Похищение Европы Гольман Иосиф
– Я вообще-то не поклонник Новодворской, – признался Ефим. – Но в тот вечер проникся. Она басила, как умудренный жизнью маршал, объясняя, почему заговорщики непременно обгадятся. И пожалуй, была самым убедительным политиком на тот момент, несмотря на крайне немногочисленную аудиторию.
Ефим быстро записывал обнадеживающие сентенции в блокнотик, когда бабушки привели пойманного ими «шпиона». Они поймали его на подступах к Моссовету. «Шпион» был невооружен и возрастом не намного моложе их, но чем-то вредоносным уже свое шпионское и антидемократическое нутро выдал. И бабки дружно решали, что с ним теперь делать.
Сдать в милицию – где она, эта милиция? Связать, чтоб не убежал – не держать же его целый вечер за руки? – так веревки нет, да и не умеет никто связывать. А поскольку дискутировали люди демократических убеждений, то никто ни с кем согласиться не мог по определению.
И только старичок спокойно покручивал над огоньком очередную картофелину.
Наконец бабки обратились к нему. В конце концов, он был здесь единственным, не считая находящегося при исполнении журналиста Береславского, мужиком.
– Что делать? – спрашивали демократические бабки, мало чем, по мнению Ефима, отличающиеся от политически активных бабок любой другой ориентации.
– Я бы, – сказал старичок, не прекращая своих кулинарных упражнений, – его повесил.
Наступила напряженная тишина. С ужасом убедившись, что старичок не шутит, бабки закричали, замахали руками и накинулись на него с негодованием: как же так можно, в правовом-то государстве, без суда… Этим они, пожалуй, все же резко отличались от бабок иной политической ориентации, вынужден был признать Ефим.
А старичок, переждав гвалт и попробовав изготовленный им продукт, подвел итог:
– А я бы его все равно повесил.
Чем вызвал новый взрыв негодования. При этом никто не заметил ни исчезновения Ефима, ни исчезновения «шпиона»…
– Вот такие добрые люди и расстреляли парламент, – вступила в застольную беседу княжна. – А потом построили волчий капитализм в отдельно взятой стране. И развязали в ней же пару-тройку войнушек.
– От волчьего капиталиста слышу, – не очень вежливо ответил Ефим. – И войны вряд ли развязали такие, как Новодворская.
Ева улыбнулась:
– Я работаю в бизнесе не для бизнеса. Просто без денег я не смогу защищать свои политические убеждения. А насчет войн – здесь все ясно. Когда одни хотят держать в ярме других, то в ответ получают войну.
– Это вы про Чечню? – спросил, явно напрягаясь, Ефим.
– И про нее тоже, – с вызовом сказала княжна. – Русские хотели иметь колонию, а получили войну.
– Ребят, не заводитесь, – попросил Николай. Тема явно была ему неприятна.
– А как же с девяносто шестым годом? – спросил Береславский. – Де-факто они уже были свободны. Много они за четыре года построили? А имели море свободы и море нефти! У них даже волчьего капитализма не получилось. Сплошное волчье логово.
– Вы не любите чеченцев? – усмехнулась Ева.
– Упаси Бог! – искренне ужаснулся Ефим. – Если в какой-то момент я начну не любить людей за графу в паспорте – мне, как личности, конец. Но меня, мягко говоря, удручают… – здесь он замешкался, подыскивая слово, – …недальновидные люди, готовые отдать разбойнику все: свой дом, свою жену, своих детей – лишь бы избежать обвинения в неполиткорректности. Последние десять лет Чечня криминально напрягала всю Россию. Кстати, более всего от этого пострадали не русские, а нормальные чеченцы. И в ней все равно рано или поздно пришлось бы наводить порядок.
– «Зачистками» и пытками? – спросила княжна.
– Любой беспредел ужасен, – искренне сказал Береславский. – Хоть федеральный, хоть моджахедский. Первое – от слабости и продажности власти.
– Вот! – удовлетворенно вставила Ева. – Хоть слово правды!
– Однако в любой войне – две стороны. Почему вы стесняетесь признать, что для фанатика все «чужие» – не люди? Это неполиткорректно? Но такова его вера! И если для исполнения догмата его веры ему нужно взорвать автобус с пассажирами, то для меня он – просто убийца. Бешеная собака, для отстрела которой не нужна лицензия.
