Похищение Европы Гольман Иосиф

23. Семнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»

Порт Аликанте, Испания

Вечер

К причалу теплоход подходил, когда уже стемнело. До швартовки еще оставалось время, и вся туристская публика была на воздухе, наблюдала за действиями буксира и матросов.

Вообще эта картина никого не оставляет равнодушной. Равно как, например, посадка самолета. Сколько бы пассажир часов ни налетал – все равно, когда лайнер начинает снижаться, идет особый отсчет времени. Сначала приближаются облака, потом, когда аэроплан рассечет их молочный кисель, оказываются в прямой видимости крупные дома. Еще немного – и можно разглядеть отдельно стоящие домики и крохотули машины. И наконец, когда становятся видны ветви деревьев и задирающие вверх голову люди – редко кто не обернется на низко летящий лайнер, – приходит уверенность, что полет сейчас завершится благополучно. Как завершающий аккорд – глухой стук колес о бетонную ВПП.

С кораблем, конечно, все иначе. Медленно, неторопливо, вальяжно. И, понятное дело, без опасения сверзиться на грешную землю.

На это можно возразить, что утонуть вряд ли приятнее, чем разбиться. Так оно и есть. Но для нервных людей плавать, безусловно, менее страшно, чем летать. Да, под ногами пара километров соленой воды. Однако если, не дай Бог, теплоход вздумает «нырнуть» – надежда все равно остается: на катер, на шлюпки, на пробковый жилет, наконец.

В самолете же пробковый жилет выглядит насмешкой…

Впрочем – не будем о грустном.

Вхождение теплохода в порт – зрелище всегда привлекательное. Сначала берег просто приближается. Если дело происходит ночью, как сейчас, то далекие, невнятные вначале, огоньки как бы расшифровываются, превращаясь то в освещенные окна зданий, то в рекламу, то в уличные фонари. Черная вода порта подсвечена сполохами огней, а звезды и луна, наоборот, тускнеют или даже почти исчезают в рукотворном электрическом зареве.

Теплоход идет медленно, спокойно, дизеля поставлены на «самый малый», а рядом с тушей лайнера примостился маленький, но мускулистый буксир.

Вот причальная стенка уже рядом.

«Океанская звезда» тяжело разворачивается, становясь к причалу, как и положено, боком. Черная щель между бетонной, уходящей под воду, вертикалью и бортом с каждой секундой уменьшается. Наконец матросы бросают на берег швартовые концы, береговые обвязывают толстые канаты вокруг мощных кнехтов, и лебедки подтягивают корабль вплотную к причалу.

Далее – дело техники. Спускается трап, на судно поднимаются офицер таможни и сотрудники паспортного контроля.

Все. Через полчаса желающие могут прогуляться по Испании.

Желающих, несмотря на позднее время, в этот вечер оказалось довольно много. Паспортный контроль прошли пятьдесят три туриста, не считая членов команды. Чуть позже, часа через полтора, на КПП отметили еще четырех человек: Агуреева, Береславского и Мусу с Алехой.

Ефим не одобрял эту позднюю гулянку, так как всей своей негеройской душой помнил острые события в Ла-Корунье. Мильштейн в предыдущем спутниковом разговоре также был категорически против подобных вылазок. Однако оба понимали, что Николай – обязательно и непременно – поедет на место гибели друга.

Так оно и получилось.

Припортовая площадь, несмотря на поздний час, была более чем многолюдна и оживленна. Это – тоже испанская традиция: вечером, когда чинная бюргерская Европа уже отходит ко сну, средиземноморская Испания только начинает свой вечерне-ночной гудеж.

Праздник жизни, как правило, происходит рядом с морем. Конкретно в Аликанте – на знаменитой Эспланаде, прибрежном бульваре, широком, вымощенном стилизованной под морские волны цветной плиткой. Края бульвара заняты цветущими, остро пахнущими кустами и огромными деревьями, чье название Береславский не знал, но всякий раз, увидев, поражался: их мощные узловатые корни… свисали прямо с ветвей, постепенно дорастая до земли и за эту землю цепляясь!

