Похищение Европы Гольман Иосиф
Муса вдруг скрипнул зубами и крепко выругался. На вопрошающий взор Мильштейна сказал тихо:
– Кафтаев.
– Который? – тоже шепотом спросил Семен.
– Самый правый.
Мильштейн вновь приник к биноклю. Ничего особенного, человек как человек. Если не знать, что перед тобой работорговец и убийца, ни за что не догадаешься. Семен рукой дотронулся до плеча Мусы и шепнул:
– Еще встретишь.
Муса только глаза прикрыл, желая заглушить, утопить внутри грозящее взрывом бешенство.
Мильштейн ждал темноты. В принципе можно было снять все население хутора во время их трапезы: на четыре сотни метров достали бы и «калаши», и «городская» винтовка. Из нее даже сподручнее: не услышав звука, бандиты не сразу разберутся, откуда к ним летит смерть. Но, поразмыслив, Семен решил не торопиться.
Бандиты все время двигались, не сидели спокойно. «Совесть их, что ли, мучает? Ногам покоя не дает», – про себя подумал командир группы. Поэтому был риск, что кто-то уцелевший поднимет по рации тревогу, и тогда им с девчонкой уйти будет гораздо труднее.
Да и девчонку они еще ни разу не видели. Может, не дай Бог, ее уже и нет на хуторе?
Солнце подкатилось к верхушке горы, и понемногу оранжевый диск начал подъедаться снизу. Еще полчаса – и станет темно. Это хорошо. Можно будет подойти вплотную, чтобы пустить в ход ножи. Мин нападавшие не боялись: все трое самым внимательным образом наблюдали, по каким тропкам передвигаются хозяева хутора.
Не успело стемнеть, как дверь в дом вновь открылась и на пороге появилось все население сразу. Трое явно собрались уходить – все в камуфляже и обвешаны оружием не хуже ребят Мильштейна. Мужчина, который постарше, и женщины вышли их проводить.
Обошлись без поцелуев. Мужчина похлопал уходящих по плечам, и те пошли горной тропкой к дороге, ведущей в долину. Впереди – Абу Кафтаев. Шли спокойно, но дистанцию друг от друга держали правильную. Видно – по привычке: здесь, в своей вотчине, они явно никого не боялись.
Оставшиеся зашли в дом. Солнце село окончательно, напоминая о себе только отраженным от облаков красным отсветом. В лесу заухали ночные птицы. А еще через несколько минут в сгустившихся сумерках теплым желтым светом, приглушенным плотными шторами, засветились все три окошка. «Прямо сельская идиллия», – зло усмехнулся Мильштейн. Он-то ни на миг не забывал, что там, в доме, а может, в подвале, уже два месяца томится четырнадцатилетняя девчонка, которой подонки время от времени отрезают пальцы. А что еще они с ней делают, даже и думать о том не хотелось.
– Пора – шепнул он своим бойцам, и парни, стараясь не издавать шума, двинулись к дому. Однако не успели и двух третей пройти, как дверь открылась. Из нее вышел немолодой хозяин, ведя на поводке огромного ротвейлера.
– Никогда тут таких не было, – прошептал Муса вновь залегшему Мильштейну.
– Тут и долларов раньше не знали, – ухмыльнулся в ответ тот.
Хозяин подвел пса к большой будке и что-то строго ему сказал – в темноте звуки речи разносились далеко. Потом повернулся и ушел в дом. Собака вернулась к двери, даже лапой попыталась поскрести, но, видно, поняв, что спать придется все-таки на улице, вновь пошла к будке.
Не дойдя, остановилась, подняла тупую морду, стала нюхать воздух.
– Эта тварь нас учует! – зашептал Алеха, ненавидевший собак еще с колонии, где побывал в свое время дважды.
– Все равно ее снимать, – согласился Мильштейн, прилаживаясь к бесшумной винтовке. В прицеле морда собаки, подсвеченная из окошек и светом от довольно яркой луны, казалась особенно зловещей.
Проблема состояла не в том, чтобы попасть в собаку: для Семена это было примитивно. Ее надо было убить с одной пули, не дав ей шанса взвыть или залаять. Он навел прицел между злобных глаз пса. Затаил дыхание, но на спуск не нажал: вдруг испугался, что большая девятимиллиметровая пуля, толкаемая довольно слабым патроном, не пробьет толстую лобную кость. Испуг был глупым, необоснованным, но мысль посетила, и Мильштейн счел за лучшее сменить точку прицеливания. Собака тем временем, раз крутанувшись вокруг себя, улеглась прямо на деревянном крыльце.