– Вы против мусульман, Ефим Аркадьевич? – понимающе усмехнулась княжна.
– Они такие же мусульмане, как я – балерина, – разозлился Ефим. Это было убедительно: вряд ли кто из присутствующих напоминал балерину меньше, чем Береславский. – Я внимательно прочитал весь Коран. Нет в Священной книге суры, которая призывала бы взрывать дома в Москве.
– Никто и не говорит, что это нормальный метод борьбы. – Княжна раскраснелась, глаза заблестели, она тоже явно полезла на рожон. – Но война есть война. И первую чеченскую остановил именно Басаев. Захватом Буденновска.
– Хорошо, что вы об этом помните, – очень зло сказал Ефим. – А то многие иностранцы быстро забывают о наших бедах. И получается интересное разночтение: когда взрывали метро в Париже или дома в Нью-Йорке – это было делом рук убийц-террористов. А когда в Москве – актом отчаяния борцов за национальную независимость.
Ева хотела что-то возразить, но пришедший в полное бешенство Ефим уже не мог остановиться:
– Разницу чувствуете? Что бы сделали во Франции с каким-нибудь психом-алжирцем, если бы он решил отомстить за предков, расстреляв с десяток прохожих? Молчите? А ублюдок взял штурмом родильный дом в Буденновске и оказался борцом за мир! Ублюдки, взрывающие себя в детских садах, – Моше при этих словах Береславского вздрогнул, – считаются шахидами. И очень образованные люди объясняют другим, менее образованным, что это единственный метод разговора с «оккупантами». Вы ведь тоже очень образованный человек, правда? – неожиданно спросил он у княжны.
– Ребята, кончайте! – всерьез разозлился Агуреев. – Мы сели ужинать!
– Я все-таки отвечу, – уже спокойно сказала Ева. – Вы правы в одном. Иногда цель оправдывает средства. Но для этого должна быть очень высокая цель. Свобода – годится.
– Чем выше цель, тем больше крови, – тоже успокаиваясь, сказал Ефим. – Революции делают фанатики, а их плоды пожинают подонки.
– Молодец, Ефимчик, – одобрила Людмила Петровна, азартно тряхнув кудельками. – Хорошо сказал.
– Это не я сказал, – с сожалением отказался от похвалы рекламист. – Это Бисмарк.
– Мне кажется, нам больше не о чем разговаривать, – заявила, поднимаясь, княжна. Ее еда осталась нетронутой. – Пока политику будут определять такие, как вы, в огне будут и Чечня, и Палестина, и Северная Ирландия.
– А если политику станут определять такие, как вы, – ответил, тоже вставая, Ефим, – то бородатые борцы за свободу станут трахать княжон прямо на Монмартре. Причем безо всякого их согласия.
– Все! – шарахнул кулачищем по столу Агуреев. На соседних, довольно удаленных, столиках оглянулись сразу несколько человек.
Но общего обеда уже, конечно, не получилось.
– Слушай, Дашка, – спросил меня вечером Береславский, – я что, действительно такой кровожадный?
– Вроде нет, – честно сказала я. Кровожадным Ефим Аркадьевич мне не казался.
– Ты знаешь, – вдруг сознался он, – когда при мне защищают ублюдка, убившего детей из-за идеи, мне хочется повесить защитника.
– Вы княжну имеете в виду? – уточнила я.
– И ее тоже, – сказал он.
– А мне всегда хочется ее повесить, – легко согласилась я. – Я б ее каждый день раз по пять вешала. И еще раза два вечером.
– Ну тебя, – улыбнулся он. – Вы, тетки, вообще страшные люди.
Княжна, кстати, после ужина впала в натуральное сумасшествие. Я решила, что это – назло Коле. В танцевальном салоне она так сплясала с Кефиром, что можно было подумать – у них начался секс. Причем пригласила этого придурка она сама.
Мне даже показалось, что Кефиру не очень-то и хотелось к ней прижиматься – он все же трусоват и знал, чья она жена. Но Ева проявила исключительную активность, и ни для кого не было тайной, что это – провокация.
Я бы только была рада ее б…м проявлениям, если бы Коля так не расстроился. Он сидел в танцевальном салоне совершенно убитый. Я даже побоялась к нему подходить.