Середину бульвара занимали соответственно люди. Всех возрастов, полов, рас и наций. Гуляющие – и местные и туристы – ходили плотными толпами, полной грудью вбирая в себя теплый морской, с соленым привкусом, воздух, насыщенный терпкими запахами южной растительности и аппетитными ароматами местной кухни.

К услугам вышедших отдохнуть трудящихся (и вечно отдыхающих богатых тунеядцев) были бесчисленные павильончики с деликатесами, кафешки, солидные рестораны, а также – марокканцы с расстеленными прямо на земле одеялами, на которых рядами выложены очки из Франции, игрушки из Америки и часы из Швейцарии. Причем никому не нужно объяснять, что все это великолепие – «made in China».

Разумеется, тут же трудились представители творческой интеллигенции, точнее – самых ее низов. Уличные художники деловито клепали картины с ликами присевших на стульчик граждан, молодые «актеры», вымазав себя белилами и обмотав простынкой, взгромождались на подходящие возвышенности и изображали статуи – Ефим хорошо помнил, как не на шутку струхнул, когда ему, в первый его приезд, внезапно подмигнула статуя Девы Марии.

Тут же ребята в пончо – обычно из Боливии – поют что-то латиноамериканское, вызывая в памяти русскоязычных чисто испанскую фамилию Agutin.

Для любителей высокого искусства – тоже прямо на Эспланаде – построена гигантская, стилизованная под морскую ракушку эстрада. На ней выступают уже совсем серьезные оркестры с одетыми в пингвиньи фраки классическими дирижерами.

Конечно, присутствуют и народные умельцы. Активно, например, предлагаются наручные «фенечки» с любыми именами. Их скручивают прямо здесь, из обычных ниток мулине, быстрыми и ловкими движениями «выписывая» на белой картонной подложке требуемые буквы.

Вот около одного из таких умельцев и остановился Агуреев.

– Сколько? – спросил Николай у узкоглазого смуглого азиата. Ефим только собрался перевести, но оказалось, парень насчет денег понимает без перевода.

– Three euro, – мгновенно ответил умелец.

– It is very expensive, – неизвестно зачем сказал Ефим. Для Агуреева, что three euro, что three hundred euro – все было едино.

– O’ key, – мгновенно среагировал парень. – One euro. What is your name? – спросил он Николая.

Но Ефим уже все понял.

– Саша? – предположил он.

– Санька, – ответил Агуреев. – Саня.

«Sania», – крупными буквами написал на блокнотном листе Береславский. Азиат взял кусочек картона, подцепил нитку и быстро-быстро закрутил пальцами. Прямо на глазах у зрителей, не более чем за минуту, на фоне темного – непонятного в электрическом освещении цвета мулине – возникло неведомое здесь имя Sania.

– Готово, – тихо сказал Агуреев, принимая из рук ремесленника законченную «феньку». Потом порылся в бумажнике, но, кроме двух карточек «Visa» – обе, кстати, «платиновые», – не нашел ни цента. Пришлось представителю маленького «Беора» субсидировать большую «Четверку».

– Ну, пошли к авто, – кладя покупку в карман, сказал Николай. Береславский, подозрительно оглядываясь на многочисленных – непривычно черных для европейского глаза – марокканцев, быстро зашагал к стоянке.

Контора проката в порту была уже закрыта – пассажирский порт Аликанте вообще размерами не выделяется, – но Ефим не был бы Ефимом, если бы у него в этом заштатном испанском городке не оказалось пары-тройки друганов. Вот почему минут через пять после приобретения «фенечки» он уже расцеловывался с мужиком и дамой интеллигентной наружности. Завершив множественные рукопожатия и дружеские похлопывания, местные интеллигенты вручили Береславскому ключ от… крутой южнокорейской тачки с французским названием «атос», после чего удалились в неизвестном направлении.

Николай только хмыкнул, разглядывая мелкое восточное чудо и, видимо, мысленно прикидывая, сможет ли в нее втиснуться.

– Ладно тебе выделываться, – укорил друга Ефим. – Давно ли «Запорожец» счастьем казался?

– Да нет, не так уж и давно, – честно признался Агуреев, но тем не менее решение принял жесткое: оставил в городе и Мусу, и Алеху. Те, поворчав, вынуждены были подчиниться.

Нельзя сказать, чтобы Береславскому такой расклад понравился. Все же в компании подготовленных мужиков как-то спокойнее. Особенно когда знаешь, что по твоим следам идет банда безжалостных убийц.

С другой стороны, стоянка в Аликанте вновь была внеплановая, и даже собственные внеочередные планы были целенаправленно нарушены: заход был согласован с утра, но причальная стенка оказалась свободной и «Океанская звезда» ошвартовалась сразу.

Так что не должны были их здесь ждать. Пока – не должны.

Ефим сел за руль, Агуреев – справа. Все как в Корунье. Ефим поежился: дай Бог, чтоб не было похожего продолжения.

Он завел мотор, и корейское чудо неожиданно резво побежало в темноту. Береславский дорогу в принципе знал, по этим местам не раз катался и не сомневался в том, что, несмотря на темноту, по карте быстро найдет место последнего старта Болховитинова.

Так оно и произошло.

Они без приключений выехали на приморское 332-е шоссе и резво рванули по нему в сторону Валенсии. Движение было небольшое, доставали с непривычки лишь разворотные круги: здесь тоже практически не было стандартных перекрестков – все они оформлялись круговым движением. Старательно напоминая себе, что у испанцев все не как у людей – не правый бок надо беречь, а уступать тому, кто уже на круге, – Ефим избежал пары неприятных ситуаций. Через двадцать минут они покинули Аликанте и пригороды, а еще через четверть часа подъехали к тоннелю, пробитому в толще спускающегося к морю хребта.

Перед тоннелем – на отстойной площадочке – притулилась большая машина, слабо выделенная лишь габаритными огнями.

Сердце Ефима екнуло. Он покосился на Агуреева, но тот был, как всегда, спокоен.

Впрочем, Ефим и сам уже понял, что это не по их душу: водитель непонятного в темноте авто был занят совершенно незлодейским делом – активно целовался со своей спутницей, ради чего, собственно, и остановился.

За тоннелем сразу стало темно: исчезла городская электроподсветка. Вести машину это не мешало – яркая разметка дороги отлично отражалась в свете неплохой оптики «атоса», – но чувство опасности, слегка притупившееся при езде по цивильному городу, вновь обострилось.

Береславский уже неоднократно оглядывался, пытаясь выявить возможных преследователей, однако ничего тревожного пока не обнаружил. И, если верить карте, проехав еще один курортный городишко, уже можно было поворачивать направо, к маленькому, затерянному между скал пляжику.

А вот городишко с ходу проскочить не удалось: единственный въезд в него был перекрыт полицейским автомобилем с мощной сине-красной мигалкой. Два высоких «гражданских гвардейца» в форме недвусмысленным жестом тормозили все, редкие в этот час, авто. Некоторых, после живой беседы, все же пропускали – видимо, местных жителей.

– Зар-раза! – выругался Ефим. Ему очень не хотелось терять время – увеличивая шансы преследователям их вычислить. Агуреев же, наоборот, заинтересовался происходящим, даже окошко открыл. Как выяснилось – не зря: в раскрытое окно долетели звуки настоящего духового оркестра.

– Фестиваль! – догадался Береславский.

– Что это такое? – живо спросил Николай.

– У них каждый городок имеет свой фестиваль. Называется – «Христиане и мавры». Народ наряжается в одну из колонн – от первобытных до средневековых – и вперед. Довольно забавно.

– Посмотрим? – неожиданно предложил Агуреев. Ефим, обрадованный, что его печальный друг слегка повеселел, не стал возражать. Тем более что ехать дальше им все равно не дал бы полицейский.

Правда, теперь ему предстояло дельце, которое он ненавидел более всего: парковка в тесном пространстве. Можно, конечно, было передать руль Агурееву, но – гордость не позволяла. Значит, мучиться придется самому.

Вообще парковка в Испании – это отдельная песня. Ефим и в России умудрялся мять машину при въезде в гараж (а приобретя тяжелую «ауди», помял уже сам жестяной гараж). Здесь же, на загнивающем в прошлом Западе, где автомобилей было как грязи, процесс парковки вообще представлялся ему крайне мучительным. Мало того, что найти свободное место было чертовски сложно, так еще и найденные «дырки» оказывались, во-первых, очень маленькими, а во-вторых, располагались на самых крутых склонах. Хотя, с другой стороны, почти вся средиземноморская Испания – это и есть крутые склоны.