Семен навел свое грозное оружие на бок пса. Теперь у него было две задачи: точно поразить собачье сердце и сделать это так, чтобы пробившая тело пса пуля не ударила в дерево ступеней, а улетела в ночную даль окружавшего хутор леса.
Мильштейн пополз вперед и вбок, выбирая позицию и стараясь не выпускать собаку из сектора обстрела.
Вдруг пес заворочался и поднял морду. Мильштейн мгновенно замер, слившись с ружьем. Он затаил дыхание, готовясь нажать на скобу. Невидимая нить соединила сердце собаки и срез ствола изделия бирмингемских умельцев. Винтовка пыхнула, и голова собаки неслышно упала на лапы.
– Все, – сказал Семен. – Теперь вперед!
Хозяин, не ожидавший нападения, был мгновенно скручен и обездвижен. Жена оказалась шустрей, успела схватиться за автомат, стоявший у стены. И – пострадала больше мужа, получив от Алехи два удара кулаком в лицо: после первого упорная женщина приклад не выпустила. Ее тоже связали, благо веревок в доме было сколько хочешь.
Потом привели дочек, в одних ночных рубашках. Старшая – в разорванной: задела за лестницу, когда неделикатный Алеха тащил ее вниз. Отец аж зубами заскрежетал, увидев оголенное тело.
– Вот и все в сборе, – улыбнулся Мильштейн, закуривая сигарету.
– У нас не курят! – зло прошептала хозяйка, поблескивая глазом из-под наливавшегося синяка.
– У вас только детей крадут! – стирая с лица улыбку, произнес Семен. – Где Эльза?
– Не знаю никакую Эльзу, – ответила женщина. Ей было жалко денег, обещанных за пленницу, а опасность своего теперешнего положения она еще не понимала – ведь раньше они долгое время были волками. И никогда – дичью.
– Ты, стерва, – спокойно сказал Семен, – Эльза найдется за полторы минуты, понятно?
Женщина молчала, как и ее муж, силящийся инстинктивно освободить скрученные руки.
– Ты поняла, почему за полторы? – спросил Мойша у женщины.
– Нет. – Похоже, она начала пугаться.
– Потому что через пять минут одну из твоих дочек уже трахнут.
– Сволочи, подонки! – перебивая русскую речь чеченской, взвыла хозяйка. – Вас всех убьют!
– Начинай, Алеха, – сказал Мильштейн.
Алеха встал и, насвистывая, ухватил старшую за оголенное плечо. Та пыталась оттолкнуть его руку, при этом безуспешно закрывая маленькую, явно упругую грудь.
– Не эту, – сказал Мильштейн. – Младшую.
Алеха, спокойно выпустив руку девушки, как заведенный, направился к младшей.
– Стой! Так нельзя! – вскочил Муса. – Это ребенок! – Он угрожающе двинулся к командиру и тут же остановился, напоровшись на мрачный оскал «карла-густава».
– Почему же нельзя, Муса? – нехорошо улыбнулся Мильштейн. – Они Эльзу всей мужской половиной пользуют. И вместе, и поврозь. У меня точные сведения, Муса.
– Все равно нельзя. Мы же люди!
– А Руслан тебе уже не нужен? – мягко спросил Семен. – Без Эльзы я за Русланом не пойду.
Муса, как сбитый пулей, снова упал на стул.
Отец семейства силился что-то сказать через полотенце, пропущенное между его челюстями и завязанное на затылке.
– Он советует отдать Эльзу, – улыбнулся Мильштейн.
– Я не знаю, где девка! – выкрикнула хозяйка. – Вы не тронете моего ребенка! Хотите – берите меня!
– Ты нам не нужна, – задумчиво сказал Семен. – Нам нужна Эльза. Продолжай, Алеха.
Остановившийся было Алеха схватил младшую за руку и потащил за лестницу. Она, даже не упираясь, как зомби, семенила за ним.
– Эта сучка в сарае! – закричала хозяйка. – Забирайте и уходите!
– Пойдем, покажешь, – согласился Мильштейн. – Алеха, отставить!