Тем же вечером Ева улетела с острова.
И еще: я видела, как вечером на палубе израильтянин Миша в чем-то долго пытался убедить Колю. Но потом тот все-таки ему отказал. По крайней мере гость покинул теплоход явно расстроенным.
Теперь вроде все. Кончаю писать. До новой встречи, мой дневничок!»
28. Двадцать второй день плавания теплохода «Океанская звезда»
Кипр, 26 морских миль от побережья близ Ларнаки
Раннее утро
Рассвет занялся внезапно, и солнце заскользило вверх, по задранной в безоблачное небо наклонной линии, высветив спокойное море с редкими пенными гребешками. Вода из темно-серой прямо на глазах приобрела сине-бирюзовый оттенок.
– Часов через шесть шторм начнется, – сказал четвертый, стоявший у штурвала-руля моряк из команды «Океанской звезды».
– Переживем, – беспечно откликнулся третий, Алеха. Его шторм не очень волновал.
Остальные двое промолчали: Агуреев – потому что не хотелось разговаривать. Муса – потому что было нечем.
Агуреев стоял в небольшой рубке, глядя вперед через прочное лобовое стекло. Он был зол на весь мир. На жену, которая ведет себя непонятно и отвратительно. На Береславского, которому обязательно нужно было вчера завести всех. И, конечно, на Мойшу.
Именно по его милости четверка мореходов поднялась в такую рань. А некоторые – имелись в виду Муса с Алехой – и вовсе не ложились.
Для них поход к затонувшему итальянскому эсминцу был уже вторым.
Мойша позвонил три дня назад, по «секретному» телефону с шифратором, и устроил маленький словесный погром. По его словам – а они, Николай признавал это, немалого стоили – Лерка их всех сдала оптом. И именно она выступает в качестве организатора охоты на руководителей «Четверки».
Мысль-то, в общем, очевидная.
Князя убили.
Равиля убили.
На Агуреева покушались неоднократно.
Мойша хоть и не хозяин компании, но также побывал под пулями.
И только Валерия Ивановна Сергеева никак не интересовала неведомых врагов.
К тому же, кроме этих умозрительных заключений, было еще немало неприятнейшего компромата. Причем беседы со скупщиком из «Глобал кэпитал» были не самым страшным моментом, хотя торговалась Валерия Ивановна конкретно, используя даже не рыночные, а базарные слова.
Между прочим, в качестве группы поддержки привела серьезного партийного товарища. Ничего не сказав, кстати, о переговорах партнерам по бизнесу.
Материальный мотив – налицо: по уставу ей перепадали доли всех «вышедших» из дела компаньонов. Это – миллионы долларов. Так чего бы не помочь им выйти?
Но именно в этом моменте рассуждений у перегретого агуреевского мозга начинался неисправимый сбой.
Он не мог представить себе Лерку, их безотказную фронтовую подругу, спокойной и безжалостной убийцей.
Испугаться и начать продавать акции – да. Поддаться корыстному влиянию ее «партайгеноссе» – пожалуй. Но хладнокровно спланировать и жестко осуществить все эти убийства и покушения – да мыслимо ли такое? Прямо бен Ладен в юбке. Международный террорист!
Но если не она – то кто? Кто знал столько же, сколько Лера?
Ответ получался печальный.
Никто.
Мильштейн предложил план, столь же простой, сколь и эффективный. Он спустил подозреваемому совладельцу «Четверки» «дезу», очень побуждающую к действию. Согласно ей, Агуреев в круизе стал дайвером-неофитом и был намерен предаться вновь полюбившемуся занятию по полной форме.
Рядом с Ларнакой – в двух с лишним десятках миль от берега – был излюбленный объект дайвингистов: старый затонувший эсминец. Утопили его лет шестьдесят – или около того – назад, британские соколы постарались.
С тех пор он весь оброс ракушками и заилился, но в последние годы – после начала дайвинг-бума – стал настоящей подводной достопримечательностью. Средиземное море – это вам не тропики, где на каждом шагу разноцветные рыбы и космического вида кораллы. Здесь все проще и серее. Так что на эсминец плавали все, кто считал себя реальным дайвером. Первая группа туристов-аквалангистов прибывала, как правило, к одиннадцати – раньше народ вставать не любил.
