произносили ни слова.
Труп мы оставили в броневике, а сами пересели в другую машину, которую Карл приготовил заранее. Правда, я прикасалась к женщине, так что на ее одежде могли остаться какие-то следы, улики, которые помогут копам нас выследить. За десять с лишним лет, что мы занимаемся НАШИМ ДЕЛОМ, полиция и федералы здорово навострились отыскивать улики и всякое такое. Рано или поздно они выйдут на наш след.
Иногда мне хочется, чтобы мы могли все это бросить, забрать Джереми и уехать в какое-нибудь тихое, спокойное и красивое местечко. Жили бы как обычные люди. Как нормальная семья. Наш Джереми уже учится в третьем классе, получает только отличные отметки и играет в бейсбол в младшей лиге. Сомневаюсь, что мне когда-нибудь посчастливится побывать на его игре. Зато на прошлой неделе я целых десять минут разговаривала с ним по телефону!
Карл обещал, что в будущем месяце мы с ним повидаемся. Я все еще на это надеюсь, хотя мне кажется, что после вчерашнего Карл не захочет рисковать. К счастью, никто пока не заподозрил Рэнди и Тришу. Со стороны они и вовсе выглядят как папочка и мамочка Бивера — ну, как в той киношке[27]. Но Карл сказал — когда ты теряешь осторожность, тогда-то тебя и ловят. А если нас схватят, тогда мы уж точно никогда больше не увидим Джереми. Они запрут нас на долгие годы, может быть, навсегда. Или сразу казнят, чтобы не возиться.
Но я опять отклонилась куда-то в сторону (неудивительно, ведь я думаю о Джереми постоянно!). Так о чем я?? Ах да!.. После того как мы бросили броневик с трупом мексиканки, мы поехали на другой машине в наше секретное убежище. Когда мы добрались до места, все уже успокоились и задышали ровнее. Карл объявил прошедший день днем нашей победы — особенно после того, как пересчитал деньги.
Ну а потом началась вечеринка. Все быстро напились. Я тоже пила и курила больше обычного, потому что меня немного беспокоило, как мог Карл так спокойно застрелить ту несчастную женщину. За что? Только за то, что она слишком громко плакала. Лично я ничего против нее не имела. Да она ничего плохого нам и не сделала! Она не охраняла этот паршивый броневик. Просто она, как говорят в фильмах, оказалась не в том месте и не в то время — и поплатилась за это. Но разве она была виновата? А ее родные? На вид мексиканке было чуть за сорок, а значит, у нее, наверное, были муж, дети, может быть, даже внуки… Мне их ужасно жаль! Ничего не могу с собой поделать. Уж они-то точно не веселились вчера вечером.
Кстати, для Мела вчерашняя работенка была первой, я имею в виду — в составе «рейнджеров истины». Нам рекомендовали его как надежного водителя, у которого не нервы, а стальные канаты, и он действительно нас не подвел. Он очень быстро вывез нас из опасного района. Карл решил, что Мел достоин дополнительной награды.
Этой наградой должна была стать я.
Я очень не люблю, когда Карл позволяет другим мужчинам заниматься со мной «сами знаете чем». Просто ненавижу! Главным образом потому, что протрезвев Карл начинает злиться на меня — как будто это я все придумала. А мне это вовсе не нравится, если на то пошло. И никогда не нравилось. После этого я чувствую себя грязной, будто я в помойке валялась. А еще я думаю — раз Карл так ко мне относится, значит, он меня не очень-то ценит и может запросто бросить, если когда-нибудь нас крепко возьмут в оборот.
Но вряд ли Карл действительно меня бросит. Ведь не бросил же он меня в Голденбранче, хотя тогда я была уверена, что именно так он и поступит.
Впрочем, если Карл когда-нибудь увидит эти мои записи, головы мне точно не сносить. Я даже думать боюсь, что он тогда со мной сделает! В лучшем случае Карл просто отдаст меня кому-то вроде Мела — отдаст навсегда и никогда-никогда не возьмет обратно.