Вошедший в раж Алеха послушался сразу, но вышел расстроенный из-за сорванного развлечения. Девчонка осталась в закутке. Только глухие всхлипы доносились.
Через минуту Муса привел Эльзу и хозяйку. Девочка была в каком-то рванье, вся в синяках и выглядела младше своих четырнадцати. Но, как ни странно, забитой не казалось.
– Ну вот, милая, – обнял ее Мильштейн. – Скоро будешь у папы. Держись, осталось немного.
– Папа очень волновался? – неожиданно спросила Эльза. – У него больное сердце.
– Он очень волновался, – ответил Семен. – Но сердце выдержало. А когда тебя увидит, совсем поправится.
– Я молилась за него, – сказала Эльза и заплакала. Когда ее губы скривились в плаче, стало видно, что нескольких зубов у нее нет. На левой руке не было мизинца, культя уже почти зажила. А правая была неряшливо забинтована.
– Как же ты выдержала, дочка? – выдохнув, спросил Мильштейн.
– Я молилась, – повторила девочка. – Они не понимали, что делали.
Муса сидел, не поднимая головы.
– Ну, мы, пожалуй, пойдем, – сказал Мильштейн хозяевам.
– А их оставим? – удивился Алеха. – Мы и полдороги не пройдем!
Мильштейн задумался.
– Наверное, ты прав, – наконец выдавил он.
– Я вас догоню, – сказал Алеха, явно обрадованный открывшимися перспективами.
– Не трогай мелких, – уходя, напоследок проинструктировал командир. – Кинь их в яму, где была Эльза.
– Ладно, – ухмыльнулся Алеха. Ему явно нравилась такая, полная приключений, жизнь.
Хозяйка молча стояла у стены, ожидая решения своей участи. После того как привели пленницу, она уже ни на что не надеялась, лишь мучительно соображала, как можно отмолить у этих гяуров своих дочек.
– Не оставляй его здесь! – крикнула она Мильштейну, показав на Алеху. Семен, не отвечая, отвернулся от несчастной. – Гореть тебе в аду! – уже на улице сопроводил командира крик хозяйки.
Муса с Эльзой покинули дом на пять минут раньше.
Алеха догнал группу километрах в трех от места событий.
– Ты хорошо запер девок? – спросил Мильштейн.
– Не вылезут, – улыбнулся в темноте невидимый боец. – А папаша их сам кончился. Захрипел, засвистел, рожа кровью налилась вся. И кончился.
– Ладно, – постарался прикрыть тему командир. – Теперь надо думать о Сенги-Чу.
– Не понравилось ему, – не мог успокоиться Алеха, – как я его супругу осчастливил.
– Заткнись, – тихо сказал, даже скорее шепнул Мильштейн. И Алеха заткнулся. В беседе с командиром он всегда тонко чувствовал, когда действительно надо заткнуться. Муса шел молча, но Мильштейн все равно решил потщательнее присмотреть за парнем.
В Сенги-Чу пришли уже под утро, но еще в темноте. Эльзу хотели оставить за селом, в лесу, однако Мильштейн побоялся и взял с собой.
В первом пикете стояли всего двое сельчан – абреки тогда были непуганые и просто не представляли себе ситуацию, когда враг входит в родовое гнездо.
Один бодрствовал, один спал. Подходить на дистанцию ножа было опасно, поэтому Мильштейн пустил в дело бесшумку. Снова пригодилась английская игрушка, правда, тяжелые пули теперь убивали людей, а не собак.
В село практически не зашли: новый огромный дом Абу Кафтаева, построенный им уже в этом году, стоял в ряду таких же, почти что в поле. По сведениям Семена, жили пока только в двух, так что шума можно было особо не опасаться.
Похоже, снова повезло. Но ведь должно же хоть в чем-то везти! Когда гады захватывали Эльзу или Баллон наезжал на «Четверку» – это было невезение. Значит, по закону сохранения, их сегодняшняя фортуна не случайная, а заслуженная.
И оно продолжалось, это удивительное везение. Уже в доме Семен впервые применил старые навыки, подняв на нож молодого парня, не вовремя вышедшего пописать. Он даже не вскрикнул: кровь из рассеченного горла текла громче его писка.