Агуреев же должен был опередить всех и приплыть поплавать к восьми утра. Там в это время – ни души, и убить его будет – одно удовольствие.
Все это Мильштейн иезуитски расчетливо – через «неверно» посланный мэйл с полной «диалоговой» перепиской и еще много чем для отвода глаз – довел до Лерки. С картой расположения затонувшего корабля, заказом-счетом на катер с легким водолазным оборудованием, расчетом времени прибытия к месту погружения, а также грозной руганью Мойши по поводу опасных забав и жестким неприятием Агуреевым вмешательства в его личную спортивную жизнь.
«Ошибка» произошла по «вине» предупрежденного связиста «Четверки», старого кагэбэшника, умевшего держать рот на замке.
Файл абсолютно точно дошел до Леркиного компьютера. По крайней мере с ее почтового ящика он был снят ее же паролем, кстати – довольно замысловатым.
И вина женщины уже получила первое косвенное подтверждение. Когда связист позвонил Сергеевой извиниться за ошибочное электронное письмо, дама, не слишком разбирающаяся в подобных вещах, почему-то соврала, что никаких ненужных посланий не получала.
Вот почему Агуреев сейчас был почти готов поверить, что на глубине 27 метров, рядом со вчерашней братской могилой и сегодняшним раскрученным турэкспонатом, уже вполне может находиться некто, искренне желающий его безвременной кончины.
Интересно, во сколько оценена его смерть?
Он сделал все, как задумал Мойша.
Алеха, мастер на все руки, ночью с Мусой уже сплавал к эсминцу. И теперь дно вокруг бренных остатков бывшего боевого корабля было в определенном порядке нашпиговано почти десятком хитрых датчиков. Еще двадцать лет назад они были большим секретом. Их аналоги денно и нощно дежурили в океанах, подслушивая за вражескими субмаринами.
А сегодня их можно недорого – в масштабе цен хозяина крупной компании – купить в специализированном морском магазине. С помощью такого «сторожа» вполне можно выследить косяк рыбы или здоровенную акулу. А некоторые закупают их для поиска Несси и прочих ужасных чудищ.
Впрочем, поправил себя Агуреев, если кто-нибудь сегодня приплывет по его душу, то это чудище будет поопаснее шотландского динозаврика.
– Давай быстрее, – приказал он моряку у штурвала. Тот двинул сектор газа, два двухсотсильных японских мотора взревели, и легкий катер, мгновенно выскочив на редан, помчался вперед, раздвигая море.
– Рано приедем, – предположил Алеха.
– Нормально, – буркнул Агуреев. На двадцать – двадцать пять минут раньше намеченного. Но если убийцы настоящие, они-то прибудут заблаговременно. Интересно, как они будут его убивать?
Катер несся по волнам ровно и достаточно устойчиво: лишь изредка слегка долбали по днищу появившиеся в открытом море волны.
– До шторма успеем! – вошел в азарт моряк. Он не был посвящен в детали операции, но ее реальный боевой привкус, конечно, чувствовал.
Еще полчаса «полета» – стоило высунуть голову из-за лобового стекла, как налетавший поток, насыщенный мириадами мелких соленых брызг, мокрой ладонью наотмашь бил в незащищенное лицо, – и катер точно подошел к указанному в лоциях месту. В этом не было особых заслуг судоводителя: GPS – Global Position System – новомодное изобретение, тоже выросшее из ракетчины и вросшее в каждый второй европейский автомобиль (не говоря уж о морских катерах) – позволяло любому соображающему человеку почувствовать себя Колумбом. Только если раньше говорили – путеводная звезда, то сейчас это будет путеводный навигационный спутник.
Вот и два буя – красный и желтый. Они обозначали место последнего успокоения бедняг итальянцев, влезших по дурости тогдашних своих предводителей в чужую драку.
А еще были неправильным овалом окружившие акваторию совсем крохотные – даже буйками не назовешь – поплавки с тоненькими штырьками-антенками. Их можно было заметить, если сильно всматриваться, и то только по идущей от них мелкой ряби. Это и были информационные выходы от датчиков-шпионов, своего рода – акустической паутины, старательно сплетенной Алехой.
– Однако – пусто, – расстроенно отметил он, не отрываясь от дисплея обычного ноутбука. Необычно в нем было только программное обеспечение да отдельно стоящий блок ресивера – специального радиоприемника, снимающего сигналы с датчиков и передающего их на обработку в компьютер.
Сейчас экран был девственно-чист в пассивном режиме и заполнялся неискаженными регулярными картинками в активном, когда по приказу Алехи датчики «обстреливали» пространство короткими импульсами.
– Пока – никого, – вынужден был констатировать разочарованный охотник.
– Ну и слава Богу, – вздохнул с облегчением Агуреев. Он вдруг только сейчас почувствовал, как ему не хотелось, чтобы их Лерка оказалась убийцей.
Пусть – дура. Пусть – жадная. Но – своя. Он прекрасно помнил ее сладкое тело, которое в Афгане хоть ненадолго, но выводило старлея из злобной действительности. Да и потом, уже в Москве, он тоже, откровенно говоря, не брезговал девушкиной компанией.
– Еще десять минут ждем – и обратно. А то ветер поднимается, – принял решение Николай.
– Давайте хоть полчаса, – попросил азартный моряк, тоже через плечо поглядывающий на монитор.
– Делать как я сказал, – спокойно бросил Агуреев и спустился в крохотную каютку, где тем не менее помещались столик, две намертво принайтованные табуретки и совсем маленький шкафчик. В нем находилась цель визита Николая – большая бутылка «Джонни Уокера». В самом деле – грех не отметить реабилитацию боевой подруги. Полную, заметим, реабилитацию, ибо нет ничего проще, чем грохнуть начинающего дайвера Николая в этом замечательно подходящем для злодейских замыслов месте. Шарах каким-нибудь гарпуном из подводного ружья – и русский офицер разбавит военную итальянскую компанию.
Ан нет. Лерка – просто жулик, испугавшаяся малообразованная дурочка, которую всего-то надо по возвращении успокоить. Можно даже самым привычным для нее способом.
Агуреев достал бутылку, открыл крышку. Долго высматривал в малюсеньком шкафчике стакан. Наконец решил закрыть проблему старым приемом из горла – ударение в последнем слове в этом случае почему-то ставится на второй слог.
– Командир! – раздался сверху сдавленный крик Алехи.
Еще ничего не было сказано, а Агуреев уже все понял.
Спокойно навернул на бутылку крышку.
Спокойно поставил бутылку на место.
Спокойно закрыл дверцу.
Похоже, за здравие пить не придется. Значит, выпьем за упокой.
А на экране уже был полный бардак.
– Один есть точно, – почему-то зашептал Алеха. Как будто разговор можно услышать через двадцать семь метров воды.
– Двое, – вмешался моряк. – Смотри, двое! Переходи на активный режим.
– Не учи ученого, – пробормотал Алеха, быстро стуча по кнопкам ноутбука; он поразительно легко приспосабливался к любой, даже самой сложной технике. – Четверо! – восторженно зашептал Алеха. Обрабатывающая программа нарисовала на жидкокристаллическом ярком дисплее вытянутые тела аквалангистов-убийц.
– Что это? Опять двое? – засомневался моряк. – А те что делают? Они же прямо на дно легли!
– Это не они легли, – хмуро отозвался Агуреев. Он не был, конечно, дайвером. Но умным человеком с высшим военным образованием был безусловно. – Это они свои скутера положили. Им же плыть километров десять. Вокруг, кроме нашего, ни одного катера.
– Точно! – восхитился моряк. – Подводные тачки! Круто!
– Очень круто, – грустно согласился Николай.
– Замочим их, командир? – возбудился в предвкушении боя Алеха.
– А вдруг это туристы? – цеплялся за последнюю дурацкую соломинку Агуреев.
– Ага! – радостно согласился подчиненный. – Без катера, приплыли ночью. Наверняка туристы. – Он уже крутил в руках заранее припасенную «непрядву». – Ну, раззудись рука!
Граната «ФГ-45» – страшная штука. Человек ведь мало отличается от рыбы, сразу всплывающей вверх брюхом после того, как браконьер бросит в воду динамитную шашку. А здесь – будет посильнее динамитной шашки.
Алексей установил глубину срабатывания, зарядил оба ствола и сориентировался сначала по дисплею. Потом – по притопленным поплавкам антенн.