Глава 17
Небрежно почесывая отросшую бороду, Джереми Вессон слушал по радио вечерние десятичасовые новости. Это была местная станция, которая уделила немало внимания показаниям Уилларда Стронга, которые тот дал на утреннем судебном заседании. В этих показаниях отсутствовал значительный — протяженностью в несколько часов — временной отрезок, однако в целом его воспоминания и предположения достаточно точно отражали события того дня, когда Джереми убил Дарлен из дробовика, найденного в кабине пикапа, где обманутый уж спал беспробудным пьяным сном.
Пока было совершенно непонятно, поверили ли присяжные в его версию событий, однако в целом ситуация складывалась явно не в пользу обвиняемого.
Сам Джереми не имел ничего против Уилларда. То есть — ничего личного. Этот человек просто исполнял роль, для которой его избрали, и делал это хорошо. Он выглядел как преступник, вел себя как преступник, поэтому присяжным было довольно легко поверить, что он-то и есть настоящий убийца. Кроме того, Джереми подозревал, что, если бы он с самого начала не контролировал и не направлял события, Уиллард, наделенный свирепым и необузданным нравом, мог бы на самом деле убить и изменившую ему жену, и его самого.
Естественно, подобный поворот сюжета не входил в планы Джереми, поэтому он постарался принять все меры, чтобы этого не случилось. К счастью, события с самого начала развивались в полном соответствии с разработанным сценарием. Джереми надеялся, что суд скоро поставит в этом деле жирную точку, приговорив Уилларда Стронга к пожизненному заключению или к смертной казни за убийство двух человек. Именно тогда Джереми Вессон будет официально признан мертвым. Мертвым «вне всяких разумных сомнений», как любят выражаться юристы.
Впрочем, уже сейчас Джереми был доволен. Его собственная история только подтверждала тот факт, что американская государственная машина окончательно прогнила и деградировала. Еще недавно он был человеком, который, казалось, имел все, о чем только можно мечтать: красавицу-жену, двух замечательных сыновей, уважаемого и влиятельного тестя, свой дом и блестящие перспективы на будущее. Крушение этой Американской Мечты наступило после того, как его собственная страна отправила Джереми на войну, откуда он вернулся морально раздавленным, психически ущербным, склонным к саморазрушению человеком, неуклонно двигающимся навстречу бесславному концу. И вина за это, безусловно, лежала на государстве, озабоченном лишь своевременным сбором налогов да расширением сферы собственного влияния.
Чтобы воплотить в жизнь свой план, Джереми понадобилось несколько лет, в течение которых он последовательно надевал то одну, то другую маску — смотря по тому, что именно требовали от него обстоятельства. Порой вживаться в очередную роль было нелегко, но он справился и теперь мог наслаждаться результатом.
Даже служба в армии далась ему легко. Он стал неплохим морпехом и отличным снайпером. Умение метко стрелять оказалось одной из его врожденных способностей, которую Джереми довольно быстро сумел развить до требуемого уровня, а вскоре и сам стал обучать этому искусству молодых солдат. Воинское братство пришлось ему по душе, особенно когда он служил в Ираке. Джереми даже обзавелся несколькими друзьями, расставаться с которыми ему впоследствии было немного жаль. И только идея служения «Богу и своей стране», которая активно культивировалась в Корпусе, нисколько его не трогала. Джереми, впрочем, удавалось притворяться патриотом — и довольно успешно. Во всяком случае, никаких сомнений в его благонадежности ни у командования, ни среди ближайшего окружения так и не возникло.