Эльза осталась в коридоре, Алеха – сторожить собранных домочадцев, а Мильштейн и Муса их как раз собирали. В доме оказались четыре человека, не считая трупа возле туалета: трое мужчин – один из них старик – и одна женщина. Остальные, как выяснилось, еще обитали в старом доме, на одной из поселковых улиц.
Повторялась картина, уже происшедшая на хуторе. Только вопросы на этот раз задавал Муса. Да света в отличие от вечернего эпизода не зажигали.
– Где мой сынок? – спрашивал у Абу Кафтаева Муса. – Где Руслан?
– Ты понимаешь, что тебя ждет? – вопросом на вопрос ответил тот.
– Подумай о себе, – устало сказал Муса. – И о своих близких. Один сегодня уже умер.
– Что ты сказал? – не поверил ему Кафтаев, еще раз оглядев присутствующих – луна светила ярко, и понять, что вместо пятерых здесь только четверо, было возможно. – Ты убил моего сына?
– Это я его убил, – пояснил молчавший до этого Мильштейн. – Горло перерезал. Он возле туалета лежит.
У стены, тихо охнув, прямо на пол осела женщина.
– Шайтан, ты уже мертв! – выдохнул Абу, но с места не сдвинулся: стволы поблескивали холодным отсветом.
– Где Руслан? – повторил Муса. – Мне нужен только Руслан. И вы останетесь живы, клянусь Аллахом. Посадим в подпол, закроем замок. Утром вас освободят. Где Руслан?
Все молчали.
– Где мой сын? – еще раз спросил Муса, уже чувствуя надвижение страшной, неподъемной беды.
– Он дважды убегал, – глухо сказал старик. – Сильно простудился и заболел.
– Он умер? – выдохнул Муса.
– Да, – сказал старик. – Тут плохо с лекарствами.
Муса опустился на колени, обхватив голову руками.
– Пойдем, мужик, – наклонился к нему Алеха. – Надо уходить.
Муса не отвечал. Мильштейн ждал минут пять, потом, посмотрев на свой «брейтлинг» со светящимися стрелками, тихо приказал собираться.
– Муса, пошли, – снова сказал Алеха.
– Сейчас пойдем, – наконец откликнулся тот, вставая. Подошел к молчавшему Абу и старику, видимо, его отцу. Кафтаев спокойно стоял перед Мусой, огромный и непоколебимый. Несмотря на гибель сына, он все никак не мог вжиться в угрозу, ворвавшуюся сквозь толстые стены его дома-крепости. Более молодой парень опасливо жался подальше к стене.
Муса постоял неподвижно – Мильштейн уже хотел снова его окликнуть, – как вдруг молниеносным движением руки протащил лезвие кинжала через два мужских горла. Абу и его отец свалились замертво. Муса сделал еще шаг вперед и шаг в сторону. Кроме пришедших, живых в доме не осталось…
Теперь замыкающим был Муса, он задержался буквально на две минуты: этого хватило, чтобы выступающие железные пики массивного забора вокруг дома Кафтаева украсили пять страшных предметов. Пять голов смотрели раскрытыми, но невидящими глазами в сторону поселка. Рты, очерченные запекшейся кровью, не могли рассказать односельчанам о событиях прошедшей ночи. Но односельчане и так все понимали.
И хотя все дружно ненавидели Мусу, но в последующие годы была совершена лишь одна попытка покарать его за чудовищный поступок. Не подоспей тогда вовремя Мильштейн, Муса потерял бы не только язык – столь велика была ярость мстящих родичей Кафтаева. Впрочем, спокойное бешенство Мойши было не лучше: именно тогда изумленный криминалитет узрел выросший на российской почве кровавый латиноамериканский «фрукт» – «колумбийский галстук». Мойша просто вытащил языки убитых через прорезанные дыры в их горлах. «Язык за язык», – прозрачно намекнул он возможным последователям нападавших.
И последователей действительно более не нашлось.
Уже когда подходили к «Четверке» – ехать предстояло только Мусе с Алехой, у Мильштейна с девочкой был совершенно другой, согласованный еще в Москве план эвакуации, – Эльза вдруг заговорила. И сказала она то, что даже Мильштейн не был готов услышать:
– Вы такие же подонки, как и те. Ничем не лучше.
Мильштейн потерял драгоценную минуту, остановившись и обдумывая сказанное.