Ефим даже потратил некоторое количество тогда еще песет – теперь-то у них везде евро – и с огромным трудом овладел техникой заезда задним ходом. Во время тренировок инструктор печально качал головой и не отказался от ученика, видимо, только из присущего всем испанцам гипертрофированного чувства гордости.

Отблагодарил же его за науку Береславский очень своеобразно. Ефим повез учителя в дорогой ресторанчик «На скале». Там, конечно, тоже скопилось большое количество дорогих авто, зато был свой парковщик, которому отдаешь ключи – и голова не болит.

Разумеется, по закону подлости, парковщика в этот вечер не оказалось.

«Оно и к лучшему», – подумал Ефим, потому что заметил непривычно большой разрыв между машинами. Заметил, правда, поздно – в зеркальце заднего вида, – уже почему-то его проскочив.

Но это – ерунда: его ведь научили парковаться задом! А поскольку промежуток действительно был большим – Ефим еще раз пристально посмотрел в заднее зеркало, – он решил показать класс своему учителю.

И под жалобный стон бедного парня, хорошенечко газанув, лихо въехал в запланированное место, эффектно затормозив в конце. Испанец аж взвыл от испуга.

Зато второй испанец, наблюдавший парковку с улицы, в восхищении показал знак «Окей!».

Береславский, самодовольно усмехнувшись, вылез из авто и… похолодел от ужаса! Задок взятого им на один вечер у друга – и соответственно незастрахованного – новенького «пассата» остановился в двух сантиметрах от невысокого бетонного вазона с цветами! Конечно, его не было видно в зеркальце, зато хорошо было видно инструктору в заднее стекло…

К счастью, парковка в захваченном фестивалем городке оказалась несложной. Место нашли почти сразу, дырка была не самой крошечной, а главное – «атос» не «пассат» и тем более не «А-6».

Дальше пошли пешком, на звуки оркестра. Ефим сначала подозрительно оглядывался, но потом и он успокоился, неожиданно захваченный атмосферой всеобщего праздника.

Все же молодцы эти испанцы! Народ сам, абсолютно добровольно – в отличие от советских демонстраций – собирался до кучи, шил или заказывал себе карнавальные костюмы, усердно тренировался в самодеятельных духовых оркестрах – их здесь оказался не один, а минимум двадцать! Как объяснил местный доброхот – по числу кондоминиумов, этаких крошечных микрорайонов местного розлива.

Толпа веселилась уже с вечера. Но кульминация начиналась у местного собора. Там выстраивалась стройными рядами очередная колонна, каждая – с собственной музыкой. Первобытных и мавров Ефим с Николаем уже не застали, а вот на великолепных крестоносцев успели посмотреть. Мужчины сверкали латами, мечами и стальными шлемами с развевающимися поверху плюмажами. Женщины были в изысканных средневековых нарядах, фасон которых создавался в годы, когда Испания правила половиной мира.

Несмотря на тяжелые платья, дамы умудрялись – строго в такт громкоголосой музыке – исключительно сексуально пританцовывать и покачивать всеми наиболее для этого приспособленными частями тела.

Общее настроение можно было определить как легкую эйфорию, хотя никаких следов присутствия химических стимуляторов Ефим не наблюдал.

От собора отошла очередная колонна, не менее колоритная, чем прежде. Трубачи дудели, барабанщики барабанили, женщины пританцовывали. Вокруг бегали пацаны и девчонки, собирая во множестве разбрасываемые конфеты в разноцветных фантиках.

– Молодцы, – сказал Агуреев, как-то сразу повеселевший.

– Молодцы, – совершенно искренне согласился Береславский.

Даже воздух, напоенный южными запахами и сочной волнующей музыкой, казался особенно вкусным.

Но все хорошее кончается быстро. Примерно через полчаса прошла последняя колонна, аборигены толпами отправились догуливать по бесчисленным ресторациям, а туристы с «Океанской звезды» осторожно загрузились в сразу осевший под их весом автомобильчик.

Полицейские уже убрали свои сверкающие преграды, музыка затихала вдалеке, и от фиесты остались лишь конфетти на асфальте да чувство легкой щемящей печали в душе.

Еще через двадцать минут они осторожно заезжали на абсолютно пустынный пляж. Кроме них, здесь не было никого. Даже фонарей не видно, потому что ближайшая вилла скрывалась за последними поворотами вертлявой горной дороги.

Они захлопнули дверцы машинки, отошли, пробираясь – пока глаза не привыкли – буквально на ощупь, метров за пятьдесят и сели прямо на не успевший остыть песок. Осторожный Ефим, правда, все-таки подложил под зад вынутый из кармана свежий носовой платок. Он – имеется в виду платок – был такой величины, что места хватило не только немалому заду заслуженного рекламиста, но и его с толстыми стеклами очкам: все равно в почти полной темноте они помогали мало, а сливаться с природой как-то лучше без них.

Николай молчал, сочувствующий Ефим – сам он Болховитинова знал плохо, хотя и всегда относился к нему с симпатией – не хотел мешать ощущениям друга.

Агуреев закурил сигарету: ее алый тлеющий – и совсем размытый, если смотреть без очков – контур стал самым ярким пятном на всем видимом побережье.

Николай еще пару раз глубоко затянулся – алый отсвет мгновенно становился ярче, уменьшая интенсивность свечения уже через пару секунд после затяжки, – но в разговор не вступал, видно – не хотелось.

«Докурит – и поедем», – решил про себя Ефим. Сидеть на песке было неудобно – мешал живот, а спину не на что было облокотить.

Но все получилось по-другому. Внезапно из-за поворота сверкнули два острых электрических луча, и послышался рык мощного дизеля.

Ефим подскочил как ужаленный. Агуреев тоже поднялся, хотя сразу пробормотал, что вряд ли это по их душу.

Однако колесный трактор – а это был именно трактор – резво спускался к пляжу, прямо в их сторону. Агуреев схватил «безглазого» Ефима за руку и потащил в край, противоположный их машине.

– Давай за камни! – на ходу шепнул он. Береславского в таких ситуациях не было нужды упрашивать. Когда надо, он умел бегать быстро.

– Может, наверх рванем? – на ходу спросил он. – Наверняка есть тропки.

– Может, и рванем, – согласился не особенно взволнованный Николай, когда они спрятались за большим – высотой в пару метров – валуном, наверняка когда-то скатившимся к берегу с горы. – Сначала надо понять, чего им надо.

Ефим печально вздохнул. В его представлении ничего хорошего от ночных гостей ждать не приходилось.

А трактор тем временем выполз на пляж и остановился «мордой» к морю, прямо перед тем местом, на котором они только что сидели. В мощном свете его фар высунувшийся из-за валуна Ефим даже без очков разглядел свой отсверкивавший белым пятном платок.

Тракторист, наверное, тоже его разглядел, потому на пару секунд и остановился. Затем, сочтя предмет недостойным внимания, он опустил вниз специальное навесное приспособление и…

– Стой, черт! – изо всех сил заорал Береславский. Он уже все понял и, поскольку терпеть не мог, когда трактористы зарывали в землю его очки – уж черт с ним, с платком! – пулей рванул вперед. – Стой, гнида! – орал он. Но трактор уже неспешно пошел вперед. Его рабочий орган делал свое дело, рыхля слежавшийся песок и переворачивая песчаные пласты, чтобы на завтрашнее утро купальщикам не досаждали сигаретные «бычки», бумажки и косточки от персиков.

Ефим догнал-таки железный аппарат, тракторист остановился, тем более что его фары высветили стоявшую в углу пляжа машинку. Он тут же понял проблему и, доброжелательный, как большинство испанцев, кинулся исправлять ситуацию: развернул трактор фарами к месту происшествия и достал большой фонарик для облегчения более детального исследования.

Последующие четверть часа прошли в совместных поисках, которые в итоге увенчались успехом. Точнее – увенчались бы, если бы цель состояла только в том, чтобы предмет найти. Однако в найденном платке оказалось не менее трех огромных дыр. А в найденных очках присутствовало не менее десяти переломов оправы и – что для очков немаловажно – напрочь отсутствовали стекла.

Ефим пару минут в неплохом темпе произносил слова, совершенно непонятные трактористу, но сильно заинтересовавшие Агуреева.

– Литератор! – одобрил он выданный связный текст.

Печальный и, в общем, совершенно не виноватый тракторист молча стоял рядом.

– Ладно, – наконец хлопнул его по плечу Береславский. – Чего уж тут! Все в порядке, не расстраивайся.

Но чувствительный испанец все равно расстроился, даже не стал дочищать пляж: развернулся и уехал.

– Кстати, ключ от машины, видно, тоже закопан, – вдруг сказал, хлопая себя по карманам, Береславский.

– Ты серьезно? – аж подскочил Агуреев.

– Куда уж серьезнее, – ответил Ефим, выворачивая пустые карманы брюк. – Наверное, выпал, когда я платок вынимал.

– Вот жопа, – прокомментировал Николай.

– Это ты мне? – осведомился Береславский.

– А ты еще кого-нибудь здесь видишь? – спросил Агуреев. И неожиданно заржал.

Ефиму тоже стало почему-то смешно. Потом, отсмеявшись, понял почему: вроде серьезная неприятность – оказаться ночью, в чужой стране, на пустынном пляже, без машины.

Но – только на первый взгляд. Потому что это, как и огромное количество иного, столь же серьезно нами воспринимаемого, на самом деле мелочи.

Ни от кого не убудет. Через час рассосется. А через неделю будет веселить воспоминаниями.

Этим и отличаются ненастоящие неприятности от настоящих бед. Последние никогда уже никого не развеселят, даже тогда, когда все давно будет позади.

Вдвоем они перерыли еще пару кубометров пляжного песка. Сдались не сразу, а лишь поняв, что проще пешком допереть в гору до шоссе.

– Слушай, а может, ты ее без ключа заведешь? – вдруг спросил Ефим. – Инженер как-никак!

– Ты тоже инженер, – беззлобно огрызнулся Агуреев и мстительно добавил: – Как-никак.

Однако на всякий случай к машине подошел. Открыл водительскую дверцу и стал на ощупь лазить под приборным щитком, пытаясь разобраться с системой зажигания. Наружу торчала только его толстая задница – в плане фигуры оба приятеля были схожи.

Ефим, довольный, что лазить вниз головой приходится не ему, смотрел близорукими глазами на море. Все было, прямо скажем, расплывчато, но от этого – не менее красиво.

– …Жо-о-опа! – вдруг разнесся над тихим пляжем агуреевский вопль.

– Прищемил, что ли? – разозлился Ефим.

– Ключ – в замке! – объяснил Агуреев, и Береславский, в силу врожденного чувства справедливости, вынужден был на этот раз согласиться с критикой.

Машину тут же завели, развернули фарами к морю, и берег, по-прежнему пустынный, но теперь освещаемый мощным неестественным светом, сразу же стал другим.

– Ладно, сейчас поедем, – докуривая очередную сигарету, сказал Агуреев.

– А «фенечка»? – напомнил ему Ефим.

– Кому она нужна, эта «фенечка»? – со вздохом проговорил Николай. Он подошел к урезу воды – волн почти не было – и бросил картонку в море. Она некоторое время не тонула – ее местонахождение выдавала рябь, видная в отраженном лунном свете. Потом исчезла.

Канула, как сам Саня.

24. Семнадцать лет один месяц и три дня до отхода теплохода «Океанская звезда»

Авиабаза советских ВВС, Афганистан

Князь пришел к Агурееву поздно вечером, и старлей сразу понял, что у них – проблемы.

Точнее, он даже знал, что у них за проблемы. И хоть вовсе не считал нужным их решать, но снова, как бычок на веревочке, шел за другом. Потому что по-другому – не мог.

В прошлый раз поперся прямо за пазуху к «духам», сбивать чертову «шерпу». Впрочем, тот эпизод не обсуждается: он офицер, а на «шерпе» летали злейшие враги его страны. По крайней мере так считало его начальство – самому Агурееву америкосы были до фонаря. Чего уж тут обсуждать? Да и орденок на парадном мундире тоже глаз радовал.