Несколько сложнее оказалось обратить на себя внимание Амелии Нулан, а потом и сделаться ее женихом. Джереми не получил ни блестящего образования, ни аристократического воспитания, а его солдатская прямота и даже некоторая грубоватость отнюдь не были притворством. В казарме он чувствовал себя куда увереннее, чем на великосветских приемах и в бальных залах. Рэнди и Триша научили его основным правилам хорошего тона и умению вести себя в обществе, но без постоянной практики эти знания были практически бесполезны. Правда, во время службы Джереми приходилось бывать на собраниях армейских офицеров, но это все же было не совсем то. Поначалу рафинированное общество, в котором вращались отец и дочь Нулан, пугало его. Он цепенел так, как никогда: так его не пугали даже вооруженные русскими гранатометами арабы. К тому же Амелия и Дэвис были южане и придерживались неписаных законов и правил, о которых почти нигде не упоминалось, но которые были известны в Джорджии всем избранным — тем, кто принадлежал к так называемым джентльменам, к старинной аристократии. Не раз и не два Джереми готов был отступить и даже всерьез задумывался о том, чтобы оставить Нуланов в покое и найти женщину попроще. Но потом стискивал зубы и продолжал упорно добиваться своего. Амелия превратилась для него в желанный приз, который нужно было завоевать во что бы то ни стало.
Вскоре, однако, Джереми с удивлением обнаружил, что его неловкость и промахи не только не отвратили от него дочку конгрессмена, но, напротив, прибавили ему обаяния в ее глазах. Главным, по-видимому, было то, что он оказался мало похож на тех образцовых молодых «джентльменов», к которым привыкла Амелия. Именно это сначала заинтересовало ее, а потом стало даже нравиться. Ошибки, которые он продолжал допускать, несмотря на все усилия держаться на равных с теми, с кем ему приходилось сталкиваться, вызывали у нее вовсе не презрение, а напротив — желание помочь, поддержать, научить. Джереми казался Амелии достаточно искренним в своем желании завоевать ее расположение, и это тоже не могло ей не льстить. Все это он понял довольно быстро, а поняв, начал ей подыгрывать, примерив на себя маску симпатичного, преданного, но несколько неуклюжего щенка, который обещает в будущем стать надежным другом и защитником.
Эта роль, однако, таила подводные камни. Увлекшись игрой, Джереми не заметил, как влюбился в Амелию по-настоящему. Он был уверен, что никогда не будет испытывать к избалованной дочке высокопоставленного политика ничего, кроме холодного презрения, которого заслуживало все, что воплощала в себе фамилия Нулан: бесстыдное богатство, алчность и бездушие современной американской правящей верхушки. Увы, сколько он ни уверял себя, что его чувство к ней лишь видимость, что оно необходимо для маскировки его истинных намерений, ничего не изменилось. В глубине души Джереми честно признался себе, что любит ее.
А она отвечает ему взаимностью.
Ему часто хотелось, чтобы Амелия любила его не так сильно. Если бы она осуждала его поступки или, напротив, была оскорбительно снисходительной к его слабостям! Если бы она была холодна, равнодушна, нетерпима к полученной им во время войны психической травме! Тогда его задача была бы куда легче. В конце концов, он собирался сломить ее дух, а не разбить ей сердце. Но Амелия просто не давала ему такой возможности. Она была бесконечно терпелива, заботлива, нежна и переживала за него так искренне и глубоко, что Джереми готов был зубами скрипеть от бессилия и злобы.
Ничуть не меньше Джереми хотелось презирать своего тестя, его патриотизм, который он считал показным, и его идеалы, которые казались ему верхом идиотизма. Критиковать и высмеивать политические решения, которые его тесть проводил в жизнь, у него получалось. Но к самому Дэвису Нулану Джереми просто не мог испытывать ни презрения, ни враждебности. Отец Амелии оказался весьма достойным человеком — искренним, щедрым, умным и честным. К тому же власть, которой он обладал, была для него не целью, а инструментом, с помощью которого он старался улучшить жизнь простых людей — тех, кто во время выборов отдал за него свои голоса. Это последнее обстоятельство, кстати, ставило Джереми в тупик сильнее всего. Он никак не мог понять, как можно работать на государство? Ведь оно по самой своей природе противоречит интересам обыкновенных граждан, представляя собой чистое, беспримесное зло?