Потом улыбнулся и погладил Эльзу по голове:
– Ты права, дочка. Мы ничем не лучше. Но мы – свои, а они – чужие. – И легонько приобнял измученного ребенка.
Девочка не отстранилась, хотя ласка спасшего ее человека была ей неприятна. Просто она жалела этих людей. И понимала, что теперь ей придется молиться и за них.
18. Десятый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Порт Ла-Корунья, Испания
План окончательно обсудили вчера вечером. Агуреев только хмыкал, еще раз выслушивая ужасные бредни Береславского. Потом, подумав, повторил ранее сказанное: «Почему бы нет?» А потом как-то – слово за слово – изрядно… набрались, из-за чего по каютам их разводили, если не сказать – разносили, Муса с Алехой.
Пили со спокойной душой – с судна решили сойти уже днем, чтобы «охотники» – если они есть – успели занять исходные позиции. И еще будучи в относительно просветленном состоянии, Ефим успел кое о чем переговорить с бабулей Евстигнеевой.
Встал Береславский очень рано – аж в девять часов. Как всегда утром, был хмур и сосредоточен. С отвращением побрился – на судне он не часто утруждал себя подобной процедурой, но в данном случае считал это необходимым. Завтракать не пошел, что также было для него нехарактерно. К половине десятого, будучи уже в полной боевой форме – и, в частности, сменив джинсы на неброский, но дорогой костюм, – залез на свой наблюдательный пост на верхней палубе.
Как и положено на наблюдательном посту, он имел с собой оптический инструмент: прикупленную в Лондоне здоровенную черную подзорную трубу. Труба телескопически раздвигалась, обеспечивая наблюдателю высокие степени увеличения при достаточно большом угле обзора. Его, конечно, явно не хватало для слежения за, скажем, самолетом. Но Ефим и не собирался следить за самолетом.
Прикрыв ладонью линзу от солнца – чтоб меньше бликовала, – он увлеченно рассматривал портовый контрольно-пропускной пункт. Видно было не ахти, но через десять минут наблюдения Ефим сумел сделать кое-какие важные выводы.
А именно: магнитометрической рамки на выходе не было. Досматривали туристов редко – может, одного из десяти – и не досконально. И наконец, что более всего обрадовало наблюдателя, женщин досматривали в среднем реже, чем мужчин, белых – реже, чем смуглых, и пожилых – реже, чем молодых.
Итого, с удовлетворением отметил Ефим, на этом посту риск досмотра пожилой белой женщины – минимален. По крайней мере – на выходе. На входе вполне может стоять магнитная рама, но на вход Береславский уже ничего не собирался проносить тайно.
На выход же – собирался. И не что-нибудь, а пистолет, переданный ему Мусой: почти килограммовый вороненый «браунинг хай-пауэр», тринадцатизарядную – под парабеллумовский патрон – игрушку, проверенную более чем полувековой боевой практикой. Его должна была вынести Людмила Петровна Евстигнеева, и это единственное, что сильно смущало и Береславского, и Агуреева.
Они бы никогда не додумались привлечь к столь рискованному делу старуху, если бы не она сама.
Еще позавчера Евстигнеева подошла к Береславскому и огорошила его вопросом:
– А как вы обойдете Ла-Корунью? Мне матросики сказали, что нашему кораблю туда надо заходить обязательно.
– А почему нам надо ее обходить? – с наигранным недоумением спросил Ефим.
– Ефимчик, дорогой, – улыбнулась бабуля, – ты же сам назвал меня мисс Марпл!
Ефим смутился: назвать-то назвал – в ответ на Дени де Вито, – но не думал, что его престарелой подруге известно авторство.
– Я давно поняла, что вы скрываетесь! – нахмурила брови Людмила Петровна. – Точнее – твой Агуреев скрывается. Он только в Амстердаме нос и высунул. Что, не так?
– Без комментариев, – невозмутимо ответил Береславский.
– Слушай, в Ла-Корунье они вас точно достанут. Так что прячьтесь получше, – съязвила старуха.
– А что вы предлагаете? – огрызнулся Ефим.
Старушка раскрыла рот, и Береславский потрясенно услышал свой собственный план ловли гадов на живца.
– У вас же наверняка есть волыны, – с легкостью произнесла устарелое жаргонное словцо бывшая учительница.
– На борту много чего может быть, – задумчиво сказал Ефим. – Но вряд ли гости придут на борт.