Но то, что происходит весь последний месяц, не могло радовать ничьего глаза. А также уха, мозга и других частей тела.

Дело в том, что вот уже месяц, как Блоха и Огурец являются злейшими врагами главного аэродромного чекиста майора Зеленцова. А это нехорошо. Очень даже нехорошо.

И очень даже опасно.

Виной всему – что больше всего злит прагматичного Агуреева – женщина. То есть поначалу дело было совершенно банальным. Поддатый майор захотел поиметь Лерку. Прямо после встречи Нового года. Непосредственно в его «УАЗе». А Лерка, повинуясь неведомой Агурееву женской логике, не захотела. Отказала, как говорится, резко и недвусмысленно.

Майор не поверил своим ушам, так как ранее неоднократно пользовался ее благорасположением. Кроме того, должность приучила его к тому, что ему, как правило, не отказывают.

А посему он затащил Лерку в машину, выгнал солдатика-водителя, парой затрещин обездвижил даму и взялся за свое дело. И все бы ничего, если б мимо не проходил Блоха. Услышав дамские вопли, благородный рыцарь не смог пройти мимо, вытащил из машины бесштанного майора и пару раз от души ему врезал. А может, даже не пару, а чуть больше.

Майор, разумеется, не помер, ограничился первой медицинской помощью. В Леркином, кстати, санбате. То есть после пары дней отлежки снова стал живее всех живых.

И вот это уже попахивало опасностью. Смертельной опасностью. Нет, не трибуналом – для майора это было бы обоюдоостро: Лерку-то он успел оприходовать, да и факты на ее лице тоже были не в его пользу. Опасность исходила именно из занимаемой майором должности. Блоха уже испытал это на собственной шкуре: после удара по очередному – одиннадцатому в его военной биографии – каравану их не забрала с точки отхода «вертушка», и они семьдесят километров пилили по опасным горам на своих двоих, неся с собой захваченные вражеские документы, одного своего «двухсотого» и одного раненого.

Официально претензии предъявлять было некому: майор лично приказа отменить вылет не отдавал. Но только полный идиот отдал бы такой приказ «под стенограмму». А майор идиотом не был. Подонок – да, причем уверенный в своей безнаказанности. Но не идиот.

Блоха вышел из той передряги, но никто не гарантировал ему в будущем отсутствие подобных смертельно опасных неприятностей. Кроме того, ненависть майора перекинулась и на друзей Князя, в том числе – на старлея. Агуреев вполне уже мог стать капитаном – особенно после столь удачного снятия с небес «шерпы», – но уже два представления гнобились департаментом майора. И пойди с чекистом поспорь!

Стоит только начать, как сам рад не будешь: даже на солнце, как известно, есть пятна. Что уж говорить об обычном старшем лейтенанте, второй год воюющем в жарком и грязном Афгане? Если начнут копать с пристрастием, пятна, конечно, найдутся. А у нас ведь страна особая: не помогут никакие боевые заслуги. В командиры дивизиона его тоже не утвердили. Якобы из-за несоответствия должности и звания. Но ведь если звание будут постоянно задерживать, то когда же они придут в соответствие? К пенсии?

В общем, все было плохо. Однако то, что рассказал ему Блоха, в корне меняло ситуацию. Причем непонятно, в какую сторону. Могло – в лучшую. А могло и «вышкой» кончиться, особенно в условиях военного времени, когда разбираются быстро и жестоко.

Короче, их общий «друг» майор Зеленцов вчера вечером исчез. Это никого не удивило, так как кобелистый майор пользовал не только аэродромных девок, но и до Кабула доезжал. Причем, по слухам, особо тащился от местных, которых ему организовывали его афганские коллеги. Все, конечно, по слухам: данные никем не проверялись. Но Агуреев давно понял, что слухи сами по себе не возникают.

Впрочем, им бы не было никакого дела до майорских секс-утех, если бы не одно «но». Сегодня ранним утром бронепатруль обнаружил в арыке тело майора Зеленцова. В обезображенном, покрытом кровоподтеками трупе сложно было узнать вчерашнего хозяина жизни. Но – можно.