Но самой трудной частью плана Джереми оказалось задуманное им превращение из нежного, любящего отца в пьяницу и скандалиста, которого боялись бы собственные дети. Разыграть это было легко… но только в теории. На практике же, стоило ему увидеть их улыбки и протянутые к нему ручонки, как сердце его таяло словно кусок льда на жарком солнце. И все же Джереми преодолел себя, сумел действовать как надо, и уже очень скоро Хантер и Грант научились прятаться, как только их неистовый отец ступал на порог.
Ну ничего, уже совсем скоро он возместит им все, что ему пришлось когда-то у них отнять. И возместит сторицею!
Да, подумал он сейчас, это были непростые годы, но они остались позади. До полного осуществления его плана оставались считаные дни. Совсем скоро Уиллард Стронг будет признан виновным в убийстве своей жены и ее любовника. Наивный муж отправится либо в тюрьму, либо в специальную камеру, где ему сделают последний, смертельный укол. Как только это случится, он, Джереми Вессон, станет неуязвим и сможет безнаказанно продолжить свою борьбу. Никто не помешает ему разъезжать по всем пятидесяти штатам и сеять хаос и смерть. Ведь никто не станет разыскивать того, кто официально считается мертвым.
Фактически ему оставалось только одно дело, которое он просто не имел права оставлять недоделанным. Исполнить задуманное было нелегко, но удача ему улыбнулась, и Джереми вздохнул едва ли не с облегчением, когда все закончилось.
Вот почему он был по-настоящему потрясен, когда узнал, что женщина, найденная убитой на стоянке возле бара «У Микки» — не Амелия. У него просто в голове не укладывалось, как можно было так ошибиться и перепутать женщину, с которой он прожил много лет, с другой, совершенно посторонней. И все-таки это произошло, и теперь ему предстояло исправить свой промах.
А все потому, подумал Джереми, что он действовал без подготовки, импровизировал. Хотя обычно старался избегать непродуманных действий.
Впрочем, сначала ему казалось, что само Провидение дает ему возможность решить главную свою проблему.
В тот день разыгрался шторм, а волнение на море было таким сильным, что Джереми не решился идти в Саванну и пришвартовал свой катер у причала Сент-Нельды. За всю свою жизнь он бывал на острове считаное число раз, поэтому мог не бояться, что его там узнают. Даже если бы он столкнулся с кем-то, кто когда-то знал супруга очаровательной Амелии Нулан (что было маловероятно), закрывавшая пол-лица борода и низко надвинутая на глаза бейсбольная кепка, которую Джереми носил, чтобы скрыть шрам, оставшийся у него на темени после того, как он своими руками срезал с головы кусок кожи вместе с волосами, помогли бы ему остаться неузнанным. Кроме того, за пятнадцать месяцев, прошедших со дня его предполагаемой гибели, Джереми набрал тридцать фунтов веса[28], которые чисто внешне сделали его совершенно другим человеком.
Одним словом, когда в разгар шторма он встал на якорь у причала Сент-Нельды, бояться ему было совершенно нечего. Сходить на берег Джереми не спешил. Стоя в рулевой рубке, он маленькими глотками пил горячий кофе из термоса и смотрел на залитый дождем поселок, когда вдруг заметил ее.
Падающая с неба стена воды сильно затрудняла видимость. К тому же наступил вечер, а поскольку электричество на острове отключилось из-за грозы уже несколько часов назад, стоянка позади бара (в баре был автономный генератор) освещалась весьма скупо. Джереми мог бы и вовсе ее не заметить, если бы не плащ кричаще-яркой расцветки. Он хорошо его помнил — это пластиковое уродство Амелия купила в Чарльстоне и с тех пор почти не носила, хотя и не выбрасывала, держа в багажнике машины на всякий непредвиденный случай. Другого такого не было, наверное, на всем острове — Джереми не сомневался, что видит свою жену.