– А я вынесу вам стволы, – просто сказала Людмила Петровна.
– Что-о? – взвыл Береславский. – Вы хоть соображаете, что говорите? И чем рискуете?
– Да ничем я уже не рискую, – печально начала бывшая зэчка и осеклась: как будто собиралась что-то рассказать, да передумала. – Я свое уже отрисковала, сынок. И не посадят меня: схватила старуха случайно не ту сумку – я ж не в ридикюле своем понесу. Там ни одной вещи моей не будет, только мужские.
– Нет, – сказал Ефим. – И высуньте свой нос из этой ситуации. Она не… – Береславский замялся, подыскивая слово помягче.
– Не для старух? – усмехнувшись, закончила за него Людмила Петровна. – Ефимчик, милый! У меня целую жизнь украли! Неужели ты думаешь, что страх возьмет за куцый остаток? Да и не рискую я ничем, – еще раз повторила она, убедительно аргументируя свои слова. – Нас на выходе ни в одном порту не шмонали. Да и на входе не часто. В Лондоне собаку туда-сюда носили – и ничего.
– Ствол – не собака, – угрюмо сказал Ефим. – За него не в карантин сажают.
– Во-первых, не факт, что посадят, – упорствовала Евстигнеева. – Во-вторых, я не слишком боюсь испанской посадки. И в-третьих, меня никто не остановит, вы это сами прекрасно понимаете. Я не представляю интереса для пограничников и таможенников. К сожалению, – огорченно добавила она.
Ефим и сам прекрасно понимал, что Людмила Петровна права: риск – минимален. Но не мог переступить некую черту, за которой он будет вынужден взять на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу.
– Послушай, Ефимчик! – взывала к логике Евстигнеева. – Ну ничего мне не будет! Даже если ты меня заложишь, – не удержалась от укола она. – Смотри, полпарохода ходит с пакетами «Кодак»! – Это было правдой, все туристы активно фотографировали и носили пленки на обработку. – И у меня такой же! Ну схватила старуха на палубе чужой пакет! Подержат и отпустят. Умысла-то – нет.
Действительно, в ее словах логика присутствовала. Риск, конечно, был. Но не столь уж и значительный, даже в самом скверном раскладе.
– Нет, – все же сказал он, взвесив все «за» и «против».
– Гад ты, Ефимчик, – спокойно заметила Людмила Петровна. – Иногда нужно уметь не только помогать людям, но и пользоваться их помощью. Тебе этого пока не понять. В силу детского возраста, – едко добавила она.
– Нет, – окончательно ответил Ефим. Хотя отлично понимал, что ощущение нужности другому человеку может сильно скрашивать жизнь в любом возрасте, особенно – в не юном.
Позже, беседуя с Агуреевым, Береславский узнал, что старуха не успокоилась – атаковала самого Николая и тоже поначалу получила отказ. Но – не столь решительный, поскольку Агуреев, имевший больший оперативный опыт, нежели рекламист, отчетливее понимал, что риска действительно не много. И еще: он не видел иных путей такого же безопасного проноса оружия на берег. А изображать из себя живца без оружия – работа неблагодарная: можно лишь облегчить труд киллера.
Кстати, и «браунинг» не вполне удовлетворял офицера запаса с боевым опытом. Его бы больше устроила – он ведь не знал, с чем пожалуют гости, – штурмовая винтовка, которая, к сожалению, уже никак не влезала в бабкин пакет. Но даже с двадцатисантиметровым «браунингом» лучше, чем с голыми руками…
Короче, после долгого обсуждения ситуации и, главное, совета с юристами «Четверки» решили, что Евстигнеева действительно не пострадает, даже при худшем раскладе. На этот – худший – случай было предусмотрено освобождение ее под залог и либо отсуживание у местного правосудия (за старушкину «слепоту» здесь сильно не наказывают), либо даже вывоз Людмилы Петровны из страны не совсем законным, но вполне надежным методом. На самом деле нет ничего невозможного, если на стороне заказчика – ясная воля и большие деньги.
– Ты по телефону советовался с юристами? – хмуро спросил Ефим, выслушав соображения своего «подельника».
– Не боись, – ухмыльнулся тот. – У меня своя связь, с шифратором. Замучаются разбираться, большие специалисты работали.
– Ладно, посмотрим, – хмыкнул Ефим.
И посмотрел. В его трубу было замечательно видно, как Людмила Петровна, помахивая пакетом «Кодак», пошла к открытой всем взорам летней проходной. Перед ней в очереди уже было несколько человек – у причалов стояло много круизных пароходов: Ла-Корунья была обязательным пунктом захода почти для всех лайнеров, огибающих Европу. Люди терпеливо ожидали, пока офицер поставит в паспорт штампик либо отметит фамилию туриста в групповой визе.
После пограничника все шли в «зеленый» коридор, ибо «таможить» нормальному туристу, как правило, нечего. Проходили не задерживаясь. Осмотрели сумку только одного парня явно азиатской внешности, и то – мельком.
Зато на Людмилу Петровну накинулись, как орлы на кролика.
У Ефима похолодело сердце, хотя он точно знал, что бояться нечего: в пакете Людмилы Петровны были только нехитрые старушкины принадлежности. В пробный рейс «браунинг» тащить не стали.
Что это, совпадение? Но Ефим своими глазами видел, как чуть позже из потока туристов выдернули для обыска и Мусу с Алехой, вышедших с судна после Людмилы Петровны. А таких совпадений уже не бывает. Значит – даже выговаривать такое не хотелось – предательство? Иначе как они могли узнать, кого тормозить?
И осмотр был серьезный, настоящий. Пакет Евстигнеевой вывернули наизнанку, буквально обнюхав его банальное содержимое. А саму бабулю препроводили в другое, невидимое с судна помещение, где провели сквозь магнитную раму металлоискателя, такую же, какие стоят в аэропортах.
Разумеется, все прошло без эксцессов: слава Богу, что Ефим настоял на проверочном, незаряженном проходе.
Всерьез смутившиеся таможенники галантно извинились перед бабушкой за причиненное беспокойство и разрешили ей следовать дальше. После чего Людмила Петровна сыграла не по плану: обнаружив во время обыска отсутствие в пакете кошелька с деньгами – а свой старомодный ридикюль она специально оставила в каюте, Евстигнеева, в свою очередь извинившись, прошла сквозь контроль обратно на судно.
– Однако кто-то нас заложил, – спокойно сказала она встречавшему ее Ефиму.
– Не может быть, – неуверенно возразил тот. Если в это поверить, то, значит, либо на судне стояла вражеская прослушка, либо хреново работал агуреевский шифратор. Но в любом случае это значит, что сегодняшнюю операцию придется отменить: враг, похоже, знает их поименно. Таких совпадений действительно не бывает.
«Поименно», – задумался Ефим. Но его-то имени в списке подозреваемых не было наверняка! По секретному телефону говорили только о Евстигнеевой. А прослушки на «Океанской звезде» все-таки не оказалось: пару минут назад специалисты Агуреева закончили срочную проверку его каюты, о чем сообщил сам Николай.
– Давай я протащу «браунинг», – наконец решился он. – Нельзя отменять задуманное.
– А вдруг и ты у них на заметке? – засомневался Агуреев.
– С какой стати? – резонно заметил Береславский. – У нас с тобой нет ни общего бизнеса, ни общих связей. Да и тебя не станут закладывать: ты им нужен на той стороне КПП.
– Вот именно, – улыбнулся Николай. – Может, мне его и взять?
– Не нужно. Я потащу, – окончательно решился Ефим. – Проскочим. В случае чего – твои юристы вытащат. Я ведь тоже возьму ствол по ошибке.
– В «Кодаке»? – серьезно спросил тот.
– Можно и в «Кодаке», – подумав, ответил Береславский.
Через полчаса Ефим, снова переодетый в пляжный вариант, шел по направлению к пропускному пункту. На левом его плече был тяжелый кофр с фотоаппаратами, а в правой руке болтался пластиковый пакет с «браунингом» и еще какой-то – не его – мелочью.
Собственный аналогичный пакет Береславского – только набитый пляжными вещами и без «браунинга» – остался лежать у выхода с судна. В любой момент два матросика – люди Агуреева – могли под присягой подтвердить, что Ефим перепутал пакеты. Кто оставил пакет с оружием, они бы точно не сказали: хоть и вахтенные, но за всем не уследишь.
Конечно, отмазка на случай провала не бог весть какая. Но, как утверждал юротдел «Четверки», серьезно наказать несуна даже при его провале будет трудно. Особенно если за его спиной стоят лучшие адвокаты страны, в которой случилось такое досадное происшествие…
И все равно сердце Береславского трепыхалось как птица, когда он подходил к месту контроля. Протянув паспорт, с трудом дождался, когда офицер сделал отметку в групповой визе.
– Can I go? – на своем корявом английском спросил Ефим, едва сдерживая громогласный стук сердечной мышцы.
– Si, senor, – спокойно ответил офицер. Но не успел Береславский сделать и трех шагов, как ему наперерез вышел еще один.
– Can I see your bag? – спросил тот.
– Of course, – безнадежно ответил Ефим, очень хорошо представляя себе дальнейшее.
Но офицера заинтересовал вовсе не пластиковый пакет, а объемистый фотокофр. Он с интересом и уважением пересмотрел всю технику Береславского, особо – и совершенно правильно – остановившись на неприметной с виду маленькой «лейке».
– I am а camera-men too, – пояснил он свое любопытство. И, показав пальцем на фотобогатства Ефима, добавил: – Fine!
«Срань ты тропическая! – вежливо улыбаясь, подумал Береславский. – Пять лет жизни как минимум! Камера-мен хренов!» А вслух произнес:
– Thank you!
И вышел на припортовую площадь.
Далее он действовал строго по плану, согласованному еще на борту. Зашел в припортовый бар и передал пакет подошедшему через минуту – тому понадобилось время на контроль «хвоста» – Мусе.
Затем взял такси и поехал в сетевой «рент-э-кар», где оплатил заранее забронированную – по спутниковому телефону, прямо с «Океанской звезды» – серую «Ауди С-6». Машина такого класса вообще-то была большой редкостью в любых прокатных конторах. А тем более – в местных, где клиент, если он не побеспокоился о брони, в разгар сезона радуется любой тачке. Ефим хорошо помнил жалобы своей знакомой, не заказавшей вовремя машину с автоматической трансмиссией и поэтому оставшейся в отпуске совершенно безлошадной: «трехпедальным», как она говорила, автомобилем продвинутая дама пользоваться попросту не умела.
«Эску», конечно, тоже пригнали под заказ, может, даже из Мадрида: мотор был еще теплый, значит, ночью была в дороге.
Заранее припасенным скотчем Ефим сразу же залепил красную метку на задней стороне крышки багажника, указывающую на спортивный темперамент комфортабельного седана: те, с кем он собирался гоняться, не должны были сразу знать, что за движок стоит в моторном отсеке этого серьезного, внешне отнюдь не болидного плана, автомобиля.
Береславский не удержался и, вызвав удивление персонала прокатной конторы – никто из прежних арендаторов этого не делал, – поднял капот. Увидел то, что и ожидал: восемь «горшков» имели общий объем более четырех литров, в умелых руках делая довольно массивный автомобиль хорошо управляемой кометой. За свои руки в этом смысле Ефим всегда был спокоен, поэтому удовлетворенно захлопнул тяжелую, приятно щелкнувшую крышку.
«Говорят, сейчас есть экземпляры и с шестилитровой начинкой, – подумал он, – впрочем, и этого монстра тоже более чем достаточно».
Стоил прокат такого симпатичного авто соответственно: триста пятьдесят евро в сутки – плюс страховка, плюс бензин. Ефима бы жаба задушила кататься за такие бабки, но в данном случае он был спокоен: во-первых, от качества машины вполне могли зависеть их жизни, а во-вторых, он не собирался платить собственные деньги – «Четверка» достаточно большая компания, чтобы финансово не напрягать маленький Ефимов «Беор».
Ну, вроде все. Он попрощался с клерком, уважительно проводившим клиента до такой шикарной тачки, и выехал с прокатной стоянки.
На городской улице мотор ничем не выдавал своей дьявольской сути, и лишь спидометр, оцифрованный за триста, говорил водителю о его небанальных возможностях.
Впрочем, Береславский ехал тихо и спокойно, вовсе не собираясь привлекать к себе внимание толпы или, не дай Бог, дорожной полиции.
Он достал из кармана маленький, заранее настроенный «уоки-токи», нажал на кнопку вызова.
– Тут мы, тут! – ворчливо отозвался голос Алехи.
Читать бесплатно другие книги:
