Удивительная жизнь Эрнесто Че Генассия Жан-Мишель

– Не трудитесь, мадам Маршова, у меня теперь кабинет в другом месте. Есть одно лекарство, которое вам точно поможет, найти его сейчас не так просто, но я это сделаю. Вот деньги за квартиру. – Йозеф положил на стол пачку крон. – Вернусь, как только раздобуду лекарство.

Выходя из дома с ящиком под мышкой, Йозеф внезапно осознал, что его отец ни разу не возвращался в квартиру после обыска. Оказавшись на вечерней улице, он долго стоял неподвижно. Ему было жарко и душно. Йозеф хотел хоть немного приблизиться к отцу и вернуться к себе, но у него все отняли. Все.

Убийцы оказались еще и ворами.

Больше Йозеф в семейное гнездо не возвращался.

Йозефа приняли в Коммунистическую партию Чехословакии 26 июня 1945 года: вопросов он не задавал, его тоже никто ни о чем не спросил. Достойный кандидат, рекомендован Павлом, партийцем со стажем, хорошо знаком с учением Маркса – Энгельса – Ленина. Йозеф считал, что все люди, живущие на этой измученной войной земле, должны стремиться покончить с позорной эксплуатацией человека человеком.

Выступление Йозефа перед голосованием на собрании партийной ячейки вызвало улыбки – уж очень «медицинским» выглядело его понимание коммунизма. Йозеф считал капитализм латентной болезнью – чем-то вроде кори или гриппа, передающейся через эгоизм, алчность и корыстолюбие, а лекарством от нее – солидарность трудящихся и их бескорыстие. Партия должна исповедовать и внедрять в жизнь фундаментальный принцип общественной профилактики и гигиены: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Справедливость и социальный прогресс станут вакциной.

– Неглупо, – дал свою оценку парторг. – Оригинально, но в целом справедливо.

Йозеф стал одним из миллиона чехов, добровольно и с радостью в сердце присоединившихся к партии, боровшейся с нацистами. Нужно покончить с эксплуататорами и неравенством, рабочим пора взять свою судьбу в собственные руки и начать строить новый мир на обломках старого.

Тереза тоже вступила в партию, а вот Кристина колебалась. Во Франции она наверняка присоединилась бы к коммунистам, но чешский язык все еще оставался для нее чужим, а люди на собраниях говорили ужасно быстро, так что Терезе приходилось переводить. Кристина решила, что сначала в совершенстве овладеет языком, а уж потом вступит в борьбу за светлое будущее.

Йозеф мгновенно нашел работу в клинической больнице Мотол. Специалистов-биологов не хватало, и руководство поручило ему создать службу по борьбе с инфекционными заболеваниями. Учась в институте, Йозеф проходил практику в этой больнице, здесь работали многие его бывшие соученики, и уже через несколько недель он почувствовал себя в Мотоле как дома.

Сразу после возвращения в Прагу его услуги понадобились ветеринарному департаменту Министерства сельского хозяйства. Неизвестная болезнь вызывала у свиней конвульсии и паралич задних ног, начался повальный мор скота. Йозеф исколесил всю Богемию и выяснил, что свиней губит вирус, поражающий желудочно-кишечный тракт в самом начале откорма и пагубно влияющий на нервную систему. Он диагностировал эндемичную разновидность болезни Тешена и определил, что поражена бльшая часть поголовья. К счастью, вирус не всегда был патогенным, и за два года Йозеф создал вакцину, хотя залогом здоровья хрюшек считал поддержание чистоты в хлеву.

Между Павлом и Терезой все сладилось быстро. Они нашли друг друга, «совпали», если можно так выразиться, подобное взаимопроникновение случается раз или два в жизни (у самых везучих!). оба пребывали в сладкой эйфории, страна неуклонно менялась. «Наша жизнь будет чертовски интересной и по-настоящему счастливой!»

Терезе было так уютно у Павла, что она все чаще оставалась ночевать, к себе домой ходила только переодеваться и через три недели после знакомства переехала окончательно. Вначале всем пришлось непросто, кухня стала напоминать поле боя, возникли разногласия касательно трактовки и применения марксистского принципа разделения труда. Павел совершил ошибку, попросив Кристину взять на себя некоторые дела по хозяйству: ему необходимо сконцентрироваться, чтобы закончить книгу, а она только тем и занимается, что учит слова и пытается разобраться в мудреной грамматике чешского языка. Кристина действительно часами делала упражнения в школьных тетрадках, которые ей давала Тереза, и терпеливо постигала бесчисленные тонкости склонений, родов и существительных.

– Ты это серьезно, Павел?

– Вполне. У тебя много свободного времени, так поработай на пользу общества.

– Ты хорошо меня разглядел?

– В социалистической республике женщины и мужчины будут равны во всем, в том числе в работе.

– Вот и помой посуду.

Когда в соседнем доме освободилась квартира, Йозеф и Кристина сразу переехали, и бытовые трудности исчезли, осталась только дружба. Теперь они встречались сугубо ради удовольствия.

Йозеф хотел получить оставленные в Шамони вещи, но, узнав, сколько будет стоить пересылка, решил, что они заберут их сами, когда поедут в горы, так что пришлось покупать новую одежду.

Три месяца спустя Павел и Тереза пригласили Йозефа и Кристину на ужин. Они впервые собрались вчетвером, а не большой компанией: Павел с Терезой хотели сообщить друзьям важную новость и для начала немножко поинтриговали, предложив угадать.

– Неужели ты наконец закончил книгу? – спросил Йозеф.

– Это ты маханул, братец, мне понадобится год, чтобы все перепечатать и выправить.

Кристина предположила, что Тереза надумала продолжить учебу.

– Нет, поздно, вряд ли я сумею себя заставить.

– Тебя назначили послом? – сделал следующую попытку Йозеф.

– Когда-нибудь назначат, не сомневайся.

– Ты беременна? – предположила Кристина.

– Не так скоро.

– Всё, версии иссякли, сдаемся!

– Мы собираемся пожениться!

– С ума сойти!

– Хотите быть нашими свидетелями?

Они распили еще одну бутылку рислинга из Валахии, малой родины Павла. Это белое вино с легкими фруктовыми нотками пилось как вода и веселило душу.

– Я поднимаю этот бокал за нашу прекрасную страну и всеобщее счастье.

Они чокнулись, и Павел вдруг замер, как будто его осенило.

– Что с тобой? – встревожилась Тереза.

– Друзья мои, у меня появилась идея – блестящая, как обычно. Давайте сыграем две свадьбы в один день. Получится… феерично. Будем праздновать три дня и три ночи.

Йозеф взглянул на Кристину:

– Почему бы и нет, выйдет забавно.

– Нам нужно об этом поговорить, Йозеф.

В ту ночь они долго гуляли по узким улочкам Градчан. Шли молча, каждый ждал, что другой заговорит первым, потом сели на скамейку в саду Валленштейна. Статуи под лунным светом приобретали таинственные очертания, сентябрьская ночь была сказочно теплой. Йозеф предложил Кристине сигарету, оба закурили.

– Ты хочешь жениться? – спросила она наконец.

– Очень хочу.

– Знаешь, Йозеф, мы здесь недавно, у тебя полно работы, я учу чешский, стараюсь, но пока едва могу связать три слова. Дай мне еще немного времени, я должна найти работу, не могу сидеть без дела. Люди ведь женятся, чтобы завести семью, так?

– Я хочу жить с тобой, и мне все равно – в браке или нет. Станем свидетелями Павла и Терезы, а со временем, возможно, поменяемся ролями.

Никому не под силу остановить ход Истории, она подобна бурной реке, способной наделать немало бед. Только что закончилась немыслимо жестокая многолетняя война, оставившая горечь в сердцах людей, даже у победителей не было сил радоваться. И все-таки окошко приоткрылось, надежда согревала выгоревшие дотла души, все верили в новый лучший мир. Немногие отщепенцы, капиталисты – вот ведь мерзавцы! – делали все, чтобы сохранить свое имущество, а бывшие сторонники рейха изо всех сил старались держаться в тени, чтобы люди забыли их прошлое, но энтузиазм и надежда главенствовали.

Все торопились покончить со старым миром.

В стране сложилась небывалая политическая ситуация: в правительство национального единства вошли словацкие консерваторы и чешские коммунист, возглавил разношерстную коалицию престарелый Эдвард Бенеш, овеянный славой лондонский изгнанник, пользовавшийся поддержкой Сталина.

Государственные мужи восстанавливали из руин ту Чехословакию, которая возникла после Первой мировой войны путем объединения трех территорий – Моравии, Богемии и Словакии. У двух последних не было ничего общего, кроме границы, а Судетская область на юге стала бомбой замедленного действия и предлогом, позволившим Гитлеру развязать войну.

Теперь можно было начать масштабное сведение счетов, развязав долгие дискуссии и объединив на время все партии в националистическом угаре. По указам Бенеша два с половиной миллиона судетских немцев и немцев, проживавших в других чешских землях, согнали в лагеря, а потом выслали в Австрию и Германию, возложив на них коллективную вину за все бедствия. Четыреста тысяч чехов венгерского происхождения отправились в Венгрию, а их имущество конфисковали без выплаты компенсаций.

Никто не осудил эти меры, они никому не показались ни несправедливыми, ни излишне жестокими, их восприняли как восстановление исторической справедливости. Преступления нацистов находились за гранью добра и зла, и ни один чех, ни один словак – будь он «правый» или «левый» – не представлял себе будущего без наказания. Нельзя и дольше жить вместе, бок о бок, как ни в чем не бывало, массовое искупление – справедливое наказание за молчаливое пособничество и активное сотрудничество с оккупантами. На митингах и в кафе звучал один и тот же «очистительный» мотив: мы должны остаться среди «своих».

Выступая на одном из партийных собраний, Павел заявил: «Не имеет значения, были эти люди коллаборационистами или нет. Они немцы, и мы больше не хотим видеть их рядом с нами!»

Обескровленная войной страна потеряла еще около четверти населения.

Йозеф уходил на работу в семь утра. Кристина оставалась дома и все утро упорно старалась «стать чешкой», делала упражнения, учила склонения и спряжения, легко заучивала по тридцать слов. Она читала детские книги, пыталась разбирать статьи в вечерней газете и быстро продвигалась вперед благодаря Терезе, которая приходила после уроков и занималась с ней – иногда весь вечер.

Все четверо решили, что больше ни слова не скажут друг другу по-французски, и через две недели привыкли общаться на чешском, причем говорили быстро, но Кристина почти все понимала и даже вмешивалась в беседу. Друзья исправляли ее ошибки, и к концу года она почти освоила язык новой родины.

После обеда Кристина отправлялась в путешествие. Она открывала для себя Прагу – в любую погоду, даже в дождь (особенно в дождь), бродила по городу без всякого плана, даже без путеводителя, записывала все, что видела, в блокнот, задавала вопросы прохожим, и они с радостью отвечали: «Вы наша первая туристка с… довоенных времен!»

Жизнь постепенно входила в нормальную колею.

«Я не туристка», – отвечала Кристина, веселя пражан своим акцентом. Ее принимали то за итальянку, то за венгерку.

Она очень полюбила этот необычный город – черный и пестрый, старинный, обветшалый, где людям хватало времени на то, чтобы говорить и слушать, ее восхищала разноголосица стилей и остатки былой роскоши прошедших эпох. Кристина часто терялась, ходила по кругу, без конца поднималась и спускалась по лестницам, останавливалась, делала заметки, стараясь писать по-чешски. Она брала за ориентир Замок Глубока над Влтавой[108], и в конце концов город принял ее. По вечерам Кристина рассказывала друзьям о своих походах по кварталам столицы, задавала им вопросы и с удивлением обнаруживала, что знает Прагу лучше, чем они. У Павла, Йозефа и Терезы было предвзятое мнение о некоторых местах, Кристине хотелось поделиться с ними радостью своих открытий. Она звала их на прогулку, чтобы показать восхитившую ее улицу или «совершенно потрясающий дом», чем слегка их раздражала.

Кристина и Йозеф ни разу не поссорились, она огорчила его только раз, когда убрала все пластинки Гарделя на шкаф. Ей надоел сладкий голос аргентинца, она предпочитала джаз: «В этой музыке много жизни, согласен?» Мелодии танго казались Кристине слишком меланхоличными, она считала, что Йозеф «разнюнивается», когда слушает их после работы.

Тереза и Павел поженились в субботу 15 декабря 1945 года, Кристина и Йозеф были свидетелями. Восхищенный мэр зачитал дружескую поздравительную телеграмму от генерального секретаря компартии Рудольфа Сланского. Свадебную церемонию дважды переносили. В первый раз жениха отправили в срочную командировку за границу, он никому не сказал, куда ездил, но Тереза по секрету сообщила Кристине, что ее любимый в Москве. Вернувшись, Павел, обычно столь многословный, ограничился несколькими ничего не значащими фразами о второстепенных деталях поездки. Во второй раз Прагу стремительно покинул Йозеф – его «бросили» на борьбу со свиной эпидемией на юге страны. Павел хотел во что бы то ни стало жениться до первого января, «чтобы год хорошо закончился». Оба, и Павел и Тереза, были немного суеверны, боялись сглаза и с тревогой ждали, что в последний момент какое-нибудь новое препятствие помешает им сочетаться законным браком.

Свадьбу отпраздновали весело и без всякой помпы, человек двенадцать самых близких друзей собрались в ресторане в районе Смихов. Они пировали до утра, пели, выпили все вино, которое принес Павел, и опустошили бльшую часть погреба.

Йозеф принес несколько пластинок Гарделя, они отодвинули столы, и он открыл бал с Кристиной. Остальные тоже пошли танцевать, только Павел и Тереза остались сидеть за столом.

– Я тебя научу, – сказал Йозеф, беря Терезу за руку. – Расслабься, смотри мне в глаза и скажи себе: «На следующие три минуты он – Павел, мой избранник, я люблю его и хочу соблазнить…»

– Как же хорошо она танцует! – восхитился изумленный Павел.

Кристина пригласила его на танго, он отказался, потому что с детства больше всего боялся показаться смешным, она не отставала, и ему пришлось уступить. Справлялся Павел неплохо, на ноги Кристине не наступал, и уже через минуту никто бы не признал в нем новичка.

– Могу я кое о чем тебя попросить? – Кристина обратилась к Павлу на чешском.

– Валяй, дорогая.

– Ты ведь знаешь, я актриса, и театр для меня не просто ремесло, это мое призвание. Я очень давно не выходила на сцену, такого долгого простоя в моей жизни не было еще никогда. Помоги мне получить роль, пусть даже самую маленькую, чтобы я смогла остаться здесь, с Йозефом.

– Не волнуйся, дорогая, – ответил Павел (он почему-то предпочел родному языку французский). – У меня в знакомых – вся Прага, и я не позволю пустячной проблеме разлучить вас!

Безапелляционный тон, которым была произнесена эта фраза, совершенно поразил Кристину, и она не решилась расспрашивать дальше.

Веселые хмельные гости дружной гурьбой вывалились на улицу и радостно загалдели, ловя губами снежинки. Они долго прощались, целовались-обнимались, а потом разошлись, поддерживая друг друга, чтобы не шататься. Павел выглядел задумчивым – белое вино из родной Валахии всегда повергало его в меланхолию. У Терезы был озабоченный вид, припорошенные снегом волосы казались седыми.

– Тебя что-то расстроило? – встревожилась Кристина.

– Кажется, я беременна, – прошептала Тереза.

– Как чудесно! Павел, наверное, без ума от радости?

– Я пока ничего ему не сказала, хочу быть совершенно уверена. Несколько лет назад у меня случился выкидыш, вот и боюсь сглазить.

Павел был стратегом. Он как опытный бильярдист умел рассчитывать все действия на три хода вперед. У него было много знакомых среди тех, кто имел влияние, вес или связи, а если он не знал нужного человека лично, всегда находил того, кто готов был его представить. Чтобы помочь Кристине, Павел пригласил на ужин старого товарища по партии, журналиста, заведовавшего в газете театральной рубрикой, а тот привел с собой Эмиля Пелца, блистательного молодого актера, недавно принятого в труппу Театра на Виноградах и получившего роль Банко в шекспировском «Макбете», первой послевоенной постановке классики на пражской сцене. Эмиля как бы невзнача посадили рядом с Кристиной, и они весь вечер проговорили о любимых пьесах – тех, в которых играли, и тех, что мечтали сыграть. Ровно через пять минут у них нашлись общие парижские друзья и общая страсть – Пискатор[109] (величайший из всех режиссеров на свете!). Кристина поделилась с коллегой давней мечтой – перевести и сыграть «Федру» Расина на чешском.

– Проблема в том, как передать мелодику французского текста.

Кристина заявила Эмилю, что из него выйдет потрясающий Ипполит, он пришел в восторг и представил ее режиссеру Георгу Фрейке. Тот думал две недели – Кристина «показалась» не слишком удачно, текст произносила с акцентом, была напряжена и не сразу реагировала на его указания. Режиссер был готов отказать Кристине, но Эмиль вовремя напомнил ему об «историческом заднем плане», которым не следует пренебрегать.

Так Кристина получила свою первую роль на новой родине.

Все актеры клянутся: размер роли значения не имеет, важна только сила характера персонажа. Фрейка схитрил, доверив Кристине роль Второй ведьмы – самую короткую в «Макбете».

Шестнадцать строк!

– Это уж слишком…

Она надеялась сыграть Первую ведьму – пятьдесят две строки и большой монолог – и начала работать, надеясь убедить режиссера.

– Ты слишком заносишься, малышка! – раздраженно буркнул он в ответ на ее просьбу.

Кристина недостаточно хорошо владела чешским и потому не обиделась на отповедь, сказав, что согласна на Гекату (текста немного, всего двадцать пять строк, но роль важная) или, в самом крайнем случае, на леди Макдуф. Чтобы отвязаться, Фрейка согласился назначить Кристину на роль Третьей ведьмы, заявив, что это последнее предложение. Она поспешила согласиться.

Кристине предстояло выучить тридцать три строки текста своей роли (решающей в ее карьере) и еще пятнадцать строк хора ведьм. Ни одна актриса никогда так долго не репетировала такой короткий текст. Тереза и Йозеф по очереди занимались с ней, и Йозеф (лица он запоминал плохо, а слова превосходно) первым выучил пьесу наизусть. Павел тоже участвовал – подавал Кристине реплики. Несколько недель подряд они рассаживались после ужина в гостиной, Павел читал за Макбета, Тереза – за леди Макбет, Йозеф брал на себя все остальные роли и давал указания касательно игры, которые остальные безропотно выполняли.

Фрейка отдал должное тому, как стремительно прогрессирует Кристина, ее странный акцент оказался очень к месту, и образ Третьей ведьмы получился более чем убедительным. Когда исполнительница леди Макдуф попала под машину и «выбыла из строя», Кристина легко ее заменила. Ни один зритель не понял, что она играет две роли. Публика награждала ее бурными аплодисментами наравне с другими членами труппы.

Известие о беременности жены застало Павла врасплох.

– Невероятно! – все повторял и повторял будущий отец. – Не могу поверить.

Однажды вечером, вернувшись домой с работы, он узнал, что у Терезы случилось небольшое кровотечение, она лишилась чувств и ее увезли в больницу. Врач диагностировал отслоение плаценты, подскок давления и предписал пациентке лежать до самых родов. «Я разрешаю вам вставать на несколько минут, не больше!» Живая и активная по натуре Тереза очень тяжело переносила вынужденную неподвижность, а по ночам не могла спать из-за дурноты.

– Я чувствую себя полной развалиной, у меня больше нет сил выносить эту муку, – жаловалась она.

Тереза панически боялась потерять ребенка, не хотела говорить Павлу, что у нее уже был один выкидыш, но все-таки призналась и вздохнула с облегчением, когда он сказал: «Пустяки, с кем не бывает…»

Кристина проводила с Терезой очень много времени, читала ей газеты, развлекала театральными сплетнями и даже встала к плите (дома она этого никогда не делала), причем готовила двойные порции, чтобы бедный Павел не оставался голодным. Блюда были простые, она натирала морковь, варила яйца, поджаривала свиные ребрышки к макаронам с томатным соусом, делала картофельное пюре, надеясь взбодрить подругу. У Терезы совсем не было аппетита, иногда даже вид любимой жареной картошки вызывал у нее приступ тошноты, и она часто плакала без всякой причины.

А потом случилось чудо – по-другому воскрешение Терезы назвать было невозможно. Ее врач, акушерка и даже Йозеф признали, что наука не всесильна и далеко не все знает о психологии страдания.

Однажды вечером, ровно в 18.10, Кристина ушла в театр, Тереза была одна, и ей стало холодно. Она осторожно встала, чтобы подложить дров в печку, села на диван в гостиной, укутала ноги одеялом, подумав, что вечер будет долгим, и вдруг заметила лежавшую на подушке рукопись Павла. Она считала работу мужа над книгой чем-то вроде хобби, даже мании, иногда задавала ему вопросы – скорее из вежливости, чем из интереса, но не прочла ни одной страницы, даже не пролистала «Брестский мир» и не могла оценить его по достоинству. Тереза открыла толстую папку, вытащила несколько страниц и начала читать. Почерк у Павла был округлый, по-детски старательный, он делал пометки на полях на английском и русском, проставлял цифры и буквенные сокращения. Тереза так увлеклась, что забыла об усталости, боли и страхах, мысленно перенесясь в Петроград 1917-го и Брест-Литовск. Она боялась, что книга окажется скучным неудобоваримым научным исследованием о давнем, всеми забытом дипломатическим договоре, а оказалась один на один с авантюрным романом о Ленине, Троцком, Каменеве и о том, как губительный мирный договор в последний момент спас революцию.

Тереза не заметила, как прочла первые двадцать три страницы, взяла следующую порцию и продолжила, совершенно завороженная сюжетом.

Павел в тот вечер вернулся домой поздно, открыл дверь своим ключом и увидел сидящую на диване жену с рукописью на коленях.

Печка давно прогорела, в комнате было холодно, но она ничего не замечала.

– Разве так можно, дорогая? Ты простудишься.

– Это потрясающе, Павел, просто потрясающе!

– Правда? – Павел был ошеломлен неожиданной реакцией жены.

– Почему ты никогда не говорил мне о своей книге?

– Да я только и делаю, что говорю, только никто не слушает.

Терезе понадобилось одиннадцать дней, чтобы прочесть содержимое трех огромных папок, в каждой лежало пятьсот-шестьсот страниц текста, факсимиле дипломатических телеграмм, газетных статей и писем на русском и немецком языке. Ее больше не тошнило по ночам, а днем не мучили страхи. По общему мнению, чтение рукописи Павла действовало на Терезу как фантастически эффективное лекарство без малейших побочных эффектов.

Никому не удалось определить, увлеклась Тереза трудом о Брестском мире из-за его исключительных достоинств или потому, что автором был ее муж. Возможно, свою роль сыграли оба фактора, но с этого момента что-то в их отношениях изменилось, Тереза теперь смотрела на Павла «снизу вверх», а он еще сильнее полюбил женщину, которая так им восхищалась.

Через несколько дней Тереза попросила Кристину достать со шкафа ундервуд и начала печатать. Она работала по два-три часа в день, поставив машинку на колени, и надеялась успеть все закончить до родов, но переоценила свои силы.

12 июня 1946 года Тереза родила замечательного мальчика весом три килограмма триста граммов и через неделю продолжила работу, а малыш лежал в колыбельке, слушал, как мать стучит по клавишам, и смеялся, когда она переводила регистр и звонил колокольчик.

Павел захотел назвать сына Людвиком – в честь своего отца, и Тереза согласилась. Она не стала возражать и против второго имени – Брест, работник ЗАГСа засомневался, но решил не ссориться с влиятельным партийцем. Так мальчик стал Людвиком Брестом Цибулькой.

В сентябре 1950 года два толстых тома увидели свет в Чехословакии, а через год вышли в СССР. Тереза трижды перепечатывала тысячу шестьсот восемьдесят семь страниц рукописи «Брестский мир: дипломатия и революция», в которую Павел беспрестанно вносил правку. Людвик Брест «ассистировал» матери.

Тереза потом часто говорила, что ее сын стал журналистом, потому что в детстве много лет засыпал под стук пишущей машинки.

Йозеф каждый месяц ходил на улицу Капрова проведать мадам Маршову и отдать ей конверт с деньгами. Он мог отказаться от отцовской квартиры или распорядиться о переводе платежа по почте, но не сделал этого. У него вошло в привычку по часу беседовать со старой дамой, выслушивать ее жалобы на здоровье и давать советы. Она угощала Йозефа мадерой («У меня остались связи, я знаю, как раздобыть бутылочку!»), спрашивала: «Так на чем я остановилась, Эдуард?» – и начинала рассказывать. О тщетных попытках дуры-невестки завладеть ее имуществом, о серебряных столовых приборах, пропавших из комода, о якобы потерявшемся жемчужном ожерелье, о никчемном безвольном сыне, который во всем потворствует жене, о том, что она намерена сопротивляться до последнего и прожить еще много лет – «назло им всем!». Мадам Маршова признавалась Йозефу, что радуется, просыпаясь по утрам: ее усталое сердце бьется, значит она выиграла еще один день. Старушке очень помогали уколы, которые ей делал «Эдуард», она уверяла, что перестает чувствовать боль в спине, а мазь с запахом камфары согревает поясницу и очень бодрит. Когда «гиена» (читай – невестка!) интересовалась здоровьем «дорогой мамочки», мадам Маршова с несказанным удовольствием сообщала: «Замечательно! Я чувствую себя замечательно – лучше, чем вчера, и чуточку хуже, чем завтра». Произносила она это по-французски, и острый подбородок «ехидны» вздрагивал от огорчения, а узкие губы поджимались еще сильнее.

– Какое счастье, что у меня есть ты, мой милый Эдуард!

В один из последних январских дней 1946 года Йозеф и Кристина пригласили Павла и Терезу в гости. Они поужинали, и Йозеф отправился на кухню мыть посуду.

Павел принес из столовой стопку грязных тарелок и сказал, понизив голос:

– Нам нужно поговорить без помех, у меня для тебя очень важная новость. Встретимся завтра на Тынской и пообедаем. Никому ни слова, даже Кристине.

Павел обожал изображать загадочность, делать многозначительные намеки и недоговаривать. Зарплату ему платило Министерство иностранных дел, но чем именно он занимается, никто точно не знал.

– Я работаю на мою страну… – так он отвечал надоедам, пытавшимся его «расколоть».

Ресторан был полон, но Павел предусмотрительно заказал столик на галерее, так что пришедший первым Йозеф смог спокойно почитать газету. Павел появился с опозданием, поздоровался за руку с дюжиной завсегдатаев, сел спиной к залу и сделал заказ. За едой он говорил о набирающем обороты перемещении судетских немцев и реакции на это международного сообщества. Термин «депортация» Павел никогда не использовал из-за неприятных исторических аллюзий. Когда соседние столики опустели, Павел сделал Йозефу знак – «наклонись поближе».

– Ты ведь знаешь, скоро выборы, и партия хочет выдвинуть в кандидаты мужчин и женщин из разных слоев населения. В Четвертом округе предложена твоя кандидатура. Что скажешь?

– Я, конечно, коммунист, но ничего не смыслю в государственных делах.

– Никто не просит тебя руководить партией, ты станешь депутатом.

– Я не юрист, как же мне писать законы?

– Тебе и не придется, будешь слушать выступления и голосовать, как товарищи.

– У меня ни минуты свободной, я не смогу участвовать в выборной кампании.

– Послушай, Йозеф, тебе выпал уникальный шанс, тысячи людей гордились бы таким предложением, партия просит о помощи, а ты выпендриваешься.

– Ничего подобного! Я просто не уверен в правильности выбора. У меня много обязанностей в больнице, не думаю, что руководству понравится, если я буду часто отлучаться.

– Твое начальство будет в восторге, уж ты мне поверь. Партия по достоинству оценила твои прошлые и нынешние заслуги и оказала тебе большую честь, выдвинув своим кандидатом.

– Я должен посоветоваться с Кристиной.

– Она прелестная женщина, я очень ее люблю, но решать должен ты сам. Соглашайся, Йозеф!

– Будет забавно, если мы оба станем депутатами…

– Я бы не возражал, но мне дали более важное поручение – «приставили» к Яну Масарику.

– К министру иностранных дел?!

– Он антикоммунист и проамерикански настроенный либерал. Я буду за ним присматривать. Придется попотеть, но не волнуйся, тебя я не брошу.

Йозеф не был уверен в реакции Кристины и решил не откладывать разговор. Он отправился в театр, застал финал действия и порадовался ее игре: она отлично справлялась с обеими ролями. Домой они пошли пешком, Йозеф рассказал о предложении Павла, и лицо Кристины просияло.

– Ты станешь депутатом? – воскликнула она.

– Не так скоро, пусть сначала изберут.

– Ох, Йозеф, как же я тобой горжусь!

Она кинулась ему на шею, прижала к себе, расцеловала, и Йозеф решил не делиться с ней сомнениями.

– Ты принял правильное решение, – продолжила Кристина. – Не сомневайся, мы победим.

Йозеф так и не узнал, кто поставил в известность руководство больницы, но через несколько дней директор зашел в лабораторию, чтобы поздравить его и заверить: никаких проблем не возникнет – ни до, ни после выборов. «Вас обязательно изберут, доктор Каплан, все за вас проголосуют, не сомневайтесь, а коллеги будут рады заменить вас, когда потребуется».

Ничего не было предопределено, никто не мог поручиться за результат – в борьбу включились многие крупные политические организации. Показателем успеха было число пришедших на митинг людей. Их становилось все больше, толпа волновалась и без конца прерывала ораторов аплодисментами и криками: «Власть народу!» Энтузиазм зашкаливал, адреналин выбрасывался в кровь литрами. Йозеф успокоился, поняв, что не он один ни черта не понимает в политике. Партия была рулевым, им оставалось выполнять ее решения и разъяснять их народу.

В конце марта Йозеф принял участие в работе VIII съезда компартии Чехословакии. На него произвели большое впечатление безупречная организация работы и люди, пожелавшие принять участие в дебатах. Павел познакомил друга с генсеком компартии Сланским и премьер-министром Готвальдом, оба были с ним очень любезны.

– Значит, ты и есть тот самый пастеровец? – спросил Готвальд. – У тебя сложный округ, будь готов сражаться, товарищ.

– Можешь на меня положиться, – ответил Йозеф.

Выдвижение трех сотен кандидатов заняло все утро. За Йозефа проголосовали единогласно, и Кристина от радости даже всплакнула.

Павел не разделял всеобщей эйфории по поводу неизбежности победы. Социалисты, Народная партия и демократы тоже собирали многолюдные митинги, в некоторых районах страны имели преимущество, а кричать умели так же громко. Партия давала осторожный прогноз: тридцать мест станут катастрофой, пятьдесят – логичным результатом, семьдесят – грандиозной победой.

Два месяца во всех городах шла настоящая предвыборная война: нужно было поделить территорию и прогнать врагов. Между расклейщиками афиш все время происходили стычки, и коммунисты пустили в ход секретное оружие – поручили это дело членам профсоюза металлистов, с которыми никто не рисковал связываться. Заборы вокруг стройплощадок и стены домов были обклеены портретами кандидатов-коммунистов, создавалось впечатление, что только у них есть твердые убеждения, что только они говорят с народом о справедливости, надежде и будущем. На каждом перекрестке, в кафе, на рынках и вокзалах были розданы миллионы листовок: никому из прохожих не приходило в голову не взять их или выбросить в урну. На заводах, фабриках, в административных учреждениях каждый день проходили собрания.

Результат выборов, состоявшихся 26 мая 1946 года, ошеломил всех: коммунисты получили 114 депутатских мест из 300 – 40 процентов голосов – и стали главной политической организацией страны! Избранный на второй срок президент республики Эдвард Бенеш поручил Клементу Готвальду сформировать правительство национального единства. Коммунистам досталось девять основных министерств, но Ян Масарик сохранил пост министра иностранных дел.

Йозеф баллотировался по 4-му Пражскому избирательному округу, набрал 61 процент голосов, и у него началась новая жизнь.

В следующие два года у Кристины было очень много работы. Главных ролей ей не давали, но она не расстраивалась, потому что делала то, что любила в этой жизни больше всего, – выходила на сцену вместе с другими актерами и репетировала, постепенно, из множества мельчайших деталей, выстраивая образ очередной героини, подобно тому как из тысяч разноцветных точек складываются картины пуантилистов[110]. Кристина каждый вечер участвовала в таинстве создания коллективной иллюзии и была наконец счастлива. Она играла, и никто, за исключением парочки придир, не обращал внимания на ее акцент. Она с удовольствием ездила на гастроли в провинцию, открывала для себя незнакомые города и поселки в самом сердце Богемии и Моравии, где мало что изменилось с прошлого столетия: огромный муниципальный театр, обветшавший дворец в стиле рококо, поле давно забытой битвы, эрцгерцогиня Австрийская, маршал Империи. Восхищенные провинциалы приглашали актеров в пивную, где делали «лучшее пиво в стране» (правда, кроме них, об этом никто не знал).

Кристина не жалела об Алжире и даже не вспоминала прежнюю жизнь, привыкнув к безнадежно-серому пражскому небу и бледному солнцу.

Они с Терезой вступили в Совет чехословацких женщин, ставивший своей целью добиться полного равноправия с мужчинами и гармонизировать работу и семейную жизнь. Кристину приняли с радостью (под флагом пролетарского интернационализма!), она познакомилась с женщинами из самых разных социальных слоев и политических партий, рассказала новым подругам о подчиненном положении женщин во Франции, о том, что они не могут свободно распоряжаться собственными средствами, открыть счет в банке или получить паспорт без согласия мужа. Все согласились, что им очень повезло жить в Чехословакии.

Йозеф без труда совмещал работу с политической деятельностью. Он участвовал во всех заседаниях Национального собрания и был избран докладчиком Комиссии по здравоохранению. Правительство национального согласия так тщательно прорабатывало каждый новый закон, что депутаты принимали его без долгих обсуждений и практически единогласно. Йозеф вместе с товарищами по партии ошикивал тех, кто затягивал дело, предлагая бесконечные бессмысленные поправки в отчаянной попытке сохранить ничтожные личные привилегии. Наступило время главенства интересов народа над интересами отдельной личности. Йозеф стал руководителем микробиологической лаборатории, где в случае надобности его подменяли другие сотрудники.

Историю пишут двумя способами – по горячим следам или дождавшись, когда утихнут страсти. Если ученый выбирает второй путь, его трактовка истории часто в корне расходится со свидетельствами очевидцев, и тогда мы спрашиваем себя: как могло случиться подобное? Чем руководствовались участники событий, осознавали ли они, что творят? Все чехи, пережившие февраль 1948-го[111], задавали себе эти вопросы, пытаясь осознать причины сделанного выбора. Большинство граждан страны находили одно-единственное объяснение: в то время мы искренне верили, что правы, и не знали, что произойдет потом. Легко быть умным постфактум, когда знаешь «результат матча», можешь поработать в архивах, сопоставить мнения действующих лиц и исполнителей и выстроить ясную картину происшедшего.

Когда коммунистический министр внутренних дел уволил восьмерых дивизионных комиссаров-некоммунистов и поставил на их место «сочувствующих» доктрине сотрудников, чтобы усилить контроль за полицией, умеренные министры потребовали дезавуировать указ и пригрозили подать в отставку, если статус-кво не восстановят, и тогда профсоюзные лидеры и активисты созданной в эти дни народной милиции вывели на улицы сотни тысяч воинственно настроенных демонстрантов. Ослабленный болезнью президент Бенеш так боялся гражданской войны, что пожертвовал своими министрами и снова поставил во главе правительства Готвальда. Ян Масарик согласился сохранить за собой портфель министра иностранных дел. Десять дней спустя, 13 марта, его тело нашли под окном ванной комнаты Чернинского дворца[112], из которого он якобы выбросился.

На похороны Масарика пришло несметное, небывалое количество народа. Павел, раздраженный слухами и всеобщей подозрительностью, не желал даже говорить на эту тему. Вопросы друзей страшно его злили, он срывался на крик, а потом и вовсе «выпал» из общения на целых две недели.

Полицейское расследование пришло к заключению, что Ян Масарик покончил с собой.

В досрочных выборах смогли принять участие только кандидаты от представленных в новом правительстве партий, и Коммунистическая партия Чехословакии получила на них подавляющее большинство. Бенеш ушел в отставку, президентом стал Готвальд, а партия утвердилась у власти.

Пражский переворот завершился.

Тогда же, в начале 1948 года, в жизни Кристины и Йозефа произошло невероятное событие, перевернувшее их жизнь. Они внимательно следили за ходом событий и были твердо убеждены, что нужно раз и навсегда покончить с ограниченными консерваторами и псевдодемократами и прогнать спесивых богачей, сторонников старого режима. Довольно дискуссий, пришло время взять в руки оружие и сражаться!

Они или мы.

Йозеф бывал в больнице набегами, а бльшую часть времени проводил в штаб-квартире партии и на заседаниях Национального собрания. В Праге проходили встречи активистов с народом и бесконечные демонстрации, множились жестокие стычки оппозиционеров с членами профсоюзов, студенты дрались с полицейскими.

Кристина ходила на демонстрации вместе с другими актерами, иногда к ним присоединялись учителя, в том числе Тереза, которая брала с собой Людвика Бреста. Малыш орал как резаный, и они по очереди несли его на руках, пытаясь укачивать на ходу. Кристина часами размахивала транспарантом, выкрикивала лозунги, а вечером, на спектакле, произносила текст охрипшим голосом. Она чувствовала себя уставшей и вялой и относила свое состояние на счет бурных событий последнего времени, необходимости выходить на сцену, бесконечных дискуссий, бессонных ночей и курения. Йозеф, тоже находившийся на грани физического истощения, хотел, чтобы она притормозила и отдохнула.

– Нужно пережить эти трудные дни. Еще одно усилие, и все наладится.

Как-то раз, субботним мартовским вечером, Кристина заснула на профсоюзном собрании. Никто бы ничего не заметил, но секретарь отделения замолчал, переводя дыхание, и в наступившей тишине раздалось уютное похрапывание. Соседка толкнула Кристину локтем, она проснулась и ужасно сконфузилась.

Кристина пошла к врачу, тот провел обследование, и выяснилось, что она ждет ребенка.

– Это невозможно, доктор, физически невозможно, уверяю вас!

– Значит, случилось чудо, мадам.

Никто – ни Йозеф, ни его коллеги, вызванные на консультацию, – не мог объяснить случившегося, но факт оставался фактом: Кристина была в положении.

Срок – два месяца.

Знаменитый профессор, хорошо знавший отца Йозефа, в чудеса не верил, а потому сделал сугубо реалистическое предположение: «Возможно, специалист, лечивший вас в Алжире, допустил ошибку – такое часто случается, либо ваш организм излечил сам себя, как морская звезда отращивает новое щупальце или ящерица – хвост».

Все изменилось в мгновение ока. Весь мир изменился. Они изменились и больше никогда не вспоминали ни Алжир, ни Мориса, это больше не имело значения. Йозеф и Кристина были счастливы настоящим, а жизнь подарила им будущее.

– У нас будет ребенок, ты только подумай – у нас!

– Как у Павла и Терезы!

– Малыш, такой же как Людвик Брест!

– Это чудесно!

– Ты хочешь мальчика или девочку?

– Мальчика.

– Я тоже.

– Может, пора нам пожениться?

– Конечно пора.

Всех, кто не состоял в Коммунистической партии, вычистили с ответственных постов, был назначен новый глава МИДа, и Павел тоже получил новое назначение: он мечтал о Бонне, но для такой миссии его сочли слишком молодым и назначили послом в Болгарии – для тридцативосьмилетнего дипломата и это было очень неплохо. В ближайшие десять лет Павел мог надеяться получить престижный пост в Лондоне или Париже.

София не была городом стратегического значения, но Павел твердо вознамерился придать блес братской социалистической стране. Болгарский язык благодаря знанию русского он выучил за два месяца. Они с Терезой и Людвиком поселились в огромной посольской резиденции, и для них началась совсем не социалистическая жизнь. Тереза с трудом привыкала к ежедневным приемам, ужинам и светским условностям, она считала служебную виллу излишне роскошной, а обслугу – слишком многочисленной и не решалась отдавать распоряжения «челяди». Тереза говорила только на чешском и словацком и потому не бывала на встречах «послиц», по очереди приглашавших друг друга на чай и игравших в бридж. Она много читала и занималась с сыном, так что Людвик уже в четыре года научился читать и писать и мог сказать несколько слов на болгарском.

Павел и Тереза пригласили в гости чету Каплан, но господин депутат не имел ни одной свободной минуты, а мадам была занята на репетициях.

Тереза возненавидела этот мрачный город.

Кристина опасалась, что ей, как и Терезе, придется сидеть или – хуже того! – лежать дома, но она чувствовала себя на удивление хорошо. Йозеф заставлял ее есть говядину с кровью, требовал бросить курить, она отвечала: «Да, конечно, обещаю, еще два-три дня, и все» – и тут же начинала торговаться, вымаливая разрешение выкуривать сигарету после еды. Животик у нее округлился совсем незаметно, она слегка поправилась в талии, но продолжала репетировать Брехта и каждый вечер играла спектакль. На гастроли Кристина перестала ездить только на пятом месяце, да и то после скандала с Йозефом.

На восьмом месяце она ушла в декрет – уж слишком нервничал Георг Фрейка. Труппа репетировала пьесу «Добрый человек из Сезуана», и он не мог допустить, чтобы главная героиня Шен Те выглядела глубоко беременной.

«Она проститутка, а не мать семейства!»

Два последних месяца оказались очень тяжелыми. Кристина скучала, ей не хватало Терезы и Людвика, она целыми днями разглядывала свой живот, смотрела на вечно хмурое небо и ждала, когда же начнутся схватки.

«Ты не торопишься», – мысленно укоряла она ребенка.

Йозеф уходил, едва рассветало, возвращался не раньше полуночи, и Кристине было очень одиноко в пустой квартире. Она даже в плохую погоду подолгу сидела на балконе, смотрела на прохожих, выкуривала полсигареты и ждала его.

В конце концов нервы у Кристины сдали, она написала Терезе, и та поспешила на помощь.

Хелена родилась в субботу 9 октября 1948 года. У девочки были круглые щечки, длинные черные волосы, шелковистая кожа, и она взирала на мир удивленными глазами. Хелена смешно, по-боксерски, махала крохотными кулачками перед лицом и так много спала, что ее приходилось будить, чтобы накормить. Кристине казалось, что она вернулась в детство и играет в куклы. У нее появилось смутное и какое-то стыдное чувство потери времени, она ждала невероятного прилива материнских чувств и была разочарована, что ничего подобного не происходит. Тереза оказалась бесценной помощницей: она обожала возиться с малышкой, купать и пеленать ее. Они все дни проводили вместе, и Людвик принял девочку как свою сестру, как только ему разрешили брать ее на руки.

Терезе не хотелось возвращаться в Болгарию, и через полтора месяца Павел сам за ней приехал.

– Никак не могу привыкнуть к той жизни, – призналась она, – я не создана для роли супруги посла. Прости, что оказалась плохой помощницей.

– Эту проблему можно решить: будешь проводить месяц в Софии, месяц в Праге, согласна?

Они отправились в Болгарию, и Павел сдержал обещание. Тереза курсировала туда-сюда, но бльшую часть времени жила в Праге.

Однажды Кристина решила написать матери – впервые со дня своего приезда в Чехословакию, сообщила ей о рождении внучки и вложила в конверт три фотографии Хелены.