На протяжении всех четырехсот восьмидесяти с лишним дней, прошедших с того момента, когда Джереми швырнул останки Дарлен в вольер к голодным питбулям, он ждал подходящего момента, чтобы ликвидировать Амелию и вернуть себе детей. Похитить Гранта и Хантера, пока его жена оставалась основным свидетелем обвинения в процессе над Уиллардом Стронгом, было бы сущим безумием. В конце концов, именно ее показания должны были отправить беднягу в камеру смертников, и Джереми не собирался этому мешать. Он не переставал думать о том, как лучше избавиться от Амелии, и даже разработал несколько сценариев, которые, к сожалению, требовали подходящего стечения обстоятельств. Поначалу он даже обдумывал варианты, которые позволили бы ему нейтрализовать Амелию, не убивая ее. Убивать бывшую жену ему не хотелось потому что… просто не хотелось. Но ничего путного ему в голову так и не пришло. Немного поразмыслив, Джереми решил, что слабость и мягкотелость могут повредить только ему самому. С тех пор он перестал искать бескровные варианты и сосредоточился на плане, который помог бы ему избавиться от Амелии раз и навсегда.
В конце концов, если мать навсегда уйдет со сцены и не сможет ему мешать, вернуть детей будет куда проще. Нужно действовать решительно, отбросив сантименты и размышления о том, насколько это будет справедливо или не справедливо.
Джереми прекрасно знал, что, чрезмерно увлекшись планированием, можно запросто упустить удобный случай, который иногда предоставляет естественный ход событий. Когда удача сама идет в руки, нельзя отворачиваться. Нужно хватать свой шанс, пока есть такая возможность, иначе в дальнейшем ситуация может обернуться так, что не помогут самые изощренные замыслы.
Вот почему, едва увидев мелькнувший на стоянке знакомый красный дождевик с дурацкими желто-белыми цветами, Джереми отставил в сторону свой кофе, нашарил в ящике с инструментами увесистый молоток и сунул за пояс джинсов. Через минуту он был уже на причале. Джереми знал, что в такой ливень любой человек, который со всех ног бежит к ближайшему укрытию, ни у кого не вызовет подозрений. Но обстоятельства сложились еще лучше, чем он мог вообразить, — ему навстречу вообще никто не попался, поэтому парковки позади бара Джереми достиг никем не замеченный.
Присев в тени за мусорным контейнером, он стал ждать, пока она выйдет из универсального магазина и пройдет мимо него. Прошло всего несколько минут, и знакомый дождевик снова мелькнул в дверях универмага, но — проклятье! — она была не одна. Рядом с ней шел высокий, широкоплечий мужчина, которого Джереми уже видел вчера: днем он играл на пляже с его детьми, а вечером сидел с Амелией на веранде ее коттеджа.
Пряча лица от дождя и огибая лужи, оба быстро прошли к ее машине. Мужчина что-то сказал, и Амелия — теперь Джереми уже не сомневался, что это именно она, — рассмеялась и, открыв переднюю дверцу со стороны пассажира, бросила на сиденье сумочку. Мужчина открыл заднюю дверцу и сгрузил в салон несколько пакетов с покупками, после чего они коротко попрощались. Через минуту мужчина вернулся в универмаг, а Амелия стала обходить машину сзади, чтобы сесть за руль, но на половине пути обронила ключ зажигания и наклонилась, чтобы его поднять.
Джереми понял, что лучшего момента у него не будет. Выскакивая из-за мусорного бака, он не думал ни о ее глазах, ни о губах, ни о ее великолепном теле, которое ему так нравилось обнимать. Он не думал ни о ее милой улыбке, ни о ее музыкальном смехе и очаровательных морщинках, которые появлялись на лбу Амелии, когда она о чем-то задумывалась. Сейчас она была для него просто целью, ничем не отличаясь от тех совершенно чужих мужчин и женщин, которых он брал на мушку Ираке и в Афганистане, чтобы с расстояния в несколько сот ярдов вогнать им в лоб пулю.
Цель должна быть уничтожена.
Амелия должна умереть.
Он услышал негромкий хруст, почувствовал, как подалась под ударом кость. Сама она, скорее всего, так и не успела ничего заметить или почувствовать. Мгновение спустя она уже лежала вниз лицом на мокром асфальте, где ее кровь смешивалась с дождевой водой.
Не тратя времени даром, Джереми схватил ее за лодыжку и, оттащив за мусорный контейнер, поправил на голове пластиковый капюшон. А еще через минуту он уже снова был в рулевой рубке своего катера. Дело было сделано. Все оказалось куда проще, чем он думал. Да и управился он быстро — его кофе даже не успел остыть.
Сегодня утром Джереми узнал имя мужчины, который едва все не испортил. Его звали Доусон Скотт, журналист, работающий на какой-то известный журнал. Все это Джереми услышал, когда завтракал жареным картофелем и сосисками в кафе для водителей грузовиков на шоссе И-95. Над барной стойкой, за которой он сидел, был смонтирован на кронштейне телевизор, по которому как раз передавали последние новости.
Одним из сюжетов была пресс-коференция Шерифской службы округа. Полицейский пресс-секретарь вертелся как уж на сковороде, но когда журналисты нажали на него как следует, вынужден был признать, что их коллега Доусон Скотт был задержан и провел ночь в тюрьме по подозрению в убийстве молодой женщины на острове Сент-Нельда. Он также добавил, что Скотта отпустили под залог, но у следствия еще остается к нему несколько вопросов.
При этих словах Джереми едва сдержался, чтобы не расхохотаться.
Впоследствии он узнал, что копы задержали еще какого-то парня, имя которого он сразу забыл — для него это было совершенно не важно. Самое главное, что никто не искал воскресшего из мертвых Джереми Вессона.
И даже когда он окончательно убедился, что убил не ту женщину, его настроение испортилось не слишком надолго. Досадно, что теперь придется выдумывать новый способ разделаться с Амелией. Ведь пока он этого не сделает, он не сможет покинуть убежище в лесу, которое успело ему осточертеть. Гнилые, сочащиеся сыростью дощатые стены, продавленная пружинная койка, чихающий электрогенератор и походная плитка, от которой воняло газом, даже когда он ее не использовал, — все это серьезно действовало ему на нервы, но хуже всего были насекомые. Наверное, во всей Южной Каролине не нашлось бы ни одного сверчка или таракана, который не побывал бы в его хижине. Названий большинства насекомых, которых ему приходилось выметать за порог каждый раз, когда он туда возвращался, Джереми не знал и не стремился узнать. С омерзением орудуя веником из наломанных в ближайших кустах веток, он думал только о том, когда же наконец он сможет убраться отсюда насовсем.
Единственное достоинство его лесного жилища заключалось в том, что о его существовании никто не знал, — отыскать его в глуши было чрезвычайно трудно.
Вот почему, когда Джереми выключил приемник и услышал на крыльце чьи-то шаги, он действовал быстро и чисто рефлекторно. Одной рукой он рванул грязный шнурок выключателя, и единственная лампочка под потолком погасла. Другой рукой Джереми выдернул из-за ремня пистолет и, шагнув к входной двери, прижался к стене сбоку от нее.
Патрон уже был в патроннике пистолета — эта привычка не раз выручала его в Афганистане, и он не изменил ей и теперь. Бесшумно сняв оружие с предохранителя, Джереми поднял его на уровень подбородка и, затаив дыхание, прислушался.
Через мгновение ручка двери чуть повернулась, и снова наступила тишина, однако она не могла обмануть Джереми. Он знал, чувствовал, что на крыльце кто-то стоит. Ощущение чьего-то присутствия посылало в его мозг сигналы опасности, и в конце концов Джереми решил действовать. Черта с два он позволит какому-то легавому просто прийти и арестовать его. Сначала они выяснят, кто из них лучше стреляет.
И, ухватившись свободной рукой за ручку двери, Джереми приоткрыл ее резким рывком, одновременно просовывая в щель ствол пистолета.
Ствол его оружия остановился в дюйме от головы пришельца.
С шумом выдохнув воздух, Джереми опустил пистолет.
— Черт побери, папа, я чуть было тебя не пристрелил!
Когда Хедли ворвался в кухню через заднюю дверь, вид у него был крайне встревоженный. Взгляд его скользнул по сторонам, потом остановился на лежащей на столе обертке от шоколадного батончика.
— А еще шоколадка есть? — спросил он.
— Нет. Больше нет, — ответил Доусон.
— Вот черт! — воскликнул Хедли. — Похоже, к самому важному-то я опоздал!
Амелия предложила заварить ему какао, и Хедли кивнул.
— Спасибо и на этом. — С этими словами он придвинул к столу стул и сел.
— Ну, как дела? — спросил он, адресуя вопрос Доусону, и тот коротко пожал плечами:
— Нормально. А почему ты все время об этом спрашиваешь?
Хедли открыл рот, словно собираясь что-то ответить, но передумал. Повернувшись к Амелии, он поинтересовался, что поделывают ее дети и как они себя чувствуют.
— Когда их привезли, они, конечно, были слишком перевозбуждены, но сейчас, к счастью, оба спят. Правда, чтобы их усыпить, пришлось прочитать им целых две истории на сон грядущий.
— Думаю, они были рады, что мамочка снова с ними и укладывает их спать.
— Вообще-то это Доусон вызвался почитать им на ночь.
Хедли посмотрел на Доусона и не отводил взгляд так долго, что тот в конце концов спросил:
— Ну что ты на меня уставился? И вообще, ты ворвался сюда так, словно за тобой черти гонятся. Что-нибудь случилось?
— Почти, — буркнул Хедли и, коротким кивком поблагодарив Амелию, поставившую перед ним чашку с какао, сказал: — Помнишь, дочка, ты говорила, что заметила какую-то лодку, которая стояла на якоре довольно далеко от берега? На нее обратила внимание и служба Береговой охраны, поскольку она торчала там несколько дней подряд. Они даже решили проверить, в чем дело, — думали, что найдут там наркотики или что-то в этом роде, но все оказалось куда прозаичнее. Как они мне сказали, один парень решил порыбачить. Ничего подозрительного они не обнаружили.
— А как называлась лодка, они записали? — насторожился Доусон.
— А как же! Судно называлось «Карамелька»… — Хедли выдержал паузу, словно ожидая, что кто-то из них воскликнет «Ага! Я так и думал!», но никакой реакции не последовало, и он был вынужден спросить:
— Никаких ассоциаций? Ни у кого?
При этом он выразительно смотрел на Амелию, но она только покачала головой:
— Насколько я знаю, Джереми никогда не увлекался рыбалкой и не любил кататься на всяких там яхтах, катерах, гидроциклах и прочем.
— А где зарегистрирована эта «Карамелька»? — в свою очередь поинтересовался Доусон.
— На Род-Айленде, — тут же ответил Хедли. — Все честь по чести, вот только человека, на чье имя она зарегистрирована, либо не существует в природе, либо он живет где-то далеко и знать не знает, что происходит с его катером.
При этих его словах Амелия и Доусон переглянулись.
— Мы пока не знаем, был ли Джереми на «Карамельке» или нет, — продолжал старый агент. — Мы сможем узнать это наверняка, только когда найдем лодку, но… Но мне не особенно верится, что это было простое совпадение. «Карамелька» стояла на якоре, фактически, напротив этого дома на протяжении нескольких дней, и как раз в это время здесь произошло несколько довольно странных событий. Кроме того, Амелии казалось, что за ней наблюдают. А еще… — Хедли отпил какао. — А еще в воскресенье вечером «Карамелька» пришвартовалась в поселке возле одного из причалов.
— Совсем рядом с тем местом, где убили Стеф! — вырвалось у Доусона.
— Точно. Парень, который дежурит на заправке, увидел ее и вышел, чтобы сказать владельцу, что ему не повезло, поскольку свет вырубился и насосы не работают…
— Я, наверное, был его последним клиентом, — вставил Доусон.
— Заправщик так и сказал Такеру, — подмигнул Хедли. — В общем, он вышел, чтобы предупредить этого парня, но владелец, — насколько заправщик видел, он был на борту один, — ответил, что бензин ему не нужен и что он просто пережидает шторм.