После чего прицелился и нажал на спуск. Пламя и грохот вырвались сначала из одного ствола, потом – из другого. Гранаты пробуравили воду и взорвались на глубине. Грохота слышно не было, зато над водой взметнулся и рассыпался на брызги изрядный фонтан.
Датчики в пассивном режиме показывали что-то невообразимое. Алеха перезарядил гранатомет и выстрелил еще дважды. Выждав, чтобы «картинка» успокоилась, включил активный режим.
Живого в воде не было ничего. По крайней мере до тех пор, пока сюда не приплывут новые люди и новые рыбы. Старые же рыбы начали честно всплывать рядом с катером.
И не только рыбы. На поверхности воды показались какие-то обрывки и то ли жировые, то ли нефтяные пятна: возможно, из развороченных электроскутеров просочилось масло.
– Все, пошли домой, – приказал враз обессилевший Агуреев.
– Нельзя, командир, – осторожно возразил Алеха. – Убрать надо за собой.
– Делай, как считаешь нужным, – тихо сказал Николай и поплелся в каюту.
Алеха же считал, что следов не надо оставлять нигде, даже в открытом море. Поэтому он не только заставил Мусу обрезать поплавки антенн датчиков – без них проводки сразу утонули, – но и, переодевшись в гидрокостюм, сам лично спустился на дно.
– Вы только это, не палите тут больше, – пошутил он перед тем, как спиной вперед покинуть катер.
С катушки, установленной на корме катера, ему спустили тонкий, но очень крепкий тросик с разветвлением на конце. Каждая довольно длинная «веточка» кончалась прочным захватом-карабином.
К полдевятому Леха всплыл и, не залезая в катер, указал направление движения. И снова нырнул.
Моторы на самой малой скорости потащили катер и привязанный к тросам груз. Меньше чем через кабельтов суденышко, почувствовав изрядное облегчение, рвануло вперед. Морячок заглушил моторы: нужно было дождаться Леху.
Он вновь выполз на свет божий довольно скоро: декомпрессия на таких глубинах недолгая.
– Аминь, – совсем не мрачно сказал веселый боец, снимая маску. В руках он держал что-то, отсверкивающее металлом. – И скутера, и трупаки – очень глубоко.
Сообщение не удивило. Так и планировали: эсминец лежал на небольшой банке-мели, вокруг глубины были куда серьезнее. Тем и объяснялся интерес дайверов к легкодоступной подводной достопримечательности.
Стоило оттащить «улики» чуть в сторону – и они навсегда ушли на «дальнее» дно, куда без спецоборудования уже не опустишься. Да и кому это надо?
– Что за юноши? – спросил слегка принявший Агуреев.
– Они без паспорта, командир! – ухмыльнулся боец.
Агуреев нахмурился: ему вовсе не хотелось шутить.
– Один вроде араб, – сразу посерьезнел подчиненный: Алеха знал своего шефа в разных настроениях.
– А второй? – спросил Агуреев.
– А второй… – замялся дайвер-любитель.
– Ну? – поторопил Николай.
– Вторая, – поправился боец.
– Баба? – упавшим голосом спросил Агуреев.
– А вам бы легче было, если бы она вас пристрелила? – неожиданно окрысился Леха и протянул свой более чем полуметровый трофей.
– Вот это хрень! – присвистнул морячок, даже от штурвала отошел, благо катер не двигался. – Русская штука! – поразился он еще больше, разобравшись с маркировкой.
– Симоновский подводный автомат, – сказал бывший зенитчик, имевший в своем активе месяц тренировок в спецназе морской пехоты. После Афгана ему явно не хватало впечатлений, и старлей подался туда. Правда, не взяли, после повторного медосмотра, из-за подцепленной в Афганистане тропической лихорадки, которую по первости Агуреев скрыл.
Он даже не подержал трофей в руках – его занимали совсем другие переживания. Зато остальные парни на все лады обсуждали находку. Особенно поразили пули – диаметром миллиметров в пять-шесть, в длину они были более десяти сантиметров, чтобы преодолевать сопротивление воды.
– Грохнули бы нас за милую душу, – наконец выразил общее мнение морячок.
– Все, закрыто собрание, – оборвал их Агуреев. – Пошли домой.