— А он видел, как «Карамелька» ушла в море? Во сколько это было? — нетерпеливо перебил Доусон.
— Нет. — Хедли покачал головой. — После этого заправщик закрыл лавочку и ушел домой — он живет в крошечной квартирке над магазином, который торгует наживкой и рыболовной снастью. По его словам, он немного почитал с фонарем, а потом лег спать. На следующее утро «Карамельки» уже не было — вот все, что ему известно. Впрочем, если это был Джереми… Я сомневаюсь, что после убийства Стеф он рискнул задержаться на острове. Скорее всего, он отчалил, как только утих шторм. А вот куда он направился…
Амелия слушала Хедли с напряженным вниманием. Услышав слова «убийство Стеф», она невольно вздрогнула: ее рана была еще слишком свежа, к тому же она по-прежнему чувствовала себя виноватой перед родителями девушки. Правда, Амелия очень старалась держать себя в руках. Но каждый раз, когда речь заходила о Джереми, ей начинало казаться, что она не выдержит столкновения с жестокой реальностью. Несмотря ни на что, в глубине души она никак не могла примириться с тем, что Стеф мерта, что убил девушку ее бывший муж и — самое главное — что это она должна была валяться с пробитой головой на стоянке позади бара.
Совершенное Джереми преступление поразило ее своей холодной, расчетливой жестокостью, которая в ее представлениях никак не вязалась с образом красивого улыбчивого мужчины. С ним она когда-то обменялась обручальными кольцами. В ее воображении еще жив был образ мужчины, который с неловкой нежностью держал на руках новорожденного Хантера или подкидывал к потолку визжащего от восторга Гранта. Амелия никак не могла примирить эти образы мужа и отца с образом расчетливого и безжалостного убийцы. У нее в голове не укладывалось, как ее муж, пусть даже бывший, мог оказаться настолько безнравственным и порочным человеком. Невольно она вспомнила, как бежала от него в тот день, когда он впервые ее ударил, и поняла, что на самом деле моральная деградация Джереми началась уже давно.
А может, он всегда был таким, а образы любящего мужа и нежного отца были лишь масками, которые он надевал по мере надобности.
Сколько таких масок было у Джереми Вессона? И каким было его истинное лицо? Узнает ли она это хоть когда-нибудь? И хочет ли она это знать?..
Рывком вернувшись к настоящему, Амелия услышала, как Доусон допрашивает Хедли, почему Такер только сейчас начал поиск катеров и яхт, которые стояли у поселкового причала в воскресенье.
— Вообще-то детектив опрашивал местных — всех, кто живет поблизости от причала или работает в доках, — ответил Хедли. — И заправщик говорил ему о «Карамельке», но Такер не стал разматывать эту ниточку — у него просто не было для этого никаких оснований. К тому же ты и Арнесон казались ему более перспективными вариантами расследования.
— А как выглядел капитан «Карамельки»? — спросила Амелия.
— Высокий, полноватый. И с бородой.
— Полноватый? — переспросила она. — Тогда это вряд ли Джереми.
— Набрать вес довольно легко. Почти так же легко, как отрастить бороду, — возразил Доусон. — Просто на это требуется немного больше времени, а оно-то у него как раз было.
Хедли допил какао и отодвинул чашку в сторону. Подавшись всем корпусом вперед, он сказал:
— Вот что, Амелия: мне нужно, чтобы ты рассказала мне о Джереми все, и как можно подробнее. Любая мелочь может пригодиться.
— Но я уже рассказывала…
— На этот раз ты должна вспомнить. Были ли у него друзья и враги, что он любил или не любил, чего боялся. Может быть, в разговорах он упоминал какие-то места, людей, события… Старая квитанция, которую ты нашла у него в кармане, билет в кино, упаковка спичек с названием ресторана, какие-то записи, планы поездок и так далее… Все это очень важно.
— Но… — Она слегка растерялась. — Ведь мне придется вспомнить, что случилось много лет назад…