Катер набрал скорость, и, когда буи, отмечавшие место последнего боя многострадального итальянского эсминца, скрылись из глаз, Агуреев, под жалобный Лехин стон, вышвырнул за борт «АПС» – автомат специальный многоцелевой мгновенно исчез под водой.
Вслед за ним канула в бездну «непрядва» и оставшиеся боевые и сигнальные гранаты.
– Надо было сигнальной шарахнуть! – совсем расстроился Леха. – Вот был бы фейерверк! – И тут же перестроился на другую тему: – Командир, а это наши к нам приплыли или местные?
– Что ж ты у них не спросил? – разозлился Агуреев. Но тут же устыдился: если б не Алеха, неизвестно, как бы развивались события дальше. – Вряд ли наши, – отходя, заметил он. – Сам же сказал – один был араб. А эти автоматы продавались в десятки стран. Вон нам на борт погрузили железа откуда? Никто теперь не скажет. Может, из Украины, может, из Молдавии. А может – из Анголы или с Кубы.
– В любом случае привет-то – из России, – заметил погрустневший Алеха.
– Ладно, давай сюда телефон, – приказал Агуреев.
Алексей мгновенно принес и настроил спутниковый телефон.
Мильштейн снял трубку сразу, он, конечно, ждал этого звонка.
– Приплыли? – не выдержал паузы Мойша.
– Нет! – резко ответил Агуреев. И, прикрыв микрофон от Алехиных ушей – их обладатель деликатно отсел подальше, насколько позволяли размеры катера, – добавил: – Никто не приплывал. С Леркой – ошибка.
Минутное молчание на том конце «провода» сменилось спокойными словами:
– Сам ты – ошибка. Забили двух твоих друзей. Жди, пока грохнут меня и тебя.
– Мойша, этого быть не может! – вполголоса торопливо зашептал Агуреев. – Ну подумай же сам! Ты же ее знаешь!
– Значит, приплыли, – тихо прозвучал спокойный голос Мильштейна.
– Я запрещаю тебе ее трогать, понял?! – заорал, забыв обо всем, Агуреев. – Запрещаю!
– Хорошо, – бесцветно согласился Мойша. – Если тебя убьют после меня, организуй мои похороны. – И положил трубку.
Весь обратный путь Агуреев просидел в каюте, обхватив голову руками.
К бутылке больше не притрагивался. Никакой алкоголь не был способен вытащить из его мозга одну и ту же, бесконечно прокручиваемую и совершенно невыносимую, мысль…
29. Шестнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»
Сектор Газа, деревня Бейт-Лееб, Палестинская автономия
Пожилой бородатый палестинец вел свой потрепанный пикапчик-«пежо» медленно и осторожно: дорога была хоть и асфальтовая, но здорово разбитая. Налетев на очередную выбоину, местные жители обычно проклинали израильтян: на щербатом покрытии действительно были отчетливо видны следы танковых траков – время от времени войска навещали неспокойный район. Впрочем, Асаф – так звали мужчину – склонен был обвинять в дорожной неустроенности не израильскую военщину, а свое родное городское управление. Понятное дело, что все хорошие должности занимали выходцы из десятка семей. Расходы у них большие, денег надо много. Но разве нельзя хотя бы часть обильно присылаемых в автономию средств пускать на прямые нужды жителей?
Эх, если бы родные власти можно было обвинить только в этом грехе! Асаф горестно вздохнул: на сердце еще не улеглось – да теперь и никогда уже не уляжется – тоскливое ощущение того, что его младшего сына больше нет.
Формально его убил израильский танк: наехал, сдав задним ходом, прямо на подростка. Но Асаф считал, что ребенка убили Арафат и его бешеные псы. Именно они сделали метание камней в глазах несмышленых подростков героическим делом: дети потом с гордостью показывали друг другу забинтованные кисти рук – так старались. Именно они клепали плакаты с фотографиями взрывников-самоубийц, перед которыми детей учили любви к Родине и самопожертвованию. И именно они посылали собственных мальчиков в Америку и Европу, получать добротное образование подальше от войны. Пройдет юношеский запал, и новая элита вернется домой организовывать новое пушечное мясо и подливать бензин в костер, если он вдруг начнет затухать.
А зачем это делается – Асафу было предельно ясно: сам в свое время поварился на этой кухне. Все дело в том, что террористы никогда не становятся бывшими. Даже если они – лауреаты Нобелевской премии. А поскольку прибыльнее террора бизнеса не существует, то причина для него найдется всегда. Благо среди израильтян тоже имеется достаточно упертых, не мыслящих себя в иной категории, кроме как «свой – чужой».
Его мальчика привезли, накрытого одеялом. В их скромный дом понаехали чины из администрации, привезли французов с телекамерами. Асафу обещали денег и помощь в его крохотном авторемонтном бизнесе.
Асаф не мог принять кровавые деньги, но упираться было смертельно опасно, поэтому он сказался больным, что в общем-то было абсолютной правдой.
Похороны мальчика вылились в очередную школу ненависти. Юноши с пустыми глазами в черных полумасках палили в небо из «калашниковых», выли женщины и потрясали кулаками мальчишки. А Асаф вспоминал, как его долгожданный малыш сидел у него на коленях и еще никого не ненавидел…
Ему все-таки удалось отказаться от денег, подкрашенных кровью сына: передал их в детскую больницу, что не могло расцениваться как демарш. Он вообще не хотел денег, замешенных на ненависти. Поэтому, уже восемь лет работая на МОССАД, ни разу не взял у работодателей деньги.
После всех этих событий Моше, курирующий Механика – таков был псевдоним разведчика, – предложил ему отпуск: он знал, что мальчик Асафа погиб под израильским танком, хотя танкист его не видел и наезд произошел ненароком. Знал он и другое: мальчик карабкался на броню не с букетом гвоздик, а с бутылкой, наполненной бензином и замедлителем горения. И если б не свалился под гусеницы, то, может быть, хоронили бы других.
Ситуация была явно щекотливой, но разрешил ее сам Асаф. Он напомнил работодателю – встреча происходила в Тель-Авиве, куда палестинцев пускали достаточно свободно, – что работает не на Израиль, а против убийц. Против целой машины убийств, запущенной первым в мире государством, основанным профессиональным террористом. И, будучи чистокровным арабом-палестинцем, тем самым снимает незаслуженную грязь с облика своего древнего народа.
Это было правдой – донесения Асафа всегда касались только реально жестоких планов и позволили спасти немало человеческих жизней. В частности, именно его информация предотвратила теракт на городской нефтебазе, который мог превратить целый район в пепел. В рукотворном крематории погибло бы не менее половины арабов – их районы начинались прямо с южной окраины базы. Но у террора своя, извращенная логика, в которой, кроме власти и денег, нет ни одного значащего параметра…
Асаф медленно крутил рулем, объезжая колдобины. По этой улице он обычно не ездил – до работы так было дальше. Но сегодня поездка по здешним местам была просто необходима.
Вот и нужный ему двухэтажный дом. Он хоть и на улице стоит, но – особняком. Дом не бедный, хотя его жители явно стараются не выделяться на окружающем фоне.
Снаружи ничего установить не удалось. Зато мельком взглянув на ворота, Асаф мгновенно узнал то, ради чего месил эту разбитую улицу. В щель хорошо был виден бежевый «ML-320», стоявший в гараже-навесе.
Асаф трудился всю свою жизнь, но не смог бы купить даже двигатель от этой машины. Впрочем, его счеты с хозяином дорогого авто крутились вовсе не в сфере его благосостояния. Пусть хоть самолет бы себе купил. Лишь бы детей не трогал.
Меджид Лахарни был идеологом-практиком. Это значит, что он не только учил молодежь ненависти, но и лично неоднократно провожал ребят, обвязанных взрывчаткой, в их последний путь. А некоторым из них, у кого не хватило духу, даже помог, нажав с безопасного расстояния сдублированную радиокнопку.
Именно он был третьим, когда, вырванная из тела взрывом, отлетела в неведомые дали душа девушки Джейран. Кнопку нажал другой, но Меджид свою руку приложил тоже.
Хотя вряд ли помнил этот малозначащий эпизод – пострадавших было лишь трое: кроме Джейран, взрывом оторвало голову ребенку, и сошла с ума его мать.
Сейчас он заехал домой, отдохнуть после многотрудной работы, и чувствовал себя в полной безопасности. Так оно бы и было, если бы Асаф, у которого со старых времен имелись полезные контакты, не установил, что этот гражданин имеет некие интересующие израильскую разведку данные.
Читать бесплатно другие книги:
